Страница:
Он указал на дом, стоявший чуть на отшибе, больше и роскошнее прочих, украшенный особенно затейливой резьбой. Дом вождя или вельможи, или кто там у них, у вампиров этих, подумал Рыбий Глаз.
При внимательном взгляде мотивы резного орнамента показались ему несколько зловещими – цветы с зубастыми пастями вместо бутонов, сплетающиеся в жестокой схватке, вооруженные полузвери – полулюди, нарочито примитивные изображения животных и просто повторяющиеся узоры, вроде бы ничего особенного не означающие, но наводящие смутную неодолимую тревогу. Однако Эйвар бодро толкнул створку ворот, и после мгновенного колебания Рыбий Глаз двинулся следом. В конце концов, загадочная хоромина просто набита драгоценной дрянью, сказал он себе, уж я-то чую.
Дверь, ведущая внутрь, к удивлению обоих, оказалась заперта. Эйвар переглянулся с приятелем, а затем обрушил на дубовую створку чудовищный удар, который сокрушил бы и каменную стену. Петли жалобно хрустнули, дверь рухнула внутрь. Медведь довольно ухмыльнулся.
– Если что, все так и было, – прогудел он и шагнул в пахнущую чабрецом, медом и полынью темноту.
Они обошли дом кругом, и Рыбий Глаз начал кое-что подозревать. В доме никто не жил. Это вообще был не жилой дом – нечто вроде склада или чертога собраний. В отличие от прочих, где они успели побывать, просторных и светлых, этот изобиловал узкими сумрачными коридорами, крутыми лесенками и неожиданными тесными залами с верхним светом, где в центре слабо мерцали непонятные, исчерченные чужими рунами круги, а вдоль стен стояли отполированные скамьи и свисали связки сушеных трав. Бывшего сыскаря начала бить невольная дрожь. Незрячий глаз, коему он был обязан своим прозвищем, отчаянно зудел под мокрой от пота повязкой.
– Эй, послушай, – позвал он в широкую спину приятеля. – Нет здесь никаких сокровищ. Это дом здешнего колдуна. А может, ихнее капище. Пойдем отсюда, Медведь, гори оно огнем.
– Капище – это хорошо, – бурчал Медведь, уставясь на что-то в дальнем углу комнаты под самой крышей, куда они долго карабкались по узкой винтовой лестнице. – Капище – стало быть, по нашему, храм. А храм – это всенепременно камушки и всякое прочее золотишко. Жрецы повсюду народец прижимистый и запасливый, жаба их мать… отойди ты в угол, что ли, не мешай…
Он присел на корточки над здоровенным и даже с виду неподъемным бронзовым сундуком, при виде которого Рыбий Глаз мгновенно забыл большую часть своих страхов.
– Эй, – прошептал он. – Что-то мы нашли. Медведь, там сокровище нешуточное, невиданное. Я чую. Я всегда чую. Ты побыстрее открывай…
– Не зуди, – отмахнулся Эйвар, ковыряя широким кинжальным, лезвием в замысловатом замке. Копался он довольно долго. Рыбий Глаз внимательно наблюдал, вытянув шею и приплясывая от нетерпения. Внезапно Медведь с проклятием отпрянул и с размаху хватил по замку стальным оголовьем кинжала. В воздухе разлился чистый музыкальный звон.
– Ну? – выдохнул Рыбий Глаз. Эйвар осторожно откинул крышку.
– Ну?! – проревел он. – Где оно, твое, язви его, сокровище?!
В бронзовом сундуке, выстланном изнутри неведомым бархатистым материалом цвета старого серебра, на пухлой подушечке мирно покоился гладкий, непроницаемо черный металлический шар величиной с головку сыра или с ядро для осадной катапульты. Когда сундук открылся, вокруг шара медленно, точно нехотя, распространилось теплое медовое сияние. Рыбий Глаз смотрел на него, как завороженный.
Медведь грязно выругайся, бросил кинжал и схватил шар обеими руками.
– Не трогай! – завопил Рыбий Глаз.
Эйвар крякнул от натуги и потянул шар из сундука.
– Тяжелый, сволочь, – прохрипел он. Мерцающий солнечный ореол сделался ядовито-алым.
Медведь закричал и попытался разжать руки, но колдовской талисман словно бы прикипел к его ладоням. Тело солдата и его лицо стали изменяться. За три удара сердца плоть разбухла так, что треснула и поползла по шву куртка из дубленой воловьей кожи с войлочной подкладкой, лицо превратилось в морду чудовищной болотной твари. Эйвар продолжал вопить, но теперь крик его зазвучал как-то утробно. Жуткое лицо почернело, глаза вылезли из орбит и напоминали бессмысленные глаза насекомого.
Крик оборвался, точно обрезанный ножом, и верхушка черепа мародера лопнула с омерзительным чавкающим звуком. Тело рухнуло с грохотом, от которого содрогнулся весь дом.
Алое сияние повисело в воздухе и уверенно двинулось к застывшему в дверях Рыбьему Глазу. Тот попятился, забыв про лестницу, упал и сломал себе шею.
Труп, скатившись по ступеням, выпал в тесный квадратный зал, где по стенам висели связки сушеных трав.
Десятники докладывали, что виденные ими поселения обширны и богаты, а некоторые искренне советовали не трогать тульские магические вещички. Судя по тому, что их отряды пришли ополовиненными, совет стоило принять во внимание. Несколько дозоров пропали.
… На границе с Зингарой, в таверне крохотного городка под названием Мерчетес, появился известный всему городку деревенский дурачок, божившийся, что пошел искать потерявшуюся овцу и забрел аж в Холмы, где вампиры, по его словам, «лежали вповалку чуть живые». Дурачку не верили до тех пор, покуда тот не расплатился за миску чечевицы перстнем с крупным изумрудом. Тогда поверили все. Так в Рабиры пришла еще одна беда.
… В Орволане неприметный человек со слабыми руками писаря, дождавшись захода солнца, поспешил на башню. На руке у человека, нахохлившись, сидел сильный почтовый сокол с надетым клобучком и закрепленным на лапе жестяным цилиндриком. Человек, близоруко щурясь, вложил в цилиндрик, клочок пергамента, скормил соколу кусочек мяса, поспешно отдергивая пальцы, снял клобучок и подбросил птицу в воздух.
«Его милости месъору Ли Норонъе, лично, спешно. За рекой неладно. Подробностей не знаю. Просперо с полутысячей оружных отправился в Холмы, с ним все наличные лекари и книжники. По слухам, пала Граница. Львенок все еще там».
Глава шестая. Фаворит
При внимательном взгляде мотивы резного орнамента показались ему несколько зловещими – цветы с зубастыми пастями вместо бутонов, сплетающиеся в жестокой схватке, вооруженные полузвери – полулюди, нарочито примитивные изображения животных и просто повторяющиеся узоры, вроде бы ничего особенного не означающие, но наводящие смутную неодолимую тревогу. Однако Эйвар бодро толкнул створку ворот, и после мгновенного колебания Рыбий Глаз двинулся следом. В конце концов, загадочная хоромина просто набита драгоценной дрянью, сказал он себе, уж я-то чую.
Дверь, ведущая внутрь, к удивлению обоих, оказалась заперта. Эйвар переглянулся с приятелем, а затем обрушил на дубовую створку чудовищный удар, который сокрушил бы и каменную стену. Петли жалобно хрустнули, дверь рухнула внутрь. Медведь довольно ухмыльнулся.
– Если что, все так и было, – прогудел он и шагнул в пахнущую чабрецом, медом и полынью темноту.
Они обошли дом кругом, и Рыбий Глаз начал кое-что подозревать. В доме никто не жил. Это вообще был не жилой дом – нечто вроде склада или чертога собраний. В отличие от прочих, где они успели побывать, просторных и светлых, этот изобиловал узкими сумрачными коридорами, крутыми лесенками и неожиданными тесными залами с верхним светом, где в центре слабо мерцали непонятные, исчерченные чужими рунами круги, а вдоль стен стояли отполированные скамьи и свисали связки сушеных трав. Бывшего сыскаря начала бить невольная дрожь. Незрячий глаз, коему он был обязан своим прозвищем, отчаянно зудел под мокрой от пота повязкой.
– Эй, послушай, – позвал он в широкую спину приятеля. – Нет здесь никаких сокровищ. Это дом здешнего колдуна. А может, ихнее капище. Пойдем отсюда, Медведь, гори оно огнем.
– Капище – это хорошо, – бурчал Медведь, уставясь на что-то в дальнем углу комнаты под самой крышей, куда они долго карабкались по узкой винтовой лестнице. – Капище – стало быть, по нашему, храм. А храм – это всенепременно камушки и всякое прочее золотишко. Жрецы повсюду народец прижимистый и запасливый, жаба их мать… отойди ты в угол, что ли, не мешай…
Он присел на корточки над здоровенным и даже с виду неподъемным бронзовым сундуком, при виде которого Рыбий Глаз мгновенно забыл большую часть своих страхов.
– Эй, – прошептал он. – Что-то мы нашли. Медведь, там сокровище нешуточное, невиданное. Я чую. Я всегда чую. Ты побыстрее открывай…
– Не зуди, – отмахнулся Эйвар, ковыряя широким кинжальным, лезвием в замысловатом замке. Копался он довольно долго. Рыбий Глаз внимательно наблюдал, вытянув шею и приплясывая от нетерпения. Внезапно Медведь с проклятием отпрянул и с размаху хватил по замку стальным оголовьем кинжала. В воздухе разлился чистый музыкальный звон.
– Ну? – выдохнул Рыбий Глаз. Эйвар осторожно откинул крышку.
– Ну?! – проревел он. – Где оно, твое, язви его, сокровище?!
В бронзовом сундуке, выстланном изнутри неведомым бархатистым материалом цвета старого серебра, на пухлой подушечке мирно покоился гладкий, непроницаемо черный металлический шар величиной с головку сыра или с ядро для осадной катапульты. Когда сундук открылся, вокруг шара медленно, точно нехотя, распространилось теплое медовое сияние. Рыбий Глаз смотрел на него, как завороженный.
Медведь грязно выругайся, бросил кинжал и схватил шар обеими руками.
– Не трогай! – завопил Рыбий Глаз.
Эйвар крякнул от натуги и потянул шар из сундука.
– Тяжелый, сволочь, – прохрипел он. Мерцающий солнечный ореол сделался ядовито-алым.
Медведь закричал и попытался разжать руки, но колдовской талисман словно бы прикипел к его ладоням. Тело солдата и его лицо стали изменяться. За три удара сердца плоть разбухла так, что треснула и поползла по шву куртка из дубленой воловьей кожи с войлочной подкладкой, лицо превратилось в морду чудовищной болотной твари. Эйвар продолжал вопить, но теперь крик его зазвучал как-то утробно. Жуткое лицо почернело, глаза вылезли из орбит и напоминали бессмысленные глаза насекомого.
Крик оборвался, точно обрезанный ножом, и верхушка черепа мародера лопнула с омерзительным чавкающим звуком. Тело рухнуло с грохотом, от которого содрогнулся весь дом.
Алое сияние повисело в воздухе и уверенно двинулось к застывшему в дверях Рыбьему Глазу. Тот попятился, забыв про лестницу, упал и сломал себе шею.
Труп, скатившись по ступеням, выпал в тесный квадратный зал, где по стенам висели связки сушеных трав.
* * *
… Разъезды, отправленные Просперо на разведку в ближайшие пострадавшие поселки, возвращались один за другим, принося схожие вести. Повсюду одно и то же. Рабирийцы переживают некие изменения, каковые старики переносят значительно тяжелее молодых – проще говоря, мрут. Чем моложе гуль, тем быстрее он приходит в себя. Лекари ускорить или ослабить сей процесс бессильны.Десятники докладывали, что виденные ими поселения обширны и богаты, а некоторые искренне советовали не трогать тульские магические вещички. Судя по тому, что их отряды пришли ополовиненными, совет стоило принять во внимание. Несколько дозоров пропали.
… На границе с Зингарой, в таверне крохотного городка под названием Мерчетес, появился известный всему городку деревенский дурачок, божившийся, что пошел искать потерявшуюся овцу и забрел аж в Холмы, где вампиры, по его словам, «лежали вповалку чуть живые». Дурачку не верили до тех пор, покуда тот не расплатился за миску чечевицы перстнем с крупным изумрудом. Тогда поверили все. Так в Рабиры пришла еще одна беда.
… В Орволане неприметный человек со слабыми руками писаря, дождавшись захода солнца, поспешил на башню. На руке у человека, нахохлившись, сидел сильный почтовый сокол с надетым клобучком и закрепленным на лапе жестяным цилиндриком. Человек, близоруко щурясь, вложил в цилиндрик, клочок пергамента, скормил соколу кусочек мяса, поспешно отдергивая пальцы, снял клобучок и подбросил птицу в воздух.
«Его милости месъору Ли Норонъе, лично, спешно. За рекой неладно. Подробностей не знаю. Просперо с полутысячей оружных отправился в Холмы, с ним все наличные лекари и книжники. По слухам, пала Граница. Львенок все еще там».
Глава шестая. Фаворит
Кордава, Зингара. 20 день Первой летней луны. Раннее утро.
Учитывая свидетельства капитанов и команд торговых нефов… – легкое шуршание бумаг, чье-то заинтересованное покашливание, – «Морской конь» и «Жемчужина», приписанных соответственно к Кордавскому и Денитерскому портам, позволю себе предположить, что мы вновь столкнулись с преднамеренным и злостным пренебрежением условиями Морского Договрра, причем в роли нарушителей неоднократно выступали суда под флагом короны Аргоса или принадлежащие к флоту известных торговых домов. Перечень нарушенных статьей довольно пространен и красноречив, с ним стоит ознакомиться…
– Такова, откровенно признаться, не слишком радужная картина положения дел на нынешний момент. Теперь, если высокому собранию будет угодно, я хотел бы… – Быстрый, почти неуловимый взгляд в сторону восседающей во главе стола женщины, легкий разрешающий кивок. Краткая пауза ускользает от внимания прочих слушателей, и речь гладко льется дальше: —… Перейти к изложению некоторых любопытных обстоятельств, могущих оказать влияние на склонение чаши весов в выгодную нам сторону. Во-первых, долгая тяжба между Гильдией кораблестроителей Асгалуна и торговым домом Гарельтаре из Мессантии не без нашей поддержки завершилась в пользу Шема, что, вне всякого сомнения…
Женщина – блестящие темные волосы, собранные в высокую прическу, голубое с золотом платье, широкий кружевной воротник и самую малость огрузневшая с возрастом фигура – рассеянно прислушивается к обкатанным фразам. Сведения, что прозвучат сегодня, ей уже отлично известны. Политические свары, касающиеся многострадального Морского Договора, тянутся добрый десяток лет и не закончатся никогда. Сегодня не повезло аргосцам, завтра на горячем поймают подданных Кордавы, кто-то разбогатеет, кто-то окажется за решеткой… А корабли будут по-прежнему бороздить великий Закатный Океан, чье дыхание – приливы и отливы, и люди – обманывать себя, воображая, будто именно они управляют движением мира.
«К старости ты стала не в меру философична», – со вздохом поддразнила себя Королева Моря и Суши, Владычица Океана, Правительница Золотой Башни и обладательница множества иных громких и древних титулов. За пышным сверканием порой забывалось, что у нее есть данное родителями имя – Чабела.
Чабела Кордавская, дочь Фердруго, прожившая на свете пятьдесят с небольшим лет, два последних десятилетия твердой рукой управляя доставшейся ей по наследству страной. Королева-мать и королева-вдова, не торопившаяся расставаться с властью, уступив ее подросшим наследникам. До сих пор прекрасная собой и незаурядная особа, за чьей спиной шелестело множество сплетен и с чьим именем связывалось немало страниц в летописях.
Она видела свой закат и без страха ожидала его наступления.
Но пока отпущенное ей время не подошло к концу, Чабела не намеревалась сидеть сложа руки. У нее полно забот – в том числе Морской Договор, неурядицы на полуночных границах, круговерть интриг при дворе… и скромный пакет, отмеченный синей печатью с изображением трехлапого якоря.
Маленький якорек означал наилучшие пожелания Ее величеству от Тихой Пристани – в незапамятные времена так острословы прозвали департамент, занимавшийся при властителях Зингары делами темными и подозрительными. Нынче в особняке на Весельной улице распоряжался его светлость граф Эрманд, высокородный представитель разветвленного семейства Ди Норонья. Учтя ошибки своего предшественника, чья карьера завершилась не самым благополучным образом, он предпочитал вовремя извещать королеву о некоторых своих замыслах и любопытных заграничных новостях.
Нынешнее послание оказалось кратким и емким.
«Диковинная весточка из Забытого Края – 16 дня Первой летней луны туда совершенно внезапно пожаловали с визитом Львенок и его стая. Кажется, ему искренне рады. Как полагаете, милостивая госпожа, что им там понадобилось – особенно принимая во внимание пустующее Логово?»
Забытым Краем в Зингаре всегда именовали правобережье Хорота и Рабирийские холмы. Заглазное прозвище «Львенок» принадлежало Коннахару Канаху, юному принцу Аквилонии и достойному отпрыску своего отца. Следовательно, «Логово» – Тарантийский дворец, оставшийся без хозяев, ибо правитель Аквилонии вместе с супругой, младшими детьми и частью двора еще в начале лета отправился навестить старого друга, Эртеля из Пограничья.
В самом деле, озадачилась королева, какая причина могла привести Коннахара в Рабирийские горы? Весьма странный шаг с его стороны. Как он вообще туда попал? Через Пуантен? Куда, в таком случае, смотрел всесильный герцог Полуденной Провинции? Или Леопард принимает непосредственное участие в этой авантюре? С какими целями? Является ли известие о поездке Конни достоянием только хозяина Тихой Пристани или об этом секрете уже вовсю кричат на Морском Рынке?
Повисшее в зале почтительное молчание означало, что обличительная речь, посвященная мошенническим проделкам аргосцев, завершилась, и теперь собрание ждет решения королевы.
Ждал его и говоривший – невысокий, выглядевший удивительно стройным и гибким мужчина лет тридцати в зеленом с алыми и золотыми вставками наряде придворного высокого ранга. На фоне яркой одежды особенно выделялась светлая, прозрачно-голубоватая кожа – ее упорно не брало даже яростное солнце Полуденного Побережья. С узкого, словно выточенного из куска редкого белого оникса лица на мир смотрели глубоко посаженные глаза бархатисто-черного оттенка, порой вспыхивающие яркими золотистыми искрами. В выражении этих глаз преобладала спокойная ирония человека, знающего истинную цену окружающим и себе – Рейениру Морадо да Кадена, уроженцу Рабиров и второму человеку в королевстве.
Нынешний совет целиком и полностью лежал на его совести. Да Кадена давно вел какую-то хитроумную игру с Аргосом, и, похоже, наметил на сегодня нанесение противнику чувствительного удара. Что ж, ежели это послужит к вящему процветанию Зингары…
– Мы полагаем, – кружевной веер в руке правительницы заколыхался, помогая ей собраться с мыслями, – что проявили достаточно терпения, закрывая глаза на досадные неурядицы, связанные с обоюдным исполнением Морского Договора. Услышанные новости вынудили наше снисхождение исчерпаться.
Королева беззвучно хмыкнула, расслышав согласное ворчание старого Гуасталлы – пусть не самого родовитого, но наиболее умудренного члена ее маленького Кабинета, главы Торговой Гильдии Кордавы:
– Сколько раз твердил – давно пора подпалить им хвосты…
На бесцеремонного купца зашикали. Выждав мгновение, Чабела невозмутимо продолжила:
– Первым шагом, предпринятым нами, будет ужесточение порядка сбора морских таможенных пошлин… особенно в отношении кораблей, держащих флаг наших любезных друзей и соседей из Аргоса. Во-вторых, надлежит оповестить…
Безукоризненной по форме и содержанию фразе не удалось появиться на свет.
Ее рождению помешал не кто иной, как Рейенир да Кадена, резким движением оттолкнувший свое кресло и поднявшийся на ноги. Обескураживающий поступок вынудил королеву замолчать, одновременно возмутив и напугав ее. Никогда ранее рабириец не позволял себе подобных неуважительных выходок, мало того – он давно прослыл при дворе образцом холодновато-сдержанных манер. С другой стороны, у Рейе хватало завистников и врагов… Пусть минуло пятнадцать лет, желающих избавить дворец Золотой Башни от опасного и пугающего жильца по-прежнему хоть отбавляй.
Растерянность Чабелы длилась не более двух или трех ударов сердца. Она протянула руку к серебряному колокольчику, еще не решив, кого следует вызвать – дворцовую стражу… или лекаря?
Пошатывающийся Рейенир беспрепятственно доковылял до высокого окна, рванул тяжелую штору и с жутким глуховатым всхлипом втянул наполнивший зал свежий морской воздух. Создавалось впечатление, будто он разом позабыл об окружавших его людях, о своем достоинстве и даже о присутствии королевы.
– Месьор Морадо, – правила приличия явно могли отправляться ко всем демонам, уступая место здравомыслию и решительности, а потому достопочтенный Гуасталла грузно выбрался из-за стола и с небывалой осторожностью приблизился к сгорбившейся у оконного проема фигуре. – Месьор Морадо, что случилось?
«Все-таки лекаря», – дрогнувший колокольчик испустил тонкий, далеко слышный звон.
Почти сразу произошли две вещи: с тихим скрипом приоткрылась двустворчатая дверь, впуская явившуюся на зов прислугу, а Рейенир круто обернулся, едва не потеряв равновесие и неуклюже качнувшись назад. Его отсутствующий взгляд скользнул по напряженным и недоумевающим лицам, остановившись на повелительнице Зингары, так и застывшей с бесполезным колокольчиком в руке.
– Оно ушло, – отчетливо произнес рабириец лишенным всякого выражения голосом. – Совсем. Я должен…
Что именно и кому он должен, понять не удалось, ибо да Кадена перешел на непонятный людям язык и речь его стала напоминать лихорадочный бред. Собственно, он успел произнести только два или три отрывистых предложения. Потом ноги отказались его держать, и фаворит зингарской королевы неопрятной кучкой свернулся на черно-красных мраморных плитках пола. Сверху мягкими складками упала сорвавшаяся с карниза занавесь.
Пронзительно, как самая обычная испуганная женщина, ахнула Чабела. Кто-то вскочил, едва не опрокинув канделябр с горящими свечами. Привлеченные криком, в дверь сунулись дворцовые гвардейцы – мелькнула оранжево-алая форма, грохнуло о косяк древко алебарды.
К наступлению второго послеполуденного колокола терпение Данаба истощилось, и оттого свое мнение он высказал несколько более резко и безжалостно, чем полагалось по законам Гильдии врачевателей.
– Это не отравление, – внимательно слушавшая Чабела украдкой облегченно вздохнула. – Во всяком случае, не отравление с использованием обычных в таком случае ядов вроде корня желтого лотоса или ирханчайского гриба. Мне также не удалось обнаружить примет зловещих болезней, внезапно поражающих человека в расцвете сил и лет… Недомогание его милости чрезвычайно напоминает глубокий обморок, вызванный душевным расстройством или тягостными жизненными обстоятельствами. Не исключаю и того, что сей недуг есть прямое или косвенное следствие… э-э… необычного происхождения месьора да Кадена и проистекающих из этого привычек, либо же является настолько своеобразной болезнью, что ни мне, ни кому другому неведомо, как приступать к ее лечению. Однако не будем отчаиваться прежде времени. Может статься, природа возьмет свое и через день-другой…
– Я хочу его увидеть, – перебила зингарка и поднялась с кресла, зашуршав многочисленными складками широких юбок.
Бен-Иферан мудро решил не возражать.
Рейе Морадо да Кадену перенесли в гостиную его собственных комнат, расположенных неподалеку от покоев королевы. На всякий случай Данаб распорядился распахнуть в комнате все окна, но задернуть их занавесями, создав желтоватый полумрак, и посадил рядом с больным двух учеников, поручив им тщательный надзор за малейшими изменениями в состоянии рабирийца. Таковых, впрочем, не происходило – загадочное порождение Холмов оставалось пугающе неподвижным. Правда, Рейенир дышал, но так медленно и незаметно, что в первый миг Чабела приняла его за мертвого – отшатнулась.
– Его милость жив, – заверил правительницу лекарь, мысленно добавив: «Надолго ли?»
Словно опровергая слова почтенного врачевателя, подопечный внезапно шевельнулся, невнятно бормоча, словно пробуждающийся человек. В следующий миг его начала бить сильнейшая и совершенно необъяснимая судорога, дополнившаяся приступами резкого кашля пополам с кровью. Подмастерья заполошно суетились вокруг кушетки, отиравшаяся рядом горничная с серебряным тазиком и стопкой перекинутых через плечо полотенец начала хлюпать носом, и только присутствие королевы спасло ее от заслуженной выволочки. Чабела тревожно хмурилась, наверняка собираясь упрекнуть бедного лекаря во лжи или соучастии, и Данаб не представлял, как бы выпроводить ее из комнаты…
В коридоре громыхнуло железо, начальственно рявкнул и испуганно смолк гвардейский бас. От порыва невидимого ветра взлетели оконные шторы и сами собой перевернулись страницы забытой на каминной полке книги. Горничная, увидев посетителя, обморочно пискнула и уронила таз, а бен-Иферан с преувеличенной досадой всплеснул руками и устремил на королеву укоризненный взор. Подобно многим обитателям дворца, он недолюбливал (говоря откровенно, терпеть не мог!) этого прихлебателя Ее величества.
Но ради чего госпоже Зингары требовалось общество мрачного и нелюдимого типа, высокомерно именовавшего себя магом и при том не состоявшего ни в одном из уважаемых магических орденов? Вдобавок никто из придворных – кроме, разве, самой Чабелы и нескольких близких друзей – не мог похвастаться, что видел лицо подозрительного колдуна (носившего имя Эллара из Рабиров и отзывавшегося на прозвище Хасти). Вместо обычной человеческой физиономии взглядам любопытных представала бесстрастная, ничего не выражающая личина – маска из мягкой тисненой кожи, вытершейся до цвета старого красного дерева, с узкими прорезями для дыхания и разговора. Еще одно отверстие располагалось на месте левого глаза (для правого – отсутствовало), и в нем тускло поблескивал зрачок – серый, оттенка речной гальки. Маска плотно облегала голову и шею, удерживаясь с помощью тонких ремешков, скрытых прядями некогда темных, а теперь пегих от седины волос, и превращая человеческую голову в подобие деревянной скульптуры.
Дамы при виде эдакого чудовища иногда падали в обморок, их мужья и поклонники тщетно пытались убедить Ее величество удалить колдуна из Кордавы, но пока успеха не достигли. Маг приезжал в столицу Зингары, когда хотел – чаще всего летом, – и всегда встречал у королевы радушный прием.
Как сегодня.
Вошедший тремя огромными шагами пересек гостиную, оказавшись рядом с лежанкой. Подчиненные лекаря опасливо шарахнулись в стороны, когда их задели края разлетевшегося плаща – темно-синего, слегка выцветшего и вылинявшего.
– Ваше величество, как можно доверять шарлатану и проходимцу столь деликатное и ответственное поручение? – шепотом возопил оскорбленный бен-Иферан. На самом деле он мысленно потирал руки: отлично, пускай в случае неудачи королевское неудовольствие обрушится на магика!
– Ступай, – почти по слогам произнесла Чабела. Лекарь попятился. – Уходите все. Почтенный Данаб, я по-прежнему ценю твои услуги, но сегодня в них нет нужды. Передай стражникам мой приказ – никого сюда не впускать.
Комната опустела раньше, чем она договорила. Правительница Зингары присела на тонконогое креслице и с боязливым любопытством стала следить за действиями гостя, не решившись задать ни одного из тревожащих ее вопросов. Она догадывалась, что стала свидетельницей использования сил, обычно именуемых магическими, но, к сожалению, природа дала ей возможность только смутно ощущать присутствие рядом чего-то загадочного и непонятного. Вдруг становилось холодно, спустя миг Чабела различала – или ей казалось, будто различает? – отдаленную мелодию, перемежаемую шелестом ветра в листве, треск ломаемого дерева и глуховатое звяканье…
Как в полусне она увидела протянутую руку с разведенными в стороны длинными, узловатыми пальцами («На безымянном – тонкое серебряное кольцо с черным агатом», – услужливо подсказала память). Ладонь, чуть подрагивая, зависла над окостеневшим лицом Рейе, и тот беззвучно выдохнул:
– Я должен вернуться домой.
«Именно эту фразу он хотел произнести утром, прежде чем впал в забытье, – догадалась королева. – Но ни о каком посещении Рабиров и речи быть не может! Рейе нужен мне здесь!»
Вслед за речью к Рейениру вернулась способность двигаться – он рывком сел и немедля согнулся, с усилием втягивая воздух и словно захлебываясь. Человек в синем плаще заставил его лечь, после чего гуль вполне осмысленно огляделся по сторонам. Виновато улыбнулся, заметив Чабелу, нахмурился и растерянно пробормотал:
– Почему я ничего не слышу?
– В каком смысле? – опешила зингарка.
– Все вокруг… Люди во дворце – их мысли, само их присутствие, – каждое связное предложение давалось Рейе с огромным трудом, – раньше я отчетливо слышал их, мог догадаться, о чем они думают и чего добиваются, а теперь вокруг пустота… В лесах складывают погребальные костры… Мне нужно уехать! – убежденно повторил он.
– Никуда ты не поедешь, – скрывая под решительностью растущую тревогу, заявила Чабела. – По крайней мере, прямо сейчас. Ты свалишься с коня, не одолев и четверти лиги… Кто-нибудь может внятно растолковать, что происходит? – она едва не сорвалась на раздраженный окрик.
– Минувшей ночью над Рабирами пронеслась буря, – заговорил молчавший доселе третий участник беседы. У него оказался низкий, слегка надтреснутый временем голос человека, привыкшего отдавать команды на поле сражений. – Ее вызвала чья-то недобрая… или несведущая воля, и она многое унесла с собой. Мне жаль, Ваше величество, но Рейе… то есть месьору да Кадена сегодняшним же вечером придется отправиться в Рабирийские холмы. Я поеду с ним, ибо то, что там происходит, крайне меня тревожит.
– Меня тоже, – королева взглянула на высокую фигуру напротив, запоздало вспомнив, что отточенное с годами умение различать мысли по выражению лиц в данном случае ей не поможет. – Но я хотела бы знать…
Учитывая свидетельства капитанов и команд торговых нефов… – легкое шуршание бумаг, чье-то заинтересованное покашливание, – «Морской конь» и «Жемчужина», приписанных соответственно к Кордавскому и Денитерскому портам, позволю себе предположить, что мы вновь столкнулись с преднамеренным и злостным пренебрежением условиями Морского Договрра, причем в роли нарушителей неоднократно выступали суда под флагом короны Аргоса или принадлежащие к флоту известных торговых домов. Перечень нарушенных статьей довольно пространен и красноречив, с ним стоит ознакомиться…
– Такова, откровенно признаться, не слишком радужная картина положения дел на нынешний момент. Теперь, если высокому собранию будет угодно, я хотел бы… – Быстрый, почти неуловимый взгляд в сторону восседающей во главе стола женщины, легкий разрешающий кивок. Краткая пауза ускользает от внимания прочих слушателей, и речь гладко льется дальше: —… Перейти к изложению некоторых любопытных обстоятельств, могущих оказать влияние на склонение чаши весов в выгодную нам сторону. Во-первых, долгая тяжба между Гильдией кораблестроителей Асгалуна и торговым домом Гарельтаре из Мессантии не без нашей поддержки завершилась в пользу Шема, что, вне всякого сомнения…
Женщина – блестящие темные волосы, собранные в высокую прическу, голубое с золотом платье, широкий кружевной воротник и самую малость огрузневшая с возрастом фигура – рассеянно прислушивается к обкатанным фразам. Сведения, что прозвучат сегодня, ей уже отлично известны. Политические свары, касающиеся многострадального Морского Договора, тянутся добрый десяток лет и не закончатся никогда. Сегодня не повезло аргосцам, завтра на горячем поймают подданных Кордавы, кто-то разбогатеет, кто-то окажется за решеткой… А корабли будут по-прежнему бороздить великий Закатный Океан, чье дыхание – приливы и отливы, и люди – обманывать себя, воображая, будто именно они управляют движением мира.
«К старости ты стала не в меру философична», – со вздохом поддразнила себя Королева Моря и Суши, Владычица Океана, Правительница Золотой Башни и обладательница множества иных громких и древних титулов. За пышным сверканием порой забывалось, что у нее есть данное родителями имя – Чабела.
Чабела Кордавская, дочь Фердруго, прожившая на свете пятьдесят с небольшим лет, два последних десятилетия твердой рукой управляя доставшейся ей по наследству страной. Королева-мать и королева-вдова, не торопившаяся расставаться с властью, уступив ее подросшим наследникам. До сих пор прекрасная собой и незаурядная особа, за чьей спиной шелестело множество сплетен и с чьим именем связывалось немало страниц в летописях.
Она видела свой закат и без страха ожидала его наступления.
Но пока отпущенное ей время не подошло к концу, Чабела не намеревалась сидеть сложа руки. У нее полно забот – в том числе Морской Договор, неурядицы на полуночных границах, круговерть интриг при дворе… и скромный пакет, отмеченный синей печатью с изображением трехлапого якоря.
Маленький якорек означал наилучшие пожелания Ее величеству от Тихой Пристани – в незапамятные времена так острословы прозвали департамент, занимавшийся при властителях Зингары делами темными и подозрительными. Нынче в особняке на Весельной улице распоряжался его светлость граф Эрманд, высокородный представитель разветвленного семейства Ди Норонья. Учтя ошибки своего предшественника, чья карьера завершилась не самым благополучным образом, он предпочитал вовремя извещать королеву о некоторых своих замыслах и любопытных заграничных новостях.
Нынешнее послание оказалось кратким и емким.
«Диковинная весточка из Забытого Края – 16 дня Первой летней луны туда совершенно внезапно пожаловали с визитом Львенок и его стая. Кажется, ему искренне рады. Как полагаете, милостивая госпожа, что им там понадобилось – особенно принимая во внимание пустующее Логово?»
Забытым Краем в Зингаре всегда именовали правобережье Хорота и Рабирийские холмы. Заглазное прозвище «Львенок» принадлежало Коннахару Канаху, юному принцу Аквилонии и достойному отпрыску своего отца. Следовательно, «Логово» – Тарантийский дворец, оставшийся без хозяев, ибо правитель Аквилонии вместе с супругой, младшими детьми и частью двора еще в начале лета отправился навестить старого друга, Эртеля из Пограничья.
В самом деле, озадачилась королева, какая причина могла привести Коннахара в Рабирийские горы? Весьма странный шаг с его стороны. Как он вообще туда попал? Через Пуантен? Куда, в таком случае, смотрел всесильный герцог Полуденной Провинции? Или Леопард принимает непосредственное участие в этой авантюре? С какими целями? Является ли известие о поездке Конни достоянием только хозяина Тихой Пристани или об этом секрете уже вовсю кричат на Морском Рынке?
Повисшее в зале почтительное молчание означало, что обличительная речь, посвященная мошенническим проделкам аргосцев, завершилась, и теперь собрание ждет решения королевы.
Ждал его и говоривший – невысокий, выглядевший удивительно стройным и гибким мужчина лет тридцати в зеленом с алыми и золотыми вставками наряде придворного высокого ранга. На фоне яркой одежды особенно выделялась светлая, прозрачно-голубоватая кожа – ее упорно не брало даже яростное солнце Полуденного Побережья. С узкого, словно выточенного из куска редкого белого оникса лица на мир смотрели глубоко посаженные глаза бархатисто-черного оттенка, порой вспыхивающие яркими золотистыми искрами. В выражении этих глаз преобладала спокойная ирония человека, знающего истинную цену окружающим и себе – Рейениру Морадо да Кадена, уроженцу Рабиров и второму человеку в королевстве.
Нынешний совет целиком и полностью лежал на его совести. Да Кадена давно вел какую-то хитроумную игру с Аргосом, и, похоже, наметил на сегодня нанесение противнику чувствительного удара. Что ж, ежели это послужит к вящему процветанию Зингары…
– Мы полагаем, – кружевной веер в руке правительницы заколыхался, помогая ей собраться с мыслями, – что проявили достаточно терпения, закрывая глаза на досадные неурядицы, связанные с обоюдным исполнением Морского Договора. Услышанные новости вынудили наше снисхождение исчерпаться.
Королева беззвучно хмыкнула, расслышав согласное ворчание старого Гуасталлы – пусть не самого родовитого, но наиболее умудренного члена ее маленького Кабинета, главы Торговой Гильдии Кордавы:
– Сколько раз твердил – давно пора подпалить им хвосты…
На бесцеремонного купца зашикали. Выждав мгновение, Чабела невозмутимо продолжила:
– Первым шагом, предпринятым нами, будет ужесточение порядка сбора морских таможенных пошлин… особенно в отношении кораблей, держащих флаг наших любезных друзей и соседей из Аргоса. Во-вторых, надлежит оповестить…
Безукоризненной по форме и содержанию фразе не удалось появиться на свет.
Ее рождению помешал не кто иной, как Рейенир да Кадена, резким движением оттолкнувший свое кресло и поднявшийся на ноги. Обескураживающий поступок вынудил королеву замолчать, одновременно возмутив и напугав ее. Никогда ранее рабириец не позволял себе подобных неуважительных выходок, мало того – он давно прослыл при дворе образцом холодновато-сдержанных манер. С другой стороны, у Рейе хватало завистников и врагов… Пусть минуло пятнадцать лет, желающих избавить дворец Золотой Башни от опасного и пугающего жильца по-прежнему хоть отбавляй.
Растерянность Чабелы длилась не более двух или трех ударов сердца. Она протянула руку к серебряному колокольчику, еще не решив, кого следует вызвать – дворцовую стражу… или лекаря?
Пошатывающийся Рейенир беспрепятственно доковылял до высокого окна, рванул тяжелую штору и с жутким глуховатым всхлипом втянул наполнивший зал свежий морской воздух. Создавалось впечатление, будто он разом позабыл об окружавших его людях, о своем достоинстве и даже о присутствии королевы.
– Месьор Морадо, – правила приличия явно могли отправляться ко всем демонам, уступая место здравомыслию и решительности, а потому достопочтенный Гуасталла грузно выбрался из-за стола и с небывалой осторожностью приблизился к сгорбившейся у оконного проема фигуре. – Месьор Морадо, что случилось?
«Все-таки лекаря», – дрогнувший колокольчик испустил тонкий, далеко слышный звон.
Почти сразу произошли две вещи: с тихим скрипом приоткрылась двустворчатая дверь, впуская явившуюся на зов прислугу, а Рейенир круто обернулся, едва не потеряв равновесие и неуклюже качнувшись назад. Его отсутствующий взгляд скользнул по напряженным и недоумевающим лицам, остановившись на повелительнице Зингары, так и застывшей с бесполезным колокольчиком в руке.
– Оно ушло, – отчетливо произнес рабириец лишенным всякого выражения голосом. – Совсем. Я должен…
Что именно и кому он должен, понять не удалось, ибо да Кадена перешел на непонятный людям язык и речь его стала напоминать лихорадочный бред. Собственно, он успел произнести только два или три отрывистых предложения. Потом ноги отказались его держать, и фаворит зингарской королевы неопрятной кучкой свернулся на черно-красных мраморных плитках пола. Сверху мягкими складками упала сорвавшаяся с карниза занавесь.
Пронзительно, как самая обычная испуганная женщина, ахнула Чабела. Кто-то вскочил, едва не опрокинув канделябр с горящими свечами. Привлеченные криком, в дверь сунулись дворцовые гвардейцы – мелькнула оранжево-алая форма, грохнуло о косяк древко алебарды.
* * *
Старший придворный лекарь дворца Золотой Башни – Данаб бен-Иферан, уроженец Гхазы Шемской, четвертый десяток лет обитавший в Кордаве и помнивший еще времена правления отца нынешней монархини – который раз за нынешнее суматошное утро прощался с выгодной должностью. В глубине души он опасался, как бы не пришлось вскоре распрощаться и с самой жизнью. Послали же милостивые боги на склоне дней испытание – излечить хворого кровопийцу, смахивающего на покойника, на которого вдобавок не надышится взбалмошная и почти всевластная зингарка! А как его пользовать, скажите на милость? Особенно если вас постоянно отвлекают настойчивыми расспросами, которые нельзя пропускать мимо ушей – спрашивает не кто-нибудь, но сама правительница!К наступлению второго послеполуденного колокола терпение Данаба истощилось, и оттого свое мнение он высказал несколько более резко и безжалостно, чем полагалось по законам Гильдии врачевателей.
– Это не отравление, – внимательно слушавшая Чабела украдкой облегченно вздохнула. – Во всяком случае, не отравление с использованием обычных в таком случае ядов вроде корня желтого лотоса или ирханчайского гриба. Мне также не удалось обнаружить примет зловещих болезней, внезапно поражающих человека в расцвете сил и лет… Недомогание его милости чрезвычайно напоминает глубокий обморок, вызванный душевным расстройством или тягостными жизненными обстоятельствами. Не исключаю и того, что сей недуг есть прямое или косвенное следствие… э-э… необычного происхождения месьора да Кадена и проистекающих из этого привычек, либо же является настолько своеобразной болезнью, что ни мне, ни кому другому неведомо, как приступать к ее лечению. Однако не будем отчаиваться прежде времени. Может статься, природа возьмет свое и через день-другой…
– Я хочу его увидеть, – перебила зингарка и поднялась с кресла, зашуршав многочисленными складками широких юбок.
Бен-Иферан мудро решил не возражать.
Рейе Морадо да Кадену перенесли в гостиную его собственных комнат, расположенных неподалеку от покоев королевы. На всякий случай Данаб распорядился распахнуть в комнате все окна, но задернуть их занавесями, создав желтоватый полумрак, и посадил рядом с больным двух учеников, поручив им тщательный надзор за малейшими изменениями в состоянии рабирийца. Таковых, впрочем, не происходило – загадочное порождение Холмов оставалось пугающе неподвижным. Правда, Рейенир дышал, но так медленно и незаметно, что в первый миг Чабела приняла его за мертвого – отшатнулась.
– Его милость жив, – заверил правительницу лекарь, мысленно добавив: «Надолго ли?»
Словно опровергая слова почтенного врачевателя, подопечный внезапно шевельнулся, невнятно бормоча, словно пробуждающийся человек. В следующий миг его начала бить сильнейшая и совершенно необъяснимая судорога, дополнившаяся приступами резкого кашля пополам с кровью. Подмастерья заполошно суетились вокруг кушетки, отиравшаяся рядом горничная с серебряным тазиком и стопкой перекинутых через плечо полотенец начала хлюпать носом, и только присутствие королевы спасло ее от заслуженной выволочки. Чабела тревожно хмурилась, наверняка собираясь упрекнуть бедного лекаря во лжи или соучастии, и Данаб не представлял, как бы выпроводить ее из комнаты…
В коридоре громыхнуло железо, начальственно рявкнул и испуганно смолк гвардейский бас. От порыва невидимого ветра взлетели оконные шторы и сами собой перевернулись страницы забытой на каминной полке книги. Горничная, увидев посетителя, обморочно пискнула и уронила таз, а бен-Иферан с преувеличенной досадой всплеснул руками и устремил на королеву укоризненный взор. Подобно многим обитателям дворца, он недолюбливал (говоря откровенно, терпеть не мог!) этого прихлебателя Ее величества.
* * *
Если верить туманным и противоречивым слухам, сию сомнительную ценность, также как и Рейе да Кадену, Чабела обрела в бурные времена Битвы Драконов, как позже назвали краткую и яростную стычку между претендентами на трон Немедийской Империи. Чем королеве приглянулся рабириец – понимали все. Даже заклятые противники не отказывали месьору да Кадене в живом уме, привлекательности и способности заставить себя уважать.Но ради чего госпоже Зингары требовалось общество мрачного и нелюдимого типа, высокомерно именовавшего себя магом и при том не состоявшего ни в одном из уважаемых магических орденов? Вдобавок никто из придворных – кроме, разве, самой Чабелы и нескольких близких друзей – не мог похвастаться, что видел лицо подозрительного колдуна (носившего имя Эллара из Рабиров и отзывавшегося на прозвище Хасти). Вместо обычной человеческой физиономии взглядам любопытных представала бесстрастная, ничего не выражающая личина – маска из мягкой тисненой кожи, вытершейся до цвета старого красного дерева, с узкими прорезями для дыхания и разговора. Еще одно отверстие располагалось на месте левого глаза (для правого – отсутствовало), и в нем тускло поблескивал зрачок – серый, оттенка речной гальки. Маска плотно облегала голову и шею, удерживаясь с помощью тонких ремешков, скрытых прядями некогда темных, а теперь пегих от седины волос, и превращая человеческую голову в подобие деревянной скульптуры.
Дамы при виде эдакого чудовища иногда падали в обморок, их мужья и поклонники тщетно пытались убедить Ее величество удалить колдуна из Кордавы, но пока успеха не достигли. Маг приезжал в столицу Зингары, когда хотел – чаще всего летом, – и всегда встречал у королевы радушный прием.
Как сегодня.
Вошедший тремя огромными шагами пересек гостиную, оказавшись рядом с лежанкой. Подчиненные лекаря опасливо шарахнулись в стороны, когда их задели края разлетевшегося плаща – темно-синего, слегка выцветшего и вылинявшего.
– Ваше величество, как можно доверять шарлатану и проходимцу столь деликатное и ответственное поручение? – шепотом возопил оскорбленный бен-Иферан. На самом деле он мысленно потирал руки: отлично, пускай в случае неудачи королевское неудовольствие обрушится на магика!
– Ступай, – почти по слогам произнесла Чабела. Лекарь попятился. – Уходите все. Почтенный Данаб, я по-прежнему ценю твои услуги, но сегодня в них нет нужды. Передай стражникам мой приказ – никого сюда не впускать.
Комната опустела раньше, чем она договорила. Правительница Зингары присела на тонконогое креслице и с боязливым любопытством стала следить за действиями гостя, не решившись задать ни одного из тревожащих ее вопросов. Она догадывалась, что стала свидетельницей использования сил, обычно именуемых магическими, но, к сожалению, природа дала ей возможность только смутно ощущать присутствие рядом чего-то загадочного и непонятного. Вдруг становилось холодно, спустя миг Чабела различала – или ей казалось, будто различает? – отдаленную мелодию, перемежаемую шелестом ветра в листве, треск ломаемого дерева и глуховатое звяканье…
Как в полусне она увидела протянутую руку с разведенными в стороны длинными, узловатыми пальцами («На безымянном – тонкое серебряное кольцо с черным агатом», – услужливо подсказала память). Ладонь, чуть подрагивая, зависла над окостеневшим лицом Рейе, и тот беззвучно выдохнул:
– Я должен вернуться домой.
«Именно эту фразу он хотел произнести утром, прежде чем впал в забытье, – догадалась королева. – Но ни о каком посещении Рабиров и речи быть не может! Рейе нужен мне здесь!»
Вслед за речью к Рейениру вернулась способность двигаться – он рывком сел и немедля согнулся, с усилием втягивая воздух и словно захлебываясь. Человек в синем плаще заставил его лечь, после чего гуль вполне осмысленно огляделся по сторонам. Виновато улыбнулся, заметив Чабелу, нахмурился и растерянно пробормотал:
– Почему я ничего не слышу?
– В каком смысле? – опешила зингарка.
– Все вокруг… Люди во дворце – их мысли, само их присутствие, – каждое связное предложение давалось Рейе с огромным трудом, – раньше я отчетливо слышал их, мог догадаться, о чем они думают и чего добиваются, а теперь вокруг пустота… В лесах складывают погребальные костры… Мне нужно уехать! – убежденно повторил он.
– Никуда ты не поедешь, – скрывая под решительностью растущую тревогу, заявила Чабела. – По крайней мере, прямо сейчас. Ты свалишься с коня, не одолев и четверти лиги… Кто-нибудь может внятно растолковать, что происходит? – она едва не сорвалась на раздраженный окрик.
– Минувшей ночью над Рабирами пронеслась буря, – заговорил молчавший доселе третий участник беседы. У него оказался низкий, слегка надтреснутый временем голос человека, привыкшего отдавать команды на поле сражений. – Ее вызвала чья-то недобрая… или несведущая воля, и она многое унесла с собой. Мне жаль, Ваше величество, но Рейе… то есть месьору да Кадена сегодняшним же вечером придется отправиться в Рабирийские холмы. Я поеду с ним, ибо то, что там происходит, крайне меня тревожит.
– Меня тоже, – королева взглянула на высокую фигуру напротив, запоздало вспомнив, что отточенное с годами умение различать мысли по выражению лиц в данном случае ей не поможет. – Но я хотела бы знать…