Степанов Анатолий Яковлевич. Заботы пятьдесят третьего года

   - Вы окружены! Предлагаю немедленно сдаться!
   Избушка молчала. И будто бы не было никого в ней. В наступающей темноте Смирнов разглядывал хлипкое крылечко, черные бревна сруба, два маленьких высоких оконца.
   - Предлагаю в последний раз! Сдавайтесь! - снова выкрикнул Смирнов.
   Дверь избушки распахнулась, и на крылечко выскочил Стручок.
   - Не стреляйте! Не стреляйте! - моляще крикнул он. А они и не собирались стрелять.
   Выстрелил сзади Куркуль. Он выстрелил через оконце, когда Стручок уже бежал к Смирнову. Стручок упал, Смирнов, не скрываясь, рванулся к крыльцу.
   В дверях он кинул себя на пол и произвел вверх два выстрела из своего громкого парабеллума. В ответ раздался один, потише. Смирнов сделал себя идиотской мишенью, но была тишина, и была тьма, и не было выстрела Куркуля. Смирнов лежал на полу и ждал неизвестно чего. Прибежал Казарян, крикнул с крыльца:
   - Саня, ты живой?
   Смирновские глаза наконец привыкли к полумраку, и он смутно увидел контур человеческого тела, лежащего на полу.
   - Фонарь! - попросил Смирнов, не опуская парабеллума. Гусляев из-за спины Казаряна посветил сильным электрическим фонарем. В его луч попала распахнутая ладонь с лежащей на ней рукояткой "виблея". Смирнов встал, нашарил у двери выключатель и врубил свет.
   Куркуль распластался на чернобурках, из которых он сделал себе ложе. Разбросанная выстрелом в рот кровь из затылка темно-красными пятнами украшала серебристый мех. На полу стояли две бутылки водки - одна пустая, другая ополовиненная, и стакан.
   - Черт-те что, прямо какой-то Сальвадор Дали, - сказал Казарян и вдруг вспомнил: - Как там Стручок?
   - Наповал. Прямо в сердце, - тихо сообщил Гусляев.
   - Скот! Скот! - завопил Казарян и ударил труп ногой. Труп безжизненно содрогнулся.
   Сидевший под новеньким портретом Феликса Эдмундовича Дзержинского Сам удовлетворенно откинулся в кресле и веселым глазом посмотрел на Смирнова.
   - Что же не весел?
   - А собственно, чему радоваться?
   - Но и горевать нет причины.
   - Народу больно много постреляли, Иван Васильевич.
   - Так то уголовники, Саша.
   - А Стручок? Не надо было его до Куркуля доводить.
   - Надо, не надо! У тебя другого выхода не было. Не бери в голову и успокойся.
   - Я спокоен. Разрешите идти, товарищ комиссар?
   - Иди.
   Смирнов встал и направился к дверям. Он уже шагнул в предбанник, когда услышал за спиной:
   - Так и не узнал, кто труп Жбана перевернул?
   Смирнов сделал поворот кругом и, глядя в глаза начальству, спросил:
   - А вы хотите, чтобы я узнал?
   - Нет, - сказал Сам. - Нет.
   Смирнов вернулся в свой кабинет, где его ждали Ларионов и Казарян, устроился за столом и повторил слова Самого:
   - Вот и все.
   Ребята молча и сочувственно покивали. Потом Казарян спросил:
   - А ты знаешь, что мне Гена Иванюк звонил?
   - Зачем? - удивился Смирнов.
   - Сказать, что он на меня надеялся.
   Нежданно-негаданно их "Спартак" второй год подряд выходил в чемпионы. Сегодня элегантные и хитроумные Игорь Нетто и Николай Дементьев, Никита Симонян и Анатолий Ильин легко и непринужденно "раздевали" ленинградцев. От этого было хорошо: беспричинно радостно и до освобождающей пустоты бездумно.
   ...Мимо фигурных, с башенками, разными верандами с цветными стеклами дач, разбросанных меж деревьев Дворцовых аллей, они вышли к Красноармейской.
   - Проводишь? - спросил Смирнов.
   - Ага, - согласился Алик.
   В этом районе в основном болели за "Динамо". Поэтому толпы спартаковских болельщиков двинулись к метро, к трамваю, к троллейбусам, чтобы ехать на Пресню, в Сокольники, на вокзалы. А на Красноармейской было почти безлюдно.
   - Ты у матери был? - спросил Смирнов.
   - Вчера весь вечер.
   - Как там она?
   - Знаешь, почти нормально. Она, видимо, равно приучила себя к мысли, что отец умрет скоро, и поэтому сейчас спокойна, разумна, даже шутит иногда.
   - Ну а ты?
   - А что я? Вчера весь вечер старые отцовские фотографии разбирал. Занятная вещь: во время гражданской войны они все веселые беззаботные, франты ужасные - победители. И вдруг мир, и, вдруг, как ты говоришь, каждодневная маята. Меня один снимок поразил: сидят хозяева огромной губернии в ситцевых толстовках, в веревочных сандалиях на босу ногу, изможденные, усталые, несчастные. Ответственность нечеловеческая за разоренную страну. Такой вот и ты сейчас.
   - Я такой, Алик, не оттого, что ответственность свою ощущаю, а оттого, что хозяином себя не чувствую.
   - А пора бы.
   - Наверное. Но я человек приказа, таким война сделала. Приказали сверху - исполнил. И сам приказал. Тем, что внизу.
   Дошли до Инвалидной, и здесь Смирнов решился. Он тихо спросил:
   - Алик, где твой пистолет, который ты в сорок пятом у демобилизованного выменял?
   - Как где? Ты же мне сказал, чтобы я выбросил его, я и выбросил, рассматривая свои хорошие башмаки, искренне ответил Алик. Они уже остановились.
   - Куда ты его выбросил?
   - В сортир, как ты и приказал.
   - Не ври мне, Алик. Я нашел твой "штейер" и по дурацкому латунному шурупу узнал. Такие вот пироги.
   - Я очень боялся, что это так, и очень наделся, что это не так, Саня.
   - Давно догадался?
   - В день отцовских похорон. Не догадался - почувствовал. Но не верил. Не верил!
   - Не хотел верить. Ты пойдешь со мной?
   - Да.
   В натуре хорошенькая девица не морщила нос, не сбрасывала казакин. Она открыла им дверь и затравленно смотрела на Смирнова.
   - Давно приехала? - не здороваясь, спросил он.
   - Позавчера, - хрипло ответила та.
   - Я же тебя просил, Валя.
   - Я не смогла, Александр Иванович.
   - Здравствуй, - укоризненно поздоровался Алик.
   - Здравствуй, - мрачно ответила она.
   В прихожей появился Виллен. Стоял, упершись правой рукой в дверной косяк, и непонятно улыбался. Поулыбался и известил Смирнова:
   - А я тебя второй день жду, Саня. Только вот на кой ляд ты Альку приволок?
   Не отвечая на вопрос, Смирнов предложил:
   - Давай, Виллен, отпустим Валю погулять, а?
   - Давай отпустим, - охотно согласился Виллен. - Гуляй, Лера.
   Сестра выскочила из дома, на прощанье яростно хлопнув дверью. Избушка слегка сотряслась. Виллен широким гостеприимным взмахом руки пригласил визитеров в комнату, которая на этот раз была сравнительно прибрана какой-никакой, но женской рукой. Уселись.
   - Как ты ей в глаза смотришь? - поинтересовался Смирнов.
   - Прямо, - отрубил Виллен.
   Помолчали. Алик встал из-за стола, походил по комнате, остановился у портрета с траурной лентой, не выдержал, спросил:
   - Зачем ты все это сделал, Виля?
   - Что именно?
   - Зачем ты навел их на меховой склад? - начал задавать вопросы Смирнов. - Зачем ты их посадил?
   - Навел, чтобы посадить, - спокойно пояснил Виллен.
   - А лбами зачем их сталкивал, зачем стрелять друг друга заставил?
   - Потому что их через восемь месяцев выпустили. А они не должны жить на свободе.
   - За что ты их так ненавидишь? - Алик, сочувствуя, смотрел на Виллена.
   - Я их ненавижу? - удивился тот. - Можно ли ненавидеть блевотину, дерьмо, помойку? Я просто хочу, чтобы их не было.
   - Как красиво-то, Виля! - восхитился Смирнов. - А главное - вранье. Все это из-за Валерии, Алик. Аристократу Приорову сильно не нравилось, что сестра с приблатненными компанию водит. Сначала с Ленькой Жбаном дружила, а потом в Цыгана влюбилась по-настоящему. Так, Виллен?
   - Не влюбилась, а путалась.
   - Это ты о сестре? - спросил Алик.
   - О сестре, о сестре, - подтвердил Виллен. - Глупенькую соплячку эту подонки разок-другой в кабак сводили, она про роскошную жизнь сразу все и поняла.
   - Она Цыгана любила, - напомнил Смирнов.
   - Да брось ты! Любила! Кого? Падаль эту?! Тварь эту, которая мне, понимаешь - мне! - рассказывала, как они в лагерях политических давили! Пятьдесят восьмая - значит, фашисты! Давили их! А охрана на это с удовольствием закрывала глаза!
   - Я тебя посажу, Виля, к этим самым блатарям посажу, - пообещал Смирнов.
   Виллен успокоился, посмотрел на него, презрительно фыркнул:
   - Не посадишь. Руки коротки. Да и за что, собственно, ты можешь меня посадить?
   - За многое. И на порядочный срок.
   - Излагай, что имеешь, - предложил Виллен и откинулся на стуле: слушать приготовился.
   - Твоя любовница, Елена Петровна Муранова, работает на той самой меховой фабрике. Сечешь?
   - Ну, и что это доказывает?
   - Пока ничего. Но я Елену Петровну потрясу, как умею, и кое-что докажу. Зрячую наводку докажу.
   - Не докажешь. Дальше.
   - А дальше - твоя доля в меховом деле.
   - Нет моей доли, все Колхознику отдано было.
   - Чтобы тот как можно быстрее засветился. Пили, что ли, вместе и ты его на опохмелку денег добывать отправил на рынок?
   - Не докажешь, - повторил свое Виллен.
   - Жбана под пулю подставил. Мне Валерия призналась. Ты ей говорил, будто от меня слышал, что Жбан всех на следствии заложил, и поэтому, мол, самый малый срок ему в суде отмотали. Девчонка тут же, естественно, все Цыгану доложила. Как ты посмел сестру свою в это кровавое болото затянуть?
   - Я не собираюсь слушать твои нравоучения.
   - Как ты устроил, чтобы Жбан пошел через Тимирязевский лес?
   - Догадайся.
   - Догадаюсь. И докажу подстрекательство к убийству.
   - Не докажешь.
   Смирнов вдруг успокоился, расслабился и, уподобясь Виллену, откинулся на стуле.
   - Ты хуже их, Виллен. Они хоть по своему кодексу чести действовали. А ты с ними в дружбу играл, в наперсниках и мудрых советчиках у них ходил. И потом - нож в спину. Ты хуже их всех.
   - Ты, Саня, судя по всему, когда клопов моришь, руководствуешься какими-то этическими нормами? Я ими не руководствуюсь.
   - А чем ты руководствуешься? - устало поинтересовался Алик и сел на диван. Виллен вместе со стулом развернулся к нему и объяснил:
   - Руководствуюсь я, Алик, одним. Всякое зло должно быть наказано. И по возможности уничтожено.
   - Зло, а не люди, - возразил Алик.
   - Люди, творящие зло, - не люди.
   - Тогда и ты не человек, - решил Смирнов. - И я должен тебя уничтожить.
   - Не сможешь, Саня. - Виллен был спокоен, рассудителен, несуетлив. Хорошо подготовился к разговору. - Не дам я тебе такой возможности.
   - Ты их навел на Столба, ты им разъяснил, что он сделал отначку. Ты, вручив Цыгану пистолет, спровоцировал перестрелку, в которой Цыган был убит.
   - Тебе ли, профессионалу, не знать, что все это недоказуемо! Украл у меня пистолет Цыган, украл, и все дела. Единственное, что ты можешь мне пришить, - незаконное хранение огнестрельного оружия. Да и то не мне одному. Пистолет-то наш общий с Алькой был.
   - Угрожаешь, Робин Гуд вонючий?! - опасно полюбопытствовал Смирнов.
   - Не угрожаю, нет. - Виллен же был доброжелателен. - Знакомлю вас с истинным положением дел. Да, кстати, Куркуля вы уже взяли?
   - Он застрелился, - сказал Смирнов. - И пацана хорошего, Стручка, застрелил.
   - Очень мило, - резюмировал Виллен.
   Алик поднялся с дивана и попросил его:
   - Встань.
   - Пожалуйста, - весело согласился Виллен. Он знал, что сейчас Алик ударит, но не боялся этого.
   Алик ударил его в челюсть. Виллен осел на пол. Прилег.
   - Зря руки мараешь, - огорчился за Алика Смирнов и стал глядеть, как будет очухиваться Виллен.
   Виллен открыл глаза, перевернулся на живот, встал на четвереньки. Цепляясь за столешницу, поднялся. Поморгал глазами, подвигал челюстью, проверяя сохранность. Как ни в чем не бывало спросил у Смирнова:
   - Ты-то что ж хорошего пацана не выручил?
   - Не сумел, - признался Смирнов и, хлопнув ладонью о стол, добавил: По недомыслию.
   - Не огорчайся, - утешил его Виллен. - Не было хорошего пацана. Был маленький подлый вор.
   - Тебе все люди отвратительны, да? - вдруг понял Алик.
   - Не все. Но большинство, - подтвердил Виллен.
   - И мы - в большинстве? - Алик хотел знать все до конца.
   - Пока что в меньшинстве, - ответил Виллен, хихикнул и скривился: мелкое трясение челюсти, необходимое для смеха, вызывало острую боль. Подождал, пока боль уймется, и продолжил: - Поэтому и не хотел, чтобы вы докопались до всего до этого. Знал бы, что ты, Саня, Леркино письмо у Цыгана найдешь, хрена с два бы я вам фотографию с ее надписью показал...
   - Знал бы, что я в старое дело нос суну, ты бы Елену с меховой фабрики уволил, - продолжил за него Смирнов. - Знал бы, что мы пистолет найдем, шурупчик бы заменил. Знал бы, что эксперты все до точности определят, труп ногой не переворачивал бы... Ты что, садист, Виллен?
   - Нет. Просто проверить себя хотел - ужаснусь ли.
   - И не ужаснулся, - докончил за него Алик.
   - И не ужаснулся, - согласился Виллен.
   - Пошли, Алик. - Смирнов поднялся. - Существуй, Виллен.
   Совсем стемнело. Они вышли из калитки и увидели Валерию. Ее белое платье светилось в ночи. Она сидела на лавке у штакетника.
   - До свидания, Валя, - попрощался Алик. Смирнов промолчал.
   ...Вышли на Красноармейскую и свернули на Малокоптевский. У дворовых ворот остановились, а во дворе опять танцы. Они стояли, смотрели, слушали.
   - Как она теперь жить будет? - спросил Алик.
   - Кто? - не понял Смирнов.
   - Валерия, - пояснил Алик.
   - Ри, - вспомнил Смирнов.