Страница:
— Меня зовут Арчи Гудвин, — сообщил я. — Хотел бы повидать миссис Уиттен.
— Репортеров не принимают, — категорически скрипнуло это «нечто» и попыталось закрыть дверь, но я уже сунул ногу в щель.
— У вас только репортеры на уме, — вежливо, но твердо сказал я, достал из кармана свою лицензию с фотографией и оттиском пальца, бережно хранимую в целлофане, и протянул дворецкому:
— Вот мое удостоверение. Я — детектив.
Дворецкий принялся изучать документ.
— Здесь не сказано, что вы сотрудник полиции, — подозрительно произнес он.
— А я и не говорил этого…
— В чем дело, Борли? — послышался голос.
Дворецкий обернулся, я толкнул дверь и, поскольку отворенная дверь всегда и всюду рассматривается как приглашение войти, пересек порог.
За спиной дворецкого возвышался молодой человек лет тридцати с крупным красным лицом и широко расставленными глазами, в нем я узнал второго сына миссис Уиттен — Мортимера.
— Не беспокойтесь, мистер Лэнди, дворецкий выполнял свой долг, — произнес я бодрым тоном. — Меня зовут Гудвин, я служу у Ниро Вулфа и хочу видеть миссис Уиттен.
В это время еще двое мужчин вышли из дверей справа, таким образом их стало четверо против меня одного.
— К черту! — решительным жестом показали мне на дверь. — Вон!
Конечно, я слегка растерялся, столкнувшись с целым квартетом. Узнать их не представляло труда по описаниям, да и в газетах не раз публиковались фотографии. Рядом с выгонявшим меня краснолицым Мортимером занял оборону невысокий с гладко зачесанными темными волосами и приятной внешностью его старший брат Джером, а похожий на изможденного школьного учителя — это, конечно же известный фельетонист Даниэль Барр.
— Вы всегда успеете выгнать меня, — мирно произнес я, — но потерпите минутку. Я пришел повидать миссис Уиттен по поручению мисс Джули Олвинг. Было бы справедливо, чтобы сама миссис Уиттен решила, хочет ли она видеть человека, который явился к ней от мисс Олвинг. Если бы вы…
— Хватит!.. — Мортимер сделал шаг ко мне. — Вы чертовски правы, я всегда могу вышвырнуть вас…
— Обожди, Морт, — сказал Джером, спокойно приблизившись. Он взял из рук дворецкого мою лицензию, изучил ее и протянул мне. — Моя мать наверху, она спит. Я Джером Лэнди. Сообщите, что вы хотели ей сказать от имени мисс Олвинг, и я обещаю все точно передать.
— Она спит?
— Да.
— А кто же у вас болен?
— Болен?
— Да. Именно — болен.
— Не знаю. Во всяком случае не я. А почему вы спрашиваете?
— Только что из дома вышел доктор. Конечно, если он дал вашей матушке снотворное и после этого задержался поболтать с вами, миссис Уиттен уже уснула. — Я улыбнулся. — Так подумалось бы любому детективу. Может быть, заболела одна из ваших сестер? Сожалею, но могу говорить от имени мисс Олвинг только с миссис Уиттен и ни с кем другим, и спросить, захочет ни она принять меры, нужно только ее. Завтра может быть слишком поздно!..
— Спросите у него, не явился ли он требовать денег, — подсказал от дверей Даниэль Барр. — Если это попытка вымогательства, ответ может быть только один.
— Если бы вопрос стоял о деньгах, — парировал я, — то этим занимался бы наш отдел, ведающий шантажом, но я не имею к нему никакого отношения. Вот и все, что я могу вам сказать. Остальное скажу только миссис Уиттен.
— Обождите здесь, — сказал Джером, направляясь к лестнице.
Я принял позу благородного спокойствия и огляделся. Несомненно, это был зал для приемов: лестница как рассказывал нам Марко — слева, дверь справа — в гостиную, а в дальней стене — дверь в столовую, где, видимо, и состоялась та самая «тайная вечеря». Зал пуст, если не считать загадочной скульптуры из розового мрамора у стены и плетеных циновок на полу.
Через несколько минут появился Джером. Он спустился до половины лестницы и окликнул:
— Поднимайтесь сюда, Гудвин. — Он обождал меня. — Постарайтесь не задерживаться.
— Понятно.
— Моя мать в постели, но еще не спит. Доктор не давал ей никакого снотворного, она в нем не нуждается, но у нее плохо с сердцем, что вполне естественно после всего происшедшего. Я попытался отговорить ее от встречи с вами, но тщетно. Надеюсь, вы не задержитесь.
— Нет-нет, не беспокойтесь.
Я последовал за ним. Третий этаж — мне показался не самым подходящим для человека с больным сердцем. Мы вошли в комнату, и я растерялся во второй раз. Вместо одной женщины здесь было три. Возле кровати стояла темноволосая и невысокая, как Джером Ева. Фиби — ее сестра — что-то делала возле секретера. Согласно моим дневным изысканиям, она больше других походила на отца. Быстрый взгляд в ее сторону показал, что Х.Р. Лэнди вряд ли пожелал бы лучшего комплимента.
Джером назвал мое имя, и я приблизился к кровати. При этом услышал скрип двери и краем глаза увидел входивших Мортимера и Даниэля. Итак, собралась вся шестерка, которую желал повидать Вулф.
Со стороны кровати послышался властный голос:
— Дети, выйдите отсюда!
— Но, мама… — Чуть ли не хором принялись они протестовать. Однако миссис Уиттен решительно и не повышая голоса повторила приказание.
На какое-то мгновение я подумал, что заупрямится Фиби. Но и она покинула спальню, правда, последней, и прикрыла за собой дверь, как было велено.
— Ну? — спросила миссис Уиттен, глубоко и тяжело вздохнув. — Что желает мисс Олвинг?
Она лежала укрытая голубым шелковым покрывалом, и на фоне голубой наволочки лицо было так бледно, что я не узнал бы ее, несмотря на то, что хорошо запомнил фотографии, опубликованные в газетах. Она казалась старше своих лет, к тому же прическа не предназначалась для публичного обозрения. Но в глазах ее были вызов и пламя, а губи твердо и решительно сжаты.
— Так что ей угодно? — нетерпеливо повторила она.
— Простите, — сказал я, — но может быть, не следовало вас тревожить? Вы выглядите нездоровой…
— Я совершенно здорова. Вот только сердце, — она снова перевела вздох. — Ничего другого нельзя было и ожидать… Так что же мисс Олвинг?
А мне вдруг в голову пришла идея, которая разом вытеснила все, что я до сих пор намечал.
— Я не хочу быть бестактным, миссис Уиттен, — начал я, — но вы, конечно, понимаете, что заботы и неприятности возможны не только у вас одной. Во всяком случае, согласитесь, что смерть Флойда Уиттена означает для мисс Олвинг. Больше, чем для тех, кто не знал его. У Ниро Вулфа возникла мысль поговорить с вами относительно некоторых аспектов ситуации, представляющих особый интерес для мисс Олвинг.
— Я ничем не обязана ей, — миссис Уиттен приподняла голову с подушки, устремив на меня пристальный взор, но тут же откинулась назад и снова глубоко вздохнула, ей явно не хватало воздуха. — Это не секрет, что мой муж когда-то знал мисс Олвинг, но их знакомство… оно прекратилось, когда мы поженились…
— Знаю, — закивал я. — Но я всего лишь посыльный. Моя задача заключается в том, чтобы договориться с вами о встрече с мистером Вулфом, по-видимому, с этим придется повременить, коль скоро доктор уложил вас в постель, он никогда не выходит из дому ради дел. — Я улыбнулся. — Поэтому приношу свои извинения за беспокойство. Может быть, завтра или днем позже… — я попятился к двери. — Я или мистер Вулф позвоним вам…
Миссис Уиттен приподнялась.
— Вы немедленно скажете, зачем мисс Олвинг послала вас досаждать мне, — решительно произнесла она.
— Не могу, — я был уже возле двери, — потому что не знаю. Я обещал вашему сыну не задерживаться у вас. Извините, мы вам позвоним.
Обе дочери и Джером находились на лестничной площадке.
— Все в порядке, — бросил я им с безмятежной улыбкой.
Барр и Мортимер стояли внизу и молча поклонились. Сбежав по лестнице, я быстро прошел мимо них, открыл дверь и вышел.
Мне был нужен ближайший телефон. Я повернул налево, в сторону Мэдисон-сквера, и на следующем углу пошел в аптеку.
Правильнее всего было бы посоветоваться с Вулфом насчет идеи, которая осенила меня, но поскольку он обрек меня на явный провал, сказав лишь «действовать по обстоятельствам», ему я решил не звонить. Узнать то, что требовалось, можно было и в полицейском управлении на Двадцатой улице, но я лучше обрасту перьями, чем дам сержанту Пэрли Стеббинсу повод сунуть сюда нос, поэтому я набрал телефон редакции «Газетт», где Лон Коэн обычно засиживался до полуночи.
— Нужен хороший врач, чтобы продырявить мне уши для серег, — сказал я, — и, кажется, я нашел такого. Позвони мне по этому номеру, — я назвал ему номер, — и сообщи, кому принадлежит темно-серый «седан» с нью-йоркским номером четыре-три-три-один-семь.
Он заставил меня повторить номер, что было вовсе не обязательно для такого прожженного газетного волка. Я повесил трубку и принялся ждать. Звонок раздался через пять минут, и Коэн сообщил мне фамилию и адрес: Фредерик М. Катлер, доктор медицины, приемная на Шестьдесят пятой Восточной улице, место жительства — Парк авеню.
Это было в десяти кварталах отсюда, и я сел в машину. Дом оказался именно таким, каким и должен быть в этом районе, и ночной сторож с определенной подозрительностью отнесся к позднему и незнакомому посетителю. Но и я тоже вовсе не собирался отступать.
— Мне нужен доктор Фредерик Катлер, — сказал я. — Позвоните ему.
— Ваша фамилия?
— Скажите, что частный детектив по имени Гудвин желает задать ему важный вопрос относительно пациента, которого он навещал сорок минут назад.
Мой ответ сработал безошибочно. Сторож, позвонив по телефону, проводил меня к своему коллеге — лифтеру и велел поднять в квартиру 12. Тут уж сердце мое забилось чуть ли не вдвое сильнее.
В квартире 12 меня встретил тот самый человек, которого я видел выходившим из дома Уиттенов с чемоданчиком в руках. Сейчас-то я хорошо его разглядел: седину в полосах, нетерпеливые серо-голубые глаза, опущенные углы широкого мясистого рта. Сквозь неплотно прикрытую дверь, в просторной комнате мне было видно мужчин и женщин, сидящих за карточным столом.
— Сюда, пожалуйста, — сердито произнес Катлер, и я последовал за ним.
Мы очутились в маленькой комнатке, все стены которой были в книжных полках. Кушетка, три стула и кресло не оставляли свободного места. Доктор закрыл дверь и встал передо мной.
— Что вам угодно?
Бедняга, он уже дал мне, пожалуй, половину того, что мне было угодно, но его можно извинить: надо быть чрезвычайно хитроумным, чтобы не попасть ко мне в силки.
— Меня зовут Арчи Гудвин, я работаю у Ниро Вулфа.
— Так вот, кто вы! Чем обязан?
— Меня послали к миссис Уиттен, и я видел, как вы вышли из ее дома. Естественно, я узнал вас, человек вы известный (вовсе не мешало подсластить ему пилюлю). Я был принят и имел короткую беседу с миссис Уиттен. Ее сын сказал, и она подтвердила, что у нее пошаливает сердце. Но как же так, доктор? Общеизвестно, что здоровье у миссис Уиттен отличное. В ее возрасте она играет в теннис, без труда поднимается на третий этаж, славится прекрасным цветом лица. Однако, когда я увидел ее — там, в постели, — она была бледна, как покойник, дыхание у нее было затруднено. Я не врач, но знаю, что эти два симптома — бледность и такое дыхание — связаны со значительной потерей крови…
Челюсть доктора энергично заработала:
— Состояние моего пациента ни в коей мере вас не касается. Могу лишь сказать, что миссис Уиттен перенесла тяжелое потрясение.
— Это мне известно. При моей профессии я видел много различных проявлений нервного шока, но такое, как у миссис Уиттен, вижу впервые. Бледность, пожалуй… но затрудненное дыхание…? — я покачал головой. Кроме того, если это всего лишь потрясение, почему вы приняли меня после того, что вам сказал сторож? Почему отвели сюда. В подобной ситуации вы должны были либо прогнать меня, либо предложить мне сесть.
Он не сделал ни того, ни другого. Только свирепо взглянул.
— Послушайте, мистер Катлер, — как можно дружелюбнее произнес я, — давайте поразмышляем. Могу я предположить, что, приехав в дом Лэнди, вы застали миссис Уиттен раненой и потерявшей много крови. Вы оказали ей необходимую помощь и, когда она попросила вас сохранить все это в тайне, согласились, презрев известный вам закон, повелевающий сообщать о подобных случаях властям. В обычных историях незачем трубить на весь мир, но этот случай далеко не обычный. Муж миссис Уиттен был убит. Обвинен в убийстве человек по имени Пампа, но в момент, когда было совершено преступление, он был в гостиной вместе с миссис Уиттен. Значит, есть основания предположить, что убил Флойда Уиттена один из пятерых людей, находившихся в столовой? Это вполне можно сделать за то время, которое Пампа провел вместе с миссис Уиттен в гостиной. Все пять находятся сейчас в доме миссис Уиттен, а двое вообще там живут. Раз существовал повод для убийства мистера Уиттена, почему же не может быть повода для убийства его жены. Тот, кто убил Уиттена, возможно, повторит свою попытку убить и его жену — сегодня или завтра. И на этот раз с иным результатом. Как же вы будете чувствовать себя, умолчав про первую попытку? А ведь это обязательно откроется, не может не открыться!
— Вы с ума сошли! — прорычал Катлер. — Ведь это ее сыновья и дочери!
— О, боже! — я покачал головой. — И это говорите вы, врач, который должен знать людей! Родителями, убитыми своими сыновьями и дочерьми, можно заполнить сотню кладбищ!.. Я утверждаю, что эта женщина потеряла много крови, и вы этого не отрицаете, поэтому одно из двух: либо вы конфиденциально сообщите мне всю подноготную, либо я дам знать властям и к миссис Уиттен пришлют полицейского врача. И тогда, если я все же окажусь прав, совесть моя будет чиста и я не буду причастен к ее смерти. Что вы скажете мне на это?
— Полиция не имеет права вторгаться в частный дом подобным образом!
— Позвольте вас удивить: полиция имеет право войти в дом, в котором совершено убийство.
— Ваши предположения противоречат фактам.
— Так дайте же мне факты, именно они-то мне и нужны.
Он сел в кресло и, свесив кисти рук с подлокотников, внимательно принялся изучать угол ковра. Я смотрел на него. Он поднялся со словами: «Я сейчас вернусь», — и направился к двери.
— Стойте! — воскликнул я. — Вы находитесь у себя дома и я не вправе помешать вам пройти в другую комнату и позвонить по телефону. Но если вы это сделаете, то все те факты, которые вы мне изложите, потребуют тщательной проверки. Поэтому я вас спрашиваю, что вы предпочитаете — немедленно все выложить мне или чтобы полицейский врач отправился в дом к миссис Уиттен и осмотрел ее?
— Мне следовало бы прогнать вас отсюда! — удрученно пробормотал Катлер.
— Поздно. Теперь уже поздно… — Я посмотрел ему в глаза. — Сыновья и дочери, что вы о них знаете? Если Пампа невиновен, а он невиновен, значит убийца в доме. Но ведь зверь, который убил один раз, может убить и еще? Так, к сожалению, часто случается? Что там происходит? Я должен это знать. Вижу, что-то грызет и вас, иначе вы бы не приняли меня!?
Катлер отошел от окна и снова опустился в кресло. Я присел на краешек кушетки, не сводя с него глаз. Я ждал.
— Нет, — наконец произнес Катлер.
— Что «нет»?
— Меня ничто не грызет.
— Что же это было? Пуля?
— Ножевая рана, — тон у Катлера был надломленный, не такой активный, как вначале.
— Ее сын Джером позвонил мне без четверти десять, — продолжал он, — и я сразу отправился к ним. Миссис Уиттен была наверху в постели, все вокруг в крови. Они прикладывали к ране полотенца. Рана в левом боку, в области восьмого ребра, и еще неглубокий порез левого предплечья. Обе рапы резаные, нанесены острым лезвием. Та, что на боку, потребовала двенадцати швов, другая — четырех. Потеря крови была значительная, но не серьезная. Вот и все. Я прописал ей режим, лекарства и уехал.
— Как она объясняет случившееся?
— Сказала, что во второй половине отправилась на какое-то совещание к себе в контору. Миссис Уиттен созывала его срочно, в связи со смертью мужа и арестом Пампы. Совещание затянулось, она отпустила шофера и поехала домой на такси. Когда у своего дома вышла из машины, кто-то напал сзади. Она испугалась, подумала, что ее хотят похитить, и принялась отбиваться. Нападавший вдруг пустился наутек. Миссис Уиттен бросилась к двери, позвонила, ей открыл Борли, дворецкий. Лишь тут она почувствовала, что ранена. Ее сыновья и дочери помогли подняться наверх, уложили в постель. По ее настоянию все вычистили в доме и около подъезда. Дворецкий смыл следы крови на тротуаре. Он как раз этим занимался, когда я подъехал. Миссис Уиттен объяснила мне, что при существующих обстоятельствах не хочет, чтобы вокруг этой истории поднялся шум, и попросила меня сохранить все в тайне. Я не видел причины ей отказать, — он развел руками. — Таковы факты.
Я продолжал натиск:
— Не факты таковы, а так их вам представили. Кто же все-таки напал на нее, можете сказать?
— Она не знает.
— Мужчина или женщина?
— Неизвестно. Нападение было произведено сзади, а уже наступили сумерки. Пока она поднялась, нападавший был далеко. Понятно, что она была испугана и думала только о том, чтобы скорее попасть домой.
— Она не видела этого человека до нападения, когда подъезжала к дому?
— Нет. Возможно, он прятался за машинами, стоявшими вдоль тротуара.
— И прохожих не было?
— Ни единого.
— И она не закричала?
— Я не расспрашивал ее, — Катлер начал раздражаться. — Мне и на ум не пришло расспрашивать ее, как вы понимаете. Она нуждалась во врачебной помощи, я ее оказал, вот и все.
— Понятно, — я поднялся. — Не стану вас благодарить, так как эти сведения я из вас выжал. Принимаю ваши факты — вернее, то, что вам было рассказано, и хочу предупредить, что вам, возможно, позвонит Ниро Вулф. Я сам найду дорогу.
— Если я не ошибаюсь, вы произнесли слово «конфиденциально». Могу ли я сообщить миссис Уиттен о том, чтобы она не беспокоилась относительно визита полицейского врача?
— Поверьте, я сделаю все, что в моих силах. Но на вашем месте я не делал бы скоропалительных заверений…
Я направился к выходу, но он опередил меня, распахнул передо мной дверь и даже пожелал спокойной ночи.
Итак, я направился домой даже несколько раньше, чем рассчитывал. Часы показывали без десяти полночь.
Когда меня нет, особенно ночью, выходная дверь всегда бывает на цепочке, поэтому мне пришлось позвонить Фрицу. Я прошел вместе с ним в кухню, достал из холодильника кувшин молока, взял стакан и направился в кабинет, где у Ниро Вулфа все еще сидел Марко Вукчич.
— Я вернулся, но один, — объявил я шефу. — Зато привез отмычку, которой вы можете отпереть камеру Пампы, если пожелаете. Но сначала мне необходимо выпить молока. Мои нервы напряжены до предела.
— Что случилось? — вопросил Марко, вскакивая с кресла. — Что вы…
— Оставь его в покое, — проворчал Вулф. — Пусть выпьет молока. Он голоден.
Глава 5
Глава 6
— Репортеров не принимают, — категорически скрипнуло это «нечто» и попыталось закрыть дверь, но я уже сунул ногу в щель.
— У вас только репортеры на уме, — вежливо, но твердо сказал я, достал из кармана свою лицензию с фотографией и оттиском пальца, бережно хранимую в целлофане, и протянул дворецкому:
— Вот мое удостоверение. Я — детектив.
Дворецкий принялся изучать документ.
— Здесь не сказано, что вы сотрудник полиции, — подозрительно произнес он.
— А я и не говорил этого…
— В чем дело, Борли? — послышался голос.
Дворецкий обернулся, я толкнул дверь и, поскольку отворенная дверь всегда и всюду рассматривается как приглашение войти, пересек порог.
За спиной дворецкого возвышался молодой человек лет тридцати с крупным красным лицом и широко расставленными глазами, в нем я узнал второго сына миссис Уиттен — Мортимера.
— Не беспокойтесь, мистер Лэнди, дворецкий выполнял свой долг, — произнес я бодрым тоном. — Меня зовут Гудвин, я служу у Ниро Вулфа и хочу видеть миссис Уиттен.
В это время еще двое мужчин вышли из дверей справа, таким образом их стало четверо против меня одного.
— К черту! — решительным жестом показали мне на дверь. — Вон!
Конечно, я слегка растерялся, столкнувшись с целым квартетом. Узнать их не представляло труда по описаниям, да и в газетах не раз публиковались фотографии. Рядом с выгонявшим меня краснолицым Мортимером занял оборону невысокий с гладко зачесанными темными волосами и приятной внешностью его старший брат Джером, а похожий на изможденного школьного учителя — это, конечно же известный фельетонист Даниэль Барр.
— Вы всегда успеете выгнать меня, — мирно произнес я, — но потерпите минутку. Я пришел повидать миссис Уиттен по поручению мисс Джули Олвинг. Было бы справедливо, чтобы сама миссис Уиттен решила, хочет ли она видеть человека, который явился к ней от мисс Олвинг. Если бы вы…
— Хватит!.. — Мортимер сделал шаг ко мне. — Вы чертовски правы, я всегда могу вышвырнуть вас…
— Обожди, Морт, — сказал Джером, спокойно приблизившись. Он взял из рук дворецкого мою лицензию, изучил ее и протянул мне. — Моя мать наверху, она спит. Я Джером Лэнди. Сообщите, что вы хотели ей сказать от имени мисс Олвинг, и я обещаю все точно передать.
— Она спит?
— Да.
— А кто же у вас болен?
— Болен?
— Да. Именно — болен.
— Не знаю. Во всяком случае не я. А почему вы спрашиваете?
— Только что из дома вышел доктор. Конечно, если он дал вашей матушке снотворное и после этого задержался поболтать с вами, миссис Уиттен уже уснула. — Я улыбнулся. — Так подумалось бы любому детективу. Может быть, заболела одна из ваших сестер? Сожалею, но могу говорить от имени мисс Олвинг только с миссис Уиттен и ни с кем другим, и спросить, захочет ни она принять меры, нужно только ее. Завтра может быть слишком поздно!..
— Спросите у него, не явился ли он требовать денег, — подсказал от дверей Даниэль Барр. — Если это попытка вымогательства, ответ может быть только один.
— Если бы вопрос стоял о деньгах, — парировал я, — то этим занимался бы наш отдел, ведающий шантажом, но я не имею к нему никакого отношения. Вот и все, что я могу вам сказать. Остальное скажу только миссис Уиттен.
— Обождите здесь, — сказал Джером, направляясь к лестнице.
Я принял позу благородного спокойствия и огляделся. Несомненно, это был зал для приемов: лестница как рассказывал нам Марко — слева, дверь справа — в гостиную, а в дальней стене — дверь в столовую, где, видимо, и состоялась та самая «тайная вечеря». Зал пуст, если не считать загадочной скульптуры из розового мрамора у стены и плетеных циновок на полу.
Через несколько минут появился Джером. Он спустился до половины лестницы и окликнул:
— Поднимайтесь сюда, Гудвин. — Он обождал меня. — Постарайтесь не задерживаться.
— Понятно.
— Моя мать в постели, но еще не спит. Доктор не давал ей никакого снотворного, она в нем не нуждается, но у нее плохо с сердцем, что вполне естественно после всего происшедшего. Я попытался отговорить ее от встречи с вами, но тщетно. Надеюсь, вы не задержитесь.
— Нет-нет, не беспокойтесь.
Я последовал за ним. Третий этаж — мне показался не самым подходящим для человека с больным сердцем. Мы вошли в комнату, и я растерялся во второй раз. Вместо одной женщины здесь было три. Возле кровати стояла темноволосая и невысокая, как Джером Ева. Фиби — ее сестра — что-то делала возле секретера. Согласно моим дневным изысканиям, она больше других походила на отца. Быстрый взгляд в ее сторону показал, что Х.Р. Лэнди вряд ли пожелал бы лучшего комплимента.
Джером назвал мое имя, и я приблизился к кровати. При этом услышал скрип двери и краем глаза увидел входивших Мортимера и Даниэля. Итак, собралась вся шестерка, которую желал повидать Вулф.
Со стороны кровати послышался властный голос:
— Дети, выйдите отсюда!
— Но, мама… — Чуть ли не хором принялись они протестовать. Однако миссис Уиттен решительно и не повышая голоса повторила приказание.
На какое-то мгновение я подумал, что заупрямится Фиби. Но и она покинула спальню, правда, последней, и прикрыла за собой дверь, как было велено.
— Ну? — спросила миссис Уиттен, глубоко и тяжело вздохнув. — Что желает мисс Олвинг?
Она лежала укрытая голубым шелковым покрывалом, и на фоне голубой наволочки лицо было так бледно, что я не узнал бы ее, несмотря на то, что хорошо запомнил фотографии, опубликованные в газетах. Она казалась старше своих лет, к тому же прическа не предназначалась для публичного обозрения. Но в глазах ее были вызов и пламя, а губи твердо и решительно сжаты.
— Так что ей угодно? — нетерпеливо повторила она.
— Простите, — сказал я, — но может быть, не следовало вас тревожить? Вы выглядите нездоровой…
— Я совершенно здорова. Вот только сердце, — она снова перевела вздох. — Ничего другого нельзя было и ожидать… Так что же мисс Олвинг?
А мне вдруг в голову пришла идея, которая разом вытеснила все, что я до сих пор намечал.
— Я не хочу быть бестактным, миссис Уиттен, — начал я, — но вы, конечно, понимаете, что заботы и неприятности возможны не только у вас одной. Во всяком случае, согласитесь, что смерть Флойда Уиттена означает для мисс Олвинг. Больше, чем для тех, кто не знал его. У Ниро Вулфа возникла мысль поговорить с вами относительно некоторых аспектов ситуации, представляющих особый интерес для мисс Олвинг.
— Я ничем не обязана ей, — миссис Уиттен приподняла голову с подушки, устремив на меня пристальный взор, но тут же откинулась назад и снова глубоко вздохнула, ей явно не хватало воздуха. — Это не секрет, что мой муж когда-то знал мисс Олвинг, но их знакомство… оно прекратилось, когда мы поженились…
— Знаю, — закивал я. — Но я всего лишь посыльный. Моя задача заключается в том, чтобы договориться с вами о встрече с мистером Вулфом, по-видимому, с этим придется повременить, коль скоро доктор уложил вас в постель, он никогда не выходит из дому ради дел. — Я улыбнулся. — Поэтому приношу свои извинения за беспокойство. Может быть, завтра или днем позже… — я попятился к двери. — Я или мистер Вулф позвоним вам…
Миссис Уиттен приподнялась.
— Вы немедленно скажете, зачем мисс Олвинг послала вас досаждать мне, — решительно произнесла она.
— Не могу, — я был уже возле двери, — потому что не знаю. Я обещал вашему сыну не задерживаться у вас. Извините, мы вам позвоним.
Обе дочери и Джером находились на лестничной площадке.
— Все в порядке, — бросил я им с безмятежной улыбкой.
Барр и Мортимер стояли внизу и молча поклонились. Сбежав по лестнице, я быстро прошел мимо них, открыл дверь и вышел.
Мне был нужен ближайший телефон. Я повернул налево, в сторону Мэдисон-сквера, и на следующем углу пошел в аптеку.
Правильнее всего было бы посоветоваться с Вулфом насчет идеи, которая осенила меня, но поскольку он обрек меня на явный провал, сказав лишь «действовать по обстоятельствам», ему я решил не звонить. Узнать то, что требовалось, можно было и в полицейском управлении на Двадцатой улице, но я лучше обрасту перьями, чем дам сержанту Пэрли Стеббинсу повод сунуть сюда нос, поэтому я набрал телефон редакции «Газетт», где Лон Коэн обычно засиживался до полуночи.
— Нужен хороший врач, чтобы продырявить мне уши для серег, — сказал я, — и, кажется, я нашел такого. Позвони мне по этому номеру, — я назвал ему номер, — и сообщи, кому принадлежит темно-серый «седан» с нью-йоркским номером четыре-три-три-один-семь.
Он заставил меня повторить номер, что было вовсе не обязательно для такого прожженного газетного волка. Я повесил трубку и принялся ждать. Звонок раздался через пять минут, и Коэн сообщил мне фамилию и адрес: Фредерик М. Катлер, доктор медицины, приемная на Шестьдесят пятой Восточной улице, место жительства — Парк авеню.
Это было в десяти кварталах отсюда, и я сел в машину. Дом оказался именно таким, каким и должен быть в этом районе, и ночной сторож с определенной подозрительностью отнесся к позднему и незнакомому посетителю. Но и я тоже вовсе не собирался отступать.
— Мне нужен доктор Фредерик Катлер, — сказал я. — Позвоните ему.
— Ваша фамилия?
— Скажите, что частный детектив по имени Гудвин желает задать ему важный вопрос относительно пациента, которого он навещал сорок минут назад.
Мой ответ сработал безошибочно. Сторож, позвонив по телефону, проводил меня к своему коллеге — лифтеру и велел поднять в квартиру 12. Тут уж сердце мое забилось чуть ли не вдвое сильнее.
В квартире 12 меня встретил тот самый человек, которого я видел выходившим из дома Уиттенов с чемоданчиком в руках. Сейчас-то я хорошо его разглядел: седину в полосах, нетерпеливые серо-голубые глаза, опущенные углы широкого мясистого рта. Сквозь неплотно прикрытую дверь, в просторной комнате мне было видно мужчин и женщин, сидящих за карточным столом.
— Сюда, пожалуйста, — сердито произнес Катлер, и я последовал за ним.
Мы очутились в маленькой комнатке, все стены которой были в книжных полках. Кушетка, три стула и кресло не оставляли свободного места. Доктор закрыл дверь и встал передо мной.
— Что вам угодно?
Бедняга, он уже дал мне, пожалуй, половину того, что мне было угодно, но его можно извинить: надо быть чрезвычайно хитроумным, чтобы не попасть ко мне в силки.
— Меня зовут Арчи Гудвин, я работаю у Ниро Вулфа.
— Так вот, кто вы! Чем обязан?
— Меня послали к миссис Уиттен, и я видел, как вы вышли из ее дома. Естественно, я узнал вас, человек вы известный (вовсе не мешало подсластить ему пилюлю). Я был принят и имел короткую беседу с миссис Уиттен. Ее сын сказал, и она подтвердила, что у нее пошаливает сердце. Но как же так, доктор? Общеизвестно, что здоровье у миссис Уиттен отличное. В ее возрасте она играет в теннис, без труда поднимается на третий этаж, славится прекрасным цветом лица. Однако, когда я увидел ее — там, в постели, — она была бледна, как покойник, дыхание у нее было затруднено. Я не врач, но знаю, что эти два симптома — бледность и такое дыхание — связаны со значительной потерей крови…
Челюсть доктора энергично заработала:
— Состояние моего пациента ни в коей мере вас не касается. Могу лишь сказать, что миссис Уиттен перенесла тяжелое потрясение.
— Это мне известно. При моей профессии я видел много различных проявлений нервного шока, но такое, как у миссис Уиттен, вижу впервые. Бледность, пожалуй… но затрудненное дыхание…? — я покачал головой. Кроме того, если это всего лишь потрясение, почему вы приняли меня после того, что вам сказал сторож? Почему отвели сюда. В подобной ситуации вы должны были либо прогнать меня, либо предложить мне сесть.
Он не сделал ни того, ни другого. Только свирепо взглянул.
— Послушайте, мистер Катлер, — как можно дружелюбнее произнес я, — давайте поразмышляем. Могу я предположить, что, приехав в дом Лэнди, вы застали миссис Уиттен раненой и потерявшей много крови. Вы оказали ей необходимую помощь и, когда она попросила вас сохранить все это в тайне, согласились, презрев известный вам закон, повелевающий сообщать о подобных случаях властям. В обычных историях незачем трубить на весь мир, но этот случай далеко не обычный. Муж миссис Уиттен был убит. Обвинен в убийстве человек по имени Пампа, но в момент, когда было совершено преступление, он был в гостиной вместе с миссис Уиттен. Значит, есть основания предположить, что убил Флойда Уиттена один из пятерых людей, находившихся в столовой? Это вполне можно сделать за то время, которое Пампа провел вместе с миссис Уиттен в гостиной. Все пять находятся сейчас в доме миссис Уиттен, а двое вообще там живут. Раз существовал повод для убийства мистера Уиттена, почему же не может быть повода для убийства его жены. Тот, кто убил Уиттена, возможно, повторит свою попытку убить и его жену — сегодня или завтра. И на этот раз с иным результатом. Как же вы будете чувствовать себя, умолчав про первую попытку? А ведь это обязательно откроется, не может не открыться!
— Вы с ума сошли! — прорычал Катлер. — Ведь это ее сыновья и дочери!
— О, боже! — я покачал головой. — И это говорите вы, врач, который должен знать людей! Родителями, убитыми своими сыновьями и дочерьми, можно заполнить сотню кладбищ!.. Я утверждаю, что эта женщина потеряла много крови, и вы этого не отрицаете, поэтому одно из двух: либо вы конфиденциально сообщите мне всю подноготную, либо я дам знать властям и к миссис Уиттен пришлют полицейского врача. И тогда, если я все же окажусь прав, совесть моя будет чиста и я не буду причастен к ее смерти. Что вы скажете мне на это?
— Полиция не имеет права вторгаться в частный дом подобным образом!
— Позвольте вас удивить: полиция имеет право войти в дом, в котором совершено убийство.
— Ваши предположения противоречат фактам.
— Так дайте же мне факты, именно они-то мне и нужны.
Он сел в кресло и, свесив кисти рук с подлокотников, внимательно принялся изучать угол ковра. Я смотрел на него. Он поднялся со словами: «Я сейчас вернусь», — и направился к двери.
— Стойте! — воскликнул я. — Вы находитесь у себя дома и я не вправе помешать вам пройти в другую комнату и позвонить по телефону. Но если вы это сделаете, то все те факты, которые вы мне изложите, потребуют тщательной проверки. Поэтому я вас спрашиваю, что вы предпочитаете — немедленно все выложить мне или чтобы полицейский врач отправился в дом к миссис Уиттен и осмотрел ее?
— Мне следовало бы прогнать вас отсюда! — удрученно пробормотал Катлер.
— Поздно. Теперь уже поздно… — Я посмотрел ему в глаза. — Сыновья и дочери, что вы о них знаете? Если Пампа невиновен, а он невиновен, значит убийца в доме. Но ведь зверь, который убил один раз, может убить и еще? Так, к сожалению, часто случается? Что там происходит? Я должен это знать. Вижу, что-то грызет и вас, иначе вы бы не приняли меня!?
Катлер отошел от окна и снова опустился в кресло. Я присел на краешек кушетки, не сводя с него глаз. Я ждал.
— Нет, — наконец произнес Катлер.
— Что «нет»?
— Меня ничто не грызет.
— Что же это было? Пуля?
— Ножевая рана, — тон у Катлера был надломленный, не такой активный, как вначале.
— Ее сын Джером позвонил мне без четверти десять, — продолжал он, — и я сразу отправился к ним. Миссис Уиттен была наверху в постели, все вокруг в крови. Они прикладывали к ране полотенца. Рана в левом боку, в области восьмого ребра, и еще неглубокий порез левого предплечья. Обе рапы резаные, нанесены острым лезвием. Та, что на боку, потребовала двенадцати швов, другая — четырех. Потеря крови была значительная, но не серьезная. Вот и все. Я прописал ей режим, лекарства и уехал.
— Как она объясняет случившееся?
— Сказала, что во второй половине отправилась на какое-то совещание к себе в контору. Миссис Уиттен созывала его срочно, в связи со смертью мужа и арестом Пампы. Совещание затянулось, она отпустила шофера и поехала домой на такси. Когда у своего дома вышла из машины, кто-то напал сзади. Она испугалась, подумала, что ее хотят похитить, и принялась отбиваться. Нападавший вдруг пустился наутек. Миссис Уиттен бросилась к двери, позвонила, ей открыл Борли, дворецкий. Лишь тут она почувствовала, что ранена. Ее сыновья и дочери помогли подняться наверх, уложили в постель. По ее настоянию все вычистили в доме и около подъезда. Дворецкий смыл следы крови на тротуаре. Он как раз этим занимался, когда я подъехал. Миссис Уиттен объяснила мне, что при существующих обстоятельствах не хочет, чтобы вокруг этой истории поднялся шум, и попросила меня сохранить все в тайне. Я не видел причины ей отказать, — он развел руками. — Таковы факты.
Я продолжал натиск:
— Не факты таковы, а так их вам представили. Кто же все-таки напал на нее, можете сказать?
— Она не знает.
— Мужчина или женщина?
— Неизвестно. Нападение было произведено сзади, а уже наступили сумерки. Пока она поднялась, нападавший был далеко. Понятно, что она была испугана и думала только о том, чтобы скорее попасть домой.
— Она не видела этого человека до нападения, когда подъезжала к дому?
— Нет. Возможно, он прятался за машинами, стоявшими вдоль тротуара.
— И прохожих не было?
— Ни единого.
— И она не закричала?
— Я не расспрашивал ее, — Катлер начал раздражаться. — Мне и на ум не пришло расспрашивать ее, как вы понимаете. Она нуждалась во врачебной помощи, я ее оказал, вот и все.
— Понятно, — я поднялся. — Не стану вас благодарить, так как эти сведения я из вас выжал. Принимаю ваши факты — вернее, то, что вам было рассказано, и хочу предупредить, что вам, возможно, позвонит Ниро Вулф. Я сам найду дорогу.
— Если я не ошибаюсь, вы произнесли слово «конфиденциально». Могу ли я сообщить миссис Уиттен о том, чтобы она не беспокоилась относительно визита полицейского врача?
— Поверьте, я сделаю все, что в моих силах. Но на вашем месте я не делал бы скоропалительных заверений…
Я направился к выходу, но он опередил меня, распахнул передо мной дверь и даже пожелал спокойной ночи.
Итак, я направился домой даже несколько раньше, чем рассчитывал. Часы показывали без десяти полночь.
Когда меня нет, особенно ночью, выходная дверь всегда бывает на цепочке, поэтому мне пришлось позвонить Фрицу. Я прошел вместе с ним в кухню, достал из холодильника кувшин молока, взял стакан и направился в кабинет, где у Ниро Вулфа все еще сидел Марко Вукчич.
— Я вернулся, но один, — объявил я шефу. — Зато привез отмычку, которой вы можете отпереть камеру Пампы, если пожелаете. Но сначала мне необходимо выпить молока. Мои нервы напряжены до предела.
— Что случилось? — вопросил Марко, вскакивая с кресла. — Что вы…
— Оставь его в покое, — проворчал Вулф. — Пусть выпьет молока. Он голоден.
Глава 5
Я завершил свой отчет, одновременно прикончив кувшин молока. Вулф спросил, не видел ли я следов крови в доме или у подъезда, которые они случайно не смыли, но ничего подобного я не видел. Мой шеф сидел, откинувшись в кресле и зажмурив глаза, а Марко бегал по кабинету и кричал:
— Это же шедевр догадливости! Если вы не сообщите в полицию немедленно, я сам сделаю это! — Он одарил кулаком по спинке кресла. — Они должны немедленно выпустить его! Скажи им, Ниро!
— Помолчи! — оборвал его Вулф.
— Он мыслит, — пояснил я Марко. — А вы нарушаете этот процесс. Кричите на меня, если хотите, но не на него. Все не так просто, как кажется. Сообщить полиции, значит выпустить дело из рук, а если полиция заартачится и будет настаивать на своей версии в отношении Пампы, тогда все мы окажемся безоружными, и никогда не доберемся до этой семейки, разве что с помощью танка. Если же не сообщить полиции и оставить эти сведения для собственного потребления, начать самим вынюхивать, кто пырнул миссис Уиттен ножом, можно донюхаться до того, что прирежут еще кого-нибудь, только на этот раз уже насмерть, и тогда нам останется ждать, какую сумму назначат за наше освобождение на поруки до суда.
— Включая и меня?
— Конечно! Кто затеял все это ради освобождения Пампы?
Марко вперил в меня взор.
— По-вашему получается, что положение безвыходное. Мы не можем сообщить полиции и не можем не сообщить полиции, то есть — положение безвыходное. И это я назвал «шедевром»?
— Именно это, и вы совершенно правы. Догадка была блестящая, и я даже подумываю о том, чтобы просить прибавки к жалованию. У нас есть дубина, которой мы можем пригрозить миссис Уиттен, а, следовательно, и всем ее отпрыскам. Если ее еще не разрезали на кусочки, мы можем позвонить и сказать, что в течение часа желаем видеть ее у нас вместе со всем семейством. Но, как мне думается, это не выйдет. Значит остается одно: убедить мистера Вулфа сесть со мной в машину и немедленно поехать туда.
Я не обращал внимания на недовольное хрюканье, раздававшееся из кресла Вулфа.
— Вот уже много лет, — продолжал я как ни в чем ни бывало, — я убеждаю его отказаться от правила не выходить из дома по делам. Но больше тратить на это силы не намерен. Тем более, что в данном случае ни вы, ни Пампа не являетесь нашими клиентами, и Вулф заявил, что не возьмет с вас денег. Он оказывает вам дружеское одолжение, поэтому тут нет никакого нарушения установившихся правил.
— Вы имеете в виду визит к миссис Уиттен? — спросил Марко.
— Вот именно. А почему бы нет?
— И вас впустят в дом?
— Вы чертовски правы: впустят! Особенно, если ей звонил доктор, а я ставлю десять против одного, что он это сделал.
— И что даст визит?
— Хотя бы то, что в нашем присутствии второго убийства не будет. Обстановка сама подскажет, как нам действовать дальше. Могу прибавить, что первое мое посещение дало кое-какие результаты.
Марко, потрясая руками, подбежал к Вулфу:
— Ниро! Ты должен поехать! Немедленно! Должен! Прошу тебя…
Вулф приоткрыл глаза и скорбно вздохнул.
— Но ведь это единственный выход! Ведь Арчи…
— Я все слышал, — полуприкрытые глаза заметили недопитый бокал пива. Вулф взял его и выпил, затем посмотрел на меня. — Тут есть одно слабое место. Ты утверждаешь, что, если мы скроем эту информацию от полиции, и миссис Уиттен окажется убитой, нас будут неприятности. Почему? С точки зрения закона мы совершенно чисты. Морально мы чисты тоже. Предположим, что мы принимаем за правду объяснение миссис Уиттен. Стало быть, со стороны детей ей не грозит никакая опасность.
— Неужели вы верите ее объяснениям? — спросил н. — Даже тому, что она не знает, кто на нее напал — мужчина или женщина?
— Почему бы нет?
Я встал, простер руки к небу и снова сел.
— Но это нелогично, — загорячился Марко. — Твои вопросы показывают, что ты уверен: она соврала доктору. Я не вижу почему…
— Пусть! — сказал я в отчаянии. — Он отлично знает, что она соврала. Если бы он любил спорить, то заключил бы пари, что миссис Уиттен порезал один из ее отпрысков — в доме или вне дома, это не имеет значения — и ей известно, кто это сделал. Я лучше знаю Ниро, чем вы. Марко. Оставить кабинет и поехать ночью по улицам полным опасности?! С ума сойти! Куда приятнее лечь в постель и хорошо выспаться, а за это время, кто знает, может такое произойти, что облегчит все дело. Вот в чем загвоздка. Ему лень, Марко!
— Отчасти, да, — честно признался Вулф. — Весьма очевидно, что миссис Уиттен находится в опасности. Но обуревает Арчи вовсе не благородная страсть уберечь ее от дальнейших покушений. Она слишком стара, чтобы такая страсть обуревала Арчи. Его пылкость происходит из детской обиды, что его недурной, даже блестящий домысел все-таки не может немедленно решить проблему, как ему того хотелось бы. Но я не вижу причин…
Раздался звонок в дверь. Я поднялся и пошел открывать. Можно было предоставить это Фрицу, но я обрадовался поводу удрать от малоприятных замечаний Вулфа. У нашей входной двери панель из одностороннего матового стекла, сквозь которое можно видеть, что происходит снаружи. Выйдя в вестибюль, я включил свет на крыльце и посмотрел, кто это там звонит в столь поздний час.
— Это же шедевр догадливости! Если вы не сообщите в полицию немедленно, я сам сделаю это! — Он одарил кулаком по спинке кресла. — Они должны немедленно выпустить его! Скажи им, Ниро!
— Помолчи! — оборвал его Вулф.
— Он мыслит, — пояснил я Марко. — А вы нарушаете этот процесс. Кричите на меня, если хотите, но не на него. Все не так просто, как кажется. Сообщить полиции, значит выпустить дело из рук, а если полиция заартачится и будет настаивать на своей версии в отношении Пампы, тогда все мы окажемся безоружными, и никогда не доберемся до этой семейки, разве что с помощью танка. Если же не сообщить полиции и оставить эти сведения для собственного потребления, начать самим вынюхивать, кто пырнул миссис Уиттен ножом, можно донюхаться до того, что прирежут еще кого-нибудь, только на этот раз уже насмерть, и тогда нам останется ждать, какую сумму назначат за наше освобождение на поруки до суда.
— Включая и меня?
— Конечно! Кто затеял все это ради освобождения Пампы?
Марко вперил в меня взор.
— По-вашему получается, что положение безвыходное. Мы не можем сообщить полиции и не можем не сообщить полиции, то есть — положение безвыходное. И это я назвал «шедевром»?
— Именно это, и вы совершенно правы. Догадка была блестящая, и я даже подумываю о том, чтобы просить прибавки к жалованию. У нас есть дубина, которой мы можем пригрозить миссис Уиттен, а, следовательно, и всем ее отпрыскам. Если ее еще не разрезали на кусочки, мы можем позвонить и сказать, что в течение часа желаем видеть ее у нас вместе со всем семейством. Но, как мне думается, это не выйдет. Значит остается одно: убедить мистера Вулфа сесть со мной в машину и немедленно поехать туда.
Я не обращал внимания на недовольное хрюканье, раздававшееся из кресла Вулфа.
— Вот уже много лет, — продолжал я как ни в чем ни бывало, — я убеждаю его отказаться от правила не выходить из дома по делам. Но больше тратить на это силы не намерен. Тем более, что в данном случае ни вы, ни Пампа не являетесь нашими клиентами, и Вулф заявил, что не возьмет с вас денег. Он оказывает вам дружеское одолжение, поэтому тут нет никакого нарушения установившихся правил.
— Вы имеете в виду визит к миссис Уиттен? — спросил Марко.
— Вот именно. А почему бы нет?
— И вас впустят в дом?
— Вы чертовски правы: впустят! Особенно, если ей звонил доктор, а я ставлю десять против одного, что он это сделал.
— И что даст визит?
— Хотя бы то, что в нашем присутствии второго убийства не будет. Обстановка сама подскажет, как нам действовать дальше. Могу прибавить, что первое мое посещение дало кое-какие результаты.
Марко, потрясая руками, подбежал к Вулфу:
— Ниро! Ты должен поехать! Немедленно! Должен! Прошу тебя…
Вулф приоткрыл глаза и скорбно вздохнул.
— Но ведь это единственный выход! Ведь Арчи…
— Я все слышал, — полуприкрытые глаза заметили недопитый бокал пива. Вулф взял его и выпил, затем посмотрел на меня. — Тут есть одно слабое место. Ты утверждаешь, что, если мы скроем эту информацию от полиции, и миссис Уиттен окажется убитой, нас будут неприятности. Почему? С точки зрения закона мы совершенно чисты. Морально мы чисты тоже. Предположим, что мы принимаем за правду объяснение миссис Уиттен. Стало быть, со стороны детей ей не грозит никакая опасность.
— Неужели вы верите ее объяснениям? — спросил н. — Даже тому, что она не знает, кто на нее напал — мужчина или женщина?
— Почему бы нет?
Я встал, простер руки к небу и снова сел.
— Но это нелогично, — загорячился Марко. — Твои вопросы показывают, что ты уверен: она соврала доктору. Я не вижу почему…
— Пусть! — сказал я в отчаянии. — Он отлично знает, что она соврала. Если бы он любил спорить, то заключил бы пари, что миссис Уиттен порезал один из ее отпрысков — в доме или вне дома, это не имеет значения — и ей известно, кто это сделал. Я лучше знаю Ниро, чем вы. Марко. Оставить кабинет и поехать ночью по улицам полным опасности?! С ума сойти! Куда приятнее лечь в постель и хорошо выспаться, а за это время, кто знает, может такое произойти, что облегчит все дело. Вот в чем загвоздка. Ему лень, Марко!
— Отчасти, да, — честно признался Вулф. — Весьма очевидно, что миссис Уиттен находится в опасности. Но обуревает Арчи вовсе не благородная страсть уберечь ее от дальнейших покушений. Она слишком стара, чтобы такая страсть обуревала Арчи. Его пылкость происходит из детской обиды, что его недурной, даже блестящий домысел все-таки не может немедленно решить проблему, как ему того хотелось бы. Но я не вижу причин…
Раздался звонок в дверь. Я поднялся и пошел открывать. Можно было предоставить это Фрицу, но я обрадовался поводу удрать от малоприятных замечаний Вулфа. У нашей входной двери панель из одностороннего матового стекла, сквозь которое можно видеть, что происходит снаружи. Выйдя в вестибюль, я включил свет на крыльце и посмотрел, кто это там звонит в столь поздний час.
Глава 6
Одного взгляда было достаточно, чтобы я, не веря своим глазам, подошел ближе, а затем вернулся в кабинет.
— Вы велели мне, — обратился я к Вулфу, — привести сюда шесть человек — во всяком случае, как можно больше. Так вот, они здесь. Все шестеро. Сказать им, что вы спите?
— Все шестеро?
— Как один.
Вулф откинул голову и рассмеялся. Это случалось не чаще одного раза в год.
Отсмеявшись, он заговорил:
— Марко, выйди, пожалуйста. Вон в ту дверь. Твое присутствие может смутить их. Проси гостей. Арчи.
Я вернулся в прихожую и широко распахнул дверь.
— Привет всем. Входите.
— Проклятая крыса, — прошипел мне в ухо Мортимер.
Любящие сыновья нежно поддерживали миссис Уиттен под локти, пока она шла через прихожую.
Стремясь предотвратить или хотя бы отсрочить неизбежную вспышку страстей, я церемонно представил всю компанию Вулфу, потом расставил в кабинете кресла так, как обычно делал, когда у нас собиралось много людей, чтобы Вулф мог видеть всех одновременно. Джером и Мортимер только помотали головами, когда я предложил для их дорогой мамочки кушетку. Они устроили ее в обитом красной кожей кресле. Рядом с ней уселась Фиби. Мортимер остался прочно стоять, остальные расселись полукругом.
— Вы велели мне, — обратился я к Вулфу, — привести сюда шесть человек — во всяком случае, как можно больше. Так вот, они здесь. Все шестеро. Сказать им, что вы спите?
— Все шестеро?
— Как один.
Вулф откинул голову и рассмеялся. Это случалось не чаще одного раза в год.
Отсмеявшись, он заговорил:
— Марко, выйди, пожалуйста. Вон в ту дверь. Твое присутствие может смутить их. Проси гостей. Арчи.
Я вернулся в прихожую и широко распахнул дверь.
— Привет всем. Входите.
— Проклятая крыса, — прошипел мне в ухо Мортимер.
Любящие сыновья нежно поддерживали миссис Уиттен под локти, пока она шла через прихожую.
Стремясь предотвратить или хотя бы отсрочить неизбежную вспышку страстей, я церемонно представил всю компанию Вулфу, потом расставил в кабинете кресла так, как обычно делал, когда у нас собиралось много людей, чтобы Вулф мог видеть всех одновременно. Джером и Мортимер только помотали головами, когда я предложил для их дорогой мамочки кушетку. Они устроили ее в обитом красной кожей кресле. Рядом с ней уселась Фиби. Мортимер остался прочно стоять, остальные расселись полукругом.