«Да, согласны, – закричали все. – Веди нас, государь, и мы все последуем за тобой».
Как Барсук Гримберт предупредил Лиса, что государь на него гневается и поклялся его убить
Как Лис Рейнард отправился ко двору во второй раз
Как Лис Рейнард оправдывался перед королем
Что ответил Лису король
Как Барсук Гримберт предупредил Лиса, что государь на него гневается и поклялся его убить
Все это слышал Барсук Гримберт, сын Рейнардовой сестры. Он очень опечалился и испугался за Лиса. Гримберт по самой короткой дороге бросился к Рейнарду. Он бежал не оглядываясь, продираясь через кусты и заросли, он так спешил, что весь покрылся потом. Гримберту было очень жаль своего дорогого дядюшку, и на ходу он думал про себя: «Увы, какой же опасности ты подвергаешься, что теперь станет с тобой? Неужто мне суждено увидеть, как тебя лишат жизни или изгонят в чужие земли? Горе мое безгранично. Ведь ты глава всего нашего клана, ты мудр и всегда готов прийти на помощь друзьям, если они окажутся в беде. Ты искусен в своих речах, и каждый, кто тебя услышит, всегда признает твою правоту». Предаваясь таким грустным размышлениям, шепча про себя горестные речи, добрался Гримберт до Разбойничьей Норы. И увидел, что дядюшка его Рейнард стоит перед домом и держит в когтях двух голубей. В тот день они впервые вылетели из гнезда, чтобы попробовать силы в полете, но перья на крыльях у них еще не отросли, и поэтому птицы упали на землю. Рейнард же как раз в эту пору отправлялся за добычей, увидел голубей, не мешкая схватил обоих и собирался отнести домой. Заметив Гримберта, он остановился и сказал:
«Привет тебе, мой племянник, самый любимый из всех моих родичей. Почему ты так быстро бежал? Смотри, ты весь в поту».
«Увы мне, – отвечал Барсук, – дорогой дядюшка, плохи твои дела. Ты потерял и богатство, и саму жизнь. Король поклялся, что ты умрешь в бесчестье, и приказал за шесть дней собрать войска для осады твоего замка. И пешие, и конные, и лучники будут с ним, у них есть ружья, пушки и палатки. А еще он приказал взять с собой факелы. Видишь, что тебя ждет. Ты в большой беде. Изегрим и Брюн теперь ближайшие друзья короля, они с ним ближе, чем мы с тобой. И чего бы они ни пожелали, король все исполняет. Изегрим, исходя завистью, внушает королю, что ты вор и убийца. К тому же на тебя жаловались Кролик Лапрель и Ворон Корбант. Так что я очень боюсь за тебя и за твою жизнь. Я просто заболел от страха».
«Пуфф, – ответил ему Лис, – и это все, что тебя тревожит, милый племянничек? Если так, то успокойся и возрадуйся. Король и вся его свита могут клясться сколько угодно, что разделаются со мной, но ничего у них не выйдет. Они могут совещаться, грозить и буйствовать, но двору нужнее всего мой ум и моя смекалка».
«Привет тебе, мой племянник, самый любимый из всех моих родичей. Почему ты так быстро бежал? Смотри, ты весь в поту».
«Увы мне, – отвечал Барсук, – дорогой дядюшка, плохи твои дела. Ты потерял и богатство, и саму жизнь. Король поклялся, что ты умрешь в бесчестье, и приказал за шесть дней собрать войска для осады твоего замка. И пешие, и конные, и лучники будут с ним, у них есть ружья, пушки и палатки. А еще он приказал взять с собой факелы. Видишь, что тебя ждет. Ты в большой беде. Изегрим и Брюн теперь ближайшие друзья короля, они с ним ближе, чем мы с тобой. И чего бы они ни пожелали, король все исполняет. Изегрим, исходя завистью, внушает королю, что ты вор и убийца. К тому же на тебя жаловались Кролик Лапрель и Ворон Корбант. Так что я очень боюсь за тебя и за твою жизнь. Я просто заболел от страха».
«Пуфф, – ответил ему Лис, – и это все, что тебя тревожит, милый племянничек? Если так, то успокойся и возрадуйся. Король и вся его свита могут клясться сколько угодно, что разделаются со мной, но ничего у них не выйдет. Они могут совещаться, грозить и буйствовать, но двору нужнее всего мой ум и моя смекалка».
Как Лис Рейнард отправился ко двору во второй раз
«А теперь, милый племянник, выброси все это из головы и входи в дом. Смотри-ка, чем я буду тебя угощать, – вот парочка жирных голубков, лучше еды и не сыщешь. А мясо такое нежное, что просто тает во рту, и костей-то почти нет. Я отдаю предпочтение именно такой, легкой пище, потому что не люблю чувствовать тяжесть в желудке. Моя жена Эрмелина будет рада тебя видеть, но только не говори ей ничего о том, зачем ты здесь. У нее такое чувствительное сердце! От волнений она может даже заболеть, бедняжка, пугается любого пустяка! А завтра поутру мы с тобой отправимся ко двору. И если только дадут мне высказаться и станут меня слушать, вот тут-то я отвечу на все вопросы! А ты, племянник, ты ведь не оставишь меня и будешь помогать, как это положено настоящим друзьям?»
«Разумеется, милый дядя, – отвечал Гримберт, – мое добро, моя жизнь – все в твоем распоряжении».
«Да хранит тебя Бог! – сказал Лис. – Приятно слушать такие речи. Когда-нибудь я отплачу тебе добром за добро».
«Дядя, – сказал Гримберт, – смело отправляйся к ним на суд и предстань перед королем. Ты сумеешь оправдать себя, так что никто не рискнет тебя арестовать или задержать. Главное – говори смелее. Королева и Леопард тебе сочувствуют».
«Ну вот, – ответил Лис, – значит, все в порядке. А все остальные меня ни капельки не интересуют. Я сумею оправдаться».
Больше они об этом не говорили, а вошли в дом, где сидела Эрмелина в окружении своего потомства. Все поднялись и радостно приветствовали гостя. Гримберт ласковым словом приветствовал свою тетушку и ее детей. Голубей, которых поймал Рейнард, приготовили и подалина ужин. Каждый съел свою долю до последней крошки. И если бы им предложили еще столько же, объедков бы не осталось.
«Милый племянник, – обратился к Барсуку Лис, – как ты нашел моих детишек, Роселя и Рейнардина? Мне кажется, что они делают честь всему нашему роду. Они уже добились изрядных успехов: один может поймать цыпленка, а второй – и молодую курицу. И ныряют отлично, могут добыть и уточку, и чибиса. Я бы уже и посылал их за добычей, но хочу сперва, чтобы они хорошенько усвоили, как не попасться в силки, как обхитрить охотников и удрать от собак. Далеко от дому нельзя уходить, если не изучишь эту науку как следует. Смею надеяться, что со временем они будут добывать для нас самое вкуснейшее и разнообразнейшее мясо. Нам сейчас очень этого не хватает! А как они на меня похожи! Такие же озорники и притворщики – смотрят ласково, а сами зубки точат. Это чтобы подобраться поближе, а потом горло перекусить. Лисы все таковы. А какой у них прыжок! В общем, детишки меня радуют».
«Дядя, – ответил ему Гримберт, – ты по праву можешь гордиться такими детьми, и я буду ими гордиться, потому что они из нашего рода».
«Гримберт, – сказал Лис, – ты весь вспотел, ты устал. Тебе давно пора прилечь и отдохнуть».
«С твоего позволения, дядюшка, я бы с удовольствием».
И вот все они улеглись на соломенную подстилку – Лис, его жена, их дети. Все быстро заснули, но Лис спал плохо. Он вздыхал и думал, как ему лучше оправдаться перед королем.
Рано поутру он оставил замок и вместе с Гримбертом отправился ко двору. Но прежде он простился со своей госпожой Эрмелиной и с детьми.
«Не грустите обо мне понапрасну, – сказал он, – я отправляюсь ко двору с кузеном Гримбертом, а если немного задержусь, не волнуйтесь. Дурных вестей не слушайте. Берегите себя и охраняйте наш замок, а я сделаю так, что все будет хорошо».
«Увы, Рейнард, – отвечала ему жена, – как же ты решился вновь отправиться ко двору? Когда ты был там в последний раз, твоей жизни грозила ужасная опасность. И ты сказал, что никогда больше там не появишься».
«Госпожа моя, – сказал Лис, – в мире не все происходит так, как мы ожидаем. Многие жаждут заполучить то, с чем потом приходится расстаться. Я иду туда не по своей воле, но утешайся тем, что в моем сердце нет страха. Надеюсь, что не задержусь более пяти дней».
С этими словами он покинул дом и вместе с Гримбертом отправился во дворец. Когда они шли лугом, Лис обратился к своему спутнику:
«Послушай, со времени моей последней исповеди я натворил много хитрых козней, и мне хотелось бы, чтобы ты опять выслушал мой рассказ обо всех прегрешениях. По моему наущению с Медведя содрали кусок шкуры, из которой потом сшили для меня котомку, а Волк и его жена лишились своих сапожек. Я совсем заморочил королю голову байками о том, что Волк с Медведем замыслили против него заговор и хотели его убить, отчего он, конечно, впал в ярость и разгневался на них. А они-то этого вовсе не заслуживают. Еще я рассказал королю про богатейший клад, спрятанный в Гюльстерло, от которого, правда, ему не будет пользы, потому что клада-то никакого нет. Потом я повел с собой Барана Беллина и Зайца Киварта, Зайца загрыз, а его голову отдал Барану и велел передать королю. А еще я поймал Кролика, вцепившись ему между ушами, да так, что тот чуть жизни не лишился. Но ему все-таки удалось вырваться и сбежать. Очень уж он прыткий. И у Ворона со мной свои счеты, потому что я проглотил его жену Шарпебек.
Когда я в прошлый раз облегчал перед тобой душу, я совсем позабыл кое-что, и с тех пор это не дает мне покоя. Слушай, я расскажу тебе сейчас еще об одном великом обмане. Однажды прогуливались мы с Волком где-то между Хутхульстом и Эльвердингом, вдруг видим: пасется рыжая Кобыла, а с ней Жеребенок трех месяцев от роду, славненький и жирненький. Изегрим, как всегда, был до смерти голоден и послал меня спросить Кобылу, не продаст ли она своего Жеребенка и сколько за него попросит. Я сделал, как было велено, и пошел к Кобыле. Она сказала, что отдаст Жеребенка за хорошие деньги. А когда я поинтересовался, сколько она хочет, Кобыла ответила, что цена написана у нее на заднем копыте.
„Коли ты учен и грамотен, пойди и сам прочти".
Я сразу смекнул, что к чему, и говорю ей:
„Нет, я грамоте не обучен, да и вообще мне Жеребенок твой не нужен. Это меня Изегрим послал спросить цену".
„Ну что же, – сказала тогда Кобыла, – пусть идет сюда и сам прочитает, что там написано".
Я бросился назад к Изегриму и говорю ему:
„Дядюшка, коли ты хочешь набить свое брюхо, ступай сейчас к Кобыле – она уже ждет тебя – и прочитай, что написано у нее под задним копытом. Тогда узнаешь, сколько стоит Жеребенок. Я бы и сам прочел, но не знаю ни одной буквы, к великому моему огорчению. Я ведь не ходил в школу. Ну как, дядя, купишь ты этого Жеребенка? Ты ведь обучен грамоте?"
„Конечно, племянничек, мне это не составит труда. Ведь я понимаю по-английски, по-французски, по-латыни и по-голландски. Я прошел курс наук в Оксфорде, я слушал лекции достопочтенных докторов и сам дискутировал с ними. Я могу с легкостью прочесть любое научное сочинение. Разумеется, я сейчас же отправляюсь к ней и выясню, какую плату она хочет".
Он велел мне дожидаться его на том же месте, а сам бросился к Кобыле. Когда он спросил, за какую же цену она отдаст своего Жеребенка, она ответила, что сумма проставлена на ее копыте. Тогда Волк попросил разрешения взглянуть, и она приподняла свою заднюю ногу с железной подковой, которая держалась на шести крепких гвоздях, и со всей силы ударила его прямо по голове, да так, что он свалился замертво. Можно было проехать целую милю за то время, что он пролежал без сознания. Оставив раненого Изегрима валяться на траве, Кобыла с Жеребенком пошли прочь. А он лежал, истекая кровью, и завывал как собака. Я тогда подошел к нему и сказал:
„Милый дядюшка, сир Изегрим, как твои дела? Наелся ли ты жеребятины? Твой желудок полон? Почему же ты не отдал моей доли, ведь я сделал все, как ты просил. Твой послеобеденный сон уже закончен? Тогда расскажи мне, умоляю, что же было написано на ее копыте? Проза или стихи? Я просто умираю от любопытства. Наверное, это был хорал? Мне послышалось, как будто ты пел. Ты ведь такой мудрый и ученый, что же там написано?"
„Увы, Рейнард, перестань надо мной насмехаться. Я так пострадал и так изранен, что и самое жестокое сердце могло бы сжалиться надо мной. Эта длинноногая дрянь так ударила меня своим железным копытом, что я думал, моя голова разлетится на куски. А буквы – это, наверное, шесть гвоздей, от которых у меня в черепе остались огромные раны. Не хотелось бы мне больше читать такие надписи"».
«Неужели, любезный дядюшка, все так и было? Не могу не удивляться этому. Потому что знаю тебя как одного из величайших ныне живущих ученых мужей. Выходит, правду люди говорят, будто ученейшие из мужей не всегда самые мудрые и бывает так, что их обманывают и обычные простаки. А все потому, что эти ученые заняты только своей наукой да премудростью, так недолго и с пути сбиться».
«Вот так я ввел Изегрима в величайшее несчастье, и он едва не лишился тогда жизни. Вот, любезный племянник, я рассказал тебе обо всех своих грехах, какие только мог вспомнить. Как-то сложатся мои дела при дворе… Но страха у меня нет, ведь я облегчил душу. Я буду счастлив понести кару, какую ты мне назначишь, и получить от тебя отпущение».
«Да, велики твои прегрешения, – сказал Гримберт, – однако что было, то быльем поросло. Посему отпускаю тебе все твои грехи. Тебе, возможно, еще придется за них страдать, и неизвестно, удастся ли оправдаться. Так что я тебя прощаю. Больше всего тебе, верно, достанется за голову Зайца, которую ты отослал ко двору, да еще за те выдумки, которыми ты потчевал короля. Это тяжкие проступки, дядюшка».
«Подумай сам, любезный племянник, – отвечал ему Лис, – в этом мире все, кто имеет уши, чтобы слышать, и глаза, чтобы видеть, и язык, чтобы говорить, не могут оставаться безгрешными. Точно так же как нельзя лакомиться медом, не испачкав пальцев. И меня порой мучают угрызения совести, ведь Господа и своих собратьев-христиан надобно возлюбить превыше всего, как завещано нам Богом и прописано в Его законе. Но смотри, эти правила противоречат нашей жизни. И стань я в самом деле праведником, все решили бы, что я совсем ума лишился. Иногда, оставшись один, я забываю все свои проказы и грехи, думаю лишь о возвышенном и пребываю в размышлениях о Божьих заповедях и милости. Но проходит время, и жизнь опять берет свое. А на моем пути встречается такое множество камней, что ноги собьешь. И я вижу этих распутных прелатов, богатеев священников – в общем, мир во всей его красе. Плоть торжествует и открывает такое множество соблазнов, что я забываю обо всех своих благих мыслях и намерениях. Я слышу пение и смех, вижу игры и всеобщее веселье. А богатые священники и прелаты проповедуют вовсе не ту жизнь, какую ведут сами. Вот где я обучаюсь лжи и обману, потому что главные лжецы – это господа, лорды, леди и прелаты. Нигде не найдешь ты большего обмана, чем при дворе. И нет таких, кто решился бы сказать господам правду. И мне приходится делать то же самое – лгать и изворачиваться, а иначе меня попросту выставят за дверь. Часто слышал я, как человек начинает говорить правду, а потом все равно собьется на выдумку, чтобы только доказать свою правоту. И доказывает, потому что выдумка всегда выглядит красивее. Ложь и выдумка приходят непрошеными, будто бы по собственной воле, и они ничуть не хуже правды, стоит лишь правильно подать. Так что, милый племянник, людям часто приходится прибегать ко лжи. Правда мешается с выдумкой, а молитва, с проклятиями. И самые слабые и ничтожные из людей тоже стремятся завладеть миром, для чего изобретают искусную ложь и, облачив в прекрасные одежды, выдают за правду. В этом-то и состоит высшая премудрость. И те, кто освоит науку самой искусной и тонкой лжи, кто сможет лгать уверенно и без запинки, вот того-то люди и услышат. Знай, племянничек, именно они достигнут больших высот и будут носить пурпур и горностай, такие всегда побеждают и в гражданском суде, и в церковном и достигают успеха в любом своем начинании.
Но встречаются и другие лгуны, они – птицы невысокого полета и жестоко завидуют тем счастливчикам, что получают от своей лжи большую выгоду. Эти-то другие ведь тоже мастера приврать, поэтому рассчитывают и они получить свой лакомый кусочек. Но их почему-то никто не слушает и никто им не верит. Много попадается таких глупцов и простофиль. Едва только захочет он представить свой рассказ в выгодном свете и изящно завершить свою мысль, как тут же спотыкается и теряет нить рассуждений. И сам уже не может разобраться, о чем же он говорил, и никому не понятно, где начало и где конец, – и, разумеется, все начинают считать его полным дураком и глупцом. И насмехаются над ним. Вот если ты складно рассказываешь от начала и до конца, если читаешь как по писаному, а не заикаешься и не бормочешь что-то невнятно, тогда люди поверят твоей выдумке больше, чем самой правде. Таков уж человек. Не много надо мудрости, чтобы высказать очевидную истину. А хитрые да искусные выдумщики только посмеиваются, выдавая ложь за правду и обман – за истину. Они-то заправляют всем миром, они составляют законы и придумывают такие порядки, о которых добрые люди и слыхом не слыхивали, и приходится человеку смотреть на все это сквозь пальцы. А все для чего? Все ради наживы да ради новых, еще более изощренных выдумок. Вот так, племянничек, от такой мудрости легко может произойти вред и несчастье.
И в пустяках, случается, люди прибегают ко лжи, когда шутят или придумывают разные небылицы. Ведь если кто говорит одну только правду, то немногого он добьется в жизни. Лесть и выдумка необходимы, если хочешь идти вперед. А те, кто всегда говорит правду, встречают многие препятствия на своем пути. Человек лжет, когда есть в том нужда, а после кается и получает прощение. Не согрешишь – не покаешься. И мало таких, кто живет иначе».
«Ну, милый дядюшка, – сказал Гримберт, – как тонко ты во всем разобрался, и ни одна мелочь от тебя не ускользнула! Я чувствую себя рядом с тобой настоящим невежей, потому что нить твоих рассуждений то и дело ускользает от моего понимания. И зачем тебе мое отпущение? Тебе бы самому стать священником, а мы все, бедные овечки, приходили бык тебе на исповедь. Ты так хорошо разбираешься в жизни, что тебя-то, я думаю, никто не обманет».
За этой беседой они пришли ко двору. Лис в глубине души был несколько встревожен, но он тем не менее подавил страх и волнение и смело прошествовал мимо придворных прямо к королю. Гримберт не отставал от него ни на шаг, все время повторяя:
«Не бойся, дядя, гляди веселей! Провидение помогает смельчакам, и иногда один только день значит в жизни больше, нежели целый год».
«Спасибо тебе, племянник, за твои слова, – отвечал ему Лис. – Ты меня очень утешил».
Тогда пошел он вперед, поглядывая исподлобья по сторонам. Одни его спрашивали, зачем он явился сюда. Увидел там Лис и многих из своих родичей, которые, как, например, Бобр или Выдра, вовсе не желали ему добра, да и прочие тоже, которых числом было десять, но я назову их позже. Все-таки были и такие, кто все еще любил его. Лис вышел вперед, бросился ниц перед королем и начал свою речь.
«Разумеется, милый дядя, – отвечал Гримберт, – мое добро, моя жизнь – все в твоем распоряжении».
«Да хранит тебя Бог! – сказал Лис. – Приятно слушать такие речи. Когда-нибудь я отплачу тебе добром за добро».
«Дядя, – сказал Гримберт, – смело отправляйся к ним на суд и предстань перед королем. Ты сумеешь оправдать себя, так что никто не рискнет тебя арестовать или задержать. Главное – говори смелее. Королева и Леопард тебе сочувствуют».
«Ну вот, – ответил Лис, – значит, все в порядке. А все остальные меня ни капельки не интересуют. Я сумею оправдаться».
«Милый племянник, – обратился к Барсуку Лис, – как ты нашел моих детишек, Роселя и Рейнардина? Мне кажется, что они делают честь всему нашему роду. Они уже добились изрядных успехов: один может поймать цыпленка, а второй – и молодую курицу. И ныряют отлично, могут добыть и уточку, и чибиса. Я бы уже и посылал их за добычей, но хочу сперва, чтобы они хорошенько усвоили, как не попасться в силки, как обхитрить охотников и удрать от собак. Далеко от дому нельзя уходить, если не изучишь эту науку как следует. Смею надеяться, что со временем они будут добывать для нас самое вкуснейшее и разнообразнейшее мясо. Нам сейчас очень этого не хватает! А как они на меня похожи! Такие же озорники и притворщики – смотрят ласково, а сами зубки точат. Это чтобы подобраться поближе, а потом горло перекусить. Лисы все таковы. А какой у них прыжок! В общем, детишки меня радуют».
«Дядя, – ответил ему Гримберт, – ты по праву можешь гордиться такими детьми, и я буду ими гордиться, потому что они из нашего рода».
«Гримберт, – сказал Лис, – ты весь вспотел, ты устал. Тебе давно пора прилечь и отдохнуть».
«С твоего позволения, дядюшка, я бы с удовольствием».
И вот все они улеглись на соломенную подстилку – Лис, его жена, их дети. Все быстро заснули, но Лис спал плохо. Он вздыхал и думал, как ему лучше оправдаться перед королем.
Рано поутру он оставил замок и вместе с Гримбертом отправился ко двору. Но прежде он простился со своей госпожой Эрмелиной и с детьми.
«Не грустите обо мне понапрасну, – сказал он, – я отправляюсь ко двору с кузеном Гримбертом, а если немного задержусь, не волнуйтесь. Дурных вестей не слушайте. Берегите себя и охраняйте наш замок, а я сделаю так, что все будет хорошо».
«Увы, Рейнард, – отвечала ему жена, – как же ты решился вновь отправиться ко двору? Когда ты был там в последний раз, твоей жизни грозила ужасная опасность. И ты сказал, что никогда больше там не появишься».
«Госпожа моя, – сказал Лис, – в мире не все происходит так, как мы ожидаем. Многие жаждут заполучить то, с чем потом приходится расстаться. Я иду туда не по своей воле, но утешайся тем, что в моем сердце нет страха. Надеюсь, что не задержусь более пяти дней».
С этими словами он покинул дом и вместе с Гримбертом отправился во дворец. Когда они шли лугом, Лис обратился к своему спутнику:
«Послушай, со времени моей последней исповеди я натворил много хитрых козней, и мне хотелось бы, чтобы ты опять выслушал мой рассказ обо всех прегрешениях. По моему наущению с Медведя содрали кусок шкуры, из которой потом сшили для меня котомку, а Волк и его жена лишились своих сапожек. Я совсем заморочил королю голову байками о том, что Волк с Медведем замыслили против него заговор и хотели его убить, отчего он, конечно, впал в ярость и разгневался на них. А они-то этого вовсе не заслуживают. Еще я рассказал королю про богатейший клад, спрятанный в Гюльстерло, от которого, правда, ему не будет пользы, потому что клада-то никакого нет. Потом я повел с собой Барана Беллина и Зайца Киварта, Зайца загрыз, а его голову отдал Барану и велел передать королю. А еще я поймал Кролика, вцепившись ему между ушами, да так, что тот чуть жизни не лишился. Но ему все-таки удалось вырваться и сбежать. Очень уж он прыткий. И у Ворона со мной свои счеты, потому что я проглотил его жену Шарпебек.
Когда я в прошлый раз облегчал перед тобой душу, я совсем позабыл кое-что, и с тех пор это не дает мне покоя. Слушай, я расскажу тебе сейчас еще об одном великом обмане. Однажды прогуливались мы с Волком где-то между Хутхульстом и Эльвердингом, вдруг видим: пасется рыжая Кобыла, а с ней Жеребенок трех месяцев от роду, славненький и жирненький. Изегрим, как всегда, был до смерти голоден и послал меня спросить Кобылу, не продаст ли она своего Жеребенка и сколько за него попросит. Я сделал, как было велено, и пошел к Кобыле. Она сказала, что отдаст Жеребенка за хорошие деньги. А когда я поинтересовался, сколько она хочет, Кобыла ответила, что цена написана у нее на заднем копыте.
„Коли ты учен и грамотен, пойди и сам прочти".
Я сразу смекнул, что к чему, и говорю ей:
„Нет, я грамоте не обучен, да и вообще мне Жеребенок твой не нужен. Это меня Изегрим послал спросить цену".
„Ну что же, – сказала тогда Кобыла, – пусть идет сюда и сам прочитает, что там написано".
Я бросился назад к Изегриму и говорю ему:
„Дядюшка, коли ты хочешь набить свое брюхо, ступай сейчас к Кобыле – она уже ждет тебя – и прочитай, что написано у нее под задним копытом. Тогда узнаешь, сколько стоит Жеребенок. Я бы и сам прочел, но не знаю ни одной буквы, к великому моему огорчению. Я ведь не ходил в школу. Ну как, дядя, купишь ты этого Жеребенка? Ты ведь обучен грамоте?"
„Конечно, племянничек, мне это не составит труда. Ведь я понимаю по-английски, по-французски, по-латыни и по-голландски. Я прошел курс наук в Оксфорде, я слушал лекции достопочтенных докторов и сам дискутировал с ними. Я могу с легкостью прочесть любое научное сочинение. Разумеется, я сейчас же отправляюсь к ней и выясню, какую плату она хочет".
Он велел мне дожидаться его на том же месте, а сам бросился к Кобыле. Когда он спросил, за какую же цену она отдаст своего Жеребенка, она ответила, что сумма проставлена на ее копыте. Тогда Волк попросил разрешения взглянуть, и она приподняла свою заднюю ногу с железной подковой, которая держалась на шести крепких гвоздях, и со всей силы ударила его прямо по голове, да так, что он свалился замертво. Можно было проехать целую милю за то время, что он пролежал без сознания. Оставив раненого Изегрима валяться на траве, Кобыла с Жеребенком пошли прочь. А он лежал, истекая кровью, и завывал как собака. Я тогда подошел к нему и сказал:
„Милый дядюшка, сир Изегрим, как твои дела? Наелся ли ты жеребятины? Твой желудок полон? Почему же ты не отдал моей доли, ведь я сделал все, как ты просил. Твой послеобеденный сон уже закончен? Тогда расскажи мне, умоляю, что же было написано на ее копыте? Проза или стихи? Я просто умираю от любопытства. Наверное, это был хорал? Мне послышалось, как будто ты пел. Ты ведь такой мудрый и ученый, что же там написано?"
„Увы, Рейнард, перестань надо мной насмехаться. Я так пострадал и так изранен, что и самое жестокое сердце могло бы сжалиться надо мной. Эта длинноногая дрянь так ударила меня своим железным копытом, что я думал, моя голова разлетится на куски. А буквы – это, наверное, шесть гвоздей, от которых у меня в черепе остались огромные раны. Не хотелось бы мне больше читать такие надписи"».
«Неужели, любезный дядюшка, все так и было? Не могу не удивляться этому. Потому что знаю тебя как одного из величайших ныне живущих ученых мужей. Выходит, правду люди говорят, будто ученейшие из мужей не всегда самые мудрые и бывает так, что их обманывают и обычные простаки. А все потому, что эти ученые заняты только своей наукой да премудростью, так недолго и с пути сбиться».
«Вот так я ввел Изегрима в величайшее несчастье, и он едва не лишился тогда жизни. Вот, любезный племянник, я рассказал тебе обо всех своих грехах, какие только мог вспомнить. Как-то сложатся мои дела при дворе… Но страха у меня нет, ведь я облегчил душу. Я буду счастлив понести кару, какую ты мне назначишь, и получить от тебя отпущение».
«Да, велики твои прегрешения, – сказал Гримберт, – однако что было, то быльем поросло. Посему отпускаю тебе все твои грехи. Тебе, возможно, еще придется за них страдать, и неизвестно, удастся ли оправдаться. Так что я тебя прощаю. Больше всего тебе, верно, достанется за голову Зайца, которую ты отослал ко двору, да еще за те выдумки, которыми ты потчевал короля. Это тяжкие проступки, дядюшка».
«Подумай сам, любезный племянник, – отвечал ему Лис, – в этом мире все, кто имеет уши, чтобы слышать, и глаза, чтобы видеть, и язык, чтобы говорить, не могут оставаться безгрешными. Точно так же как нельзя лакомиться медом, не испачкав пальцев. И меня порой мучают угрызения совести, ведь Господа и своих собратьев-христиан надобно возлюбить превыше всего, как завещано нам Богом и прописано в Его законе. Но смотри, эти правила противоречат нашей жизни. И стань я в самом деле праведником, все решили бы, что я совсем ума лишился. Иногда, оставшись один, я забываю все свои проказы и грехи, думаю лишь о возвышенном и пребываю в размышлениях о Божьих заповедях и милости. Но проходит время, и жизнь опять берет свое. А на моем пути встречается такое множество камней, что ноги собьешь. И я вижу этих распутных прелатов, богатеев священников – в общем, мир во всей его красе. Плоть торжествует и открывает такое множество соблазнов, что я забываю обо всех своих благих мыслях и намерениях. Я слышу пение и смех, вижу игры и всеобщее веселье. А богатые священники и прелаты проповедуют вовсе не ту жизнь, какую ведут сами. Вот где я обучаюсь лжи и обману, потому что главные лжецы – это господа, лорды, леди и прелаты. Нигде не найдешь ты большего обмана, чем при дворе. И нет таких, кто решился бы сказать господам правду. И мне приходится делать то же самое – лгать и изворачиваться, а иначе меня попросту выставят за дверь. Часто слышал я, как человек начинает говорить правду, а потом все равно собьется на выдумку, чтобы только доказать свою правоту. И доказывает, потому что выдумка всегда выглядит красивее. Ложь и выдумка приходят непрошеными, будто бы по собственной воле, и они ничуть не хуже правды, стоит лишь правильно подать. Так что, милый племянник, людям часто приходится прибегать ко лжи. Правда мешается с выдумкой, а молитва, с проклятиями. И самые слабые и ничтожные из людей тоже стремятся завладеть миром, для чего изобретают искусную ложь и, облачив в прекрасные одежды, выдают за правду. В этом-то и состоит высшая премудрость. И те, кто освоит науку самой искусной и тонкой лжи, кто сможет лгать уверенно и без запинки, вот того-то люди и услышат. Знай, племянничек, именно они достигнут больших высот и будут носить пурпур и горностай, такие всегда побеждают и в гражданском суде, и в церковном и достигают успеха в любом своем начинании.
Но встречаются и другие лгуны, они – птицы невысокого полета и жестоко завидуют тем счастливчикам, что получают от своей лжи большую выгоду. Эти-то другие ведь тоже мастера приврать, поэтому рассчитывают и они получить свой лакомый кусочек. Но их почему-то никто не слушает и никто им не верит. Много попадается таких глупцов и простофиль. Едва только захочет он представить свой рассказ в выгодном свете и изящно завершить свою мысль, как тут же спотыкается и теряет нить рассуждений. И сам уже не может разобраться, о чем же он говорил, и никому не понятно, где начало и где конец, – и, разумеется, все начинают считать его полным дураком и глупцом. И насмехаются над ним. Вот если ты складно рассказываешь от начала и до конца, если читаешь как по писаному, а не заикаешься и не бормочешь что-то невнятно, тогда люди поверят твоей выдумке больше, чем самой правде. Таков уж человек. Не много надо мудрости, чтобы высказать очевидную истину. А хитрые да искусные выдумщики только посмеиваются, выдавая ложь за правду и обман – за истину. Они-то заправляют всем миром, они составляют законы и придумывают такие порядки, о которых добрые люди и слыхом не слыхивали, и приходится человеку смотреть на все это сквозь пальцы. А все для чего? Все ради наживы да ради новых, еще более изощренных выдумок. Вот так, племянничек, от такой мудрости легко может произойти вред и несчастье.
И в пустяках, случается, люди прибегают ко лжи, когда шутят или придумывают разные небылицы. Ведь если кто говорит одну только правду, то немногого он добьется в жизни. Лесть и выдумка необходимы, если хочешь идти вперед. А те, кто всегда говорит правду, встречают многие препятствия на своем пути. Человек лжет, когда есть в том нужда, а после кается и получает прощение. Не согрешишь – не покаешься. И мало таких, кто живет иначе».
«Ну, милый дядюшка, – сказал Гримберт, – как тонко ты во всем разобрался, и ни одна мелочь от тебя не ускользнула! Я чувствую себя рядом с тобой настоящим невежей, потому что нить твоих рассуждений то и дело ускользает от моего понимания. И зачем тебе мое отпущение? Тебе бы самому стать священником, а мы все, бедные овечки, приходили бык тебе на исповедь. Ты так хорошо разбираешься в жизни, что тебя-то, я думаю, никто не обманет».
За этой беседой они пришли ко двору. Лис в глубине души был несколько встревожен, но он тем не менее подавил страх и волнение и смело прошествовал мимо придворных прямо к королю. Гримберт не отставал от него ни на шаг, все время повторяя:
«Не бойся, дядя, гляди веселей! Провидение помогает смельчакам, и иногда один только день значит в жизни больше, нежели целый год».
«Спасибо тебе, племянник, за твои слова, – отвечал ему Лис. – Ты меня очень утешил».
Тогда пошел он вперед, поглядывая исподлобья по сторонам. Одни его спрашивали, зачем он явился сюда. Увидел там Лис и многих из своих родичей, которые, как, например, Бобр или Выдра, вовсе не желали ему добра, да и прочие тоже, которых числом было десять, но я назову их позже. Все-таки были и такие, кто все еще любил его. Лис вышел вперед, бросился ниц перед королем и начал свою речь.
Как Лис Рейнард оправдывался перед королем
«Господь Всемогущий, от которого ничто не скроется и которому все подвластно, да сохранит милорда короля и миледи королеву и ниспошлет на них Свою милость и мудрость, чтобы они могли отличить правого от виноватого. Ибо часто случается в мире, что наружность и внутренняя сущность вовсе не одно и то же. Пусть сделает Господь так, чтобы все прегрешения человека отпечатывались у него на лбу. И пусть я сам пострадаю, но тогда бы ты, господин мой король, знал обо мне ровно столько, сколько я сам знаю, как я всегда, и днем и ночью, верно служу и пекусь о твоем процветании! А злобные обманщики своими лживыми россказнями все время стараются очернить меня в твоих глазах, дабы лишить меня твоей милости и снисхождения и обвинить меня в великих грехах, к коим я вовсе не причастен. Мне остается лишь кричать „караул" да спасаться от тех, кто так нагло меня оболгал и вверг меня в такую беду. Но я всем сердцем надеюсь, что и ты, милорд, и ты, госпожа королева, столь мудры и проницательны, что не станете верить хитрым измышлениям и коварным выдумкам моих врагов и они не собьют вас с пути своими лживыми речами. А посему, дорогой господин, я взываю к тебе и к твоей мудрости – разберись во всем по праву и по закону, буде то слово или дело, и пусть каждый получит то, что ему причитается по справедливости. И пусть тот, кого признают виновным, понесет должное наказание. Я же без утайки раскрою перед вами свою душу, и каждый увидит, кто я есть на самом деле».
Что ответил Лису король
Все, кто был во дворце, изумились смелым речам Лиса. А король сказал:
«Эй, Рейнард, все знают, что ты искусный враль и льстец, но на сей раз красивые слова тебе не помогут. За все твои бесчинства я намереваюсь тебя повесить. Не стану тянуть волынку и разделаюсь с тобой без промедления, чтобы ты долго не мучился. А свою любовь к нам ты доказал тем, как обошелся с Кроликом и с Вороном Корбантом. И теперь твоя ложь, твои проказы и хитрые измышления привели тебя к смерти. Горшок все идет и идет за водой, а приходит к разбитому корыту. Так вот и твой чугунок уже столько раз нас дурачил, что пора его самого в это корыто».
Лису стало очень страшно от таких слов. И ему захотелось оказаться где-нибудь подальше, к примеру в Кельне. Но потом Лис подумал, что следует выслушать все до конца. И он сказал:
«Милорд король, я рад, что ты дал мне слово. Хотя я и приговорен к смерти, все же ты должен меня выслушать. За все время твоего царствования я много раз давал тебе полезные советы, которые послужили твоей выгоде, и в час испытаний я всегда оставался подле тебя, тогда как прочие звери предпочитали убраться подобру-поздорову. А теперь мои недруги злобно оболгали меня, и я не могу даже оправдаться, – как же мне не жаловаться?! Молю тебя об одном – выслушай мою исповедь! И тогда ты сам разберешься, и все вернется на круги своя. Ведь добрые дела следует помнить. Я вижу перед собой своих родичей и друзей, которые, между тем, не много дадут за мою жизнь. И даже они, милорд король, станут горевать в своем сердце, если ты меня несправедливо накажешь. Ибо тогда ты лишишься самого верного слуги во всех своих владениях. И неужели ты думаешь, милорд король, что, будь я виновен в каком-нибудь преступлении, я пришел бы ко двору, туда, где меня ожидают одни лишь недруги? Нет, господин мой, ни за что на свете, даже за все червонное золото. Ведь я же был свободен и жил себе как хотел. И для чего бы мне приходить сюда? Но Господь милостив, я знаю, что невиновен и чист душой, вот почему я открыто, при свете дня явился к тебе и готов ответить на все претензии и жалобы, какие только можно против меня выдвинуть.
Когда Гримберт мне принес эти вести, мне сделалось так нехорошо, я словно ума лишился и стал метаться, право же, как сумасшедший. И не будь я отлучен от Церкви, я отправился бы тотчас же, без малейшего промедления. А вместо того я пошел в луга и бродил там неприкаянно, не зная, как поступить. И тогда мне повстречался Обезьяна Мартин, мой дядя. Он мудр, он умнее и ученее многих священников. Он девять лет служил адвокатом при епископе из Камерика. Увидев, в какой я печали, дядя сказал мне так:
„Милый кузен, кажется мне, что ты предаешься печали, какая же тому причина? Что тебя расстроило? Когда ты в чем-нибудь виноват, лучше рассказать об этом друзьям. Настоящий друг – бесценная.поддержка. Он поможет советом и примет более верное решение, нежели сам провинившийся. Потому что когда ты виновен, ты столь угнетен сознанием своей вины, что у тебя не хватит сил изыскать средство для спасения. И люди тогда так предаются горю, что совсем теряют способность мыслить разумно".
„Любезный дядюшка, – ответил я ему, – ты совершенно прав. Именно так и случилось со мной. Меня незаслуженно сочли виновным перед тем, кого я считал своим лучшим сердечным другом, перед Кроликом. Он пришел ко мне вчера поутру, когда я сидел около дому и читал молитвы. Он приветствовал меня и сказал, что собирается во дворец. Я тоже с ним поздоровался. И тогда он мне говорит: «Рейнард, я очень голоден, не найдется ли у тебя какой-нибудь еды?» – «Конечно, – ответил я, – у меня еды вдосталь. Подойди-ка поближе». И я дал ему пару булочек со сладким маслом. Была среда, а в этот день я воздерживаюсь от скоромного, к тому же тогда еще был канун Троицы. Ибо тот, кто желает постичь высшую мудрость и жить духовной жизнью в полном согласии с заповедями Господа нашего, должен поститься, приготовляя себя к великим праздникам. Et vos estote parati [15]. И вот я дал ему вкуснейший белый хлеб со сладким маслом, и эта пища, я полагаю, облегчила страдания голодного.
Когда он наелся до отвала, прибежал Росель, мой младшенький, и хотел было собрать крошки. Детишки ведь всегда рады перехватить кусочек-другой. Но едва только он протянул руку, как Кролик ударил его со всего размаху по лицу и разбил ему губу, да так, что тот едва сознания не лишился. Это видел мой старший сын Рейнардин, он стремглав бросился на Кролика и чуть было не откусил ему голову, но я успел вовремя вмешаться и спасти Лапреля. После чего я примерно наказал своего сына, а Кролик поспешил к милорду королю рассказывать, что я чуть его не загрыз. Видишь, дядюшка, как дело было, и вот теперь меня незаслуженно обвиняют, а я даже и не думаю жаловаться.
Потом прилетел Ворон Корбант и стал что-то заунывно кричать. Я спросил, отчего он такой печальный, и он сказал мне, что умерла его жена. Поела она дохлой зайчатины, в которой было полно личинок и червей, и вот эти-то черви и перегрызли ей горло. Я спросил, как же может такое быть, но он не стал объяснять, а полетел своей дорогой. Я же остался где стоял. А теперь он говорит, что это я перегрыз ей горло, но мне ведь даже не подойти к ней: она-то летает по небу, а я хожу по земле. Вот видишь, милый дядюшка, как меня оболгали, и судьба от меня отвернулась. Вероятно, за свои прошлые грехи я так наказан и должен поэтому безропотно сносить все несчастья".
„Послушай, племянник, – сказал мне Мартин, – тебе следует отправляться ко двору и рассказать всю правду".
„Увы, дядя, я не могу этого сделать. На мне лежит папское проклятие, потому что я посоветовал Волку Изегриму покинуть Элмарскую обитель и вернуться к мирской жизни, ведь монашество оказалось для него непосильным. Строгий устав, долгие посты, пение псалмов – все это не по нем. Останься он там еще немного, под угрозой была бы сама его жизнь. И вот я сжалился над ним и, как настоящий друг, помог ему оттуда выбраться, о чем теперь горько сожалею. Ведь он-то постарался на славу, оболгал меня перед королем и сделал так, чтобы меня приговорили к повешению. Вот как он отплатил мне злом за добро. И вот, дядюшка, я в полной растерянности и не знаю, что же предпринять. Я должен отправляться в Рим, чтобы получить отпущение грехов, но тогда пострадают моя жена и детишки. Ведь недруги, из ненависти ко мне, станут их преследовать и чинить им всякие коварства. Я смог бы их защитить, если бы отправился ко двору, чтобы рассказать королю всю правду, но меня тяготит проклятие. С такой ношей я не решаюсь появляться среди добрых христиан. За столь великий грех Господь неминуемо меня покарает".
«Эй, Рейнард, все знают, что ты искусный враль и льстец, но на сей раз красивые слова тебе не помогут. За все твои бесчинства я намереваюсь тебя повесить. Не стану тянуть волынку и разделаюсь с тобой без промедления, чтобы ты долго не мучился. А свою любовь к нам ты доказал тем, как обошелся с Кроликом и с Вороном Корбантом. И теперь твоя ложь, твои проказы и хитрые измышления привели тебя к смерти. Горшок все идет и идет за водой, а приходит к разбитому корыту. Так вот и твой чугунок уже столько раз нас дурачил, что пора его самого в это корыто».
Лису стало очень страшно от таких слов. И ему захотелось оказаться где-нибудь подальше, к примеру в Кельне. Но потом Лис подумал, что следует выслушать все до конца. И он сказал:
«Милорд король, я рад, что ты дал мне слово. Хотя я и приговорен к смерти, все же ты должен меня выслушать. За все время твоего царствования я много раз давал тебе полезные советы, которые послужили твоей выгоде, и в час испытаний я всегда оставался подле тебя, тогда как прочие звери предпочитали убраться подобру-поздорову. А теперь мои недруги злобно оболгали меня, и я не могу даже оправдаться, – как же мне не жаловаться?! Молю тебя об одном – выслушай мою исповедь! И тогда ты сам разберешься, и все вернется на круги своя. Ведь добрые дела следует помнить. Я вижу перед собой своих родичей и друзей, которые, между тем, не много дадут за мою жизнь. И даже они, милорд король, станут горевать в своем сердце, если ты меня несправедливо накажешь. Ибо тогда ты лишишься самого верного слуги во всех своих владениях. И неужели ты думаешь, милорд король, что, будь я виновен в каком-нибудь преступлении, я пришел бы ко двору, туда, где меня ожидают одни лишь недруги? Нет, господин мой, ни за что на свете, даже за все червонное золото. Ведь я же был свободен и жил себе как хотел. И для чего бы мне приходить сюда? Но Господь милостив, я знаю, что невиновен и чист душой, вот почему я открыто, при свете дня явился к тебе и готов ответить на все претензии и жалобы, какие только можно против меня выдвинуть.
Когда Гримберт мне принес эти вести, мне сделалось так нехорошо, я словно ума лишился и стал метаться, право же, как сумасшедший. И не будь я отлучен от Церкви, я отправился бы тотчас же, без малейшего промедления. А вместо того я пошел в луга и бродил там неприкаянно, не зная, как поступить. И тогда мне повстречался Обезьяна Мартин, мой дядя. Он мудр, он умнее и ученее многих священников. Он девять лет служил адвокатом при епископе из Камерика. Увидев, в какой я печали, дядя сказал мне так:
„Милый кузен, кажется мне, что ты предаешься печали, какая же тому причина? Что тебя расстроило? Когда ты в чем-нибудь виноват, лучше рассказать об этом друзьям. Настоящий друг – бесценная.поддержка. Он поможет советом и примет более верное решение, нежели сам провинившийся. Потому что когда ты виновен, ты столь угнетен сознанием своей вины, что у тебя не хватит сил изыскать средство для спасения. И люди тогда так предаются горю, что совсем теряют способность мыслить разумно".
„Любезный дядюшка, – ответил я ему, – ты совершенно прав. Именно так и случилось со мной. Меня незаслуженно сочли виновным перед тем, кого я считал своим лучшим сердечным другом, перед Кроликом. Он пришел ко мне вчера поутру, когда я сидел около дому и читал молитвы. Он приветствовал меня и сказал, что собирается во дворец. Я тоже с ним поздоровался. И тогда он мне говорит: «Рейнард, я очень голоден, не найдется ли у тебя какой-нибудь еды?» – «Конечно, – ответил я, – у меня еды вдосталь. Подойди-ка поближе». И я дал ему пару булочек со сладким маслом. Была среда, а в этот день я воздерживаюсь от скоромного, к тому же тогда еще был канун Троицы. Ибо тот, кто желает постичь высшую мудрость и жить духовной жизнью в полном согласии с заповедями Господа нашего, должен поститься, приготовляя себя к великим праздникам. Et vos estote parati [15]. И вот я дал ему вкуснейший белый хлеб со сладким маслом, и эта пища, я полагаю, облегчила страдания голодного.
Когда он наелся до отвала, прибежал Росель, мой младшенький, и хотел было собрать крошки. Детишки ведь всегда рады перехватить кусочек-другой. Но едва только он протянул руку, как Кролик ударил его со всего размаху по лицу и разбил ему губу, да так, что тот едва сознания не лишился. Это видел мой старший сын Рейнардин, он стремглав бросился на Кролика и чуть было не откусил ему голову, но я успел вовремя вмешаться и спасти Лапреля. После чего я примерно наказал своего сына, а Кролик поспешил к милорду королю рассказывать, что я чуть его не загрыз. Видишь, дядюшка, как дело было, и вот теперь меня незаслуженно обвиняют, а я даже и не думаю жаловаться.
Потом прилетел Ворон Корбант и стал что-то заунывно кричать. Я спросил, отчего он такой печальный, и он сказал мне, что умерла его жена. Поела она дохлой зайчатины, в которой было полно личинок и червей, и вот эти-то черви и перегрызли ей горло. Я спросил, как же может такое быть, но он не стал объяснять, а полетел своей дорогой. Я же остался где стоял. А теперь он говорит, что это я перегрыз ей горло, но мне ведь даже не подойти к ней: она-то летает по небу, а я хожу по земле. Вот видишь, милый дядюшка, как меня оболгали, и судьба от меня отвернулась. Вероятно, за свои прошлые грехи я так наказан и должен поэтому безропотно сносить все несчастья".
„Послушай, племянник, – сказал мне Мартин, – тебе следует отправляться ко двору и рассказать всю правду".
„Увы, дядя, я не могу этого сделать. На мне лежит папское проклятие, потому что я посоветовал Волку Изегриму покинуть Элмарскую обитель и вернуться к мирской жизни, ведь монашество оказалось для него непосильным. Строгий устав, долгие посты, пение псалмов – все это не по нем. Останься он там еще немного, под угрозой была бы сама его жизнь. И вот я сжалился над ним и, как настоящий друг, помог ему оттуда выбраться, о чем теперь горько сожалею. Ведь он-то постарался на славу, оболгал меня перед королем и сделал так, чтобы меня приговорили к повешению. Вот как он отплатил мне злом за добро. И вот, дядюшка, я в полной растерянности и не знаю, что же предпринять. Я должен отправляться в Рим, чтобы получить отпущение грехов, но тогда пострадают моя жена и детишки. Ведь недруги, из ненависти ко мне, станут их преследовать и чинить им всякие коварства. Я смог бы их защитить, если бы отправился ко двору, чтобы рассказать королю всю правду, но меня тяготит проклятие. С такой ношей я не решаюсь появляться среди добрых христиан. За столь великий грех Господь неминуемо меня покарает".