Страница:
Хеслин подтвердил предположение лорда о том, что у браслета магическое предназначение. Он нашел также довольно простое объяснение тому, почему темериксы не прятались от дневного света в своем логове. Как только две конные группы достигли их обиталища, внлейн смог с помощью браслета определить, какое заклинание привело охотников к логову. Самым удобным для отступления направлением, учитывая особенности местности, было как раз то, откуда двигалась наша группа. Нас же вилейн не смог заметить сразу, поскольку мы находились на большом расстоянии от него.
— Это была не просто охота, но нечто большее, — губы волшебника сжались в тонкую линию.
— Хеслин, мы обсудим это позже, — поспешил прервать его лорд Норрингтон. — Когда мы вернемся в Вальсину, ты попробуешь разузнать побольше о колдовстве вилейна.
То, что вилейн оставил двух темериксов и кучку бормокинов сражаться с конными охотниками, а сам тем временем бросился наутек прямо навстречу нашей группе, казалось, говорило о том, что и сами авроланские чудовища не слишком-то нас боялись и не ожидали, что мы окажемся хорошими охотниками. Нас троих не оставили в лагере, а взяли на охоту, скорее всего, чтобы не обидеть. Хотя, конечно, тем, как мы прошли испытания нашей первой лунной ночи, мы заслужили уважение охотников.
Мы с Ли как-то раз уже были на охоте. И сидеть у костра примерно так же, как в эту ночь, нам тоже доводилось. Поскольку тогда мы были для всех лишь детьми, в традиционных масках с изображениями на них гербов наших семей, охотники придумывали для нас, юнцов, всякие небылицы. Помню рассказы о пернатой форели — рыбе, которая пряталась в кустах и убить которую можно было лишь с помощью стрелы и лука; об оленевидных зайцах с парой оленьих рогов на голове, которые были очень опасны и запросто могли побороть волка или медведя. А когда мы, в свою очередь, рассказывали об убитом нами олене и пойманной рыбе, охотники слушали так, словно им впервые доводилось узнать о подобных вещах. Потом они вдруг взрывались дружным смехом.
После охоты на темериксов в нас больше не видели детей. Вместе с этими людьми мы сражались против самых ужасных чудовищ в мире — чудовищ, которых прежде никто не встречал в наших южных краях. Сандес похвалил меня за то, что я так ловко воспользовался своим луком, другие охотники говорили, что они прежде никогда не видали, чтобы темерикса с такой силой проткнули пикой, да еще и повалили набок. Нас и побранили слегка, но все это произносилось так же добродушно, как и замечания в адрес других охотников, включая Сандеса.
Ли, конечно, оказался в центре внимания. Сидя у костра, те из нас, кто был свидетелем его отчаянного поступка там, у ручья, по очереди рассказывали свою версию увиденного. Всех потрясло его нападение с мечом на чудовище, одновременно и ужасающее, и смешное. Когда же Ли начал пятиться назад, каждый из нас знал, что должен найти способ помочь ему, уберечь этого человека, проявившего только что такое безупречное мужество.
Юный Норрингтон слушал молча, и лишь на какое-то мгновение тень смущения мелькнула на его лице. Думаю, что тогда люди впервые увидели в нем Ли, а не сына лорда. Совершив этот поступок, он в эту ночь вышел из тени своего отца. Не думаю, что ему было так уж плохо в этой тени. Но ведь в тени-то всегда темно. Должно быть, он неплохо себя чувствовал, выйдя наконец на свет.
Повествования о поступке Ли завершил он сам:
— Ну вот, стою я, значит, и вижу, что этот чертов зверюга только что очухался от арбалетной стрелы, которую я в него всадил, и даже не заметил рваной раны в своем хвосте. Он вытаращился на лежащего в воде Нея и, должно быть, решил, что это огромнейшая зеленая форель. Наш темерикс вдоволь набегался и очень проголодался, поэтому и двинул прямо на Карвера, но я ведь не мог оставить друга в беде! Так что я рванул вперед, размахивая мечом, пытаясь втолковать этому авроланскому недоумку, что Ней вовсе не форель и что рук и ног у него больше, чем у форели плавников. А этот зверюга шипит мне в ответ: нет, мол, форель. Я ему опять свое: не форель, говорю. Ах, вы не знали, что я владею языком темериксов? Я и сам узнал об этом, только когда дело дошло до объяснений с этим тупоголовым созданием. Я, значит, стараюсь втолковать ему подоходчивей, что происходит, а он опять на меня шипит. Тут-то я понял, что познания мои в авроланских языках весьма невелики. Так что дал я задний ход и быстренько повалился на спину, в надежде тоже замаскироваться под форель. Тут-то и подоспели вы мне на выручку и продырявили стрелами эту неуемную тварь.
Произнося свою речь, Ли расхаживал взад и вперед. В руках у него была палка с раскаленным концом, которую он вытащил из костра и которой размахивал, как мечом, будто сражался с каким-то невидимым противником. Мы все хохотали, а Ли продолжал нас веселить.
Даже его отец пару раз не сдержал смех. В конце представления Ли поклонился и, швырнув свой деревянный меч в костер, сел рядом с отцом.
Лорд Норрингтон встал и потрепал сына по светлым волосам.
— Господа, все вы хорошо потрудились сегодня. То, что мы обнаружили темериксов в этих местах, — дурное предзнаменование, я в этом не сомневаюсь. Но было бы хуже, если бы мы их вовсе не заметили. Не знаю, какое будущее сулят нам эти открытия, но сегодня каждый из вас — герой, и ваши подвиги будут долго помнить.
Глава 9
Глава 10
— Это была не просто охота, но нечто большее, — губы волшебника сжались в тонкую линию.
— Хеслин, мы обсудим это позже, — поспешил прервать его лорд Норрингтон. — Когда мы вернемся в Вальсину, ты попробуешь разузнать побольше о колдовстве вилейна.
То, что вилейн оставил двух темериксов и кучку бормокинов сражаться с конными охотниками, а сам тем временем бросился наутек прямо навстречу нашей группе, казалось, говорило о том, что и сами авроланские чудовища не слишком-то нас боялись и не ожидали, что мы окажемся хорошими охотниками. Нас троих не оставили в лагере, а взяли на охоту, скорее всего, чтобы не обидеть. Хотя, конечно, тем, как мы прошли испытания нашей первой лунной ночи, мы заслужили уважение охотников.
Мы с Ли как-то раз уже были на охоте. И сидеть у костра примерно так же, как в эту ночь, нам тоже доводилось. Поскольку тогда мы были для всех лишь детьми, в традиционных масках с изображениями на них гербов наших семей, охотники придумывали для нас, юнцов, всякие небылицы. Помню рассказы о пернатой форели — рыбе, которая пряталась в кустах и убить которую можно было лишь с помощью стрелы и лука; об оленевидных зайцах с парой оленьих рогов на голове, которые были очень опасны и запросто могли побороть волка или медведя. А когда мы, в свою очередь, рассказывали об убитом нами олене и пойманной рыбе, охотники слушали так, словно им впервые доводилось узнать о подобных вещах. Потом они вдруг взрывались дружным смехом.
После охоты на темериксов в нас больше не видели детей. Вместе с этими людьми мы сражались против самых ужасных чудовищ в мире — чудовищ, которых прежде никто не встречал в наших южных краях. Сандес похвалил меня за то, что я так ловко воспользовался своим луком, другие охотники говорили, что они прежде никогда не видали, чтобы темерикса с такой силой проткнули пикой, да еще и повалили набок. Нас и побранили слегка, но все это произносилось так же добродушно, как и замечания в адрес других охотников, включая Сандеса.
Ли, конечно, оказался в центре внимания. Сидя у костра, те из нас, кто был свидетелем его отчаянного поступка там, у ручья, по очереди рассказывали свою версию увиденного. Всех потрясло его нападение с мечом на чудовище, одновременно и ужасающее, и смешное. Когда же Ли начал пятиться назад, каждый из нас знал, что должен найти способ помочь ему, уберечь этого человека, проявившего только что такое безупречное мужество.
Юный Норрингтон слушал молча, и лишь на какое-то мгновение тень смущения мелькнула на его лице. Думаю, что тогда люди впервые увидели в нем Ли, а не сына лорда. Совершив этот поступок, он в эту ночь вышел из тени своего отца. Не думаю, что ему было так уж плохо в этой тени. Но ведь в тени-то всегда темно. Должно быть, он неплохо себя чувствовал, выйдя наконец на свет.
Повествования о поступке Ли завершил он сам:
— Ну вот, стою я, значит, и вижу, что этот чертов зверюга только что очухался от арбалетной стрелы, которую я в него всадил, и даже не заметил рваной раны в своем хвосте. Он вытаращился на лежащего в воде Нея и, должно быть, решил, что это огромнейшая зеленая форель. Наш темерикс вдоволь набегался и очень проголодался, поэтому и двинул прямо на Карвера, но я ведь не мог оставить друга в беде! Так что я рванул вперед, размахивая мечом, пытаясь втолковать этому авроланскому недоумку, что Ней вовсе не форель и что рук и ног у него больше, чем у форели плавников. А этот зверюга шипит мне в ответ: нет, мол, форель. Я ему опять свое: не форель, говорю. Ах, вы не знали, что я владею языком темериксов? Я и сам узнал об этом, только когда дело дошло до объяснений с этим тупоголовым созданием. Я, значит, стараюсь втолковать ему подоходчивей, что происходит, а он опять на меня шипит. Тут-то я понял, что познания мои в авроланских языках весьма невелики. Так что дал я задний ход и быстренько повалился на спину, в надежде тоже замаскироваться под форель. Тут-то и подоспели вы мне на выручку и продырявили стрелами эту неуемную тварь.
Произнося свою речь, Ли расхаживал взад и вперед. В руках у него была палка с раскаленным концом, которую он вытащил из костра и которой размахивал, как мечом, будто сражался с каким-то невидимым противником. Мы все хохотали, а Ли продолжал нас веселить.
Даже его отец пару раз не сдержал смех. В конце представления Ли поклонился и, швырнув свой деревянный меч в костер, сел рядом с отцом.
Лорд Норрингтон встал и потрепал сына по светлым волосам.
— Господа, все вы хорошо потрудились сегодня. То, что мы обнаружили темериксов в этих местах, — дурное предзнаменование, я в этом не сомневаюсь. Но было бы хуже, если бы мы их вовсе не заметили. Не знаю, какое будущее сулят нам эти открытия, но сегодня каждый из вас — герой, и ваши подвиги будут долго помнить.
Глава 9
По дороге назад, в Вальсину, я вдруг начал понимать, насколько невероятно все, что произошло с нами за последние два дня. Во время охоты, полностью захватившей нас, мы ощущали себя частью единого целого, членами большой охотничьей семьи. Там, в лесу, нас сплотило общее дело. У нас не было времени раздумывать над необычайностью происходящего. Теперь же, возвращаясь домой, мы встречали людей, которые и представить себе не могли, что мы пережили.
Прибытие Раунса в город породило слухи о разгуливающих по деревням темериксах, так что фермеры и пастухи, завидев нас, подходили и интересовались, как прошла охота. Лорд Норрингтон был неизменно вежлив и отвечал им, что он вполне доволен тем, как мы справились со своей задачей.
— Теперь вообще не о чем беспокоиться.
На окраинах Вальсины люди собирались на улицах, чтобы посмотреть на нас. Не так уж много они могли разглядеть — лишь величественную процессию охотников на лошадях и несколько повозок. Мы убрали от посторонних глаз шкуры и другие трофеи, лишив любопытных наблюдателей повода для оханий и аханий. Даже наш раненый охотник держался молодцом, повязок его видно не было. В общем, выглядели мы так, словно наш поход не доставил нам никаких неприятностей.
Когда мы добрались до Старого Города, лорд Норрингтон отправил Ли, Нея и меня по домам, чтобы там нас увидели живыми и невредимыми. Мы собирались сразу же по прибытию в Вальсину отправиться в храм Кедина, чтобы принести свою благодарственную молитву, но лорд сказал, что это может подождать. После храма мы собирались пойти повидать Раунса, но лорд Норрингтон заметил, что было бы лучше, если бы мы отложили этот визит до вечера или даже до следующего утра, поскольку Раунс тяжело ранен и, вероятно, не скоро оправится от своих ран.
Я улыбнулся и потрепал лошадь за гриву.
— Тогда пойду повидаю отца и по дороге в храм отведу лошадь в ваше поместье.
Лорд Норрингтон отрицательно покачал головой.
— Эта лошадь теперь твоя, юный Хокинс. И к вам, господин Карвер, это тоже относится. В первую ночь вы оба спасли господина Плейфира, себя и моего сына. Это самое малое, что я мог бы для вас сделать, чтобы выразить свою благодарность.
Ней застыл в изумлении.
— Вы так добры, милорд.
Ли нахмурился.
— Вот, значит, как. Мое спасение оценивается в лошадь с седлом.
Норрингтон взглянул на сына.
— Я же сказал, что это наименьшее, что я могу сделать, Босли. Я не говорил, что это все, чем я готов отблагодарить их, но остальное позже. Прощайте. Надеюсь, скоро снова буду иметь приятную возможность увидеться с вами.
Я кивнул лорду, затем развернул лошадь и направился к дому. По дороге я остановился у ближайшей конюшни, показав свою лунную монету, договорился о месте на месяц для моей лошади. Когда я подошел к дому, у передней двери толпились мальчишки — одного из них я видел по дороге сюда. Я прикрикнул на них, чтоб уходили, мальчишки неохотно побрели прочь от нашего дома, а самый старший презрительно крикнул мне, что история об убитом мною чудовище — это явная выдумка.
Я постучал и вошел внутрь, минуя занавесь масок за дверью. Мама была на кухне. Увидев меня, она бросилась мне на грудь, повисла на мне, крепко обняла, и я чувствовал, как ее тело содрогается от плача. Я почувствовал влагу маминых слез на своей шее, поцеловал ее в ухо и обнял покрепче. Вскоре мама перестала всхлипывать, слегка отстранилась от меня, вытерла глаза большими пальцами рук и обтерла руки о фартук.
— Ты голоден, Таррант?
Она указала рукой на очаг.
— У меня там бобы варятся и хлеб печется. Я не знала, когда ты вернешься. Эскадроны твоих братьев приведены в состояние боевой готовности. Отец в усадьбе, в замке господина мэра. Они разрабатывают план дальнейших действий на случай массового вторжения Северной Орды.
— Я в порядке, мама, всего лишь пара синяков да несколько царапин.
Она подошла к черному чугунному горшку, висевшему над очагом, подняла крышку, обернув ее фартуком, и помешала ароматные бобы.
— Я знаю, Таррант, но после того, как я узнала о Раунсе… Любая мать волновалась бы.
Она снова повернулась ко мне лицом, держа в одной руке, как щит, крышку горшка, а в другой — ложку, сверкавшую, словно меч.
— Я всегда останусь твоей матерью и всегда буду переживать. Знай это. Потому, что я люблю тебя.
Я кивнул.
— Я знаю.
Я отодвинул стул от стола и сел на него.
— А как Раунс?
— Дочь пекаря носила хлеб в семью Плейфиров и сказала, что Раунс выживет. Ногу он не потеряет, потому что ему вовремя оказали необходимую помощь в лесу.
— Это Ней сделал ему припарку.
— Ней?
— Нейсмит Карвер. Я познакомился с ним на празднике. Ней был помощником оружейного мастера, но захотел стать воином. Думаю, теперь ему представится возможность осуществить свою мечту.
Я улыбнулся, когда мама поставила передо мной миску с бобами, от которой поднимался в воздух аппетитный пар.
— Спасибо, но я могу дождаться отца.
— Не знаю, когда он вернется, так что поешь сейчас.
На лице мамы появилась улыбка.
— Когда мы узнали, что произошло с вами, твой отец сказал мне, что ты и в одиночку из всего этого выпутался бы. Он говорил, что с тобой все будет хорошо. Я верила ему, но…
Она осеклась на полуслове, словно вспомнив что-то, чего очень боялась, и шмыгнула носом, скорее решительно, нежели грустно.
— Неважно. Ты обязательно поешь сейчас…
— Да я и в самом деле проголодался. Лагерная еда довольно неплохая, но…
— Правильно, Таррант Хокинс. Возможно, твой ум переполнен сейчас всеми этими мыслями о войнах, сражениях, всей этой жестокой романтикой, но для того, чтобы выжить, нужно еще и кое-что посущественней, например, бобы в желудке.
— И мама, которая позаботится о том, чтобы я их съел.
— Совершенно верно, Таррант, совершенно верно.
Она кивнула головой, а затем снова помешала бобы.
— Думаю, отец был прав.
Ли, Ней и я встретились в храме на закате. У меня был с собой накрытый крышкой глиняный горшочек с бобами — мама настояла на том, чтобы я отнес его Плейфирам. Я попросил одного из прислужников присмотреть за горшком. Мы же втроем купили угли и ладан, заплатив на этот раз настоящие деньги, и спустились к подножию статуи Кедина, чтобы вознести ему свои молитвы в благодарность за наш успех.
Я, как и полагалось, стал на колени, приставив к груди левую руку, держа ею воображаемый щит, а другой рукой словно воткнул в землю меч. Я начал было читать благодарственную молитву, но тут почувствовал сквозняк и мне в лицо пахнуло дымом. Помню, как я глубоко вдохнул его, потом закашлялся, и вдруг мне показалось, что меня от моего тела словно отделяет какое-то незримое расстояние. Я как будто снова вернулся назад, в то наше лесное приключение, снова прочувствовал ту боль и тот страх, какое-то напряжение и волнение, припомнил даже кое-какие подробности, которых, как мне казалось, я не видел и не слышал там. Пальцы мои дрожали, я опять почувствовал, как трепетало сердце темерикса и как оно прекратило биться. И вдруг я очнулся.
Я поднял глаза и увидел, как тонкая струйка дыма от моего уголька, извиваясь, взметнулась ввысь, к лицу Кедина. Она словно несла ему волнения, которые я только что заново пережил. Теперь я не ожидал от Кедина какого-либо знака в доказательство того, что он меня слышит. Я и не получил его. Известно, что боги не часто вмешиваются в людские дела, предоставляя это божкам и вейрунам — духам места. Но внезапно вернувшись в события прошлого, я вдруг понял, что моя молитва о Самообладании услышана.
Я встал, сделал поклон и направился в главное помещение храма. Там я увидел, что Ли с Неем разговаривают со священником. На служителе Кедина была надета черная мантия из грубой шерсти. Священник носил усы и узкую остроконечную бородку, такие же черные, как его мантия, а голова служителя была гладко выбрита. В одной руке священник держал мой горшочек с бобами, другой он сделал мне знак, чтобы я подошел ближе.
Он промолвил тихим голосом:
— Прошу прощения за то, что помешал вам, господин Хокинс, но меня попросили проводить вас. Я объяснил вашим друзьям, что ваша слава идет впереди вас. Люди видели, как вы трое зашли в храм, и теперь за его дверьми собралась толпа, желающая выведать у вас подробности происшедшего. Идите за мной.
Священник развернулся, Ли последовал за ним. Мы с Неем обменялись недоумевающими взглядами, пожали плечами и присоединились к ним. Священник провел нас через арку, а затем по лестнице, спускавшейся куда-то вниз, в подземелье, в темный коридор. Мы нырнули в темноту.
Впереди я видел едва различимый силуэт священника. Он указывал рукой куда-то вдаль.
— Эта винтовая лестница ведет вниз и за пределы храма. Когда будете спускаться, держитесь за центральную ось.
Ли шел впереди всех, затем Ней, а я замыкал шествие. Спуск всего лишь на пару ступенек вызвал у меня головокружение. Вдруг я понял, что священника уже не было с нами, а значит, не было и маминого горшочка с бобами, который он нес. Я развернулся и поднялся вверх на несколько ступенек. На стене коридора сверкнуло ярко-зеленое изображение птицы с развернутыми крыльями. Через мгновение мерцание исчезло.
Снизу раздался голос Ли.
— Я немного по-другому представлял себе выход из храма.
— Да уж, — согласился с ним Ней.
Я быстро спустился и вошел в маленькую комнатушку. И снова появилась птица — на этот раз она была из полупрозрачного зеленого камня, врезанного в стену. От камня струился свет, озаряя висевшие на противоположной стене три мантии с капюшонами зеленоватого оттенка — вероятно, из-за света, излучаемого птицей. Я полагал, что на самом деле они были такими же белыми, как наши лунные маски.
Ней взглянул на нас.
— Что бы это могло значить? Есть какие-либо предположения?
Я отрицательно покачал головой. Ли прищурился.
— Это же очевидно. Мы привлекли внимание какого-то братства.
— Братства? — Ней пожал плечами. — Что-то не припомню я никакого братства с такой символикой.
— Тебе, Ней, известны лишь Малые братства, открытые, имеющиеся у каждой гильдии, куда принимаются только лучшие ее представители. Они появились после Великого Бунта, в ответ на существование Высших братств. Задолго до Великого Бунта секретные сообщества собирали вместе тогдашних лидеров, позволяли им вести переговоры, разрабатывать совместный план действий. Говорят даже, что эти сообщества даже предвосхитили Эстинскую империю. Не знаю, правда ли это, но, конечно, некомпетентность правителей империи обусловила распространение и процветание этих сообществ.
— Это ни для кого не секрет, Ли. — Ней скрестил руки на груди. — Тогда и возникла традиция носить маски, но после Бунта все братства были расформированы.
— Не совсем. Они не исчезли, а наоборот, распространились среди других наций, которые никогда не входили в Эстинскую империю. Эти сообщества являются своего рода средством общения для людей различных наций, иногда даже враждебных друг другу. Так они могут обмениваться идеями и опытом. Братства выступают в роли негласных посольств, которые, если понадобится, займутся улаживанием официальных конфликтов.
Я тоже вмешался в разговор:
— Что же им нужно?
Ли улыбнулся.
— Им нужны мы, по всей видимости.
Птица вдруг засверкала золотистым светом. По всей комнате эхом прокатился голос, доносившийся словно из глубокого колодца.
— Вы стоите на пороге будущего. Избавьтесь от прежних себя и наденьте эти мантии, чтобы превратиться в мужчин, которыми вам уготовано стать.
Ли оперся о стену и начал снимать с себя сапоги. Он стянул один, отбросил его в сторону и посмотрел на нас.
— Ну, чего же вы, снимайте с себя одежду и надевайте мантии.
— Ли, а ты уверен, что нам нужно это делать? — Я нервно затеребил пальцами шнуровку на рубашке. — Мы ведь даже не знаем, кто они.
— Верно, Хокинс, не знаем, но кое-что нам все-таки известно. — Ли принялся за второй сапог. — Чем мы привлекли их внимание? Участием в охоте на темериксов, вилейнов и бормокинов. Думаю, молва об этом обошла уже всю Вальсину, но эти люди вряд ли пригласили нас сюда, полагаясь на какие-то там слухи. Мы здесь потому, что они не понаслышке знают о наших подвигах.
Я кивнул и снял с себя тунику.
— И это значит, что они говорили с твоим отцом или с Хеслином.
Ней улыбнулся и сел на пол, чтобы снять с себя сапоги.
— Кроме того, они вывели нас из храма. Не многие знали, что мы пойдем сюда и когда именно пойдем.
— Точно. — Ли снял подштанники, тунику, аккуратно стянул чулки со своих исцарапанных ног. Полностью раздевшись, он потянулся за мантией. — Два дня назад они наблюдали за нами, вчера они оценили нас, а сегодня уже хотят заполучить. Мы далеко продвинулись всего лишь за три дня Лунного месяца, мои друзья. А впереди у нас еще целая жизнь.
Прибытие Раунса в город породило слухи о разгуливающих по деревням темериксах, так что фермеры и пастухи, завидев нас, подходили и интересовались, как прошла охота. Лорд Норрингтон был неизменно вежлив и отвечал им, что он вполне доволен тем, как мы справились со своей задачей.
— Теперь вообще не о чем беспокоиться.
На окраинах Вальсины люди собирались на улицах, чтобы посмотреть на нас. Не так уж много они могли разглядеть — лишь величественную процессию охотников на лошадях и несколько повозок. Мы убрали от посторонних глаз шкуры и другие трофеи, лишив любопытных наблюдателей повода для оханий и аханий. Даже наш раненый охотник держался молодцом, повязок его видно не было. В общем, выглядели мы так, словно наш поход не доставил нам никаких неприятностей.
Когда мы добрались до Старого Города, лорд Норрингтон отправил Ли, Нея и меня по домам, чтобы там нас увидели живыми и невредимыми. Мы собирались сразу же по прибытию в Вальсину отправиться в храм Кедина, чтобы принести свою благодарственную молитву, но лорд сказал, что это может подождать. После храма мы собирались пойти повидать Раунса, но лорд Норрингтон заметил, что было бы лучше, если бы мы отложили этот визит до вечера или даже до следующего утра, поскольку Раунс тяжело ранен и, вероятно, не скоро оправится от своих ран.
Я улыбнулся и потрепал лошадь за гриву.
— Тогда пойду повидаю отца и по дороге в храм отведу лошадь в ваше поместье.
Лорд Норрингтон отрицательно покачал головой.
— Эта лошадь теперь твоя, юный Хокинс. И к вам, господин Карвер, это тоже относится. В первую ночь вы оба спасли господина Плейфира, себя и моего сына. Это самое малое, что я мог бы для вас сделать, чтобы выразить свою благодарность.
Ней застыл в изумлении.
— Вы так добры, милорд.
Ли нахмурился.
— Вот, значит, как. Мое спасение оценивается в лошадь с седлом.
Норрингтон взглянул на сына.
— Я же сказал, что это наименьшее, что я могу сделать, Босли. Я не говорил, что это все, чем я готов отблагодарить их, но остальное позже. Прощайте. Надеюсь, скоро снова буду иметь приятную возможность увидеться с вами.
Я кивнул лорду, затем развернул лошадь и направился к дому. По дороге я остановился у ближайшей конюшни, показав свою лунную монету, договорился о месте на месяц для моей лошади. Когда я подошел к дому, у передней двери толпились мальчишки — одного из них я видел по дороге сюда. Я прикрикнул на них, чтоб уходили, мальчишки неохотно побрели прочь от нашего дома, а самый старший презрительно крикнул мне, что история об убитом мною чудовище — это явная выдумка.
Я постучал и вошел внутрь, минуя занавесь масок за дверью. Мама была на кухне. Увидев меня, она бросилась мне на грудь, повисла на мне, крепко обняла, и я чувствовал, как ее тело содрогается от плача. Я почувствовал влагу маминых слез на своей шее, поцеловал ее в ухо и обнял покрепче. Вскоре мама перестала всхлипывать, слегка отстранилась от меня, вытерла глаза большими пальцами рук и обтерла руки о фартук.
— Ты голоден, Таррант?
Она указала рукой на очаг.
— У меня там бобы варятся и хлеб печется. Я не знала, когда ты вернешься. Эскадроны твоих братьев приведены в состояние боевой готовности. Отец в усадьбе, в замке господина мэра. Они разрабатывают план дальнейших действий на случай массового вторжения Северной Орды.
— Я в порядке, мама, всего лишь пара синяков да несколько царапин.
Она подошла к черному чугунному горшку, висевшему над очагом, подняла крышку, обернув ее фартуком, и помешала ароматные бобы.
— Я знаю, Таррант, но после того, как я узнала о Раунсе… Любая мать волновалась бы.
Она снова повернулась ко мне лицом, держа в одной руке, как щит, крышку горшка, а в другой — ложку, сверкавшую, словно меч.
— Я всегда останусь твоей матерью и всегда буду переживать. Знай это. Потому, что я люблю тебя.
Я кивнул.
— Я знаю.
Я отодвинул стул от стола и сел на него.
— А как Раунс?
— Дочь пекаря носила хлеб в семью Плейфиров и сказала, что Раунс выживет. Ногу он не потеряет, потому что ему вовремя оказали необходимую помощь в лесу.
— Это Ней сделал ему припарку.
— Ней?
— Нейсмит Карвер. Я познакомился с ним на празднике. Ней был помощником оружейного мастера, но захотел стать воином. Думаю, теперь ему представится возможность осуществить свою мечту.
Я улыбнулся, когда мама поставила передо мной миску с бобами, от которой поднимался в воздух аппетитный пар.
— Спасибо, но я могу дождаться отца.
— Не знаю, когда он вернется, так что поешь сейчас.
На лице мамы появилась улыбка.
— Когда мы узнали, что произошло с вами, твой отец сказал мне, что ты и в одиночку из всего этого выпутался бы. Он говорил, что с тобой все будет хорошо. Я верила ему, но…
Она осеклась на полуслове, словно вспомнив что-то, чего очень боялась, и шмыгнула носом, скорее решительно, нежели грустно.
— Неважно. Ты обязательно поешь сейчас…
— Да я и в самом деле проголодался. Лагерная еда довольно неплохая, но…
— Правильно, Таррант Хокинс. Возможно, твой ум переполнен сейчас всеми этими мыслями о войнах, сражениях, всей этой жестокой романтикой, но для того, чтобы выжить, нужно еще и кое-что посущественней, например, бобы в желудке.
— И мама, которая позаботится о том, чтобы я их съел.
— Совершенно верно, Таррант, совершенно верно.
Она кивнула головой, а затем снова помешала бобы.
— Думаю, отец был прав.
Ли, Ней и я встретились в храме на закате. У меня был с собой накрытый крышкой глиняный горшочек с бобами — мама настояла на том, чтобы я отнес его Плейфирам. Я попросил одного из прислужников присмотреть за горшком. Мы же втроем купили угли и ладан, заплатив на этот раз настоящие деньги, и спустились к подножию статуи Кедина, чтобы вознести ему свои молитвы в благодарность за наш успех.
Я, как и полагалось, стал на колени, приставив к груди левую руку, держа ею воображаемый щит, а другой рукой словно воткнул в землю меч. Я начал было читать благодарственную молитву, но тут почувствовал сквозняк и мне в лицо пахнуло дымом. Помню, как я глубоко вдохнул его, потом закашлялся, и вдруг мне показалось, что меня от моего тела словно отделяет какое-то незримое расстояние. Я как будто снова вернулся назад, в то наше лесное приключение, снова прочувствовал ту боль и тот страх, какое-то напряжение и волнение, припомнил даже кое-какие подробности, которых, как мне казалось, я не видел и не слышал там. Пальцы мои дрожали, я опять почувствовал, как трепетало сердце темерикса и как оно прекратило биться. И вдруг я очнулся.
Я поднял глаза и увидел, как тонкая струйка дыма от моего уголька, извиваясь, взметнулась ввысь, к лицу Кедина. Она словно несла ему волнения, которые я только что заново пережил. Теперь я не ожидал от Кедина какого-либо знака в доказательство того, что он меня слышит. Я и не получил его. Известно, что боги не часто вмешиваются в людские дела, предоставляя это божкам и вейрунам — духам места. Но внезапно вернувшись в события прошлого, я вдруг понял, что моя молитва о Самообладании услышана.
Я встал, сделал поклон и направился в главное помещение храма. Там я увидел, что Ли с Неем разговаривают со священником. На служителе Кедина была надета черная мантия из грубой шерсти. Священник носил усы и узкую остроконечную бородку, такие же черные, как его мантия, а голова служителя была гладко выбрита. В одной руке священник держал мой горшочек с бобами, другой он сделал мне знак, чтобы я подошел ближе.
Он промолвил тихим голосом:
— Прошу прощения за то, что помешал вам, господин Хокинс, но меня попросили проводить вас. Я объяснил вашим друзьям, что ваша слава идет впереди вас. Люди видели, как вы трое зашли в храм, и теперь за его дверьми собралась толпа, желающая выведать у вас подробности происшедшего. Идите за мной.
Священник развернулся, Ли последовал за ним. Мы с Неем обменялись недоумевающими взглядами, пожали плечами и присоединились к ним. Священник провел нас через арку, а затем по лестнице, спускавшейся куда-то вниз, в подземелье, в темный коридор. Мы нырнули в темноту.
Впереди я видел едва различимый силуэт священника. Он указывал рукой куда-то вдаль.
— Эта винтовая лестница ведет вниз и за пределы храма. Когда будете спускаться, держитесь за центральную ось.
Ли шел впереди всех, затем Ней, а я замыкал шествие. Спуск всего лишь на пару ступенек вызвал у меня головокружение. Вдруг я понял, что священника уже не было с нами, а значит, не было и маминого горшочка с бобами, который он нес. Я развернулся и поднялся вверх на несколько ступенек. На стене коридора сверкнуло ярко-зеленое изображение птицы с развернутыми крыльями. Через мгновение мерцание исчезло.
Снизу раздался голос Ли.
— Я немного по-другому представлял себе выход из храма.
— Да уж, — согласился с ним Ней.
Я быстро спустился и вошел в маленькую комнатушку. И снова появилась птица — на этот раз она была из полупрозрачного зеленого камня, врезанного в стену. От камня струился свет, озаряя висевшие на противоположной стене три мантии с капюшонами зеленоватого оттенка — вероятно, из-за света, излучаемого птицей. Я полагал, что на самом деле они были такими же белыми, как наши лунные маски.
Ней взглянул на нас.
— Что бы это могло значить? Есть какие-либо предположения?
Я отрицательно покачал головой. Ли прищурился.
— Это же очевидно. Мы привлекли внимание какого-то братства.
— Братства? — Ней пожал плечами. — Что-то не припомню я никакого братства с такой символикой.
— Тебе, Ней, известны лишь Малые братства, открытые, имеющиеся у каждой гильдии, куда принимаются только лучшие ее представители. Они появились после Великого Бунта, в ответ на существование Высших братств. Задолго до Великого Бунта секретные сообщества собирали вместе тогдашних лидеров, позволяли им вести переговоры, разрабатывать совместный план действий. Говорят даже, что эти сообщества даже предвосхитили Эстинскую империю. Не знаю, правда ли это, но, конечно, некомпетентность правителей империи обусловила распространение и процветание этих сообществ.
— Это ни для кого не секрет, Ли. — Ней скрестил руки на груди. — Тогда и возникла традиция носить маски, но после Бунта все братства были расформированы.
— Не совсем. Они не исчезли, а наоборот, распространились среди других наций, которые никогда не входили в Эстинскую империю. Эти сообщества являются своего рода средством общения для людей различных наций, иногда даже враждебных друг другу. Так они могут обмениваться идеями и опытом. Братства выступают в роли негласных посольств, которые, если понадобится, займутся улаживанием официальных конфликтов.
Я тоже вмешался в разговор:
— Что же им нужно?
Ли улыбнулся.
— Им нужны мы, по всей видимости.
Птица вдруг засверкала золотистым светом. По всей комнате эхом прокатился голос, доносившийся словно из глубокого колодца.
— Вы стоите на пороге будущего. Избавьтесь от прежних себя и наденьте эти мантии, чтобы превратиться в мужчин, которыми вам уготовано стать.
Ли оперся о стену и начал снимать с себя сапоги. Он стянул один, отбросил его в сторону и посмотрел на нас.
— Ну, чего же вы, снимайте с себя одежду и надевайте мантии.
— Ли, а ты уверен, что нам нужно это делать? — Я нервно затеребил пальцами шнуровку на рубашке. — Мы ведь даже не знаем, кто они.
— Верно, Хокинс, не знаем, но кое-что нам все-таки известно. — Ли принялся за второй сапог. — Чем мы привлекли их внимание? Участием в охоте на темериксов, вилейнов и бормокинов. Думаю, молва об этом обошла уже всю Вальсину, но эти люди вряд ли пригласили нас сюда, полагаясь на какие-то там слухи. Мы здесь потому, что они не понаслышке знают о наших подвигах.
Я кивнул и снял с себя тунику.
— И это значит, что они говорили с твоим отцом или с Хеслином.
Ней улыбнулся и сел на пол, чтобы снять с себя сапоги.
— Кроме того, они вывели нас из храма. Не многие знали, что мы пойдем сюда и когда именно пойдем.
— Точно. — Ли снял подштанники, тунику, аккуратно стянул чулки со своих исцарапанных ног. Полностью раздевшись, он потянулся за мантией. — Два дня назад они наблюдали за нами, вчера они оценили нас, а сегодня уже хотят заполучить. Мы далеко продвинулись всего лишь за три дня Лунного месяца, мои друзья. А впереди у нас еще целая жизнь.
Глава 10
Мы стояли перед сияющей золотом птицей, одетые лишь в мантии, с лунными масками на лицах. Я не имел ни малейшего представления, что нам делать дальше. Голос тоже смолк и больше не давал никаких указаний. Я собирался дотронуться до эмблемы, чтобы узнать, излучает ли она какое-либо тепло, потянулся к ней рукой, но Ли быстрым движением опередил меня. Он прикоснулся к птице и тотчас отдернул руку, словно укололся иголкой.
Каменная плита начала медленно подниматься, и нашему взору открылась маленькая клетушка, в которой мог поместиться только один из нас. Мы с Неем отступили на шаг и наклоном головы дали Ли понять, что пропускаем его первым. На какое-то мгновение он застыл в изумлении, затем кивнул И вошел в комнатку.
Степа снова опустилась.
Криков не последовало, и это немного приободрило меня. Да и, в конце-то концов, если нас хотели убить, то зачем тогда столько премудростей, когда намного проще было бы напасть с кинжалом в темноте или подмешать яд в вино. И хотя здравый смысл подсказывал мне, что бояться нам нечего, я все же никак не мог отделаться от какого-то дурного предчувствия.
Ней жестом предложил мне пройти вперед, но я отрицательно покачал головой.
— Только после тебя.
— Не уверен, что их интересует человек такого низкого происхождения, как я.
— Если бы ты не был им нужен, тебя бы сейчас здесь не оказалось. Священник мог запросто разъединить нас, или они могли бы забрать нас в другое время. — Я улыбнулся ему. — Кроме того, Нейсмит по алфавиту предшествует Тарранту, как, впрочем, и Карвер — Хокинсу. Так что если они там составляют какой-то список, то этим мы облегчим им задачу.
Ней нахмурился.
— Тогда Ли не должен был идти первым, ведь он же Норрингтон.
— Будем считать, что Ли заслужил эту честь быть первым благодаря своему имени. Увидимся по ту сторону.
Ней дотронулся до эмблемы, и стена поглотила его.
Еще какое-то мгновение я не решался последовать их примеру, оглядывая последний раз комнату, груду одежды, в которой мы сюда пришли. Нам приказали избавиться от того, что связывало нас с прошлым, чтобы мы превратились в тех, кем нам предначертано стать. Я знал, что подобное и должно случаться в течение Лунного месяца, но с нами это происходило так стремительно, так быстро, что, казалось, скоро я перестану поспевать за своими собственными ногами.
Я надавил рукой на камень и намеренно не убрал ее сразу, несмотря на то, что мои пальцы пронзила волнообразная боль. Это была моя маленькая победа над Ли, и я радовался этой победе, хоть Ли никогда и не узнал бы о ней. Он всю жизнь был для меня спутником и другом. Я смирился с эгоизмом Ли, научился не обращать внимания на мелкие проявления этой черты характера моего друга и предостерегать его от менее безобидных. Но иногда Норрингтону все же удавалось досадить мне — в такие моменты я утешался воспоминанием о своих маленьких победах.
Я ступил в комнатушку, и плита опустилась у меня за спиной. Здесь было душно. Я мог дышать, но при вдохе грудь и спина упирались в стенки комнаты. Руки я мог поднять только дюйма на два. Ногами тоже невозможно было двигать. Становилось все труднее дышать, от этого я ощущал себя словно похороненным заживо. В какой-то момент мне даже захотелось кричать.
Но ведь не кричал же Ли, поэтому и я решил не сдаваться.
Я снова услышал голос.
— Ты избран стать членом почетного братства мужчин и женщин, многих из которых ты не знаешь и, возможно, никогда не узнаешь. Все они трудятся на благо общего дела, направленного на предотвращение крушения цивилизации. Справедливость их миссии вне всяких сомнений, как и твое желание присоединиться к ним. Ты хочешь этого?
— Да.
— Ты, Таррант Хокинс, дашь торжественную клятву. Если ты предашь нас и расскажешь то, что ты знаешь о нас, твоя правая рука отсохнет, правый глаз ослепнет, ты подавишься своим собственным языком, а из ушей твоих хлынет кровь. Повтори это.
— Я, Таррант Хокинс, клянусь, что, если я предам сообщество и расскажу то, что я о нем знаю, моя правая рука отсохнет, правый глаз ослепнет, я подавлюсь своим языком, а из моих ушей хлынет кровь.
Над головой у меня появилось золотистое сияние. Опускаясь вдоль тела, оно щекотало меня. Вдруг ноги и руки у меня обмякли, словно затекли после долгого сна. Не знаю как, тем более в этой тесной комнатушке, но я вдруг оказался сидящим на полу, положив подбородок на колени и обхватив их руками.
То, что я написал об этом и вы теперь это читаете, могло бы, наверное, расцениваться как нарушение моей клятвы. Но моя рука по-прежнему крепка, мой правый глаз все еще не ослеп, язык не застрял в горле, а уши не истекают кровью. Из всего этого я могу сделать лишь два заключения: либо в сообществе на самом деле не могли сделать так, чтобы клятва вступила в силу, — в чем я очень сомневаюсь, — либо то, что я здесь написал, не является предательством.
Жара в камере становилась невыносимой и наконец разразилась извивающимся потоком зеленого огня. Он все быстрее кружился вихрем вокруг меня, выжигая воздух из легких. Через мгновение моя мантия вспыхнула, в глазах у меня потемнело, и я потерял сознание.
Проснулся я мокрым от пота, вокруг меня все было залито прозрачным голубым светом. Я по-прежнему сидел поджав ноги, с опущенной на колени головой, теперь уже совершенно голый. Я на пару дюймов вытянул руку и прикоснулся к светящейся голубой стене, которая отделяла меня от мира. Она была довольно прочная, но когда я надавил посильнее, мне вдруг показалось, что эту стену можно разрушить. Я сильно уперся в нее пальцем. Я видел, как мой ноготь на какой-то миг побелел от нажима, потом стена треснула. Я пустил в дело остальные пальцы и надавил еще сильнее — от стены отлетел треугольный кусочек.
Прохладный воздух хлынул на меня из этой дыры, и я невольно улыбнулся. Я продолжал увеличивать отверстие. Наконец я проделал продолговатую прореху в своей овальной камере, приставил к ней локти и с силой вжал их в стену. Отвалился еще кусок скорлупы. Я задвигал головой вверх и вниз, затем обхватил ее руками, еще раз сильно ударил головой. Верхушка яйца отлетела, и я поднялся во весь рост.
Слева от меня Ней кулаком пробил макушку своего голубого яйца, затем разворотил скорлупу перед собой и вышел из нее. Вскоре из верхушки еще одного яйца высунулось туловище Ли. Я стоял и смотрел, как они выбираются. Я попытался стряхнуть с себя пепел, оставшийся от моей мантии, но только размазал его по потному телу. Мы трое оказались в центре углубления, напоминавшего по форме дно чаши. Стояли мы на специальных площадках — всего в этом углублении их было пять. Чаша опустилась тремя резкими движениями, и мы увидели вокруг себя стоявших в три ряда мужчин и женщин, одетых в блестящие плащи с красными, желтыми и оранжевыми капюшонами. Из центра углубления поднялся круглый помост, на нем — двое мужчин. Мантия одного из них было оторочена голубым, а второго — черным. За этими людьми, в стене чаши, виднелся арочный проход куда-то в глубь помещения.
Один из мужчин, тот, что был поменьше ростом, поднял руку и указал на нас.
Каменная плита начала медленно подниматься, и нашему взору открылась маленькая клетушка, в которой мог поместиться только один из нас. Мы с Неем отступили на шаг и наклоном головы дали Ли понять, что пропускаем его первым. На какое-то мгновение он застыл в изумлении, затем кивнул И вошел в комнатку.
Степа снова опустилась.
Криков не последовало, и это немного приободрило меня. Да и, в конце-то концов, если нас хотели убить, то зачем тогда столько премудростей, когда намного проще было бы напасть с кинжалом в темноте или подмешать яд в вино. И хотя здравый смысл подсказывал мне, что бояться нам нечего, я все же никак не мог отделаться от какого-то дурного предчувствия.
Ней жестом предложил мне пройти вперед, но я отрицательно покачал головой.
— Только после тебя.
— Не уверен, что их интересует человек такого низкого происхождения, как я.
— Если бы ты не был им нужен, тебя бы сейчас здесь не оказалось. Священник мог запросто разъединить нас, или они могли бы забрать нас в другое время. — Я улыбнулся ему. — Кроме того, Нейсмит по алфавиту предшествует Тарранту, как, впрочем, и Карвер — Хокинсу. Так что если они там составляют какой-то список, то этим мы облегчим им задачу.
Ней нахмурился.
— Тогда Ли не должен был идти первым, ведь он же Норрингтон.
— Будем считать, что Ли заслужил эту честь быть первым благодаря своему имени. Увидимся по ту сторону.
Ней дотронулся до эмблемы, и стена поглотила его.
Еще какое-то мгновение я не решался последовать их примеру, оглядывая последний раз комнату, груду одежды, в которой мы сюда пришли. Нам приказали избавиться от того, что связывало нас с прошлым, чтобы мы превратились в тех, кем нам предначертано стать. Я знал, что подобное и должно случаться в течение Лунного месяца, но с нами это происходило так стремительно, так быстро, что, казалось, скоро я перестану поспевать за своими собственными ногами.
Я надавил рукой на камень и намеренно не убрал ее сразу, несмотря на то, что мои пальцы пронзила волнообразная боль. Это была моя маленькая победа над Ли, и я радовался этой победе, хоть Ли никогда и не узнал бы о ней. Он всю жизнь был для меня спутником и другом. Я смирился с эгоизмом Ли, научился не обращать внимания на мелкие проявления этой черты характера моего друга и предостерегать его от менее безобидных. Но иногда Норрингтону все же удавалось досадить мне — в такие моменты я утешался воспоминанием о своих маленьких победах.
Я ступил в комнатушку, и плита опустилась у меня за спиной. Здесь было душно. Я мог дышать, но при вдохе грудь и спина упирались в стенки комнаты. Руки я мог поднять только дюйма на два. Ногами тоже невозможно было двигать. Становилось все труднее дышать, от этого я ощущал себя словно похороненным заживо. В какой-то момент мне даже захотелось кричать.
Но ведь не кричал же Ли, поэтому и я решил не сдаваться.
Я снова услышал голос.
— Ты избран стать членом почетного братства мужчин и женщин, многих из которых ты не знаешь и, возможно, никогда не узнаешь. Все они трудятся на благо общего дела, направленного на предотвращение крушения цивилизации. Справедливость их миссии вне всяких сомнений, как и твое желание присоединиться к ним. Ты хочешь этого?
— Да.
— Ты, Таррант Хокинс, дашь торжественную клятву. Если ты предашь нас и расскажешь то, что ты знаешь о нас, твоя правая рука отсохнет, правый глаз ослепнет, ты подавишься своим собственным языком, а из ушей твоих хлынет кровь. Повтори это.
— Я, Таррант Хокинс, клянусь, что, если я предам сообщество и расскажу то, что я о нем знаю, моя правая рука отсохнет, правый глаз ослепнет, я подавлюсь своим языком, а из моих ушей хлынет кровь.
Над головой у меня появилось золотистое сияние. Опускаясь вдоль тела, оно щекотало меня. Вдруг ноги и руки у меня обмякли, словно затекли после долгого сна. Не знаю как, тем более в этой тесной комнатушке, но я вдруг оказался сидящим на полу, положив подбородок на колени и обхватив их руками.
То, что я написал об этом и вы теперь это читаете, могло бы, наверное, расцениваться как нарушение моей клятвы. Но моя рука по-прежнему крепка, мой правый глаз все еще не ослеп, язык не застрял в горле, а уши не истекают кровью. Из всего этого я могу сделать лишь два заключения: либо в сообществе на самом деле не могли сделать так, чтобы клятва вступила в силу, — в чем я очень сомневаюсь, — либо то, что я здесь написал, не является предательством.
Жара в камере становилась невыносимой и наконец разразилась извивающимся потоком зеленого огня. Он все быстрее кружился вихрем вокруг меня, выжигая воздух из легких. Через мгновение моя мантия вспыхнула, в глазах у меня потемнело, и я потерял сознание.
Проснулся я мокрым от пота, вокруг меня все было залито прозрачным голубым светом. Я по-прежнему сидел поджав ноги, с опущенной на колени головой, теперь уже совершенно голый. Я на пару дюймов вытянул руку и прикоснулся к светящейся голубой стене, которая отделяла меня от мира. Она была довольно прочная, но когда я надавил посильнее, мне вдруг показалось, что эту стену можно разрушить. Я сильно уперся в нее пальцем. Я видел, как мой ноготь на какой-то миг побелел от нажима, потом стена треснула. Я пустил в дело остальные пальцы и надавил еще сильнее — от стены отлетел треугольный кусочек.
Прохладный воздух хлынул на меня из этой дыры, и я невольно улыбнулся. Я продолжал увеличивать отверстие. Наконец я проделал продолговатую прореху в своей овальной камере, приставил к ней локти и с силой вжал их в стену. Отвалился еще кусок скорлупы. Я задвигал головой вверх и вниз, затем обхватил ее руками, еще раз сильно ударил головой. Верхушка яйца отлетела, и я поднялся во весь рост.
Слева от меня Ней кулаком пробил макушку своего голубого яйца, затем разворотил скорлупу перед собой и вышел из нее. Вскоре из верхушки еще одного яйца высунулось туловище Ли. Я стоял и смотрел, как они выбираются. Я попытался стряхнуть с себя пепел, оставшийся от моей мантии, но только размазал его по потному телу. Мы трое оказались в центре углубления, напоминавшего по форме дно чаши. Стояли мы на специальных площадках — всего в этом углублении их было пять. Чаша опустилась тремя резкими движениями, и мы увидели вокруг себя стоявших в три ряда мужчин и женщин, одетых в блестящие плащи с красными, желтыми и оранжевыми капюшонами. Из центра углубления поднялся круглый помост, на нем — двое мужчин. Мантия одного из них было оторочена голубым, а второго — черным. За этими людьми, в стене чаши, виднелся арочный проход куда-то в глубь помещения.
Один из мужчин, тот, что был поменьше ростом, поднял руку и указал на нас.