Стаднюк Иван Фотиевич. Война (Книга 1)

   - Мотоцикл ваш? - включился в разговор Карпухин.
   - Мой.
   - Что-то я номера такого у нас не помню.
   - Мы дорожники фронтового подчинения, - пояснил майор. - Мостами занимаемся.
   - Позвольте, что значит "фронтового подчинения"? - удивился Федор Ксенофонтович.
   Майор отвел глаза в сторону, будто смутился, потом посмотрел на телефонистку и, понизив голос, ответил:
   - Ну, в смысле окружного подчинения... Сами понимаете... Штаб округа в любой час может стать штабом фронта. Время такое.
   Федор Ксенофонтович с досадой подумал о том, что майор из дорожного батальона с большей определенностью говорит о близком начале войны, чем говорил командующий округом.
   - Вам что-нибудь известно? - спросил он, требовательно глядя на майора.
   - Нас предупредили, что надо быть готовыми, - уклончиво ответил майор и посмотрел на наручные часы. - Я жду звонка из Белостока от наших. Там, может, уже что-нибудь известно.
   Ни генерал Чумаков, ни полковник Карпухин и в мыслях не могли держать, что перед ними сидел один из множества переодетых немецких диверсантов, заброшенных в приграничные районы. И самое удивительное, что "майор" им почти ничего не врал. Он действительно входил в отряд, который приготовился к диверсиям на дорогах предполагаемого отступления частей Красной Армии как раз в полосе корпуса, который ехал принимать Чумаков. "Майор" действительно ждал звонка из Белостока от своих, ибо до начала войны диверсантам было запрещено вести переговоры по рациям, и, как бы в насмешку над нашей беспечностью, они пока пользовались телефонной связью, взаимопроверяя, как удалась заброска на советскую территорию диверсионных отрядов на разных участках.
   - Крашаны!.. Крашаны!.. - монотонно ворковала за перегородкой телефонистка.
   "Майор" снова посмотрел на часы и сказал то ли со вздохом облегчения, то ли с досадой:
   - Назначенное мне время истекло. Звонка уже не будет. - Затем повернулся к окошку, за которым сидела телефонистка: - Девушка, если ответят Крашаны, спросите, пожалуйста, заодно, есть ли у них связь с Белостоком.
   Телефонистка в это время как раз установила связь.
   - Крашаны?.. Тамарочка, ты? Не спи, миленькая, дай мне линию для военного начальства. - Она с любопытством повела в окошко красивыми глазами на генерала Чумакова. - Соедини, золотце, с "Черепахой"... Что?! На повреждении?.. А Белосток?.. Ясненько.
   Выдернув из гнезд коммутатора шнуры, телефонистка с сожалением посмотрела на военных и, подперев маленьким кулачком нежный подбородок, участливо спросила:
   - Что будем делать? "Черепаха" на повреждении, а с Белостоком тоже почему-то связи нет...
   - Ну и порядки! - с укоризной произнес Федор Ксенофонтович. - Тут колеса дырявят, там линия не работает...
   - Чертовщина какая-то! - сумрачно ответил Карпухин и обратился к телефонистке: - Пожалуйста, продолжайте вызывать "Черепаху".
   - А что с колесами? - заинтересовался "майор", поднимаясь и надевая фуражку.
   Когда Карпухин, не скрывая гнева, объяснил ему, "майор", поразмыслив и как-то оценивающе посмотрев на генерала Чумакова, неуверенно сказал:
   - Я еду в направлении Крашан... Могу, товарищ генерал, вас завезти.
   - А двоих? - ухватился за это предложение полковник Карпухин. Возьмите нас двоих... Как ваша фамилия?
   - Птицын... Не могу двоих, у меня за рулем боец. А коляска, пожалуйста, в вашем распоряжении. - Он посмотрел на генерала выжидающе-настороженными глазами.
   - Нет, это не дело, - Федор Ксенофонтович поморщился и перевел взгляд на Карпухина. - Как, Степан Степанович?.. Явиться в незнакомый штаб среди ночи одному, объясняться...
   - Может, мне смотаться за машиной, - с готовностью предложил Карпухин.
   Чумаков призадумался, затем поднял к глазам руку с часами и ответил:
   - Это займет много времени... Я не думаю, чтобы связь долго отсутствовала.
   Телефонистка, внимательно прислушивавшаяся к разговору военных, снова начала вызывать "Черепаху", а "майор" Птицын, надев фуражку и приложив руку к козырьку, спросил:
   - Разрешите быть свободным, товарищ генерал?
   - Пожалуйста.
   Щелкнув каблуками, "майор" вышел.
   Если б можно было увидеть из освещенной комнаты почты ее крыльцо, окутанное сумраком ночи! На нем в напряженной нерешительности остановился "майор" Птицын, он же Владимир Глинский - бежавший во время гражданской войны за границу отпрыск русского графа. Противоречивые чувства волновали сейчас Глинского. Конечно, недурно было бы привезти в лес, на базу своей абвергруппы, если не генерала, то хоть этого долговязого полковника. Впрочем, нет. Пленные свяжут отряду руки... Можно, конечно, разрядить сейчас в них свой пистолет и успеть скрыться: благо, водитель уже сидел в готовности за рулем мотоцикла...
   Глинский медленно начал спускаться с крыльца. Надо было спешить в лес, где его люди дежурили у включенной рации. Пока не поступил по радио условный сигнал, пока по ту сторону границы в отмеченных на картах деревнях не запылали пожары - знак для начала действий абвергрупп, - было запрещено совершать диверсии или убийства. Иначе события могли сложиться, как в прошлом году во Франции: некоторые группы поспешили начать в тылу французов разрушительную работу, а срок вторжения германских войск был перенесен. И многие поплатились жизнью.
   А может, радисты уже и приняли сигнал, если нарушилась телефонная связь? Глинский оглянулся на светящееся окно. Однако тут же ему подумалось, что дорога на Крашаны все равно будет под контролем диверсантов: никуда генерал не денется.
   Глинский сел в коляску мотоцикла и зло зашипел на водителя - рослого рыжего парня в красноармейской форме:
   - Это ты над колесами их машины поработал?
   - Я.
   - Черт тебя побери! Почему без приказа?
   Генерал Чумаков и полковник Карпухин услышали, как под окнами взревел мотоцикл, затем его клекочущий рокот стал удаляться.
   Федора Ксенофонтовича клонило ко сну, и он откинулся на спинку скамейки, закрыв глаза.
   - Крашаны... Как "Черепаха"?.. Как "Черепаха"? - доносился из-за перегородки мягкий, убаюкивающий голос телефонистки.
   Дрема была хоть и напряженно-чуткой, но в ее сладком тумане потерялось ощущение времени. Генерал Чумаков несколько раз вырывался из вязкого покоя, с трудом открывая глаза, и видел застывшего на табуретке с потухшей папиросой в губах Карпухина: полковник тоже дремал. Трудно сказать, как скоро в этом сонном безвременье послышался шум подъехавшей машины... Хлопнула дверца, затем затопали шаги на ступеньках крыльца почты. Федор Ксенофонтович стряхнул с себя сон и увидел на пороге красноармейца Манджуру.
   - Товарищ генерал, машина готова! - доложил он, и в усталом голосе его прозвучали радость, облегчение и виноватость.
   - Каким образом? - удивился полковник Карпухин, торопливо поднимая упавшую на пол фуражку.
   - Тут недалече шофер из МТС живет, - пояснил Манджура. - Пришлось побеспокоить.
   Генерал Чумаков поднялся и озабоченно спросил:
   - А связи с "Черепахой" так и нет?
   - Даже Крашаны больше не отвечают, - с удивлением и тревогой ответила телефонистка. - Такое впечатление, будто оборвалась линия.
   Простившись с этой милой девушкой, все вышли на крыльцо и увидели, что уличные фонари потушены. Ночь наливалась пепельной бледностью, в которой зачинался рассвет; мирно дремавшие, дома напротив обрели очертания, а сад за изгородью, куда удрал ночью проткнувший колеса человек, уже не был пугающе-таинственным, хотя в глубине его еще теснились сумерки. Пустынная улица, рассекавшая городишко, показалась более широкой, чем ночью, а ее убегавший на восток конец будто утыкался в самую зарю, полыхавшую ярко и безмолвно. Было похоже, что там, по далекому краю неба, прошлись гигантские плуги, оставив за собой кровавые борозды.
   В машину усаживались молча и неторопливо, словно стыдились своей поспешностью напомнить друг другу о беспомощности, которую испытали ночью. Но эту неторопливость будто взялась наверстать эмка. Она побежала по веерной брусчатке с упругой резвостью и вскоре вынесла их за окраинные домики, на ровный грунтовый шлях, простершийся меж седыми от тяжелой росы лугами. Где-то впереди угадывалась речка, ибо луга там раздвинулись еще шире, размашисто открывая простор, над которым светлеющее на западе небо гасило последние звезды.
   Обычно, когда Федору Ксенофонтовичу приходилось впервые ехать по незнакомой земле, он всегда испытывал радость новизны и какого-то открытия для себя, поражаясь неповторимости и многообразию ландшафта и красок. Но сейчас эта радость была вытеснена тревогой, которая родилась, может, еще в Москве или в Минске, но особенно остро прикоснулась к сердцу этой ночью, когда кому-то понадобилось продырявить колеса их машины и когда выяснилось, что нарушена телефонная связь. Тревога эта не позволила сосредоточить мысли на том, с чего он должен будет начать свою деятельность командира механизированного корпуса, хотя свои обязанности, структуру и задачи корпуса Федор Ксенофонтович знал как нельзя лучше, ибо сам принимал участие в их разработке, в практическом и теоретическом их обосновании.
   Механизированный корпус виделся ему как самое подвижное оперативно-тактическое соединение, способное, если учитывать угрозу нападения, намертво удерживать рубежи в оперативной глубине до подхода главных сил армии, наносить стремительные и сокрушительные контрудары по прорвавшимся подвижным группам врага, решать в составе армии задачи прорыва фронта и разгрома противника на всю глубину его обороны. И конечно, самостоятельные действия по открытым флангам и тылам противника и преследование... Но все это в будущем... Все это окажется возможным лишь тогда, когда две танковые и одна механизированная дивизии, составляющие корпус, будут полностью... ну, пусть хотя бы на три четверти, укомплектованы людьми и боевой техникой. Однако и этого еще мало: надо обучить штабы и подразделения, для чего также потребуется время...
   Шофер Манджура выжимал из машины все, что мог, и столбы линии связи, мелькавшие за обочиной, будто отсчитывали скорость, с которой эмка мчалась по дороге. Когда проскочили небольшую рощу, Федор Ксенофонтович не поверил своим глазам: за мостком, что пересекал впереди дорогу, столбы лежали на земле - подпиленные, с разбитыми чашками-изоляторами, с поникшими, порубленными проводами.
   - Вот вам и причина отсутствия связи! - с волнением воскликнул полковник Карпухин. - Чья работа? Надо бы остановиться да посмотреть.
   Но не остановились: и так было ясно, что здесь поработала опытная вражеская рука... И от сознания этого недалекий лес справа уже таил в себе опасность, а пустынность дороги тоже казалась угрожающей. Однако все-таки не хотелось верить, что этот зловещий след - признак войны, что враг уже где-то рядом!
   Выехали на пригорок, и Федор Ксенофонтович вдруг заметил над горизонтом какое-то черное ожерелье. Оно будто неподвижно висело в рассветном небе. И уже не отрывал от него взгляда: догадался - самолеты. Много самолетов.
   - И вон левее тоже летят, - сказал тихо.
   Беспокойно заворочался на заднем сиденье Карпухин. Пригнув голову над передней спинкой, он вглядывался в небо и будто простонал:
   - Немцы... Неужели действительно война?.. Или очередная провокация?..
   - Война, - сумрачно сказал Чумаков. Он теперь видел и слева армаду машин в подрумяненной выси. Еще минута - и передний косяк сверкнул огнями. Это отразились в стеклах кабин лучи восходящего солнца, еще невидимого с земли.
   - А может, наши? - неуверенно высказал предположение Карпухин.
   В груди Федора Ксенофонтовича тоже шевельнулась надежда: вдруг это учения нашей авиации? И он притронулся рукой к локтю Манджуры:
   - Остановитесь.
   Машина замедлила бег и остановилась на обочине. Все вышли на дорогу. Самолеты грохотали уже почти над головами. Высвеченные лучами солнца из-за горизонта, они больше не казались черными. Чернели только кресты в белой обводке на желтоватых крыльях.
   - Идут на Минск, - прошептал генерал Чумаков. - Будем надеяться, что наблюдательные посты не дремлют.
   15
   К Крашанам подъезжали, когда взошло солнце. Небольшой городишко раскинулся в долине за поросшей кустарником неширокой речкой Морошей, которая сейчас была покрыта облачками нежно-голубого, почти прозрачного тумана. Крыши домов на возвышенности за речкой, и их белые стены, и окна, выглядывавшие из густой зелени деревьев, мирно светились и розовели в утренних лучах, и сама зелень тоже будто была облита живым, веселым золотом.
   Справа над Крашанами воткнулся в небо стрельчатый костел, а за ним виднелись здания военного городка. Там же находился и штаб корпуса.
   На предельной скорости машина мчалась по безлюдным улицам. В Крашанах еще никто не знал, как ничего не знали и в военном городке.
   Когда эмка подлетела к шлагбауму, навстречу проворно выбежал сержант с раскосыми глазами - дежурный по контрольно-пропускному пункту. Узнав штабную машину и увидев начальство, он поднял шлагбаум. Эмка проехала под ним и тут же остановилась. Из нее выскочил полковник Карпухин и, не отвечая на приветствие сержанта, кинулся в будку, где был телефон.
   Сидя в машине, Федор Ксенофонтович слышал, как Карпухин взволнованно спрашивал оперативного дежурного, есть ли какие-нибудь приказы, шифровки, распоряжения. Тут же полковник вышел из будки и доложил генералу Чумакову:
   - Проводная связь со штабом армии и штабами дивизий не работает. Рацию забивают непроходимыми помехами. Никаких приказов не поступало.
   - Объявляйте боевую тревогу гарнизону, - распорядился Чумаков.
   Карпухин опять исчез в проходной будке; оттуда стал доноситься его высокий и властный голос. Начальник штаба не только объявлял боевую тревогу, но и приказывал поднять "В ружье!" гарнизонный караул, усилить посты, выслать на линии вооруженных связистов, снабдив их боевыми патронами.
   "Молодец", - одобрительно подумал о Карпухине Федор Ксенофонтович.
   Над военным городком зазвучали, взрывая тишину, резкие сигналы горна, а когда эмка подкатила к зданию штаба, возле казарм уже выстраивались в колонны штабные подразделения, выезжали из гаражей грузовики. Было четыре часа утра.
   От Крашан до границы километров девяносто. И это расстояние поглощало уже сотрясавшие и небо и землю громы войны, которые внезапно обрушились на советские пограничные посты, на полевые биваки саперных и рабочих батальонов в полосе строившихся оборонительных сооружений, на передовые части, располагавшиеся в досягаемости снарядов тяжелой артиллерии. Фашисты напали по всем правилам внезапности. Но в Крашанах об этом еще не было известно, хотя, повинуясь приказу только что прибывшего командира, гарнизон военного городка колоннами быстро уходил из местечка к заранее намеченным местам сбора - в заросшие кустарником овраги над речкой Морошей.
   Генерал Чумаков в сопровождении Карпухина и встретившего их рапортом "никаких происшествий не случилось" оперативного дежурного - сверкающего новенькой формой и начищенными хромовыми сапогами капитана - зашел в кабинет, на дверях которого красовалась табличка: "Командир части". В кабинете увидел двухтумбовый стол, телефонный аппарат на столе, железный шкаф в углу и большую карту Европы на стене.
   "С чего начинать?" - подумал Федор Ксенофонтович.
   Воздух в кабинете был затхлым, и полковник Карпухин подошел к окну, чтобы открыть его. В это время стекла в рамах вдруг тихо и дробно зазвенели: откуда-то издалека докатился приглушенный грохот. Карпухин на мгновение замер с поднятой к окну рукой, потом, щелкнув задвижкой, толчком распахнул рамы, и все услышали грохот отчетливее - уже не протяжный, а сотканный из отдельных взрывов.
   - Боюсь, что бомбят штаб армии, - тихо проговорил Карпухин. - Или аэродром... А зенитчики наши проходят сборы на окружном полигоне под Минском - осваивают новую технику.
   В кабинет вместе с далекими раскатами вливалась свежесть.
   - Связь, Степан Степанович!.. Нужна связь с командующим и с дивизиями! - Генерал Чумаков требовательно, кажется, с мольбой посмотрел на полковника Карпухина, на растерянного оперативного дежурного.
   Карпухин кинулся к стоявшему на столе телефону, а капитан выбежал из кабинета к своим аппаратам.
   - Карту мне с дислокацией! - повелительно крикнул вслед оперативному дежурному Федор Ксенофонтович, видя в окно бегущих с разных сторон к зданию поднятых по тревоге штабных командиров.
   Как же быть? Что ему, генералу Чумакову, делать сейчас, если он даже не успел отдать и довести до сведения командиров дивизий и начальников служб приказ о своем вступлении в должность командира корпуса? Как поступить, если нет никаких указаний из штаба армии, если отсутствует связь с дивизиями? Их штабы, как это было видно на испещренной условными знаками карте, которую ему только сейчас расстелили на столе, находятся на разных расстояниях от штаба корпуса. Механизированная дивизия - на северо-западе в сорока километрах, танковые - чуть ближе. Полки дивизий тоже далеко друг от друга. Не сразу соберешь их в один кулак. Да и получится ли кулак, если все они пребывают в стадии формирования, если в корпусе не насчитаешь и сотни танков. И тем не менее надо что-то предпринимать, хотя ничего конкретного об обстановке не известно. Действительно ли напали немцы? Или только небывалое провокационное вторжение их авиации? Если же напали, то как широк участок вторжения? И с какой целью - провокация или... война?.. В войну верить не хотелось.
   Рассматривая по топографической карте расположение частей и соединений армии, в состав которой входил его корпус, генерал Чумаков обратил внимание на флажок, нанесенный красным карандашом в глубине леса северо-западнее Крашан.
   - Это что, командный пункт корпуса? - с надеждой спросил Федор Ксенофонтович у полковника Карпухина, указывая на карту.
   - Так точно, - ответил Карпухин. - В лесу, северо-западнее Крашан. Там еще не все готово, но линии связи подведены, есть законсервированная рация.
   В это время близко послышались тяжелые, тряхнувшие стены взрывы. Донеслось гудение моторов.
   - Самолеты!.. Немецкие!.. - раздался за окном чей-то осипший голос.
   - Всем покинуть помещение! - приказал генерал Чумаков, быстро складывая карту.
   Из здания штаба торопливо выбегали командиры. Многие - с папками в руках, некоторые, надрываясь, тащили железные ящики с документами. А над военным городком уже разворачивалась группа немецких бомбардировщиков.
   Генерал Чумаков, полковник Карпухин и еще несколько командиров только успели добежать от штаба до небольшого, заросшего деревьями кладбища, примыкавшего к костелу, как послышался свист, такой знакомый Федору Ксенофонтовичу по войне в Испании.
   - Ложись! Бомбы! - скомандовал генерал Чумаков, падая в канаву, окаймляющую кладбище.
   Содрогнулась от ударов пятисоток земля, больно ударили по барабанным перепонкам тяжелые взрывы...
   Прижавшиеся к земле люди не видели, как в дыму и пламени разваливалось штабное здание, рушились казармы, дома, в которых жили семьи командиров.
   Когда самолеты пошли на второй круг, со стороны жилых зданий донесся надрывный женский вопль - безумный, повергающий всех, кто его услышал, в ужас...
   Еще 18 декабря 1940 года в ставке фюрера был утвержден план "Барбаросса" - решительный документ с категоричными формулировками. В нем, в частности, указывалось:
   "Германские вооруженные силы должны быть готовы разбить Советскую Россию в ходе кратковременной кампании еще до того, как будет закончена война против Англии... Основные силы русских сухопутных войск, находящихся в Западной России, должны быть уничтожены в смелых операциях посредством глубокого, быстрого передвижения танковых клиньев. Отступление боеспособных войск противника на широкие просторы русской территории должно быть предотвращено.
   Путем быстрого преследования должна быть достигнута линия, с которой русские военно-воздушные силы будут не в состоянии совершать налеты на имперскую территорию Германии.
   Конечной целью операции является создание заградительного барьера против Азиатской России по общей линии Волга - Архангельск. Таким образом, в случае необходимости последний индустриальный район, оставшийся у русских на Урале, можно будет парализовать с помощью авиации".
   И вот началось... От Черного и до Баренцева моря советская граница содрогнулась от артиллерийских залпов... Первыми под них попали пограничники, 166 дивизий Германии и ее сателлитов первого стратегического эшелона пошли в наступление. Армады бомбардировщиков устремились в глубь советской территории... Враг достиг оперативной и тактической внезапности...
   Основные силы были сосредоточены в группе армий "Центр", перед которой была поставлена задача - неожиданным уничтожающим ударом массированных сил танков, пехоты и авиации расколоть советский фронт стратегической обороны и молниеносным броском выйти к важнейшим центрам Советского Союза. Директивой на осуществление плана "Барбаросса" предписывалось:
   "Группа армий "Центр", сосредоточив свои главные силы на флангах, раскалывает вражеские силы в Белоруссии. Подвижные соединения, наступающие южнее и севернее Минска, своевременно соединяются в районе Смоленска и, таким образом, создают предпосылки для взаимодействия крупных сил подвижных войск с войсками группы армий "Север" с целью уничтожения сил противника, находящихся в Прибалтике и в районе Ленинграда.
   В рамках этой задачи по указаниям командования группы армий "Центр" танковые группы и армии выполняют следующие задачи.
   2-я танковая группа, взаимодействуя с 4-й армией, прорывает вражеские пограничные укрепления в районе Кобрина и севернее и, быстро продвигаясь на Слуцк и Минск, во взаимодействии с 3-й танковой группой, наступающей в районе Минска, создает предпосылки для уничтожения войск противника, находящихся между Белостоком и Минском. Ее дальнейшая задача: в тесном взаимодействии с 3-й танковой группой как можно скорее захватить местность в районе Смоленска и южнее его, воспрепятствовать сосредоточению сил противника в верхнем течении Днепра, сохраняя тем самым группе армий "Центр" свободу действий для выполнения последующих задач.
   3-я танковая группа во взаимодействии с 9-й армией прорывает вражеские пограничные укрепления севернее Гродно, стремительно продвигается в район севернее Минска и во взаимодействии с наступающей с юго-запада на Минск 2-й танковой группой создает предпосылки для уничтожения сил противника, находящихся между Белостоком и Минском. Последующая задача 3-й танковой группы: тесно взаимодействуя со 2-й танковой группой, ускоренными темпами достигнуть района Витебска и севернее, воспрепятствовать сосредоточению сил противника в районе верхнего течения Двины, обеспечив тем самым группе армий свободу действий в выполнении последующих задач.
   4-я армия, нанося главный удар по обе стороны Брест-Литовска, форсирует реку Буг и тем самым открывает дорогу на Минск 2-й танковой группе. Основными силами развивает наступление через реку Шара у Слонима и южнее, используя успех танковых групп, во взаимодействии с 9-й армией уничтожает войска противника, находящиеся между Белостоком и Минском. В дальнейшем эта армия следует за 2-й танковой группой, прикрывая свой фланг со стороны Припятских болот, захватывает переправу через реку Березину между Бобруйском и Борисовом и форсирует реку Днепр между Могилевом и севернее.
   9-я армия во взаимодействии с 3-й танковой группой наносит главный удар северным крылом по группировке противника, расположенной западнее и севернее Гродно, используя успех танковых групп, стремительно продвигается в направлении Лиды, Вильнюса и уничтожает совместно с 4-й армией силы противника, находящиеся между Белостоком и Минском.
   В дальнейшем, следуя за 3-й танковой группой, выходит на реку Западная Двина у Полоцка и юго-восточнее его..."
   Не менее грозные задачи разработали стратеги немецкого генерального штаба группам армий "Юг" и "Север", а также отдельным армиям.
   Группа немецких армий "Юг" получила согласно плану "Барбаросса" задачу наступать усиленным левым флангом в общем направлении на Киев, имея впереди подвижные части; ее общая задача состояла в том, чтобы уничтожить советские войска западнее Днепра и захватить переправы через Днепр в районе Киева и южнее, создав тем самым предпосылки для продолжения операций восточнее Днепра.
   Группе армий "Север" надлежало уничтожить советские войска, действующие в Прибалтике, а захватом портов на Балтийском море, включая Ленинград и Кронштадт, лишить красный флот его баз...
   И еще были взяты на вооружение изуверство, изощренное коварство, обман и жестокость. Целая тайная армия специально подготовленных головорезов, одетая в форму командиров и политработников Красной Армии, советской милиции и войск НКВД, снабженная искусно подделанными документами и деньгами, вооруженная автоматическим оружием, сделанным на германских заводах по советским образцам, была заброшена накануне войны в тылы советских войск. В ее задачу входило уничтожить как можно больше командиров и политработников Красной Армии, вывести из строя к началу боевых действий проводные средства связи, перехватить и уничтожить делегатов связи между вышестоящими и нижестоящими штабами, нарушить электроснабжение, захватить или взорвать мосты и оборонные предприятия, склады боеприпасов и горючего, сеять перед фронтом наступающих немецких войск панику, распускать провокационные слухи, наводить немецкую авиацию на цели, сообщать германскому командованию о перемещении советских войск.