Спиллейн Микки. Ублюдок Баннермен

   Я улыбнулся ему, и его взгляд потерял какую-то часть угрюмости.
   — Вы помните, почему вас так прозвали? За то, что вы засунули голову в амбразуру...
   — Черт побери, мальчик... Так кто ж ты все-таки такой? Один человек знал об этом, один на свете...
   — И он любил называть вас Ван-Гогом, верно?
   — Да, да... А ты-то кто? — повторил Хэнк.
   — Ублюдок Баннермен... Мой старик частенько говаривал, что с моей матерью вы были тогда не правы.
   — Кэт Кей, чтоб меня повесили! — Хэнк расплылся в улыбке и протянул мне руку. — Да, теперь я и по глазам вижу, ты его сын. Все правильно... А насчет матери ты тоже прав. Я ее видел. Это была удивительная женщина, — он схватил меня за руку и потащил за собой. — Пойдем выпьем! Черт побери, у нас есть, что вспомнить. Что это тебе вдруг взбрело в голову вернуться? А мне говорили, ты умер.
   — Я тут проездом, вот и все.
   — Ты видел родственников?
   — Мельком.
   — Все слюнтяи. Ленивые, богатые, вонючие слюнтяи. Правда, девочка что надо, зато парни и сам старик... Мир мог бы обойтись без них совершенно спокойно. Никчемные людишки... но многих они держат в руках...
   — Продолжайте, продолжайте, Хэнк. Их ведь тоже можно прижать.
   Он отхлебнул из стакана и поставил его не место.
   — Да не в этом дело! Просто они живут здесь достаточно долго, чтобы знать, что можно делать в этом городе, а чего нельзя. Вот и пользуются. Старику, например, очень нравится, когда его имя появляется в газете. Он и делает так, чтобы это было постоянно. Захочется ему, чтобы «Сивик-театр» давал ночные представления, и он сделает все, чтобы так и было. И наоборот, если он хочет, чтобы его имя не упоминали в газете — оно там не появится.
   — Ну а в каких случаях это может ему не нравиться?
   — М-м... Ну, например, когда Теодор лихачил по пьяному делу и опрокинул две машины, или когда изнасиловали одну девчонку, именно он заставил ее держать язык за зубами. А когда случилось это убийство у «Чероки-клуба», он вызвался расспросить и допросить каждого, кто там был в это время. Роскошные клубы, мой мальчик, как раз и создаются для того, чтобы показать всем, какой ты богатый и могущественный, особенно в тех случаях, когда жены пытаются подняться до уровня политических деятелей, чтобы их вписали в Голубую книгу, — он усмехнулся. — Ну а что ты расскажешь о себе? Где ты, черт побери, пропадал все эти годы?
   Я пожал плечами.
   — В двенадцать лет убежал из дома, попал в семью фермеров-иммигрантов и жил у них, пока они все не умерли в эпидемию гриппа. Потом работал на ранчо в Техасе. Там меня заставили ходить в школу. После школы побывал в армии. В общем, покатался по свету вполне, черт меня дери, достаточно.
   — Да и вид у тебя, будто ты все на свете видел.
   Он поднял голову и искоса посмотрел на меня. Искоса, но внимательно и изучающе. Наконец продолжил:
   — Проклятье, да ты и лицом Баннермен. Для тебя это имеет какое-нибудь значение?
   — Мне важно только, что я жив.
   — Да, да... Ты очень похож на них...
   — Я похож на своего старика, Хэнк.
   Он кивнул и допил пиво.
   — Да, может быть... Значит, все в порядке? Еще выпьем?
   — Нет, спасибо. У меня тут кое-какие дела. Но вообще-то перед отъездом нам бы надо встретиться еще разок.
   — Конечно! Я зайду к тебе. Ты где остановился?
   Я сказал ему свой адрес, оставил на столе деньги, пожал Хэнку руку и вышел на улицу к своему «форду». Теперь уж Баннермены не казались мне такими чистенькими и невинными.

3

   В Чикаго у меня были свои информаторы, и в первую очередь Сэм Рид, который держал конный двор в двух кварталах от «Золэпа». Мы созвонились и я попросил его выяснить, что понадобилось Гейджу и Матто в Калвер-Сити, и после обычных отговорок он все же пообещал помочь, если сможет. Но в его возможностях я нисколько не сомневался. Он обязательно все разузнает. Сэм прекрасно знал, что стоит мне сказать пару слов кое-кому из знакомых, и ему мигом прищемят хвост. Он это помнил и старался никогда не вызывать у меня желания насолить ему.
   После разговора с Сэмом я поужинал и снова отправился в поместье Баннерменов.
   В этот вечер Анни была словно птичка, она беззаботно порхала и чирикала возле меня. Она напекла массу всякой вкуснятины, все такое, что я особенно люблю и старалась предупредить малейшее мое желание.
   Майлс, Руди и Тэдди застряли в городе по каким-то свои темным делам, но Анита была у себя в комнате. Я тихо постучал к ней, и, услышав «войдите», перешагнул порог. Моя милая девочка сидела перед зеркалом и причесывалась. При виде ее я не мог не улыбнуться. Когда же она увидела меня, ее лицо осветилось очаровательной улыбкой. Анита вскочила и протянула мне руки для приветствия. Я крепко сжал ее в объятиях.
   — Я ждала тебя целый день, — промурлыкала она. — Целый день!
   — Я был занят, дорогая, — я немного отстранил ее, чтобы полюбоваться на прекрасное лицо.
   — Знай я, что дело обернется таким образом, я бы вообще никуда не уезжал.
   Жестоко было говорить такое. Улыбка сразу погасла, а большие синие глаза наполнились горечью и печалью.
   — Не надо об этом, Кэт, прошу тебя.
   Я кивнул и выпустил ее из объятий.
   — Хорошо, дорогая. Все понимаю и больше не буду.
   — Вэнс был так добр ко мне. И мне... мне было нелегко...
   — Конечно, понимаю. Но все же такого не ждал.
   — Мне кажется, он о чем-то задумался... он чем-то похож на тебя. Он такой воспитанный, предупредительный... и он так много делает. На меня это произвело большое впечатление.
   — Что делает?
   — Для меня делает...
   — Например?
   Анита отвернулась к зеркалу, чтобы я не мог посмотреть ей в глаза.
   — Не хочется об этом говорить, Кэт.
   — Милая, дорогая... всего одно слово, не больше. Если он действительно такой, как ты говоришь, значит все в порядке. Но меня удивляют и раздражают родственники, которые начали пускать в дом таких типов, как Гейдж или Матто. Это, конечно, ваше личное дело, я не собираюсь вмешиваться, но в этом доме теперь угнетающая атмосфера, и я хотел бы понять, в чем, собственно говоря, дело? А когда все мне станет ясно, я поеду дальше.
   Рука с расческой на мгновение застыла, потом провела ею по волосам и кинула на туалетный столик. По-прежнему не глядя на меня, Анита сказала:
   — Лучше оставь все как есть, Кэт. Так будет лучше. Я ведь тоже из этого дома и это все, что у меня есть. Так что прошу тебя ничего не делать.
   Я попытался перевести разговор на другую тему:
   — У тебя сегодня вечером свидание?
   — Нет... Вэнс собирался остаться в городе. У него там какие-то дела с недвижимостью.
   — Тогда, наверное, мы сможем съездить в клуб, выпить по рюмочке, послушать музыку... Посмотреть ревю и потанцевать... Что скажешь?
   — О, с удовольствием, Кэт. Буду готова через четверть часа.
   — Я жду внизу.
   Но вниз я не спустился, а пошел по галерее и открыл дверь в комнату Майлса. На то, чтобы убедиться: здесь для меня нет ничего интересного, понадобилось пять минут. Дядя жил, как животное, которое не знает никаких забот. Он обожал все дорогое и в комнате не было даже намека, что у этого человека могут быть какие-нибудь заботы.
   У Тэдди были несколько другие вкусы. На столе в его комнате красовался целый арсенал: два револьвера, ружье и шесть пистолетов. Кроме того, на стенах висели картины с местными видами и несколько профессионально выполненных набросков девчонок того типа, что выступают в шоу, причем с хвалебными и весьма пошленькими надписями «их дорогому Тэдди», который, похоже, позаботился, чтобы у всех них были норковые манто.
   Зато комната Руди оказалась точной копией жилища его папаши. Очевидно, он тоже не отличался большим умом и любил показуху.
   Я побывал и в туалете, и в кабинете, и в гардеробной, и наконец зашел в библиотеку. Книжные полки были заставлены в основном историческими романами, которым позавидовал бы любой американский мальчишка. Единственная вещь, не вязавшаяся с обстановкой — портрет женщины, статной брюнетки, в раме восемь на десять. На портрете не было никакой надписи, и я подумал, что она, наверное, не имеет отношения к дому, и что кто-то стащил ее откуда-то или сорвал с рекламы. Как бы там ни было, а Руди, выходит, тоже интересуется женским полом.
   Я положил портрет на место и спустился вниз ждать Аниту. Скоро она появилась. На ней было простое черное платье, казавшееся совершенно воздушным и хорошо оттенявшим ее прекрасные каштановые волосы.
   Увидев ее спускающейся по лестнице, я почувствовал какое-то стеснение в груди и несколько секунд стоял опустошенный, ругая себя за то, что напрасно потерял столько времени. Ведь она ждала меня все эти годы! Ждала! Она ждала, но когда я приехал, оказалось слишком поздно.
   — Ты готов, Кэт?
   — Да. Куда едем?
   — Ну... ты сам говорил, в клуб...
   — И причем в самый роскошный!
   — Тогда в «Чероки-клуб».
   — Вот и чудесно. Помчались!
   Проехав вдоль побережья около пяти миль на север, мы оказались на полуострове примерно в милю длиной. На самом его конце светились огни низкого современного здания, а рядом с ним находилась автостоянка в гирляндах огней. Немного в стороне, по ту сторону дороги, были разбиты теннисные корты и два бассейна. Светящиеся на самой оконечности мыса неоновые трубки скромно извещали, что это и есть «Чероки-клуб».
   — А откуда ты знаешь, где он находится? — удивилась Анита. — Его построили три года назад.
   Я не стал говорить ей, что успел побывать здесь, чтобы проверить кредитоспособность Баннерменов.
   — Узнал в городе, когда расспрашивал, какие тут изменения произошли без меня.
   Клуб был переполнен, и если бы не Анита, я даже не нашел бы места, где припарковать машину. Они стояли по три в ряд и когда дежурный, не переставая жевать, собрался наброситься на меня с руганью, вдруг появился человек в смокинге, заметил Аниту и прогнал дежурного. После этого он поздоровался с нами и сказал:
   — Извините, мисс Баннермен, этот негодяй работает здесь недавно.
   — Его что, взяли на место того парня, которого недавно застрелили? — поинтересовался я.
   — Да... А в эти дни у нас особенно много хлопот... — он умолк и о чем-то задумался. — Только его не застрелили, а зарезали, — добавил он как бы между прочим. — Проходите, пожалуйста, я поставлю машину на ваше обычное место, мисс Баннермен.
   Я выключил мотор и мы направились к зданию.
   — Смотри-ка, у тебя даже есть постоянное место на стоянке! И часто ты тут бываешь?
   — Только вместе с Вэнсом, просто подышать воздухом клуба.
   — Он что, игрок?
   Анита испытующе взглянула на меня, но, видимо, выражение моего лица ей ничего не подсказало.
   — Очень редко. В этом смысле он довольно старомоден. Предпочитает вкладывать деньги в бизнес.
   — Да... весьма рассудительный парень, — заметил я.
   Швейцар с метрдотелем были очень предупредительны. Но не успели мы подойти к столику, какой-то приземистый человек с седыми прядями в волосах с улыбкой поклонился Аните, словно спрашивая, откуда, черт возьми, мисс Баннермен выкопала меня. Она представила нас друг другу. Он оказался владельцем клуба, Лесли Дугласом, и как только узнал, что я тоже принадлежу к семейству Баннерменов, сразу нашел улыбку и для меня. Я понял, что Баннермены тут пользуются неизменным уважением, невзирая на то, в каком костюме приходят.
   Столики в ресторане располагались полукругом вокруг танцплощадки, а в передней части зала стояли подмостки, на которых джаз из восьми человек играл что-то быстрое. В ресторане имелись еще и два бара. Один был предназначен только для мужчин и находился на втором этаже. Там же поместилось и казино — заведение высшего класса. Оно напоминало казино Лас-Вегаса или Рено, а больше всего — казино в Монте-Карло. Здесь играли по-крупному.
   Я вдруг почувствовал себя так же хорошо, как хорошо чувствует себя кот, попавший в собачью конуру.
   Часа два мы пили, беседовали и танцевали. На эти два часа мы превратились в детей, часто улыбались и даже хохотали, так нас все веселило. И все два часа я врал ей, рассказывая, как разумно провел эти годы. Я не хотел, чтобы она знала правду. В эти два часа любовь светилась в нас с такой силой, как не светилась никогда. И мы знали это. И ничего не могли с собой поделать...
   Я прекрасно понимал, что она боится уронить честь семьи, и потому сдерживал чувства, хоть и боялся, что взорвусь в любую минуту.
   Без пяти двенадцать Анита извинилась и сказала, что должна привести себя в порядок, а я заказал еще одну порцию спиртного. Заказ еще не принесли, когда я заметил рослого парня, с улыбкой приближающегося к моему столику. По пути он перекидывался словами с теми, мимо кого проходил, и наконец подошел ко мне.
   Теперь он был совсем близко и я увидел, что у него перебит нос и изуродовано ухо, а под одеждой угадывались крепкие мышцы, которые могли принести мне неприятности, захоти он этого.
   Кивнув на свободный стул, он спросил:
   — Не возражаете?
   — Нет. Садитесь, пожалуйста. Хотите выпить?
   — Спасибо, я на дежурстве.
   — Здорово! И это действительно так?
   Он небрежно пожал мощными плечами.
   — Собственно, это не имеет значения. Просто я так обычно говорю.
   — Неплохо придумано. Ну и шутник же вы!
   Человек этот явно хотел со мной о чем-то поговорить. Он подождал, пока я выпью, и небрежно откинулся на спинку стула.
   — Думаете, шучу?
   — Конечно, — ответил я, — но это, собственно, тоже не имеет значения. Просто я обычно так говорю.
   — Вас, видимо, ничто не может вывести из себя?
   — Профессия обязывает.
   — В общем, я к вам по делу. Говорят, вы из Баннерменов. Это правда?
   — Печально, но факт...
   — А вы случайно не тот Баннермен, которого звали Кэт Кей?
   Я испытующе посмотрел на него, пытаясь понять, что же ему нужно, потом кивнул.
   — Может быть, вы меня забыли и не узнаете. Это будет совсем не удивительно, я ведь так изменился с детства. Физиономию мне покалечили на ринге. Я Пит Сальво. Мы вместе ходили в школу.
   Я радостно улыбнулся и протянул ему руку.
   — Черт возьми, Пит Сальво! Ты еще когда-то застрял головой в заборе?
   — И ты еще помнишь об этом?
   — Черт, конечно, помню! Я помню все, что мы вместе вытворяли. Да, давненько это было.
   — Очень давно... — он взглянул мне прямо в глаза. — А ты занимался боксом?
   — Немного.
   — Оно и видно. Глупейшее занятие... Ты давно в этих местах?
   — Дней пять, не больше.
   — Надеюсь, нам еще доведется встретиться и провести вместе время? Тут многое с тех пор переменилось. Если захочешь кого-нибудь повидать, дай мне знать.
   — Отличная мысль!
   Он отодвинул стул, собираясь встать.
   — Сначала, как я увидел, что ты входишь в клуб, я все пытался вспомнить, где мы могли встречаться. Ведь кое-кому нельзя появляться в этом клубе. Но потом Лесли сказал мне о тебе, и я подумал, что ты телохранитель Аниты.
   — А что, разве ей так нужен телохранитель?
   — Ей? Конечно, черт побери! Только, само собой, порядочный и достойный телохранитель. А здесь все слюнтяи и подлецы. Когда убили Чака Мелонена и все должны были дать полиции показания, это сброд быстро расплатился и сбежал, чтобы не попасть в газету.
   — Видимо, не хотели связываться? — заметил я.
   — Вот именно. Мелонен раньше служил на флоте, а кроме того провел тридцать один бой на ринге. Клянусь честью, он бы не дал даже подойти к себе ни одному из этих слюнтяев. Это был очень сильный парень... Однажды я видел, как из его дома выходила какая-то дама, — он встал, недоуменно развел руками и в заключение добавил: — Я все время брожу поблизости. Будет надо, легко меня найдешь.
   — Конечно, Пит.
   — И не торопись уходить, дождись следующего номера. Это особенный номер... Стриптиз в исполнении вдовы Чака Мелонена. Лесли специально нашел ей работу, чтобы хоть как-то помочь. Обычно они делают это прямо в зале. А какие у них бедра!
   — Спасибо за совет, Пит. Обязательно посмотрю.
   Вскоре появилась Анита. Она заметила уходящего Пита и спросила:
   — Уже успел познакомиться?
   — Мы знакомы с детства, вместе ходили в школу.
   Вдруг свет погас и прожекторы осветили круг танцевальной площадки. Джаз заиграл что-то игривое и отрывистое, и играл до тех пор, пока не появился ведущий и жестом не привлек к себе внимание. Его выступление было коротким. Он сказал, что «Чероки-клуб» предлагает публике потрясающее зрелище — золотоволосую блондинку, которая одним своим присутствием может поджечь все подмостки страны. Итак, ирландка Мелонен и ее зажигательные ритмы, сводящие с ума любого мужчину!
   Снова запиликал джаз, и на площадку вышла танцовщица. Она действительно производила впечатление, это было сразу видно. Сильные мышцы прекрасно управляли телом, да и штучки она показывала что надо. Через полчаса она скрылась за кулисами под бурную овацию.
   Бесспорно, представление было интересным. Но меня заинтересовало другое: это была женщина с фотографии в комнате Руди. Правда, на фото она была брюнеткой.
   — Неплохо, правда? — улыбнулась Анита. — И женщина красивая...
   — Ты красивее. Ну что, едем?
   — Да, пора.
   Я расплатился, получил в гардеробе ее пальто, попрощался с Дугласом и мы направились к моему «Форду». Я уже убедился, что только владелец «кадиллака» может рассчитывать на благосклонность дежурного по стоянке.
   Я проводил Аниту до дверей, положил руки ей на плечи и шепнул:
   — Спасибо тебе за прекрасный вечер, дорогая.
   Она сразу расплакалась.
   — Кэт...
   — Не надо...
   — Но почему все должно идти именно так?
   — Потому что нет другого пути. Как бы там ни было, ты действительно Баннермен, а я всего лишь ублюдок. Не забывай.
   — Пожалуйста, не говори так.
   — А зачем хитрить? Ведь у семьи Баннермен два конца. Тебе, например, приличествует оставаться на благородном.
   В ее глазах появились какие-то лукавые искорки.
   — Имей в виду, я способна на все...
   Пит Сальво вышел из клуба в три тридцать утра, когда уже закрылось казино. Мы проехали миль пять, потом зашли в бар и заказали кофе. Поболтав о том о сем несколько минут, я перешел к делу.
   — Что ты знаешь о Мелонен?
   — Не советую тебе начинать это, Кэт. Забудь о ней. Она и Чаку принесла довольно горя. Неужели тебя интересуют такие женщины?
   — А кто тебе сказал, что она меня заинтересовала?
   — Ну тогда слушай. За эту шлюху досталось уже многим парням, больше, чем за любую другую. Она постоянно была то с одним, то с другим, а Чак нещадно дубасил ее ухажеров. Они вились вокруг нее, как мухи. Да, она частенько наставляла ему рога.
   — А как насчет того парня, которого подозревает полиция?
   — Насчет Сандерса? Он тоже подкатывал к ней, и Чак его не раз отделывал. Но эта шлюха чем-то Сандерса притягивала. Не знаю только, зачем. Может, ей было приятно смотреть, как Чак разделывает его под орех. Нельзя было Чаку приходить на ее выступление! Пускай бы дрыгала ногами хоть всю жизнь, но ему она принесла сплошные несчастья.
   — А Руди Баннермен?
   — Что «Руди»?
   Он когда-нибудь пытался приударить за ней?
   Пит нахмурился и допил кофе.
   — С ума сошел! Чак бы его сразу искалечил.
   — А все-таки?
   — Да что тут говорить! Все так или иначе пытались, вокруг нее всегда вертелось множество парней. Ну, знаешь, как это бывает. А у Руди такая натура, что он ударяет за всеми. И на верху блаженства, если она проявила к нему интерес. Но никогда не забывает о возможных последствиях. Правда, иногда напьется в стельку и тогда...
   — Вот как?
   — Точно... Если он нагружается по горлышко, то и ведет себя соответственно. К тому же многие девчонки, я слышал, смеются над ним. Он... он... ну как это называется?
   — Импотент?
   — Вот-вот. Короче говоря, у него не стоит... И ничего не выходит. Вот девчонки и потешаются над ним, и приходится ему спать одному, ноя под одеялом от бессилия. А что ты собираешься делать?
   — Да пошантажирую тут кое-кого, пожалуй... Похоже, я начинаю понимать, кому надо было шлепнуть Мелонена.
   — Вот это да! Как убедишься окончательно, будь добр, в первую очередь сообщи мне. Чак был мой друг.

4

   На следующее утро я позвонил в Чикаго Сэму Риду. Тихим, всегда хриплым голосом он рассказал все, что выяснил о Матто и Гейдже. Десять дней назад их послали в Калвер-сити вместе с «кассиром», который вез сто тысяч, чтобы вложить их в какое-то дело. Кассир вернулся в Чикаго, а эти типы остались там, чтобы убедиться, что деньги «синдиката» пошли по назначению.
   Было в этом деле что-то странное. Гейдж и раньше был «контролером», но Матто, появившийся в организации несколько лет назад, занимался подобными делами от случая к случаю и только тогда, когда был сам в этом заинтересован. Иными словами, Матто мог не участвовать в любой операции. Он просто руководил. К тому же в последнее время Гейдж стал чертовски опасен.
   Я поблагодарил Сэма, сказав, что не останусь у него в долгу и дал адрес отеля на случай, если он узнает что-нибудь новенькое. Он сказал, что если будет надо, он обязательно найдет меня, и повесил трубку. Я знал, что Сэм весьма неразговорчив и из него трудно выжать хоть слово сверх необходимого.
   После завтрака я выяснил, где живет Хэнк Фитерс, и поднял его с постели. Сначала он разразился проклятиями, но, увидев меня, даже предложил кофе. Жил он в маленьком домишке за городом. Они с моим стариком часто вспоминали веселые похождения с женщинами, и Хэнк, видимо, так и не остепенился и не смог выбрать спутницу жизни. Квартирка у него была слишком мала для торжественного приема, но холостяку места хватало.
   Когда мы сели за стол, я уточнил:
   — Вы давали статью в газету, когда зарезали Чака Мелонена на стоянке у «Чероки-клуба», не так ли?
   — Да, но она заняла всего пару столбцов, не больше. Писать-то было почти не о чем, слишком мало материала.
   — Не могли бы вы поподробнее рассказать, что там случилось?
   Он глянул на меня поверх чашки.
   — Черт побери, а ты такой же, как твой отец. Втемяшит себе что-нибудь в голову, так никак это не выбьешь.
   — Ну а все-таки?
   Хэнк поставил чашку на стол и вытер руки.
   — Да тут и рассказывать-то нечего. Когда его нашли, он был уже мертв. В груди была ножевая рана, но драки никто не видел. И вообще никто ничего не видел.
   — А мотивы?
   — У него в кармане остались дорогие часы за пятьсот долларов, да сто восемьдесят наличными. Так что ясно, прикончили его никак не для того, чтобы ограбить. Кроме того, он наверняка знал убийцу и не ждал от него ничего подобного.
   — Могло быть и по-другому...
   — Как это, например?
   — Может, он и ждал какой-нибудь подлости, но не испугался. А может, просто не думал, что дело зайдет так далеко.
   — Полиция не исключала и такой вариант, — Хэнк отхлебнул кофе, — но я все-таки считаю, что Чака убили врасплох.
   — Почему?
   — В одной руке он держал клубные спички, и одна спичка валялась рядом с трупом. Я думаю, он собирался зажечь ее, чтобы дать кому-то прикурить. Кому-то, кого отлично знал... И тут его и ударили.
   — Значит, полиция тоже пришла к такому выводу?
   — Нет. Там, где лежал Чак, было очень грязно. Окурки, спички и прочий мусор. Кроме того, у него из карманов тоже кое-что вывалилось. Например, сигареты. Он всегда таскал их не в пачке, а россыпью. Полиция считает, что он сам собирался прикурить, когда его убили.
   Я задумчиво кивнул и допил кофе.
   — Я хотел бы знать имена всех, кто тогда был в клубе.
   — К чему? Чтобы проверить две сотни уважаемых граждан и посмотреть, что из этого получится? Я уже и сам пытался сделать кое-что подобное. Что еще тебя интересует?
   — Еще меня интересует один человек. Человек по имени Руди Баннермен, повторяю, Руди Баннермен.
   Хэнк усмехнулся и откинулся на спинку кресла.
   — А почему тебе нужен именно он? В тот вечер он здорово напился сперва в казино, а потом в баре. Полиция нашла его в туалете в самом свинском виде — он блевал. Когда он услышал, что случилось, то протрезвел до того, чтобы выбраться оттуда самому, но ударить кого-нибудь ножом он был решительно не в состоянии.
   — Полиция нашла оружие?
   — Не думаю... Сержант предположил, что это было что-то вроде шестигранного стилета, довольно длинного, с каждой гранью примерно в три четверти дюйма шириной. А поскольку воды у нас сколько угодно, тем более и океан под носом, то избавиться от него — дело пустяковое. А найти его почти невозможно. Кто бы ни был убийца, у него была масса времени, чтобы избавиться от ножа... Мелонен пролежал мертвым минут двадцать, пока его нашли.
   — Миленькая история!
   — Ну да... Я рассказал только факты, а подробности придумай сам. Ну а теперь твоя очередь. Что ты собираешься делать?
   — Вы что, чувствуете себя обделенным?
   — Это моя профессия, мой хлеб...
   — Хорошо. Еще я хочу выяснить, не было ли чего между Чаком и его женой, и еще — между его женой и Руди Баннерменом.
   — Ты что, с ума сошел?
   — Понимаете, у него в комнате — фотография этой женщины. Вот я и хочу тут кое-что выяснить.
   — Думаю, здесь тебе не светит, мой мальчик.
   — Я всегда был везунчиком, Хэнк...
   Фамилию Баннермен в Калвер-сити уважали. Была только одна семья с такой фамилией, и кто бы ни родился с таким именем, он все равно считался единственным в своем роде, и на него смотрели, как на особого человека. И как о всех настолько уважаемых семьях, о Баннерменах знали почти все.
   Моего, например, старика помнили почти все — от докеров до завсегдатаев клубов — и любили его. Но теперь род Баннерменов заметно изменился.
   Знали люди и об «ублюдке Баннермене», но пока старик Макс держал его под крылышком, он был таким же полноправным членом семьи, как и все другие, а именно это и было мне нужно. Поэтому мне не пришлось тратить слишком много времени, чтобы взрастить посеянные когда-то семена. Теперь люди сами стремились познакомиться со мной и с моими планами. Почти без труда я выяснил, что в городе живут крупные агенты по продаже недвижимости, и отыскал одного. Его звали Саймон Хейли, и я завязал разговор с ним, сообщив, что хотел бы открыть собственное дело где-нибудь в этом районе. После того, как мы с ним выпили порядочное количество спиртного, он показал мне карту района, ткнул пальцем в какие-то точки на ней и пробормотал, что это самые подходящие места. Он не спешил и предоставил мне возможность хорошо все обдумать, и только потом приступил к переговорам.