Страница:
Машина остановилась у аэропорта, и двое сидевших в ней направились ко входу. В зале отлета их уже поджидал представитель авиакомпании — среднего роста, чрезвычайно серьезный господин. Приветствуя их, он несколько раз поклонился и повел их по длинному коридору, минуя двери разных служебных помещений, на летное поле.
Представитель компании подвел их к самолету и принялся пространно рассказывать о различных его великолепных качествах, однако Йеппсен сделал вид, что не слышит его, обошел вокруг машины и внимательно ее осмотрел.
По сравнению с реактивными лайнерами самолетик, с его двумя пропеллерами на крыльях, выглядел просто-таки крошкой. По-видимому, скоро он должен был взлетать: какой-то человек в рабочем комбинезоне только что закончил грузить в него багаж и теперь заправлял бак бензином.
— А это что за люк?
Йеппсен указал на крышку, видневшуюся с правой стороны фюзеляжа перед самым крылом.
Представитель компании еле заметно кивнул, как будто ожидал этого вопроса:
— Запасное багажное отделение.
— А разгружают его снаружи?
— Разумеется, люк для того и предназначен.
— Значит, изнутри в него никак нельзя попасть?
И, не дожидаясь ответа, Йеппсен начал подниматься по трапу. На верхней ступеньке он остановился и принялся разглядывать хромированный лист, выделявшийся подобно заплате на желтой внутренней обшивке стенки. Взгляд его скользнул по ней сверху вниз и остановился на маленькой, почти незаметной ручке. Йеппсен потянул за нее; замаскированная под обшивку дверца распахнулась, и он заглянул внутрь.
— Получается, каждый, кто знал о дверце, мог иметь доступ к багажу?
Поднявшийся вслед за ним в самолет служащий смущенно кивнул.
Йеппсен захлопнул дверцу.
— Где обычно стоит стюардесса, когда пассажиры проходят в самолет?
Служащий немного отступил к желтой стенке, и Йеппсен отметил про себя, что хромированный лист и ручка оказались почти прикрыты. Мгновение он поразмыслил и продолжал:
— Вы не знаете случайно, не осталось ли незатребованного багажа со стокгольмского рейса?
— Не знаю, но сейчас выясню.
Представитель компании с готовностью спустился по трапу и пошел по направлению к конторе аэропорта. Минут пять спустя он уже вернулся.
— Да, вы правы, остался большой плетеный короб. Недавно позвонила одна из пассажирок и сказала, что забыла его. Однако здесь кое-что странно: она утверждает, что короб открыт и в нем ничего не было, а сейчас он заперт и весит на тридцать восемь килограммов больше нормы.
— Норма — двадцать килограммов. Следовательно, короб весит пятьдесят восемь?
— Да, выходит так. Но при отправлении из Стокгольма такого перевеса не было.
Йеппсен удовлетворенно кивнул:
— Давайте взглянем.
Через некоторое время они стояли в багажном зале перед большим дорожным коробом. Светлая плетенка из натуральной соломы выглядела как-то несолидно в ряду внушительного размера чемоданов.
Йеппсен, достав из кармана отмычку, быстро справился с замком и откинул крышку.
В коробе лежал скрюченный труп — труп молодой светловолосой девушки. Ноги были подогнуты, платье задралось и прикрывало голову наподобие шапочки. В груди торчала рукоятка ножа, однако крови почти не было. На красной материи платья зловещие пятна были почти не видны.
Представитель компании едва слышно вздохнул:
— Гунилла, это… это Гунилла. Йеппсен вопросительно взглянул на него:
— Гунилла Янсон?
Не в силах вымолвить ни слова от ужаса, тот кивнул.
Вокруг них уже начала собираться толпа — работники багажного отделения в коричневых комбинезонах и служащие таможни в синих мундирах.
Йеппсен еще раз взглянул на мертвую девушку:
— Итак, значит, это правда. В гардеробе действительно был труп. Видимо, ее убили в то утро в аэропорту, причем убийца прекрасно знал путь на летное поле через кухню служебной столовой. А незадолго до посадки в Гётеборге кто-то убрал тело из гардероба, перенес его в багажное отделение и спрятал в короб, который, к счастью для убийцы, как нарочно, был пуст и не заперт. Владелица короба, несомненно, не имеет к этому никакого отношения. Она не могла перенести тело. Только два человека имели возможность сделать это. По крайней мере, если верить тому исчезнувшему пассажиру.
Инспектор перебил его:
— Если у него совесть чиста, он должен откликнуться на наши розыски.
— Да, вот именно, если совесть чиста. А до тех пор нам следует заняться остальными пассажирами и экипажем.
Йеппсен вздохнул и добавил:
— Боюсь, попотеть с этим делом нам придется изрядно.
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Представитель компании подвел их к самолету и принялся пространно рассказывать о различных его великолепных качествах, однако Йеппсен сделал вид, что не слышит его, обошел вокруг машины и внимательно ее осмотрел.
По сравнению с реактивными лайнерами самолетик, с его двумя пропеллерами на крыльях, выглядел просто-таки крошкой. По-видимому, скоро он должен был взлетать: какой-то человек в рабочем комбинезоне только что закончил грузить в него багаж и теперь заправлял бак бензином.
— А это что за люк?
Йеппсен указал на крышку, видневшуюся с правой стороны фюзеляжа перед самым крылом.
Представитель компании еле заметно кивнул, как будто ожидал этого вопроса:
— Запасное багажное отделение.
— А разгружают его снаружи?
— Разумеется, люк для того и предназначен.
— Значит, изнутри в него никак нельзя попасть?
И, не дожидаясь ответа, Йеппсен начал подниматься по трапу. На верхней ступеньке он остановился и принялся разглядывать хромированный лист, выделявшийся подобно заплате на желтой внутренней обшивке стенки. Взгляд его скользнул по ней сверху вниз и остановился на маленькой, почти незаметной ручке. Йеппсен потянул за нее; замаскированная под обшивку дверца распахнулась, и он заглянул внутрь.
— Получается, каждый, кто знал о дверце, мог иметь доступ к багажу?
Поднявшийся вслед за ним в самолет служащий смущенно кивнул.
Йеппсен захлопнул дверцу.
— Где обычно стоит стюардесса, когда пассажиры проходят в самолет?
Служащий немного отступил к желтой стенке, и Йеппсен отметил про себя, что хромированный лист и ручка оказались почти прикрыты. Мгновение он поразмыслил и продолжал:
— Вы не знаете случайно, не осталось ли незатребованного багажа со стокгольмского рейса?
— Не знаю, но сейчас выясню.
Представитель компании с готовностью спустился по трапу и пошел по направлению к конторе аэропорта. Минут пять спустя он уже вернулся.
— Да, вы правы, остался большой плетеный короб. Недавно позвонила одна из пассажирок и сказала, что забыла его. Однако здесь кое-что странно: она утверждает, что короб открыт и в нем ничего не было, а сейчас он заперт и весит на тридцать восемь килограммов больше нормы.
— Норма — двадцать килограммов. Следовательно, короб весит пятьдесят восемь?
— Да, выходит так. Но при отправлении из Стокгольма такого перевеса не было.
Йеппсен удовлетворенно кивнул:
— Давайте взглянем.
Через некоторое время они стояли в багажном зале перед большим дорожным коробом. Светлая плетенка из натуральной соломы выглядела как-то несолидно в ряду внушительного размера чемоданов.
Йеппсен, достав из кармана отмычку, быстро справился с замком и откинул крышку.
В коробе лежал скрюченный труп — труп молодой светловолосой девушки. Ноги были подогнуты, платье задралось и прикрывало голову наподобие шапочки. В груди торчала рукоятка ножа, однако крови почти не было. На красной материи платья зловещие пятна были почти не видны.
Представитель компании едва слышно вздохнул:
— Гунилла, это… это Гунилла. Йеппсен вопросительно взглянул на него:
— Гунилла Янсон?
Не в силах вымолвить ни слова от ужаса, тот кивнул.
Вокруг них уже начала собираться толпа — работники багажного отделения в коричневых комбинезонах и служащие таможни в синих мундирах.
Йеппсен еще раз взглянул на мертвую девушку:
— Итак, значит, это правда. В гардеробе действительно был труп. Видимо, ее убили в то утро в аэропорту, причем убийца прекрасно знал путь на летное поле через кухню служебной столовой. А незадолго до посадки в Гётеборге кто-то убрал тело из гардероба, перенес его в багажное отделение и спрятал в короб, который, к счастью для убийцы, как нарочно, был пуст и не заперт. Владелица короба, несомненно, не имеет к этому никакого отношения. Она не могла перенести тело. Только два человека имели возможность сделать это. По крайней мере, если верить тому исчезнувшему пассажиру.
Инспектор перебил его:
— Если у него совесть чиста, он должен откликнуться на наши розыски.
— Да, вот именно, если совесть чиста. А до тех пор нам следует заняться остальными пассажирами и экипажем.
Йеппсен вздохнул и добавил:
— Боюсь, попотеть с этим делом нам придется изрядно.
Глава 5
Однажды кто-то из знакомых спросил штурмана Кока, не боится ли он летать этими чартерными рейсами на старых ветхих машинах?
Кок ответил тогда, что если в течение первых двух месяцев с момента поступления в эту авиакомпанию ты не уволился, то, значит, уже отбоялся свое.
Конечно, это была шутка. Некоторым, задававшим ему тот же вопрос, он говорил, что в работе на чартерных рейсах есть свои преимущества — риск упасть на них минимален. Их машины, прибавлял он, такие старые, что, если все вдруг откажет, они будут махать крыльями, на манер птиц.
Да, все это были шуточки, однако Кок считал, что в них есть доля истины. Он действительно никогда и ничего не боялся. Даже тем утром в отеле в Бромме, когда стало известно, что эта паршивая девчонка пропала. Он просто почувствовал, что внутри него как-то все напряглось, и это трудно было скрыть от окружающих.
Да и теперь, кладя трубку на рычаг пыльного телефона в комнате отдыха экипажей, он вовсе не ощущал никакого волнения. То, что он узнал сейчас, не вызвало в нем никаких чувств. Просто наступило какое-то странное состояние внутренней расслабленности, глубокого покоя, сознание того, что единственный человек, который мог и который действительно выводил его из себя, теперь уже никогда не похвастается этим.
Да, сейчас он мог уже быть полностью уверенным в этом.
Кок поднялся и подошел к зеркалу, висевшему на стене. Чтобы причесаться и внимательно осмотреть свое лицо, ему пришлось нагнуться. Лицо было узкое, загорелое; вокруг рта — гордые, высокомерные складки, которые ему самому всегда очень нравились, тогда как непокорные, торчащие в разные стороны льняные волосы были предметом его постоянного недовольства.
Он в очередной раз попытался их пригладить; неожиданно снова пришли мысли о ней, и он улыбнулся сам себе в зеркале. Ему показалось, что в зеркале рядом с ним возникло и ее отражение: светлые волосы, здоровый румянец, приятные черты лица и глаза, ее нежные карие глаза — на них прежде всего и обращали внимание. Сейчас она выглядела в точности так же, как тогда, когда они встретились в первый раз.
С тех пор прошло уже больше двух лет, но Кок помнил их первую встречу, как будто это было вчера. Они с Анной шли по летному полю; лил сильный дождь; он обнимал ее за талию, и они, дурачась, пытались вырвать друг у друга зонтик. С ними поравнялась бегущая фигура — это была она; она улыбнулась ему и спросила, не возьмут ли они и ее под свой зонтик. У нее тогда было точно такое же лицо, как теперь в зеркале: те же нежные карие глаза, те же мягкие, плавные движения — и тот же отвратительный вкрадчивый смех.
Кон вдруг подумал о том, что воспоминание о ней доставляет ему удовольствие — никогда еще со времен тех памятных лихорадочных первых месяцев она не казалась ему такой привлекательной. И сейчас он испытывал истинное наслаждение — наслаждение оттого, что они больше никогда не встретятся.
Он снова улыбнулся зеркалу; и снова ее отражение рассмеялось ему в ответ тем смехом, каким только она умела смеяться.
Кок порывисто склонился к зеркалу, как будто опасаясь, что она вот-вот исчезнет. Пристально глядя в эти нежные, влекущие карие глаза, он злобно прошипел:
— Я ненавижу тебя, Гунилла, господи, как же я тебя ненавижу!
Мгновение он так и стоял, согнувшись, вглядываясь в ее глаза, а она все смеялась и смеялась. Она смеялась, а он как безумный повторял:
— Ненавижу, ненавижу, ненавижу тебя, гадина!
Из какой — то пелены рядом с ее изображением выплыло его собственное перекошенное ненавистью лицо; он попытался взять себя в руки. Тут только он заметил, что прямо-таки влился ногтями в обои по обеим сторонам зеркала. Он с удивлением разглядывал свои скрюченные, сведенные нервной судорогой пальцы и осторожно, один за другим, попытался разогнуть их.
И в этот момент, когда изображение ее в зеркале начало тускнеть и исчезать, Кок почувствовал, что уже не один в комнате. Какой-то слабый, едва слышный звук вывел его из странного состояния.
В комнате, кроме него, была фрекен Хансен, или просто «Хансен». Виной тому, что ее, единственную из всех девушек, всегда называли по фамилии, был Кок. На самом деле ее звали Роза Хансен, но романтическое «цветочное» имя как-то не вязалось с ее костлявой унылой физиономией, так что сначала Кок, а за ним и все остальные стали называть ее просто "Хансен ".
Сейчас она стояла у противоположной стены, прижавшись к ней всем телом, и с ужасом и отвращением в глазах смотрела на второго пилота. Как долго она уже здесь находилась? Что успела услышать и что подумала по этому поводу? «Хансен» могла оказаться опасным свидетелем — сам Кок, правда, знал ее не особо хорошо, но другие утверждали, что она довольно умна. Он как можно приветливее улыбнулся ей:
— Твой рейс сейчас вылетает?
Она молча отрицательно покачала головой.
— Ты что, здесь что-то забыла?
— Я…
Голос ее на мгновение прервался, но потом, заикаясь, она все же сумела выдавить из себя:
— Я, ка… кажется, забыла свой плащ… в… вот он. Она взяла плащ, перекинутый через спинку стула, неуверенно улыбнулась Коку и почти выбежала из комнаты.
Глядя ей вслед, Кок задумчиво пробормотал:
— Вот черт, этого еще не хватало…
Он снова обернулся к зеркалу и торжествующе рассмеялся:
— Это был последний раз, слышишь, Гунилла, последний, когда тебе удалось вывести меня из себя, — ведь теперь ты мертва.
Он закурил и почувствовал, как к нему возвращаются всегдашнее спокойствие и невозмутимость.
— А, ты уже здесь? Привет.
Следом за Кари в комнату вошли Анна и напитан Нильсен.
— Мы вылетаем вовремя?
Прислонившись к стене и сильно затянувшись сигаретой, Кок с интересом посмотрел на коллег:
— Нет.
Капитан Нильсен недовольно поморщился.
— Почему?
— Мы совсем не летим.
— Что за чушь? Ты можешь толком объяснить? Кок улыбнулся:
— Вовсе не чушь. Мы совсем никуда не летим. Вместо этого нас приглашают на небольшую встречу.
Все трое смотрели на него, явно ничего не понимая. По выражению их лиц Кок видел, что все они сбиты с толку и испуганы.
— Что это за встреча?
Кок заметил, что голос Анны слегка дрожит.
— Что это за встреча?
— Встреча с нашей дражайшей коллегой. Что это вы так разволновались?
Все молчали, никто и не пытался отрицать, что испуган.
— На встречу с Гуниллой. Кари едва слышно выдохнула:
— С Гуниллой?
— Да, а что в этом такого особенного?
— Что-то случилось, да? Говори!
Голос Анны на этот раз прозвучал резко и пронзительно.
— Ну-ка, выкладывай, в чем дело?
Кок с любопытством разглядывал их. Кари смертельно побледнела и нервно теребила сумочку. Анна смотрела на него широко распахнутыми глазами; капитан Нильсен, похоже, окаменел.
— Дело в том, что, как я уже сказал, все мы сейчас отправимся на встречу с Гуниллой. Она сейчас находится в багажном отделении зала прибытия.
— Что она там делает?
Анна, казалось, немного успокоилась.
— Я не говорил, что она там что-то делает. Я сказал — находится. Она уже никогда не сможет что-нибудь делать.
Не дождавшись ни от кого ответа, Кок продолжал:
— Довольно сложно делать что-то в ее состоянии.
Он снова сделал паузу, ожидая чьей-нибудь реакции, однако увидел перед собой лишь напряженные лица троих людей, не решающихся задать один и тот же вопрос.
— Гунилла лежит в багажном отделении в дорожном коробе с ножом в сердце. Короче говоря, Гунилла мертва. Точнее, ее убили.
Он услышал, как все трое перевели дух, но по-прежнему никто из них не проронил ни слова. Все взгляды были прикованы к нему.
— Ее обнаружили в незатребованном коробе. В аэропорт внезапно явилась полиция и пожелала проверить, не осталось ли какого-нибудь багажа из Стокгольма. Так ее и нашли. Таким образом, если в гардеробе действительно была она, то, значит, кто-то подтащил ее оттуда к желтой стенке напротив, открыл дверцу в багажный отсек и засунул труп в стоявший там короб.
Кари с интересом взглянула на него:
— Ни я, ни Анна не могли этого сделать; мы даже не приближались к гардеробу. Значит, это сделал или ты, или Нильсен.
Кок, казалось, пропустил комментарии Кари мимо ушей и продолжал:
— Итак, Гунилла мертва. Не знаю, станет ли кто-нибудь из вас надевать траур по этому поводу.
— Во всяком случае, сейчас неподходящий момент для твоих шуточек.
К Анне, по-видимому, вернулось хладнокровие:
— Один из нас, наверное, убийца.
— Скорее всего. Но тем не менее это не мешает мне заявить, что я в высшей степени доволен. Один из нас четверых — возможно, один из нас — оказал трем остальным большую услугу, послав Гуниллу в иной и, как говорится, лучший мир. Кто это сделал — интересует меня только постольку, поскольку я бы хотел от всего сердца поблагодарить его. Однако и этого я, вероятно, не стал бы делать, ибо вовсе не хочу причинять ему неприятностей. «Не слышал, не видел, не скажу»— в особенности последнее.
Нильсен, угрюмо глядя в пол, спросил:
— Ты считаешь, мы все должны вести себя так же?
— Да, именно это я и имею в виду.
Анна взглянула на него с нескрываемым сарказмом:
— Ах, как трогательно. Если бы я не знала тебя так хорошо, я бы, пожалуй, заплакала.
— Я никого не убивал, у меня даже мотива не было.
— Ты в этом уверен?
— Разумеется.
— А вот я — нет.
С Кари, назалось, вот-вот случится истерика.
— Не смейте ругаться, сейчас не время! Я думаю, Кок прав. Лучше будет, если мы все будем держаться вместе.
Анна пожала плечами:
— Олл райт, как хотите. Ну а сейчас нас ждет полиция, не так ли?
— Звонил один из таможенников и сказал, что они нашли Гуниллу и хотели бы с нами встретиться.
— Значит, нужно немедленно идти туда. Анна поднялась:
— Кари, ты идешь?
Кари встала и пошла вслед за ней, однако в дверях оглянулась и, прежде чем выйти, умоляюще посмотрела на Кока.
Капитан Нильсен сидел все в той же позе, сгорбившись и уставившись в пол. Его седеющие волосы были аккуратно зачесаны назад, но уже почти не скрывали внушительных размеров лысину. Вид у него был чрезвычайно усталый, время от времени он нервно вскидывал голову, но ничего не говорил.
— Ладно, идем, лучше уж прийти самим. Все равно рано или поздно придется с ними встретиться.
Нильсен нивнул и поднялся.
Кок с беспокойством поглядывал на него.
Когда они выходили из комнаты, Кок сказал:
— Как бы там ни было, теперь по крайней мере мы никогда больше не услышим ее проклятого смеха.
Кок ответил тогда, что если в течение первых двух месяцев с момента поступления в эту авиакомпанию ты не уволился, то, значит, уже отбоялся свое.
Конечно, это была шутка. Некоторым, задававшим ему тот же вопрос, он говорил, что в работе на чартерных рейсах есть свои преимущества — риск упасть на них минимален. Их машины, прибавлял он, такие старые, что, если все вдруг откажет, они будут махать крыльями, на манер птиц.
Да, все это были шуточки, однако Кок считал, что в них есть доля истины. Он действительно никогда и ничего не боялся. Даже тем утром в отеле в Бромме, когда стало известно, что эта паршивая девчонка пропала. Он просто почувствовал, что внутри него как-то все напряглось, и это трудно было скрыть от окружающих.
Да и теперь, кладя трубку на рычаг пыльного телефона в комнате отдыха экипажей, он вовсе не ощущал никакого волнения. То, что он узнал сейчас, не вызвало в нем никаких чувств. Просто наступило какое-то странное состояние внутренней расслабленности, глубокого покоя, сознание того, что единственный человек, который мог и который действительно выводил его из себя, теперь уже никогда не похвастается этим.
Да, сейчас он мог уже быть полностью уверенным в этом.
Кок поднялся и подошел к зеркалу, висевшему на стене. Чтобы причесаться и внимательно осмотреть свое лицо, ему пришлось нагнуться. Лицо было узкое, загорелое; вокруг рта — гордые, высокомерные складки, которые ему самому всегда очень нравились, тогда как непокорные, торчащие в разные стороны льняные волосы были предметом его постоянного недовольства.
Он в очередной раз попытался их пригладить; неожиданно снова пришли мысли о ней, и он улыбнулся сам себе в зеркале. Ему показалось, что в зеркале рядом с ним возникло и ее отражение: светлые волосы, здоровый румянец, приятные черты лица и глаза, ее нежные карие глаза — на них прежде всего и обращали внимание. Сейчас она выглядела в точности так же, как тогда, когда они встретились в первый раз.
С тех пор прошло уже больше двух лет, но Кок помнил их первую встречу, как будто это было вчера. Они с Анной шли по летному полю; лил сильный дождь; он обнимал ее за талию, и они, дурачась, пытались вырвать друг у друга зонтик. С ними поравнялась бегущая фигура — это была она; она улыбнулась ему и спросила, не возьмут ли они и ее под свой зонтик. У нее тогда было точно такое же лицо, как теперь в зеркале: те же нежные карие глаза, те же мягкие, плавные движения — и тот же отвратительный вкрадчивый смех.
Кон вдруг подумал о том, что воспоминание о ней доставляет ему удовольствие — никогда еще со времен тех памятных лихорадочных первых месяцев она не казалась ему такой привлекательной. И сейчас он испытывал истинное наслаждение — наслаждение оттого, что они больше никогда не встретятся.
Он снова улыбнулся зеркалу; и снова ее отражение рассмеялось ему в ответ тем смехом, каким только она умела смеяться.
Кок порывисто склонился к зеркалу, как будто опасаясь, что она вот-вот исчезнет. Пристально глядя в эти нежные, влекущие карие глаза, он злобно прошипел:
— Я ненавижу тебя, Гунилла, господи, как же я тебя ненавижу!
Мгновение он так и стоял, согнувшись, вглядываясь в ее глаза, а она все смеялась и смеялась. Она смеялась, а он как безумный повторял:
— Ненавижу, ненавижу, ненавижу тебя, гадина!
Из какой — то пелены рядом с ее изображением выплыло его собственное перекошенное ненавистью лицо; он попытался взять себя в руки. Тут только он заметил, что прямо-таки влился ногтями в обои по обеим сторонам зеркала. Он с удивлением разглядывал свои скрюченные, сведенные нервной судорогой пальцы и осторожно, один за другим, попытался разогнуть их.
И в этот момент, когда изображение ее в зеркале начало тускнеть и исчезать, Кок почувствовал, что уже не один в комнате. Какой-то слабый, едва слышный звук вывел его из странного состояния.
В комнате, кроме него, была фрекен Хансен, или просто «Хансен». Виной тому, что ее, единственную из всех девушек, всегда называли по фамилии, был Кок. На самом деле ее звали Роза Хансен, но романтическое «цветочное» имя как-то не вязалось с ее костлявой унылой физиономией, так что сначала Кок, а за ним и все остальные стали называть ее просто "Хансен ".
Сейчас она стояла у противоположной стены, прижавшись к ней всем телом, и с ужасом и отвращением в глазах смотрела на второго пилота. Как долго она уже здесь находилась? Что успела услышать и что подумала по этому поводу? «Хансен» могла оказаться опасным свидетелем — сам Кок, правда, знал ее не особо хорошо, но другие утверждали, что она довольно умна. Он как можно приветливее улыбнулся ей:
— Твой рейс сейчас вылетает?
Она молча отрицательно покачала головой.
— Ты что, здесь что-то забыла?
— Я…
Голос ее на мгновение прервался, но потом, заикаясь, она все же сумела выдавить из себя:
— Я, ка… кажется, забыла свой плащ… в… вот он. Она взяла плащ, перекинутый через спинку стула, неуверенно улыбнулась Коку и почти выбежала из комнаты.
Глядя ей вслед, Кок задумчиво пробормотал:
— Вот черт, этого еще не хватало…
Он снова обернулся к зеркалу и торжествующе рассмеялся:
— Это был последний раз, слышишь, Гунилла, последний, когда тебе удалось вывести меня из себя, — ведь теперь ты мертва.
Он закурил и почувствовал, как к нему возвращаются всегдашнее спокойствие и невозмутимость.
— А, ты уже здесь? Привет.
Следом за Кари в комнату вошли Анна и напитан Нильсен.
— Мы вылетаем вовремя?
Прислонившись к стене и сильно затянувшись сигаретой, Кок с интересом посмотрел на коллег:
— Нет.
Капитан Нильсен недовольно поморщился.
— Почему?
— Мы совсем не летим.
— Что за чушь? Ты можешь толком объяснить? Кок улыбнулся:
— Вовсе не чушь. Мы совсем никуда не летим. Вместо этого нас приглашают на небольшую встречу.
Все трое смотрели на него, явно ничего не понимая. По выражению их лиц Кок видел, что все они сбиты с толку и испуганы.
— Что это за встреча?
Кок заметил, что голос Анны слегка дрожит.
— Что это за встреча?
— Встреча с нашей дражайшей коллегой. Что это вы так разволновались?
Все молчали, никто и не пытался отрицать, что испуган.
— На встречу с Гуниллой. Кари едва слышно выдохнула:
— С Гуниллой?
— Да, а что в этом такого особенного?
— Что-то случилось, да? Говори!
Голос Анны на этот раз прозвучал резко и пронзительно.
— Ну-ка, выкладывай, в чем дело?
Кок с любопытством разглядывал их. Кари смертельно побледнела и нервно теребила сумочку. Анна смотрела на него широко распахнутыми глазами; капитан Нильсен, похоже, окаменел.
— Дело в том, что, как я уже сказал, все мы сейчас отправимся на встречу с Гуниллой. Она сейчас находится в багажном отделении зала прибытия.
— Что она там делает?
Анна, казалось, немного успокоилась.
— Я не говорил, что она там что-то делает. Я сказал — находится. Она уже никогда не сможет что-нибудь делать.
Не дождавшись ни от кого ответа, Кок продолжал:
— Довольно сложно делать что-то в ее состоянии.
Он снова сделал паузу, ожидая чьей-нибудь реакции, однако увидел перед собой лишь напряженные лица троих людей, не решающихся задать один и тот же вопрос.
— Гунилла лежит в багажном отделении в дорожном коробе с ножом в сердце. Короче говоря, Гунилла мертва. Точнее, ее убили.
Он услышал, как все трое перевели дух, но по-прежнему никто из них не проронил ни слова. Все взгляды были прикованы к нему.
— Ее обнаружили в незатребованном коробе. В аэропорт внезапно явилась полиция и пожелала проверить, не осталось ли какого-нибудь багажа из Стокгольма. Так ее и нашли. Таким образом, если в гардеробе действительно была она, то, значит, кто-то подтащил ее оттуда к желтой стенке напротив, открыл дверцу в багажный отсек и засунул труп в стоявший там короб.
Кари с интересом взглянула на него:
— Ни я, ни Анна не могли этого сделать; мы даже не приближались к гардеробу. Значит, это сделал или ты, или Нильсен.
Кок, казалось, пропустил комментарии Кари мимо ушей и продолжал:
— Итак, Гунилла мертва. Не знаю, станет ли кто-нибудь из вас надевать траур по этому поводу.
— Во всяком случае, сейчас неподходящий момент для твоих шуточек.
К Анне, по-видимому, вернулось хладнокровие:
— Один из нас, наверное, убийца.
— Скорее всего. Но тем не менее это не мешает мне заявить, что я в высшей степени доволен. Один из нас четверых — возможно, один из нас — оказал трем остальным большую услугу, послав Гуниллу в иной и, как говорится, лучший мир. Кто это сделал — интересует меня только постольку, поскольку я бы хотел от всего сердца поблагодарить его. Однако и этого я, вероятно, не стал бы делать, ибо вовсе не хочу причинять ему неприятностей. «Не слышал, не видел, не скажу»— в особенности последнее.
Нильсен, угрюмо глядя в пол, спросил:
— Ты считаешь, мы все должны вести себя так же?
— Да, именно это я и имею в виду.
Анна взглянула на него с нескрываемым сарказмом:
— Ах, как трогательно. Если бы я не знала тебя так хорошо, я бы, пожалуй, заплакала.
— Я никого не убивал, у меня даже мотива не было.
— Ты в этом уверен?
— Разумеется.
— А вот я — нет.
С Кари, назалось, вот-вот случится истерика.
— Не смейте ругаться, сейчас не время! Я думаю, Кок прав. Лучше будет, если мы все будем держаться вместе.
Анна пожала плечами:
— Олл райт, как хотите. Ну а сейчас нас ждет полиция, не так ли?
— Звонил один из таможенников и сказал, что они нашли Гуниллу и хотели бы с нами встретиться.
— Значит, нужно немедленно идти туда. Анна поднялась:
— Кари, ты идешь?
Кари встала и пошла вслед за ней, однако в дверях оглянулась и, прежде чем выйти, умоляюще посмотрела на Кока.
Капитан Нильсен сидел все в той же позе, сгорбившись и уставившись в пол. Его седеющие волосы были аккуратно зачесаны назад, но уже почти не скрывали внушительных размеров лысину. Вид у него был чрезвычайно усталый, время от времени он нервно вскидывал голову, но ничего не говорил.
— Ладно, идем, лучше уж прийти самим. Все равно рано или поздно придется с ними встретиться.
Нильсен нивнул и поднялся.
Кок с беспокойством поглядывал на него.
Когда они выходили из комнаты, Кок сказал:
— Как бы там ни было, теперь по крайней мере мы никогда больше не услышим ее проклятого смеха.
Глава 6
В полицейском управлении было жарко, как в тропиках. Все окна были распахнуты настежь, но и это не помогало. На улице не было ни ветерка.
Йеппсен тяжело сопел, стараясь захватить в легкие побольше воздуха. В такую жару ему всегда казалось, что сердце вот-вот остановится.
Он не стал спешить с допросами членов экипажа. Уже после того, как он осмотрел труп, запер короб и отправил его в управление, они сами появились в аэропорту. Наверняка они ожидали, что им сразу же предложат ответить на некоторые вопросы. Но он не торопился. Сначала надо было дождаться сведений из Швеции. Йеппсен хотел сам знать как можно больше, прежде чем выслушать их объяснения. Орудие убийства, нож, входило в инвентарь самолета. На нем не осталось никаких отпечатков пальцев, и, строго говоря, он не являлся уликой. Он попытался представить себе убитую. Она, несомненно, была красивой девушкой. Теперь же мертвое лицо излучало какой-то странный покой; глаза ее были широко распахнуты, причем не расширены от ужаса, нет, — в них застыло выражение глубокого удивления. Йеппсену с трудом удалось закрыть их. И даже сейчас, мертвые, они были удивительно нежными, эти глаза.
Но в данный момент Йеппсен видел перед собой совсем другие глаза. Не карие, не нежные и вовсе не мертвые. Наоборот, эти были узкие, серовато-зеленые, настороженные.
Йеппсен внимательно вглядывался в лицо сидящей перед ним норвежки и все больше удивлялся его необычным краскам. Он впервые видел брюнетку с такой ослепительно белой, матовой кожей. Да, Кари не была красавицей, однако обладала довольно незаурядной и привлекательной внешностью. Еще какое-то мгновение они сидели так, оценивающе глядя друг на друга. Йеппсен почувствовал, что девушка внутренне подготовилась к длинному допросу. Но и для этого у него было недостаточно материалов, не говоря уже о том, чтобы возбудить против кого-либо из них обвинение.
Задавая свои вопросы, он внимательно следил за ее поведением.
Кари отвечала довольно спокойно, однако каждый раз тщательно обдумывала свой ответ.
— Когда в последний раз вы видели убитую?
— В коридоре отеля, сразу после того, как мы туда приехали. Мы пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по своим комнатам.
— Где был расположен ваш номер?
— На втором этаже, со стороны сада. Рядом с комнатами Гуниллы и Кока.
— Между ними?
— Нет, посередине был номер Гуниллы, а наши с Коком — по обе стороны от него. Все соединялись внутренними дверьми.
— А где разместились капитан Нильсен и Анна?
— В пристройке, на третьем этаже.
— Их комнаты тоже выходили окнами в сад?
— Да, скорее всего так, поскольку Нильсену было видно мое окно. Он говорил потом, что видел, как я читала перед сном.
— Что вы читали?
— Стефана Цвейга.
— "Шахматную новеллу "?
— Нет, но позвольте, я не понимаю…
— Я просто подумал, не интересуетесь ли вы шахматами?
Она была явно озадачена. Не понимая, нуда клонит комиссар, она все же сказала:
— Нет, я читала «Марию Стюарт». Странно, но как раз ту сцену, где она одевается перед казнью.
— Почему это кажется вам странным? Кари смутилась:
— Просто я подумала, что это ведь тоже в каком-то смысле убийство. Странно, когда читаешь об убийстве, а потом узнаешь, что сразу после этого действительно убили человека. Я только это имела в виду, ничего больше.
Голос выдавал, насколько она взволнована. Длинные пальцы с ярким маникюром, ни на секунду не останавливаясь, нервно перебирали ручки сумочки, лежавшей на коленях, в то время как взгляд ее, казалось, застыл: она смотрела на Йеппсена почти не мигая.
Похоже было, что Кари тревожат не столько его вопросы, сколько то, что она сама на них отвечает.
Комиссар немного помолчал и неожиданно сменил тему:
— Как вы думаете, были ли у кого-нибудь причины убить Гуниллу?
— Да, у капитана Нильсена.
Ответ последовал практически молниеносно.
— Она была его подружкой, или как там еще это называется. Вы понимаете, что я хочу сказать?
— Но ведь само по себе это еще не является мотивом для убийства, не так ли?
— Понимаете, Нильсен не знал, что ему делать, — он ведь женат. Гунилла для него была всего-навсего приключением, он и не думал разводиться из-за нее. Но он недооценил Гуниллу. Не знаю что, но что-то там произошло. Мы все это сразу поняли. Нильсен боялся ее.
— Вы считаете, он один боялся фрекен Янсон?
— Честно говоря, никто ее особо не любил, но одного этого недостаточно, чтобы убить. Во всяком случае, никаких явных врагов у нее не было.
— Ну что ж, спасибо. Я узнал пока все, что хотел, так что не буду больше отнимать у вас время.
Он поднялся и протянул ей руку. Когда дверь за девушкой закрылась, комиссар все еще продолжал стоять, задумчиво глядя ей вслед.
Он еще раз вспомнил все ее ответы. В последний раз Кари видела убитую в холле шведского отеля сразу по прибытии туда, когда на Гунилле еще была форма стюардессы. Однако в то же время она считает странным, что читала в тот вечер главу из "Марии Стюарт ", в которой шотландская королева, готовясь к казни, одевается в красное, чтобы на ее одежде не было видно крови.
Гунилла, когда ее убили, была одета как раз в красное. Пятна крови на ее платье были почти незаметны.
Кари утверждает, что в тот вечер она последний раз видела убитую в форме, — и тем не менее говорит о странном совпадении.
Анна выглядела абсолютно спокойной, когда вошла в кабинет. Она осторожно присела и выжидательно посмотрела на Йеппсена, который с любопытством разглядывал ее. Он сразу отметил про себя, что достаточно было малейшей улыбки, чтобы заурядная внешность Анны тут же преобразилась. Улыбаясь, девушка становилась почти красивой.
Йеппсен привстал и слегка поклонился:
— Мне бы хотелось услышать от вас, что происходило той ночью, когда было совершено убийство.
— С какого момента начать? С нашего прибытия в Стокгольм?
— Да, прекрасно.
— Значит, так Мы приземлились в Бромме и вышли из самолета все вместе. В зале аэропорта капитан Нильсен о чем-то поговорил со служащим — мы в это время ждали; потом мы взяли такси и поехали в отель. Здесь, пожелав друг другу спокойной ночи, мы расстались. Я поднялась в свой номер, приняла ванну и легла в постель. Перед сном я позвонила Гунилле, чтобы узнать, когда нас разбудят завтра, — это был последний наш разговор. На следующее утро оказалось, что в гостинице ее нет; мы были немного удивлены, однако и раньше случалось, что кто-нибудь отправлялся ночью в город и не успевал вернуться. Должна признаться, что, когда потом этот пассажир начал утверждать, будто нашел в гардеробе труп, у меня мелькнула мысль, что это может быть она. Но когда мы приземлились и оказалось, что в гардеробе ничего нет, я подумала, что все это — просто дурацкая шутка. Позже мы снова стали беспокоиться и сделали заявление в полицию.
— Как вы лично считаете, кто убийца?
— На этот вопрос я не могу вам ответить; сомневаюсь, что это кто-нибудь из тех, кого я знаю.
— И вы никого конкретно не подозреваете?
— Нет, это мог сделать кто угодно.
— Наверное, все-таки вы имеете в виду прежде всего экипаж, включая и вас? Не каждый имел возможность ночью проникнуть в самолет.
— Нет, каждый, по крайней мере той ночью. Ведь машина была не заперта.
— Кто отвечает за то, чтобы машина была заперта?
— Это входит в обязанности капитана.
— Хорошо. Вы по-прежнему уверены, что у убитой не было врагов?
— Я этого не говорила. Быть врагом и решиться на убийство — разные вещи. Кроме того, я вовсе не хочу впутывать его в неприятности, если это не он.
— Кто это "он "?
Анна замолчала и прикусила губу.
— Ну хорошо, раз уж вы так хотите знать. Гунилла и Кок не были лучшими друзьями. Перед самым отлетом из Копенгагена у них была очередная стычка. Мы все оказались невольными ее свидетелями. По-моему, Гунилла обвиняла Кока в контрабанде, но я не особо прислушивалась и потому не уверена. Однако если это считать причиной, то большинство из служащих нашей авиакомпании могли убить ее. В том, что многих уже уволили, ее особая заслуга.
— И вы считаете, ни у кого больше не было причин убить ее?
— Нет, и больше того, я вовсе не думаю, чтобы это мог сделать Кок. Наверняка не он.
— А как вы сами относились к Гунилле? Вам она нравилась?
Анна снова помолчала. Потом, улыбнувшись, сказала:
— Если говорить честно, то нет. Она была довольно неприятной особой. Все время старалась чем-нибудь досадить нам.
— Спасибо за беседу. Очень мило с вашей стороны, что нашли время зайти.
Йеппсен пожал ей руку и проводил до дверей. Когда она вышла, он пробормотал про себя:
— Этот телефонный звонок, что-то я тут не совсем понимаю… Зачем ей было звонить и беспокоить коллегу, которая, быть может, уже спала, когда с таким же успехом можно было получить эту информацию от портье?
Но ведь на самом-то деле она вовсе и не звонила. Служащие гостиницы сообщили шведской полиции, что той ночью Гунилле никто не звонил.
Итак, вторая ложь.
Йеппсен тяжело сопел, стараясь захватить в легкие побольше воздуха. В такую жару ему всегда казалось, что сердце вот-вот остановится.
Он не стал спешить с допросами членов экипажа. Уже после того, как он осмотрел труп, запер короб и отправил его в управление, они сами появились в аэропорту. Наверняка они ожидали, что им сразу же предложат ответить на некоторые вопросы. Но он не торопился. Сначала надо было дождаться сведений из Швеции. Йеппсен хотел сам знать как можно больше, прежде чем выслушать их объяснения. Орудие убийства, нож, входило в инвентарь самолета. На нем не осталось никаких отпечатков пальцев, и, строго говоря, он не являлся уликой. Он попытался представить себе убитую. Она, несомненно, была красивой девушкой. Теперь же мертвое лицо излучало какой-то странный покой; глаза ее были широко распахнуты, причем не расширены от ужаса, нет, — в них застыло выражение глубокого удивления. Йеппсену с трудом удалось закрыть их. И даже сейчас, мертвые, они были удивительно нежными, эти глаза.
Но в данный момент Йеппсен видел перед собой совсем другие глаза. Не карие, не нежные и вовсе не мертвые. Наоборот, эти были узкие, серовато-зеленые, настороженные.
Йеппсен внимательно вглядывался в лицо сидящей перед ним норвежки и все больше удивлялся его необычным краскам. Он впервые видел брюнетку с такой ослепительно белой, матовой кожей. Да, Кари не была красавицей, однако обладала довольно незаурядной и привлекательной внешностью. Еще какое-то мгновение они сидели так, оценивающе глядя друг на друга. Йеппсен почувствовал, что девушка внутренне подготовилась к длинному допросу. Но и для этого у него было недостаточно материалов, не говоря уже о том, чтобы возбудить против кого-либо из них обвинение.
Задавая свои вопросы, он внимательно следил за ее поведением.
Кари отвечала довольно спокойно, однако каждый раз тщательно обдумывала свой ответ.
— Когда в последний раз вы видели убитую?
— В коридоре отеля, сразу после того, как мы туда приехали. Мы пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по своим комнатам.
— Где был расположен ваш номер?
— На втором этаже, со стороны сада. Рядом с комнатами Гуниллы и Кока.
— Между ними?
— Нет, посередине был номер Гуниллы, а наши с Коком — по обе стороны от него. Все соединялись внутренними дверьми.
— А где разместились капитан Нильсен и Анна?
— В пристройке, на третьем этаже.
— Их комнаты тоже выходили окнами в сад?
— Да, скорее всего так, поскольку Нильсену было видно мое окно. Он говорил потом, что видел, как я читала перед сном.
— Что вы читали?
— Стефана Цвейга.
— "Шахматную новеллу "?
— Нет, но позвольте, я не понимаю…
— Я просто подумал, не интересуетесь ли вы шахматами?
Она была явно озадачена. Не понимая, нуда клонит комиссар, она все же сказала:
— Нет, я читала «Марию Стюарт». Странно, но как раз ту сцену, где она одевается перед казнью.
— Почему это кажется вам странным? Кари смутилась:
— Просто я подумала, что это ведь тоже в каком-то смысле убийство. Странно, когда читаешь об убийстве, а потом узнаешь, что сразу после этого действительно убили человека. Я только это имела в виду, ничего больше.
Голос выдавал, насколько она взволнована. Длинные пальцы с ярким маникюром, ни на секунду не останавливаясь, нервно перебирали ручки сумочки, лежавшей на коленях, в то время как взгляд ее, казалось, застыл: она смотрела на Йеппсена почти не мигая.
Похоже было, что Кари тревожат не столько его вопросы, сколько то, что она сама на них отвечает.
Комиссар немного помолчал и неожиданно сменил тему:
— Как вы думаете, были ли у кого-нибудь причины убить Гуниллу?
— Да, у капитана Нильсена.
Ответ последовал практически молниеносно.
— Она была его подружкой, или как там еще это называется. Вы понимаете, что я хочу сказать?
— Но ведь само по себе это еще не является мотивом для убийства, не так ли?
— Понимаете, Нильсен не знал, что ему делать, — он ведь женат. Гунилла для него была всего-навсего приключением, он и не думал разводиться из-за нее. Но он недооценил Гуниллу. Не знаю что, но что-то там произошло. Мы все это сразу поняли. Нильсен боялся ее.
— Вы считаете, он один боялся фрекен Янсон?
— Честно говоря, никто ее особо не любил, но одного этого недостаточно, чтобы убить. Во всяком случае, никаких явных врагов у нее не было.
— Ну что ж, спасибо. Я узнал пока все, что хотел, так что не буду больше отнимать у вас время.
Он поднялся и протянул ей руку. Когда дверь за девушкой закрылась, комиссар все еще продолжал стоять, задумчиво глядя ей вслед.
Он еще раз вспомнил все ее ответы. В последний раз Кари видела убитую в холле шведского отеля сразу по прибытии туда, когда на Гунилле еще была форма стюардессы. Однако в то же время она считает странным, что читала в тот вечер главу из "Марии Стюарт ", в которой шотландская королева, готовясь к казни, одевается в красное, чтобы на ее одежде не было видно крови.
Гунилла, когда ее убили, была одета как раз в красное. Пятна крови на ее платье были почти незаметны.
Кари утверждает, что в тот вечер она последний раз видела убитую в форме, — и тем не менее говорит о странном совпадении.
Анна выглядела абсолютно спокойной, когда вошла в кабинет. Она осторожно присела и выжидательно посмотрела на Йеппсена, который с любопытством разглядывал ее. Он сразу отметил про себя, что достаточно было малейшей улыбки, чтобы заурядная внешность Анны тут же преобразилась. Улыбаясь, девушка становилась почти красивой.
Йеппсен привстал и слегка поклонился:
— Мне бы хотелось услышать от вас, что происходило той ночью, когда было совершено убийство.
— С какого момента начать? С нашего прибытия в Стокгольм?
— Да, прекрасно.
— Значит, так Мы приземлились в Бромме и вышли из самолета все вместе. В зале аэропорта капитан Нильсен о чем-то поговорил со служащим — мы в это время ждали; потом мы взяли такси и поехали в отель. Здесь, пожелав друг другу спокойной ночи, мы расстались. Я поднялась в свой номер, приняла ванну и легла в постель. Перед сном я позвонила Гунилле, чтобы узнать, когда нас разбудят завтра, — это был последний наш разговор. На следующее утро оказалось, что в гостинице ее нет; мы были немного удивлены, однако и раньше случалось, что кто-нибудь отправлялся ночью в город и не успевал вернуться. Должна признаться, что, когда потом этот пассажир начал утверждать, будто нашел в гардеробе труп, у меня мелькнула мысль, что это может быть она. Но когда мы приземлились и оказалось, что в гардеробе ничего нет, я подумала, что все это — просто дурацкая шутка. Позже мы снова стали беспокоиться и сделали заявление в полицию.
— Как вы лично считаете, кто убийца?
— На этот вопрос я не могу вам ответить; сомневаюсь, что это кто-нибудь из тех, кого я знаю.
— И вы никого конкретно не подозреваете?
— Нет, это мог сделать кто угодно.
— Наверное, все-таки вы имеете в виду прежде всего экипаж, включая и вас? Не каждый имел возможность ночью проникнуть в самолет.
— Нет, каждый, по крайней мере той ночью. Ведь машина была не заперта.
— Кто отвечает за то, чтобы машина была заперта?
— Это входит в обязанности капитана.
— Хорошо. Вы по-прежнему уверены, что у убитой не было врагов?
— Я этого не говорила. Быть врагом и решиться на убийство — разные вещи. Кроме того, я вовсе не хочу впутывать его в неприятности, если это не он.
— Кто это "он "?
Анна замолчала и прикусила губу.
— Ну хорошо, раз уж вы так хотите знать. Гунилла и Кок не были лучшими друзьями. Перед самым отлетом из Копенгагена у них была очередная стычка. Мы все оказались невольными ее свидетелями. По-моему, Гунилла обвиняла Кока в контрабанде, но я не особо прислушивалась и потому не уверена. Однако если это считать причиной, то большинство из служащих нашей авиакомпании могли убить ее. В том, что многих уже уволили, ее особая заслуга.
— И вы считаете, ни у кого больше не было причин убить ее?
— Нет, и больше того, я вовсе не думаю, чтобы это мог сделать Кок. Наверняка не он.
— А как вы сами относились к Гунилле? Вам она нравилась?
Анна снова помолчала. Потом, улыбнувшись, сказала:
— Если говорить честно, то нет. Она была довольно неприятной особой. Все время старалась чем-нибудь досадить нам.
— Спасибо за беседу. Очень мило с вашей стороны, что нашли время зайти.
Йеппсен пожал ей руку и проводил до дверей. Когда она вышла, он пробормотал про себя:
— Этот телефонный звонок, что-то я тут не совсем понимаю… Зачем ей было звонить и беспокоить коллегу, которая, быть может, уже спала, когда с таким же успехом можно было получить эту информацию от портье?
Но ведь на самом-то деле она вовсе и не звонила. Служащие гостиницы сообщили шведской полиции, что той ночью Гунилле никто не звонил.
Итак, вторая ложь.
Глава 7
Второй пилот вошел в кабинет, огляделся и сел на предложенный ему стул. Он был высок и с трудом разместил свои ноги под письменным столом.
Йеппсен своим наметанным глазом определил, что ему тридцать с небольшим. Он казался спокойным и каким-то расслабленным. Даже слишком расслабленным, подумалось комиссару.
С несколько наигранным равнодушием Кок еще раз оглядел кабинет, достал пачку сигарет, предложил комиссару и сам взял одну. Они закурили, причем Йеппсен отметил, что зажигалка у него из очень дорогих.
Ироничные, смеющиеся глаза Кока и все его поведение с самого начала не понравились комиссару, и он с раздражением в голосе приступил к уже привычным вопросам.
Рассказ Кока о том, что произошло с момента приземления в Стокгольме, совпадал с показаниями стюардесс. Неточностей никаких, похоже, не было, однако ответы его звучали сухо и односложно. У Йеппсена создалось впечатление, что убийство совершенно его не интересует. Он был натянуто вежлив, как будто вопросы утомляли его.
— Как вы думаете, кто убийца? Вы кого-нибудь подозреваете?
Йеппсен своим наметанным глазом определил, что ему тридцать с небольшим. Он казался спокойным и каким-то расслабленным. Даже слишком расслабленным, подумалось комиссару.
С несколько наигранным равнодушием Кок еще раз оглядел кабинет, достал пачку сигарет, предложил комиссару и сам взял одну. Они закурили, причем Йеппсен отметил, что зажигалка у него из очень дорогих.
Ироничные, смеющиеся глаза Кока и все его поведение с самого начала не понравились комиссару, и он с раздражением в голосе приступил к уже привычным вопросам.
Рассказ Кока о том, что произошло с момента приземления в Стокгольме, совпадал с показаниями стюардесс. Неточностей никаких, похоже, не было, однако ответы его звучали сухо и односложно. У Йеппсена создалось впечатление, что убийство совершенно его не интересует. Он был натянуто вежлив, как будто вопросы утомляли его.
— Как вы думаете, кто убийца? Вы кого-нибудь подозреваете?