Старк Ричард. Афера с редкими монетами

   Примерно около пяти вечера, когда рабочий день заканчивался, и люди начинали возвращаться с работы, торговля активизировалась, и с этого времени и до девяти часов у столика Эткинса постоянно находился кто-нибудь из потенциальных покупателей, просматривавших товар. Официально торговый зал был открыт до десяти, но уже к четверти десятого Эткинс сильно проголодался. Недолго думая, он накрыл свой стол белой тканью и вместе с тремя другими торговцами отправился на ужин в ресторан, после чего их компания снова совершила вечерний рейд по городским барам.
   Судя по всему, его друзья были настроены развлекаться всю ночь, но Эткинсу вполне хватило выпитого до одиннадцати вечера, когда он оставил приятелей я вернулся в отель один. Оказавшись в вестибюле, он вызвал лифт, которого пришлось ждать довольно долго. Когда ждать надоело, Эткинс решил подняться к себе в номер по лестнице. У выхода с лестницы в мезонин стоял небольшой столик, за которым сидел охранник. Танцевальный зал, хранилище и выставочный зал были уже закрыты. Второй охранник неторопливо расхаживал по мезонину, то и дело останавливаясь у ограждения и поглядывая сверху на вестибюль.
   На полпути к следующему этажу Эткинс неожиданно для себя снова столкнулся с Билли Лабатардом, который был на этот раз в компании невысокого, худощавого человека преклонных лет, на шее у которого висел фотоаппарат — отличительная черта всех туристов. В руках же он держал карандаш и небольшой блокнот, в котором что-то чертил. Они никуда не шли, а просто стояли в углу на лестничной площадке между мезонином и вторым этажом. Увидев Эткинса, Билли почему-то очень засуетился, в то время как его спутник не обратил на него никакого внимания. Эткинс поприветствовал Лабатарда и продолжил свое восхождение вверх по лестнице, несколько недоумевая по поводу столь странного поведения своего старого знакомого. В голове у него промелькнула мысль о том, что, возможно, Лабатард гомосексуалист, и теперь он нашел себе старшего партнера с аналогичными наклонностями или же сам был снят им. В конце концов, и во внешности, и в действиях Лабатарда определенно не прочитывалось особенной мужественности. Но это занимало Эткинса меньше всего, и к тому времени, как он наконец добрался до своего номера, он уже успел забыть об этом.
   Суббота оказалась намного напряженнее пятницы. За весь день Эткинс сделал лишь небольшой перерыв на обед в два часа. Все остальное время оставался у своего стола — с самого открытия в десять часов утра и до восьми вечера, когда торговый зал закрылся и все отправились на банкет.
   Субботний банкет был неотъемлемой частью таких съездов, где наблюдался пик светской и деловой активности. Во время подобных банкетов было принято вручать награды за лучшие экспонаты, представленные в выставочных залах. Здесь произносились речи, обширной программой предусматривались и прочие развлечения. Большинство участников съезда обычно принимали участие и в банкете. Но Терри Эткинс не входил в их число, считая себя слишком большим профессионалом для того, чтобы развлекаться в обществе коллекционеров-любителей, где они будут смеяться над дурацкими шутками, вручать друг другу подарки и набивать животы цыплятами с горохом и мороженым. А поэтому сам Эткинс и еще несколько специалистов, разделявших его точку зрения, отправились в хороший ресторан, где можно было заказать бифштекс, а потом выпить и расслабиться в располагающей обстановке какого-нибудь уютного бара. Они весело болтали, каждый рассказывал о своем бизнесе, о том, как идут дела. О том, что и на этот раз съезд удался.
   Правда, в этот раз не было ничего особенно сенсационного, ничего необычного, но тем не менее, можно смело считать, что съезд удался.
   Они выпили и за это тоже.

Глава 2

   Лемке стоял в кухне дома Билли Лабатарда и смотрел на воду, которая все никак не хотела закипать. Вообще-то он сейчас с большим удовольствием выпил бы виски со льдом, тем более что и бутылка с выпивкой, и кубики льда были здесь же под рукой, но за многие годы — за несколько десятков лет — он уяснил одно простое правило: не пей в тот вечер, когда собираешься отправиться на дело. Не пей, если не хочешь угодить за решетку и растерять здоровье. Вот когда все будет кончено, можно будет напиться основательно, и уж тогда он обязательно напьется, но пока придется ограничиться чаем, если вода наконец закипит.
   Дверь в кухню приоткрылась, и из-за нее показалась голова Билли Лабатарда.
   — Паркер спрашивает, куда ты подевался, — объявил он.
   — Сейчас приду, — ответил Лемке. Поздний субботний вечер, часы в кухне показывают одиннадцать тридцать семь, им пора бы уже готовиться. Но Лемке не покидало неприятное ощущение пустоты в желудке. Он собирался сначала заполнить чем-нибудь эту пустоту, а уж потом выйти в гостиную, сесть за стол и в последний раз обсудить то, что каждый будет делать этой ночью.
   — Скажи ему, что я приду через минуту. Сейчас приду, — повторил он, с нетерпением глядя на чайник с водой, стоявший на плите.
   — Ладно, — неохотно согласился Билли, но никуда не ушел. Вместо этого просунул голову еще дальше в кухню и прошептал: — Ты ведь не расскажешь ему, правда?
   — Я уже обещал тебе, что не расскажу, — усмехнулся Лемке.
   — Мне бы не хотелось, чтобы... — Билли сконфужено замолчал и сделал неопределенный жест рукой.
   — Я знаю, чего тебе хочется, — съязвил Лемке.
   Билли, испуганно вздрогнул. У него на лице появилось страдальческое выражение. Не произнеся больше ни, слова, он скрылся за дверью. Лемке был уже готов пожалеть, что потерял самообладание и обидел и без того несчастного парня, но уж так получилось, и ничего тут уже не поделаешь. Кроме того, вода в чайнике наконец закипела. Он тут же налил кипяток в чашку, куда был предварительно положен пакетик с заваркой. Подождал, пока чай заварится.
   В конце концов, Билли сам во всем виноват, и нечего переживать по его поводу. Не надо было суетиться, как он это сделал прошлой ночью, когда на лестнице в отеле вдруг объявился кто-то из знакомых торговцев. Нечего надоедать ему, Лемке, сейчас, вновь и вновь упрашивая не рассказывать Паркеру об этом. Мысленно Лемке оправдывал себя: он уже не так молод, нервы уже не те, вот и сорвался. Для Билли же — молодого и довольно неглупого — никакого оправдания не было. Лемке привязался к этому парню с первой их встречи и ни за что не хотел признаться себе в том, что Билли был обыкновенным трусом. Он чувствовал себя отцом, отягощенным заботами о неблагополучном сыне.
   Своих детей у Августа Лемке не было, хотя он был два раза женат. В первый раз он женился, когда ему было двадцать три года, через семь лет после своего первого удачного ограбления. В те времена у него был дом в Атлантик-Сити. Он частенько появлялся на пляже и там встретил свою Марджи. Они полюбили друг друга, поженились, но спустя семь месяцев совместной жизни он совершил ошибку, рассказав ей, откуда у него деньги. После этого разговора она отправилась прямиком в полицию, и он в момент лишился всего. Она не стала тратить время на бракоразводные процессы, а просто добилась, чтобы их брак был объявлен недействительным. Последующие двадцать два года он прожил холостяцкой жизнью, пока двенадцать лет назад не женился на Кейти Расселл, вдове Кэма Расселла, одного из известнейших в свое время «медвежатников» и горького пьяницы, который, однако, разбирался в банковских сейфах получше любого банкира. Он был застрелен молокососом-полицейским в Уилмингтоне, штат Делавэр, когда взялся за безнадежное дело. Лемке и Кейти прожили вместе шесть счастливых лет, пока Лемке сам не завалился во время ограбления на Род-Айленде. Кейти умерла от сердечного приступа, когда он был в тюрьме. Несколько месяцев назад он наконец освободился, но за воротами тюрьмы его никто не ждал, и в кармане у него не лежал сложенный листочек бумаги с адресом, куда бы он мог отправиться. Он был вором, и в жизни не знал никакого другого занятия. У него не было знакомых, кроме подельщиков, с кем ему прежде приходилось вместе работать. Он был подавлен и одинок, и именно поэтому ему очень нужны были деньги. К тому же он уже стар и считался вышедшим в тираж. Лемке вполне отдавал себе отчет в том, что никто не станет связываться ним и рисковать, приглашая в дело. Поэтому на сей раз он решил, что инициатива должна исходить от него самого.
   Тогда он принялся самостоятельно зондировать почву среди своих знакомых, пока наконец один из коллег по имени Байнум — никогда не блиставший особым умом — не порекомендовал ему Билли Лабатарда. Сам Байнум однажды уже ограбил по наводке Лабатарда одного торговца монетами, правда не получив с этого особой прибыли. Но зато для Лемке это было реальным шансом заиметь хоть что-то про запас. Поэтому Лемке нанес визит к Билли, который жил один в доме покойных родителей. Он оказался большим ребенком, которому уже так и не суждено повзрослеть, а Лемке к тому времени был уже вполне готов по-отечески позаботиться о нем.
   Идея о том, чтобы обчистить съезд нумизматов, исходила от самого Билли или, может быть, от Клер, к которой Лемке с самого начала относился с определенной опаской.
   Когда в общих чертах все было более или менее продумано, Лемке связался с Джеком-Французом и Паркером, и вот в мгновение ока дело оказывается перехваченным у него Паркером. Тем самым Паркером, который с неизменным хладнокровием воплощал в жизнь самые дерзкие ограбления. Паркер был невозмутим и спокоен, и Лемке знал, что именно это и удерживает их всех вместе. Билли хотелось все бросить и выйти из игры, и это было похоже на то, как терзаемый пытками мученик начинает желать смерти. Сам Лемке чувствовал себя теперь по-стариковски слабым, его то и дело одолевали сомнения. Отто Майнзер, этот сумасброд, готовый крушить все на своем пути, тоже сдерживал себя, памятуя об авторитете Паркера.
   Все, что теперь ему остается, мысленно убеждал себя Лемке, это продержаться еще совсем немного. Паркер сам заправляет всем, и у него это неплохо получается, а он, Лемке, должен лишь подчиняться его приказам. Действовать так, как того требуют его собственный опыт и интуиция. Тогда все будет нормально.
   — Лемке.
   Вздрогнув, он обернулся. На пороге стоял Паркер.
   — Да, да, — сказал Лемке. — Сейчас иду.
   Паркер вышел из кухни, а Лемке торопливо вытащил из чашки пакетик с заваркой и, бросив его в мусорное ведро, взял свой чай и поспешил в столовую.
   Все остальные уже собрались вокруг стола, во главе которого сидел Паркер. Билли присел напротив него. Отто Майнзер и Майк Карлоу расположились по одну сторону, а с другой стороны сидела Клер, и был оставлен свободный стул для Лемке. Он занял свое место и поставил перед собой чашку с чаем.
   — Лемке, — заговорил Паркер, — вчера вечером ты был на месте и огляделся. Расскажи теперь нам что к чему.
   — Конечно, — сказал Лемке. Он взял в руки чашку и отпил небольшой глоток, но чай был еще слишком горячий. Тогда он снова поставил чашку на стол и продолжил: — Расклад неплохой.
   — Мы все-все проверили, — услужливо поддакнул Билли.
   — Заткнись, Билли, — бросил ему Лемке. Он знал свое дело, у него появилась возможность вновь почувствовать себя профессионалом, и поэтому именно сейчас Билли как никогда выводил его из себя.
   Он вновь заговорил спокойно, обращаясь ко всем собравшимся за столом:
   — После того как закрывается танцевальный зал, пять охранников остаются нести службу. Один из них находится все время в самом зале, другой — в хранилище. При этом двери танцевального зала и хранилища заперты на замок. Наконец, еще один остается за запертой дверью в главном выставочном зале. Четвертый сидит за столом в холле, где расположены лифты и лестницы, а последний, пятый, должен совершать обход. Раз в час он проверяет тех троих, что сидят под замком. Ночная смена заступает на службу в десять, когда закрывается танцевальный зал, а утренняя приходит в шесть утра. Но сегодня что-нибудь может измениться, потому что зал был закрыт в восемь.
   — Как происходит контроль во время обхода?
   — Производящий обход стучит в дверь, тот, кто находится внутри, отпирает ему, и они обмениваются несколькими репликами. Похоже, что никаких паролей или условных сигналов у них нет, но мы не смогли подойти ближе, чтобы удостовериться в этом. В два часа охранник, производящий обход разнес тем, кто сидел за закрытыми дверями, бутерброды и кофе. Еду туда доставили из круглосуточной забегаловки напротив отеля.
   Протянув руку, Лемке взял прозрачную папку, которую до этого Билли положил перед собой.
   — Я сделал несколько снимков. И еще несколько набросков. Для наглядности.
   Фотографии и эскизы пошли по кругу, а затем Паркер спросил:
   — Вот это фото из вестибюля, где видны двери танцевального зала. Откуда ты это снимал?
   — Зеленый диван рядом с цветочным киоском.
   — Значит, оттуда тебе было видно, как охранник совершает обход?
   — Да.
   — А как насчет сообщения между хранилищем и залом?
   — Мы смотрели в бинокль с уровня тротуара на противоположной стороне улицы, — ответил Лемке. — Ракурс не слишком удачный, но я почти уверен, что внутренняя дверь была открыта. В конце концов, это логично: двое охранников могли бы переговариваться между собой.
   — Будем считать, что дверь открыта, — сказал Паркер. — И тогда лучше всего начать в два часа, когда им принесут кофе и еду. Они наверняка устроят совместную трапезу. Скажи, Лемке, а человека, сидящего на том зеленом диване, можно увидеть с улицы?
   — Конечно. Через двери вестибюля.
   — Это хорошо. Клер, без четверти два ты сядешь на это место в вестибюле. И как только охране принесут еду, ты дашь нам об этом знать.
   — Но как? — спросила Клер.
   — Будешь сидеть, закинув нога на ногу. А потом просто поменяешь ноги — это и будет сигналом.
   Клер улыбнулась и согласно кивнула.
   — Проще простого.
   — Посидишь так еще минут десять или около того, — продолжал Паркер. — А потом присоединишься к нам.
   — Ладно.
   Лемке попивал чаек, который как раз остыл до нужной температуры. Чай согревал желудок, а непоколебимая беспристрастность Паркера вселяла в его душу мужество. Лемке чувствовал, как охватившая его нервная дрожь утихает, и к нему наконец начинает возвращаться былое спокойствие. Он не чувствовал уверенности в собственных силах с тех пор, как у него за спиной захлопнулась дверь камеры род-айлендской тюрьмы, и теперь он как будто заново обретал самого себя.
   Лемке задумчиво улыбнулся. Все у него будет в порядке.
   Паркер тем временем уже говорил, обращаясь к Карлоу:
   — Ты пригонишь грузовик на место без десяти два. Вместе с Отто вы стойте там, где я вам показал, а потом перейдите на ту позицию, откуда вам с улицы было бы хорошо видно Клер. Я в это время буду стоять у окна в офисе туристической фирмы. Когда она подаст знак, ты закуришь и отойдешь обратно к машине. А ты, Отто, поднимешься наверх вместе с остальными. Нужно будет заняться дверью.
   — Приду обязательно, — усмехнулся Майнзер.
   — В нашем распоряжении будет пятьдесят минут, — сказал Паркер. — Все, что не успеем взять за это время, придется оставить. Билли у тебя готова схема?
   — Да, конечно же, — воскликнул Билли, вскакивая со стула. — Она у меня, она... она у Лемке. Вот в этой папке.
   — Расслабься, Билли, — посоветовал ему Лемке, вытаскивая план из папки. Схема была вычерчена по линейке на белом листе бумаге.
   Билли принялся объяснять детали, но Лемке слушал вполуха, потому что Билли все рассказал ему раньше, да и схема оказалась предельно ясна сама по себе. Это был план танцевального зала, на котором обозначалось расположение столов, каждый из которых имел свой номер. Некоторые номера были обведены красными кружками — так обозначались именно те столы, на которые надлежало обратить особое внимание. Всего из ста трех столов красным были помечены тридцать семь.
   Когда Билли закончил с объяснениями, Паркер обвел всех присутствующих суровым взглядом.
   — Можно было бы обойтись и меньшими силами, — сказал он. — В таком случае мы просто унесли бы меньше товара. Единственный незаменимый здесь Лабатард. Может быть, кто-нибудь желает, пока еще не поздно, выйти из игры?
   В столовой воцарилось напряженное молчание, и вскоре Лемке почувствовал на себе взгляд Паркера. Он пребывал в таком прекрасном настроении на протяжении последних нескольких минут, что до него даже не сразу дошел смысл слов Паркера. Говоря о том, что «пока еще не поздно», он обращался по большей части к нему. Но теперь, все поняв, Лемке широко улыбнулся и отрицательно покачал головой.
   — Это не ко мне, Паркер. Я не собираюсь сходить с дистанции.
   Паркер пристально смотрел на него, и Лемке выдержал его взгляд. В себе он был уверен, а до остальных ему не было дела.
   И Паркер тоже видел это. Наконец выражение его лица изменилось, стало менее натянутым, и он сказал:
   — О`кей, Лемке.

Глава 3

   Ночные дежурства всегда считались самыми нудными.
   Фред Хофман, пятидесятичетырехлетний охранник, состоял на этой службе с окончания Второй мировой войны, когда он с почестями был уволен из армии, где служил в военной полиции. За все эти годы ему даже не пришлось ни разу выстрелить из своего пистолета, если не считать, конечно, тренировок в тире, и, в общем-то, кроме как в тире, он стрельбы и не слышал. И, откровенно говоря, совсем не сожалел об этом. Ему вовсе не хотелось во что бы то ни стало попасть в какую-нибудь переделку. Миролюбивый Фред считал, что, надевая синюю форму охранника, он ни в коем случае никому не бросает вызова, а просто способствует тому, чтобы возможный преступник отказался от своих намерений. Если же разного рода осложнения все же возникнут, то это будет означать, что он не справился со своей задачей, и тогда ему бы пришлось приступить к выполнению другой возложенной на него миссии и постараться уладить все мирным путем. Но до сих пор ему еще ни разу не приходилось сдавать позиций, а он провел на этой службе больше двадцати мирных лет.
   Все это было хорошо и прекрасно, в конце концов, именно за это ему и платили. Но иногда, особенно во время ночных дежурств, он чувствовал, что прямо-таки изнывает от безделья. Тогда ему хотелось, чтобы этой всеобщей умиротворенности пришел конец и чтобы хоть что-нибудь случилось.
   Но все оставалось по-старому, ничего не происходило. И в эту ночь все будет так же, как и обычно. Хофман расхаживал по проходу между столами, накрытыми белой тканью, под которой были разложены монеты на сотни тысяч, а может быть, на миллионы долларов. Ничего не происходило, кроме того, что время от времени Джордж Долник выходил к нему из смежной комнаты, в которой помещалось хранилище, и тогда с ним можно было поболтать о какой-нибудь чепухе. Да еще каждый час Пат Шуйлер стучал в дверь, и, когда Хофман открывал ему, они обменивались несколькими фразами, означавшими, что все — решительно все! — в порядке.
   А еще Хофман очень любил стоять у окна и смотреть на поток машин под окнами. С приближением ночи машин на улице становилось все меньше, и к часу ночи, когда во время очередного обхода Пат Шуйлер постучал к нему, улица уже совсем обезлюдела. И все же было намного приятнее глядеть на опустевшую улицу за окном, чем на длинные ряды столов, застеленных белыми простынями. Ну в точности как в морге, разве что на столах лежат не трупы.
   Часы показывали без десяти два ночи. Хофман не отрывал глаз от окна, когда к отелю подъехал грузовичок городской электрической компании. Хофман без интереса следил за тем, как из кабины вышли двое рабочих в комбинезонах, которые тут же расставили ограждения вокруг одного из люков, после чего сняли с него крышку. На эти нехитрые действия у них ушло около пяти минут, но вслед за этим никакого продолжения не последовало. Один из рабочих, тот, что был повыше ростом, пошел вдоль по улице направо и исчез из поля зрения Хофмана. Другой отправился налево и остановился на тротуаре под козырьком над входом в отель, как будто ему больше нечего было делать.
   Хофман подумал, что это, скорее всего, кто-то из профсоюза, и понимающе покачал головой. О них в последнее время часто пишут в газетах. Эти ребята из профсоюза постоянно устраивают забастовки, требуя увеличения зарплаты или сокращения рабочего дня, но никогда не утруждают себя проверками, чем все-таки занимаются сотрудники в рабочее время и как отрабатывают свое жалованье.
   Хофман продолжал смотреть на улицу, раздумывая над тем, как долго еще эти двое собираются сшиваться здесь без дела. Получают-то они небось по полторы ставки за работу в ночное время... В два часа раздался условный стук в дверь. Рабочий, стоявший под козырьком входа, так и не двинулся с места, и тот второй тоже не возвращался.
   Хофман открыл дверь, за которой стоял Пат Шуйлер, державший в руке небольшой пакет из коричневой оберточной бумаги. Они поприветствовали друг друга, после чего Шуйлер протянул ему сверток, сказав при этом:
   — А у нас внизу сидит шикарная кошечка.
   — Правда, что ли?
   — Можешь сам убедиться.
   Хофман глянул вниз через перила в сторону вестибюля и согласно кивнул.
   — Вон там, — сказал он. — Как ты думаешь, кого она там дожидается?
   — Ну уж точно не таких старых козлов, вроде нас с тобой, — сказал Шуйлер. — Уж это точно.
   — Ты говори за себя, — усмехнулся Хофман и закрыл дверь.
   Когда шаги за дверью затихли, Джордж Долник вышел из хранилища, держа в руке свой бумажный пакет с едой.
   — Что, Фред, еще одна незабываемая ночка? А? — сказал он.
   — С ума можно сойти, — отозвался Хофман.
   Они расположились за небольшим столиком у окна и были готовы приступить к трапезе, когда чей-то резкий голос произнес:
   — Не двигаться!
   Хофман обернулся и увидел, как через стену в зал входят какие-то люди в масках.

Глава 4

   Отто Майнзер чувствовал себя превосходно. Он казался себе высоким, сильным, умным и непобедимым. «Магнум-357» в его правой руке выглядел крошечным игрушечным пистолетом. Он решительно последовал за Паркером, прошел через дыру в стене, раздвинул тяжелые портьеры и сделал шаг влево, в то время как Паркер шагнул вправо. Отто Майнзер боковым зрением увидел, как, продвигаясь вдоль стены вслед за Паркером, из дыры появился Лемке.
   Два частных охранника сидели за столом у окна. Рты их были набиты едой. Услышав отданный Паркером приказ, они обернулись и тут же покорно замерли.
   Маска несколько ограничивала Майнзеру обзор, поэтому ему приходилось передвигаться медленно. Вытянув левую руку, он нащупывал столы и другие возможные препятствия. Пока Паркер и Лемке пробирались вдоль портьер к передней стене, Майнзер круто повернул налево, прошел по проходу между столиками и направился к охранникам.
   Теперь они с Паркером оказались на двух углах воображаемого треугольника, в то время как охранники были на его вершине. Это позволило Лемке беспрепятственно подойти и разоружить охранников, самому не оказавшись при этом на линии огня. Майнзер улыбался под маской, наблюдая за тем, как Лемке освободил охрану от оружия, выложил пистолеты на стол рядом с недоеденными бутербродами.
   Затем Лемке попятился в сторону открытой двери хранилища, жестом приказывая безоружным охранникам следовать за ним. Те сочли за благо повиноваться, больше всего на свете желая в этот момент провалиться сквозь землю от стыда. Майнзер вошел в хранилище вслед за ними, а Паркер остался в танцевальном зале.
   Веревка и пластырь были у Лемке. Пока Майнзер стоял, направив на пленников дуло своего револьвера, Лемке уложил обоих полицейских на пол, связал их и заклеил им рты пластырем. После этого они снова вышли в зал, и тогда Лемке снял с себя маску.
   — Ну и жарища здесь! — Паркер был уже без маски.
   — Приведи Билли, — сказал он.
   — Сейчас. — Лемке заторопился, направляясь к дальней стене.
   Майнзер не спешил снять маску. Ему нравилось ощущение закрытого лица.
   — В соседней комнате осталась пара чемоданов, — сказал он.
   — Нужно спросить Билли. Только ты уж потрудись снять маску, прежде чем выйдешь на улицу.
   Майнзер смутился, ощутил приступ внезапного раздражения, как если бы его вдруг застигли за каким-то неблаговидным занятием. Он чувствовал, что краснеет, а значит, снимать маску еще не время.
   — Ладно, — натянуто сказал он, стараясь ничем не выдать своего смущения. — Обо мне не беспокойся.
   Лемке вышел обратно из дыры в стене, ведя за собой Билли, который то и дело спотыкался о собственные ноги. Несчастный нумизмат высунул голову из-за портьер и испуганно озирался по сторонам.
   — Где они? — еле слышно прошептал он.
   — А мы их разрубили на куски и разложили по чемоданам, — язвительно ответил Майнзер. Этот слабак не вызывал у него никаких других эмоций, кроме презрения.