Страница:
Но не все более глубокое проникновение в суть вещей интересовало сейчас Видящего мага. Он находился здесь в кругу магических зеркал с определенной целью, которой собрался достичь, чего бы это ни стоило. Он раз за разом повторял свой Зов и надеялся, что тот будет услышан и принят.
Настала пора, когда на Зов должны откликнуться. Они обязаны прийти!..
Тело Хакмаса не двигалось. Даже дыхание, казалось, исчезло. С трудом можно было различить биение сердца — не больше одного удара в минуту. Он мог сидеть так долго, не нуждаясь ни в пище, ни в воде. Тело мага замерло. Дух мага замер. Только того, кто похож на ледяную глыбу, кто отвлекся и от суеты материального мира, и от бушующего пламени Великой Пустоты, посещают Приходящие.
Они посещают людей слишком редко. Недостаточно быть Первым магом. Недостаточно постичь науки, пробиться сознанием в нижний круг, в астральные чащи и в величественную Великую Пустоту. Нужно нести на себе печать избранности. Нужно идти по пути, который пересекается с путями Приходящих. Тогда они обратят на тебя внимание. Тогда они, придя однажды, вынуждены будут снова прийти на твой Зов.
Хакмаса посещали. Это было давно. Тогда ему было чуть больше двадцати лет, и в магическом ремесле он был подмастерьем. Тогда он впервые ступил на путь отречения от плоти, по которому в дальнейшем идти отказался. Месяц он терзал свое тело, дабы достичь сияющих вершин Прозрачного Сознания. Он учился видеть токи сил, суть предметов, за которую мы ложно принимаем их материальное облачение, учился повелевать энергиями души. На третью неделю к нему пришли. Это было самое потрясающее переживание в его жизни.
Сначала он решил, что ОНИ всего лишь порождение его измученного разума. Но потом понял, что к нему действительно явились Приходящие. «Те, кто приходит на рассвете», как гласит легенда. Они действительно пришли на рассвете, но свет солнца не проникал в закрытую глубокую келью. Что они говорили молодому магу? Хакмас помнил каждое слово. Каждый оттенок смысла. Каждый жест.
— Придет время, и ты освободишь Саамарит, — прогремел «приходящий на рассвете».
— Почему я?
— Это твой путь. Одна из тропинок твоего пути.
— Когда и как?
— Когда все будет очень плохо и ничего уже нельзя будет изменить и спасти, ты освободишь Саамарит. А путь надлежит найти тебе самому…
Хакмас ждал долго. Проходили десятилетия — не лучшие времена в истории Атлантиды. Но у Видящего мага оставалась надежда, ему казалось, что мир атлантов еще не изжил себя. У него была надежда. Но он знал, как важно не спутать обманные надежды на лучшее с истинными надеждами. Мнимую обреченность — с обреченностью истинной. Конец круга — лишь со скрипом его вращения.
Видящий маг посвятил себя раскрытию тайны Саамарита. Он посещал древние хранилища, находил белых и черных колдунов, поднимался в горы и опускался на морское дно, стремясь собрать крупицы знания об амулете амулетов. Знания были рассеяны, многие утрачены навсегда. Но постепенно складывалась какая-то картина.
Сегодня Хакмас знал о Саамарите столько, сколько не знал никто в мире. И главное, он знал, зачем нужен амулет амулетов, откуда он взялся и как ему надлежит дальше вращаться в мире людей. И это знание наполняло его горечью, потому что Саамарит не нужен больше старому миру. Он нужен новому миру, который воцарится на развалинах старого. Осознание этого наполняло Видящего мага скорбью. Но поделать он ничего не мог.
Хакмас вновь и вновь посылал зов. Он готов был просидеть так целую вечность. Он понимал, что час пришел, и ему нужен был совет Приходящих, их поддержка.
Призрачный лиловый свет разлился в пространстве внутри зеркал. Видящий маг открыл глаза. Он возвращался в материальный мир из Великой Пустоты. Снова учился различать запахи, очертания предметов, холод и тепло. Он увидел, что зеркала больше не отражают его лицо. Изображения в зеркалах зажили своей жизнью. Замелькали разноцветные пятна, сливаясь в мимолетные картины. Из глубины возникали горы, ущелья, гигантские пещеры, наполненные странными предметами, кристаллы, источающие сияние. А потом появились лица — человеческие и вместе с тем несколько иные. Лица молодые и старые, с разным цветом кожи, они принадлежали к разным расам. и вместе с тем в них было нечто общее — всеобъемлющее понимание, свет, достичь которых пытались все маги во все века на Земле.
Побежала искра, запахло озоном, над головой Видящего мага в перекрестье зеркал возник алый шар. Теперь Хакмас знал наверняка — Зов услышан.
В зеркале, находящемся прямо перед Видящим магом, было три фигуры в струящихся разноцветных одеяниях. Одна из них подалась вперед и шагнула в помещение из того далекого, неизвестно где находящегося пространства. Это был высокий, с благородными чертами лица безбородый человек. Тот самый, который приходил в прошлый раз. Он не изменился за годы. Приходящие не стареют.
— Ты звал нас? — спросил Приходящий.
— Да, — прошептал Хакмас.
Зачем именно он звал их, объяснять не стал — не стоило. Приходящие и так знали все.
— Ты поступаешь правильно, — произнес пришелец. — Ты верно оценил час. Он пришел. Пора извлечь Саамарит из глубин.
— Конец круга? — спросил Видящий маг.
— Да.
— Поэтому ни один из магов не может проникнуть взором в будущее?
— Это закон. Видение будущего закрывается перед переменами. Так прикрывает человек веками глаза при яркой вспышке — чтобы не ослепнуть.
— Что мне делать с Саамаритом?
— Ничего. Только извлечь, снять проклятие демонов Темной Реальности, замуровавших Саамарит в камень сто веков назад.
— И что дальше?
— Этот мир уйдет. А Саамарит войдет в новый мир.
— И старые души вернутся в новый мир?
— Да. Прошедшие через очистительный огонь. Не помнящие о прошлом.
— Это жестоко.
— Люди сами выбрали свой путь. И прошли по нему до конца. Он кончается тупиком.
— Будет ли новый мир лучше?
— Не знаю. Но он будет.
— Воцарится ли в нем добро?
— Добро? Что за этим словом?.. Отравленные моря, в миг сметенные города, миллионы уничтожаемых в мгновение ока людей — вот каким будет мир.
— Но зачем он нужен?!
— Он будет устремлен вперед. И неизвестно, что ждет его в конце пути. Нынешний же превратился в сухой песок. Атлантида — песочный град, развеивающийся от порыва ветра… Уйдут маги и тайные искусства. Истлеют манускрипты. Обрушатся величественные храмы..
— И от Атлантиды не останется ничего?
— Вскоре каменные топоры и шкуры заменят металл и лен. Дикари будут жить охотой и заново осваивать земледелие, рудное и ткацкое дело. Но из уст в уста будут передаваться легенды и сказания об ушедшем мире. И когда-нибудь вновь откроются глаза высеченного новыми людьми каменного сфинкса, вознесутся пирамиды…
— Значит, мой путь на этом круге завершается тем, что я найду Саамарит?
— Нет. У тебя другое назначение; Тебе надлежит стать Странником.
У Видящего мага перехватило горло. Неземное полное спокойствие, которого он достиг с таким трудом, отступало. В образовавшуюся пустоту бурлящим потоком врывались чувства. Одновременно — смятение, ужас и гордость. Нет ноши тяжелее и почетнее, чем эта.
— Ты откроешь гробницу Саамарита и уйдешь.
— А здесь — погибель, разрушение?
— Да. Судьба.
— Но люди, которые мне доверяют, за которых отвечаю, которых люблю — я буду лишен возможности облегчить их последние страшные мгновения в погибающей Атлантиде?
— Да. Но пусть тебя это не беспокоит. Души, которые связывает любовь, привязанность, ненависть, имеют обыкновения встречаться вновь и вновь в последующих воплощениях… Больше не зови. Ты узнаешь момент, когда уходить.
Фигура начала растворяться. Зеркала тускнеть. Изображения отдаляться, И вскоре, Хакмас видел в них только свое отражение…
РУСЬ. СГОВОР
АТЛАНТИДА. ВИНО С КРОВЬЮ
Настала пора, когда на Зов должны откликнуться. Они обязаны прийти!..
Тело Хакмаса не двигалось. Даже дыхание, казалось, исчезло. С трудом можно было различить биение сердца — не больше одного удара в минуту. Он мог сидеть так долго, не нуждаясь ни в пище, ни в воде. Тело мага замерло. Дух мага замер. Только того, кто похож на ледяную глыбу, кто отвлекся и от суеты материального мира, и от бушующего пламени Великой Пустоты, посещают Приходящие.
Они посещают людей слишком редко. Недостаточно быть Первым магом. Недостаточно постичь науки, пробиться сознанием в нижний круг, в астральные чащи и в величественную Великую Пустоту. Нужно нести на себе печать избранности. Нужно идти по пути, который пересекается с путями Приходящих. Тогда они обратят на тебя внимание. Тогда они, придя однажды, вынуждены будут снова прийти на твой Зов.
Хакмаса посещали. Это было давно. Тогда ему было чуть больше двадцати лет, и в магическом ремесле он был подмастерьем. Тогда он впервые ступил на путь отречения от плоти, по которому в дальнейшем идти отказался. Месяц он терзал свое тело, дабы достичь сияющих вершин Прозрачного Сознания. Он учился видеть токи сил, суть предметов, за которую мы ложно принимаем их материальное облачение, учился повелевать энергиями души. На третью неделю к нему пришли. Это было самое потрясающее переживание в его жизни.
Сначала он решил, что ОНИ всего лишь порождение его измученного разума. Но потом понял, что к нему действительно явились Приходящие. «Те, кто приходит на рассвете», как гласит легенда. Они действительно пришли на рассвете, но свет солнца не проникал в закрытую глубокую келью. Что они говорили молодому магу? Хакмас помнил каждое слово. Каждый оттенок смысла. Каждый жест.
— Придет время, и ты освободишь Саамарит, — прогремел «приходящий на рассвете».
— Почему я?
— Это твой путь. Одна из тропинок твоего пути.
— Когда и как?
— Когда все будет очень плохо и ничего уже нельзя будет изменить и спасти, ты освободишь Саамарит. А путь надлежит найти тебе самому…
Хакмас ждал долго. Проходили десятилетия — не лучшие времена в истории Атлантиды. Но у Видящего мага оставалась надежда, ему казалось, что мир атлантов еще не изжил себя. У него была надежда. Но он знал, как важно не спутать обманные надежды на лучшее с истинными надеждами. Мнимую обреченность — с обреченностью истинной. Конец круга — лишь со скрипом его вращения.
Видящий маг посвятил себя раскрытию тайны Саамарита. Он посещал древние хранилища, находил белых и черных колдунов, поднимался в горы и опускался на морское дно, стремясь собрать крупицы знания об амулете амулетов. Знания были рассеяны, многие утрачены навсегда. Но постепенно складывалась какая-то картина.
Сегодня Хакмас знал о Саамарите столько, сколько не знал никто в мире. И главное, он знал, зачем нужен амулет амулетов, откуда он взялся и как ему надлежит дальше вращаться в мире людей. И это знание наполняло его горечью, потому что Саамарит не нужен больше старому миру. Он нужен новому миру, который воцарится на развалинах старого. Осознание этого наполняло Видящего мага скорбью. Но поделать он ничего не мог.
Хакмас вновь и вновь посылал зов. Он готов был просидеть так целую вечность. Он понимал, что час пришел, и ему нужен был совет Приходящих, их поддержка.
Призрачный лиловый свет разлился в пространстве внутри зеркал. Видящий маг открыл глаза. Он возвращался в материальный мир из Великой Пустоты. Снова учился различать запахи, очертания предметов, холод и тепло. Он увидел, что зеркала больше не отражают его лицо. Изображения в зеркалах зажили своей жизнью. Замелькали разноцветные пятна, сливаясь в мимолетные картины. Из глубины возникали горы, ущелья, гигантские пещеры, наполненные странными предметами, кристаллы, источающие сияние. А потом появились лица — человеческие и вместе с тем несколько иные. Лица молодые и старые, с разным цветом кожи, они принадлежали к разным расам. и вместе с тем в них было нечто общее — всеобъемлющее понимание, свет, достичь которых пытались все маги во все века на Земле.
Побежала искра, запахло озоном, над головой Видящего мага в перекрестье зеркал возник алый шар. Теперь Хакмас знал наверняка — Зов услышан.
В зеркале, находящемся прямо перед Видящим магом, было три фигуры в струящихся разноцветных одеяниях. Одна из них подалась вперед и шагнула в помещение из того далекого, неизвестно где находящегося пространства. Это был высокий, с благородными чертами лица безбородый человек. Тот самый, который приходил в прошлый раз. Он не изменился за годы. Приходящие не стареют.
— Ты звал нас? — спросил Приходящий.
— Да, — прошептал Хакмас.
Зачем именно он звал их, объяснять не стал — не стоило. Приходящие и так знали все.
— Ты поступаешь правильно, — произнес пришелец. — Ты верно оценил час. Он пришел. Пора извлечь Саамарит из глубин.
— Конец круга? — спросил Видящий маг.
— Да.
— Поэтому ни один из магов не может проникнуть взором в будущее?
— Это закон. Видение будущего закрывается перед переменами. Так прикрывает человек веками глаза при яркой вспышке — чтобы не ослепнуть.
— Что мне делать с Саамаритом?
— Ничего. Только извлечь, снять проклятие демонов Темной Реальности, замуровавших Саамарит в камень сто веков назад.
— И что дальше?
— Этот мир уйдет. А Саамарит войдет в новый мир.
— И старые души вернутся в новый мир?
— Да. Прошедшие через очистительный огонь. Не помнящие о прошлом.
— Это жестоко.
— Люди сами выбрали свой путь. И прошли по нему до конца. Он кончается тупиком.
— Будет ли новый мир лучше?
— Не знаю. Но он будет.
— Воцарится ли в нем добро?
— Добро? Что за этим словом?.. Отравленные моря, в миг сметенные города, миллионы уничтожаемых в мгновение ока людей — вот каким будет мир.
— Но зачем он нужен?!
— Он будет устремлен вперед. И неизвестно, что ждет его в конце пути. Нынешний же превратился в сухой песок. Атлантида — песочный град, развеивающийся от порыва ветра… Уйдут маги и тайные искусства. Истлеют манускрипты. Обрушатся величественные храмы..
— И от Атлантиды не останется ничего?
— Вскоре каменные топоры и шкуры заменят металл и лен. Дикари будут жить охотой и заново осваивать земледелие, рудное и ткацкое дело. Но из уст в уста будут передаваться легенды и сказания об ушедшем мире. И когда-нибудь вновь откроются глаза высеченного новыми людьми каменного сфинкса, вознесутся пирамиды…
— Значит, мой путь на этом круге завершается тем, что я найду Саамарит?
— Нет. У тебя другое назначение; Тебе надлежит стать Странником.
У Видящего мага перехватило горло. Неземное полное спокойствие, которого он достиг с таким трудом, отступало. В образовавшуюся пустоту бурлящим потоком врывались чувства. Одновременно — смятение, ужас и гордость. Нет ноши тяжелее и почетнее, чем эта.
— Ты откроешь гробницу Саамарита и уйдешь.
— А здесь — погибель, разрушение?
— Да. Судьба.
— Но люди, которые мне доверяют, за которых отвечаю, которых люблю — я буду лишен возможности облегчить их последние страшные мгновения в погибающей Атлантиде?
— Да. Но пусть тебя это не беспокоит. Души, которые связывает любовь, привязанность, ненависть, имеют обыкновения встречаться вновь и вновь в последующих воплощениях… Больше не зови. Ты узнаешь момент, когда уходить.
Фигура начала растворяться. Зеркала тускнеть. Изображения отдаляться, И вскоре, Хакмас видел в них только свое отражение…
РУСЬ. СГОВОР
— А ты уверен, что это поможет? — спросил губной староста, уныло теребя длинный ус.
— А почему бы не попробовать, — сказал воевода. — Мы же указом своим, немалые деньги предлагаем тем, кто окажет содействие в поимке шайки Романа Окаянного. Да еще тем его молодчикам, кто придет сам, в грехах покается и поможет нам, прощение обещаем.
— Эх, с разбойниками договор держать, право, грешно. С ними только каленым железом вести разговор можно.
— Где же те, с кем ты железом говорить хочешь? — усмехнулся воевода. Он взял и стал с любовью разглядывать бумагу со своим указом, зачитанным еще вчера в городе.
— Тоже верно, — согласился губной староста, но в его голосе были нотки недовольства.
В дверь постучали, и вошел слегка развязный, но не забывающий исправно кланяться и подлизываться грубой лестью воеводин дьяк Алексашка.
— Воевода, к тебе кабатчик Иосиф просится. Говорит, по делу невиданной важности. А об чем речь держать хочет — не говорит.
— Ох, — губной староста встал и лениво потянулся. — Пойду-ка я, пожалуй. Знаю я этого прохиндея. Все важные и срочные дела у него, это когда ему медный грош не доплатят. За копейку душу вытрясет, до самого Государя дойдет.
— Подожди, мне с ним в одиночку, думаешь, охота говорить? Такой надоедливый. Ежели зазря побеспокоил — устрою я ему, чтоб впредь неповадно было.
— Ладно уж, — вздохнул губной староста, усаживаясь на лавку.
— Алексашка, зови Иосифа, — повелел воевода, садясь на свое начальственное, обитое зеленой парчой кресло.
Кабатчик был какой-то взъерошенный и перепуганный. Забежал в помещение приказной избы, без разговоров упал на колени и начал истово бить поклоны.
— Ты чего это? — спросил удивленный воевода. — Встань-ка, не перед алтарем.
— Выслушай, отец родной. И не казни, а милуй. Хромой Иосиф поднялся, отряхнул на коленях латаные-перелатаные штаны. Несмотря на свои богатства, он всегда ходил в бедной одежде. И не столько из-за скупости — уж даже при ней на хорошую одежду он деньгу бы отстегнул. Просто привык вечно прибедняться, а то и вызывать жалость своим затрапезным внешним видом. Внимательный наблюдатель, присмотревшись в сей момент к нему, увидел бы, что на хитрой морде стоящего на коленях человека страха нет и в помине и что он подобно ярмарочному скомороху старательно изображает страх и благоговение перед двумя властьпридержащими.
— Ну говори, чего там, — недовольно произнес воевода.
— Дело важное. С глазу бы на глаз. Пущай Алексашка уйдет.
— Ты что же, человеку моему не доверяешь? — сурово нахмурился воевода.
— Доверяю, как не доверять. Очень даже людям твоим я доверяю, поэтому даже пою их бесплатно. Но уж слишком разговор важный и для лишних ушей не предназначенный.
— Ладно, Алексашка, ну-ка выдь отсюда. Узнаю, что подслушиваешь, все уши оборву — живо башка твоя на огурец станет похожа.
— Да как можно подслушивать, — глядя на воеводу наивно и честно, воскликнул дьяк и тут же удалился, плотно и аккуратно прикрыв дверь.
— Ну говори, — приказал воевода.
— Значит, так, — начал кабатчик, но губной староста жестом остановил его, на цыпочках подобрался к двери и врезал по ней ногой. Послышался стук, потом вопль боли. В проходе сидел дьяк, держась за лоб.
— Ну все, пороть тебя будем, — устало покачал головой воевода.
— Да я ж ничего… Я случайно…
— Брысь отседова, поганец!
После того как разбирательства с Алексашкой были завершены и в помещении остались лишь трое, кабатчик заявил:
— Поговаривают, что в указе своем ты, воевода, деньгу пообещал тому, кто разбойников поможет изловить.
— Ну, пообещал.
— Денежки-то мне очень кстати пришлись бы. Как раз решил кабак свой подновить, да, может быть, избу хорошую, со светелкой, справить.
— Ты чего мелешь?
Иосиф, примостившийся было скромно на краешке лавки и покорно теребящий дырявую шапку, вдруг опять свалился на колени и со стуком ударился пару раз головой об пол.
— Человек я маленький… Застращали, опутали, как бедную муху паутиной. Если бы эти гады болотные жизни меня не обещали лишить, разве я…
— Да говори ты толком! — раздраженно ударил себя по колену воевода.
Иосиф встал, снова аккуратно отряхнул штаны и ровным серьезным тоном произнес:
— Про разбойников мне кое-что известно. Они меня, неразумного, так запугали, что думали — я их теперь со всеми потрохами. А я чего? Не по доброй воле помогал им. Клянусь, и в мыслях не было делам их черным содействовать. А хотел я токма планы их наиподлейшие выведать и тебе, воевода, передать.
— Ах ты, Иуда искариотская, — развел руками губной староста. — Так ты, оказывается, из разбойников будешь! А я-то думал — кто же злодеям помощь в городе оказывает? А он вот, нате… Так тебя ж пытать надо. На дыбу. Или кнутом из воловьей кожи бить. И на кол потом. Иль утопить. Ну, Иосиф…
— Никак нет, не надо меня топить. Вон, воеводин указ имеется. Меня за то, что я ватагу эту изловить помогу, еще надлежит деньгой пожаловать да забесплатно грехи мои отпустить. Так ведь, воевода?
— Это если действительно поможешь, — ухмыльнулся хитро воевода. — А ежели не поможешь — так я тебе такую отменную казнь удумаю.
— Помогу я вам. Как не помочь. Сейчас ярмарка к концу подошла, большой обоз на Москву ожидается. Разбойники все выпытывали у меня, что за обоз, когда и по какой дороге он направляется. Хотят засаду устроить. Ведь добра там!.. А мне лишь копейки с этого обоза и пообещали. Ох, разбойники они и есть разбойники.
— Ага, — кивнул губной староста. — Так они тебе, продажная твоя душонка, недоплатили.. Ты решил, что с государевой казны поболе поимеешь. Эх, жаль — железо и огонь так и плачут по тебе.
— Да? А кто же разбойников словить поможет? В общем так, я им должен все об обозе том разузнать и помочь, чем могу.
— Оно понятно, — отмахнулся воевода. — Только что нам с того?
— Есть одна задумка, — Иосиф подробно изложил свой план, и воевода что-то одобрительно промычал себе под нос.
— Так-то оно так, — скептически морщась, сказал губной староста. — Только вряд ли туда вся ватага отправится. Как с остальными быть?
— А к остальным я в логово приведу. Я знаю, где оно. Бывать там приходилось.
— Ага, ты и подходы к логову знаешь, — зловеще произнес губной староста. — Не так уж, видать, ты и запуган был. Слушай, воевода, не денег ему выдать, а угольков за голенища сапог. Сам все расскажет.
— Нет, так не пойдет! — возмутился кабатчик.
Воевода, ты же меня хорошо знаешь. Ежели супротив выгоды моей пойдешь, так хоть угли, хоть кол да щипцы — ничего из меня не вытянешь. Умру, а забесплатно говорить не буду!
— Верно, — кивнул воевода. — Этому мерзавцу лучше заплатить.
— Ох, противное разбойниками на мировую идти, вздохнул губной староста. — Ладно, леший с ним…
— А почему бы не попробовать, — сказал воевода. — Мы же указом своим, немалые деньги предлагаем тем, кто окажет содействие в поимке шайки Романа Окаянного. Да еще тем его молодчикам, кто придет сам, в грехах покается и поможет нам, прощение обещаем.
— Эх, с разбойниками договор держать, право, грешно. С ними только каленым железом вести разговор можно.
— Где же те, с кем ты железом говорить хочешь? — усмехнулся воевода. Он взял и стал с любовью разглядывать бумагу со своим указом, зачитанным еще вчера в городе.
— Тоже верно, — согласился губной староста, но в его голосе были нотки недовольства.
В дверь постучали, и вошел слегка развязный, но не забывающий исправно кланяться и подлизываться грубой лестью воеводин дьяк Алексашка.
— Воевода, к тебе кабатчик Иосиф просится. Говорит, по делу невиданной важности. А об чем речь держать хочет — не говорит.
— Ох, — губной староста встал и лениво потянулся. — Пойду-ка я, пожалуй. Знаю я этого прохиндея. Все важные и срочные дела у него, это когда ему медный грош не доплатят. За копейку душу вытрясет, до самого Государя дойдет.
— Подожди, мне с ним в одиночку, думаешь, охота говорить? Такой надоедливый. Ежели зазря побеспокоил — устрою я ему, чтоб впредь неповадно было.
— Ладно уж, — вздохнул губной староста, усаживаясь на лавку.
— Алексашка, зови Иосифа, — повелел воевода, садясь на свое начальственное, обитое зеленой парчой кресло.
Кабатчик был какой-то взъерошенный и перепуганный. Забежал в помещение приказной избы, без разговоров упал на колени и начал истово бить поклоны.
— Ты чего это? — спросил удивленный воевода. — Встань-ка, не перед алтарем.
— Выслушай, отец родной. И не казни, а милуй. Хромой Иосиф поднялся, отряхнул на коленях латаные-перелатаные штаны. Несмотря на свои богатства, он всегда ходил в бедной одежде. И не столько из-за скупости — уж даже при ней на хорошую одежду он деньгу бы отстегнул. Просто привык вечно прибедняться, а то и вызывать жалость своим затрапезным внешним видом. Внимательный наблюдатель, присмотревшись в сей момент к нему, увидел бы, что на хитрой морде стоящего на коленях человека страха нет и в помине и что он подобно ярмарочному скомороху старательно изображает страх и благоговение перед двумя властьпридержащими.
— Ну говори, чего там, — недовольно произнес воевода.
— Дело важное. С глазу бы на глаз. Пущай Алексашка уйдет.
— Ты что же, человеку моему не доверяешь? — сурово нахмурился воевода.
— Доверяю, как не доверять. Очень даже людям твоим я доверяю, поэтому даже пою их бесплатно. Но уж слишком разговор важный и для лишних ушей не предназначенный.
— Ладно, Алексашка, ну-ка выдь отсюда. Узнаю, что подслушиваешь, все уши оборву — живо башка твоя на огурец станет похожа.
— Да как можно подслушивать, — глядя на воеводу наивно и честно, воскликнул дьяк и тут же удалился, плотно и аккуратно прикрыв дверь.
— Ну говори, — приказал воевода.
— Значит, так, — начал кабатчик, но губной староста жестом остановил его, на цыпочках подобрался к двери и врезал по ней ногой. Послышался стук, потом вопль боли. В проходе сидел дьяк, держась за лоб.
— Ну все, пороть тебя будем, — устало покачал головой воевода.
— Да я ж ничего… Я случайно…
— Брысь отседова, поганец!
После того как разбирательства с Алексашкой были завершены и в помещении остались лишь трое, кабатчик заявил:
— Поговаривают, что в указе своем ты, воевода, деньгу пообещал тому, кто разбойников поможет изловить.
— Ну, пообещал.
— Денежки-то мне очень кстати пришлись бы. Как раз решил кабак свой подновить, да, может быть, избу хорошую, со светелкой, справить.
— Ты чего мелешь?
Иосиф, примостившийся было скромно на краешке лавки и покорно теребящий дырявую шапку, вдруг опять свалился на колени и со стуком ударился пару раз головой об пол.
— Человек я маленький… Застращали, опутали, как бедную муху паутиной. Если бы эти гады болотные жизни меня не обещали лишить, разве я…
— Да говори ты толком! — раздраженно ударил себя по колену воевода.
Иосиф встал, снова аккуратно отряхнул штаны и ровным серьезным тоном произнес:
— Про разбойников мне кое-что известно. Они меня, неразумного, так запугали, что думали — я их теперь со всеми потрохами. А я чего? Не по доброй воле помогал им. Клянусь, и в мыслях не было делам их черным содействовать. А хотел я токма планы их наиподлейшие выведать и тебе, воевода, передать.
— Ах ты, Иуда искариотская, — развел руками губной староста. — Так ты, оказывается, из разбойников будешь! А я-то думал — кто же злодеям помощь в городе оказывает? А он вот, нате… Так тебя ж пытать надо. На дыбу. Или кнутом из воловьей кожи бить. И на кол потом. Иль утопить. Ну, Иосиф…
— Никак нет, не надо меня топить. Вон, воеводин указ имеется. Меня за то, что я ватагу эту изловить помогу, еще надлежит деньгой пожаловать да забесплатно грехи мои отпустить. Так ведь, воевода?
— Это если действительно поможешь, — ухмыльнулся хитро воевода. — А ежели не поможешь — так я тебе такую отменную казнь удумаю.
— Помогу я вам. Как не помочь. Сейчас ярмарка к концу подошла, большой обоз на Москву ожидается. Разбойники все выпытывали у меня, что за обоз, когда и по какой дороге он направляется. Хотят засаду устроить. Ведь добра там!.. А мне лишь копейки с этого обоза и пообещали. Ох, разбойники они и есть разбойники.
— Ага, — кивнул губной староста. — Так они тебе, продажная твоя душонка, недоплатили.. Ты решил, что с государевой казны поболе поимеешь. Эх, жаль — железо и огонь так и плачут по тебе.
— Да? А кто же разбойников словить поможет? В общем так, я им должен все об обозе том разузнать и помочь, чем могу.
— Оно понятно, — отмахнулся воевода. — Только что нам с того?
— Есть одна задумка, — Иосиф подробно изложил свой план, и воевода что-то одобрительно промычал себе под нос.
— Так-то оно так, — скептически морщась, сказал губной староста. — Только вряд ли туда вся ватага отправится. Как с остальными быть?
— А к остальным я в логово приведу. Я знаю, где оно. Бывать там приходилось.
— Ага, ты и подходы к логову знаешь, — зловеще произнес губной староста. — Не так уж, видать, ты и запуган был. Слушай, воевода, не денег ему выдать, а угольков за голенища сапог. Сам все расскажет.
— Нет, так не пойдет! — возмутился кабатчик.
Воевода, ты же меня хорошо знаешь. Ежели супротив выгоды моей пойдешь, так хоть угли, хоть кол да щипцы — ничего из меня не вытянешь. Умру, а забесплатно говорить не буду!
— Верно, — кивнул воевода. — Этому мерзавцу лучше заплатить.
— Ох, противное разбойниками на мировую идти, вздохнул губной староста. — Ладно, леший с ним…
АТЛАНТИДА. ВИНО С КРОВЬЮ
Величественные белые башни города Венцина — драгоценного камня Империи — возвышались на высоком морском берегу. Они видели немало. Множество войск стояло под ними. Осаждали город чернокожие варвары. И войска мятежного принца Кабуцея Кровавого. И гвардия императора Батульбаса Деревянного. И небольшое, но наделенное темной мощью войско Черных магов долины двух рек. И дикая, огромная армия бунтующих рабов с Севера. Стреляли по этим стенам огнеплюйки, били в металлические ворота тараны, реяли хищными птицами в небе крылатые машины. Висели шары пришельцев с неба. Чаще город выстаивал, укрепляя славу его жителей, как непокорных и сильных, способных на жертву людей. Реже захватчики врывались в город, и тогда долго не смолкали крики женщин, звон награбленного золота и свист рубящих головы мечей. Но потом как-то получалось, что захватчики уходили или их изгоняли, и город опять начинал жить своей жизнью. До очередного нашествия. На этот раз под стенами стояло дикое войско Бешеного Вацвласа — старейшины десяти родов Свободных Матийских островов. Попытка штурма не удалась. Гарнизон отбил атаку. И уже три дня длились переговоры.
Несмотря на звание старейшины, Вацвласу было не больше тридцати лет. По виду он был типичный матиец — звероподобный здоровяк с волосатыми руками и гривой спутавшихся, нечесаных волос. Он стоял, скрестив руки на груди, и глядел на белые величественные стены города, на высокие крыши и башни домов и храмов, на которых играло красными оттенками заходящее Солнце. Старейшина мечтал об этом городе до дрожи в коленках. У него начинала кружиться голова, когда он представлял себя его хозяином. Быть властителем пятнадцати островов, на которых редко найдешь что-то больше убогой деревеньки, и столичный город — просто помойка по сравнению даже с самым бедном кварталом Венцина — разве это соответствовало сжигающему вождя пламени честолюбия? Он привык, что его необузданные желания всегда реализуются. Он хотел стать старейшиной — через обман, кровь и подкуп он стал им. Он хотел добиться независимости от Империи — он получил ее. Он хотел получить Венцин — и не сегодня — завтра город падет к его ногам. Вот только сдерживают белые стены и красные, с барельефами крылатых котов ворота.
— Они сдадутся, — уверенно произнес Бешеный. — У атлантов жидкая кровь. Она хороша лишь для того, чтобы разбавлять ею вино.
— Мы попробуем вино с кровью венцинцев, — угодливо произнес Одноухий Пар — первый помощник старейшины.
— Мы еще попробуем вино с кровью всех жителей Атлантиды. — Бешеный захохотал и хлопнул себя по груди. — Клянусь предками, через год Император будет иметь власть только в Перполисе.
— Император не сможет распорядиться и Перполисом, как не может распорядиться Империей, — заметил Одноухий.
— Бывшие провинции самого его обложат данью. А еще через год в Перполисе будем мы… У них не только жидкая кровь. Атланты любят золото. И выстилают им путь в могилы собственному народу. Честь рода, племени их не волнует. Для них есть только золото.
— И мы будем пить вино с их кровью. У матийцев был обычай — на пирах после побед они разбавляли вино кровью своих врагов.
— Вино с кровью, — повторил Бешеный, улыбнулся, оскалив черные кривые зубы, повернулся и прошел в шатер. Там он растянулся на подушках, отхлебнул из кубка, а второй кубок с вином протянул своему советнику.
— Пей, Пар.
— Божественный напиток! — Одноухий отхлебнул питье, глоток которого мог бы без труда сшибить с ног и лошадь.
Предаться пьянству им не дали. В палатку прошел стражник и сказал:
— Поймали лазутчика.
— Ну так веди его сюда! — закричал Бешеный. — Хоть какой-то интерес от этого бесполезного вечера!
— Я вырву его сердце! — захохотал Одноухий. Он не врал. Время от времени он позволял себе расслабиться подобным образом. Благо пленных они брали в последнее время немало и о вежливом обращении с ними не заботились.
Ноги тщедушного, похожего на собачонку человечка волоклись по полу. Двое дюжих стражников бросили его к ногам старейшины. Лазутчика уже успели основательно отделать — по губе стекала струйка крови, глаз был подбит, а ухо неестественно вывернуто. Но били не так сильно, на случай, если старейшина решит сам насладиться этим действом. В любом случае судьба лазутчика ждала незавидная. Шпионов здесь варили в кипятке или обрубали им руки и ноги и ждали, пока душа оставит изувеченную оболочку.
— Ты, жалкий пес, пришел за моей жизнью? — спросил Бешеный, выкатывая в ярости глаза. Ноздри его жадно раздувались.
— Я не смел и подумать о таком, мудрый Вацвлас, чья слава обгоняет его и молнией облетает земли Атлантиды.
— Ах, венциане, языки у вас длиннее хлыста моих погонщиков. Но почему-то вы считаете, что они острее наших мечей.
— Я не стремлюсь ввести тебя в заблуждение, ибо ты видишь подобные помыслы сразу. Я пришел с просьбой от уважаемых жителей Венцина. Они просят тебя о помощи, старейшина.
— Помощи? Венциане? Уж не шут ли ты при дворе наместника?
— Мы просим защиты от Императора Атлантиды!
— Что?!
— Мы жаждем освободиться от тираний его глупости. От тирании алчности его наместников. Мы мечтаем о силе и защите. Мы призываем тебя.
— Ты смеешься?
— Нас много. Народ и уважаемые люди ставили перед наместником вопрос, чтобы открыть тебе врата города и прийти тебе на поклон. Но этот подлый кровопийца приказал отрубить голову пятерым просителям. Он призвал держаться до последнего, надеясь на помощь Императора.
— Не будет помощи! — Бешеный ударил ладонью по подушке. — Лучше просите помощи у своих вялых богов!
— Мы говорили то же самое. А он казнил пятерых из нас.
— Что вы предлагаете?
— Мы откроем ворота. И выбросим наместника. За это ты гарантируешь жизнь и сохранность добра тем, кто призвал тебя. И мы были бы благодарны, если бы нам позволили участвовать в управлений городом, конечно,1 под твоим контролем. И если бы отдали нам четверть имущества тех, кто больше всего противился твоей победе, наш правитель!
— А что говорят горожане?
— Большая часть горожан и часть солдат приветствуют тебя с радостью, правитель Островов и нашего города! Они не хотят власти наместника. Не хотят власти Императора.
— Они не хотят ничьей власти, — кивнул Бешеный.
— Часть народа даже согласна принять ваших богов, если это понадобится для установления справедливого правления.
— Нас призывают с нашими богами. Забавно… Я подумаю, — старейшина кивнул своим телохранителям. — Уведите его.
Те невежливо потащили прочь человечка, в них не было и оттенка уважения к новому союзнику.
— Как тебе нравится. Пар? — невесело хмыкнул Бешеный. — Они готовы отдать свой город и свою веру, лишь бы разжиться за счет соседа.
— У них вообще в жилах не кровь. Стыдно разбавлять ею вино удачи.
— Мне не хочется править такими ничтожествами, — задумчиво произнес Бешеный.
— А кто тебя просит ими править? — вкрадчиво произнес Одноухий.
Старейшина удивленно посмотрел на него, а потом обрадованно расхохотался и хлопнул своего помощника по мощному плечу.
— А верно. Зачем мне править ими?
— Они недостойны тебя, — вздохнул Одноухий.
— А они вообще достойны жить?..
Десять лет назад Бешеный стал вождем своего народа. Пять лет назад добился особого положения своих земель в Империи, резкого снижения податей. Постепенно матийцы Вообще перестали платить подати Императору. Наоборот, сами обложили Атлантиду своеобразным налогом. Вернулись к своему любимому занятию — пиратству. Положение островов было таково, что обойти их по дороге в западные провинции было практически невозможно. Так что занятие приносило неплохой доход.
Бешеный несколько лет играл в игру с Империей. Тянулись к нему послы с перечнем претензий, в ответ он наотрез отказывался признавать факты «организованного» пиратства и даже выдавал на блюдах головы «выродков», как он называл их, которые хотят вбить кол в добрые отношения островов и Империи. Вот только головы, как правило, принадлежали тем, кто тяготился правлением Бешеного. Эти заверения были неотделимы от звона золота.
Продажность послов до глубины души поразила Бешеного. В конце концов многие приближенные Императора Атлантиды просто стали получать свою долю с морских разбоев. Но Бешеный не был бы прозван Бешеным, если бы остановился на этом. Под разглагольствования о притеснениях матийцев в Империи он начал захватывать прибрежные районы, города. И опять прибывали послы от Императора, и опять сыпались монеты, и опять затягивались переговоры, пока само собой разумеющимся не становилось, что очередной город принадлежит теперь вовсе не Империи, а якобы ее части — Матийским островам. «Плебс не хочет войны. Он нас не поймет», — твердил Император, отказываясь в очередной раз посылать армию на усмирение.
Бешеный наглел все больше. И однажды его рот разинулся так широко, что готов был проглотить Венцин. Шпионы его спровоцировали погромы в кварталах матийцев, живущих в Венцине. И для их спасения армия Бешеного пришла под стены города. Сейчас Бешеный нервничал. Он понимал, что кусок слишком большой и на этот раз все это может не сойти с рук. Каждый день он до боли в глазах всматривался в океанскую гладь, боясь увидеть там паруса флота Атлантов. И не видел их. Значит, не зря надеялся он на нерешительность Императора. Нужно взять побыстрее город. А потом все потонет в очередных дипломатических разбирательствах, золото в который раз сделает свое дело.
Да, прошли те времена, когда Империя заботилась о своих подданных, когда непобедимые легионы атлантов растекались по Матийским островам и учиняли там разгром, призывали к ответу пиратов — одних прибивали к воротам их домов, других угоняли в рабство. Раньше матийцы боялись Атлантиду. Сотни лет у них и в мыслях не было вступить с ней в открытую борьбу. Бешеный иногда задумывался, что и сегодня легионы атлантов могли бы без труда покорить и его, и его подданных, и тогда он на брюхе приполз бы к трону, принес бы дань и пообещал бы впредь исполнять указы и законы и не тиранить торговцев, униженно услаждал бы уши Императора самой сладкой лестью и боялся бы грозного взора, поскольку настоящие правители не падки на лесть. Но нет теперь в Атлантиде Императора. Есть жалкий и властолюбивый кровавый червяк, способный перешагнуть через трупы подданных на пути к власти и не способный хоть что-то сделать, получив эту власть. Есть плебс, забывший о былом величии и не годный ни на что, кроме как наслаждаться пошлыми и кровавыми зрелищами и ненавидеть друг друга. Бешеный смутно догадывался, что мир атлантов исчерпал себя. Не будет больше ни взлетов духа, ни сильных властителей — ничего. Вот только не способен был завершить, додумать эту мысль, понять, что не будет вскоре и самого Бешеного с его кровавыми дикими соплеменниками. Кончается не только Империя. Кончается здесь все.
Несмотря на звание старейшины, Вацвласу было не больше тридцати лет. По виду он был типичный матиец — звероподобный здоровяк с волосатыми руками и гривой спутавшихся, нечесаных волос. Он стоял, скрестив руки на груди, и глядел на белые величественные стены города, на высокие крыши и башни домов и храмов, на которых играло красными оттенками заходящее Солнце. Старейшина мечтал об этом городе до дрожи в коленках. У него начинала кружиться голова, когда он представлял себя его хозяином. Быть властителем пятнадцати островов, на которых редко найдешь что-то больше убогой деревеньки, и столичный город — просто помойка по сравнению даже с самым бедном кварталом Венцина — разве это соответствовало сжигающему вождя пламени честолюбия? Он привык, что его необузданные желания всегда реализуются. Он хотел стать старейшиной — через обман, кровь и подкуп он стал им. Он хотел добиться независимости от Империи — он получил ее. Он хотел получить Венцин — и не сегодня — завтра город падет к его ногам. Вот только сдерживают белые стены и красные, с барельефами крылатых котов ворота.
— Они сдадутся, — уверенно произнес Бешеный. — У атлантов жидкая кровь. Она хороша лишь для того, чтобы разбавлять ею вино.
— Мы попробуем вино с кровью венцинцев, — угодливо произнес Одноухий Пар — первый помощник старейшины.
— Мы еще попробуем вино с кровью всех жителей Атлантиды. — Бешеный захохотал и хлопнул себя по груди. — Клянусь предками, через год Император будет иметь власть только в Перполисе.
— Император не сможет распорядиться и Перполисом, как не может распорядиться Империей, — заметил Одноухий.
— Бывшие провинции самого его обложат данью. А еще через год в Перполисе будем мы… У них не только жидкая кровь. Атланты любят золото. И выстилают им путь в могилы собственному народу. Честь рода, племени их не волнует. Для них есть только золото.
— И мы будем пить вино с их кровью. У матийцев был обычай — на пирах после побед они разбавляли вино кровью своих врагов.
— Вино с кровью, — повторил Бешеный, улыбнулся, оскалив черные кривые зубы, повернулся и прошел в шатер. Там он растянулся на подушках, отхлебнул из кубка, а второй кубок с вином протянул своему советнику.
— Пей, Пар.
— Божественный напиток! — Одноухий отхлебнул питье, глоток которого мог бы без труда сшибить с ног и лошадь.
Предаться пьянству им не дали. В палатку прошел стражник и сказал:
— Поймали лазутчика.
— Ну так веди его сюда! — закричал Бешеный. — Хоть какой-то интерес от этого бесполезного вечера!
— Я вырву его сердце! — захохотал Одноухий. Он не врал. Время от времени он позволял себе расслабиться подобным образом. Благо пленных они брали в последнее время немало и о вежливом обращении с ними не заботились.
Ноги тщедушного, похожего на собачонку человечка волоклись по полу. Двое дюжих стражников бросили его к ногам старейшины. Лазутчика уже успели основательно отделать — по губе стекала струйка крови, глаз был подбит, а ухо неестественно вывернуто. Но били не так сильно, на случай, если старейшина решит сам насладиться этим действом. В любом случае судьба лазутчика ждала незавидная. Шпионов здесь варили в кипятке или обрубали им руки и ноги и ждали, пока душа оставит изувеченную оболочку.
— Ты, жалкий пес, пришел за моей жизнью? — спросил Бешеный, выкатывая в ярости глаза. Ноздри его жадно раздувались.
— Я не смел и подумать о таком, мудрый Вацвлас, чья слава обгоняет его и молнией облетает земли Атлантиды.
— Ах, венциане, языки у вас длиннее хлыста моих погонщиков. Но почему-то вы считаете, что они острее наших мечей.
— Я не стремлюсь ввести тебя в заблуждение, ибо ты видишь подобные помыслы сразу. Я пришел с просьбой от уважаемых жителей Венцина. Они просят тебя о помощи, старейшина.
— Помощи? Венциане? Уж не шут ли ты при дворе наместника?
— Мы просим защиты от Императора Атлантиды!
— Что?!
— Мы жаждем освободиться от тираний его глупости. От тирании алчности его наместников. Мы мечтаем о силе и защите. Мы призываем тебя.
— Ты смеешься?
— Нас много. Народ и уважаемые люди ставили перед наместником вопрос, чтобы открыть тебе врата города и прийти тебе на поклон. Но этот подлый кровопийца приказал отрубить голову пятерым просителям. Он призвал держаться до последнего, надеясь на помощь Императора.
— Не будет помощи! — Бешеный ударил ладонью по подушке. — Лучше просите помощи у своих вялых богов!
— Мы говорили то же самое. А он казнил пятерых из нас.
— Что вы предлагаете?
— Мы откроем ворота. И выбросим наместника. За это ты гарантируешь жизнь и сохранность добра тем, кто призвал тебя. И мы были бы благодарны, если бы нам позволили участвовать в управлений городом, конечно,1 под твоим контролем. И если бы отдали нам четверть имущества тех, кто больше всего противился твоей победе, наш правитель!
— А что говорят горожане?
— Большая часть горожан и часть солдат приветствуют тебя с радостью, правитель Островов и нашего города! Они не хотят власти наместника. Не хотят власти Императора.
— Они не хотят ничьей власти, — кивнул Бешеный.
— Часть народа даже согласна принять ваших богов, если это понадобится для установления справедливого правления.
— Нас призывают с нашими богами. Забавно… Я подумаю, — старейшина кивнул своим телохранителям. — Уведите его.
Те невежливо потащили прочь человечка, в них не было и оттенка уважения к новому союзнику.
— Как тебе нравится. Пар? — невесело хмыкнул Бешеный. — Они готовы отдать свой город и свою веру, лишь бы разжиться за счет соседа.
— У них вообще в жилах не кровь. Стыдно разбавлять ею вино удачи.
— Мне не хочется править такими ничтожествами, — задумчиво произнес Бешеный.
— А кто тебя просит ими править? — вкрадчиво произнес Одноухий.
Старейшина удивленно посмотрел на него, а потом обрадованно расхохотался и хлопнул своего помощника по мощному плечу.
— А верно. Зачем мне править ими?
— Они недостойны тебя, — вздохнул Одноухий.
— А они вообще достойны жить?..
Десять лет назад Бешеный стал вождем своего народа. Пять лет назад добился особого положения своих земель в Империи, резкого снижения податей. Постепенно матийцы Вообще перестали платить подати Императору. Наоборот, сами обложили Атлантиду своеобразным налогом. Вернулись к своему любимому занятию — пиратству. Положение островов было таково, что обойти их по дороге в западные провинции было практически невозможно. Так что занятие приносило неплохой доход.
Бешеный несколько лет играл в игру с Империей. Тянулись к нему послы с перечнем претензий, в ответ он наотрез отказывался признавать факты «организованного» пиратства и даже выдавал на блюдах головы «выродков», как он называл их, которые хотят вбить кол в добрые отношения островов и Империи. Вот только головы, как правило, принадлежали тем, кто тяготился правлением Бешеного. Эти заверения были неотделимы от звона золота.
Продажность послов до глубины души поразила Бешеного. В конце концов многие приближенные Императора Атлантиды просто стали получать свою долю с морских разбоев. Но Бешеный не был бы прозван Бешеным, если бы остановился на этом. Под разглагольствования о притеснениях матийцев в Империи он начал захватывать прибрежные районы, города. И опять прибывали послы от Императора, и опять сыпались монеты, и опять затягивались переговоры, пока само собой разумеющимся не становилось, что очередной город принадлежит теперь вовсе не Империи, а якобы ее части — Матийским островам. «Плебс не хочет войны. Он нас не поймет», — твердил Император, отказываясь в очередной раз посылать армию на усмирение.
Бешеный наглел все больше. И однажды его рот разинулся так широко, что готов был проглотить Венцин. Шпионы его спровоцировали погромы в кварталах матийцев, живущих в Венцине. И для их спасения армия Бешеного пришла под стены города. Сейчас Бешеный нервничал. Он понимал, что кусок слишком большой и на этот раз все это может не сойти с рук. Каждый день он до боли в глазах всматривался в океанскую гладь, боясь увидеть там паруса флота Атлантов. И не видел их. Значит, не зря надеялся он на нерешительность Императора. Нужно взять побыстрее город. А потом все потонет в очередных дипломатических разбирательствах, золото в который раз сделает свое дело.
Да, прошли те времена, когда Империя заботилась о своих подданных, когда непобедимые легионы атлантов растекались по Матийским островам и учиняли там разгром, призывали к ответу пиратов — одних прибивали к воротам их домов, других угоняли в рабство. Раньше матийцы боялись Атлантиду. Сотни лет у них и в мыслях не было вступить с ней в открытую борьбу. Бешеный иногда задумывался, что и сегодня легионы атлантов могли бы без труда покорить и его, и его подданных, и тогда он на брюхе приполз бы к трону, принес бы дань и пообещал бы впредь исполнять указы и законы и не тиранить торговцев, униженно услаждал бы уши Императора самой сладкой лестью и боялся бы грозного взора, поскольку настоящие правители не падки на лесть. Но нет теперь в Атлантиде Императора. Есть жалкий и властолюбивый кровавый червяк, способный перешагнуть через трупы подданных на пути к власти и не способный хоть что-то сделать, получив эту власть. Есть плебс, забывший о былом величии и не годный ни на что, кроме как наслаждаться пошлыми и кровавыми зрелищами и ненавидеть друг друга. Бешеный смутно догадывался, что мир атлантов исчерпал себя. Не будет больше ни взлетов духа, ни сильных властителей — ничего. Вот только не способен был завершить, додумать эту мысль, понять, что не будет вскоре и самого Бешеного с его кровавыми дикими соплеменниками. Кончается не только Империя. Кончается здесь все.