Сташеф Кристофер. Волшебник в мире

   — Вели бейлифу Гаррику и стражнику Порри прийти ко мне в кабинет, да поскорее! Попроси госпожу Пейзен быстренько приготовить чай! А я поспешу переодеться в мантию!
   — Но я должен помочь вам, ваша честь!
   — Времени нет! Ступай! Займись приготовлениями! — И Ателлен вскочил и выбежал из-за письменного стола.
   В складках парадной мантии были припрятаны нож и дубинка. Ателлена успокаивала мысль о том, что на всякий случай оружие у него под рукой. Он быстро побрился, поспешно вернулся в пустой кабинет, выставил на стол чайные чашки и выбежал из ратуши за пять минут до того, как из-за поворота показалась карета.
   Лошади остановились, кучер спрыгнул с облучка и, подбежав к дверце, распахнул ее. Магистрат Плюрибл вышел из кареты и зашагал к Ателлену, раскинув руки, с приветственной улыбкой, которая, правда, сначала как бы заледенела, а потом и вовсе исчезла, когда он увидел, кто ожидает его на крыльце.
   Сбылись самые худшие опасения Ателлена, но он помнил наставления Майлза на тот случай, если произойдет нечто подобное. В конце концов, рано или поздно некоторым из подсадных магистратов грозила встреча с людьми, которые были знакомы с теми, кого они подменили. Просто Ателлену не повезло, и с ним это несчастье приключилось довольно скоро.
   Он шагнул навстречу гостю, широко, сердечно улыбаясь.
   — Магистрат Плюрибл! Вы оказали мне высокую честь своим приездом! — А затем, подойдя поближе, чтобы гость расслышал его шепот, Ателлен еле слышно проговорил:
   — Да-да, я понимаю, я — не тот, кого вы ожидали увидеть, но для этого есть вполне объяснимая причина, однако об этом никто не должен знать! — А вслух Ателлен громко добавил:
   — Прошу вас ко мне в кабинет, отдохнуть и перекусить с дороги!
   Лицо Плюрибла отразило неподдельную тревогу и испуг, но он быстро справился с собой и изобразил показное спокойствие.
   — Как прикажете, инспектор.
   Ателлен развернулся, взял Плюрибла под руку, всеми силами стараясь скрыть радость удачи. Заезжий магистрат принял его за инспектора, играющего роль магистрата, и какова бы ни была причина для такой подмены, она должна была быть ужасна.
   И ее следовало хранить в тайне.
   Они вошли в кабинет.
   — Прошу садиться, ваша честь! Ателлен знаком указал гостю на стул, а сам обошел письменный стол и уселся напротив.
   — Позвольте представить вам моего верного бейлифа Гаррика и стражника Порри!
   Бейлиф и стражник поклонились. Плюрибл ответил им кивком и возвратился взглядом к Ателлену.
   — Что все это значит, инспектор? Я понимаю, что всего вы мне не расскажете, но... намекните хотя бы. Неужели с моим старым другом Ателленом случилась беда?
   — Мне бы не хотелось это так называть, — уклончиво отвечал Ателлен и позвонил в маленький колокольчик. Открылась боковая дверь, и дворецкий впустил горничную, которая внесла и поставила на стол поднос с чайником.
   — Подождем с объяснениями, а пока выпейте чаю! — предложил Ателлен. — Вы наверняка ехали все утро, надо же подкрепиться!
   — Я не против, — не слишком охотно проговорил Плюрибл. Безусловно, ему больше хотелось сначала узнать новости, но он не дерзнул настаивать на этом. Взяв чашку, он отпил немного чаю.
   — Итак, господин?
   — Да, итак... — Ателлен отпил глоток побольше, дабы потянуть время, затем откинулся на спинку стула и задумчиво изрек:
   — Не то чтобы попал в беду... Нет. Но вашему старому другу Ателлену, увы, потребовался... отдых.
   Плюрибл в тревоге вытянулся, как по струнке.
   — Удар?
   — Скорее я бы назвал это истощением, — уточнил подсадной Ателлен. — Но если бы об этом узнали местные жители, это могло бы дурно сказаться на их морали, поэтому, когда пришла пора сменить Ателлена и перевести в другое место, мы отправили его в уединенное убежище, а его место занял я.
   — Хвала небесам за то, что удалось все так ловко обстряпать! — вздохнул Плюрибл. — Надеюсь, он поправляется?
   — Я также на это надеюсь, но не имею никаких вестей.
   — Ну да, ну да, конечно, это понятно, — пробормотал Плюрибл и снова прихлебнул чаю.
   Ателлен на взгляд оценил настроение гостя. По всей вероятности, Плюрибл размышлял о том, как это вышло, что инспектор занял место чиновника средней руки. Инспекторы имели в своем распоряжении записи о каждом человеке в стране, надзирали за работой всех шерифов до единого. Эти люди были всегда готовы свалиться как снег на голову любому чиновнику и причинить массу неприятностей. Никто не знал наверняка, существуют ли они на самом деле, и тем не менее никто не сомневался в их существовании. Плюрибл в глубокой задумчивости отпил еще глоток чая и поинтересовался:
   — Но что же вы скажете местным жителям, когда он поправится?
   — О, мы устроим что-нибудь вроде временной замены, объясним народу, что где-нибудь в другом городке или деревушке внезапно умер магистрат, — заверил гостя Ателлен. — Безусловно, не исключено, что доктора будут настаивать на том, чтобы бедняга Ателлен пролечился все пять лет. Я слыхал — и такое бывает.
   — Да... Будет... писать... в-в-воспо-о-оминания о лю-ю-дях... ко-о-оторыми у-управлял... — Плюрибл выпил еще немного чаю и недоуменно захлопал слипавшимися глазами.
   — О, похоже, вас совсем разморило с дороги, — с искренним сочувствием заметил Ателлен. — Пожалуй, вам стоит прилечь и поспать до обеда.
   — Да-а-а не-ет! — зевнул во весь рот Плюрибл. — Спа-а-ть днем? Нико-о-о... Ник-о-о-г...
   Но тут глаза его закрылись, он покачнулся и чуть не сполз со стула на пол.
   Порри успел подхватить его и выхватить из его пальцев чашку.
   — Сколько порошка вы ему подсыпали, ваша честь?
   — Достаточно, — ответил Ателлен и встал. — Уложите его в постель и проследите за ним. А потом, Порри, отправляйся в лес и...
   — Потом я должен крикнуть совой, мне ответит лесничий, а ему скажу, что нам нужна подмена, — кивнул Порри. — Все помню, ваша честь, все исполню в лучшем виде.
   — Прекрасно, — похвалил его Ателлен, проводил взглядом двоих помощников, которые унесли крепко уснувшего Плюрибла из кабинета, и снова позвонил. Вошел дворецкий.
   — Ваша честь?
   — Удобно ли мои стражники устроили людей магистрата Плюрибла?
   — Очень даже удобно, ваша честь, куда удобнее, — отвечал дворецкий и брезгливо скривился:
   — Они уже пьяны в стельку.
   Ателлен довольно кивнул:
   — Скажи стражникам, пусть продолжают в том же духе, а людям Плюрибла скажи, что их господину вдруг стало дурно и что его уложили в постель в гостевой комнате. У них весь день до вечера на отдых, но ни в коем случае нельзя давать им отлучаться от здания суда. Скорее всего они тут и заночуют, так что передай бейлифу: пусть и для них приготовят постели.
   — Слушаюсь, ваша честь, — покорно отвечал Саттер. По его тону чувствовалось, как он относится к происходящему, но он все же поклонился и отправился исполнять приказ.
   Ателлен со вздохом опустился на стул. Кризис миновал — вернее говоря, первый его этап. Тем не менее он не сомневался, что те люди, которых вышлет Хранитель, без лишнего шума увезут Плюрибла и его изрядно подвыпивших стражников, а на их месте оставят подсадного Плюрибла с подсадной свитой. И еще Ателлен всем сердцем надеялся, что ему больше не суждены встречи с теми, кто знал настоящего Ателлена.

Глава 19

   Дилана оторвала взгляд от рукоделия и украдкой глянула на мужа. Была зима, но он сидел у окна и задумчиво смотрел на занесенный снегом сад. Сад и теперь был красив — вернее, был бы красив в солнечный день, но сегодня погода стояла пасмурная, хмурым было и лицо Вильяма. Учитывая, какое дело он обдумывал, это было неудивительно. Дилана отложила вышитую салфетку и сказала:
   — А разве это было бы так уж скверно, если бы юный Чариг стал столяром?
   Вильям вздрогнул и обернулся, улыбнулся, коснулся руки жены.
   — А как ты догадалась, что я об этом думаю?
   Она ответила ему улыбкой и сжала его руку.
   — Вчера за обедом ты говорил о том, как тебя это тревожит, и с тех пор не находишь себе места. Догадаться нетрудно. Ну же, супруг мой, подумай: что дурного случится, если мальчик станет подмастерьем старика Виззигруфа? Ведь он так мечтает об этом!
   — Дурно то, что это огорчило бы его отца.
   — Но только на время. В конце концов, он ведь боится только того, что его сын как бы сделает шаг назад. Но когда Тоби Чариг станет главой гильдии, думаю, отец станет гордиться им.
   — Если он станет главой гильдии, — уточнил Вильям. Дилана пожала плечами.
   — У юноши талант, как мы смогли убедиться. Какой красивой резьбой он покрыл деревяшки, какие чудные безделушки выточил для матери! А люлька, которую он вырезал для старшей сестры в подарок на свадьбу — это же просто произведение искусства! Но даже если он не станет главой гильдии, разве мальчик не имеет права на счастье?
   — Нет, если это принесет горе его отцу.
   — Но если старик Чариг на самом деле любит сына, счастье мальчика и его должно сделать счастливым, — не отступалась Дилана. — А если мальчику не по душе карьера купца, это опечалит и его отца, это будет его злить. Они станут ссориться, дело и до драки может дойти. Нет-нет, безусловно, мальчик имеет право стать счастливым.
   — Счастье — это не то, о чем можно говорить, что кто-то имеет на него право, — проворчал Вильям. — Счастье — не хорошо и не дурно. Это просто удача.
   — Если так, то мне и в самом деле очень повезло, — улыбнулась Дилана и, сжав руку супруга, отпустила ее. А он заглянул ей в глаза и улыбнулся.
   — Мне тоже, — сказал он тихо. — Я понимаю, о чем ты говоришь, и это великое благо.
   — Если так, то каждый из нас имеет право на счастье.
   — Имеет право? — нахмурился Вильям. — Странно звучит.
   Дилана напряглась. Разговор принимал опасный оборот, а она и не заметила, как это произошло. Она повернула голову к окну, вгляделась в заснеженный сад и сказала, старательно подбирая слова и искусно меняя их значение:
   — Если рассуждать о том, что право, что не право, то наш союз, конечно же, дело правое, супруг. А если рассуждать о правах... то некоторые из них принадлежат нам только потому, что мы рождены на свет. К примеру, каждый имеет право на жизнь, право защищаться от воров и убийц.
   — Да, это верно, с этим я спорить не стану, — медленно, осторожно проговорил Вильям. — Но жизнь — это нечто такое, что происходит с нами независимо от того, хотим мы этого или нет, любимая, хотя, вероятно, у наших родителей в этом смысле имеется некоторый выбор.
   Его рука вновь легла на ее руку, ее взгляд встретился с его теплым взглядом, она ответила ему сияющей улыбкой.
   — Но вот счастьем люди не наделяются с первым вдохом, — продолжал развивать свою мысль Вильям. — Счастье либо приходит, либо нет. Даже те, кто сам избирает для себя супругов, частенько совершают ошибки. Можно из кожи вон лезть ради счастья, а потом обнаружить, что тебя гложет тоска. Ведь это не назовешь правом.
   — Нет, не назовешь, — медленно проговорила Дилана, не отводя глаз от мужа. — Но можно попытаться быть счастливым. Хотя бы это можно назвать правом.
   Взгляд Вильяма стал задумчивым.
   — Да, пожалуй, — сказал он негромко и отвернулся к окну. — Пожалуй...
   Следя за выражением лица супруга, Дилана неслышно облегченно вздохнула. Миновал крайне напряженный момент, но, похоже, она неплохо справилась. Да, Вильям снова погрузился в раздумья, но хотя бы ей удалось отвлечь его от раздумий более тяжких.
   Однако при этом она ухитрилась отвлечь супруга от разговора на более интимную тему, из которого могла бы проистечь ночь, полная любви. Дилана вновь вздохнула и напомнила себе о том, что все они обязаны идти на жертвы ради общего дела.
   Однако ночь опровергла ее ожидания, а на следующий день... На следующий день Вильям вынес вердикт: юного Чарига следовало отдать в подмастерья к деревенскому столяру. После судебного заседания магистрат позвал старика Чарига к тебе в кабинет, где долго разговаривал с ним. Из кабинета купец вышел хмурым, но не злым, а главное — задумчивым.

* * *

   Позднее, весной, Дилана удивила и Вильяма и себя тем, что забеременела. Ей уже было под сорок, однако она сравнительно легко родила своего первенца, и Вильям на диво обрадовался появлению ребенка, хотя родилась девочка, а не мальчик. Миновало три года, и магистрат подолгу «разговаривал» с дочуркой — усаживал ее на колени и слушал ее лепетанье. Время от времени Дилана касалась в беседах того, какие права малышка Луиза приобрела, появившись на свет в результате решения супругов иметь ребенка. Вильям заверял жену в том, что он целиком и полностью осознает свою ответственность перед дочерью, а затем, мало-помалу, начал соглашаться с тем, что права женщины следует столь же настойчиво охранять, как и права мужчины.
   Вот примерно так те небезнадежные магистраты, которые остались на своих постах, говорили о правах человека со своими новыми женами. Медленно, постепенно они начинали задумываться о необходимости кое-каких перемен в системе правления — перемен, проистекавших из идеи о правах человека. И Майлз начал понимать, что ему нет нужды подменять всех магистратов до единого подсадными и мучиться из-за того, что подсадных не хватает.

* * *

   — Не думаешь же ты, что вы сможете удержать нас здесь, если мы на самом деле пожелаем уйти? — с сердитой усмешкой вопросил магистрат Флаунд.
   — О да, — отвечал Бейд голосом мягким, словно бархат. — Да, я думаю, что мы удержим вас здесь, невзирая на то, как отчаянно вам хотелось бы бежать.
   — Вы? Но вас всего пятеро! — ухмыльнулся Флаунд. — А нас пять сотен.
   — Нас пятеро, а еще Хранитель и тысяча роботов. — На самом деле роботов было всего сто, но они сновали повсюду с такой скоростью, что Бейд не сомневался: никому из магистратов было бы не под силу сосчитать их. — Они могли бы надежно держать вас здесь даже без нас, пятерых тюремщиков. На самом деле мы здесь присутствуем только для того, чтобы следить за тем, чтобы не упустить досадных мелочей, которые могут ускользнуть от пристального внимания Хранителя.
   Сомневаться не приходилось — главный компьютер прежде никогда не выступал в роли тюремного надзирателя. Безумцам и в голову не приходило бежать из Фиништауна. Все они до единого хотели навсегда остаться здесь.
   Хотел остаться здесь и Бейд, но не ради того, чтобы, как прежде, купаться в волнах иллюзий. Ненависть распаляла его добела, он с радостью оставался в Фиништауне и был бы рад своими глазами увидеть, как кто-то из плененных магистратов взбунтуется. Он никогда не смог бы забыть о том, как гневно кричал его отец на Ладо — магистрата их деревушки — за то, что тот отобрал у отца деньги, а Бейда выгнал из школы за плохие успехи в учебе. (Но то, что он выучил, он выучил крепко-накрепко!) Он никогда не забудет жуткого зрелища: отец в колодках, а соседи швыряют в него гнилые овощи и потешаются над ним, и по щекам отца стекает зловонная жижа. Он никогда не забудет слез матери, их ссор с отцом, когда мать кричала на отца и говорила, чтобы он перестал мучать мальчика.
   Но отец не мучил Бейда. Он только пытался дать ему возможность учиться — ведь Бейд так любил учение. Здесь, в Затерянном Городе, он обрел эту возможность. Каждый день он проводил по несколько часов в учебной кабинке, где Хранитель показывал ему на экране картинки и слова, и всякий раз, когда Бейд чего-нибудь не понимал, Хранитель прерывал показ и объяснял, объяснял... Бейд и здесь учился медленно, с натугой, но все же не так медленно, как в деревне, где учитель кричал на учеников и нещадно колотил за не правильные ответы. Теперь же Хранитель говорил Бейду о том, что он знает столько, сколько положено знать магистрату, вот только, увы, в делах этой страны Хранитель отстал от жизни на несколько сотен лет.
   Но теперь положение изменилось: Орогору и другие магистраты-самозванцы присылали в Фиништаун книги по юриспруденции, писали о своих личных впечатлениях, делились накопленным опытом. Мало-помалу Бейд нагонял своих товарищей.
   Он ответил Флаунду усмешкой на усмешку и сказал:
   — Пожелать вырваться из этого города сильнее, чем вы уже желаете, вам не под силу. Среди вас нет ни одного, кто бы не пылал жаждой мести, кто бы не грезил о перспективах, которые откроются перед ним, когда он поведает первому попавшемуся шерифу о мятежниках, когда позволит шпионам Защитника выведать все о наших агентах по всей стране.
   Флаунд перестал улыбаться и устремил на Бейда взгляд, полный ненависти.
   Мстительное чувство Бейда было удовлетворено — немного, совсем немного. Он откинулся на спинку стула, забросил ногу на ногу.
   — Да-да, Флаунд, Хранитель слышит все ваши разговорчики, слово в слово.
   Глаза магистрата сверкали от ярости. Как он ненавидел этого зазнавшегося простолюдина, который имел дерзость обращаться к нему, не упоминая его титул!
   — Слово в слово, — негромко повторил Бейд. — И вы не сумеете замыслить побег без того, чтобы Хранитель об этом не узнал. А как только об этом узнает Хранитель, узнаю и я.
   Тут он, конечно, погрешил против истины. Звукоулавливающие устройства действительно были установлены во всех жилых комнатах, немало их было и за пределами зданий, но стояли они уж никак не повсюду. Запросто можно было отыскать потаенную нишу, закуток в аллее, где компьютер не смог бы засечь беседу заговорщиков, но уж лучше пусть Флаунд и его собратья свято верят в то, что машина видит, слышит и знает абсолютно все.
   — Как, интересно, на ваш взгляд, Хранитель узнал о том, что на прошлой неделе вы пытались под покровом ночи перелезть через стену, и послал робота, чтобы тот отогнал вас? — язвительно поинтересовался Бейд.
   Флаунд взглядом метал молнии, а Бейд только усмехался в ответ. Он понимал, что у магистрата мерзко сосет под ложечкой при мысли о том, что компьютер и в самом деле подслушал его заговорщицкие беседы с десятком соратников. На самом деле робот, отогнавший Флаунда от стены, всего-навсего совершал патрульный обход по заданному маршруту, — но Флаунда просвещать на сей счет было вовсе не обязательно. Из кабинета Бейда пленный магистрат ушел, злобно скалясь и ворча, а Бейд проводил его взглядом, полным триумфа победителя.

* * *

   Здание стояло не дальше и не ближе от стены, чем любое другое. Вдоль наружного края стены по всему ее периметру тянулась пустая мостовая шириной в тридцать футов. Тридцать футов — это почти устраивало Флаунда. Конечно, здание было выстроено из камня, как и все остальные, сохранившиеся в полуразрушенном городе, — из очень странного, рыжеватого, теплого на ощупь, но все же камня — ведь чем еще быть этому материалу, как не камнем, когда он был настолько прочен? Этим же камнем были выложены и полы, плоские, цельные, и Флаунд поражался тому, каким образом древние строители могли высекать такие громадные куски камня. Может быть, древние предания не лгали, может быть, древние строители действительно владели некими секретами зодчества, волшебными инструментами, ныне утраченными приемами?
   Дом имел внутренний двор, а внутренний двор был вымощен булыжником. Сначала Флаунд видел только густую траву, но когда раскопал корни и расчистил небольшой участок от дерна, обнаружил булыжники — самые настоящие, хотя они были вырезаны в форме различных красивых фигур и подогнаны друг к дружке, как кусочки головоломки, и все же это были отдельные камни и между ними проросла трава. А раз так, значит, под булыжниками — земля!
   Никто не возражал против того, чтобы он перебрался сюда и завладел этим домом, — ни Бейд, ни Хранитель, ни один из его «роботов», как называл их Бейд, — этих странных гладких страшноватых скелетов с головами, похожими на яйца, и глазами, напоминавшими драгоценные камни. Флаунд знал, что эти глаза способны метать световые копья, и эти копья жгли и кололи не хуже мечей. Он заверял себя в том, что не боится этих страшилищ, но был очень рад, когда они не стали противиться тому, чтобы он стал единоличным владельцем дома, и тому, чтобы к нему ежедневно заглядывало с десяток друзей, с которыми он выпивал и вел пространные беседы.
   Вернее говоря — выпивали и разговаривали шестеро, а другие шестеро в это время вели подкоп под мостовой, прокладывали подземный ход под двором к стене. Потом шестеро землекопов возвращались и отмывались под удивительными струями воды, которые стекали из неиссякаемых источников за стенами в большую ванну, стоило только прикоснуться к стене. Тогда к подкопу приступали другие шестеро заговорщиков. Копали по очереди. Пока один копал, другие передавали из рук в руки корзины, наполненные землей. У стены, окружавшей внутренний двор, вырастала гора земли, но кто мог заметить ее, кроме Флаунда и его друзей? Магистрат мысленно нахваливал себя за находчивость. Подкоп продолжался.

* * *

   — Наверняка Флаунд и его друзья понимают, что всякий город, окруженный стеной, предусматривает наблюдение за возможными попытками подкопа! — возразил Хранитель.
   — Не исключено, что они об этом подумали, — согласился Бейд. — Но они себе представляют единственную разновидность наблюдения: людей с длинными палками, которые ходят вдоль стены и тыкают ими в землю. А поскольку они не видят, чтобы твои роботы разгуливали вдоль стены с палками, они и думают, что ты за ними не наблюдаешь.
   — Я все время забываю о том, что такие образованные люди ничего не знают о сонаре, — вздохнул Хранитель. — Ты уверен, что мне нельзя ознакомить их с принципом действия этого прибора, Бейд?
   — Нельзя, до тех пор, пока революция не завершится нашей победой, — иронично отозвался Бейд. — Пока численное преимущество — на их стороне. Так что давай не будем дарить им никаких преимуществ.
   — Ну, если надо, значит надо, — не слишком довольно согласился компьютер. — Но это противоречит двенадцатой установке моей базовой программы, Бейд.
   — Противоречит, о учитель, полагающийся на интуицию наравне с опытом. — Тут Бейд улыбнулся искренне, без издевки. — Мне-то точно жаловаться не на что, ведь я столько знаний почерпнул под твоим руководством. Однако у тебя есть установки более приоритетные, Хранитель, и одна из них заключается в том, чтобы держать этих людей в плену ради блага движения за восстановление свободы, которую ты запрограммирован защищать и охранять.
   — По всей вероятности, в один прекрасный день кто-то слишком вольно и широко истолковал понятие порядка в обществе, когда люди потеряли контакт со мной, — пожаловался компьютер. — И все же ты прав, Бейд. Их надо держать в плену. Тем не менее мы могли бы просветить их на тот счет, что выкопанный ими ход будет перекрыт до того, как они сумеют им воспользоваться.
   — Нет-нет, пусть думают, что им сопутствует удача, — жестоко усмехнулся Бейд. — Тем горше будет потом их разочарование, тем меньше вероятность того, что они дерзнут пытать судьбу еще раз. Мы должны убедить их в том, что ты неуязвим, Хранитель. Если они прекратят попытки спастись бегством, можно считать, что мы одержали победу.
   — Вынужден признаться, что недостаточно хорошо понимаю ход мыслей людей для того, чтобы выразить несогласие с тобой, Бейд, — проговорил компьютер. — Однако из того немногого, что мне об этом известно, я должен сделать вывод: ход твоих мыслей довольно жесток.
   — Ты не ошибаешься, — кивнул Бейд. — Но те страдания, которые наши узники причинили бы другим людям, удайся их побег, были бы гораздо более жестоки.
   Это было неплохое оправдание, но всего-навсего оправдание, не более этого, — это Бейд прекрасно понимал. А истина состояла в том, что ему доставило бы глубочайшее наслаждение увидеть обиду и разочарование, которые ожидали пленных магистратов, когда те обнаружат, что все их труды пошли прахом. Спору нет, отомстить одному магистрату было приятно, но куда приятнее — всем сразу.

* * *

   Подкоп пришлось углубить: наверняка стена глубоко уходила в землю. Оставался последний, решающий этап: подрыться под стену шириной в шесть футов и вывести ход наверх. Дождались безлунной ночи, а весь день провели в доме — смеялись, шутили, чокались бокалами. Словом, елико возможно, старались создать впечатление развеселой пирушки. А когда стемнело, зажгли свет, еще с час продолжали вечеринку, а потом мало-помалу стали затихать, начали гасить одну лампу за другой, и в конце концов все как бы уснули, напившись и наевшись до отвала и не имея сил вернуться и разойтись по домам, что в общем-то было правдой: ведь своих домов тут ни у кого из них не было.
   А потом, ближе к полуночи, отправились заканчивать подкоп. Флаунд самолично прокопал последние несколько футов до поверхности. Он работал с радостью, злорадно ухмыляясь, и наполнял корзину за корзиной вырытой землей. Его товарищи передавали наполненные корзины друг другу, а последний в цепочке вываливал землю во двор. И вот наконец лопата прошла насквозь, не встретив сопротивления. Флаунд издал победный вопль, расширил дыру, утрамбовал ее края, примял траву черенком лопаты...
   ...и замер: от края дыры вверх уходили две длинные, тонкие, блестящие ноги. В ужасе Флаунд поднял взгляд выше, увидел перекрестье — бедра, плоский цилиндр — туловище, тоненькие ручки, кисти, как у скелета, и напоследок — красноглазое яйцо — голову.
   — Сожалею, но сюда вам нельзя, магистрат Флаунд, — проговорил робот.
   Флаунд от изумления и страха не мог вымолвить ни слова. Друзья сгрудились позади, спрашивая:
   — В чем дело? Почему ты остановился?
   А потом двое, просунув головы к дыре, увидели то же самое, что повергло Флаунда в отчаяние, и застонали.