Ровно к двум часам зал Дома культуры был полностью укомплектован шахматофилами. Соперники, кланяясь, вышли на высокую сцену. Арбитр – десятиклассник Саша с труднозапоминающейся фамилией – провел жеребьевку. Белая пешка досталась Жене Маляеву. Худенький, очкастый, он нервно уселся за столик первым. Матерый, поседевший в шахматных дуэлях Воскобойников, позевывая, занял место напротив. Маляев быстро сделал первый ход, но вдруг, протерев очки, обескураженно спросил:
   – Простите, а это что за конь?
   – Который? – любезно осведомился Воскобойников.
   – Да вот, вместо пешки, на эф-семь. У вас же три коня!
   – Три.
   – Позвольте, но откуда у вас третий конь?
   – Это я сам выточил, из ясеня. Хороший конь, правда? Не хуже фабричного. Не всякому дано. А я, знаете, еще сызмальства в кружке «Умелые руки»…
   – Да, но нельзя же трех коней… Уберите его! Это лишняя фигура.
   – Почему же лишняя? Он у меня вместо пешки. Пешек же семь.
   – Да ведь не по правилам!
   – Небольшое отклонение есть, признаю. Но в общем чепуха, не стоит сыр-бор городить. Я специально рылся в шахматных справочниках и, представьте, категорического запрета на третьего коня нигде не нашел. Потом поймите, дорогой, инструкция – это не догма. Здоровая инициатива никогда еще не мешала.
   – Как же так? А если я, например, себе второго ферзя поставлю?
   – Ставьте, – охотно согласился Воскобойников. – Ну, что же вы? Ставьте. Где только вы его возьмете? Желаете – могу вам выточить к следующему разу. А сейчас уж не обессудьте.
   – Но это же черт знает что такое! – покраснев, закричал Маляев. – Судья! Куда вы смотрите?
   Десятиклассник Саша с труднозапоминающейся фамилией резво, как официант-стажер, подскочил к столику.
   – Действительно, – робея, произнес он. – Максим Семенович, уберите, пожалуйста, лишнего коня.
   – Прямо. Сейчас, – благодушно отозвался Воскобойников. – Вот так сейчас возьму и уберу. Нет уж, родненькие. Это у меня примета такая, вроде суеверия. Мы, старики, суеверны. Вам, молодым, не понять этого. У каждого свои причуды. Вот мой визави, извиняюсь, очки все время протирает. А я коня ставлю на эф-семь.
   – Отказываюсь играть, – хмуро сказал Женя, протирая очки.
   – А вы не капризничайте, – посоветовал Воскобойников, – вы пока еще не Бобби Фишер, уламывать вас никто не будет.
   – Я буду вынужден аннулировать игру, – плачущим голосом произнес арбитр с труднозапоминающейся фамилией.
   – Аннулируйте, ваше право, – сказал Воскобойников. – А только сначала поглядите в зал.
   Зал в нетерпении топал ногами. Слышались выкрики недовольных:
   – Эй, претенденты! Скоро начнете?
   – Кончай волынку! В ФИДЕ напишем!
   – Большой скандал возможен, – скучая, сказал Воскобойников.
   Саша побледнел и челноком заметался по сцене. Из-за кулис тоскливо простирал руки директор Дома культуры.
   – Женя! Ну, может, уступите? – в отчаянии попросил арбитр.
   – Но это же явное преимущество! – гневно сказал Маляев.
   – Временное, – объяснил Воскобойников. – Стоит вам только выиграть у меня коня, и преимущество перейдет к вам. На целую пешку.
   – Ну, Женя! – взмолился судья-десятиклассник.
   – А-а, черт с вами, ходите! – сдался Маляев, протирая очки.
   …Матч закончился быстро. Выигравший Максим Семенович отечески обнял за плечи соперника и арбитра:
   – Что там ни говорите, а приметы – великая вещь! Вам, молодежи, не понять этого. Так выточить, Женя, вам ферзя? Из ясеня, а? Не отличите от фабричного, гарантирую.



СИТУАЦИЯ


   – Кого это в такую рань? – недоуменно спросила сама себя Инна Ефремовна, спеша к двери.
   На пороге возник Володя, сотрудник института, где работала Инна Ефремовна, стройный, подтянутый, черноусый.
   – Володя? – удивленно сказала она. – Какими судьбами? Заходите, раздевайтесь. И простите, что я в таком виде; не ждала… Я сейчас, минутку!
   Взбивая на ходу волосы, она унеслась в спальню, к трюмо, где молниеносно совершила ряд магических движений пуховке?» и губной помадой.
   – Садитесь, Володя. Что привело вас в мою скромную обитель?
   – А так уж вышло, – разведя руками, сказал Володя. – Судьба, стало быть. Планида. Вот оказался я вашим переписчиком.
   – Не поняла.
   – Проводится всесоюзная перепись населения, – толково шевеля бровями, разъяснил Володя. – И мне досталось переписывать население как раз в вашем доме.
   – Ах, вот как? Очень рада, – сказала Инна Ефремовна. – Ну, что ж, пожалуйста.
   Володя достал бланк переписи. Прошла минута тишины, лишь изредка нарушаемая скрипом самописки.
   – И отлично, – сказал Володя, получая заполненный бланк. – До свидания, Инна Ефремовна, желаю вам самого…
   Тут он вдруг осекся, помолчал и, вглядываясь в бумагу, смущенно произнес:
   – Инна Ефремовна, вы не ошиблись ли в одном пункте?
   – Что такое?
   – Да тут вот, где возраст. Здесь спрашивается ваш возраст. А вы, по-моему… одним словом, как бы вам пояснить… вы написали: тридцать два года.
   – Ну и что? – холодно осведомилась Инна Ефремовна.
   – Вот мне и кажется, что не совсем… в общем, не соответствует он, возраст-то…
   – Молодой человек, а вы знаете, что интересоваться возрастом дамы нетактично?
   – Инна Ефремовна, вы поймите, если бы я для своих личных целей, а то… Это ведь дело государственное… Ей-богу же, вам не тридцать два! Не путайте общую статистику!
   – Мальчишка! – возмутилась Инна Ефремовна. – Общую статистику… Молоды еще вы меня учить!
   – В общем-то, может быть, и молод, – сказал Володя, – а согласно бланку, тут мы с вами ровесники…
   – Хорошо, – покраснев, сказала Инна Ефремовна, – давайте начистоту, Володя. Вы что, потребуете от меня документы?
   Володя вздохнул.
   – Не имею права. Нас так инструктировали. Документами не интересоваться, всему верить на слово… Но подумайте, Инна Ефремовна, если все вдруг начнут писать липу, какая же неправильная картина в результате получится! Мол, у нас в стране – сплошь молодежь… И на этом основании государство начнет строить загсы или родильные дома вместо, допустим, санаториев…
   – Володя, – спросила Инна Ефремовна, – а при распределении ваших переписчиков не советовались: может, к женщина лучше женщину посылать, а не мужчину?
   – Да не смотрите вы на меня, как на мужчину, – взмолился Володя, – я лицо, переписывающее население. Лицо, оно среднего рода. Учтите, Инна Ефремовна, если вы будете упорствовать, я расскажу на работе, и пусть вам будет стыдно.
   – Не расскажете, – сказала Инна Ефремовна.
   – Почему? А вот расскажу.
   – Вы не имеете права разглашать сведения, полученные от населения в процессе переписи. Я в «Труде» читала.
   Володя упал в кресло и, трепеща, закурил сигарету.
   – Да, – уныло сознался он, – не могу. Но не могу же я а передавать заведомо ложные сведения. Меня ведь уполномочили, войдите в мое положение!
   – Подойдите ко мне, Володя, – торжественно сказала Инна Ефремовна. – Ближе, пожалуйста. Клянитесь самым, самым дорогим на свете, что эти сведения не проникнут в сферу нашего коллектива.
   – Да не проникнут же! – воскликнул Володя. – Вы же сами читали. В «Труде»-то…
   – Вот сейчас, – вздохнув, сказала Инна Ефремовна, – я напишу в вашем бланке чистую правду. Но вы не смотрите, хорошо? Ведь мужчине не положено интересоваться возрастом дамы.
   – Конечно! – сказал Володя.
   Пока он одевался, Инна Ефремовна сама положила заполненный бланк в его папку.
   Прижав руку к сердцу, он медленно вышел на лестничную площадку. Но тут он не удержался от искушения, раскрыл папку и заглянул в бланк. В графе «Возраст» стояло: «32 года».



ЗАКОРДОННЫЙ КРЮК



(Нескромное подражание классику)
   Дед Купырь рванул удочку и обомлел: крючок как корова языком слизала. Дед подобрался, подбоченился и, обратя взор на таловые кусты, крикнул:
   – Щукарь! Это ты ведь, затычка дегтярная, орудуешь! А ну, вылазь, вражина, студент одноносый!
   Из-за кустов показался дед Щукарь и с явной неохотой приблизился к Купырю.
   – Никак сазаник балует, кум?
   – Ишо гутаришь? Я тебе такого сазаника покажу. Выкладывай крюк!
   – Возьми, сваток! – Щукарь с трудом отцепил крючок с выцветшего околыша фуражки. – А только действия твои дюже на старый прижим смахивают, потому как не по своей воле откусывать крючок я полез, а на это толкнул меня земляк наш, Шолохов Михаила, что в Вешенской станице проживает. И кличку свою я через него же получил.
   – Ты, дед, не финти. Тот случай сто лет уж как произошел. Ты скажи, сейчас-то зачем тебе крючок?
   – Что ж, справный крючок. По всему видать, сват, ты его из-за кордону приспособил.
   – Оно так. Найденов Ванька в Гэдээрию за обменом опыта послан был, так вместе с опытом мне и десяток крючков оттель вывез. А тебе-то, повторяю, крючок на что?
   – Так ведь окунька либо там щуку за живца…
   – Как гляну я, дед, на тебя, был ты недоумок земляной и остался им, кубыть, навсегда. Да ты морду не вороти, слухай, что говорят. Нешто удочкой кто ноне рыбалит? Шиш волосатый ты на удочку в нашей речке споймаешь, вот что!
   Из трех своих мосластых пальцев Купырь соорудил наглядное пособие, но Щукарь отвел это сооружение ладонью и, хитро прищурившись, спросил:
   – Так. А почему же, извиняй меня, сам-то ты, бугай прошедшего времени, на уду ловишь?
   – То-то что не на уду ловлю я. Эта уда токмо для рыбнадзору при мне находится, для отводу глаз, стало быть, а для ловли у меня там, за укосом, в гирле, сетенка раскинута, и отседа я слежу за ней, потому как дюже хорошо видно ее с энтого берегу. Теперь понял, интеллигент пегий?
   – Теперь понял, – с несвойственной ему серьезностью ответил Щукарь и, разведя руками, задумавшись, неторопливо зашагал к хутору.



В ПОМОЩЬ НАЧИНАЮЩЕМУ ПРОПОВЕДНИКУ





ОТ АВТОРА


   Наука движется вперед. Это естественно.
   И, естественно, верующих остается на Земле все меньше и меньше.
   Естественно также, что служителей культа это не устраивает. Они ссылаются на библию, как на святую книгу, как на доказательство существования бога.
   Но при изучении библии у читателя возникают вопросы. Скажем, история всемирного потопа («Бытие», главы 6-8). Действительно, как в ковчег могло поместиться «всякой твари по паре», когда тварей на земле миллионы видов? Как Ною удалось собрать всех представителей земной фауны? Чем он кормил их? Как удалось создать им такие оптимальные условия, чтобы они не передохли и не перегрызлись во время круиза? Это материальная сторона дела. А есть и морально-этическая: если бог решил потопом наказать людей за их «великое развращение», то за что страдала бессловесная скотина? Красиво ли, мудро ли выглядит это решение Саваофа?
   А тут еще всплывает новая теория: бога не было, был космический корабль инопланетян, которым и поклонялись малоразвитые жители Земли. Нимб вокруг ботовой головы не что иное, как изображение гермошлема. И не стоит ли повнимательнее перечесть описание встречи пророка Иезекииля с богом:
   «И я видел: и вот бурный ветер шел от севера, великое облако я клубящийся огонь и сияние вокруг него, а из средины его как бы свет пламени из средины огня; и из средины его видно было подобие четырех животных, – и таков был вид их: облик их был, как у человека… и руки человеческие были под крыльями их. На земле подле этих животных по одному колесу. Вид колес и устроение их – как вид топаза… казалось, будто колесо находилось в колесе» (Книга пророка Иезекииля, глава 1). И далее в том же духе, вплоть до 10-й главы, где говорится об отлете инопланетян: «И подняли херувимы крылья свои и поднялись в глазах моих от земли; когда они уходили, то и колеса подле них…»
   Трудно проповеднику объяснить подобные ситуации, вот я и решил, популярно изложив отдельные библейские сюжеты, помочь современному религиозному читателю понять характер и психологию как Саваофа, так и некоторых других героев библии.
   В этом сборнике помещены три рассказа: «Горе луковое», «Вавилонская диверсия» и «Из переписки богов». Кроме того, ранее мной были опубликованы «Сотворение мира», «Допотопная история» (сборник «Пирог с рыбой», 1969 г.), «Писание от Змия», «Случай не из красивых», «Да будет воля твоя», «Приключения Ионы» (сборник «От арбуза до сорокадневных рыданий», 1972 г.), «С исходных позиций» (сборник «Великолепная Сьерра-Наваха», 1975 г.).
   Труды мои считаю немалозначащим пособием для начинающего проповедника.



ГОРЕ ЛУКОВОЕ



1
   – Отец, поди-ка! – позвала Ева.
   Адам вылез из шалаша, в котором собирался вздремнуть после сытного обеда.
   – Что, прелесть моя? – спросил он, шутливо обняв жену.
   – Ай, да оставь ты! – притворно сердито повела плечами Ева. – Я с тобой серьезно. Что с ребятами делать будем?
   – О чем ты?
   – Оглашенными растут какими-то. С жиру, что ли, бесятся? Что ни день – драка. Переубивают они друг друга, помяни мое слово.
   – Друг друга переубивать трудно, – сказал Адам. – Один кто-нибудь обычно остается.
   Он широко улыбнулся, но Ева нахмурилась:
   – Ну вот, ты опять за свое!
   – Все, все, моя лапочка! – поспешно замахал руками Адам. – Всерьез так всерьез. Женить их, вот. Быстро образумятся.
   – А где жены-то? На всем свете одна женщина – это я.
   – Тоже верно, – согласился Адам. – А я считаю так: начальству виднее. Бог издал декрет плодиться и размножаться? Издал! Значит, в свое время обеспечит наших ребяток невестами. Может, он, как и мне, повыломает им ребра да превратит эти ребра в женщин.
   – А боюсь я, что они прежде сами себе ребра повыломают! Заняться им чем-то надо.
   – Чем, чем я их займу? – спросил с досадой Адам. – Мне и самому-то делать нечего. Ем, да сплю, да с женушкой целуюсь…
   Он вытянул губы трубочкой и потянулся к Еве, но, получив в бок тычок локтем, быстро утихомирился.
2
   Действительно, положение первых людей мира было незавидным. С одной стороны, вся планета принадлежала им. Раздолье! Сейчас это и представить трудно. На всей Земле было людей в десять тысяч раз меньше, чем, например, сейчас где-нибудь в Верхней Пышме, Свердловской области. Опять же – ни очередей, ни сутолоки на улицах, атмосфера чистая, никаких тебе выхлопных газов… Но с другой стороны – вот, пожалуйста, – проблема невест для Адамовых охламонов. Потом проблема занятости. В тогдашнем мире царила стопроцентная безработица. Ни Адам, ни Ева, ни их дети абсолютно ничем не занимались. От безделья ребята действительно могли выкинуть любой фортель. И поэтому после разговора с женой Адам завел беседу с сыновьями.
   – Нехорошо вы живете, не дружно, – качая головой, начал он. – Посмотреть со стороны, так просто стыд. Вечные ссоры, раздоры… И ведь уж кажется: чего вам не хватает, ну? Все у вас есть, вы полностью обеспечены, живи себе да радуйся, ан нет! Брали бы пример с родителей. Мы с мамой никогда не ссоримся, а разве мы в тех условиях воспитывались? Да у нас, если прямо говорить, и детства-то не было! Как появился я на свет, так с первого дня вынужден был сам заботиться о своем пропитании!
   Адам, мягко говоря, преувеличивал. Никаких забот он никогда не испытывал. Единственное, что он испытывал, – это угрызения совести, когда прожевывал плоды с божьего Древа познания. Но не будем строго осуждать Адама. Отцы, вспомните, сколько раз вы сами в воспитательных целях привирали своим чадам, произнося проникновенные слова: «Разве мы в свое время такими росли? Нет, не такими мы росли в свое время!» И, ковыряя в носу, внимательно и сочувственно выслушивали дети ваши жалобные воспоминания…
   – Так вот, – продолжал Адам, – галок гонять кончаем. За работу, друзья!
   Каин и Авель с интересом взглянули на отца: что за работа такая?
   – Пора создавать частную собственность, – пояснил Адам. – Хозяйство. Мы с матерью, ладно, и так проживем, а вот вам каждому свое хозяйство организовать нужно. Ферму или там еще чего-нибудь. Синдикат, может быть.
   – Что это – ферму? – спросил Авель.
   – Птицу разводить или чернобурых лисиц. Или горох сеять.
   – Что же их разводить, коли они сами разводятся? – не понял Авель. – Принуждать силой, что ли?
   – Дурачок ты у меня! – засмеялся Адам.
   – Правильно, дурак и есть! – крикнул Каин.
   – Сам сатана! – огрызнулся, покраснев, Авель.
   – От сатаны слышу! Пусти волосы, а то худо будет!
   – Дети, дети! – захлопотал Адам. – Да погодите же, да выслушайте же папу-то! Интересно ведь! Про фермы!
   Авель нехотя отпустил тяжело дышащего Каина.
   – Разводить животных – значит, ухаживать за ними, кормить, оберегать от хищников. Создайте им хорошие условия – вот они и будут плодиться.
   – А что, – сказал Авель, – это дело. Давай-ка, папа, я овцами займусь, соберу их в стадо, а потом стричь буду. А мама пусть кофточки вяжет. Чистая шерсть – это вам не синтетика будущего. Да и баранинки тушеной с чесночком, ух, как оно положительно!
   – Вот и молодец, сынок, вот и дельный ты у меня, – засиял Адам. – А ты что скажешь, Каиночек?
   – Нет, – сказал Каин, – это не по мне. Со скотиной пусть скотина и возится.
   – От скотины слышу! – крикнул Авель.
   – Баран да властвует над баранами, – копируя торжественный слог бога, загнусавил Каин, но быстро сменил пластинку: – Ой, отпусти! Папа, он щиплется!
   – Прекрати, Авель, – сказал Адам, – мы сегодня решаем очень важный вопрос. Ну, потише, прошу же вас!
   – Ладно! – сказал Каин, потирая ляжку. – Давай я попробую насчет гороха, ты там что-то говорил.
   – Земледелие – отличное, отличное занятие! – заворковал Адам, гладя Каина по жестким волосам. – И почему только горох? И пшеницу можно, и морковь, и капусту.
   – Заметано, – сказал Каин. – С условием, чтобы этот тип на мой участок ни ногой! По-хорошему предупреждаю.
   – Нужен ты мне со своей капустой! – фыркнул Авель. – Иди, ковыряйся в земле, червяк навозный!
   – От червяка слышу! – крикнул Каин.
3
   Ева вздохнула: жизнь вроде бы наладилась. Каин с утра до вечера ковырялся на своем участке. Он не на шутку увлекся овощеводством, в его огороде можно было найти все что угодно, от турнепса до сельдерея. Не было там только лука да картошки. Лук Каин терпеть не мог, а картофель, как известно, появился в восточном полушарии только в шестнадцатом веке.
   Авель уходил с овцами на целый день далеко к подножию гор, и братья почти не встречались. Правда, иногда Каин специально поджидал брата, когда тот гнал стадо мимо его участка, и тогда на голову Авеля сыпались насмешки.
   – Авель, купи щавель! – кричал, приплясывая. Каин.
   Авель хмуро нагибался за камнем. И Каин, зная тяжелую руку братца, шлепался между высокими грядками, как солдат инфантерии в окоп.
   – У-у, единоличник! – грозился Авель. – Дождешься…
4
   Наступил большой праздник – День рождения мира. Исполнилось ровно двадцать пять лет с того исторического дня, когда Саваоф изрек: «Да будет свет!» Адам и Ева были настроены торжественно: через шесть дней и они должны были праздновать свое двадцатипятилетие и одновременно двадцатипятилетне своей свадьбы. Ведь это была единственная парочка на земле, которая Поженилась, только что появившись на свет. Даже сегодняшним жертвам акселерации далеко до темпов первожителей земли.
   – Надо богу какой-нибудь подарок сообразить, – предложил Адам. – Ведь хоть и выгнал он нас из рая, но, во-первых, за дело, а во-вторых, все-таки создатель он наш, и лично я старика уважаю.
   – Пошлем-ка ребят, – сказала Ева. – Пускай они от трудов своих чего пожертвуют. Богу их подарки, может, и ни к чему, а все же внимание проявлено, приятно…
   – Это уж как водится, – согласился Адам. – Мне не дорог твой подарок, дорога твоя любовь.
   – Ладно, – сказал Авель, – зарежу ему барашка.
   Он зарезал барашка, вскинул его на плечо и зашагал по пыльной дороге, что вела в райские кущи, где сладко пели трубы, восхваляя Создателя.
   У входа он позвонил. Ослепительный ангел с обнаженным мечом резво выскочил к калитке.
   – К господу богу я, с презентом, – сказал Авель.
   Ангел веял барашка, с сомнением оглядел его, зачем-то понюхал и повернул Авеля лицом к забору.
   – Руки, – коротко приказал он.
   Авель поднял руки. Ангел для виду похлопал его по бокам, как бы ища спрятанное оружие. Искать было абсолютно негде: Авель был в том виде, как его родила Ева, только на бедрах еле держалась узкая полоска шкурки агнца.
   Ангел провел гостя заросшей тропкой к беседке, где восседал господь, и доложил:
   – Авель, Адамов сын, с презентом!
   – Лезь сюда, – благодушно сказал бог, поглаживая бороду. – Садись, рассказывай. Как живете-можете? Как батька, мама как? Не болеют?
   – Вашими молитвами, – пробормотал Авель.
   – Глупый ты, – с сожалением сказал Саваоф. – Чушь зачем говоришь? «Вашими молитвами…» Я не молюсь, понял? Что мне, самому себе молиться? «Боже, прости мя, грешного»? Эх ты, шишка от кедра ливанского!
   Он дал Авелю легкий подзатыльник.
   – Барашка приволок, зачем это?
   – Великий праздник отметить, – смелея, заявил Авель. – Бараний бок с кашей гречневой – объедение! А можно еще шашлык по-карски, с лучком…
   – Чего лучку-то не принес?
   Авель на секунду запнулся, но тут же злая хитринка промелькнула в его глазах.
   – А лучок, боже, сейчас брат принесет. Он у нас огородник. Он так и сказал: иди, мол, братец любимый, неси агнца, а там и я с луком подоспею.
   У входа в беседку появился ангел с мечом:
   – Каин, Адамов сын, с презентом!
   Авель испуганно заметался:
   – Так уж я пойду, засиделся, а стадо там у меня! Прости, господи!
   Он боком-боком, как краб, пролез мимо поднимающегося по ступенькам беседки Каина, и тот подозрительно окинул его взглядом: что-то нашкодил брат, не иначе.
   – С чем пожаловал, дружок? – улыбаясь, спросил Саваоф.
   Каин с гордостью высыпал содержимое принесенного мешка на пол.
   – Огурчики – высший класс! – торжественно объявил он.
   – Огурчики? – бог поднял один огурец и повертел перед глазами. – А луку принес?
   – Зачем же луку, господи? Горький он, лук, ну его. Вот огурцы – это да! Сладкие, пупырчатые, только что с грядки! – рыночным речитативом зачастил Каин.
   – Луку давай! – свирепея, крикнул бог.
   – Воля твоя, а только лук я и не сажал. – Каин развел руками.
   Бог тщательно прицелился и запустил огурцом Каину в лоб. Каина прошибла слеза.
   – За что, господи? – тихо сказал он.
   – Вон из рая! – завопил Саваоф. – Ангелы, где вы там? Ну-ка, по шее его!
   Налетела свора ангелов. Засучив рукава балахонов, торопливо выкинули Каина за калитку. Кто-то напоследок крепко наподдал ему пониже спины ногой, обутой в кожаную сандалию.
   На соседнем холме держался за живот Авель.
   – Получил под зад каблук.
   Потому что где же лук? – пропел он глупый и нескладный свой экспромт и, всхлипывая от смеха, пошел вниз по извивающейся дорожке.
   У Каина потемнело в глазах от обиды и злости. Он схватил валявшийся в траве толстый дубовый дрын и гигантскими прыжками стал настигать брата. Тот обернулся, испуганно закрылся руками, закричал:
   – Ой, да что ты, ты что, рехнулся? Ой, ма…
5
   Каин долго бродил по лесу, спотыкаясь о валежник, продираясь сквозь зеленые цапучие кусты, и, уже обессилев, вышел на большую солнечную поляну, откуда начиналась прямая дорога к отцовскому дому. «Что делать? Делать-то что? – колотилось в голове. – Что отцу скажу? А все бог, бог это, из-за него все…»
   Вдруг он замер, подняв глаза; спокойно и величаво стоял на тропе перед ним Саваоф.
   – Где Авель, брат твой? – строго вопросил он.
   Каин молчал, наливаясь тихой ненавистью.
   – Каин! Где брат твой? – еще суровее спросил бог.
   – Не знаю, – дерзко сказал Каин, – разве я сторож брату своему?
   Немигающим взглядом он уставился в лицо богу.
   Бог взял его за плечи обеими руками.
   – Если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? А если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним.
   Каин махнул рукой:
   – Господи, вот сказал ты, а я ничего не понял. Если это действительно мудрое изречение, объяснив а если не мудрое, то зачем говоришь мне это? Мне же и так сейчас трудно и худо.
   – В мудрости создателя сомневаешься? – изумился бог. – Истины жаждешь? А ну-ка, стой смирно!
   Он порылся в кармане, нашел какую-то круглую штуковину вроде канцелярского штампа, подышал на нее и бережно приставил к Каинову лбу. Лоб у Каина побаливал после крепкого удара огурцом, и сейчас он ощутил только легкое пощипывание.
   – Каинова печать! – воскликнул Саваоф. – С нею ты будешь скитаться по земле. Иди в чужие страны, здесь оставаться я тебе запрещаю. Иди к востоку, в землю Нод. Все будут знать, что ты братоубийца, но никто тебя за это тронуть не посмеет, ибо всякому отметится всемеро.
   «Кто будет знать, кто не посмеет тронуть? – недоуменно подумал Каин. – Кроме папы с мамой, никого и нету, а тем более в земле Нод. Ничего не понимаю».
   Но богу он этого не сказал, а просто повернулся и пошел. Странно суетясь, бог догнал его.
   – Погоди, Каин! Ты что, обиделся на меня, да? Что я подарок твой не принял? Ну и зря. Разве на бога обижаются? Вот смотри: ты от меня в лоб схлопотал, а Авель бездыханен лежит! Кому лучше? А-а! Я тебя прогнал, но я тебя и оберегаю печатью. Значит, жить долго будешь, заведешь свой род, худо ли? Да постой ты, не торопись, это же невежливо даже! Вот я тебе или не бог?