Степанов Анатолий Яковлевич. Футболист

   - Билет в нагрудном кармане. Возьмите его, будьте добры.
   Бортпроводница вытащила из кармана билет, увидела первый класс и улыбнулась ободряюще:
   - Все в порядке. Проходите, пожалуйста.
   Но он не торопился. Он повернулся лицом к выходу из аэропорта, где у железного барьерчика стояли Тамара, Миша, Тэд, и помахал букетом.
   В первом классе он оказался в одиночестве. Загнал под сиденье бочонок, букет положил на стол и сел у иллюминатора, поглядеть что там, на воле.
   Трап не убирали. Видно, кого-то ждали. И дождались. Лихо промчавшись по полю, черная "Волга" резко затормозила у трапа. Из "Волги" вышли трое хорошо одетых молодых людей. Постояли у трапа немного, посмеялись и один из них - поджарый, легкий, - пожав руки приятелям, взбежал по ступенькам. И через несколько секунд оказался в отсеке, где пребывал Олег.
   - Ба! Кого я вижу! - оптимистически вскричал поджарый (видимо, хорошо его проводили). - Олег Александрович! Какими судьбами?!
   - Здравствуй, большой начальник Сева, - приветствовал его Олег.
   Начальник Сева бросил свой кейс на одно сиденье, сам сел на другое, расстегнул пуговичку твердого воротничка, приспустил галстук (хороший галстук, французский) и, озорно улыбнувшись, отметил доброжелательно:
   - Очень правильно вы все понимаете, Олег Александрович, просто приятно слушать. За исключением нюанса, пожалуй. Лучше бы на "вы" и по отчеству.
   - Ишь ты! И сразу рогами! Во-первых, я не знаю твоего отчества. Помню, на взлете моей спортивной карьеры, забегал у нас в дубле один паренек, забегал, прямо говоря, средне, но я все-таки поинтересовался: кто такой? Сказали - Сева. А во-вторых, я тебя на пятнадцать лет старше. Так-то, большой начальник.
   Засвистели моторы, и самолет потащился на взлетную полосу.
   - Неужели шуток не понимаете, Олег Александрович? - прокричал Сева.
   - Мимо тещиного дома я без шуток не хожу. - Олег не любил начальнических шуток. - Ты что здесь делал?
   - Республиканское совещание по перестройке управленческого аппарата проводил.
   Оба замолкли, потому что самолет, дрожа и воя, готовился взлететь. Сначала побежал, ускоряясь, - плиты под колесами щелкали все чаще, - и перестал бежать по неровному - взлетел. Когда в иллюминаторе показались горы, к ним заглянула бортпроводница. Обаятельно улыбнувшись, Сева попросил:
   - Нам бы попить, лапочка.
   Лапочка улыбнулась в ответ и, согласно кивнув, исчезла, чтобы вскорости появиться с двумя бутылками воды, фруктовой и минеральной, и двумя стаканами на подносе. Расставила бутылки и стаканы на столе, пожелала:
   - Пейте на здоровье, - еще раз улыбнулась и исчезла. Хорошо летать в первом классе!
   Сева раскрыл кейс, достал бутылку марочного коньяка и отвинтил ей головку:
   - Конечно, мы с этим боремся, но по маленькой... - и нацелился налить Олегу. Олег накрыл ладонью свой стакан. - А-а-а... Чуть не забыл...
   Плеснул себе грамм семьдесят, еще раз порылся в кейсе, извлек румяное яблочко, сразу принял всю дозу и яблочко надкусил, Олег дождался окончания процесса и спросил:
   - Давно хотел узнать: как начальниками становятся, Сева?
   Сева попил водички, поставил стакан на стол и ответил строго:
   - По уму. По энергии. По знаниям. - Он откинулся в кресле, с удовольствием ощущая всем телом действие принятого. - Я на всю жизнь запомнил один ваш ответ журналистам, Олег Александрович. Кто-то спросил, почему вы не учитесь в инфизкультуре. А вы ответили: "Зачем? Меня болельщики и сейчас профессором зовут. А по знанию футбола я хоть завтра могу баллотироваться в академики". У вас так и нет высшего образования?
   - Так и нет.
   - И стало быть, теперь вы, интеллигент во множестве поколений, человек, свободно говорящий на трех языках, за двести пятьдесят рублей возитесь с сопливыми пацанами.
   - Много же ты про меня знаешь, - перебил его Олег.
   - Изучал вашу судьбу как негативный пример. Я никогда не считал себя профессором футбола.
   - Ты им просто не был.
   - Не в этом дело! Я понял то, что надо. И зубами, когтями... Институт, аспирантура, комсомол...
   - Ты на вчерашнем матче был? - перебил его Олег.
   - Был. А что? - Сева несколько ошалел от перемены курса.
   - И как тебе игра?
   - Игра как игра. Главное и огорчительно: не отыгрались. Никак в европейских кубках не можем завоевать твердых позиций. Вообще, если широко взглянуть на эту проблему...
   - Да я не о проблеме тебя спрашиваю, - еще раз перебил его Олег. - Я о том, как блистательно играли и выиграли ребята.
   - Выигрыш, проигрыш - какая разница? Результат один: из кубка вылетели.
   - Ну, а наша с тобой команда как сезон завершит?
   - Киевлян нам не достать, а в тройке будем.
   - Второе или третье место - какая разница? - подхватил Олег. Правильно я понимаю?
   - В общем правильно.
   - Ты, случаем, в подпольной тотожке на результаты не ставишь?
   - Я не знаю, что это такое, Олег Александрович, - абсолютно трезво заявил Сева.
   - Жаль, мог бы иметь хороший навар. Я знаю один неожиданный результат завтрашнего тура.
   - Какой именно?
   - Наши проиграют этим. - Олег мотнул головой в ту сторону, где, по его разумению, должен был находиться первый город его турне. - Они за высшую лигу зацепятся, а нашим какая разница - второе или третье место? Будет третье, только и всего. Зато кое у кого перспективы - ого-го!
   - Уже стихами говорите, Олег Александрович.
   Олег придвинул к себе букет, выбрал розу попригляднее, колясь, отломил от стебля, воткнул себе в петлицу пиджака и провозгласил:
   - Морали нет, есть только красота, как говаривал знаменитый эсер и литератор Савинков-Ропшин. Он правильно говорил, Сева?
   Когда они приземлились, в Москве уже было темно.
   - Я вас могу подвезти, Олег Александрович, - вяло предложил Сева.
   - Спасибо, Сева. Ты езжай, мне багаж получать.
   Сева с радостью убежал в толпу встречающих, из которой вдруг вычленился Игорь и позвал:
   - Олег Александрович! Олег Александрович!
   - Ты почему здесь? - хмуро поинтересовался Олег.
   - Вас встречаю, - обиженно пояснил Игорь.
   - До Москвы слухи докатились, что ли?
   - Ага, - простодушно подтвердил Игорь. - Что с Арсеном?
   - Да пустяки, царапина. Через неделю на поле выйдет.
   - Как он играл, как он играл! - восхищенно вспомнил Игорь.
   - А ты как завтра играть будешь?
   - Меня не ставят на завтра, Олег Александрович. Поэтому и встретить вас разрешили.
   - Почему не ставят?
   - Говорят, сильно сдал физически. Функционально не готов.
   - Кто говорит?
   - Валерий Сергеевич и врач тоже.
   - Что же ты так, Игорек? - непонятно высказался Олег и ощерился.
   В Неопалимовском Олег расплатился с таксистом, сунул Игорю червонец, чтобы доехал, куда надо, и кинулся в свой подъезд. Поднялся в лифте, открыл дверь своим ключом и был оглушен ревом телевизора, включенного на полную громкость. Глуховатая мама смотрела "Взгляд". Оставив баул, бочонок и букет у вешалки, Олег прошел, на ходу прикрыв мамину дверь, к телефонному столику, сел в кресло и набрал номер:
   - Валерий? Здравствуй, это Олег. Мне необходимо срочно увидеть тебя... А хоть сегодня... Прямо-таки сейчас... Без тебя не могут обойтись? Ну что ж, тогда я завтра с утра буду у вас на базе.
   Олег швырнул трубку, потом, опомнившись, набрал еще один номер. Прослушал шесть длинных гудков, положил трубку на аппарат, откинулся в кресле, закрыл глаза и сидел так долго.
   Вышла из своей комнаты мама с чашкой в руках, увидя его, несильно удивилась:
   - Это ты? Я тебя не ждала сегодня...
   - "Я тебя не ждала сегодня и старалась забыть, любя", - и, не желая объяснять маме, что это - из Иосифа Уткина, вскочил, поцеловал ее в щеку, привычно-заботливо осведомился: - Как ты себя чувствуешь?
   - Я-то как всегда, - мама включила торшер и приступила к осмотру путешественника, - а ты вот неважно. Похудел, синяки под глазами...
   - Устал, - ответил Олег, - пойду душ приму.
   Он принял душ, натянул штопаный свитер, домашние портки и уселся рядом с мамой досматривать бойкий "Взгляд". Волосатые, полуголые, в кожаной рванине и кандалах молодые люди приступили к тяжелому року. Мать с неослабным вниманием продолжала смотреть на экран, а Олег решил идти спать.
   Он чистил зубы, когда раздался телефонный звонок. Глянул на часы двадцать минут второго. В одних трусах прошествовал в коридор, поднял трубку, сказал искусственно сонным голосом:
   - Да.
   - Олег, это Зоя говорит, - как всегда в ночи, трубка орала, как реальный собеседник.
   - Какая еще Зоя? - решил не узнавать Олег.
   - Да ты что, Олег, меня не узнал?
   - Узнал, узнал, - заверил ее Олег. - Это я так шучу, по ночам.
   - Не до шуток, Олег. Только что мне с базы позвонил врач. Валерию плохо.
   - Что с ним?
   - Врач говорит - серьезнейший сердечный приступ. Я сейчас к нему еду. Поедешь со мной?
   - А чем я могу ему помочь?
   - Да не помочь! Он все время тебя поминает, поговорить хочет.
   - Где встречаемся?
   - Ты по-прежнему в Неопалимовском живешь? - и в ответ на подтверждающее Олегово хмыканье: - Так вот, я через пятнадцать минут буду у автобусной остановки. Той, что между Плющихой и Садовым.
   - Договорились. Буду ровно через пятнадцать минут.
   Олег натянул джинсы, надел кроссовки, влез в джемпер и уже на ходу напялил куртку.
   У самой двери его прихватила мать:
   - Куда это ты в такую пору, сын?
   - Приятелю одному плохо, мама. Сердце.
   - А ты что - доктор?
   - В какой-то степени! - рявкнул Олег и выскочил на лестничную площадку. Не стал вызывать лифт, помчался вниз по лестнице - так быстрее. Выскочил из подъезда, слегка остолбенел от ночной переулочной московской тишины и понял, что торопиться не надо.
   Он шел по переулку. Еле слышно шумели на осторожном ветерке полысевшие тополя, чуть потрескивая, шумела под ногами сухая листва.
   Вот и остановка. Он уселся на скамейку в стеклянном закутке, стал ждать. Из-под не доходящего до земли стекла поддувало. И скучно было в закутке. Решил погулять. Он прогуливался по тротуару и слушал редкие звуки автомобильных моторов. Чаще - на Садовом, реже - на Плющихе. Все заглушили дьявольским ревом рокеры, промчавшиеся по Плющихе в Лужники. Опять тишина. И наконец, вывернулся с Плющихи в переулок "жигуленок", который приближался, слепя включенными фарами и тормозя. Олег поднял руку.
   "Жигуленок" остановился рядом с ним. Ослепленный фарами, он не видел, кто за рулем, но ведь некому здесь останавливаться, кроме Зои. Он шагнул на проезжую часть и протянул руку, чтобы открыть переднюю дверцу.
   Он не почувствовал удара, не успел почувствовать, просто то, что он видел, закрылось сиреневой пеленой, и ему стало все безразлично.
   Через неопределенное время он на мгновенье прорвался сквозь сиреневую пелену и понял, что его куда-то везут. Но за пеленой было лучше, и он опять ушел за нее.
   Олег пришел в себя, когда его волокли по страшной лестнице без перил. Его руки были крепко схвачены сзади чем-то жестким и холодным. Волокли его двое, волокли неаккуратно, рывками, которые больно отзывались в затылке. Дотащили до второго этажа и хотели привалить к стенке у рваной нежилой двери, но он замычал, и тогда его поставили на ноги.
   Ушла пелена, все прояснилось, будто киномеханик поправил фокус. Где-то вверху, этажа через два, желто светила забытая лампочка, давая возможность кое-как рассмотреть место действия. Лестничная площадка дома, поставленного на капитальный ремонт, к которому еще не приступали. Двое плохо различимых граждан на площадке. Один возился у двери с ключом открывал, другой, прислонившись к стене, посматривал на Олега.
   - Входи, - сказал Олегу тот, что возился с ключом, он наконец открыл ее.
   Олег вошел во тьму. Сзади щелкнули выключателем.
   Вероятно, здесь когда-то была однокомнатная квартира, остатки перегородок наталкивали на эту мысль. Теперь же Олег находился в помещении, которое и комнатой назвать нельзя: справа - руины кухни, слева - неэстетично открытый взорам сортир, два наглухо заколоченных досками окна. Правда, мебель весьма сносная: широкая тахта, большой круглый стол с придвинутыми к нему четырьмя стульями, два кресла по углам, сервант с посудой.
   - Садись, Олег, - указал на стул тот, кто открывал дверь. Сам он устроился в кресле.
   Олег присел на край тахты и, разглядев говорившего, начал беседу:
   - Мне говорили, что ты, Альберт, в бомбардиры подался, а ты, оказывается, вертухаем шестеришь.
   - Не цепляй меня, Олег, а? - попросил Альберт.
   - Руки мне освободи, вертухай.
   - В наручниках посидишь.
   - Чего боишься-то? Ты же боксер, чемпион, меня одним ударом уложить можешь.
   - Что я, тебя не знаю? Мало ли чего сотворишь: ты же припадочный.
   - Зачем я здесь?
   - Не знаю, Олег. Мне сказали, чтобы я тебя сюда доставил, и я доставил. - Альберт посмотрел на свои наручные часы и приказал второму: Иди встречать.
   Второй - помоложе Альберта, лет сорока - послушно удалился.
   - Этот-то откуда? Я его вроде не знаю, - спросил, Олег.
   - Тебе не все равно? - справедливо заметил Альберт.
   - Интересно, - признался Олег.
   - А мне интересно другое, - сказал Альберт. - Зачем ты в эти дела лезешь, Олег?
   - В какие дела?
   - В коммерческие. Тебе там делать нечего. Ты же лох натуральный.
   - А ты?
   - И я - лох. Только я понимаю, что я - лох, а ты - нет. Вот тебе рога и ломают.
   - Кто мне рога собирается ломать?
   - Сейчас узнаешь.
   И точно: почти сразу же в помещении появились элегантный Гоша и прекрасная Зоя. Альберт почтительно встал и доложил:
   - Доставили, Георгий Станиславович!
   - Ишь ты! - встрял Олег. - Он же у тебя лет тридцать назад на Гошку откликался!
   - Времена меняются, - за Альберта ответил Гоша. - Здравствуй, Алик.
   - Не желаю я с тобой здороваться, - признался Олег.
   - Дело твое, - миролюбиво заметил Гоша, прошел за дверь, затащил в комнату громадную сумку и, заметив, что Зоя стоит, предложил ей: - Садись, Зоенька, в ногах правды нет.
   Зоя села, а Гоша, раскрыв сумку, стал извлекать из нее и расставлять на столе многочисленные бутылки и закусь, упакованную в картонные коробочки. Занимаясь делом, он приговаривал:
   - Посидим, выпьем, поговорим по-человечески, - и к Альберту: - Ты посуду расставь.
   Альберт кинулся к серванту.
   - Как поживаешь, Олег? - светски заполняя паузу, осведомилась Зоя.
   - Дешевка, подстилка, дрянь, - спокойно обозвал ее Олег.
   - Я обижусь, Олег, - предупредила его Зоя.
   - Она обидится, Алик, - подтвердил Гоша, - и мы обидимся за нее.
   - Обидитесь - это, значит, бить будете? - поинтересовался Олег.
   Ему не ответили, не стали связываться с дураком. Суетились, накрывали на стол. Накрыли на четыре персоны. Гоша полюбовался содеянным, спросил:
   - Ну, как у нас, Зоенька?
   - Лучше, чем тогда в ресторане, правда, Олег?
   - Дешевка, подстилка, дрянь, - скучно, как заученный урок, повторил Олег.
   - Нет, ты невыносим, Алик! - отозвался на грубость Гоша. - Я тебе хотел приятное сделать, а теперь уж и не знаю... Впрочем, я сегодня терпим и великодушен. На, держи!
   Гоша, достав из внутреннего кармана пиджака банковскую упаковку пятидесятирублевок, кинул ее на тахту.
   - Плата, надо полагать, за то, что Гришкину контору повалил и помог тебе куш сорвать? - понял Олег.
   - Ты - догадливый, - согласился Гоша. - Только не плата, а доля: ты в деле, Алик.
   - А не пожадничал ли ты, бывший мой приятель?
   - Все по справедливости, симпатичный мой друг. Капиталом ты не входил, так что пять процентов - доля серьезная. К тому же я должок твой зачел. Восемь тысяч ты заработал, Алик. Неплохо, а? Как раз гонорар за две книжки. Ты же над ними года два корпел.
   - Ты, я вижу, все подсчитал. А Гришкину смерть во сколько оценил?
   - Гриша сам себя погубил. Он был наивным злодеем, Алик. Мне говорили, что он каждый вечер смотрел по видео "Крестного отца". И стал выдумывать для себя нечто подобное. Черный лимузин, телохранители в шляпах и пиджаках в талию, виллы, таинственные сборища, пистолеты... Дурацкий, выдуманный в стиле ориенталь мир... А в общем, жаль его. - Гоша налил две рюмки коньяку, взял их в руки, подошел к Олегу и протянул ему одну рюмку, будто не замечая, что руки у него связаны за спиной. - Давай, Алик, за упокой раба божьего Григория.
   Падая на спину, Алик ногой ударил по протянутой рюмке и крикнул:
   - Мразь!
   Гоша рукавом утерся - малость коньяку попало ему на лицо - и сказал:
   - Не хочешь, значит. Как в армии-то говорится? Не умеешь - научим, не хочешь - заставим. Научим его, ребятки? А потом заставим.
   Альберт с напарником в момент связали Олега. Связали ноги до паха, придавили к тахте и накрепко к ней прикрутили - хорошая веревка была припасена заранее. Олег лежал на тахте как усмиренный клиент дурдома из буйных.
   Гоша стоял у стола, задумчиво глядя на бутылки:
   - Так что же ему выпить? Виски, водка, коньяк для начала жестковаты, пожалуй. - Он выбрал бутылку португальского портвейна, сорвал свинцовую фольгу, вытащил пробку и спросил у Зои: - Ты мне поможешь, радость моя?
   - С удовольствием, - откликнулась Зоя и взяла протянутую ей бутылку портвейна.
   Втроем они склонились над Олегом. Гоша зажал ему нос и сдавил челюстные мышцы, чтобы ротик открылся. Ротик открылся, в него, как в воронку, Зоенька налила портвейну. Но, видимо, воронка оказалась засоренной: портвейн внутрь не уходил.
   - Пей, дурачок, а то захлебнешься, - посоветовал Гоша.
   Олег сначала не внял его совету - держал марку, - но скоро понял: терпеть не было мочи, дернул кадыком, и портвейн, понижаясь в уровне, потек внутрь. Проглотив портвейн, Олег закашлялся.
   Зоя, отпрянув, пожаловалась:
   - Он мне платье брызгами испортит!
   - Ничего, Зоенька, - успокоил ее Гоша, - давай новую порцию.
   Зоя лила портвейн, а Гоша уговаривал Олега, как капризное дитятко:
   - Пей, Алик, пей, родной, пей, борец за справедливость, пей, завязанный алкоголик.
   Вылили бутылку. Зоя поставила посуду на пол и спросила:
   - Все, Гоша?
   - Да, пожалуй, нет. Тренированный, в отличной спортивной форме. И пил ведь раньше, как лошадь, ведрами. Давай для страховки еще. Чтоб в переводе на водяру пол-литра.
   Он открыл вторую бутылку. Когда вылили половину, Гоша решил:
   - Думаю, достаточно. Теперь пусть дозревает.
   - Устала, - призналась Зоя.
   - Сейчас отдохнем. - Гоша прошел к столу, отодвинул стул, но не сел, вспомнив важное, и сказал напарнику Альберта: - Извини, Юра, но у меня к тебе просьба. Мы тут расслабимся с устатку, а мало ли что... Будь добр, погуляй снаружи, посматривай, что и как. Договорились?
   - Договорились, Георгий Станиславович. - Юра, как пионер, был всегда готов.
   Гоша налил стакан коньяку, помазал бутерброд икоркой и протянул все это Юре. Юра споро опрокинул стакан и, на ходу закусывая, отправился на пост.
   - Ну, а теперь посидим в семейном кругу, - решил Гоша и сел за стол.
   Уселись и Зоя с Альбертом.
   - С чего начнем? - деловито спросил у Гоши Альберт.
   - С водочки, пожалуй, - выбрал Гоша и, взяв бутылку "Золотого кольца", вежливо обратился к даме: - А тебе чего налить, Зоенька?
   - Я тоже водки выпью. Немного.
   Гоша разлил по рюмкам, поднял свою и провозгласил:
   - Со свиданьицем, дорогие мои.
   Выпили и закусили. Жуя, сердобольный Альберт поинтересовался состоянием Олега:
   - Ну, как ты там?
   - Поневоле ловлю забытый кайф, - расслабленно сообщил Олег.
   - Развяжем, Георгий Станиславович? - предложил Альберт.
   - Куда спешить? К тому же человек кайф ловит. Зачем ему мешать?
   - Руки затекли, - подал голос Олег. - Сними наручники, Альберт.
   - Он что, еще в наручниках?! - удивился Гоша. - Варварство какое! Сними сейчас же, Альберт!
   Альберт встал из-за стола, подошел к Олегу, посмотрел на него, запеленутого, и понял:
   - Его все равно развязывать надо. Иначе наручники не снимешь.
   - Что ж делать, развязывай тогда, - согласился Гоша.
   Альберт развязал узел, смотал веревку, которой Олег был привязан к тахте, приподнял его и расстегнул наручники. Олег, охая, растирал свои кисти.
   - А ноги развязать? - потребовал инструкций Альберт.
   - Алик, у тебя ноги не затекли? - поинтересовался Гоша.
   - Гоша, у меня ноги не затекли, - уже кривляясь, ответил Олег.
   - Тогда не развязывай. Пусть так за столом сидит, - распорядился Гоша.
   Альберт взял Олега на руки и понес к столу. Ногой отодвинул стул и на него посадил обезноженного.
   - Что будешь пить, Алик? - осведомился любезный хозяин.
   - Скорее всего то, что вы в меня вливали.
   Альберт из ополовиненной бутылки тотчас налил в фужер, стоящий перед Олегом.
   - За что выпьем? - спросил Гоша.
   - Каждый в этой компании пьет за свое, - ответил Олег и медленными глотками опустошил фужер. Гоша, с удовольствием понаблюдав за действиями Олега, опрокинул в себя рюмочку. Альберт и Зоя тоже засандалили. Трое закусывали, а Олег закусывать не стал. Было у него занятие - растирать запястья.
   Закусив, Гоша откинулся на стуле. Побеседовать захотелось.
   - Извини меня за бесцеремонность, Алик, но ужасно хочется получить ответ на такой вот вопрос: когда ты меня вычислил?
   - Когда Гришку на люстре увидел. - Олег вытянул под столом связанные ноги, растекся по стулу, засунув руки в карманы джинсов. - Также имеется вопрос: меня Валерий тебе отдал?
   - Не догадался на этот раз, - с удовлетворенным смешком заметил Гоша, - мимо...
   - Значит, большой начальник Сева, - понял Олег. - Ты хорошо обставился, деятель.
   - На том стоим.
   - Валеру на этой роскошной женщине прихватил? - Олег мутно посмотрел на Зою.
   - Хорошо говоришь, Олег, - одобрила его речи Зоя.
   - Дешевка, подстилка, дрянь. - Олег был постоянен, но однообразен, за что и получил: через стол, резко вскинувшись, Зоя хлобыстнула его по мордасам. Хлобыстнув, руку не убрала и, показывая Олегу нечто на этой руке, сказала:
   - Видишь перстень? Семь тысяч стоит. Валерий подарил.
   - Следовательно, ему уже заплачено, Гоша? - спросил Олег, осторожно отводя ее руку. Гоша, подхватив в движении Зоину руку и благодарно поцеловав ее, ответил:
   - Это задаток пока, Алик.
   - Жаль, ужасно жаль паренька. - Олег битой щекой потерся о плечо. Дело делал, работал в удовольствие, гордился, что он единственный знает петушиное слово. Была жизнь. Пришли Гоша с Зоей - и нет ее. Ай да Гоша с Зоей! Альберт, наливай. За них выпьем.
   Альберт с готовностью налил в Олегов фужер, опорожнив бутылку. Гоша налил в рюмки водочки, подтвердив тост:
   - За нас с Зоенькой! - и, выпив, приступил к монологу: - Ты романтик, Алик. А я - реалист. Можно даже сказать - социалистический реалист. Где это было видано в нашей стране, чтобы дело - это главное в жизни? Ну да, Валера Марков - лучший тренер наш. А что его отличает от худшего? Ничего. Ты, когда-то великолепный футболист, умеешь сделать из сопливого мальчугана отличного игрока, умеешь, как никто не умеет. Что тебя отличает от бездельника, существующего под вывеской детского тренера? Ничего. А ты говоришь - жизнь! Вся ваша с Валерой жизнь - горькое и яростное сознание того, что ваши, так сказать, дарования никому не нужны. Один я оценил вас. Тебе предоставил возможность удовлетворить гордыню - по моей подставке ты на некоторое время стал вершителем судеб. С Валерой же проще: материальный эквивалент его деятельности - Зоенька и деньги, которыми удовлетворяются потребности той же Зоеньки.
   - Налей-ка мне еще, Альберт, - попросил Олег.
   - Портвейна больше нет, Олег, - с сожалением констатировал Альберт.
   - Пиво кончилось, ресторан закрыт, - вспомнил старое присловье Олег. - Тогда коньяку налей.
   Не жалея, Альберт налил коньяку и осторожно осведомился:
   - Не частишь?
   Олег рассматривал коньяк на просвет. За него ответил Гоша:
   - Пусть себе. В кои веки.
   - Зоенька, а какого хрена ты сюда заявилась? - выпив в одиночестве, вопросил Олег.
   - Маленькое удовольствие себе справить, Олег. О тебя, пьяного, ножки вытереть.
   - Ах ты, моя проказница! - Олег потянулся, чтобы похлопать ее по заднице, и упал со стула. Альберт встал, поднял его, усадил. Олег тут же объяснил свою неловкость: - Забыл, что ноги связаны.
   Гоша сам взял бутылку коньяка и предложил:
   - Еще, Алик?
   - Наливай.
   Гоша налил, и он сразу же выпил.
   - Вот и все, - сказал Гоша.
   - Нет, не все, - неожиданно жестко возразил Олег. - Бойся меня, Гоша!
   - А почему я должен тебя бояться? Что ты можешь мне сделать? Донести на меня? Да нету у тебя никаких доказательств! Поломать мне мою игру? Поздно, Алик!
   - Плохо ты, оказывается, меня знаешь! - хвастливо угрозил Олег.
   - Может быть, может быть. Зато я очень хорошо знаю алкоголиков. Вскорости ты уйдешь в отключку, а утром, я полагаю, единственная мысль, которая будет тебя беспокоить - где бы найти опохмелку. Я ее тебе предоставлю, ты опохмелишься, еще раз опохмелишься, потом еще и еще. Так и пройдет для тебя день, в который я сорву хороший куш.
   Олег размахнулся, чтобы ударить по ненавистной роже, и рухнул на стол. Рухнул - и не поднялся. Поднялся Гоша, жалеючи, погладил Олега по волосам:
   - Мы пойдем, Альберт, а ты оставь у дверей Юру и тоже отдохни до утра. Пойдем, Зоя.
   Зоя встала и, некрасиво раскорячившись, ударила Олега ногой.
   - Пьяная скотина! - возвестила она с радостью.
   ...Она ударила голой пяткой по мокрому песку. Узкая ямка заполнилась водой. Вода в ямке была желтая, мутная; в ней вертелись песчинки.
   Затем маленькая, влажная и прохладная нога наступила на его горячую спину и медленно погладила вдоль позвоночника, и песчинки скрипели под ее ступней, и песчинки корябали его спину. Он перевернулся и посмотрел на нее. Ее купальник был холодный-холодный, и он вздрогнул.