Страница:
— Джентльмены, я все сказал. Мы можем участвовать или не участвовать в этой проклятой войне, но я решительно отмежевываюсь от тех, кто думает, будто он может играть в «блошки» с избранными представителями народа Соединенных Штатов, и любая игра, которую ведут они, — не для меня. Невзирая на все различия в точках зрения по вопросу о войне, мы должны провести совместное обсуждение положения дел с Уорделлом и кабинетом министров. Нам нужно любой ценой предотвратить переворот в конгрессе, при одной мысли о котором захватывает дух, и если для этой цели наиболее эффективным будет перерыв в работе до возвращения президента, то мы должны сделать именно это. Нам следует добиваться сплоченности нашей группы на принципах, предложенных Хорнером, и в этой связи я прошу сенатора Аллена покинуть нас. Если он откажется, я требую, чтобы его немедленно вывели отсюда. Я также настаиваю, чтобы у сенатора Рейда были затребованы заверения в том, что его цели не расходятся с нашими.
Собравшиеся переглянулись. Кто-то закашлялся. Рейд улыбнулся. Стерлинг сказал:
— Браво, Коркоран. Это лучше, чем бить его исподтишка.
Джекмен с мрачным удовлетворением закивал.
Аллен молчал, лицо его побагровело. Заговорил Рейд:
— Джим, так вести себя нехорошо. Кто рассказал вам о заговоре? В конце концов, ведь вы находитесь в моем кабинете. Я обманываю только тогда, когда мне это выгодно.
Коркоран посмотрел на Аллена.
— Сенатор, мы не нуждаемся в вашем обществе, — сказал он и оглядел остальных, — не правда ли?
Все присутствующие, за исключением Рейда, одобрительно закивали. Аллен поднялся с кресла, заметно смущенный. Он старался насмешливо улыбаться, и в силу привычки ему это удавалось.
— Благодарю вас, джентльмены, — проговорил он и, остановившись перед креслом Бронсона Тилни, открыл рот, но, подумав, закрыл его снова. У двери Аллен повернулся к собравшимся: — По-моему, джентльмены, сейчас самое время вмешаться армии.
Когда дверь была открыта, Рейд крикнул секретарю, сидевшему возле нее на страже:
— Джонсон, сенатор Аллен покидает нас.
Утомленные карие глаза Тилни оценивающе оглядели Рейда, и сенатор ответил на этот взгляд улыбкой. Затем он одарил улыбкой всех остальных.
— Джентльмены, — сказал он, — я готов представить любые заверения, которые вам могут потребоваться. Я искренне желаю быть вместе с вами, хотя и из иных соображений, нежели приведенные здесь моим другом Коркораном. Я испытываю глубокую привязанность к парламентским формам правления и ради них готов предать своих самых старых друзей. Если вы считаете нужным устроить более подробное обсуждение моей персоны, могу ли я предложить, чтобы для ведения этого дела был избран сенатор Джекмен? Я полагаю, что он — единственный из вас, кто по-настоящему не любит меня, и допрос вылился бы в увлекательное состязание в любезности.
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Собравшиеся переглянулись. Кто-то закашлялся. Рейд улыбнулся. Стерлинг сказал:
— Браво, Коркоран. Это лучше, чем бить его исподтишка.
Джекмен с мрачным удовлетворением закивал.
Аллен молчал, лицо его побагровело. Заговорил Рейд:
— Джим, так вести себя нехорошо. Кто рассказал вам о заговоре? В конце концов, ведь вы находитесь в моем кабинете. Я обманываю только тогда, когда мне это выгодно.
Коркоран посмотрел на Аллена.
— Сенатор, мы не нуждаемся в вашем обществе, — сказал он и оглядел остальных, — не правда ли?
Все присутствующие, за исключением Рейда, одобрительно закивали. Аллен поднялся с кресла, заметно смущенный. Он старался насмешливо улыбаться, и в силу привычки ему это удавалось.
— Благодарю вас, джентльмены, — проговорил он и, остановившись перед креслом Бронсона Тилни, открыл рот, но, подумав, закрыл его снова. У двери Аллен повернулся к собравшимся: — По-моему, джентльмены, сейчас самое время вмешаться армии.
Когда дверь была открыта, Рейд крикнул секретарю, сидевшему возле нее на страже:
— Джонсон, сенатор Аллен покидает нас.
Утомленные карие глаза Тилни оценивающе оглядели Рейда, и сенатор ответил на этот взгляд улыбкой. Затем он одарил улыбкой всех остальных.
— Джентльмены, — сказал он, — я готов представить любые заверения, которые вам могут потребоваться. Я искренне желаю быть вместе с вами, хотя и из иных соображений, нежели приведенные здесь моим другом Коркораном. Я испытываю глубокую привязанность к парламентским формам правления и ради них готов предать своих самых старых друзей. Если вы считаете нужным устроить более подробное обсуждение моей персоны, могу ли я предложить, чтобы для ведения этого дела был избран сенатор Джекмен? Я полагаю, что он — единственный из вас, кто по-настоящему не любит меня, и допрос вылился бы в увлекательное состязание в любезности.
Глава 5
Из списка лиц, арестованных по приказу Льюиса Уорделла, Линкольн Ли подлежал освобождению последним.
Ему пришлось ждать, пока начальник секретной службы Скиннер найдет возможность побеседовать с ним.
Правда заключалась в том, что Скиннер не был вполне искренен с Уорделлом, когда говорил ему, что хотел бы попробовать получить от Ли хоть какие-то сведения; на самом деле ему любопытно было увидеть лидера «Серых рубашек», человека, который в постоянно расширяющихся кругах своей организации демонстрировал гений великого администратора, страсть, красноречие и смелость прирожденного вождя, себялюбие Наполеона и отчаянное неистовство Гитлера. Скиннер относился ко всему этому с большим недоверием и хотел познакомиться с подследственным поближе.
В два часа Уорделл ушел в Белый дом на заседание кабинета министров, и Скиннер принял командование.
Он уже не был тем Скиннером, которого его подчиненные знали и уважали и которому подчинялись уже более шести лет. Прежний Скиннер в любой обстановке выделялся своим спокойствием и самообладанием, при любых осложнениях умел быстро разобраться в ситуации и имел сверхъестественную способность находить главную нить в узле проблемы. Нынешний был вспыльчивым, запутавшимся и постоянно раздраженным. Скиннер знал, что до сих пор ни один начальник секретной службы, ни один следователь ни в одной стране мира не получал такой возможности отличиться; он знал, что никто и никогда не имел под своим руководством такой большой команды высококвафицированных специалистов, и тем не менее он, Фил Скиннер, со всеми своими возможностями, оборудованием и способностями оказался бессилен добиться хоть чего-нибудь. Дело не в том, что за сорок восемь часов он не смог найти президента, Фил знал, что иногда нужно быть терпеливым, чтобы добиться победы; его доводило до белого каления то, что, за какую бы ниточку они ни брались, она неизменно рвалась. Как только было установлено, что в понедельник вечером миссис Деллинг продала хлороформ секретарю президента Гарри Браунеллу, тотчас же началось стремительное изучение прошлого Браунелла, его связей, а в особенности деятельности в течение последнего месяца. Никакого результата. Никаких встреч со сторонниками военных действий, никаких выявленных совпадений интересов с противниками правительства, никаких заигрываний с разного рода интриганами, никакого зуда честолюбивых устремлений, — одним словом, идеальный секретарь. И конечно, нужно добавить еще одно обстоятельство: он не признает себя причастным к похищению. Далее, нет полной ясности с показаниями Виолы Деллинг; разведка, проведенная в этом направлении, тоже не дала ничего существенного. Брошенный на улице грузовик, на полу которого был найден перочинный нож президента, — видит бог, это след, да еще какой!
Трудно поверить, что усыпленного хлороформом президента вытащили из грузовика и перенесли в другую машину без того, чтобы кто-нибудь не оказался свидетелем если не всей операции, то хотя бы части ее. Однако свидетелей не нашлось. Был обнаружен только грузовик, а дальше — тупиковая ситуация. Возможно, Браунелл покупал хлороформ, возможно, и нет — опять тупиковая ситуация. Еще одной дорогой в никуда оказался Вэл Оркатт.
Он на самом деле присутствовал на месте похищения, именно в тот самый момент, когда оно произошло, однако обо всем, что касалось преступления, — о количестве преступников, их приметах, о том, откуда они пришли, были ли они мужчинами, женщинами, шимпанзе или японцами, — он знал не больше, чем мог бы знать, находясь в тысяче миль от Белого дома.
Начальник секретной службы Скиннер в который раз подумал, что в этом деле есть какая-то фальшь. Фальшь или абсурд. Он не подозревал Вэла Оркатта в соучастии, в этом не было никакого смысла. По большому счету он не подозревал и Браунелла; вполне возможно, что при опознании человека, покупавшего хлороформ, произошла ошибка, а сходство платков оказалось простым совпадением. Однако Скиннера не покидало ощущение, что в показаниях этих людей было что-то не так. Что-то не так было в самой сущности расследования, в каком-то стержневом факте, о котором, возможно, они даже и не подозревали или же проглядели его и который должен быть извлечен на свет, иначе следователи всего мира окажутся в той же точке, в которой уже оказались они, — в тупике. Скиннер даже вернулся к одной из своих задумок, которая пришла ему в голову еще во второй половине дня во вторник и результатом которой стало проведение обыска в Белом доме, но тогда он проводил обыск сам вместе с пятью своими лучшими агентами настолько методично и настойчиво, что само по себе воскрешение этой мысли делало ее нелепой.
«Я рехнулся, мне следует найти лучший способ проводить время, чем, сидя здесь, протирать штаны в поисках алиби, — подумал начальник секретной службы. — Например, я мог бы отправиться на рыбалку или просто выйти на улицу и начать лазить по деревьям Какие-то башковитые парни ловко прокрутили хитрое дельце и получается так, что они оказались слишком ловкими для меня. Я старею, становлюсь слепым и глухим. Надо подать в отставку, уехать из города и жить на ферме; но прежде, чем я смогу сделать это, мне придется найти президента».
Скиннер выдвинул ящик стола и достал оттуда бутылку бурбона, наполнил на треть стакан, залпом выпил и с шумом прочистил горло. Затем он снял телефонную трубку и спросил у секретаря:
— Кто из ребят сейчас на месте?.. Кто?.. Продолжайте… А где Андерсон?.. Ладно, пришлите сюда Моффета, Килпатрика и Сэма Карра.
Сердито посмотрев на бутылку, он сделал еще глоток и положил ее обратно в ящик.
Вошли трое вызванных им агентов. Скиннер оглядел их всех, а потом остановил взгляд на том, кто стоял в центре.
— Моффет, ты знаешь Линкольна Ли? — спросил он.
Чик Моффет кивнул:
— Знаю. Я видел его здесь вчера.
— Да-а. Я вспомнил теперь, Уорделл говорил мне.
Как-то я запамятовал, что это был ты. Поскольку ты постоянно находился в Государственном департаменте и в Белом доме, в последнее время я редко тебя видел. Мне кажется, ты растолстел. Ты как, все в той же хорошей форме, как бывало?
— В еще лучшей, — усмехнулся Чик, — меня стало больше. Нет, я не растолстел и форму не потерял. Кстати, о Белом доме. Шеф, я как раз хотел попросить вас поставить меня в конюшню ко всем остальным рабочим лошадкам. Служба в Белом доме слишком легкая, а затраты на покупку новых костюмов слишком велики.
— Ерунду говоришь, — поморщился Скиннер. — Если, черт возьми, работа в Белом доме легкая, куда же делся тот человек, охранять которого вы были поставлены?
Тебе просто повезло, что ты не дежурил утром того вторника. Ну ладно, полагаю, ты с этим справишься.
Вот тебе задание. И всем остальным тоже. Из тюрьмы доставили Линкольна Ли, сейчас он находится в комнате номер девять по ту сторону коридора. Пойдите туда и скажите полисмену, чтобы привел Ли сюда. Затем отправляйтесь на улицу. Минут через десять-пятнадцать или чуть позже Ли выйдет из нашего управления. На тебя, Моффет, ложится ответственность за то, чтобы не упускать его из виду ни днем, ни ночью. Карр и Килпатрик будут находиться в твоем подчинении. Обычные доклады по результатам наблюдения направляйте в установленном порядке. Если же случится увидеть что-нибудь особенное, проследите за тем, чтобы сообщения об этом без промедления попали ко мне или к Кейферу.
— Есть, сэр. Это все?
Скиннер кивнул. Агенты вышли из кабинета.
Полисмен, который привел Линкольна Ли, принял все меры предосторожности. Наручники на кистях предводителя «Серых рубашек» были стянуты цепью, которую полисмен крепко держал в руках. Он вошел в кабинет вместе с Ли, и теперь эта парочка стояла перед Скиннером. Ли выглядел неряшливо, был небрит, а под расстегнутым пиджаком виднелась далеко не свежая серая рубашка. Шляпы на нем не было. Из-за браслетов, тесно стягивавших руки, плечи у Ли были сведены вперед. Однако подбородок у него был вздернут, взгляд был прямым и сосредоточенным — постоянно сосредоточенным на начальнике секретной службы.
— Снимите с него наручники, — распорядился Скиннер.
С сомнением поглядев на него, полисмен, не говоря ни слова, снял наручники и отступил на шаг. Начальник секретной службы кивнул и приказал ему:
— Больше ничего не нужно, вы можете идти.
— В клетке он вел себя ужасно вежливо, — сообщил полисмен, — но доверять ему я бы не стал.
Скиннер поблагодарил полисмена за предупреждение, и тот вышел из кабинета.
Линкольн Ли разминал сведенные кисти рук. Скиннер сидел, разглядывая его. Значит, вот он какой — плотный, прочно стоящий на ногах, с узкими нервными руками и словно высеченной из камня головой на сильной короткой шее. Налюбовавшись вдоволь, Скиннер спросил наконец:
— Как ваше настоящее имя?
Какое-то время Линкольн Ли разглядывал кисти рук.
Потом поднял глаза и произнес:
— Вам нет нужды беспокоиться по этому поводу. Я же не беспокоюсь.
— Мне просто любопытно.
— Имя себе делаю я сам. Любой человек делает себе имя. Великий человек и свое имя делает великим.
— Как же, как же. — Скиннер старался говорить небрежно. — Похититель президента прославится на века!
— Чепуха. Это — работа для дураков. Но у вас тоже есть имя, я полагаю? Вы не представились мне.
— Ох, прошу прощения. Меня зовут Фил Скиннер, я начальник Управления секретной службы.
— Понятно. — Ли скривил губы. — У мелких людишек мелкие проблемы, и вы решаете их. Вы думаете, что это и есть — служить своей стране? Или вы думаете, что эта служба сделает вам имя? У вас здоровые глаза, вы можете видеть. Если вы хотите быть полезным, почему бы не послужить великому? Если вы любите свою страну, то есть нашу Америку, почему унижаете себя подчинением мошенникам, которые предают ее?
— Н-да, будь я проклят!
Сказав это, Скиннер захохотал. Он смеялся, чтобы услышать собственный смех, потому что успел почувствовать силу, исходившую от человека, стоявшего напротив него. Она была похожа на электрический разряд, который пробегал по нервам подобно тому, как ветер пробегает по коже.
— Нет, будь я непременно проклят, — заливался Скиннер. — Нет, как вам это понравится — использовать мой кабинет в качестве вербовочного пункта? Очевидно, вам-то это действительно нравится. Но как-нибудь в другой раз, Ли. А пока я приготовил для вас сюрприз. Возможно, вы помните свой разговор с министром Уорделлом, состоявшийся здесь вчера. Возможно, вы помните, что министр обещал отправить вас в психушку. Я отговорил его от этого намерения. Не сомневаюсь, что именно там вы закончите свои дни, но меня это не заботит. Мы собираемся выпустить вас на свободу, во всяком случае, я думаю, что мы собираемся.
— Делайте что угодно, — спокойно сказал Ли. — Вчера, во время разговора с министром Уорделлом, я потерял контроль над собой. Когда мне приходится иметь дело с дураками, это приводит меня в бешенство.
— Он таки малость допек вас, а? — ухмыльнулся Скиннер. — Ну хорошо, мы собираемся вас отпустить. Но прежде, чем вы выйдете отсюда, мне хотелось бы сделать вам одно предложение. Вы были заинтересованы в похищении президента Стэнли? Вам хоть что-либо известно об этом похищении, о том, кто планировал его, кто совершил, о том, где сейчас находится президент, что случилось с ним?
Не думайте, что вы имеете дело еще с одним дураком, коль скоро я задаю подобные вопросы. Я жду ответа и буду знать, что делать дальше. Итак?
Ли спокойно выдержал пронзительный взгляд серых глаз.
— Нет, — произнес он, — я ничего не знаю об этом.
У меня полно собственных забот — моих и моей страны. Меня совершенно не интересуют игры детей и преступников. Да и вас они тоже не должны интересовать.
У вас есть качества…
— Оставьте это, Ли. О моих качествах мы поговорим как-нибудь в другой раз. Я верю вам и не считаю, что вы замешаны во всем этом, я думаю, вы слишком умны для этого. Вот почему я делаю вам это предложение. Вы знаете, кто я такой. Я возглавляю секретную службу Соединенных Штатов и сомневаюсь, что охота за вами когда-либо станет моей работой. Если когда-нибудь вы зайдете так далеко, что вас потребуется преследовать, для борьбы с вами, наверное, будет направлена армия. А в настоящее время вам нисколько не повредит, если я буду испытывать к вам дружеские чувства. Вы же меня понимаете. Я отпускаю вас на свободу. Вы знаете многих людей, со многими общаетесь и слышите массу того, о чем, как говорится, шепчутся за стенами церкви. Если вы услышите хоть намек, не важно какой, на местонахождение президента, вы мне дадите знать? Конечно, если к этому причастен кто-то из ваших друзей, вы ничего не скажете, но ведь может быть и не так. Вы можете услышать все, что угодно. Так скажете мне или нет?
Это нисколько не повредит вам; в любом случае вам наплевать на президента, вы настроены на более важные вещи. Так что предлагаю сделку: мое доброе отношение в обмен на вашу помощь. Ну как, согласны?
Губы Линкольна Ли презрительно скривились. Он ответил, не позволяя себе унизиться до негодования:
— Вы знаете, что я на это не пойду.
— Да ну? — Брови начальника секретной службы поползли вверх. — А если хорошенько подумать?
— Я не обдумываю такие предложения.
— Нет?
— Нет.
— Но почему бы вам не попробовать хотя бы раз? Я не жду, что вы будете предавать своих друзей, все, о чем я прошу, — это сотрудничество.
— Вы просите, чтобы я подставил вам спину. Начальник секретной службы Скиннер, я прощаю вам это оскорбление. Но не повторяйте его дважды.
Скиннер смотрел на него, не веря своим глазам. Так ботаник изучает знакомое растение с отклонениями от нормы. Потом он покачал головой, повернулся к телефону, приказал секретарю прислать охранника и вновь обернулся к Ли:
— А вы экземпляр что надо, Ли. Да простит меня Бог, если я обидел вас. Мне невыносимо думать, что между нами будет что-то еще, кроме доброй крепкой решетки.
Вошел охранник.
— Выведите отсюда этого человека, — сказал ему Скиннер, — и выпустите его на свободу. А пока будете идти по коридору, смотрите, чтобы он не натянул на вас серую рубашку.
Ему пришлось ждать, пока начальник секретной службы Скиннер найдет возможность побеседовать с ним.
Правда заключалась в том, что Скиннер не был вполне искренен с Уорделлом, когда говорил ему, что хотел бы попробовать получить от Ли хоть какие-то сведения; на самом деле ему любопытно было увидеть лидера «Серых рубашек», человека, который в постоянно расширяющихся кругах своей организации демонстрировал гений великого администратора, страсть, красноречие и смелость прирожденного вождя, себялюбие Наполеона и отчаянное неистовство Гитлера. Скиннер относился ко всему этому с большим недоверием и хотел познакомиться с подследственным поближе.
В два часа Уорделл ушел в Белый дом на заседание кабинета министров, и Скиннер принял командование.
Он уже не был тем Скиннером, которого его подчиненные знали и уважали и которому подчинялись уже более шести лет. Прежний Скиннер в любой обстановке выделялся своим спокойствием и самообладанием, при любых осложнениях умел быстро разобраться в ситуации и имел сверхъестественную способность находить главную нить в узле проблемы. Нынешний был вспыльчивым, запутавшимся и постоянно раздраженным. Скиннер знал, что до сих пор ни один начальник секретной службы, ни один следователь ни в одной стране мира не получал такой возможности отличиться; он знал, что никто и никогда не имел под своим руководством такой большой команды высококвафицированных специалистов, и тем не менее он, Фил Скиннер, со всеми своими возможностями, оборудованием и способностями оказался бессилен добиться хоть чего-нибудь. Дело не в том, что за сорок восемь часов он не смог найти президента, Фил знал, что иногда нужно быть терпеливым, чтобы добиться победы; его доводило до белого каления то, что, за какую бы ниточку они ни брались, она неизменно рвалась. Как только было установлено, что в понедельник вечером миссис Деллинг продала хлороформ секретарю президента Гарри Браунеллу, тотчас же началось стремительное изучение прошлого Браунелла, его связей, а в особенности деятельности в течение последнего месяца. Никакого результата. Никаких встреч со сторонниками военных действий, никаких выявленных совпадений интересов с противниками правительства, никаких заигрываний с разного рода интриганами, никакого зуда честолюбивых устремлений, — одним словом, идеальный секретарь. И конечно, нужно добавить еще одно обстоятельство: он не признает себя причастным к похищению. Далее, нет полной ясности с показаниями Виолы Деллинг; разведка, проведенная в этом направлении, тоже не дала ничего существенного. Брошенный на улице грузовик, на полу которого был найден перочинный нож президента, — видит бог, это след, да еще какой!
Трудно поверить, что усыпленного хлороформом президента вытащили из грузовика и перенесли в другую машину без того, чтобы кто-нибудь не оказался свидетелем если не всей операции, то хотя бы части ее. Однако свидетелей не нашлось. Был обнаружен только грузовик, а дальше — тупиковая ситуация. Возможно, Браунелл покупал хлороформ, возможно, и нет — опять тупиковая ситуация. Еще одной дорогой в никуда оказался Вэл Оркатт.
Он на самом деле присутствовал на месте похищения, именно в тот самый момент, когда оно произошло, однако обо всем, что касалось преступления, — о количестве преступников, их приметах, о том, откуда они пришли, были ли они мужчинами, женщинами, шимпанзе или японцами, — он знал не больше, чем мог бы знать, находясь в тысяче миль от Белого дома.
Начальник секретной службы Скиннер в который раз подумал, что в этом деле есть какая-то фальшь. Фальшь или абсурд. Он не подозревал Вэла Оркатта в соучастии, в этом не было никакого смысла. По большому счету он не подозревал и Браунелла; вполне возможно, что при опознании человека, покупавшего хлороформ, произошла ошибка, а сходство платков оказалось простым совпадением. Однако Скиннера не покидало ощущение, что в показаниях этих людей было что-то не так. Что-то не так было в самой сущности расследования, в каком-то стержневом факте, о котором, возможно, они даже и не подозревали или же проглядели его и который должен быть извлечен на свет, иначе следователи всего мира окажутся в той же точке, в которой уже оказались они, — в тупике. Скиннер даже вернулся к одной из своих задумок, которая пришла ему в голову еще во второй половине дня во вторник и результатом которой стало проведение обыска в Белом доме, но тогда он проводил обыск сам вместе с пятью своими лучшими агентами настолько методично и настойчиво, что само по себе воскрешение этой мысли делало ее нелепой.
«Я рехнулся, мне следует найти лучший способ проводить время, чем, сидя здесь, протирать штаны в поисках алиби, — подумал начальник секретной службы. — Например, я мог бы отправиться на рыбалку или просто выйти на улицу и начать лазить по деревьям Какие-то башковитые парни ловко прокрутили хитрое дельце и получается так, что они оказались слишком ловкими для меня. Я старею, становлюсь слепым и глухим. Надо подать в отставку, уехать из города и жить на ферме; но прежде, чем я смогу сделать это, мне придется найти президента».
Скиннер выдвинул ящик стола и достал оттуда бутылку бурбона, наполнил на треть стакан, залпом выпил и с шумом прочистил горло. Затем он снял телефонную трубку и спросил у секретаря:
— Кто из ребят сейчас на месте?.. Кто?.. Продолжайте… А где Андерсон?.. Ладно, пришлите сюда Моффета, Килпатрика и Сэма Карра.
Сердито посмотрев на бутылку, он сделал еще глоток и положил ее обратно в ящик.
Вошли трое вызванных им агентов. Скиннер оглядел их всех, а потом остановил взгляд на том, кто стоял в центре.
— Моффет, ты знаешь Линкольна Ли? — спросил он.
Чик Моффет кивнул:
— Знаю. Я видел его здесь вчера.
— Да-а. Я вспомнил теперь, Уорделл говорил мне.
Как-то я запамятовал, что это был ты. Поскольку ты постоянно находился в Государственном департаменте и в Белом доме, в последнее время я редко тебя видел. Мне кажется, ты растолстел. Ты как, все в той же хорошей форме, как бывало?
— В еще лучшей, — усмехнулся Чик, — меня стало больше. Нет, я не растолстел и форму не потерял. Кстати, о Белом доме. Шеф, я как раз хотел попросить вас поставить меня в конюшню ко всем остальным рабочим лошадкам. Служба в Белом доме слишком легкая, а затраты на покупку новых костюмов слишком велики.
— Ерунду говоришь, — поморщился Скиннер. — Если, черт возьми, работа в Белом доме легкая, куда же делся тот человек, охранять которого вы были поставлены?
Тебе просто повезло, что ты не дежурил утром того вторника. Ну ладно, полагаю, ты с этим справишься.
Вот тебе задание. И всем остальным тоже. Из тюрьмы доставили Линкольна Ли, сейчас он находится в комнате номер девять по ту сторону коридора. Пойдите туда и скажите полисмену, чтобы привел Ли сюда. Затем отправляйтесь на улицу. Минут через десять-пятнадцать или чуть позже Ли выйдет из нашего управления. На тебя, Моффет, ложится ответственность за то, чтобы не упускать его из виду ни днем, ни ночью. Карр и Килпатрик будут находиться в твоем подчинении. Обычные доклады по результатам наблюдения направляйте в установленном порядке. Если же случится увидеть что-нибудь особенное, проследите за тем, чтобы сообщения об этом без промедления попали ко мне или к Кейферу.
— Есть, сэр. Это все?
Скиннер кивнул. Агенты вышли из кабинета.
Полисмен, который привел Линкольна Ли, принял все меры предосторожности. Наручники на кистях предводителя «Серых рубашек» были стянуты цепью, которую полисмен крепко держал в руках. Он вошел в кабинет вместе с Ли, и теперь эта парочка стояла перед Скиннером. Ли выглядел неряшливо, был небрит, а под расстегнутым пиджаком виднелась далеко не свежая серая рубашка. Шляпы на нем не было. Из-за браслетов, тесно стягивавших руки, плечи у Ли были сведены вперед. Однако подбородок у него был вздернут, взгляд был прямым и сосредоточенным — постоянно сосредоточенным на начальнике секретной службы.
— Снимите с него наручники, — распорядился Скиннер.
С сомнением поглядев на него, полисмен, не говоря ни слова, снял наручники и отступил на шаг. Начальник секретной службы кивнул и приказал ему:
— Больше ничего не нужно, вы можете идти.
— В клетке он вел себя ужасно вежливо, — сообщил полисмен, — но доверять ему я бы не стал.
Скиннер поблагодарил полисмена за предупреждение, и тот вышел из кабинета.
Линкольн Ли разминал сведенные кисти рук. Скиннер сидел, разглядывая его. Значит, вот он какой — плотный, прочно стоящий на ногах, с узкими нервными руками и словно высеченной из камня головой на сильной короткой шее. Налюбовавшись вдоволь, Скиннер спросил наконец:
— Как ваше настоящее имя?
Какое-то время Линкольн Ли разглядывал кисти рук.
Потом поднял глаза и произнес:
— Вам нет нужды беспокоиться по этому поводу. Я же не беспокоюсь.
— Мне просто любопытно.
— Имя себе делаю я сам. Любой человек делает себе имя. Великий человек и свое имя делает великим.
— Как же, как же. — Скиннер старался говорить небрежно. — Похититель президента прославится на века!
— Чепуха. Это — работа для дураков. Но у вас тоже есть имя, я полагаю? Вы не представились мне.
— Ох, прошу прощения. Меня зовут Фил Скиннер, я начальник Управления секретной службы.
— Понятно. — Ли скривил губы. — У мелких людишек мелкие проблемы, и вы решаете их. Вы думаете, что это и есть — служить своей стране? Или вы думаете, что эта служба сделает вам имя? У вас здоровые глаза, вы можете видеть. Если вы хотите быть полезным, почему бы не послужить великому? Если вы любите свою страну, то есть нашу Америку, почему унижаете себя подчинением мошенникам, которые предают ее?
— Н-да, будь я проклят!
Сказав это, Скиннер захохотал. Он смеялся, чтобы услышать собственный смех, потому что успел почувствовать силу, исходившую от человека, стоявшего напротив него. Она была похожа на электрический разряд, который пробегал по нервам подобно тому, как ветер пробегает по коже.
— Нет, будь я непременно проклят, — заливался Скиннер. — Нет, как вам это понравится — использовать мой кабинет в качестве вербовочного пункта? Очевидно, вам-то это действительно нравится. Но как-нибудь в другой раз, Ли. А пока я приготовил для вас сюрприз. Возможно, вы помните свой разговор с министром Уорделлом, состоявшийся здесь вчера. Возможно, вы помните, что министр обещал отправить вас в психушку. Я отговорил его от этого намерения. Не сомневаюсь, что именно там вы закончите свои дни, но меня это не заботит. Мы собираемся выпустить вас на свободу, во всяком случае, я думаю, что мы собираемся.
— Делайте что угодно, — спокойно сказал Ли. — Вчера, во время разговора с министром Уорделлом, я потерял контроль над собой. Когда мне приходится иметь дело с дураками, это приводит меня в бешенство.
— Он таки малость допек вас, а? — ухмыльнулся Скиннер. — Ну хорошо, мы собираемся вас отпустить. Но прежде, чем вы выйдете отсюда, мне хотелось бы сделать вам одно предложение. Вы были заинтересованы в похищении президента Стэнли? Вам хоть что-либо известно об этом похищении, о том, кто планировал его, кто совершил, о том, где сейчас находится президент, что случилось с ним?
Не думайте, что вы имеете дело еще с одним дураком, коль скоро я задаю подобные вопросы. Я жду ответа и буду знать, что делать дальше. Итак?
Ли спокойно выдержал пронзительный взгляд серых глаз.
— Нет, — произнес он, — я ничего не знаю об этом.
У меня полно собственных забот — моих и моей страны. Меня совершенно не интересуют игры детей и преступников. Да и вас они тоже не должны интересовать.
У вас есть качества…
— Оставьте это, Ли. О моих качествах мы поговорим как-нибудь в другой раз. Я верю вам и не считаю, что вы замешаны во всем этом, я думаю, вы слишком умны для этого. Вот почему я делаю вам это предложение. Вы знаете, кто я такой. Я возглавляю секретную службу Соединенных Штатов и сомневаюсь, что охота за вами когда-либо станет моей работой. Если когда-нибудь вы зайдете так далеко, что вас потребуется преследовать, для борьбы с вами, наверное, будет направлена армия. А в настоящее время вам нисколько не повредит, если я буду испытывать к вам дружеские чувства. Вы же меня понимаете. Я отпускаю вас на свободу. Вы знаете многих людей, со многими общаетесь и слышите массу того, о чем, как говорится, шепчутся за стенами церкви. Если вы услышите хоть намек, не важно какой, на местонахождение президента, вы мне дадите знать? Конечно, если к этому причастен кто-то из ваших друзей, вы ничего не скажете, но ведь может быть и не так. Вы можете услышать все, что угодно. Так скажете мне или нет?
Это нисколько не повредит вам; в любом случае вам наплевать на президента, вы настроены на более важные вещи. Так что предлагаю сделку: мое доброе отношение в обмен на вашу помощь. Ну как, согласны?
Губы Линкольна Ли презрительно скривились. Он ответил, не позволяя себе унизиться до негодования:
— Вы знаете, что я на это не пойду.
— Да ну? — Брови начальника секретной службы поползли вверх. — А если хорошенько подумать?
— Я не обдумываю такие предложения.
— Нет?
— Нет.
— Но почему бы вам не попробовать хотя бы раз? Я не жду, что вы будете предавать своих друзей, все, о чем я прошу, — это сотрудничество.
— Вы просите, чтобы я подставил вам спину. Начальник секретной службы Скиннер, я прощаю вам это оскорбление. Но не повторяйте его дважды.
Скиннер смотрел на него, не веря своим глазам. Так ботаник изучает знакомое растение с отклонениями от нормы. Потом он покачал головой, повернулся к телефону, приказал секретарю прислать охранника и вновь обернулся к Ли:
— А вы экземпляр что надо, Ли. Да простит меня Бог, если я обидел вас. Мне невыносимо думать, что между нами будет что-то еще, кроме доброй крепкой решетки.
Вошел охранник.
— Выведите отсюда этого человека, — сказал ему Скиннер, — и выпустите его на свободу. А пока будете идти по коридору, смотрите, чтобы он не натянул на вас серую рубашку.
Глава 6
В четверг, в четыре часа пополудни, Бен Килборн сидел в библиотеке питтсбургского дома Дэниела Каллена и читал книгу, переплет которой украшали красные и желтые примулы, выполненные тиснением цветной фольгой и расположенные под названием «Как разбить альпинарий». Было прохладно, и поэтому он расположился поближе к огню камина, положив ноги на табурет и полулежа в кресле, так что его плечи оказались где-то посередине большой, обтянутой кожей спинки кресла. Ему не читалось, он то и дело закладывал палец между страницами, вставал с кресла, подходил к окну с книгой и смотрел в него. Спустя некоторое время он вновь возвращался в кресло к огню. Бен Килборн все время прислушивался, его интересовали две вещи: телефонный звонок из Вашингтона от Каллена, уехавшего туда накануне вечером, а также шум, доносившийся с улицы.
В половине третьего ему позвонил Экмор, один из вице-президентов Федеральной стальной корпорации. Как оказалось, некоторые слои граждан стальной столицы и ее окрестностей, безработные красные и тому подобные подонки, не довольствуясь более митингами и направлением делегаций в мэрию, решили более наглядно выразить свои убеждения. Одна их банда атаковала центральный офис корпорации. Они разбили окна, разнесли пару дверей и были разогнаны дубинками полицией. Другие банды осадили дома двух чиновников Стальной корпорации в Мак-Киспорте и еще один дом в Доноре, захватили в Монессене автомобиль с двумя гвардейцами и избили их, а также совершили еще массу дерзких выходок по всей территории стальной империи. Экмор позвонил Килборну, чтобы сказать, что одна из шаек, которая, очевидно, направлялась в расположенные на холме привилегированные жилые кварталы, уже была перехвачена полицией и обращена в бегство. Далее он сказал, что в качестве меры предосторожности к дому Каллена направлен отряд полицейских. В настоящее время отряд занял позицию, поставив нескольких полисменов в линию вдоль тротуара и скрыв в зарослях на заднем плане остальных. Вот потому-то Килборн и прислушивался к звукам, доносившимся с улицы.
Прочитав параграф-другой о желательности присутствия перемешанного с землей гравия в щелях между камнями, Килборн прервал чтение и заключил, что если бы мэром Питтсбурга был он, Килборн, то он бы послал телеграмму губернатору в Гаррисбург, чтобы тот без всякого промедления направил сюда отряд национальной гвардии. После полудня Килборн в течение двух часов слушал радио и уже просмотрел первый дневной выпуск газеты. У него сложилось впечатление, что даже самая незначительная новость дня вместе с остальными вносила свою лепту в создание зловещего тона подачи информации. Нью-Йоркская биржа была закрыта. Действие закона о военном положении распространилось до Мэриленда, Делавэра и на часть территорий штатов Нью-Джерси, Пенсильвания и Вирджиния. Хотя вспышки насилия нигде не приобрели пугающих масштабов, но повсеместно они повторялись час за часом, и множество сообщений о них поступало из мест, где ранее подобное было неслыханным. Эти новости изобиловали странными и нелепыми деталями. В городе Камберленд, штат Мэриленд, жители кидали камни в солдат! Подобные действия не ставили перед собой какой-либо цели, вы вряд ли смогли бы найти им какое-то объяснение, но вместе с тем в них не было ничего общего с обычным поведением раскипятившихся подонков общества. Из-за чего-то сошли с ума люди, поведение которых обычно вполне предсказуемо, люди, которые исправно платят налоги, едят шоколадные конфеты и голосуют за республиканцев или демократов.
«Если это и в самом деле так, — подумал Бен Килборн, — если у них и впрямь хватит силы духа поддерживать в себе такую ярость в течение всей ночи, они перевернут страну вверх ногами, и случиться может все, что угодно». Он просмотрел еще одну полосу газеты и остановился, чтобы сказать самому себе: наверное, это фашизм.
Затем Килборн поднялся с кресла, постоял, прислушиваясь, подошел к окну, открыл его и высунул голову на улицу. День был серый и сырой, с порывистым и резким ветром. Килборн сквозь листву кустов и деревьев мог видеть, как к тротуару у другой стороны широкой лужайки подъехала машина и из нее вышли два полисмена. Стражи порядка, стоявшие на тротуаре, сгрудились возле автомобиля. Один из вновь прибывших не стал останавливаться возле них, а побежал по дорожке к дому.
Килборн подошел к камину и сел в кресло. Через несколько минут раздался стук в дверь библиотеки, а затем на пороге появился дворецкий. Он подошел к камину и доложил Килборну:
— Полицейский офицер, сэр. Он говорит, что какие-то люди идут сюда, но до дома им, конечно, не добраться. Будет ли у вас желание поговорить с ним, сэр?
Что, испугались, Феррис? — улыбнулся Килборн.
— Нет, сэр. Для этого у меня нет повода.
— Я так и подумал. Ведь вы же были на Первой мировой.
— Да, сэр. Я воевал под Ипром. Ну, за три года, конечно, и в других местах континента довелось побывать.
— Да, конечно, на континенте. Именно так. Ладно, нас не испугаешь; сомневаюсь, чтобы у наших гостей были «лимонки». А что, миссис Каллен еще не вернулась?
— Нет, сэр. Будет примерно в семь часов, так она сказала.
— Добро. Если нас подвергнут осаде, позвони ей и скажи, чтобы она не спешила. Хорошо, что с нами нет миссис Каллен, она бы потребовала, чтобы мы вооружились ружьями 36-го калибра и перестреляли всю толпу из окон. Спасибо, Феррис. Я думаю, мне нет нужды встречаться с полицейским.
Дворецкий поклонился и вышел. Килборн снова взялся за книгу.
Двадцать минут спустя он снова отложил ее. С улицы донесся какой-то шум. Килборн подошел к окну. Сперва он никого не увидел, но, высунувшись из окна и вытянув шею, сквозь листву разглядел небольшую группу полисменов на дорожке в дальнем углу площадки. Он не мог разобрать, что они там делают, ясно было только, что они находятся в движении. Теперь шум был слышен вполне отчетливо, он шел с разных сторон, и казалось, что громче всего он доносится откуда-то из-за дома, от заднего его фасада. Это был какой-то неясный гул. Неожиданно прозвучала серия выстрелов, и почти одновременно с ними раздался треск разрывов. Рев толпы становился все громче, в нем уже можно было различить отдельные выкрики и восклицания.
Килборн отступил от окна. Он не был напуган, но его била дрожь, и тряслись губы.
— Господи, они все-таки не хотят угомониться, — проговорил он вслух. — Ты слышишь это? Они все равно лезут.
Он вновь направился к окну, но его остановил стук в дверь. Это снова был Феррис.
— Еще один офицер, сэр, — доложил он, — капитан полиции. Он говорит, что этим… э… лицам не будет позволено вступить на окружающую дом территорию. Полиция имеет приказ стрелять. Он говорит, что мы можем не тревожиться.
В ответ Килборн расхохотался, да так неожиданно и громко, что дворецкому не удалось сохранить приличествующую званию невозмутимость, и изумление четко проступило у него на лице. Однако он быстро и успешно справился с этим недоразумением. А Килборн произнес:
— Феррис, это очень мило с его стороны. Вы что, так не считаете? Я бы охотно спустился и поблагодарил его, если бы не то обстоятельство, что я должен ждать здесь телефонного звонка от мистера Каллена. Мистер Каллен сейчас находится в Вашингтоне, он там дает взбучку за то, что ему не подали к столу войну, которую он заказал. Так что, Феррис, поблагодарите капитана от моего имени. Скажите ему, что я ценю его любезность по отношению к нам.
— Слушаюсь, сэр. — Дворецкий сглотнул, было видно, что он колеблется. Наконец он решился: — Мистер Килборн, не принимайте все так близко к сердцу. Волнение ни к чему хорошему не приведет. Мы… нам следует принимать взвешенные решения. Ну, вот хоть как я, если мне позволено будет сказать. Я уже в течение довольно долгого времени обдумываю один шаг, сэр, дело уже почти решенное. Я думаю стать коммунистом, сэр.
Килборн выпучил на него глаза. Добрых секунд тридцать он стоял и смотрел, а потом разразился хохотом.
— Ради бога! Нет, ради бога, нет! Ради бога! Только не это! — заходясь от хохота, кричал он прямо в потерявшее свою невозмутимость лицо настоящего английского дворецкого.
В половине третьего ему позвонил Экмор, один из вице-президентов Федеральной стальной корпорации. Как оказалось, некоторые слои граждан стальной столицы и ее окрестностей, безработные красные и тому подобные подонки, не довольствуясь более митингами и направлением делегаций в мэрию, решили более наглядно выразить свои убеждения. Одна их банда атаковала центральный офис корпорации. Они разбили окна, разнесли пару дверей и были разогнаны дубинками полицией. Другие банды осадили дома двух чиновников Стальной корпорации в Мак-Киспорте и еще один дом в Доноре, захватили в Монессене автомобиль с двумя гвардейцами и избили их, а также совершили еще массу дерзких выходок по всей территории стальной империи. Экмор позвонил Килборну, чтобы сказать, что одна из шаек, которая, очевидно, направлялась в расположенные на холме привилегированные жилые кварталы, уже была перехвачена полицией и обращена в бегство. Далее он сказал, что в качестве меры предосторожности к дому Каллена направлен отряд полицейских. В настоящее время отряд занял позицию, поставив нескольких полисменов в линию вдоль тротуара и скрыв в зарослях на заднем плане остальных. Вот потому-то Килборн и прислушивался к звукам, доносившимся с улицы.
Прочитав параграф-другой о желательности присутствия перемешанного с землей гравия в щелях между камнями, Килборн прервал чтение и заключил, что если бы мэром Питтсбурга был он, Килборн, то он бы послал телеграмму губернатору в Гаррисбург, чтобы тот без всякого промедления направил сюда отряд национальной гвардии. После полудня Килборн в течение двух часов слушал радио и уже просмотрел первый дневной выпуск газеты. У него сложилось впечатление, что даже самая незначительная новость дня вместе с остальными вносила свою лепту в создание зловещего тона подачи информации. Нью-Йоркская биржа была закрыта. Действие закона о военном положении распространилось до Мэриленда, Делавэра и на часть территорий штатов Нью-Джерси, Пенсильвания и Вирджиния. Хотя вспышки насилия нигде не приобрели пугающих масштабов, но повсеместно они повторялись час за часом, и множество сообщений о них поступало из мест, где ранее подобное было неслыханным. Эти новости изобиловали странными и нелепыми деталями. В городе Камберленд, штат Мэриленд, жители кидали камни в солдат! Подобные действия не ставили перед собой какой-либо цели, вы вряд ли смогли бы найти им какое-то объяснение, но вместе с тем в них не было ничего общего с обычным поведением раскипятившихся подонков общества. Из-за чего-то сошли с ума люди, поведение которых обычно вполне предсказуемо, люди, которые исправно платят налоги, едят шоколадные конфеты и голосуют за республиканцев или демократов.
«Если это и в самом деле так, — подумал Бен Килборн, — если у них и впрямь хватит силы духа поддерживать в себе такую ярость в течение всей ночи, они перевернут страну вверх ногами, и случиться может все, что угодно». Он просмотрел еще одну полосу газеты и остановился, чтобы сказать самому себе: наверное, это фашизм.
Затем Килборн поднялся с кресла, постоял, прислушиваясь, подошел к окну, открыл его и высунул голову на улицу. День был серый и сырой, с порывистым и резким ветром. Килборн сквозь листву кустов и деревьев мог видеть, как к тротуару у другой стороны широкой лужайки подъехала машина и из нее вышли два полисмена. Стражи порядка, стоявшие на тротуаре, сгрудились возле автомобиля. Один из вновь прибывших не стал останавливаться возле них, а побежал по дорожке к дому.
Килборн подошел к камину и сел в кресло. Через несколько минут раздался стук в дверь библиотеки, а затем на пороге появился дворецкий. Он подошел к камину и доложил Килборну:
— Полицейский офицер, сэр. Он говорит, что какие-то люди идут сюда, но до дома им, конечно, не добраться. Будет ли у вас желание поговорить с ним, сэр?
Что, испугались, Феррис? — улыбнулся Килборн.
— Нет, сэр. Для этого у меня нет повода.
— Я так и подумал. Ведь вы же были на Первой мировой.
— Да, сэр. Я воевал под Ипром. Ну, за три года, конечно, и в других местах континента довелось побывать.
— Да, конечно, на континенте. Именно так. Ладно, нас не испугаешь; сомневаюсь, чтобы у наших гостей были «лимонки». А что, миссис Каллен еще не вернулась?
— Нет, сэр. Будет примерно в семь часов, так она сказала.
— Добро. Если нас подвергнут осаде, позвони ей и скажи, чтобы она не спешила. Хорошо, что с нами нет миссис Каллен, она бы потребовала, чтобы мы вооружились ружьями 36-го калибра и перестреляли всю толпу из окон. Спасибо, Феррис. Я думаю, мне нет нужды встречаться с полицейским.
Дворецкий поклонился и вышел. Килборн снова взялся за книгу.
Двадцать минут спустя он снова отложил ее. С улицы донесся какой-то шум. Килборн подошел к окну. Сперва он никого не увидел, но, высунувшись из окна и вытянув шею, сквозь листву разглядел небольшую группу полисменов на дорожке в дальнем углу площадки. Он не мог разобрать, что они там делают, ясно было только, что они находятся в движении. Теперь шум был слышен вполне отчетливо, он шел с разных сторон, и казалось, что громче всего он доносится откуда-то из-за дома, от заднего его фасада. Это был какой-то неясный гул. Неожиданно прозвучала серия выстрелов, и почти одновременно с ними раздался треск разрывов. Рев толпы становился все громче, в нем уже можно было различить отдельные выкрики и восклицания.
Килборн отступил от окна. Он не был напуган, но его била дрожь, и тряслись губы.
— Господи, они все-таки не хотят угомониться, — проговорил он вслух. — Ты слышишь это? Они все равно лезут.
Он вновь направился к окну, но его остановил стук в дверь. Это снова был Феррис.
— Еще один офицер, сэр, — доложил он, — капитан полиции. Он говорит, что этим… э… лицам не будет позволено вступить на окружающую дом территорию. Полиция имеет приказ стрелять. Он говорит, что мы можем не тревожиться.
В ответ Килборн расхохотался, да так неожиданно и громко, что дворецкому не удалось сохранить приличествующую званию невозмутимость, и изумление четко проступило у него на лице. Однако он быстро и успешно справился с этим недоразумением. А Килборн произнес:
— Феррис, это очень мило с его стороны. Вы что, так не считаете? Я бы охотно спустился и поблагодарил его, если бы не то обстоятельство, что я должен ждать здесь телефонного звонка от мистера Каллена. Мистер Каллен сейчас находится в Вашингтоне, он там дает взбучку за то, что ему не подали к столу войну, которую он заказал. Так что, Феррис, поблагодарите капитана от моего имени. Скажите ему, что я ценю его любезность по отношению к нам.
— Слушаюсь, сэр. — Дворецкий сглотнул, было видно, что он колеблется. Наконец он решился: — Мистер Килборн, не принимайте все так близко к сердцу. Волнение ни к чему хорошему не приведет. Мы… нам следует принимать взвешенные решения. Ну, вот хоть как я, если мне позволено будет сказать. Я уже в течение довольно долгого времени обдумываю один шаг, сэр, дело уже почти решенное. Я думаю стать коммунистом, сэр.
Килборн выпучил на него глаза. Добрых секунд тридцать он стоял и смотрел, а потом разразился хохотом.
— Ради бога! Нет, ради бога, нет! Ради бога! Только не это! — заходясь от хохота, кричал он прямо в потерявшее свою невозмутимость лицо настоящего английского дворецкого.
Глава 7
Современный большой американский отель представляет собой идеальное место для тайных встреч и переговоров. Если вы должным образом одеты, не нуждаетесь в бритье и обладаете искусством выглядеть сдержанноравнодушным, вы можете войти в лифт, подняться на любой этаж и благодаря массе суетящихся людей в вестибюле остаться при этом незамеченным. В случае, когда требуются дополнительные меры предосторожности, совсем нетрудно доехать в лифте до шестого, затем подняться еще на два этажа по лестнице и оказаться на восьмом этаже или же, наоборот, доехать до десятого, а потом спуститься на пару этажей. Гостиничные детективы и лифтеры всегда настороже, однако даже они видят только то, что им нужно. Поэтому и у тех и у других, работавших в вашингтонском отеле «Пилигрим», ближе к концу дня в четверг, не вызвало никакого подозрения уникальное в своем роде собрание, имевшее место в апартаментах «Д» на восьмом этаже. Имя, под которым при записи в регистрационном журнале фигурировал человек, снявший эти апартаменты, было А.Р. Томас из Чикаго. Тот же, кто занимал их, кому полагалось, если у него вообще останется на это время, спать в ту ночь в одной из имеющихся здесь кроватей, был Дэниел Каллен, прибывший рано утром из Питтсбурга.