Сотник Юрий Вячеславович. Ясновидящая, или Эта ужасная 'улица'

   Закатов сел.
   - Чудеса! - сказала Мария Даниловна.
   - Да, уж действительно чудеса, - отозвался участковый. - Все кругом такие хорошие, а виновата какая-то улица. Вы мне объясните толком: где она у вас, эта улица, а где не улица? Вот теперь, наверно, и товарищ Водовозова скажет, что у нее сынок просто ангел с крылышками.
   Евгения Дмитриевна вставать не стала. Она лишь подалась вперед, держась руками за колени.
   - Я, Иван Спиридонович, нахваливать своего сына не буду. Я сознаю, что он у меня ребенок трудный, что ни день - то драка. Но я так вам скажу: я ехала сюда и мечтала: может, он в новом-то доме исправится под влиянием хороших детей. Но где ж ему тут исправиться, с кого пример брать? С уголовника Тараскина, что ли?
   До сих пор Антонина Егоровна молчала. Всякий раз, когда упоминали имя ее внука, она хотела что-то сказать и всякий раз сдерживалась. Но теперь она не выдержала и повернулась всем корпусом к Водовозовой.
   - Позвольте! А почему именно "уголовник" Тараскин?
   - Да ведь ни за что т у д а не сажают, - медленно сказала Водовозова.
   - Извините! Куда это т у д а?
   - Известно куда: где ваш внук сидел.
   Антонина Егоровна встала.
   - Нич-чего, нич-чего не понимаю, - сказала она, странными глазами оглядывая присутствующих, и снова обратилась к Водовозовой: - Где мой внук сидел? Где?
   Тут заговорил Григошвили. Заговорил миролюбиво, даже как-то дружелюбно, вроде бы желая успокоить Антонину Егоровну.
   - Товарищ Тараскина! Нэ надо нэрвничать. И нэ надо обижаться. Каждый человэк в этом доме знает, что ваш внук привлэкался.
   - За что привлекался? - еле выдавила Антонина Егоровна.
   - За то, что дэвочку ножом колол, - по-прежнему дружелюбно и спокойно пояснил Григошвили.
   У Антонины Егоровны было совершенно здоровое сердце. Никогда она не понимала людей, которые держат при себе валидол или нитроглицерин и при малейшем волнении кладут таблетку под язык. Но сейчас она подумала, что не мешало бы что-то такое принять, потому что у нее перехватило дыхание. Она приоткрывала рот, закрывала его, снова приоткрывала, но не могла выдавить ни слова. Когда же она вновь обрела дар речи, произошло следующее.
   Никто из присутствующих не замечал, что Мария Даниловна уже несколько минут косится на дешевый канцелярский шкаф, стоявший слева от ее стола. Дело в том, что она перед собранием сама заперла этот шкаф, хотя и оставила ключ в замке. Теперь дверца его была приоткрыта и почему-то все время слегка колебалась, хотя сквозняка в комнате не было. В тот момент, когда Антонина Егоровна вновь собралась заговорить, Мария Даниловна вдруг вскочила, с грохотом отодвинула свой стул и, подойдя к шкафу, распахнула дверцу. Тем, кто сидел напротив шкафа, представилась такая картина: лишь на двух самых верхних полках его лежали и стояли папки с делами. Две самые нижние полки были вынуты, и в освободившемся пространстве сидела Матильда.
   - Хороша-а-а! - протянула Мария Даниловна. - Ты что здесь делаешь?
   - Ну... сижу... - буркнула Матильда, выбираясь из шкафа. Лицо ее было красное и блестело от пота.
   - Ты зачем сюда забралась? - загремела уже в полный голос Мария Даниловна. - Зачем?
   - Ну, интересно было послушать...
   Мария Даниловна обратилась к собравшимся:
   - Вот видите, граждане, что с моей сделали? И на нее повлияли! И из моей скоро законченная хулиганка получится.
   Не дожидаясь, когда мать даст ей при всех хорошего шлепка, Матильда направилась к двери и на ходу проворчала довольно громко:
   - А я виновата, что у меня безотцовщина?
   Мария Даниловна уставилась ей вслед.
   - Слыхали? Грамотная стала! Это после вашей лекции, Фаина Дормидонтовна. - Она вернулась к столу и села. - Продолжим, товарищи, а то мы скоро задохнемся тут.
   Дальнейший ход собрания я изложу вкратце. Антонина Егоровна потребовала, чтобы Водовозова и Григошвили сказали, откуда у них такие ужасные сведения про Лешу. Тут выяснилось, что эти сведения имеются у всех, за исключением Марии Даниловны и участкового, но, откуда они получены, никто уже не мог точно припомнить, потому что о "преступлении" Тараскина им рассказывали и собственные дети, и взрослые соседи. Антонина Егоровна разволновалась еще сильней и пообещала в понедельник же получить справку о том, что Леша все эти годы проучился в одной и той же школе. Огурцов заметил, что некоторые ловкие люди могут какие угодно справки раздобыть. Тут вмешался участковый. Он сказал, что никакой справки не нужно, что Леша по своему возрасту не мог быть помещен в колонию, а из спецПТУ после покушения на жизнь человека так быстро не выпускают.
   - Словом, ясно, товарищи, - закончил он, - тут чепуха какая-то, недоразумение. И не будем больше об этом говорить.
   Все притихли, но Антонина Егоровна чувствовала: многие по-прежнему считают, что ее Леша - ребенок с преступными наклонностями. На ее счастье, никто из собравшихся не знал про историю с ножом, и ей не пришлось пережить еще одного удара.
   Закончилось собрание, как почти всегда такие собрания заканчиваются. Взрослые пообещали серьезно поговорить с детьми, а Иван Спиридонович предупредил, что в случае продолжения хулиганских выходок ему придется прибегнуть к более серьезным мерам.
   ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
   Идея забраться в шкаф пришла Матильде внезапно.
   Перед собранием она заглянула к матери в контору, а та ей сказала:
   - Посиди здесь. Я бумаги дома забыла. Если кто придет, скажи, что через пять минут буду.
   Оставшись одна, Матильда увидела шкаф с торчащим в замке ключом. Еще не осознав, зачем она это делает, Матильда повернула ключ и открыла дверцу. Две нижних полки были совсем пустые. Вынуть их ничего не стоило, и тогда в шкафу можно было бы сидеть. А куда их спрятать? Очень просто: сунуть за шкаф. Конечно, все это грозило скандалом, а может быть, и поркой, но игра стоила свеч! Ведь, во-первых, очень интересно было услышать своими ушами, что говорят взрослые, а во-вторых, она покажет Тараскину, Закатовой и прочим, что может не только мяукать по подъездам, но способна и на более отчаянные поступки.
   Матильда вынула и спрятала полки и села в шкафу. Затем, согнув указательный палец крючком, она зацепила им край дверцы и прикрыла ее. Вернулась Мария Даниловна, и Матильда услышала, как она подошла к открытому окну, громко позвала ее, потом пробормотала:
   - Вот дрянная девчонка!
   В это время пришла бабушка Тараскина, а вслед за ней Водовозова, и занятая разговором Мария Даниловна так и не заметила чуть приоткрытой дверцы шкафа.
   Остальное вы знаете.
   В тот день и накануне в семье Красилиных, Закатовых, Огурцовых и Водовозовых царила примерно одинаковая атмосфера. Узнав, что их вызывают на собеседование с участковым, взрослые, конечно, очень огорчились и рассердились и долго припоминали детям все их прегрешения, начиная с доисторических времен. Но хуже всех за эти два дня пришлось Леше. Если Красилиных, Олю, Мишу, Демьяна почти сутки пилили, то Антонина Егоровна прибегнула к другому педагогическому приему. Получив приглашение на завтрашнее собрание, она решила замолчать. Она не объявила, подобно Григошвили, что не будет разговаривать, - она замолчала без всякого предупреждения. Единственная фраза, которую она произнесла за всю вторую половину пятницы, звучала так: "Иди ужинать". За первую половину субботы она произнесла две фразы: "Завтрак готов" и "Обед на столе". Перед обедом в субботу Леша решил все-таки наладить отношения. Он вошел в комнату бабушки, которая читала в это время какую-то книгу, и сказал:
   - Баба Тоня, ну что ты злишься, давай по-хорошему поговорим!
   Баба Тоня сунула между страницами книги листок бумаги вместо закладки, закрыла книгу и молча вышла из комнаты.
   Леша понимал, что после собрания настроение бабушки не улучшится, и решил, что хватит ему терпеть эту муку. За обедом он сказал как можно короче и суше:
   - Еду к Витьке Воробьеву. Созвонился с ним (Витьки Воробьева в Москве в это время не было).
   - Твое дело, - ответила Антонина Егоровна, отделяя вилкой ломтик от котлеты. Это была ее третья фраза, произнесенная за сегодняшний день.
   Леша вышел во двор. Там под окном домоуправления стояли все его знакомые.
   - Между прочим, Тараскин, можно послушать, что про нас будут говорить.
   Тараскин продолжал шагать.
   - Не интересуюсь. Мне заранее все известно.
   - Ты куда идешь? - спросил Миша.
   - Парня одного навестить.
   Тараскин ушел. Скоро Мария Даниловна закрыла окно. Младшие ребята удалились в другой конец двора, а старшие стали прогуливаться перед этим окном. Долго они не могли услышать ровно ничего, но вдруг до них донеслось:
   - Улица!
   - Вот именно, улица!
   После этого за двойными рамами то и дело слышались взволнованные голоса, но разобрать, что именно говорят, было невозможно. Ребятам надоело топтаться перед окном, они ушли на малышовую площадку и сели там на скамейку. Они болтали, рассказывали анекдоты, изо всех сил старались острить, но на душе у каждого было кисло. Каждый знал, что после собрания его ждет очень неприятный разговор со взрослыми, и каждого одолевала еще такая тревога: Оля, например, боялась, что ее дедушка не выдержит и объявит всем, что его внучка стала хулиганить, подлаживаясь под остальных, боясь показаться белой вороной. Примерно того же опасались Красилины и Огурцов.
   А где-то на заднем плане в голове у каждого маячила тоскливая мысль: когда же, наконец, прекратится эта распроклятая хулиганская жизнь с необходимостью то и дело огорчать близких и строить из себя что-то такое, от чего сам себе противен?!
   Прежде чем из домоуправления вышли взрослые, оттуда выскочила сияющая Матильда.
   - Люди! Граждане! - закричала она на весь двор. - Вы знаете, где я сейчас сидела? В шкафу! В домоуправлении! И я все, все слышала!
   Она не успела подойти к скамейке, где сидели старшие ребята, как туда же подбежали Демьян, Зураб, Русико и Сема с Шуриком.
   - Что ты слышала? - спросил Зураб.
   Матильда не спешила ответить на этот вопрос. Ведь куда интересней было поведать собравшимся о ее собственном удивительном приключении, и она начала долгий рассказ о своей отчаянной храбрости, о своем изумительном хитроумии, о своей находчивости.
   Оказывается, мысль забраться в шкаф не явилась к ней внезапно, этот замысел возник у нее больше чем за сутки до собрания, после того, как она узнала, что таковое состоится. Оказывается, она не спала всю ночь, разрабатывая до мельчайших подробностей план своих действий, оказывается, ключ от шкафа не торчал в замке, а, наоборот, хранился у матери в очень секретном месте, откуда его нужно было похитить. Затем надо было еще похитить ключ от конторы домоуправления, пробраться туда поздним вечером, отпереть шкаф, потом вернуть оба ключа на место... А затем следовал рассказ о том, каким хитроумным способом Матильда заставила сегодня мать выйти из домоуправления, не заперев за собой дверь, чтобы дать дочке возможность забраться в шкаф.
   - Ну а чего там говорили-то? Расскажи!
   Матильда довольно долго молчала, переключаясь на другую тему. Но вот она сцепила руки перед грудью, закатила глаза и замотала головой.
   - Боже, как вру-ут! - начала она тихо, затем повысила голос. - Боже ты мой, как врут! Такие все взрослые, такие солидные люди - и так врут! Я сидела в этом шкафу, и мне просто стыдно было за них.
   - А чего они врут-то? - не вытерпел Федя.
   - Ну, каждый выгораживает своего ребеночка. Мишин папа кричит: "Я вам документы предъявлю, что мой сыночек отличник-переотличник, общественник-разобщественник, только и знает, что за дисциплину борется и успеваемость повышает!.." А Олин дедушка говорит: "Наша Оля всегда была такая серьезная, все книжки читала да всякие симфонии слушала, но вот теперь эти Тараскины да Красилины ее испортили". - Матильда перевела дух и продолжала: - А Нюры и Феди мама, так она прямо настоящую истерику устроила: "Бедная моя Нюрочка! Она такая, такая нервная! Каждый день у меня на груди рыдает и говорит: "Мамочка! Что же нам теперь с Феденькой делать? Ведь это просто ужас, какие тут кругом бандиты!"
   Старшие ребята слушали Матильду, внутренне съежившись. Они понимали, что Матильда переигрывает, копируя речи взрослых, но понимали также, что суть этих речей она передает правильно. Но ведь каждый объяснил родным, почему он так себя ведет, и объяснил под строгим секретом, а выходит, что эти родные его сегодня предали. Настроение у всех четверых круто изменилось. Теперь каждый был зол на своих близких и больше не мечтал о конце хулиганской жизни.
   "Я деду Иге этого не прощу", - подумала Оля.
   "Ну, мамка, - подумала Нюра, - мы с Федькой теперь назло чего-нибудь похуже учудим!"
   Миша ничего хорошего не ждал от своего отца, но он был доволен, что Матильда начала свое выступление словами о том, как все взрослые ужасно врут.
   - Мой предок врать умеет, - сказал он как можно равнодушней. - А что про Тараскина болтали?
   - А про Тараскина все-все подтвердилось, - понизив голос, серьезно ответила Матильда. - Даже бабушка его ничего не отрицала.
   Тут Матильде даже врать не пришлось: ведь она собственными ушами слышала, как Водовозова и Григошвили упомянули о темном прошлом Тараскина, а когда ее выгоняли из шкафа, Антонина Егоровна молчала, онемев от возмущения.
   - А обо мне что говорили? - скромно спросил Демьян.
   - О тебе? - равнодушно переспросила Матильда. - Ну, твоя мама говорила, что ты, в общем-то, нормальный хулиган, только Тараскин тебя еще больше портит.
   ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
   Матильде хотелось рассказать что-нибудь похлеще о том, как говорили про Лешу. Она попыталась скоренько это придумать, но не успела. Из подъезда домоуправления стремительно вышла Антонина Егоровна, внезапно остановилась, окинула взглядом двор, посмотрела на ребят и, убедившись, что внука ее нет, так же стремительно удалилась в свой подъезд.
   После нее вышел Огурцов-старший.
   - Михаил, - сказал он, не останавливаясь. - Зайдешь ко мне для разговора.
   Миша в ответ на это приглашение и ухом не повел.
   Потом появилась Водовозова. Также не останавливаясь, она повернулась всем корпусом к ребятам и прокричала Демьяну:
   - Ну, паразит! Вернется отец - он с тебя три шкуры сдерет!
   Демьяна тоже не взволновало это серьезное предупреждение. К тому, что с него сдирают три шкуры, он давно привык.
   Вышел Григошвили. Он прошагал по двору с невозмутимым лицом, даже не взглянув на притихших Русико и Зураба.
   И наконец, появились остальные участники собрания: Клобукова, Закатов, супруги Красилины, участковый и управдом.
   - Вон они, голубчики! - сказала Мария Даниловна. - Почти все тут.
   Иван Спиридонович двинулся к противоположному корпусу, а остальные за ним. Подойдя к ребятам, он сказал:
   - Ну так как же дальше будем жить, а? Будем продолжать в том же духе или, может быть, осознаем?
   Оля и Миша медленно, как бы нехотя встали. Федя тоже начал было подниматься, но тут увидел, что Нюра продолжает сидеть, откинувшись на спинку скамьи и скрестив на груди руки. И он снова сел.
   - Встань! Кобыла! Ишь развалилась! - вдруг взорвалась Вера Семеновна. - Тебя что, поведению никогда не учили?!
   - Товарищ Красилина, так нехорошо! - тихонько сказала ей Клобукова.
   Нюра и Федя на этот раз встали, и участковый продолжал:
   - Ну так какой же будет ваш ответ?
   Ответа не последовало. Все ребята молчали.
   - Значит, разговор окончен? Так вот, имейте в виду, ваших родителей я насчет дальнейших действий со стороны органов милиции предупредил, а теперь всего хорошего! - Он повернулся ко взрослым и козырнул: - Желаю здравствовать, товарищи!
   - Вы нас простите, товарищ Сергеев! - сказал Красилин-старший. - У вас небось и без того хлопот...
   - Что поделаешь, служба!
   Участковый тоже ушел.
   - Пошли, Вера! - сказал Красилин и взял жену под руку, но та не спешила уходить.
   - А с тобой, Нюрка, мы еще потолкуем!
   - Потолкуем, маманя, потолкуем! - пристально глядя на нее и скрестив руки на груди, процедила Нюра.
   - Тьфу! - сказала Красилина и удалилась с мужем.
   Мария Даниловна тоже сказала несколько соответствующих слов Матильде и пошла было к домоуправлению, но вдруг услышала взволнованный голос:
   - Мария Даниловна! Минутку вы можете мне уделить?
   Управдом остановилась. К ней подошла Антонина Егоровна. Подбородок ее подрагивал, в то же время тонкие губы улыбались, и в глазах светилась какая-то странная веселость. В руках она держала небольшой лист бумаги.
   - Мария Даниловна, я вам вот что хотела сказать, - продолжала она возбужденно. - И вы, товарищ Закатов, и вы, товарищ Клобукова, прошу вас, на минуточку подойдите сюда! Я думаю, что это вам будет интересно.
   Закатов и Клобукова подошли. Ребята за ними не последовали, но притихли и навострили уши.
   - Так мы слушаем вас, - сказала Клобукова.
   Подбородок Антонины Егоровны по-прежнему дрожал, губы улыбались и глаза поблескивали.
   - Вот послушайте, какую телеграмму я сейчас получила.
   Клобукова, Закатов и Мария Даниловна переглянулись.
   - А именно? - сдержанно спросил Закатов.
   - Значит, телеграмму вот такого содержания, - уже совсем громко, забыв, что ее слушают дети, провозгласила Антонина Егоровна: "Встречайте Валю завтра в двадцать восемнадцать. Вагон девять!"
   Взрослые молчали, слегка оторопев.
   ...Тут опять надо вернуться немножко назад.
   Антонина Егоровна вела себя очень сдержанно на собрании, но ушла она с него в состоянии, которое называется стрессом. Ее била нервная дрожь. Хотя участковый и опроверг чудовищную клевету, возведенную на ее внука, она чувствовала, что кое-кто из собравшихся продолжает верить этой клевете, а другие, если и не верят, все же считают Лешу самым отпетым и дурно влияющим на других. Поднявшись на второй этаж, она увидела девушку с кожаной сумкой через плечо, которая стояла перед дверью ее квартиры.
   - Вы ко мне? - спросила Антонина Егоровна.
   - Телеграмма, - коротко ответила девушка.
   Антонина Егоровна взяла телеграмму, увидела, что она из Ленинграда, и сердце ее радостно дрогнуло. Несколько дней тому назад три бабушки сговорились по телефону с родителями Вали об организации встречи двух закадычных друзей, но Валя был простужен, и эту встречу пришлось отложить до его выздоровления. Все междугородные переговоры велись в строжайшем секрете от мальчишек, чтобы преподнести им сюрприз. Было условлено, что Валя узнает о своей поездке в Москву лишь вечером накануне отъезда, а Леша получит телеграмму за день до его прибытия.
   Антонина Егоровна расписалась в получении телеграммы и вскрыла ее. Так и есть! Валька приезжает! Возбуждение гневное сменилось возбуждением радостным, вернее, оба эти чувства как-то перемешались в голове Антонины Егоровны, и она спустилась во двор, плохо сознавая, зачем это делает.
   - Так! - сухо сказал Закатов. - Приезжает Валя. А какое отношение это имеет к нам?
   - Я тоже чего-то недопонимаю, - пробормотала Клобукова.
   - Сейчас поймете! - еще звонче сказала Антонина Егоровна. - Надеюсь, вам известна древняя поговорка: "Скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, каков ты сам".
   - Разумеется, - сказал Закатов.
   - Так! Ну а дальше? - сказала Мария Даниловна.
   - А дальше будет следующее, - с воодушевлением провозгласила Антонина Егоровна. - Когда вы увидите этого мальчика, изысканно-вежливого, всегда чистенького, опрятного, влюбленного в книги, тогда вы спросите себя: а может ли подобный мальчик дружить с таким чудовищем, каким был обрисован некоторыми Леша Тараскин?
   - Рад за вас, - по-прежнему сухо сказал Закатов.
   - Может, под его влиянием ваш Леша немножко исправится, - заметила Клобукова.
   Антонина Егоровна заулыбалась еще шире:
   - Именно для этого, Мария Даниловна, мы его и пригласили. Мальчишка оказывает удивительно благотворное влияние на Алексея. Удивительное!
   У Антонины Егоровны в эту минуту как-то вылетело из головы, что ее робкий Леша в присутствии Вали смелел, а посему иногда приходил домой с синяками, что ее Леша благодаря Вале побывал в милиции при Ленинградском вокзале, забыла Антонина Егоровна и другие Валины "художества". Сейчас она помнила только его исключительную благовоспитанность.
   - Может, и на других благотворно повлияет, - проговорила Клобукова. Она сказала так, лишь бы что-нибудь сказать, но Антонина Егоровна и это замечание подхватила с прежним энтузиазмом:
   - Возможно! Возможно! Главное, вот что интересно! Этот мальчонка... ну... совершенно не переносит хулиганов. Он одного из таких собственными руками в милицию приволок.
   О том, что Валя обварил голову одному из хулиганов горячей кашей, Антонина Егоровна забыла упомянуть.
   - Прямо-таки дружинник, - опять-таки из вежливости сказала Клобукова.
   - А вы угадали! - снова подхватила Антонина Егоровна. - Он решил посвятить себя борьбе с преступностью, и на этой почве в семье конфликт. Представляете? Сын профессора консерватории - и собирается работать в милиции!
   - Бывает, - пожав плечами, заметила Мария Даниловна, а Закатов с Клобуковой промолчали.
   Антонина Егоровна с досадой подумала, что зря она так распространяется перед этими чужими, равнодушными людьми, которые слушают ее только из вежливости.
   - Вот, значит, таким образом, - пробормотала она уже совсем другим тоном и посмотрела на Матильду. - Матильда, если увидишь Лешу, скажи, чтобы шел домой. Скажи, что его сюрприз ждет.
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
   Ребята остались одни. Никому из них идти домой не хотелось - ничего хорошего их там не ждало. Кроме того, все были заинтересованы личностью странного гостя, который должен был прибыть к Тараскиным.
   - Хотелось бы мне взглянуть на Лешиного дружка, - сказала Оля.
   - На евонного воспитателя, - сыронизировал Огурцов.
   Демьян предположил:
   - А может, бабка Тараскина просто заливает про этого Вальку, что он такой пижон?
   - А может быть, это человек с двойным дном? - тихо, но значительно проговорила Матильда.
   - В каком смысле - с двойным дном? - переспросила Нюра.
   Матильда пожала плечами.
   - Ну, Нюра... Ты как будто книжек не читала или кино не видела... Человек с двойным дном - это который двойную жизнь ведет: днем он благородный такой, интеллигентный, все его уважают, а ночью всякими темными делами занимается.
   - Па-а-аехала! - махнула рукой Нюра.
   Удивительное дело: все старшие ребята за эти дни подметили в Матильде ее склонность приврать или, по крайней мере, что-нибудь преувеличить, но вместе с тем почему-то прислушивались к ее словам, а потом как-то незаметно для себя начинали верить им.
   - Во! Тараскин идет! - сказал вдруг Демьян, и все повернулись к идущему по двору Леше.
   - Тараскин, Тараскин! Поди-ка сюда! - с ехидцей в голосе позвала Оля, и, когда Леша подошел, она продолжала: - А что мы про тебя узнали!
   Леша с недоумением оглядел ребят. Все смотрели на него с какими-то странными ухмылками.
   - Что узнали? - спросил он.
   - У тебя дружок очень интересненький есть, - в тон Оле ответил Миша.
   - Да говорите, в чем дело! - рассердился Леша. - Что вы все вокруг да около?!
   - Твоя бабушка тут недавно выступала... - сказала Нюра. - "Скажи, говорит, кто твой друг, и я скажу, кто ты сам такой".
   - Ну и дальше что? Не пойму!
   - А то, что у тебя есть такой дружок: чистенький-распречистенький, сказала Оля.
   - Вежливый-распревежливый, - добавил Миша.
   - Все книжки умные читает и хулиганов ненавидит, - сказала Нюра.
   - В милиции хочет служить, - вставил Федя.
   А Миша вспомнил такое словечко:
   - Легавым, короче говоря.
   - Да нет у меня таких друзей! - обозлился Леша. - Что вы, в самом деле, пристали!
   - А бабка твоя говорит, что есть, - возразила Нюра. - Валей звать.
   Леша умолк, будто вспоминая что-то, а в голове его всполошенно метались мысли. Конечно, бабушка рассказала о Вальке на собрании, а может быть, после него, чтобы дать всем понять, с какими хорошими мальчиками дружит ее внук, и, конечно, она предпочла умолчать о Валькиных "художествах", но вовсю расписала его благовоспитанность.
   - Так что же у тебя за друг такой Валечка? - спросила Нюра.
   Теперь думать было некогда. Леша расстался с Валей лишь в начале июня, и он был уверен, что раньше, чем года через два, ему не удастся встретиться со своим другом, вот он и решил отречься от него.
   - Ах, Ва-а-алька! - протянул он. - Да не такой уж он мне друг. Леша помолчал и решил, что надо выразиться поэнергичней. - Вовсе он мне не друг, это бабушка мне навязывает его в друзья, а сам я... терпеть его не могу.
   - За что? - спросил Зураб.
   - Ненавижу таких гадов, - ответил Леша.
   - Ну а за что ненавидишь? - настаивала Оля.
   Придумать, за что он ненавидит Вальку, Леше было очень трудно, а отвечать надо было побыстрей, и он сказал:
   - Н-ну... у меня с ним старые счеты.
   - А он завтра приезжает сюда, - сказала Матильда.
   - Кто? - машинально переспросил Леша.
   - Ну, Валя этот. Завтра, в двадцать восемнадцать. Там у вас телеграмма лежит. Твоя бабушка велела сказать, чтобы ты скорей бежал домой.
   На несколько секунд у Леши отнялся язык, потом он с трудом выдавил:
   - А... А зачем он приезжает? То есть с какой стати, я хотел сказать?
   - Чтобы перевоспитывать тебя, - улыбаясь ответила Оля. - Твоя бабушка утверждает, что он в один миг из тебя паиньку сделает.
   - И нас всех тоже перевоспитает, - добавил Миша.
   Леша снова замолчал в смятении. На этот раз паузой воспользовался Демьян. Он выступил с таким предложением:
   - А может, врежем ему сообча? Чтоб не воспитывал.
   - Не мешает, - согласился Миша.
   Нюра и Федя переглянулись, потом Нюра без особого энтузиазма обратилась к Тараскину:
   - Леш... Если нужно, мы, конечно, можем подмогнуть... Но ведь ты этого слона знаешь... - Она кивнула на брата. - Он чуток стукнет - и нет человека.