– До крови оцарапал, гад. – Нина заковыляла к березовым бревнам, брошенным возле выжженного в траве кострища. – Откуда тут еще и дохлая корова?
Катя плавным жестом указала на кострище:
– И был заклан тучный телец, и жертва сия… Нина, а кто-то из ваших дачников скотинкой балуется, а?
– Раньше лесник местный держал корову, коз. Мы у него молоко покупали.
Катя, присев в траву, всмотрелась в череп.
– Стильная вещь. Некоторые сейчас такие вот костяшки сушат, потом лаком покрывают и держат дома в качестве природной скульптуры. Прочих останков не обнаружено, одна головенка тут бычья. Интересно, кто же, дружок, сюда тебя принес? – Она ласково погладила костяшку по лбу. – Нин, а давай возьмем с собой домой? Будешь, когда помиритесь, Борьку по ночам пугать.
– Найди мне подорожник. – Нина старательно «слюнила» багровую ссадину на щиколотке. – Столбняк тут еще подцепишь с этой мертвечиной!
Строя догадки, как коровий череп мог попасть на вершину горы, приятельницы разложили на березовых бревнах припасы. Но есть отчего-то не хотелось. Солнце припекало все сильнее, надо было спускаться. Спуск оказался труднее, чем подъем. Катины сандалии так и скользили по глине, путались в траве. Тропа местами пересекала густой малинник. Увы, ни единой ягодки попробовать так и не довелось: кусты были кем-то помяты, а местами и варварски поломаны. «Все обобрали, обжоры, – нелестно поминала Катя местных дачников. – Буренку смолотили на шашлыки, малину, орехи – тоже не видно! И грибов, наверное, после таких хищников в лесу днем с огнем…»
Здоровенная, как гренадер, крапивища ожгла Кате предплечье. Стараясь не делать лишних движений, почти не дышать, вообще как-нибудь уменьшиться в размерах, Катя начала «скатываться колобком» по тропе, заросшей этой кусачей дрянью. Спуск тут был очень крут. Внизу было здание церкви, дорога, ведущая к поселку. Прямо же у самого подножия холма валялся битый старый кирпич: остатки церковной ограды, примыкавшие с этой стороны к тропе.
Катя решила быстро спуститься и, пока Нина плетется следом, сделать несколько снимков. Гора нависала над ними зеленым куполом. И уж если фотографироваться на ее фоне, лучшей экспозиции и не придумаешь.
Катя что есть духу припустила вниз. Вот и ограда – оставшийся фрагмент ржавой решетки, обвитой жидким вьюнком, что-то пестренькое в траве и…
Катя, вскинувшая уже было фотоаппарат, вдруг замерла. Круто обернулась. Пестренькое в траве… Она увидела то, от чего сердце ее сразу упало куда-то вниз, вниз…
Бледная, тощая, исцарапанная рука, судорожно впившаяся в каменный обломок церковной ограды. «Пестренькой» на фоне выжженной солнцем травы была ткань ситцевого сарафана.
Катя попятилась. Сзади раздался сдавленный Нинин крик. Перед ними ничком в траве лежала Валерия Сорокина. Над ней уже гудел целый рой мух.
НА ТЕЛЕ ЖЕНЩИНЫ НЕ ОБНАРУЖИЛОСЬ НИКАКИХ ВИДИМЫХ ТЕЛЕСНЫХ ПОВРЕЖДЕНИЙ. Колосов прибыл в Май-Гору первым, опередив и патологоанатома, и представителя прокуратуры. Первый находился в тот день на научном семинаре в Москве в Военно-медицинском госпитале. Возвращения его ждали лишь к вечеру. А дежурного следователя прокуратуры в дачный поселок пока вызывать медлили: именно начальнику отдела убийств и предстояло решить, нужен ли тут следователь. Пока еще точно не было известно, с чем они столкнулись на этот раз: с криминальным происшествием либо же со скоропостижной смертью.
То, что на месте ЭТОГО ПРОИСШЕСТВИЯ так внезапно объявилась Катя и что не кто иной, как именно она и ее приятельница на этот раз являются одними из главных свидетелей, обнаружившими первыми бездыханный труп, особого удивления у Колосова не вызвало. Некогда было разыгрывать изумление, да и ни к чему… В свои тридцать четыре с небольшим, успев повидать в жизни много такого, чего иным, к их счастью и душевному спокойствию, видеть не доводилось, Колосов научился относиться ко многим жизненным совпадениям и поразительным случайностям внешне совершенно невозмутимо. В принципе ничего особенного не было в том, что Катя решила провести свой отпуск на даче у закадычной подруги. Она сама быстро и сбивчиво поведала ему об этом, то и дело тревожно оглядываясь на оцепленное патрульными место происшествия, куда милиция до начала осмотра не допускала посторонних.
Весть о случившемся облетела Май-Гору в мгновение ока. И любопытных, несмотря на кажущуюся тишину и безлюдье поселка, собралось немало.
Труп женщины, опознанной соседями как Валерия Сорокина, местная дачница, начальник отдела убийств осматривал вместе с дежурными сотрудниками Старо-Павловского отдела: участковым и криминалистом; всего несколько суток назад они так же осматривали и труп самоубийцы в парке.
Не откладывая дела в долгий ящик, участковый занялся опросом населения. У умершей имелся родной брат, участковый знал его. Кто-то из дачников сразу же побежал за братом на участок.
Колосов же отложил на потом все разговоры с соседями Сорокиных, с братом погибшей, все объяснения с Катей. Сначала следовало прояснить картину: с чем же они столкнулись на этот раз. Что случилось с Валерией Сорокиной, умершей столь внезапно и в таком вроде бы неподходящем месте, как пустырь возле церковной ограды?
Краткая информация поступила быстро: погибшая проживала вместе с братом на собственной даче, доставшейся по наследству от родственников. Адрес: Лесная улица, дачный участок под номером двенадцать. «Это в аккурат на другом конце поселка отсюда, – сообщил участковый и тут же добавил, понизив голос: – С головой у нее не все в порядке было – факт. Про это многие тут у нас знали. Бог, как говорится, прибрал девчонку. Сами же видите, Никита Михайлович, – ни ран, ни повреждений. Крови тоже нет. Ну, значит, какие ваши указания будут? Звонить в прокуратуру и следователя вызывать? Или я сам протоколом как скоропостижную оформлю?»
Участковый для себя уже все решил. Раз нет видимых признаков насильственного посягательства – чего ж огород городить? Однако Колосов с выводами не спешил. Вместе с криминалистом они приступили к осмотру трупа.
Сорокина лежала ничком в полутора метрах от полуразвалившейся кирпичной стены с ржавой решеткой. Складывалось впечатление, что она словно бы споткнулась, упала, пыталась приподняться, цепляясь за кирпичи, а затем рухнула в траву. До окончательного решения по делу труп как-либо перемещать или переворачивать на спину было нельзя. Поэтому Колосову пришлось действовать очень осторожно, чуть ли не по-пластунски ползая вокруг. Лицо, шея, грудной отдел, спина, бедра, ноги, живот погибшей действительно повреждений не имели. На руках были незначительные ссадины. По всем признакам Сорокина умерла ночью – однако точное время ее гибели могла определить лишь экспертиза.
Все обстоятельства вроде бы указывали на скоропостижную смерть, но начальника отдела убийств поразило лицо женщины, когда, нагнувшись, он заглянул в него. Его искажала дикая гримаса боли и ужаса. Последние мгновения жизни этой несчастной явно были страшными. И потом…
«На самом теле повреждений не видно. Но на траве рядом, на тропинке в двенадцати шагах от тела – мы измеряли, – там следы рвоты. Нина сразу же обратила на них мое внимание. Она врач, она мне сказала, что это может быть… Никита, ты сам поговори с ней обязательно», – это были Катины слова. Она выпалила эту фразу, едва лишь Колосов, выйдя из машины, успел с ней поздороваться.
Обильные следы рвотных извержений на месте обнаружения трупа и на тропе, ведущей от речки к церкви, действительно имелись. Какие-то подозрительные пятна пачкали и подол сарафана Сорокиной. Колосов начал метр за метром осматривать всю прилегающую местность. На тропе, что вилась по берегу реки, на влажной земле в одном месте ясно отпечатались следы. Колосов попросил криминалиста их сфотографировать: вдавленные отпечатки женских босоножек 36 – 37-го размера, имевших особую примету – косую трещину на левом каблуке.
Он вернулся к трупу. На Сорокиной и были босоножки – старые, некогда модные. Хорошей коричневой кожи, но сильно поношенные. Левый толстый каблук действительно треснул. И в этой трещине что-то застряло. Колосов колупнул это «что-то». Щепка, измазанная землей. Свежий скол. Такими щепками-лучинками обычно раскочегаривают шашлычницы. Он огляделся кругом – трава, битый кирпич, прочий мусор, влажная земля. И никаких щепок.
– Что об этих следах скажешь? – спросил он криминалиста. – Ну что? Ее собственные, по всей видимости. Иных тут больше не зафиксировано. Она бежала…
– Бежала, говоришь? – Колосов потрогал след: да, похоже, так и есть. Очень глубокий, вдавленный, контур его нечеткий. Женщина пробежала по тропе вдоль реки, свернула к церкви, и тут с ней что-то случилось, что заставило ее буквально вывернуться наизнанку, а затем испустить дух.
– Никита, – кто-то робко тронул его за плечо.
Катя. Бог ты мой, снова она! А с ней рядом ее дачная приятельница – какой-то черноволосый, черноглазый гаврош в положении. Колосов раздраженно хмыкнул: только беременных женщин тут еще не хватало!
– Ступайте домой. – Он неловко, стараясь соблюсти вежливый ритуал знакомства, кивнул Катиной приятельнице, которая вроде и хотела ему что-то сказать и не решалась. – Я тут все закончу и подойду. Поговорим. У вас дача какой номер?
Спрашивать Никиту о причинах, заставивших его срочно бросить вдруг все дела и лично выехать на это происшествие в Май-Гору, Катя не решилась. Колосов махнул рукой: потом, мол, после. И в следующую минуту уже беседовал с участковым.
– Вызывайте следователя прокуратуры, – донеслось до Кати. – Кто дежурит у них сегодня по району? Кто? Семенова? Женщина? Не пойдет. Попросите, чтобы выехал Караулов. Да, да, этот молодой. Ничего, молодым везде у нас дорога. Шучу. Передайте мою личную ему просьбу, пусть меняется суточными с дамой и выезжает. Он мне тут нужен.
Участковый, получив такой категорический приказ, лишь плечами пожал: это же надо, какую бодягу начальство из главка здесь затевает! Делать, что ли, этому управленческому нечего? Ну, померла местная дурочка, царствие ей небесное, – пиши протокол, вызывай труповозку, вези в морг, хорони. Чего канитель-то какую-то непонятную заводить? Отрядив на поиски Сорокина уже не соседей-доброхотов, а патрульного милиционера, участковый с явным неодобрением следил за действиями «начальства из главка».
Через час с небольшим на место прибыл прокурорский следователь Караулов. На взгляд участкового, сущий несмышленый мальчишка. Однако «начальство из главка» встретило его вполне дружелюбно. Осмотр места они продолжали уже втроем, о чем-то тихо совещаясь. Затем Колосов по рации связался с дежурной частью Старо-Павловского отдела, срочно требовал патологоанатома. Того, как было уже сказано выше, не нашли – он уехал на семинар в Москву. Тогда было решено везти тело Сорокиной в морг. Участковый слышал обрывки телефонного разговора, который вел по мобильному начальник отдела убийств с начальником местного ОВД: «Экспертиза, я думаю, выявит… Желательно провести незамедлительно… Будем ждать результата. Да, весьма и весьма необычный случай… Есть признаки, указывающие на…»
Раздался визг тормозов резко остановившейся машины – вишневых «Жигулей»-«девятки». Участковый махнул патрульному, дежурившему на шоссе: гони всех к черту, только любопытных автомобилистов тут не хватало! Но в следующую минуту он узнал в стремительно выскочившем из машины парне брата Сорокиной, Константина.
– Лейтенант, что случилось? – крикнул тот. – Мне соседи передали, что-то с Лерой? Что? Где она? Ей плохо? Да что с ней?!
Что до начальника отдела убийств, то он вообще бы предпочел не встречаться с братом погибшей до того, как ознакомится с результатами медицинского заключения с ответом на тот вопрос, который был для него сейчас самым важным: по какой причине умерла Валерия Сорокина? У Колосова после осмотра места имелись, как ему казалось, веские причины не торопиться с допросами. Однако избежать объяснения с потерпевшим, а именно в такой роли теперь и выступал брат погибшей, ему все же в тот день не удалось.
Колосов обосновался в местном опорном пункте. Это была ветхая сторожка, прилепившаяся боком к дачной продуктовой лавке.
В комнатушке имелись два письменных стола, стоявшие почти впритык, три клеенчатых стула, ободранный сейф да зарешеченное оконце. Имелся, к счастью, здесь и телефон: будка у входа, на удивление вполне исправная. Колосов дозванивался в экспертно-криминалистическое управление на Варшавском шоссе – следователь Караулов просил «пробить побыстрее» исполнение его постановления о судебно-химической экспертизе, которую надо было, как они считали, провести немедленно после вскрытия тела Сорокиной. Для такой спешки имелись причины.
И тут в опорный пункт не вошел, а буквально ворвался Константин Сорокин.
– Что произошло? Что с моей сестрой? Почему мне никто ничего не хочет объяснить? – крикнул он гневно прямо с порога. – Все, кого ни спрошу, отсылают к вам! По какому праву вы всем тут распоряжаетесь? Кто вы, собственно, такой?
Следом за Сорокиным в комнату заглянул крепкого сложения мужчина лет тридцати с небольшим, в синей толстовке и джинсах.
– Костя, успокойся. Извините его. – Он попытался утихомирить Сорокина, который, казалось, в ярости вот-вот грохнет кулаком по столу.
– Меня даже не подпустили к телу сестры!
– Шел осмотр места происшествия. Порядок есть порядок, поймите нас правильно. – Колосов, поднявшись, говорил тихо и вежливо. В голосе его слышалось вроде бы искреннее сочувствие. – Я Колосов Никита Михайлович, сотрудник Управления внутренних дел, майор милиции. (Он намеренно пока не называл своей должности.) В мое дежурство произошло несчастье с вашей сестрой, так что… Словом, я готов ответить на все ваши вопросы. Но и мне тоже разрешите задать… Да что же вы стоите? Садитесь, пожалуйста.
Речь его подействовала на Сорокина. Он сел на ближайший ветхий стул. Его спутник (Колосов, пока говорил, чувствовал на себе его одобрительный взгляд: так и надо держать себя с этим психом, сейчас, сейчас он утихомирится!) смущенно улыбнулся и повернулся к двери.
– Ну вот, все нормально. По-тихому-то оно лучше, чем криком. Ты, Костя, только не ори, ради бога, а то тебя прямо на улице слышно. А майор вон при исполнении. Ну, я вам не нужен? Тогда я пошел, у меня вон машина открыта… Да, извините, не представился. Александр Кузнецов я.
– Это друг мой, – буркнул Сорокин. – Сашка, передай нашим: я здесь долго не задержусь. С похоронами ведь надо что-то решать… Черт! По субботам похоронные агенты выходные, не знаешь?
Колосов поймал взгляд Кузнецова. Они поняли друг друга, и это Колосову понравилось.
– Договоримся, не волнуйся. Все сделаем. – Кузнецов мягко потрепал приятеля по плечу. – И держи себя в руках. Я могу идти, Никита Михайлович?
Колосов кивнул. «Тебя, собственно, сюда никто и не приглашал», – подумал он. Однако невольно вздохнул: общаться с этим парнем все же куда как легче, чем с таким горлопаном и неврастеником, как этот брат потерпевшей.
– Что с Лерой? – спросил Сорокин, когда за его приятелем захлопнулась дверь.
– Ваша сестра мертва.
– Но… что случилось? Почему? Кто ее нашел там? Почему она вообще там оказалась? Мне сказали – у церкви… Это же черт знает где от нашего дома… Ночью… Что врач сказал?
– Ваша сестра, насколько я понял, была серьезно больна? – вопросом ответила Колосов на его град вопросов.
– Это не та болезнь, от которой умирают. По сто лет живут с таким диагнозом! – Сорокин снова начинал злиться. И это было странно. Конечно, такая раздражительность могла оказаться весьма причудливой реакцией на трагическое известие, однако…
– Она ведь и в больнице лечилась, наверное? Какой диагноз ей поставили?
– Да не прикидывайтесь вы! Наивным-то только не прикидывайтесь и меня за дурака круглого тут не держите! – снова взорвался Сорокин. – Что я, не знаю, что ли, что вам наплели про нее уже? Все в поселке это знали. Полоумной Лерку и в глаза, и за глаза называли!
– Я не живу в вашем поселке. И слухи не собираю, – отрезал Колосов и тут же добавил мягче: – Да, участковый мне сообщил, что ваша сестра – психически больная вроде бы. Мы столкнулись со случаем скоропостижной смерти. Одно бы дело, старик какой древний умер, старуха на печке, а то женщина молодая, в расцвете лет, так сказать. Что же удивительного в том, что я и осматривавший тело вашей сестры эксперт хотели бы узнать точный диагноз недуга, которым она страдала?
– Libido insatiata.
– Что это такое?
– В словарь загляните медицинских терминов. – Лицо Сорокина перекосила гримаса.
Колосов помолчал секунду. Так, ладно. Тут пути для нас пока закрыты. Пойдем иной дорожкой. Но он не мог отделаться от настойчивой мысли – беседа с Сорокиным преждевременна. Сначала надо ознакомиться с выводами эксперта, чтобы их с Карауловым подозрения, возникшие при осмотре, либо рассеялись, либо подтвердились.
– Как ваша сестра в последнее время себя чувствовала – хуже, лучше? – спросил он спокойно.
– Утром вроде ничего, сносно, а вечером… – Сорокин махнул рукой. – Меня соседи в гости пригласили, точнее, нас, я ее старался одну дома не оставлять. Вон к тетке Саши Кузнецова пошли. Ну, друзья там из Москвы приехали, посидели, как водится, чайку попили. А с Леркой вдруг – бабах – припадок! Я чуть со стыда там не сгорел!
Последняя фраза резанула слух Колосова. Впоследствии, после беседы с Катей, он узнал, что «брат Леры» излагал ему ход событий того вечера не точно. Однако пока пришлось удовольствоваться этим.
– Вы вызвали врача? – спросил он.
– Нет. Ей полегчало. А потом… Да пока «Скорая» доберется к нам, три раза сдохнуть успеешь! Да и «Скорая»-то ей не была нужна, это же ее обычное состояние, а не инсульт, не сердечный приступ.
Колосов не стал спрашивать: «А какой же это был приступ?» Спросил другое:
– И что же случилось потом, когда вашей сестре стало лучше?
– Да ничего. Мы с Александрой и Юлией Павловной отвели ее домой. Это соседки наши, – пояснил Сорокин торопливо. – У них мы и были. Александра Модестовна Чебукиани, муж ее покойный был художник известный, может, слышали?
– А второй вашей знакомой как фамилия?
– Хованская. Она у Александры Модестовны гостит с племянником…
– С этим вашим приятелем Кузнецовым?
– Нет, Сашка родственник Чебукиани, а у Юлии мальчишка. Впрочем, спросите у нее сами, если вам надо!
– Вы отвели сестру домой и?..
– И ничего. Соседи домой ушли. Я посидел немного на террасе, дождался, когда Лерка заснет. Я ее чуть не силой спать уложил, когда она в таком состоянии – у нее сильнейшая бессонница. Потом и сам спать пошел.
– Вы какое-нибудь лекарство сестре давали? Успокоительное, снотворное? Вообще она принимала какие-нибудь лекарства?
– Тиоридазин. Не регулярно. Когда я заставлял с барабанным боем.
– Вчера она его принимала?
– Нет. Она упрямая как ослица. Как упрется, то…
– Когда вы обнаружили, что сестры нет дома?
– Я до десяти проспал. Меня Юлия Павловна разбудила. Ей соседи сообщили, что с Лерой несчастье. Она сразу ко мне, а я…
– Вы так крепко спали, что не услышали, как она ушла из дома?
– Да. Я крепко сплю.
– А сестра ваша и прежде уходила?
– Я за ней старался смотреть, следить. Меня врач ее насчет этого особо предупреждал. Порой она, правда, из-под контроля выходила. Ну и тогда случалось.
– Что?
– В Москве несколько раз из дома пропадала. И в детстве были такие случаи. Один раз даже с милици-ей ее искал. Ваш коллега, вертухай один, мне, кстати, заявил, – Сорокин усмехнулся недобро: – «Что же вы от нас хотите, она же у вас форменная шизофреничка».
– И давно вы таким вот трогательным образом заботитесь о сестре? – Колосов задал вопрос так, что это его змеиное «заботитесь» прозвучало как можно двусмысленнее.
– Как мама умерла. Точнее, как мы одни остались.
– Лера лежала в клинике?
– Каждый год почти. Иногда месяц, иногда два. Когда ремиссия наступала, ее выписывали. Кого сейчас в психушке-то дольше держат? Подлечат кое-как и – пинок под зад.
– Вы очень любили сестру? – спросил Колосов. Душеспасительную беседу с этим парнем пора было кончать. «Ничего, братец, когда будет результат судебно-медицинской экспертизы, наше с тобой общение возобновится. Дай срок», – думал он почти враждебно.
– А почему вы спрашиваете таким тоном? Вы что, вините меня в ее смерти? Что я недоглядел, не оказал вовремя помощи? Да я и так все эти годы как… как сторож за ней… как каторжник на цепи… Кто-нибудь вообще подумал, что я пережил с ней, с такой вот?!
– Извините, Константин, извините бога ради. Я не хотел вас обидеть. Никто вас ни в чем не винит, что вы… Все мы понимаем, как вам пришлось нелегко… – Колосов был снова само сочувствие. – Как только будет произведено вскрытие и мы ознакомимся с его результатом, вы сможете забрать тело из морга. И… примите, пожалуйста, мои самые искренние соболезнования.
Сорокин встал. Колосову показалось, что он сильно побледнел.
– Вскрытие? Зачем?
– Уж такой порядок. – Колосов развел руками. – Закон есть закон. Как смогу в случае необходимости с вами связаться?
– Я живу здесь, на даче. Московский телефон запишите, но вы вряд ли по нему меня застанете.
– Тогда рабочий?
– Я временно не работаю, – сухо отрезал Сорокин.
Колосов видел в окно, как он, покинув сторожку, сел в вишневую «девятку», подрулившую к самым окнам. За рулем ее сидел Кузнецов. А на заднем сиденье еще один пассажир. Но из окна было невозможно рассмотреть его. Когда за «дальнейшими инструкциями» в опорный пункт заглянул участковый, Колосов спросил его: знает ли он сидящего в машине? Участковый ответил, что видел обоих. «Но тот, что вас интересует, – явно не местный, не дачник, но в гости часто к кому-то наезжает, вроде бы на дачу художника Чебукиани, вдова его там сейчас обретается с подругой. Лицо-то мужика вроде знакомое, а вот где видел, не припомню. У вдовы-то той вообще разного народа много бывает. И когда муж жив был, и сейчас… А кто это – не знаю, врать не буду. Мимо машины шел – видел, он вроде там пьяный у них. Этот, что за рулем-то, вокруг него, как голубь сизый, вьется».
К трем часам дня Колосов вернулся в Старо-Павловский отдел. Известие об обнаружении трупа женщины в поселке Май-Гора было воспринято там без какого-либо ажиотажа. Начальник ОВД вообще делал вид, что не понимает, чем занимается представитель главка на месте «самой обычной скоропостижной смерти». Для чего столь активно «гонит волну», вытаскивая в район и следователя прокуратуры, и «булгача» (именно это причудливое выражение было раздраженно употреблено) – патологоанатома, у которого и так «материала для исследования» – то есть трупов – выше крыши.
Колосову пришлось преодолеть и непонимание, и безразличие, и – что греха таить – ослиное упрямство. Но вот мало-помалу к делу стали подключаться и в Старо-Павловском ОВД. Ритм работы набирал обороты. Патологоанатом, наконец-то вернувшийся в город со столичного семинара, по настоятельной просьбе следователя прокуратуры вечером этого же дня приступил к вскрытию тела Сорокиной. Часть исследуемых материалов тут же была отправлена Колосовым вместе с нарочным в ЭКУ на судебно-химическое исследование.
В итоге в главк Колосов приехал из Старо-Павловска только в девятом часу вечера. А потом у себя в кабинете почти до начала одиннадцатого еще ждал известий о предварительных результатах экспертизы.
В ЭКУ на Варшавском шоссе работала целая группа дежурных экспертов-химиков. И они должны были либо подтвердить, либо опровергнуть то, что…
Телефонный звонок прогнал сонную ночную тишину кабинета, освещенного лишь настольной лампой. Звонила эксперт-криминалист:
– Этилмеркурхлорид, Никита Михайлович. В образцах, представленных нам на исследование (а как знал Колосов, это были части внутренних органов потерпевшей), нами обнаружены следы именно этого вещества. Это препарат, производимый на основе сулемы. Сильнейший промышленный яд. Вы меня слушаете? Сейчас уже можно сказать совершенно точно: причина смерти Валерии Сорокиной – отравление сулемой. Все признаки указывают именно на это.
Глава 8
ЯД
– Отдохнули… – У Нины, сидевшей на скамейке в тени липы, был вид пассажира поезда, опаздывающего на несколько суток. – Со мной всегда так. Вечно я в истории попадаю.
– Это я попадаю в истории. У меня профессия такая бедовая. – Катя сосредоточенно наблюдала за тем, как «мохнатый шмель – на душистый хмель». Роль хмеля из песни, правда, играл дурно пахнущий чахлый вьюнок, душивший молодые побеги пионового куста, росшего у крыльца.
– Бедная Лерка… Как мы все вчера на нее дружно окрысились. А ведь у больных так бывает – ужасная тоска вот здесь. – Нина прижала ладонь к груди. – Давит, давит, как камень. И полное одиночество, полная безысходность. Мир, в котором они живут, Катя, так ужасен! Населен чудовищами из кошмаров. Они слышат их голоса, они видят то, что их смертельно пугает. Им так хочется рассказать кому-то о своих страхах. Они ищут защиты. Наверное, Лера что-то уже предчувствовала. Прибежала ведь к нам так, словно за ней кто-то по пятам гнался. А мы ее… Это я, наверное, виновата. Надо было обязательно настоять, чтобы ей вызвали врача.
– Слушай, а по-твоему, отчего же она все-таки умерла? – Катя спросила это так, что Нина смерила ее внимательным взглядом.
– Тот парень из милиции, он что, твой знакомый? – спросила она.
– Никита Колосов. Мы работаем в одном управлении, но в разных отделах. Он – начальник отдела по раскрытию умышленных убийств.
Нина, по-мальчишески присвистнув, откинулась на спинку скамейки. Катя видела: подруге ее объяснять ничего больше не нужно. Нина поняла, что Катя имеет в виду.
– Мы с тобой первые обнаружили тело, хоть нас потом оттуда и вытурили взашей, но все же мы его первые и осмотрели. Ты мне, правда, трогать что-либо там запрещала, и это правильно… Судя по тому, в каком виде мы ее нашли, смерть наступила около пяти-шести часов до этого. – Нина нахмурилась. – Значит, умерла она где-то между половиной третьего и половиной четвертого утра. А если учесть, что первые признаки при некоторых острых токсикозах проявляются…
Катя насторожилась. Нина наконец-то облекла в слова то, на что лишь пыталась намекнуть на месте происшествия, обращая внимание Кати и на вид тела Сорокиной, и на следы рвоты на ее одежде и на земле.
– Твоим коллегам предстоит решить, с чем они столкнулись: с пищевым ли токсикозом или это что-то иное. – Нина снова искоса глянула на приятельницу. – В случае, если подтвердятся подозрения на токсикоз, они проведут гистологическое исследование. И если это так называемое резорбтивное вещество, то есть то, которое вызывает отравление организма после непосредственного всасывания, то… – Нина на секунду запнулась, – то, рассчитав период всасывания организмом этого вещества, они установят и примерное время отравления с точностью до нескольких минут, когда недоброкачественный продукт попал к ней в желудок.
– Недоброкачественный продукт? – Катя снова насторожилась. – А что же это может быть, по-твоему?
– Иногда тяжелые пищевые отравления дает рыба. Могли быть это и грибы, и какие-то растения, консервы, лекарства, наконец. Лера ведь была на этот счет человеком ненадежным. Не хочу сказать, что такие больные все что ни попадя тащат к себе в рот, как дети, но… Вот мы с тобой не будем рвать в лесу поганки и пробовать их на вкус. А такие, как Лера, с ущербной психикой, вполне на это способны. За ними нужен постоянный присмотр, иначе…
– Нин, а вот этот самый период всасывания… Он сколько может длиться?
– По-разному для разных веществ токсического действия.
– Ядов, что ли?
– Ну да, ядов. Смотря что это за вещество, какое именно количество его попало в организм. Признаки отравления могут появиться и через несколько минут, и через несколько часов. Возможно, Лера, придя к Александре Модестовне, уже чувствовала себя плохо. Общее ухудшение состояния и спровоцировало припадок. Потом могло наступить временное улучшение. А под утро снова начался повторный приступ. Хотя тут я могу ошибаться, я не специалист в этой области и точно не знаю, возможна ли при отравлениях такая картина с временной ремиссией.
– А как же Сорокина оказалась так далеко от дома? Среди ночи бежать через весь поселок к церкви… Нин, а тебе не кажется, что она бежала именно к церкви, только не успела туда добраться?
– Пытаешься обнаружить логику в ее поступках?
– Нет, я все понимаю… Но даже у психически больной должна быть какая-то причина, чтобы выскочить из постели и бежать в храм.
– Мы нашли ее возле ограды, она не входила на церковный двор. С таким же успехом она могла бежать мимо церкви к Май-горе.
– Но зачем?
– Двигательное возбуждение, сопровождаемое бредом и спровоцированное токсикозом. И вообще, мало ли что могло ей привидеться?
Катя кивнула: так-то оно, конечно, так.
– Ей и за столом ведь тоже что-то почудилось, – продолжала Нина. – Когда началась истерика, то первый признак припадка был – типичнейшая зрительная галлюцинация, сопровождаемая двигательно-речевым возбуждением. Понимаешь, она вроде бы к Смирнову обращалась, и тем не менее было заметно, что имела она в виду вроде бы и не его, а кого-то другого.