Страница:
Я заглянул на кухню и застал там Мэта одного. Не было никакой необходимости рассказывать ему все сначала. Прежде чем я задал свои вопросы, он сказал:
— Голубой фургон и седан последней модели — около типографии Морта Гильферна.
— Это тот, что издает какую-то коммунистическую газетку?
— Да, и раздает ее морякам бесплатно, нарочито нарывается на неприятности, призывает к забастовкам в порту и поддерживает самые оголтелые профсоюзные лозунги. Я его на порог не пускаю с тех пор, как он вышел первого мая на демонстрацию. Выдает себя за либерала, но я-то знаю, кто он на самом деле.
— Откуда ты знаешь?
— Билли Коул говорил. — Тут он обернулся на полуприкрытую дверь и утер пот со лба. — А этот парень с отрезанным ухом...
— Что он?
— Билли видел, как он вылезает из машины. Он уже там и раньше бывал, по словам Билли.
— Спасибо, Мэт.
— Надеюсь, из-за тебя здесь не будет неприятностей.
— Не беспокойся.
— Но если надо, то давай. Здесь найдется кому тебе помочь. Да еще пришли ваши, с Аптауна, они тоже помогут.
— Если кто понадобится, я позову.
— Что-то я не припомню, чтобы ты когда-нибудь просил о помощи, — проворчал он и пошел мыть кастрюли.
Теперь на улице был уже самый настоящий ливень. Туман рассеялся, но огромная темная туча нависла над городом. Ручьи текли по обочинам, у водосточных решеток были самые настоящие водовороты, а из-под колес проезжавших по мостовой автомобилей вылетали огромные фонтаны. Все звуки слились. Трудно было бы даже различить гудок буксирного судна с реки и сигналы фрахтовщиков с доков, а самолеты, идущие на посадку в Ла-Гардию и Интернэшнл, жужжали не громче пчелы.
На улице было пусто. Если здесь и были люди, то они прятались от дождя в подъездах или где-нибудь под навесами, раз уж им не хватало средств переждать ливень в одном из кафе. От Мэта я вышел один, слегка покачиваясь, чтобы больше походить на пьяного, который якобы не замечает дождя: плащ нараспашку, шляпа набок. Конспирации ради мне удалось даже поблевать. Получилось очень удачно. Ради такого дела я немного дольше, чем следовало, задержался у старого склада, где Морт Гильферн устроил свою типографию, и внимательно осмотрел это здание. Окна были наглухо замазаны краской, и я не сомневался, что двери заперты. На одном из окон было написано имя Морта, и по ярко-желтому цвету царапины на краске можно было догадаться, что внутри горит свет.
Никакого черного входа не было. Напротив шла стройка, и та сторона улицы представляла собой нагромождение стройматериалов и мусора. Немного в стороне стояла хорошо освещенная сторожка, с крыльца которой выглядывали двое парней в форме.
Рядом была незапертая калитка, и я вошел, перелез через задний забор и по ржавой пожарной лестнице добрался до площадки. Отсюда на крышу вели совершенно проржавевшие ступеньки, и надо было стараться наступать сбоку, где опора покрепче. Я оказался на крыше одного из трехэтажных домов, стоявших в ряд. Это были заброшенные здания, летом здесь, по-видимому, парочки устраивали себе любовные гнездышки, кое-где в окна видны были неряшливые матрасы и солдатского типа кровати, возле которых валялись пустые бутылки. По крышам я дошел до дома, на первом этаже которого размещалась типография Морта Гильферна. Передо мной был чердачный выход.
Но Морт Гильферн не любил зря рисковать. На чердак вела стальная дверь, запертая изнутри. В отличие от соседних домов слухового окна здесь не было совсем. Вниз можно спуститься только по пожарной лестнице, которая прикреплялась к наружной стене здания, и в любой точке пятиметрового пути до ближайшей площадки мое тело будет служить идеальной мишенью. Мне не хотелось расставаться со своим плащом, но он был слишком светлым, и его пришлось оставить. В черном костюме я буду не так заметен.
Уже через минуту я промок до нитки; добравшись до площадки, остановился. Передо мной было запертое окно. Судя по голубиным следам и пыли на подоконнике, его не открывали уже несколько месяцев. Тогда я стал спускаться ниже и вдруг увидел в отражении на стене дома узкую полоску света. Я невольно вздрогнул. Через мгновение раскатисто прогремел гром. Глянув вниз, я заметил мелькнувшую в темноте маленькую красную точку — это вспыхнула сигарета, когда ее владелец сильно затянулся.
Выбрав время между вспышками молний, я снова поднялся наверх к первой площадке и, когда раздался гром, выбил рукой стекло, рассчитывая, что звук этот утонет в грозовых раскатах. Еще секунда — и вот, я уже внутри. Все старые дома имеют сходную планировку, и мне не стоило особого труда выбраться на лестничную площадку. По лестнице, крадучись и вздрагивая от каждого шороха, я добрался до второго этажа.
По левую сторону от меня находилась закрытая дверь. Она была перекошена, и в щель я увидел, что цепочки внутри нет. Конечно, дверь заперта, но это не проблема. Надо только действовать быстро и точно, — времени исправлять ошибки уже не будет. Против меня профессионалы, прошедшие специальный курс обучения, и, конечно, они не будут сидеть сложа руки и ждать у пока я сам к ним приду.
Как можно осторожнее, зажав в руке пистолет, я прижался к двери. По ту сторону кто-то сдавленно всхлипнул, и грубый мужской голос с иностранным акцентом тут же отреагировал: «Тихо ты!» Определить акцент я сразу не смог.
Всхлипнули еще раз, и я понял, что не ошибся. Это точно была женщина, а женщина здесь могла быть только одна. На этот раз ответил другой мужской голос с таким же акцентом: «Леди, я заставлю вас замолчать!»
Он не шутил. Я услышал звук отодвигаемого стула, после чего мужчина повторил свою угрозу, и в этот момент я, снеся замок выстрелом 45-го калибра, настежь распахнул дверь, да так, что она с треском стукнулась о стену и одна петля оторвалась.
Они отпрянули, и я успел заметить, что рядом с одним из них наготове лежит пистолет. С первого же выстрела я превратил его лицо в кровавую кашу, а пока второй вытаскивал из-за пояса свой «люгер», я прострелил ему грудь. Падая на спину, он смог лишь воскликнуть: «Алекс!» — и тут же скончался, прежде чем его голова стукнулась о радиатор отопления. Я не стал любоваться этим зрелищем, а быстро выстрелил еще трижды в пол, пару секунд выждал, выскочил на лестничную площадку и бегом спустился вниз.
Все это заняло у меня не более десяти секунд, и я успел прийти первым. Тот, кто стоял на улице, вошел внутрь с неосторожностью внезапного удивления и забыл все правила. Он вспомнил их довольно быстро, но было уже поздно: дуло уперлось ему в Шею сзади. Его коленки подкосились, потому что тут он понял, что все это не игра и не учение и что жить ему осталось несколько минут.
— Наверх, — приказал я и пошел вслед за ним, не отводя дула пистолета от его позвоночника. Он тяжело дышал, а когда увидел тех двоих на полу, его стошнило прямо на собственный костюм.
Карин Синклер лежала на кровати, все еще завернутая в белую больничную простыню. На ноги ей было небрежно наброшено грязное одеяло, руки связаны на животе. Лодыжки тоже связаны, концы бечевки прикреплены к металлической раме кровати. Она уже пришла в сознание, смотрела широко открытыми глазами, и... теперь она была поистине прекрасна. Не спуская пистолета со своего нового знакомого, я вытащил из кармана бритву и перерезал бечевки. Не сводя с меня глаз, она улыбнулась.
Теперь я наконец взглянул в лицо человеку, который пришел с улицы.
У них в глазах всегда читается ожидание смерти. Это скучный стеклянный взгляд, вялый и бессмысленный, потому что они прекрасно понимают, что человек с пистолетом в руках тоже знает, что сейчас произойдет. Они не могут говорить от страха и потому не лгут. Все, что им остается, — это надеяться на быстрый и легкий конец, который кажется им благом по сравнению с перспективой лежать в корчах на полу с огромной раной в животе и ждать, пока жизнь мало-помалу не покинет тело и темнота не заглушит боль.
— Где... Манос Деккер? — спросил я его. Изо рта у него текла слюна. Он повернул голову и посмотрел на кровавое месиво на полу. Снаружи снова сверкнула молния, на этот раз совсем близко, и тут же раздался гром.
— Он... — Тут парень замолчал, вспоминая, видимо, подзабытые правила. Он сглотнул, утер рот и решительно стиснул губы.
Я поднял пистолет и заставил его заглянуть в черную дыру.
И он заглянул. И он увидел, как взводится курок, и почувствовал запах пороха и крови в комнате. И тогда он сказал:
— Он пошел за... этой штукой.
— Куда?
Я знал, что он не врет, потому что страх вновь вернулся к нему, и он беспомощно развел руками. Страх был слишком велик, запах крови слишком силен, и он не мог врать.
Я подошел к нему поближе и заставил его повернуться.
— Посмотри на этого, Он машинально взглянул на труп на полу, тот, у которого ничего не осталось от лица. И тогда я размахнулся и с такой силой огрел его пистолетом по голове, что из рассеченного виска фонтаном брызнула кровь. Он без звука упал, да так, что чуть не поцеловал безлицый труп, лежавший у радиатора.
Тогда я вернулся к Карин и спросил:
— Очень больно было?
— Да нет... нет. Они... они выжидали.
— Ты можешь идти?
— Могу попробовать.
— Давай я попробую тебя донести.
— Да нет, я уж сама как-нибудь.
— Понимаешь, нам надо отсюда валить. Еще не все кончилось.
Она осмотрела себя и села, спустив ноги на пол. Лицо ее перекосила было гримаса боли, но тут же и исчезла.
— Подожди минутку, — сказал я ей. Зарядив «люгер», взятый у одного из лежавших на полу, я дал его ей в руки, сам побежал наверх, выбрался через окно и по пожарной лестнице поднялся на крышу, где оставил свой плащ. Схватив его, я бросился обратно.
Женщины, они все одинаковые. Могут спокойно смотреть в лицо смерти, но публично обнажиться — никогда. Она стыдливо улыбнулась, когда я помогал ей завернуться в мой плащ, и вслед за мной спустилась по лестнице. Мы вышли через подъезд типографии и оставили дверь незапертой, чтобы другим не пришлось себя слишком утруждать. Я нашел телефонный автомат и набрал номер Шаффера. Как только я представился, нас тут же соединили.
— Ирландец, ты где? — спросил он.
— Под Бруклинским мостом, у типографии Морта Гильферна.
— А-а, это место мы знаем.
— Тогда поспешите. Здесь двое убиты и один без сознания ждет вашего приезда.
— Это все твоя работа?
— Да уж, дружище, я постарался. Есть и новости.
— Какие же?
— В данный момент я увожу отсюда Карин Синклер.
— Ну, Ирландец, черт бы тебя побрал, ты просто бестия...
Но я его оборвал:
— Вы сами меня просили заниматься самостоятельно, и я выполнил вашу просьбу.
Он продолжал ругаться, я повесил трубку. Не так легко было дойти до перекрестка, где мне удалось взять такси. Раз десять мы, останавливались, и она отдыхала, а я все время ее поддерживал за талию. Моя рука чувствовала под плащом ее теплое тело, крупное и красивое, как раз в моем вкусе; всякий раз, когда она напрягалась, я знал, что это от боли, и, казалось, сам ощущал ее страдания.
Мы доехали на такси до отеля «Улси-Левер» и, ловко разыграв забавную сценку, прошли через вестибюль. Ее волосы намокли от дождя и мокрым занавесом закрывали лицо, она смеялась, и я первый раз в жизни слышал ее смех. Педераст бросил на нас довольно противный взгляд, но тут же отвернулся к коммутатору и не видел, как мы садились в лифт.
Мы поднялись, я завел ее в свою комнату и уложил на кровать. Потом я ее раздел, отбросил в сторону и плащ, и больничную рубашку. На бинтах были следы крови, и когда я прикрыл ее простыней, она закрыла глаза и личико ее исказила гримаса боли.
Она была очень красива обнаженной. И не заметить этого было просто невозможно. Я не мог смотреть на нее долго, не осмеливался прикоснуться к ней и просто цепенел от ярости при мысли, что кто-то уже смотрел на нее в таком виде.
— Ты можешь меня здесь подождать? Она открыла глаза и снова улыбнулась.
— Хоть всю жизнь, — ответила она. — А как тебя зовут?
— Ирландец.
— А другого имени у тебя нет?
— Райен.
— Ну и что ты собираешься теперь делать, Ирландец?
— Не хочу тебе сейчас рассказывать. Спи.
— Хорошо.
Я поправил ей подушку.
Итак, где-то в городе есть еще один человек, который должен умереть. Он еще не подозревает об этом, но он будет убит. Я знаю, что за «штуковина» имелась в виду, и знаю, куда он за ней пошел.
И теперь обойдусь без посторонней помощи.
Не открывая глаз, она сказала:
— Ирландец...
— Да, дорогая.
— В этой капсуле... описание... местоположение этих... ракет... другого экземпляра не существует...
— Ну?
— Чтобы снова все исследовать, уйдет не меньше... полугода. Это... будет слишком поздно. Я... просто не могу... сказать нашим сотрудникам...
— Примерно так я и думал. Но ты не волнуйся. Она счастливо взглянула на меня:
— Не буду.
Глава 7
— Голубой фургон и седан последней модели — около типографии Морта Гильферна.
— Это тот, что издает какую-то коммунистическую газетку?
— Да, и раздает ее морякам бесплатно, нарочито нарывается на неприятности, призывает к забастовкам в порту и поддерживает самые оголтелые профсоюзные лозунги. Я его на порог не пускаю с тех пор, как он вышел первого мая на демонстрацию. Выдает себя за либерала, но я-то знаю, кто он на самом деле.
— Откуда ты знаешь?
— Билли Коул говорил. — Тут он обернулся на полуприкрытую дверь и утер пот со лба. — А этот парень с отрезанным ухом...
— Что он?
— Билли видел, как он вылезает из машины. Он уже там и раньше бывал, по словам Билли.
— Спасибо, Мэт.
— Надеюсь, из-за тебя здесь не будет неприятностей.
— Не беспокойся.
— Но если надо, то давай. Здесь найдется кому тебе помочь. Да еще пришли ваши, с Аптауна, они тоже помогут.
— Если кто понадобится, я позову.
— Что-то я не припомню, чтобы ты когда-нибудь просил о помощи, — проворчал он и пошел мыть кастрюли.
Теперь на улице был уже самый настоящий ливень. Туман рассеялся, но огромная темная туча нависла над городом. Ручьи текли по обочинам, у водосточных решеток были самые настоящие водовороты, а из-под колес проезжавших по мостовой автомобилей вылетали огромные фонтаны. Все звуки слились. Трудно было бы даже различить гудок буксирного судна с реки и сигналы фрахтовщиков с доков, а самолеты, идущие на посадку в Ла-Гардию и Интернэшнл, жужжали не громче пчелы.
На улице было пусто. Если здесь и были люди, то они прятались от дождя в подъездах или где-нибудь под навесами, раз уж им не хватало средств переждать ливень в одном из кафе. От Мэта я вышел один, слегка покачиваясь, чтобы больше походить на пьяного, который якобы не замечает дождя: плащ нараспашку, шляпа набок. Конспирации ради мне удалось даже поблевать. Получилось очень удачно. Ради такого дела я немного дольше, чем следовало, задержался у старого склада, где Морт Гильферн устроил свою типографию, и внимательно осмотрел это здание. Окна были наглухо замазаны краской, и я не сомневался, что двери заперты. На одном из окон было написано имя Морта, и по ярко-желтому цвету царапины на краске можно было догадаться, что внутри горит свет.
Никакого черного входа не было. Напротив шла стройка, и та сторона улицы представляла собой нагромождение стройматериалов и мусора. Немного в стороне стояла хорошо освещенная сторожка, с крыльца которой выглядывали двое парней в форме.
Рядом была незапертая калитка, и я вошел, перелез через задний забор и по ржавой пожарной лестнице добрался до площадки. Отсюда на крышу вели совершенно проржавевшие ступеньки, и надо было стараться наступать сбоку, где опора покрепче. Я оказался на крыше одного из трехэтажных домов, стоявших в ряд. Это были заброшенные здания, летом здесь, по-видимому, парочки устраивали себе любовные гнездышки, кое-где в окна видны были неряшливые матрасы и солдатского типа кровати, возле которых валялись пустые бутылки. По крышам я дошел до дома, на первом этаже которого размещалась типография Морта Гильферна. Передо мной был чердачный выход.
Но Морт Гильферн не любил зря рисковать. На чердак вела стальная дверь, запертая изнутри. В отличие от соседних домов слухового окна здесь не было совсем. Вниз можно спуститься только по пожарной лестнице, которая прикреплялась к наружной стене здания, и в любой точке пятиметрового пути до ближайшей площадки мое тело будет служить идеальной мишенью. Мне не хотелось расставаться со своим плащом, но он был слишком светлым, и его пришлось оставить. В черном костюме я буду не так заметен.
Уже через минуту я промок до нитки; добравшись до площадки, остановился. Передо мной было запертое окно. Судя по голубиным следам и пыли на подоконнике, его не открывали уже несколько месяцев. Тогда я стал спускаться ниже и вдруг увидел в отражении на стене дома узкую полоску света. Я невольно вздрогнул. Через мгновение раскатисто прогремел гром. Глянув вниз, я заметил мелькнувшую в темноте маленькую красную точку — это вспыхнула сигарета, когда ее владелец сильно затянулся.
Выбрав время между вспышками молний, я снова поднялся наверх к первой площадке и, когда раздался гром, выбил рукой стекло, рассчитывая, что звук этот утонет в грозовых раскатах. Еще секунда — и вот, я уже внутри. Все старые дома имеют сходную планировку, и мне не стоило особого труда выбраться на лестничную площадку. По лестнице, крадучись и вздрагивая от каждого шороха, я добрался до второго этажа.
По левую сторону от меня находилась закрытая дверь. Она была перекошена, и в щель я увидел, что цепочки внутри нет. Конечно, дверь заперта, но это не проблема. Надо только действовать быстро и точно, — времени исправлять ошибки уже не будет. Против меня профессионалы, прошедшие специальный курс обучения, и, конечно, они не будут сидеть сложа руки и ждать у пока я сам к ним приду.
Как можно осторожнее, зажав в руке пистолет, я прижался к двери. По ту сторону кто-то сдавленно всхлипнул, и грубый мужской голос с иностранным акцентом тут же отреагировал: «Тихо ты!» Определить акцент я сразу не смог.
Всхлипнули еще раз, и я понял, что не ошибся. Это точно была женщина, а женщина здесь могла быть только одна. На этот раз ответил другой мужской голос с таким же акцентом: «Леди, я заставлю вас замолчать!»
Он не шутил. Я услышал звук отодвигаемого стула, после чего мужчина повторил свою угрозу, и в этот момент я, снеся замок выстрелом 45-го калибра, настежь распахнул дверь, да так, что она с треском стукнулась о стену и одна петля оторвалась.
Они отпрянули, и я успел заметить, что рядом с одним из них наготове лежит пистолет. С первого же выстрела я превратил его лицо в кровавую кашу, а пока второй вытаскивал из-за пояса свой «люгер», я прострелил ему грудь. Падая на спину, он смог лишь воскликнуть: «Алекс!» — и тут же скончался, прежде чем его голова стукнулась о радиатор отопления. Я не стал любоваться этим зрелищем, а быстро выстрелил еще трижды в пол, пару секунд выждал, выскочил на лестничную площадку и бегом спустился вниз.
Все это заняло у меня не более десяти секунд, и я успел прийти первым. Тот, кто стоял на улице, вошел внутрь с неосторожностью внезапного удивления и забыл все правила. Он вспомнил их довольно быстро, но было уже поздно: дуло уперлось ему в Шею сзади. Его коленки подкосились, потому что тут он понял, что все это не игра и не учение и что жить ему осталось несколько минут.
— Наверх, — приказал я и пошел вслед за ним, не отводя дула пистолета от его позвоночника. Он тяжело дышал, а когда увидел тех двоих на полу, его стошнило прямо на собственный костюм.
Карин Синклер лежала на кровати, все еще завернутая в белую больничную простыню. На ноги ей было небрежно наброшено грязное одеяло, руки связаны на животе. Лодыжки тоже связаны, концы бечевки прикреплены к металлической раме кровати. Она уже пришла в сознание, смотрела широко открытыми глазами, и... теперь она была поистине прекрасна. Не спуская пистолета со своего нового знакомого, я вытащил из кармана бритву и перерезал бечевки. Не сводя с меня глаз, она улыбнулась.
Теперь я наконец взглянул в лицо человеку, который пришел с улицы.
У них в глазах всегда читается ожидание смерти. Это скучный стеклянный взгляд, вялый и бессмысленный, потому что они прекрасно понимают, что человек с пистолетом в руках тоже знает, что сейчас произойдет. Они не могут говорить от страха и потому не лгут. Все, что им остается, — это надеяться на быстрый и легкий конец, который кажется им благом по сравнению с перспективой лежать в корчах на полу с огромной раной в животе и ждать, пока жизнь мало-помалу не покинет тело и темнота не заглушит боль.
— Где... Манос Деккер? — спросил я его. Изо рта у него текла слюна. Он повернул голову и посмотрел на кровавое месиво на полу. Снаружи снова сверкнула молния, на этот раз совсем близко, и тут же раздался гром.
— Он... — Тут парень замолчал, вспоминая, видимо, подзабытые правила. Он сглотнул, утер рот и решительно стиснул губы.
Я поднял пистолет и заставил его заглянуть в черную дыру.
И он заглянул. И он увидел, как взводится курок, и почувствовал запах пороха и крови в комнате. И тогда он сказал:
— Он пошел за... этой штукой.
— Куда?
Я знал, что он не врет, потому что страх вновь вернулся к нему, и он беспомощно развел руками. Страх был слишком велик, запах крови слишком силен, и он не мог врать.
Я подошел к нему поближе и заставил его повернуться.
— Посмотри на этого, Он машинально взглянул на труп на полу, тот, у которого ничего не осталось от лица. И тогда я размахнулся и с такой силой огрел его пистолетом по голове, что из рассеченного виска фонтаном брызнула кровь. Он без звука упал, да так, что чуть не поцеловал безлицый труп, лежавший у радиатора.
Тогда я вернулся к Карин и спросил:
— Очень больно было?
— Да нет... нет. Они... они выжидали.
— Ты можешь идти?
— Могу попробовать.
— Давай я попробую тебя донести.
— Да нет, я уж сама как-нибудь.
— Понимаешь, нам надо отсюда валить. Еще не все кончилось.
Она осмотрела себя и села, спустив ноги на пол. Лицо ее перекосила было гримаса боли, но тут же и исчезла.
— Подожди минутку, — сказал я ей. Зарядив «люгер», взятый у одного из лежавших на полу, я дал его ей в руки, сам побежал наверх, выбрался через окно и по пожарной лестнице поднялся на крышу, где оставил свой плащ. Схватив его, я бросился обратно.
Женщины, они все одинаковые. Могут спокойно смотреть в лицо смерти, но публично обнажиться — никогда. Она стыдливо улыбнулась, когда я помогал ей завернуться в мой плащ, и вслед за мной спустилась по лестнице. Мы вышли через подъезд типографии и оставили дверь незапертой, чтобы другим не пришлось себя слишком утруждать. Я нашел телефонный автомат и набрал номер Шаффера. Как только я представился, нас тут же соединили.
— Ирландец, ты где? — спросил он.
— Под Бруклинским мостом, у типографии Морта Гильферна.
— А-а, это место мы знаем.
— Тогда поспешите. Здесь двое убиты и один без сознания ждет вашего приезда.
— Это все твоя работа?
— Да уж, дружище, я постарался. Есть и новости.
— Какие же?
— В данный момент я увожу отсюда Карин Синклер.
— Ну, Ирландец, черт бы тебя побрал, ты просто бестия...
Но я его оборвал:
— Вы сами меня просили заниматься самостоятельно, и я выполнил вашу просьбу.
Он продолжал ругаться, я повесил трубку. Не так легко было дойти до перекрестка, где мне удалось взять такси. Раз десять мы, останавливались, и она отдыхала, а я все время ее поддерживал за талию. Моя рука чувствовала под плащом ее теплое тело, крупное и красивое, как раз в моем вкусе; всякий раз, когда она напрягалась, я знал, что это от боли, и, казалось, сам ощущал ее страдания.
Мы доехали на такси до отеля «Улси-Левер» и, ловко разыграв забавную сценку, прошли через вестибюль. Ее волосы намокли от дождя и мокрым занавесом закрывали лицо, она смеялась, и я первый раз в жизни слышал ее смех. Педераст бросил на нас довольно противный взгляд, но тут же отвернулся к коммутатору и не видел, как мы садились в лифт.
Мы поднялись, я завел ее в свою комнату и уложил на кровать. Потом я ее раздел, отбросил в сторону и плащ, и больничную рубашку. На бинтах были следы крови, и когда я прикрыл ее простыней, она закрыла глаза и личико ее исказила гримаса боли.
Она была очень красива обнаженной. И не заметить этого было просто невозможно. Я не мог смотреть на нее долго, не осмеливался прикоснуться к ней и просто цепенел от ярости при мысли, что кто-то уже смотрел на нее в таком виде.
— Ты можешь меня здесь подождать? Она открыла глаза и снова улыбнулась.
— Хоть всю жизнь, — ответила она. — А как тебя зовут?
— Ирландец.
— А другого имени у тебя нет?
— Райен.
— Ну и что ты собираешься теперь делать, Ирландец?
— Не хочу тебе сейчас рассказывать. Спи.
— Хорошо.
Я поправил ей подушку.
Итак, где-то в городе есть еще один человек, который должен умереть. Он еще не подозревает об этом, но он будет убит. Я знаю, что за «штуковина» имелась в виду, и знаю, куда он за ней пошел.
И теперь обойдусь без посторонней помощи.
Не открывая глаз, она сказала:
— Ирландец...
— Да, дорогая.
— В этой капсуле... описание... местоположение этих... ракет... другого экземпляра не существует...
— Ну?
— Чтобы снова все исследовать, уйдет не меньше... полугода. Это... будет слишком поздно. Я... просто не могу... сказать нашим сотрудникам...
— Примерно так я и думал. Но ты не волнуйся. Она счастливо взглянула на меня:
— Не буду.
Глава 7
Я любил такие ночи. Тишина, дождь — как раз по мне, как хорошо скроенная одежда. Я остановил такси, из которого только что вышла парочка, сел в машину и попросил отвезти меня на угол той улицы, где жил Флай. Когда мы проезжали мимо Парамаунта, я посмотрел наверх и сверил часы. Начало второго.
Дождь припустил с новой силой, что есть мочи барабаня по крыше такси. Щетки работали с невероятной скоростью, но не справлялись. Я дал шефу доллар, вылез и, подождав, пока машина отъедет, пошел дальше сам в полном одиночестве. В такую погоду не то что идти по улице, но даже нос высунуть, чтобы поймать такси, и то никто не захочет. Это-то мне как раз и было нужно.
Флай жил на первом этаже большого уродливого особняка, одного из тех зданий Нью-Йорка, которые как больные зубы высятся на его ровной челюсти. Вдоль обочины цепью стояли пустые автомобили, некоторые из них скорее напоминали груду мусора, некоторые — дорогие, новые модели — владельцы постарались припарковать как можно ближе к дому.
Я шел по противоположной стороне улицы, присматриваясь к нужному дому, прошел мимо, потом вернулся и перешел дорогу. Я прекрасно понимал, что представляю собой отличную мишень для всякого, кто скрывается у окна или под крышей, но все же решил рискнуть, так как времени принять все меры предосторожности у меня не было. Подойдя к дому, я не стал терять ни секунды: перемахнул в два шага через несколько ступенек, мгновение переждал в тени и нараспашку открыл дверь парадного. Прислушался: ничего, кроме шума дождя, не было слышно. Вторая дверь была уже открыта, и ее придерживал кирпич.
С пистолетом наготове я шагнул вперед и по стенке добрался до квартиры Флая. Как можно аккуратнее я нажал на ручку и тихонечко подтолкнул дверь, она раскрылась настежь. Комнату освещал лишь фонарь с улицы — тусклый свет, едва пробивавшийся сквозь толщу дождя и давно не мытые стекла окон.
Но его было достаточно, чтобы увидеть распростертое на полу тело Флая, со все так же неестественно повернутой шеей.
И его было достаточно, чтобы увидеть второе тело, лежавшее неподалеку и едва заметное в тени дивана.
Я стоял и смотрел, давая глазам привыкнуть к темноте и всецело полагаясь только на слух. Постепенно я смог различить страшный разгром в комнате: перевернутая мебель, выброшенные на пол из ящиков вещи.
Итак, дело сделано. Они пришли и ушли — свидетельством тому служат два трупа и учиненный беспорядок. Я вошел внутрь, подошел ко второму трупу и повернул к свету его лицо.
Это был часовой Мартино, приставленный к квартире Флая Большим Степом. Я ногой перевернул мертвое тело Кто бы ни воткнул в него нож, это профессионал высочайшего класса. Работа была проделана настолько искусно, что Мартино умер, сам не подозревая отчего. Шагнул, может, пару раз по инерции и упал. Такой удар мог нанести только эксперт вроде Маноса Деккера.
Затем я внимательно осмотрел помещение, и то, что увидел, чрезвычайно напомнило мне сцену в кофейне Тарбуша. Перевернуто все, без малейшего исключения.
Следовательно, снова не нашли. Хотя и просмотрели все подряд, до единой вещицы. Я радостно усмехнулся, значит, я пришел не слишком поздно. Капсула все еще где-то спрятана. Манос Деккер знал, куда обычно люди прячут самое ценное, но вот только Флай был не обычным человеком, а сумасшедшим, который должен во что бы то ни стало сохранить свое самое заветное сокровище, то, без чего ему смерть.
Я стоял посреди темной комнаты и в потемках рассматривал окружавшие меня предметы. Большую часть работы Деккер уже проделал за меня, так что не долго придется трудиться. Здесь вряд ли найдется много вещей, которые бы уже не были разбиты, выпотрошены, разобраны на составные части.
И вообще теперь все легко. Слишком многие наркоманы пользуются одними и теми же уловками, каждый при этом воображает, что изобрел нечто необыкновенное. Я поднял дешевый керамический светильник с разбитым основанием, снял абажур с зубчатыми краями и осмотрел лампочку: она была цела, но ввернута лишь наполовину. Пару раз крутанул — и она оказалась у меня в руках. В патроне спокойно лежала та самая капсула, из-за которой полегло столько людей. Я выковырял ее и положил на ладонь.
За моей спиной раздался голос Большого Степа:
— Не двигайся, Райен. Одно движение, и я продырявлю тебя так, что в отверстие кошка проскочит. Пистолет на стол — и не делай глупостей.
Итак, все кончено. Все. Я напрягся и физически ощущал движение мышц под кожей. Что-нибудь придумывать в такой ситуации бесполезно. Я могу лишь попытаться еще немного продлить свое существование. Я выпустил капсулу, она проскользнула у меня между пальцами и покатилась по полу; пистолет швырнул на стол и обернулся.
Большой Степ пришел не один. Рядом с ним стоял Эрни Саут с пистолетом наготове и с такой улыбочкой на устах, которая не оставляла мне никаких надежд. Степ толкнул Эрни под локоть.
— Закрой-ка шторы.
Эрни кивнул, обошел меня, потянул за шнурок на жалюзи, потом задвинул шторы. Поднялось облако пыли, и я подумал, что в такой темноте можно попытать счастья. То же самое подумал и Большой Степ и поспешил зажечь свет, прежде чем я сдвинулся с места.
— А я ведь, Ирландец, знал, что ты сюда вернешься. Знал, что ты сам ко мне в руки приплывешь.
— Да, видно, моя песенка спета.
— Еще бы. Мы ждали на лестнице. — Он ухмыльнулся, глаза его пылали нечеловеческой ненавистью. — Зря ты прикончил Флая. Думаешь, ты мог нас всех в это втянуть, оставив его у Тарбуша? Мы с Эрни притащили его сюда. А воткнув нож в старика Мартино, ты даже оказал нам услугу. Легавые могут подумать, что это Флай его пырнул, а тот перед смертью успел свернуть мерзавцу шею.
— А кстати, Степ, где нож? — между делом спросил я.
— Да брось ты это. Кому это интересно? Подбросим еще какой-нибудь. — Он отошел от двери и присел на подлокотник старого деревянного кресла, стоявшего у стены. — Значит, ты засек Флая, когда он шмонал склад Эрни? Подумал, что здесь у него припрятано еще что-то и он это ищет, но для начала ты прикончил Мартино. — Быстрым взглядом он оглядел комнату и снова уставился на меня:
— Флай хорошо потрудился, пряча это, но если бы Эрни перебрал здесь каждую дощечку, он все равно бы нашел. Такие вещи просто так не выкидывают. А что касается меня, то я наконец получил тебя.
— Это он припрятал пакетики с героином, — сказал Эрни. — Оставь его, пока не заговорит. — Зло оскалив зубы, он посмотрел на меня:
— Надеюсь, ты сам не захочешь долго мучиться.
Не спуская с обоих напряженного взгляда, я пожал плечами:
— Но у меня ничего нет.
— Тогда готовься, приятель, — предупредил Эрни. — У меня сегодня настроение позабавиться. — Он встал и обошел меня кругом. Только было я двинул головой, как рукоятка его пистолета ударилась о мой череп с грохотом, который я едва успел услышать, прежде чем исчезли звук и изображение, будто залитые чернилами, и я ухнул куда-то с огромной высоты.
Трудно сказать, сколько прошло времени. Пришел я в себя от неожиданной боли, которая с головы почему-то спустилась на все тело. Руки и ноги были у меня заведены назад, я сделал резкое движение, и удавка, завязанная вокруг шеи, натянулась еще сильнее, почти перекрывая дыхание.
Передо мной, с приятной улыбкой оглядывая место происшествия, сидел Большой Степ.
— Это, Ирландец, петля Капоне. Каждый рывок затягивает ее еще сильнее. Скоро начнутся судороги, и у тебя появится редкая возможность наблюдать за собственным медленным издыханием.
— Где ты все спрятал? — спросил Эрни Саут. Я издал какой-то нечленораздельный звук и покачал головой. Какой же я все-таки идиот! Прав был Большой Степ, когда обозвал меня сосунком. Решил все делать сам и из-за этого подвел всех и самого себя в том числе. Теперь из-за моего идиотизма и желанная женщина, и весь мир могут полететь в тартарары. А всего-то мне надо было позвонить по телефону.
Большой Степ поднялся, пододвинул стул, чтобы удобнее было смотреть, и сел, скрестив перед собой ноги.
— Понимаешь, Ирландец, это тебе за Пенни и за Маленького Степа. За моих братьев. — Он сделал огорченную гримасу. — Они ведь были совсем крошками. Ирландец. А ты их укокошил. Не знаю, как уж тебе это удалось, но ты их укокошил и теперь расплачиваешься. — Он бросил взгляд на Эрни и сказал:
— Если он вырубится, ослабь петлю, и начнем все сначала. Мы никуда не торопимся.
Эрни, соглашаясь, кивнул.
— Повторим раз-другой — и он заговорит.
— Еще бы, правда, Ирландец? Ты расскажешь Эрни, что ты сделал с его товаром, и тогда я тебя быстренько шмальну за Пенни и Маленького Степа.
— Степ, он не убивал Пенни, — раздался голос от двери.
Я не мог и шелохнуться, лишь скосил глаза. Эрни и Большой Степ вздрогнули, руки их потянулись было к поясу, но на полпути остановились. Прислонившись к косяку двери, с черным револьвером в руках стояла Лиза Вильямс. Она была совершенно пьяна, на губах ее сияла полусумасшедшая улыбка, и мокрые волосы патлами свисали на лоб. Сломанный нос и сделавшийся вдруг заметным шрам придавали ее физиономии зловещий оттенок.
Эрни с Большим Степом переглянулись. Они явно не хотели рисковать под дулом револьвера в пьяных руках. Большой Степ заговорил первым, стараясь непринужденной фразой сбить ее воинственный настрой:
— Что ты, Лиза, говоришь?
— Ирландец не убивал твоего братца, Степ. А вот я тебя сейчас убью. Я уже давно дала себе слово и сейчас это сделаю. — Она посмотрела на два трупа на полу, и рот ее скривился. — Ты... ты убил Флая и этого тоже, а теперь еще хочешь Ирландца убить. Гадина паршивая.
— Дура, ты совсем пьяная...
— Эх, Степ, не надо было тебе Флая убивать.
Он приподнялся в кресле.
— Убери пушку, Лиза. Этот подонок сам прикончил Флая. А ты думаешь, что я...
— Сядь, Степ. — Она прицелилась револьвером прямо ему в живот. — Не надо мне ничего говорить. Сама все вижу. И кое-что я знаю: знаю, кто Пенни убил.
Большой Степ сел обратно в кресло и нахмурился:
— Кто, Лиза?
— Да вот он, Эрни Саут. — Она бросила на него взгляд и захихикала.
Большой Степ нахмурился еще сильнее и повернулся к Эрни:
— Что это она тут несет?
Эрни был мне хорошо виден. Он вспотел.
— Ну и что, что пьяная, — возразила Лиза. — Но я зато знаю. Ты думаешь, они с Пенни действительно дружками были? Черта с два. Ты дал Пенни территорию, на которую он давно глаз положил. Он отлично все устроил. Сидел и ждал. А когда Пенни стал бегать и рассказывать каждому встречному, что собирается пришить Ирландца, тут-то он его и замочил.
Эрни было явно не по себе, и Большой Степ это заметил. Он перевел взгляд с Эрни на Лизу и спросил:
— А ты откуда это знаешь?
— А мне Флай говорил.
Тут уж Эрни в ярости поднялся и, хотя руки его дрожали, взвыл:
— Сумасшедший наркоман сболтнул что-то пьяной дуре, а ты слушаешь? Черт возьми...
— А знаешь, Эрни, в этом что-то есть, — прервал его Большой Степ. — Мне мои ребятки что-то в этом роде нашептывали. Моу пытался что-то вякать, да еще Карл Хувер, только я их не слушал. Что ж, послушаю сейчас. — Рука его потянулась к поясу, и он снова посмотрел на Лизу: — Лиза, а Флай откуда знал?
Она снова рассмеялась, но револьвер при этом не опускала.
— А он видел. Он выслеживал его, чтобы достать героин, и случайно кое-что увидел. Но никому не сказал, ждал удобного момента, чтобы выклянчить себе побольше дозу, но сейчас это уже не имеет значения. — Лицо ее омрачилось, по щекам потекли слезы. — Ты, Степ, убил Флая, убил меня и сейчас умрешь сам.
То же тусклое выражение в глазах Степа, какое я много раз видел у других. Это был взгляд смерти, и он предназначался Эрни. Торговец наркотиками стал белее своего товара, мышцы на его шее заходили ходуном.
— Черт бы тебя побрал, Лиза... врет она... она...
Он выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил в Лизу: пуля попала ей прямо в живот. Это заняло малую долю секунды.
Звук его выстрела, однако, потонул в грохоте пистолета Степа, который продырявил череп Эрни Саута; тот безжизненно повис на ручке кресла. Степ поднялся со своей обычной улыбкой; казалось, ничего особенного не произошло: так, обычная рутина. Он взвел курок и подошел ко мне.
— Мне очень жаль, Ирландец, но я не могу оставлять живого свидетеля, понимаешь?
Он приставил пистолет к моему виску, я закрыл глаза.
Раздался выстрел, громкий, сухой звук, что-то ударило мне в щеку. Но боли не было; вообще ничего не было. Я заставил себя открыть глаза и огляделся; я все еще едва дышал. Прямо надо мной в предсмертных муках корчился Большой Стипетто; в глазах — тоска, пуля прошла сквозь шею навылет, и спереди хлестала кровь. Наконец мозг его получил последний сигнал, и он упал замертво.
Дождь припустил с новой силой, что есть мочи барабаня по крыше такси. Щетки работали с невероятной скоростью, но не справлялись. Я дал шефу доллар, вылез и, подождав, пока машина отъедет, пошел дальше сам в полном одиночестве. В такую погоду не то что идти по улице, но даже нос высунуть, чтобы поймать такси, и то никто не захочет. Это-то мне как раз и было нужно.
Флай жил на первом этаже большого уродливого особняка, одного из тех зданий Нью-Йорка, которые как больные зубы высятся на его ровной челюсти. Вдоль обочины цепью стояли пустые автомобили, некоторые из них скорее напоминали груду мусора, некоторые — дорогие, новые модели — владельцы постарались припарковать как можно ближе к дому.
Я шел по противоположной стороне улицы, присматриваясь к нужному дому, прошел мимо, потом вернулся и перешел дорогу. Я прекрасно понимал, что представляю собой отличную мишень для всякого, кто скрывается у окна или под крышей, но все же решил рискнуть, так как времени принять все меры предосторожности у меня не было. Подойдя к дому, я не стал терять ни секунды: перемахнул в два шага через несколько ступенек, мгновение переждал в тени и нараспашку открыл дверь парадного. Прислушался: ничего, кроме шума дождя, не было слышно. Вторая дверь была уже открыта, и ее придерживал кирпич.
С пистолетом наготове я шагнул вперед и по стенке добрался до квартиры Флая. Как можно аккуратнее я нажал на ручку и тихонечко подтолкнул дверь, она раскрылась настежь. Комнату освещал лишь фонарь с улицы — тусклый свет, едва пробивавшийся сквозь толщу дождя и давно не мытые стекла окон.
Но его было достаточно, чтобы увидеть распростертое на полу тело Флая, со все так же неестественно повернутой шеей.
И его было достаточно, чтобы увидеть второе тело, лежавшее неподалеку и едва заметное в тени дивана.
Я стоял и смотрел, давая глазам привыкнуть к темноте и всецело полагаясь только на слух. Постепенно я смог различить страшный разгром в комнате: перевернутая мебель, выброшенные на пол из ящиков вещи.
Итак, дело сделано. Они пришли и ушли — свидетельством тому служат два трупа и учиненный беспорядок. Я вошел внутрь, подошел ко второму трупу и повернул к свету его лицо.
Это был часовой Мартино, приставленный к квартире Флая Большим Степом. Я ногой перевернул мертвое тело Кто бы ни воткнул в него нож, это профессионал высочайшего класса. Работа была проделана настолько искусно, что Мартино умер, сам не подозревая отчего. Шагнул, может, пару раз по инерции и упал. Такой удар мог нанести только эксперт вроде Маноса Деккера.
Затем я внимательно осмотрел помещение, и то, что увидел, чрезвычайно напомнило мне сцену в кофейне Тарбуша. Перевернуто все, без малейшего исключения.
Следовательно, снова не нашли. Хотя и просмотрели все подряд, до единой вещицы. Я радостно усмехнулся, значит, я пришел не слишком поздно. Капсула все еще где-то спрятана. Манос Деккер знал, куда обычно люди прячут самое ценное, но вот только Флай был не обычным человеком, а сумасшедшим, который должен во что бы то ни стало сохранить свое самое заветное сокровище, то, без чего ему смерть.
Я стоял посреди темной комнаты и в потемках рассматривал окружавшие меня предметы. Большую часть работы Деккер уже проделал за меня, так что не долго придется трудиться. Здесь вряд ли найдется много вещей, которые бы уже не были разбиты, выпотрошены, разобраны на составные части.
И вообще теперь все легко. Слишком многие наркоманы пользуются одними и теми же уловками, каждый при этом воображает, что изобрел нечто необыкновенное. Я поднял дешевый керамический светильник с разбитым основанием, снял абажур с зубчатыми краями и осмотрел лампочку: она была цела, но ввернута лишь наполовину. Пару раз крутанул — и она оказалась у меня в руках. В патроне спокойно лежала та самая капсула, из-за которой полегло столько людей. Я выковырял ее и положил на ладонь.
За моей спиной раздался голос Большого Степа:
— Не двигайся, Райен. Одно движение, и я продырявлю тебя так, что в отверстие кошка проскочит. Пистолет на стол — и не делай глупостей.
Итак, все кончено. Все. Я напрягся и физически ощущал движение мышц под кожей. Что-нибудь придумывать в такой ситуации бесполезно. Я могу лишь попытаться еще немного продлить свое существование. Я выпустил капсулу, она проскользнула у меня между пальцами и покатилась по полу; пистолет швырнул на стол и обернулся.
Большой Степ пришел не один. Рядом с ним стоял Эрни Саут с пистолетом наготове и с такой улыбочкой на устах, которая не оставляла мне никаких надежд. Степ толкнул Эрни под локоть.
— Закрой-ка шторы.
Эрни кивнул, обошел меня, потянул за шнурок на жалюзи, потом задвинул шторы. Поднялось облако пыли, и я подумал, что в такой темноте можно попытать счастья. То же самое подумал и Большой Степ и поспешил зажечь свет, прежде чем я сдвинулся с места.
— А я ведь, Ирландец, знал, что ты сюда вернешься. Знал, что ты сам ко мне в руки приплывешь.
— Да, видно, моя песенка спета.
— Еще бы. Мы ждали на лестнице. — Он ухмыльнулся, глаза его пылали нечеловеческой ненавистью. — Зря ты прикончил Флая. Думаешь, ты мог нас всех в это втянуть, оставив его у Тарбуша? Мы с Эрни притащили его сюда. А воткнув нож в старика Мартино, ты даже оказал нам услугу. Легавые могут подумать, что это Флай его пырнул, а тот перед смертью успел свернуть мерзавцу шею.
— А кстати, Степ, где нож? — между делом спросил я.
— Да брось ты это. Кому это интересно? Подбросим еще какой-нибудь. — Он отошел от двери и присел на подлокотник старого деревянного кресла, стоявшего у стены. — Значит, ты засек Флая, когда он шмонал склад Эрни? Подумал, что здесь у него припрятано еще что-то и он это ищет, но для начала ты прикончил Мартино. — Быстрым взглядом он оглядел комнату и снова уставился на меня:
— Флай хорошо потрудился, пряча это, но если бы Эрни перебрал здесь каждую дощечку, он все равно бы нашел. Такие вещи просто так не выкидывают. А что касается меня, то я наконец получил тебя.
— Это он припрятал пакетики с героином, — сказал Эрни. — Оставь его, пока не заговорит. — Зло оскалив зубы, он посмотрел на меня:
— Надеюсь, ты сам не захочешь долго мучиться.
Не спуская с обоих напряженного взгляда, я пожал плечами:
— Но у меня ничего нет.
— Тогда готовься, приятель, — предупредил Эрни. — У меня сегодня настроение позабавиться. — Он встал и обошел меня кругом. Только было я двинул головой, как рукоятка его пистолета ударилась о мой череп с грохотом, который я едва успел услышать, прежде чем исчезли звук и изображение, будто залитые чернилами, и я ухнул куда-то с огромной высоты.
Трудно сказать, сколько прошло времени. Пришел я в себя от неожиданной боли, которая с головы почему-то спустилась на все тело. Руки и ноги были у меня заведены назад, я сделал резкое движение, и удавка, завязанная вокруг шеи, натянулась еще сильнее, почти перекрывая дыхание.
Передо мной, с приятной улыбкой оглядывая место происшествия, сидел Большой Степ.
— Это, Ирландец, петля Капоне. Каждый рывок затягивает ее еще сильнее. Скоро начнутся судороги, и у тебя появится редкая возможность наблюдать за собственным медленным издыханием.
— Где ты все спрятал? — спросил Эрни Саут. Я издал какой-то нечленораздельный звук и покачал головой. Какой же я все-таки идиот! Прав был Большой Степ, когда обозвал меня сосунком. Решил все делать сам и из-за этого подвел всех и самого себя в том числе. Теперь из-за моего идиотизма и желанная женщина, и весь мир могут полететь в тартарары. А всего-то мне надо было позвонить по телефону.
Большой Степ поднялся, пододвинул стул, чтобы удобнее было смотреть, и сел, скрестив перед собой ноги.
— Понимаешь, Ирландец, это тебе за Пенни и за Маленького Степа. За моих братьев. — Он сделал огорченную гримасу. — Они ведь были совсем крошками. Ирландец. А ты их укокошил. Не знаю, как уж тебе это удалось, но ты их укокошил и теперь расплачиваешься. — Он бросил взгляд на Эрни и сказал:
— Если он вырубится, ослабь петлю, и начнем все сначала. Мы никуда не торопимся.
Эрни, соглашаясь, кивнул.
— Повторим раз-другой — и он заговорит.
— Еще бы, правда, Ирландец? Ты расскажешь Эрни, что ты сделал с его товаром, и тогда я тебя быстренько шмальну за Пенни и Маленького Степа.
— Степ, он не убивал Пенни, — раздался голос от двери.
Я не мог и шелохнуться, лишь скосил глаза. Эрни и Большой Степ вздрогнули, руки их потянулись было к поясу, но на полпути остановились. Прислонившись к косяку двери, с черным револьвером в руках стояла Лиза Вильямс. Она была совершенно пьяна, на губах ее сияла полусумасшедшая улыбка, и мокрые волосы патлами свисали на лоб. Сломанный нос и сделавшийся вдруг заметным шрам придавали ее физиономии зловещий оттенок.
Эрни с Большим Степом переглянулись. Они явно не хотели рисковать под дулом револьвера в пьяных руках. Большой Степ заговорил первым, стараясь непринужденной фразой сбить ее воинственный настрой:
— Что ты, Лиза, говоришь?
— Ирландец не убивал твоего братца, Степ. А вот я тебя сейчас убью. Я уже давно дала себе слово и сейчас это сделаю. — Она посмотрела на два трупа на полу, и рот ее скривился. — Ты... ты убил Флая и этого тоже, а теперь еще хочешь Ирландца убить. Гадина паршивая.
— Дура, ты совсем пьяная...
— Эх, Степ, не надо было тебе Флая убивать.
Он приподнялся в кресле.
— Убери пушку, Лиза. Этот подонок сам прикончил Флая. А ты думаешь, что я...
— Сядь, Степ. — Она прицелилась револьвером прямо ему в живот. — Не надо мне ничего говорить. Сама все вижу. И кое-что я знаю: знаю, кто Пенни убил.
Большой Степ сел обратно в кресло и нахмурился:
— Кто, Лиза?
— Да вот он, Эрни Саут. — Она бросила на него взгляд и захихикала.
Большой Степ нахмурился еще сильнее и повернулся к Эрни:
— Что это она тут несет?
Эрни был мне хорошо виден. Он вспотел.
— Ну и что, что пьяная, — возразила Лиза. — Но я зато знаю. Ты думаешь, они с Пенни действительно дружками были? Черта с два. Ты дал Пенни территорию, на которую он давно глаз положил. Он отлично все устроил. Сидел и ждал. А когда Пенни стал бегать и рассказывать каждому встречному, что собирается пришить Ирландца, тут-то он его и замочил.
Эрни было явно не по себе, и Большой Степ это заметил. Он перевел взгляд с Эрни на Лизу и спросил:
— А ты откуда это знаешь?
— А мне Флай говорил.
Тут уж Эрни в ярости поднялся и, хотя руки его дрожали, взвыл:
— Сумасшедший наркоман сболтнул что-то пьяной дуре, а ты слушаешь? Черт возьми...
— А знаешь, Эрни, в этом что-то есть, — прервал его Большой Степ. — Мне мои ребятки что-то в этом роде нашептывали. Моу пытался что-то вякать, да еще Карл Хувер, только я их не слушал. Что ж, послушаю сейчас. — Рука его потянулась к поясу, и он снова посмотрел на Лизу: — Лиза, а Флай откуда знал?
Она снова рассмеялась, но револьвер при этом не опускала.
— А он видел. Он выслеживал его, чтобы достать героин, и случайно кое-что увидел. Но никому не сказал, ждал удобного момента, чтобы выклянчить себе побольше дозу, но сейчас это уже не имеет значения. — Лицо ее омрачилось, по щекам потекли слезы. — Ты, Степ, убил Флая, убил меня и сейчас умрешь сам.
То же тусклое выражение в глазах Степа, какое я много раз видел у других. Это был взгляд смерти, и он предназначался Эрни. Торговец наркотиками стал белее своего товара, мышцы на его шее заходили ходуном.
— Черт бы тебя побрал, Лиза... врет она... она...
Он выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил в Лизу: пуля попала ей прямо в живот. Это заняло малую долю секунды.
Звук его выстрела, однако, потонул в грохоте пистолета Степа, который продырявил череп Эрни Саута; тот безжизненно повис на ручке кресла. Степ поднялся со своей обычной улыбкой; казалось, ничего особенного не произошло: так, обычная рутина. Он взвел курок и подошел ко мне.
— Мне очень жаль, Ирландец, но я не могу оставлять живого свидетеля, понимаешь?
Он приставил пистолет к моему виску, я закрыл глаза.
Раздался выстрел, громкий, сухой звук, что-то ударило мне в щеку. Но боли не было; вообще ничего не было. Я заставил себя открыть глаза и огляделся; я все еще едва дышал. Прямо надо мной в предсмертных муках корчился Большой Стипетто; в глазах — тоска, пуля прошла сквозь шею навылет, и спереди хлестала кровь. Наконец мозг его получил последний сигнал, и он упал замертво.