К счастью, кино закончилось, и шли титры.
   Я точно не знаю, — медленно сказала Штормовая Песня, — но я думаю, доми, что самым лучшим, что можно сделать — это выяснить больше об этой Эсме.
   — Мне нужно поговорить с Лейн о многих вещах. — Тинкер бормоча, пошла к телефону. — О плодах. Об Эсме. О летающих обезьянах. О дорогах из желтого кирпича. О гномах.
   Она дозвонилась до обычного безымянного искусственного интеллекта, установленного в доме Лейн. — Это Тинкер.
   — Тинкер, — пошла запись голоса Лейн. — Следующие несколько дней я собираюсь провести у «Рейнольдса» для изучения черной ивы. Если я тебе понадоблюсь, можешь найти меня там.
   Тинкер повесила трубку, не оставив сообщения. Вздохнув, она оглядела свою домашнюю компьютерную сеть. Ей стоит забрать ее отсюда, пока кто-нибудь не вломился и не украл ее. Сев на свое компьютерное кресло, она отодвинулась от стола и медленно покрутилась на нем вокруг своей оси, рассматривая свой чердак. — Пожалуй, мне нужно… понимаешь… съезжать отсюда.
   Масленка огляделся, согласно кивнув головой. — Да уж, если только ты не разведешься, я не представляю тебя живущей здесь. Что ж, мне пора. На платформе все еще лежат несколько бочек. Мне нужно сложить их вместе с остальными.
   — Увидимся, — она продолжила крутиться, думая, что нужно для переезда. Грузовик. Коробки. Люди. Когда она обдумала, сколько нужно людей и коробок, она поняла, как мало вещей ей нужно забрать. Ее компьютер. Ее книги. Ее белье. Большая часть ее одежды была старым тряпьем, оставшимся от Масленки, или слишком забрызганным машинным маслом, чтобы ее носить среди эльфов. Ее потрепанная мебель, разномастные тарелки и остальные разнообразные предметы были просто хламом, который она постепенно собирала, и который не стоил того, чтобы его хранить. Она могла продать свою свалку. Можно расклеить объявления или дать объявления о продаже в газету. Им нужно как-то назначить цену за ее барахло, сейф с наличными для сдачи, тент на случай дождя. Они могут продавать хот-доги и квашеную капусту, чтобы заработать денег,… правда, ей деньги не нужны. Черт возьми, продажа свалки была глупой идеей.
   Она крутилась в кресле, пока в голову приходили и отбрасывались планы. А куда, интересно, ей девать вещи? Как она предполагала, компьютер можно разместить в ее спальне в анклаве, но что делать с книгами? Ее самодельные книжные шкафы будут кошмарно смотреться на фоне элегантной мебели ручной сборки. Вероятно, она может где-то достать шкафы. Щелкнуть пальцами. И все появится. Но куда она их поставит?
   Ветроволк не соответствовал ее жизни, но соответствовала ли она его жизни?
   Она обо что-то стукнулась и прекратила крутиться.
   Рядом с ней стояла Штормовая Песня, смотря на нее. — Тебе станет плохо, если ты продолжишь это делать.
   — Фу, — она встала и потеряла равновесие.
   Пони поймал ее и осторожно посадил обратно в кресло.
   — Хотела бы я, чтобы вы, ребята, так надо мной не нависали, — огрызнулась Тинкер на них, стоящих рядом с ней.
   Пони присел, и их глаза оказались на одном уровне. — Ты все еще расстроена.
   Она вздохнула и уткнулась лбом в его плечо. — Мне не нравится мое состояние. Это не я. Ощущение такое, как будто я живу без кожи. Все причиняет боль.
   Он обхватил ее руками и передвинул к себе на колени. — Доми, уже долгое время я был рядом с тобой каждый день. Я видел тебя счастливой и расслабленной. Я видел тебя скучающей. Я видел, как ты огрызалась прямо в лицо врагу. И ты всегда была собой, за исключением последних двух дней. Что-то изменилось.
   — Ты думаешь, что дракон Онисделал что-то большее, чем просто вытянул через меня магию?
   Он думал несколько минут, затем покачал головой. — Я не знаю, доми.
   — Как нам проверить? — спросила она.
   Он и Штормовая Песня обменялись взглядами.
   — Поехали в больницу, — сказала Песня. — И пусть они тебя проверят.
* * *
   Персонал больницы помял и поколол ее, использовал на ней различные заклинания, покачал головой и отправил ее домой еще более неуравновешенной. Ее люди отогнали персонал Дома Ветроволка, а то ее наверняка опять накачали бы сайджиноми положили в постель. Ирония судьбы, единственное место, куда у нее была возможность отступить, была ее спальня, которую она не рассматривала как дом.
   — Меня в этой комнате нет! — она ходила по кровати, чтобы хотя бы так соответствовать росту секаша. — Это не та комната, в которой я хочу жить. Мне нужен компьютер. И телевизор. Вход в Интернет! Разве удивительно, что я чувствую, что схожу с ума, когда единственная механическая вещь в этом номере — туалет? Черт побери, я даже не знаю где искать мои вещи? Где мой мини компьютер? Где… где… вот дерьмо, у меня уже даже нет ничего своего!
    Секашакивали, мудро ничего не говоря, вероятно, решив, что она не в себе.
   — Я имею в виду, как я должна делать что-либо? Я знаю, что у меня есть вещи. Я попросила тебя положить их в машину, чтобы привезти домой. Где их взять?
   — Я найду, — сказала Штормовая Песня и отправилась на поиски. Она вернулась, пока Тинкер измеряла шагами кровать, с мп3-плейером Рики, оставленным для нее у Черепашьего ручья, кодексом Дюфэ, с документами ее дедушки, касающимися заклинания сжатия и Эсме, и с бутылкой узо. И, конечно, все было вычищено, и все документы получили красивые тканевые переплеты, и были связаны шелковыми лентами. Ох уж эти эльфы!
   Тинкер устроилась на кровати с документами и стаканом узо. Умная женщина эта Песня. Надо ее беречь. Она бросила плейер на ночной столик, чтобы не забыть отдать его Масленке, положила кодекс и папку о заклинании на пол и открыла папку об Эсме. Как она уже обратила внимание раньше, в папке находилась общая информация из общедоступных источников. Биография из НАСА. Газетные вырезки. Однако среди них была и подробная конфиденциальная информация. Одна бумага содержала генеалогическое древо родителей Эсме, на дюжину поколений вниз с обеих сторон. Другой пакет документов содержал медицинские карты членов семьи. Еще один лист бумаги содержал номера счетов в швейцарском банке. Тинкер отделила эти документы, гадая, как и почему ее дедушка получил такую информацию о сестре Лейн. Она еще могла понять, если бы это были документы о самой Лейн. Но Эсме?
   Еще одним предметом в папке был неподписанный конверт из «манильской» бумаги. Она открыла его и обнаружила фотографию своего отца и Черной женщины, обнимающих друг друга, и выглядящих абсолютно счастливыми.
   — Какого черта? — Тинкер перевернула фото, но оборотная сторона была пустой.
   — В чем дело?
   — Это Черная женщина, — без повязки на глазах и закрывающих лицо рук, было совершенно ясно, что Черная женщина была тенгу. У нее были черные волосы, голубые глаза и заметный нос, который у мужчин-тенгу больше напоминал клюв.
   — Это Масленка? — показала на Лео Штормовая Песня.
   — Нет, это мой отец. — Тинкер заглянула в конверт, чтобы посмотреть, что еще есть внутри.
   Там была написанная от руки записка, гласившая:
   «В игру в молчанку могут играть двое. Я не собираюсь позволять тебе заставлять меня бросить ее, чтобы у тебя были внуки. Я оставил депозит в банке спермы, просто на случай, если что-то случится. Я не знаю, что еще я могу сделать, чтобы ты был счастлив. Следующий шаг — твой. Если ты не позвонишь, больше ты обо мне не услышишь».
   К записке был приложен официальный документ, подтверждающий что Леонардо Да Винчи Дюфэ депонировал в криохранилище свою сперму, для использования в личных целях.
   Последнее, что она обнаружила в папке, была справка из клиники искусственного оплодотворения с Земли. Тинкер пришлось прочитать ее три раза, прежде чем до нее дошел смысл. Это была запись о ее зачатии.
   Эсме Шанске была ее матерью.
* * *
   Ее все еще трясло, когда она нашла Лейн у «Рейнольдса». Ксенобиолог была одета в зимнюю одежду и прокалывала тонкие ивовые ветки каким-то механизмом. Она подняла глаза, когда Тинкер ворвалась в большой холодильник.
   — Что случилось, дорогая? — Лейн сделала паузу, чтобы отщипнуть что-то от ветки и поместить в банку.
   Посмотри на это! Посмотри! — Тинкер толкнула справку в руки Лейн.
   Лейн взяла бумагу, просмотрела ее и тихо сказала:
   — Ох.
   — Ох? Ох? Это все, что ты можешь сказать?
   — Я не знаю, что сказать.
   Что-то в тоне Лейн, а также отсутствие удивления, и ее тревога, обратили на себя внимание, и через секунду замешательства, Тинкер крикнула:
   — Ты знала!
   — Да, я знала.
   — Ты знала все с самого начала!
   — Да.
   — Как ты могла лгать мне все это время? Я думала, ты… — Она проглотила слово «любила», в ужасе от того, что может услышать отрицательный ответ. — …заботилась обо мне.
   — Я люблю тебя. Я очень давно хотела сказать тебе об Эсме, но ты должна понять, я не могла.
   — Не могла?
   Лейн вздохнула, и в пронизывающем холоде морозильника рассеялся клуб пара. — Ты не все знаешь. Мне много приходилось от тебя скрывать.
   — Что, черт возьми, это значит?
   — Это значит то, что значит. — Лейн начала подписывать банку; ее содержимое извивалось, как черви. — Не надо врываться сюда, такой обиженной и взволнованной, по поводу того, чего изменить нельзя.
   — Ты могла мне сказать!
   — Нет, не могла, — ответила Лейн.
   — «Тинкер, моя сестра — твоя мать». Видишь, как просто! — затем Тинкер связала причину и следствие. — О боги, ты — моя тетя.
   — Да.
   — Но что с теми тестами, которые ты делала, чтобы подтвердить что я и Масленка все еще родственники? Ты же использовала свою ДНК для сравнения.
   — Я использовала не свою ДНК. И использовала сохраненные результаты тестов. Я хотела четко показать, что ты и Масленка все еще двоюродные брат и сестра.
   Тинкер могла только смотреть на нее, чувствуя себя преданной.
   — Ох, не смотри на меня такими больными глазами. Я всегда была рядом с тобой, и любила тебя так сильно, как вообще возможно для человека. Какая разница, называла ли ты меня Лейн или тетя Лейн? Я всегда заботилась о тебе так, как заботилась бы о своей племяннице, не важно, знала ли об этом ты или кто-либо другой. — Лейн фыркнула от раздражения. — Я всегда думала, что Эсме была результатом чрезмерной родительской заботы, пока не появилась ты… сейчас я с удивлением обнаружила, что это генетические черты.
   — Это больно, — резко сказала Тинкер.
   — Что именно?
   — Что ты смотрела на меня, видела мою мать, и никогда не делилась этим со мной.
   — Ничего, касающегося твоего рождения и жизни не было спланировано заранее. Я предполагаю, что поэтому я не была удивлена, когда ты — как гром среди ясного неба — изменила свою расовую принадлежность.
   Тинкер помимо воли всхлипнула, и Лейн подошла и обняла ее.
   — Ох, божья коровка, извини меня, но я сделала все, что смогла.
   — Мы можем выйти отсюда и поговорить? Здесь страшно и холодно.
   — Ох, милая. — Лейн вздохнула и похлопала Тинкер по спине. — Сейчас единственное время, когда я смогу сделать то, что делаю.
   Тинкер высвободилась из ее рук. — А чем ты занимаешься, что это так чертовски важно?
   — Я оправдываю проделанную тобой трудную работу по сохранению этого дерева. — Лейн посмотрела на нее строгим взглядом, который означал, что она не одобряла действия Тинкер. — Я изучаю структуру живых ветвей, прежде чем эта штука проснется.
   — А это что? — Тинкер взяла одну из банок. Внутри были лопнувшие красновато-коричневые капсулы, выпустившие наружу ворсистых зеленых существ, похожих на семена, но извивающихся подобно червям.
   — Это его семена, — сказала Лейн. — Возможно, что Призрачные земли каким-то образом вытянули из дерева всю магию, и сделали его неактивным. Оно не набрало ее достаточно, чтобы проснуться, но семена нуждаются в меньшем количестве магии.
   — Семена… это плоды, не так ли?
   — Да дорогая. — Лейн сфокусировалась на ветвях.
   «Окей, у меня есть плоды. Теперь что?» Тинкер посмотрела на семена, как они извиваются. — Я думаю…
   — Да?
   — Я думаю… Эсме сведет меня с ума.
   — О, это у вас семейное.
   Тинкер пихнула банку Пони, чтобы сохранить, пока продолжила свои слова. — Почему ты мне не сказала? Почему ты и дедушка скрывали это? Почему Эсме? Она что, любила моего отца?
   — Я никогда не понимала, почему Эсме делала то, что делала. И уж точно, она никогда не объясняла свои поступки. Я не думаю, что она вообще знала твоего отца. Я не думала, что она знала твоего деда, однако — каким-то образом — они договорились произвести на свет тебя. Она позвонила мне с дорожного телефона, как раз перед тем, как покинула Землю. Она сказала, что спрятала ключи от своего величайшего сокровища в моем доме в последний раз, когда была здесь, но больше ничего не сказала. Она повторила несколько раз «империя зла может подслушать, а я не хочу, чтобы оно им досталось», как будто была кем-то вроде шпиона повстанцев.
   — Мм? — Тинкер почувствовала, что разговор зашел в тупик. — Какая империя зла?
   — Так мы называли нашу семью — империя зла. Нашего отчима мы называли Минг Безжалостный, его сына — Кронпринцем Поцелуй Меня в Зад, а наши сводные братья были Летающие Обезьяны Четыре и Пять.
   Тинкер сделала усилие, чтобы проигнорировать внезапное вторжение в разговор образов из «Волшебника из страны Оз».
   — Я была ее величайшим сокровищем?
   — Да. — Лейн продолжила разглядывать ветки. — Хотя я поражена, что она оказалось достаточно зрелой, чтобы это понять. Я ожидала что-то более тривиальное, вроде ее дневника или облигаций на предъявителя, которые она украла у нашего отчима. Но нет, это была копия вот этой справки, и адрес твоего деда, и записка, которая гласила «Присмотри за моим ребенком. Не проговорись империи зла — или даже другой мир не будет достаточно далеким расстоянием от них» Ни «пожалуйста», ни «спасибо» ни объяснения, почему она это сделала.
   — Так ты не рада, что я появилась на свет?
   — Не представляй это, как что-то личное. Я думала, — и до сих пор думаю, — что это было до ужаса эгоистично и безответственно с ее стороны, как будто ребенок не нуждается в заботе больше чем… семя одуванчика. Брось его на ветер и надейся на лучшее. — Лейн раздраженно фыркнула. — Это так похоже на Эсме.
   — Я все еще не понимаю, почему ты мне не сказала?
   — Я не считала, что будет разумным доверить такую тайну ребенку. Ты бы смогла сохранить ее от Масленки?
   — Он бы никому не сказал?
   — А Тулу?
   Тинкер отвела взгляд. Да она могла бы довериться Тулу, но кто знал, что Тулу сделала бы с этими сведениями. Просто посмотри, что эта полуэльфийка делает сейчас — распространяет слухи, что она не замужем. — Ты могла бы сказать мне, когда умер дедушка.
   — Да, могла бы, но не сказала. — Лейн нашла еще одни извивающийся узелок и бросила его в банку для образцов. — Моя семья — захватчики. Если есть что-то, что они хотят иметь, у них есть деньги и власть достаточные, чтобы этим завладеть. Уже очень долго никто не может им противостоять. Они идут поверх, вокруг, а иногда и через людей, чтобы получить то, что они хотят.
   — Но… но… что общего это имеет с тем, что ты не говорила мне об Эсме?
   — Я не думаю, что ты бы смогла вообще понять нашу семью, пока ты не встретила Ветроволка и не увидела объем власти, которым располагает он. Одно слово не тому человеку, и они бы выкрали тебя обратно на Землю и ни ты, ни твой дедушка, ни даже я не смогли бы сделать ничего, чтобы их остановить.

Глава 14: РАСПУТЬЕ

   Тинкер выбежала из пронизывающего холода холодильника «Рейнольдса» и натолкнулась на палящую жару летнего вечера. О боги, может ли ее жизнь стать еще более ебанутой? [51]Все, кого, как она думала, она знала, превратились в полных чужаков. Тулу говорит всем, что она не замужем, Лейн оказалась ее тетей, а ее дедушка лгал, лгал и лгал. Он всегда говорил ей, что ее мать была мертва ко времени ее зачатия, и что ее яйцеклетка хранилась в том же банке спермы, где и сперма ее отца. Он утверждал, что он случайно выбрал яйцеклетку из большого списка анонимных доноров. Он унес правду в могилу, ни слова не сказав, что у нее есть живой родственник, да еще настолько близкий, как Лейн. Он умер, и им с Масленкой не к кому было обратиться. Она почти сошла с ума от страха и горя, а он лгал им обо всем, а затем оставил их одних.
   —  Доми, куда мы идем? — тихо спросил Пони, шагая рядом.
   Она моргнула и впервые обратила внимание, где они находятся. Они шагали по проспекту Огайо, и были на полпути до моста Маккис-Рокс. За ней медленно ехали два Роллс-Ройса, полностью блокируя движение — хотя… вечером на этом пустынном участке дороги вообще не было машин. — Я не знаю. Как, черт возьми, я должна это знать. Какой сегодня день недели? Я уже больше не знаю, какой сегодня день. Ты знаешь, сколько времени прошло с тех пор, когда я последний раз видела календарь? В четверг я уничтожила мир и в пятницу я спала. В субботу мы переехали в анклав, и я опять спала. В воскресенье дракон использовал меня в качестве коврика для вытирания лап. В понедельник я появилась на первой полосе газеты. Во вторник я согласилась принять еще одного человека, чтобы он следовал за мной и задавал мне вопросы, на которые нет ответов, и еще я видела сон о моей матери — которая может быть мертва, а может быть и нет — и о об этой странной личности, Черной женщине. Среда. Сегодня среда.
   — Как скажешь, — пробормотал Пони.
   — Завтра четверг. В четверг я обычно сдаю железный лом на сталелитейный комбинат. Они выписывают мне чек. Я еду в деловой район города, кладу все деньги с чека на депозит, за исключением пятидесяти долларов. Затем я останавливаюсь у булочной Дженни Ли на Рыночной площади и покупаю дюжину шоколадных печений с джемом. В этот день они свежие. Я возвращаюсь к работе и несколько часов провожу, оплачивая счета и заполняя ордера. Я заполняю зарплатный чек Масленки и отдаю его ему, чтобы он мог зайти в банк до того, как он закроется. Мы проводим время вместе с Натаном, Боуманом и другими полицейскими у Церковной Пивоваренной фабрики в районе Стрипа. Я покупаю вареники, или пиццу, или «крылышки баффало» — мне нравится разнообразие — и пробую дорогое пиво. Мне нравилось пиво. А сейчас оно на вкус, как моча.
   Как будто в ответ на вызов, слегка впереди нее на другой стороне дороги остановилась патрульная машина Питтсбургской полиции и из нее вышел Натан.
   — Тинкер? — он пересек четыре полосы дороги и подошел к ней. — Какого черта ты делаешь?
   — А какого черта я должна это знать? Я никогда раньше не была эльфом. Я никогда никем не командовала. Люди не мешали мне жить. Я могла целыми днями не видеть никого кроме Масленки или тебя. Я сама готовила себе еду. Стирала свою одежду. И не было ощущения, что я каждый день взрываю миры.
   Натан шагнул назад, встав в нескольких футах впереди нее, и разглядывая ее телохранителей и Роллс-Ройсы. — Ты хочешь, — тихо спросил он, — попасть домой?
   — Я не знаю, — и это было действительно так. Она была рядом с перекрестком, откуда она могла продолжать идти по бульвару Огайо, или пересечь мост Маккис Рокс, или пойти к дому Лейн — правда ее не было дома — однако на самом деле, она не имела представления, куда она собиралась идти… хотя ей начало казаться, что лучше пойти прямо, шагать по бульвару Огайо, пока он не упрется в Край.
   — Ты хочешь, чтобы я отвез тебя домой? Или к Масленке? К Лейн? К Тулу? Я могу отвезти тебя в убежище для женщин, пострадавших от насилия, если ты захочешь. Я полицейский; ты можешь доверять мне, я помогу, если тебе нужна помощь.
   Она презрительно фыркнула. — Откуда ты знаешь, кому ты можешь доверять? Откуда ты знаешь, что люди говорят тебе правду?
   — Тинкер, мне жаль, что… я знаю, это нельзя простить… но мне очень жаль. Я правда думал, что ты что-то чувствуешь ко мне. Я подумал, что именно поэтому ты сказала, что ты хочешь пойти со мной на свидание. Но это было, как предложить ребенку конфету; я заговорил о свидании и, конечно, тебе было любопытно. Я должен был знать, как ты относишься к чему-то новому. Ты не останавливаешься, пока не узнаешь все.
   Тинкер дошла до перекрестка и ей придется принять решение. Она почти пошла прямо, но затем осознала, что уже становится темно, и в том направлении не было работающих уличных фонарей. Она свернула налево, почти решив пересечь мост, однако поняла, что если пойдет к себе на чердак, ей опять станет тоскливо, а с Тулу разговаривать она не хотела, поскольку сейчас она вполне могла удушить сумасшедшую полуэльфийку. Она продолжила поворачивать налево. Натан подал хорошую мысль; ей следует поговорить с Масленкой. Но это казалось глупым, поскольку самой короткой дорогой к дому Масленки была та, по которой она шла. Из четырех направлений перекрестка оставалась только дорога к дому Лейн, а туда она тоже идти не хотела.
   Она продолжила движение, уже ясно завершая круг в центре дороги. Роллс-Ройсы остановились на перекрестке; серебряные призраки в сумерках. Пони вышел на остановке рядом с ней, смотря на нее с легким беспокойством.
   — Тинкер, с тобой все в порядке? — спросил Натан.
   — А похоже, что со мной все в порядке? Правда? Я так не думаю. Что-то точно пошло не так. А могут они выяснить, что не так? Не-а. Не могут.
   — Тинк. — Натан схватил ее за запястье. — Если ты плохо себя чувствуешь, бродить ночью по улице не поможет решить проблему. Позволь мне отвезти тебя к Лейн.
   — Нет! — она попыталась выдернуть руку. — Я не желаю ее видеть. Она лгала мне!
   Натан игнорировал ее попытки освободиться и тянул ее к своей патрульной машине. — Тогда давай я отвезу тебя к твоему кузену.
   — Пони! — закричала Тинкер, повернувшись к секаша.
   Она увидела вспышку клинка ejae, и успела только понять, что мелькнуло у нее перед глазами, когда на ее лицо брызнула кровь Натана. Его рука на мгновение сжалась у нее на запястье, затем пальцы ослабли. Она ошеломленно смотрела, как рука разжалась, и тело Натана с глухим шумом рухнуло на землю.
   С силой черной дыры его тело притянуло к себе взгляд Тинкер. Он лежал на боку, широкие плечи были наклонены назад, и она видела мощную колонну его шеи. Кожа до разреза от меча была абсолютно белой, а дальше шея резко заканчивалась ровным срезом мышц, кости и открытых дыхательных путей. Из рассеченной артерии все еще ритмично бил фонтанчик крови.
   Она открыла рот, но не смогла произнести ни слова. Тинкер рухнула на колени рядом с Натаном и коснулась его… ощутила теплоту и твердость его тела. Его сердце все еще билось, дико и яростно, выплескивая кровь наружу, однако биения постепенно слабели, пока не прекратились совсем.
   «Что только что произошло? Натан не может быть мертв,… он же только что со мной разговаривал».
   Она посмотрела на Пони и увидела, что он держит в руках обнаженный меч. С меча капала кровь. Тинкер всхлипнула, поняв, что она позвала Пони, и он отреагировал так, как был обучен. Она вызвала смерть Натана.
   Ее внимание привлек странной формы предмет, лежавший на земле позади Пони, с минуту она, озадаченная, смотрела на него, пока не поняла, что это была задняя часть отрубленной головы Натана.
   Она убила Натана.
   Из ее груди рвался крик. Она поднесла ладонь ко рту, чтобы сдержать его и почувствовала на лице липкую влагу. Тинкер отдернула руку от лица, взглянула на покрывавшую ладонь кровь, и громкий бессловесный крик вырвался из нее. Начавшись, он не мог остановиться. Она стояла на коленях, причитая, а ее окровавленные руки бесцельно двигались, как бы пытаясь убежать из этой внезапно ставшей жестокой реальности.
   —  Доми. — Пони присел рядом с ней и прижал к себе. — Тинкер доми.
   Она дергалась в его руках, кричала, и не отрывала взгляда от крови на своих руках. Страдание, темное и бурное, как паводковые воды, хлынуло в нее.
   Пони поднял ее на руки. Слезы ослепляли ее, и рассудок Тинкер полностью затопило страдание, изгнав все чувства, кроме вины и горя. Когда она не смогла заставить себя успокоиться, в нее начал заползать страх, как будто ее тело уже не подчинялось ей, поглощенное горем. От открытой паники ее удержало только теплое, сильное присутствие Пони. Постепенно до нее дошло, что он отнес ее в Роллс, и они вернулись в анклав. Из темноты, в которой она, казалось, заперта, доносились голоса Лимонного Семечка и других из Дома Ветроволка.
   Когда Пони посадил ее и выпустил из рук, Тинкер вскрикнула и слепо дернулась к нему.
   — Я здесь, доми, — он тесно прижался к ней, когда ласково смывал кровь с ее лица. — Я тебя не оставлю. Ничто не сможет забрать меня от тебя.
   Они находились в ванной комнате ее покоев в анклаве Маковой Лужайки. Он снял свою колючую виверновую броню. Тинкер обхватила его руками и ногами, цепляясь за него.
   —  Доми, доми, — тихо и мягко сказал Пони. — Пожалуйста, доми, не плачь.
   Она пыталась выдавить слова, но выходили только придушенные рыдания.
   —  Доми, пожалуйста. — Пони отнес ее в спальню и посадил на край кровати. — Чтобы я тебя понимал, тебе надо говорить по-эльфийски.
   — Я пытаюсь! — выкрикнула она и выдавила, как огромные камни, слова: — Я… я… х-х-хочу Ветроволка! — Он нужен был ей здесь, сейчас, чтобы поддержать ее, утешить, заняться с ней любовью, прогнать из нее боль.
   —  Доми, Штормовая Песня его ищет. — Пони вытер с ее лица слезы. — Мы не знаем, сможет ли он прийти, — мысль о том, что она одна, грозила опять вызвать душевную боль. — О,