Стампас Октавиан. Древо Жизора (Тамплиеры - 4)

   Великодушие смягчало сердца, и многие, приняв крест, добровольно вступили в войско Ришара, чтобы вместе с ним побыстрее усмирить южные владения. Остальные разъехались по домам и стали ждать часа, когда надо будет отправляться в Святую Землю. Лишь горстка особо люто ненавидящих Ришара безумцев предпочла галеры.
   Двигаясь дальше на юг, принц Львиное Сердце покорял один город за другим и всюду превращал плененных повстанцев в будущих крестоносцев. Наконец, дойдя до Тулузы, он осадил город могущественного Раймона и довольно быстро овладел им, несмотря на требования Филиппа-Августа оставить столицу провансальской поэзии в покое. Ришар чувствовал себя уже настолько сильным, что счел возможным стать полностью независимым и от отца, и от любимого друга. Это был год его величайшей славы, затмившей славу всех современных ему полководцев. Даже в Леванте о Ришаре Львиное Сердце говорили больше, чем о самом Саладине, тем более, что покоритель Иерусалимского королевства вдруг выронил бразды успеха, потерпел целый ряд поражений и не сумел овладеть ни Тиром, ни Триполи, ни Антиохией. "Э, да его можно одолеть, - заговорили согнанные на побережье Ливана и западной Сирии крестоносцы. - Достаточно только дождаться, когда Ришар Кёрдельон приведет сюда своих непобедимых рыцарей".
   А Ришар, тем временем, страдал из-за того, что не может оставить свои междоусобицы и приступить к исполнению священного обета. Болезнь, резко начавшая отступать после принятия креста и обливания крещенской водицей, вновь навалилась на него. После первого Жизорского съезда прыщи, будто по мановению волшебной палочки, с каждым днем исчезали и исчезали, покуда не растворились полностью, и принц воспрянул духом. Вскоре после того, как во время второго съезда было срублено древо Жизора, вновь появилась сыпь, и это все больше походило на Божье наказание. Когда, одержав победу в битве под Тайльбуром, Ришар совершил столь великодушный поступок по отношению к пленным, прыщи опять начали таять, и чем больше побежденных повстанцев принимало обет вступить в крестоносное воинство, тем больше отступала лихорадка. К концу осени, когда пала Тулуза, а Ришар, Филипп-Август и Генри вновь съехались вместе для мирных переговоров, на сей раз в Бонмулен, прыщи оставались только под мышками и в паху.
   Этот съезд, увы, окончился столь же недружелюбно, как и последний у жизорского вяза, разве что никакого сражения не произошло. Филипп требовал, чтобы Генри признал Ришара полноправным властелином Пуату, Турени, Анжу и Мэна, но тогда бы все золото Луары целиком оказалось у него в руках, а Генри не мог этого допустить. Он гневался и упрямо твердил:
   - Если я своей рукой отдам ему этот кусок пирога, значит не здоров мой рассудок, и меня следует посадить на цепь.
   В конце концов Ришар воскликнул:
   - Ваше величество, отец родной, многие говорили мне о той неизбывной ненависти, которую вы ко мне питаете. Я не верил и часто своею рукой побивал этих доброжелателей, считая их сплетниками и клеветниками. Но теперь вижу, что они были правы. - Он отвернулся от Генри, встал на колени перед Филиппом-Августом и, сложив молитвенно руки, произнес:
   - Отныне объявляю себя вассалом короля Франции, если он поможет мне отстоять мои права на Нормандию, Анжу, Мэн, Берри, Пуату и Тулузу. Государь Филипп-Август, примите омаж от принца Ришара, прозванного в народе Львиным Сердцем!
   Генри почувствовал, как сердце его повисло на ниточке. Он тотчас раскаялся, что был упрям по отношению к притязаниям сына. Глядя на то, как Ришар приносит омаж королю Франции, он испытывал столь страшную ненависть и столь горячую любовь к сыну, что это было невыносимо. Генри отвернулся и зашагал прочь.
   Несмотря на увещевания легатов папы Климента, война между Англией и Францией разгорелась с прежней силой.
   Гибель Ормуса страшно подействовала на Жана де Жизора, привыкшего полагать, что великий вяз будет расти вечно на широком поле возле его замка. По приказу навигатора, магистр Альфред де Трамбле был лишен своего титула, обезоружен и приговорен к сожжению. Верховный капитул ордена Креста и Розы одобрил этот приговор, признав Альфреда виновным в том, что во время битвы за древо Жизора он, вместо того, чтобы атаковать неприятеля, вступил в сговор с тамплиером коннетаблем Робером де Шомоном. Костер из ветвей срубленного вяза был сложен поверх гигантского пня, и когда беднягу Альфреда, более двадцати лет верой и правдой прослужившего в качестве жизорского комтура, водрузили на вершину костра навигатор Жан сам поднес горящий факел.
   Это было первой каплей в чашу задуманной мести, и покуда сия чаша не переполнится до краев, великий навигатор не успокоится - такой обет дал себе сеньор Жизора. Из нижней части ствола погибшего вяза он приказал изготовить огромного идола - сидящее на троне жуткое существо с человеческим туловищем, но козлиными ногами и козлиной головой с высокими рогами, пятиконечная звезда украшала лоб идола, и было это существо двуполым. Жан назвал его божеством мести Бафометом и велел поставить на пне, оставшемся от вяза. Остальную часть древа Жизора по приказанию навигатора распилили, покололи на дрова и в течении многих дней сжигали на огромных кострах, разложенных вокруг Бафомета, так что от непрестанного дыма идол закоптился и стал темно-коричневым. Литейщики изготовили бронзовую копию Бафомета, уменьшенную в десять раз. Ее установили в подземелье около зева бездонного колодца. Почти каждый день навигатор спускался сюда и приносил клятвы отомстить всему миру за всю ту бездну несправедливостей, которая в нем существует.
   Всю осень навигатор Жан де Жизор находился возле короля Генри в качестве советника, а когда папские легаты склонили все же троих государей съехаться для переговоров в Бонмулен, Жан ни на минуту не отходил от короля, внушая ему, чтобы он ни в коем случае не поддавался ни на какие уговоры со стороны Филиппа и Ришара. Он основательно убеждал Генри в том, что Филипп использует его сына, а как только Ришар выполнит все, что от него требуется, король Франции изобретет способ избавиться от полководца - Львиное Сердце. И Генри слушался советов Жана, хотя давно уже знал, что именно с появлением этого человека вся жизнь его пошла наперекосяк.
   Когда скончалась, недолго пережив своего второго супруга, Тереза де Шомон, ее сын Жан де Жизор даже не соизволил явиться на похороны, находясь при короле Англии не так уж далеко от Шомона, где похоронили Терезу в соответствии с ее предсмертной волей не в фамильном шомонском склепе, а в одной могиле с Роландом дэ Прэ. Дочь Идуана с детьми и маленькими внуками и племянник Робер, тоже с детьми и внуками, проводили Терезу в последний путь. Робер вскоре после этого отправился в Бонмулен, где должны были состояться переговоры трех государей, ибо с некоторых пор он не мыслил себя вне интересов принца Ришара, которого полюбил всей душой. Переговоры окончились новой ссорой, и следовало ждать продолжения войны. Робер чувствовал, что тут не обошлось без помощи Жана де Жизора, коего присутствие в Бонмулене не могло не остаться незамеченным. Когда Робер сообщил своему другу детства и двоюродному брату о смерти его матери, Жан покачал головой и сказал только:
   - Что ж, после того, как срубили вяз... - Он кашлянул и тотчас же перевел разговор на другую тему: - Так ты крепко подвизался на службе у принца Ришара? Не забывай, что у тамплиеров один сюзерен - папа Римский. Так сказано в уставе, сочиненном Святым Бернаром Клервоским.
   После того, как Ришар принес в Бонмулене омаж королю Филиппу, наступило зловещее затишье. Шла зима, и противники готовились к весенней решительной схватке. Папа беспрестанно слал своих легатов к королю Франции, но Филипп-Август раздраженно отвечал, что за миролюбием папы стоят стерлинги короля Генри. С наступлением весны начались военные действия.
   Робер видел, какие муки приносит эта война доблестному Ришару. В мае император Фридрих Барбаросса, собрав огромную армию, насчитывающую около ста тысяч человек, начал, наконец, крестовый поход на Восток, а двое других объявленных вождей крестового воинства продолжали воевать против короля Англии. Наконец, к лету стало очевидным, что Генри проиграл, и война превратилась в охоту принца Ришара и его друга Филиппа за старым Анри Плантажене, который вынужден был спасаться позорным бегством, перемещаясь из одного анжуйского замка в другой, преследуемый по пятам молодыми львами.
   - Здесь он родился, - печально промолвил Ришар, когда ведомое им войско подъезжало к Ле-Ману. - Пятьдесят шесть лет тому назад. Бедный отец. Небось, сейчас сидит там и думает, что ему суждено и погибнуть в этом городе.
   - Ваше высочество, - сказал ехавший рядом Робер де Шомон, - быть может, судьба посылает вам шанс именно здесь помириться с отцом? Худой мир всегда лучше доброй войны.
   - Стыдитесь, тамплиер! - воскликнул услышавший эти слова Бертран де Борн. - Я не знаю гнуснее поговорки, чем та, которую вы только что произнесли. По-моему так: самая грязная война всегда лучше самого сладенького мира. Не слушайте тамплиеров, ваше рыжейшество, пусть они сначала вернут Гроб Господень.
   - Гроб Господень верну я, - сердясь, отвечал Ришар. - И со старым дураком я тоже помирюсь, но не раньше, чем поставлю его на колени. Взгляните, он кажется, зажег пригород? Думает, что это помешает нам пойти на приступ. Черта с два! За мной, мои рыцари! Чем скорее мы захватим Ле-Ман, тем быстрее поужинаем там и напьемся, а кто выпьет много...
   - Тот узрит Бога! - подхватили рыцари Ришара Львиное Сердце и устремились вслед за своим бесстрашным полководцем в бой.
   Взяв Ле-Ман, они не нашли там короля Генри - в последний момент он успел-таки бежать. Ришар устремился в погоню, но, в стычке с небольшим отрядом прикрытия, под ним пал конь, произошла заминка, и лишь благодаря этому Генри удалось снова избегнуть пленения собственным сыном. Но преследование продолжалось. От сильных переживаний Генри заболел, и его в полубессознательном состоянии перевозили из Френе в Анжер, из Анжера в Шинон, из Шинона в Сомюр. Тут он окончательно слег и решено было дальше его не везти. Когда он стал немного поправляться, то узнал, что Ришар и Филипп-Август захватили Тур, что никакого войска больше у него не осталось и придется смириться со своей участью.
   - Все вранье! - раздражался Ришар, получая в ответ на свои требования явиться на переговоры, письма, в которых сообщалось о болезни Генри. Старый лис, ничего он не болен, все это только отговорки. Он все еще надеется на какое-то чудо. Быть может, что воскреснут Анри и Годфруа и придут выкуривать меня с завоеванных мною земель! Неплохой был бы сюжет для баллады, но я не буду ее сочинять.
   Робер знал, что одной из причин раздраженности Ришара является его лихорадка. В Шиноне он видел, как принц мылся. Зрелище было неприятное крупные прыщи с белыми гноящимися головками покрывали грудь и живот, слегка заросшие грубым рыжим волосом. Это была та самая лихорадка, от которой померли братья Ришара, Анри и Годфруа, и Робер с ужасом думал, что столь великий муж, не успев сразиться с Саладином, может оказаться погублен полчищем прыщей.
   Наконец, король Генри явился на встречу с сыном. Его принесли на носилках, но он сошел с них и все время, покуда шла церемония заключения мира, сидел в огромном резном кресле черного дерева, правда, вид у него был такой, что было ясно - он с трудом понимает и осмысляет происходящее. Он безоговорочно принял все условия договора и, прежде всего, признал Ришара единственным наследником всех своих владений. Затем была принесена клятва не мстить никому, кто участвовал в войне с той или другой стороны. После этого короля Англии вновь уложили на носилки и унесли, а собравшиеся обменялись крепкими рукопожатиями в знак мира и согласия. Пожимая руку Жана де Жизора, Робер де Шомон поразился тому, какая она была сухая и холодная, а заглянув в глаза своего двоюродного брата, он едва не отшатнулся - столько в них было чего-то необъяснимо дьявольского.
   Умирающий король пожелал, чтобы его перевезли в Шинон, и там он вскоре соборовался, исповедался, причастился Святых Даров и покинул земную юдоль. Перед смертью он несколько раз высказал весьма странную просьбу похоронить его у ног Элеоноры. Странную, потому что королева, не так давно выпущенная из заточения, была жива и вполне здорова и находилась в изгнании под суровым запретом не показываться в крупных городах и столицах. Лишь трое верных слуг присутствовали при кончине короля, а когда они выбежали из комнаты, дабы оповестить народ о том, что Генри умер, остальные слуги ворвались туда, где лежало еще не остывшее тело, и ограбили новопреставленного, сняв с него даже нательный крест. Такова была кончина первого из тех троих, которые родились в один и тот же день пятьдесят шесть лет назад. Тело покойного положили в гроб и перенесли в женскую обитель Фонтевро. Огромная толпа нищих следовала за гробом в надежде получить щедрую милостыню, не зная, что королевская казна пуста и подаяний не будет. Дряхлый старик шел в этой толпе оборванцев и громко плакал. Слезы текли по его красному лицу, большую половину которого заслонял невероятных размеров, весь покрытый багряными шишками и наростами, нос.
   - Анри, мой мальчик, помнишь ли ты, как я целовал твои пяточки и коленки? - причитал полубезумный нищий, а его оборванные компаньоны щедро привечали его пинками и подзатыльниками:
   - Старый дурак Помдене опять завел свою песню про то, как он якобы нянчил маленького короля Генри, вот болван!
   - Эй, Помдене, если ты и впрямь был его нянькой, прикажи, чтобы нам выкатили бочку вина и выдали пару дюжин поросят!
   - Дайте-ка я тоже ему двину под зад!
   В Туре еще продолжалось затянувшееся веселье по поводу полной капитуляции короля Англии, когда пришла весть о его кончине. Принц Ришар был крепко пьян, новость ужасно развеселила его:
   - Помер?! Вот здорово! Надо немедленно выпить, Бертран, ты слышишь, мой дуралей окочурился! Эй, гонец, а когда он проставлялся, откуда ему кричали "Добро пожаловать!" - сверху или снизу? Интересно было бы узнать.
   Робера, хотя он тоже не был в ту минуту трезв, подобное бессердечие покоробило. Но утром после попойки он увидел уже совершенно иного Ришара бледного, сурового, с тоской во взгляде. Он не плакал, не вздыхал, не улыбался и не шутил, и вообще был необыкновенно молчалив. Узнав о странной предсмертной воле отца, приказал отправить кого-то, чтобы выяснить, жива ли мать.
   - Уже послали, государь, еще вчера.
   К полудню все прибыли из Тура в Фонтевро. Увидев покойного, Ришар также не выразил ни скорби, ни злорадства, ни гнева, ни отчаяния. Он спокойно и долго смотрел на мертвое лицо, затем промолвил:
   - Клянусь, что он будет погребен со всеми почестями, богато и достойно, как и требует его высокое положение.
   Хоронить короля не решались до того самого часа, покуда не станет известно, жива ли еще Элеонора. Наконец, саму ее привезли в Фонтевро, дабы она смогла присутствовать при погребении. Все содрогнулись, увидев Элеонору и не узнавая ее - это была старая, сморщенная старушонка, выглядящая гораздо старше своих шестидесяти семи лет. Она беспрестанно проливала слезы в вздыхала:
   - Мой милый Анри!.. Мой бедный Анри!... Мой маленький рыцарь!..
   После погребения и тризны она осталась навсегда в женской обители Фонтевро и даже не присутствовала при коронации своего любимого сына Ришара, состоявшейся через два месяца в Лондоне. Здесь, в Фонтевро, она сожгла, наконец, свой любовный список, написала завещание, в котором требовала похоронить ее у ног покойного Генри Плантагенета, и стала вдумчиво готовиться к принятию монашеского пострига. В праздник Успения Богородицы Элеонора причастилась. Впервые за многие десятки лет.
   Осенью 1189 года навигатор ордена Креста и Розы присутствовал в Лондоне при коронации нового короля Англии и последовавших за нею пышных торжествах, сопровождаемых неиссякаемыми пиршествами, рыцарскими турнирами, представлениями и разного рода увеселениями. Новый король вел себя несколько странно, что особенно не понравилось тем, кто все эти годы воевал с ним бок о бок против южных повстанцев и англичан короля Генри. Прежде всего, он, которого все привыкли называть Ришаром Кёрдельоном, объявил, что отныне, став королем Англии, он требует, чтобы его называли по-английски.
   - Мой отец, - сказал Ришар, - тоже был некогда Анри Плантажене, но надев на себя корону Англии, сделался Генри Плантагенетом. Посему, в память об отце, я требую, чтобы меня именовали Ричардом, и никак иначе. Ричард Плантагенет. Или, если вам угодно, Ричард Лайонхарт*. [Lion Heart - Львиное Сердце (англ.).]
   Но это еще полбеды. Затем он стал осыпать неслыханными милостями всех, кто был верен его отцу, то есть - собственных недавних врагов. Ласки, которыми он одаривал своего брата, Жана Сантерра, или, теперь уж, простите, - Джона Лэкленда* [Lackland - Безземельный (англ.).], и вовсе ни в какие рамки не вписывались. Понятное дело, Ришар... то бишь, Ричард, мечтал о немедленном начале похода в Святую Землю, и ему необходимо было заручиться надежной дружбой, но ведь дружба не покупается, дружба она и есть дружба. Так говорили все, и навигатор Жан охотно участвовал в этих пересудах, умело подзуживая спорщиков и тем самым увеличивая недовольство французов новым поведением своего любимца.
   Никогда еще Ричард не проводил столько времени в Англии. Он пробыл здесь почти всю осень, вновь, уже в качестве короля, принял крест, принес обет крестоносца и начал собирать деньги на поход. Тут, правда, он однажды обронил фразу, которая несколько смягчила сердца французов: "Если бы нашелся покупатель, я продал бы весь Лондон". Тем временем навигатор, пользуясь своими старыми английскими связями и знакомствами, всячески препятствовал собиранию денег, внушая богатым англичанам, что новый король вовсе не намеревается пустить их на доброе дело, а желает как можно безобразнее прокутить остаток дней своих, ибо дни эти сочтены.
   - Вы можете удостовериться в этом, внимательно присмотревшись к Ричарду, - увещевал он. - Прыщи уже вылезли ему на шею и осыпали кадык. Это та самая лихорадка, от которой ушли в могилу его братья. На груди и животе у него уже нет живого места - струпья и гниль, а под мышками сгнило так, что обнажились ребра грудной клетки. Новый король - не жилец на этом свете, от него уже воняет. Что же ему еще остается делать? Иной бы на его месте ушел в монастырь, а этот намерен развлекаться и пьянствовать до самой встречи с безносой красавицей.
   В Лондоне естественным образом вспыхнули еврейские погромы, как бывало всегда, как только объявлялся очередной крестовый поход. Ричард воспользовался ситуацией и, усмирив эти погромы, получил от евреев немалую мзду. Наконец, в начале ноября, новый король покинул Англию и вернулся в свои французские владения. Здесь он повел себя несколько иначе - сместил всех главных министров и советников своего покойного отца и заставил их еще вдобавок уплатить выкуп, а тех, кто отказывался раскошеливаться, упрятал за решетку. Казна будущего похода росла не по дням, а по часам. Вильгельм Лев купил у Ричарда Львиное Сердце право безраздельно распоряжаться Шотландией.
   - Не найдется ли какого-нибудь Льва или хотя бы Львенка, который купил бы у меня Прованс или Нормандию? - смеялся Ричард.
   Но, несмотря на изредка вспыхивающую веселость, он был болен и раздражен. Кости грудной клетки у него, конечно, не обнажились, но страшная сыпь действительно овладела веем его телом от щиколоток до кадыка. Его раздражало то, что он еще только заканчивает последние приготовления к походу, а крестоносная волна уже покатилась к берегам Леванта, всюду только и говорили о десятках кораблей, плывущих туда с ополченцами на борту норвежцами, шведами, англичанами, датчанами, итальянцами, о начале новой осады Сен-Жан-д'Акра, о мужестве Фридриха Барбароссы, встретившего сопротивление со стороны василевса Исаака, не желающего, чтобы крестоносцы шли через Византию. Сражаясь с греками, Фридрих завоевал Македонию и вынужден был зазимовать здесь, чтобы с началом следующего года возобновить поход. Говорили и об ордене тевтонцев, которому предрекали славу, способную затмить собой славу тамплиеров и госпитальеров. Фридрих дал тевтонцам военное значение и устав.
   Подобно тамплиерам, они носили белый плащ с вышитым поверх него крестом, только не красным, а черным, а называлась отныне их организация так - Орден Дома Святой Девы Иерусалимской.
   Наконец, собрав необходимую сумму и выкачав из своих подданных особую десятину, названную саладиновой, Ричард еще раз повторил обряд принятия креста и повел свое воинство в поход. В то же время, Филипп-Август вывел свое войско из Парижа. Оба потока встретились в Везде, но тотчас же и расстались - король Франции двинулся через Альпы в Геную, а король Англии вниз по Роне в Марсель. В Марселе Ричард узнал о том, что его северный флот, вышедший из Лондона, попал в страшную бурю, огибая берега Испании, и полностью затонул. Пришлось совершать огромную трату денег, чтобы купить новую флотилию. Если бы только Ричард подождал немного и не поддался ложным слухам, искусно распространенным прибывшим в Марсель заранее навигатором ордена Креста и Розы! Но Ричард спешил, Ричард летел в Святую Землю, и не остановился бы, если б даже потребовалось снять с себя последний шемиз и обнажить всеобщему взору ужасные прыщи. И северный флот, благополучно обогнувший Пиренейский полуостров, прибыл в Марсель, когда Ричарда и его крестоносцев несли по волнам Средиземного моря другие корабли.
   Свежий ветер, надувавший паруса, безумно веселил Ричарда. С радостной мыслью он просыпался и засыпал в сладостных мечтаниях. И болезнь, которая пуще прежнего дала о себе знать этой зимою, вновь стала отступать. Гнилые и кровоточивые прыщи ушли сначала с подбородка, докуда лихорадка продвинулась во время своего весеннего наступления, затем они покинули кадык и шею, стали таять на ногах, оставили в покое колени, икры и ляжки, и, наконец, обратились в позорное бегство, освобождая от своего присутствия один участок тела за другим. Плывя вдоль берегов Италии, Ричард на каждой пристани тотчас искал церковь, где можно было бы возблагодарить Господа Бога за то, что с каждым днем Святая Земля становится ближе и ближе, а болезнь отступает и отступает. Причалив к одному из островов, на котором дымился действующий вулкан, Ричард мазался сажей из этого вулкана, которая, как ему сказали, помогает при кожных заболеваниях. Он останавливался на ночлег в Монте-Кассинской обители и целую ночь стоял там на коленях пред дивным изображением Безначальной и Присносущей Троицы. Достигнув Неаполя, он отправился смотреть пещеры в обители Януария. Там он видел подвижников, которые по многу дней стояли не шевелясь, одетые в шкуры, и сам хотел постоять с ними хотя бы пару деньков, но передумал, вспомнив о том, как изнывает в ожидании его Святая Земля. Он радовался и восхищался всем, как ребенок. Робер де Шомон, находившийся всегда рядом, завел дневник путешествия, но Ричард, посмеивался над ним:
   - Зачем, Робер? Зачем нужны стихи и записи? Надо лишь смотреть на мир Божий во все глаза, дышать им, наслаждаться им, покуда мы живы и способны дышать, видеть, слышать, радоваться. Ты посмотри, ты только посмотри вон на ту скалу, до чего ж она хороша! Как весело, должно быть, чайкам жить и гнездиться на ней.
   Наконец, они приплыли в Мессину, где их уже ждал корабль короля Филиппа и флот из Лондона, который своей невредимостью весьма порадовал Ричарда. Огромная флотилия, насчитывающая более сотни грузовых и четырнадцать легких кораблей встала на причал в Мессине. Жители города любовались зрелищем такого количества пестро раскрашенных судов, с драконами, русалками и сказочными зверьми на носу и боках, с расцвеченными парусами и знаменами. Когда Ричард, сев на великолепного арабского скакуна, проехал по улицам Мессины, все только и говорили, что вот он - истинный государь, которому предстоит возродить славу первого крестового похода и вновь завоевать Святую Землю. Филипп-Август не производил такого впечатления, а Фридрих, увы, о Фридрихе Барбароссе стало известно, что внезапная и глупая смерть постигла его в Малой Азии, где он доблестно сражался с турками, пробираясь через их земли в Сирию и Палестину. При переправе через небольшую речку Салефу, император неожиданно свалился с коня и, будучи в полном доспехе, утонул. Войско его остановилось в Киликии, не зная, что делать дальше.
   В Мессине решено было переждать период осенних бурь. Ричард со своим войском расположился в живописном поле за городом, окружив лагерь виселицами, предназначенными для устрашения воров и разбойников, буде они соблазнятся имуществом крестоносцев. Отряд тамплиеров, руководимый коннетаблем Робером де Шомоном, осуществлял охрану лагеря. Воры и разбойники, по мнению Ричарда должны были стать наибольшим злом, ожидающим крестоносцев на Сицилии, а оказались они наименьшим.
   Однажды, гуляя по Мессине, Робер увидел Жана де Жизора. Сердце сразу же подсказало ему, что появление этого человека не сулит ничего хорошего.