Стейга Миермилис. Последняя индульгенция

   – Стоять! – крикнул он. Щелкнул пистолет, досылая патрон.
   Шофер и не пытался бежать. Ошеломленный, он остановился и лишь смотрел на окруживших его широко раскрытыми от страха глазами. Соколовский подошел вплотную. С другой стороны к шоферу приблизился Стабиньш.
   – Имя? – спросил он.
   – Уступе. Антс Уступе, – вместо шофера ответил диспетчер.
   Соколовский сунул пистолет в карман.
   – Где мотаешься по ночам? Где был? – спросил диспетчер.
   Уступе открыл рот, но не издал ни звука.
   Стабиньш сел в кабину, завел машину в гараж и поставил на свободное место над ямой. Майор Ваболе с инструментами и лампой скрылся под машиной.
   – Быстро сюда! – через несколько секунд взволнованно позвал он. – И быстро давайте понятых!
   Под машину полезли диспетчер и сторожиха, пожилая женщина, подбежавшая, услышав голоса и увидев свет.
   Уступе все еще стоял, вытаращив глаза, опустив плечи, побледнев. Левой рукой он так стиснул ручку двери, что рука побелела.
   Соколовский, сунув руку в карман, остановился у него за спиной.
   Было тихо. Только под машиной шумно дышал майор, что-то соскребавший с переднего моста. Вскоре он вместе с двумя понятыми выбрался на поверхность, держа в руках четыре пробирки и две коробочки.
   – Загоните на эстакаду! – велел он. – И дайте свет посильнее.
   И, подойдя к Уступсу, коротко сказал:
   – Пошли!

XVII

   Недоверчиво глядя на следователя, Антс Уступс кусал губы.
   Розниекс выключил магнитофон и посмотрел на часы.
   – Вот уже битый час мы с вами не можем выяснить, где же вы находились ночью с двадцать четвертого на двадцать пятое число.
   – Дома! – пробормотал Уступе. – У меня малые дети, их нельзя оставлять одних.
   «Ну хоть говорить начал, и на том спасибо. Значит, есть надежда. Показания – любые, даже выдуманные с начала до конца, все же лучше молчания. Их можно анализировать, сравнивать, ставить под сомнение, опровергать. Анализируя ложные показания, порой можно прийти к истине. Надо только понять, почему подозреваемый выдвигает именно такую, а не другую версию, и что он за ней скрывает».
   – Это было легче легкого проверить, – сказал следователь. – Дома вас не было, дети уже неделю находятся у вашей тещи в Елгавском районе.
   Уступе съежился, как от удара плетью, опустил глаза и покраснел.
   «Низколобый тип, врет неумело и хаотично. Что дальше?»
   – Я… я был дома один, – выдавил Уступе, злясь на самого себя за то, что не может придумать ничего боле хитрого. – А раньше, правда, оставался с детьми, пока теща их не увезла…
   – И это неправда, – ответил Розниекс. – Вашу машину во дворе не видели с тех пор, как жена легла в больницу.
   Уступе поерзал на стуле.
   – Машина стоит не во дворе, а в гараже, – отбарабанил он. – Согласно инструкции! – И посмотрел на следователя в ожидании.
   Розниекс сидел спокойно, положив руки на стол ~ светловолосый, усталый, в хорошо сшитом кителе, гладко выбритый, без модных усов и бороды; его серые глаза пристально смотрели на Уступса, фиксируя каждое движение его лица.
   – По инструкции, безусловно, так оно и должно быть. Но в действительности вот уже больше месяца ваша машина почти каждую ночь в гараж не возвращается. Не было ее там и в ночь на двадцать пятое. Отметку в журнале о том, что машина вернулась вечером после работы, диспетчер Лейнерте сделала лишь наутро – после того, как вы ее об этом попросили.
   Уступе сидел, уставившись в одну точку на стене. – Итак, где вы были с машиной двадцать четвертого с десяти до двенадцати вечера? – раздельно проговорил Розниекс. Вновь заданный вопрос прозвучал более значительно.
   Уступе чувствовал, что ему трудно дышать. Он попытался улыбнуться, но улыбка получилась жалкой, вымученной.
   – Я живу далеко от гаража. И во дворе держать машину нельзя, соседи ругаются, что утром мешаю спать, когда завожу.
   – Где же была машина? – настаивал Розниекс. Уступс помедлил:
   – "На площади, у новых домов.
   Это прозвучало неубедительно, и Уступс безнадежно махнул рукой.
   – Кто же это запрещал вам держать машину во дворе? – покачал головой следователь. – Двор большой, и машину вы ставили за сараями, там она никому не мешала. Но ночью двадцать четвертого ее там не было.
   Уступе молчал.
   «Слишком примитивная защита, у него нет заранее заготовленного варианта, какой разрабатывают опытные Преступники прежде, чем пойти на преступление. Но на дурачка он тоже не похож».
   Розниекс снова включил магнитофон.
   – Начнем сначала, – сказал он. – Двадцать четвертого вы работали с утра до четырнадцати.
   – Да.
   – А потом?
   – Поехал к жене в больницу.
   – А оттуда – к детям, в Елгавский район?
   – Да.
   – А оттуда?
   Уступе дрожащими пальцами зажег сигарету, выпустил дым и зло процедил сквозь зубы:
   – Не скажу!
   – Вы вообще можете ничего не говорить. Закон дает обвиняемому такое право. – Голос Розниекса стал жестким: – Но учтите: кровь сбитой женщины, ее волосы и другие доказательства обнаружены на вашей машине. Отпечаток протектора на одежде пострадавшей тоже изобличает вас. Суду этого будет достаточно.
   – Обвиняемый? Я – обвиняемый?… Кровь на моей машине? – непослушными губами прошептал Уступе. – Никого я не сбивал! – крикнул он, вскочив. – Нет, слышите? Нет! – В глазах его был ужас. – Я заметил бы! Не может быть! – и он медленно опустился на стул.
   – Пили в ту ночь?
   – Нет! Не пил! И никого не сбивал! Слышите! – Он обхватил голову руками, медленно раскачиваясь на стуле.
   – Что вы делали близ станции Пиекрастес?
   – Я там не был!
   – И вообще никогда не бывали?
   – Нет, оставьте меня в покое! В тот проклятый день, двадцать четвертого сентября, который вас так интересует, я там не был. Хотите пришить мне дело, ищете, на кого повесить? Нет и нет! – закончил он хрипло.
   – Послушайте, Уступе! – медленно, спокойно проговорил Розниекс. – Может, перестанем играть в прятки? Я уже сказал: улик достаточно. Следы, найденные на вашей машине, неопровержимо свидетельствуют, что вы двадцать четвертого сентября близ станции Пиекрастес сбили женщину – Ольгу Зиедкалнс. Свидетели показывают, что вы мчались без огней, сшибли ее наземь и скрылись. И поэтому я предъявляю вам обвинение не в нарушений правил уличного движения и не в непредумышленном наезде на человека, но в предумышленном убийстве. Однажды вас уже судили за хулиганство. Так что я посоветовал бы вам подумать и начать говорить.
   Розниекс не спешил. Он ждал, что скажет Уступе, каким будет его следующий ход. Но тот сидел как парализованный. В его лице Розниекс прочел сомнение; значит, он уже проиграл – еще прежде, чем началась игра. Да и какие у него были козыри, что мог он разыграть? Уступс понял: игра проиграна. Губы его дрогнули.
   – Ладно, – сдавленно проговорил он. – Скажу. Выключите только эту штуку, – он указал на магнитофон.
   Розниекс нажал кнопку.
   – Рассказывайте.
   Глаза Уступса бегали из стороны в сторону, словно в поисках помощи.
   – Ну, сбил я ее, – выговорил он почти беззвучно. – Не заметил в темноте, лило как из ведра, дорога скользкая, не затормозишь, слишком поздно заметил, ну… – он умолк и глянул на Розниекса, ожидая вопросов.
   – Рассказывайте, рассказывайте! – поощрил следователь.
   – Да что еще? Я объяснил, как было. Я же не хотел…
   – Почему не остановились?
   – Испугался. А когда опомнился, был уже далеко. И страшно было возвращаться.
   – Ясно, – кивнул Розниекс. – А откуда и куда вы так спешили?
   Спокойствие следователя, казалось, озадачило Уступса.
   – Ну откуда… Из Лимбажи в Ригу. – Уступс смотрел на следователя с выражением покорности в глазах.
   – Из Лимбажи, значит. А там что делали?
   – Подвернулась халтура, – сказал Уступс уже бодрее. – Подвез одному то-се… Вы же о дорожном происшествии? Ну а это – совсем другое дело.
   – Что везли и куда? – тон Розниекса стал строже.
   – Кирпич со свалки. Он домик строит. Фамилии его я не знаю и найти вряд ли смогу. Ехал ночью, хозяин показывал дорогу.
   – Вот, значит, как. А каким ветром вас занесло в Пиекрастес?
   – В Пиекрастес? – переспросил Уступс и подумал. – Места эти я не очень хорошо знаю, сбился, надо думать, с дороги, вот и…
   – Сделали такой крюк по разбитой грунтовке? – сказал следователь. – Вы, шофер, изъездивший всю Латвию вдоль и поперек? Смотрите: вот план Пиекрастес, – следователь разложил на столе карту. – Вот станция, шоссе, переезд. Покажите, как вы ехали!
   Уступсу пришлось задуматься. Он не ответил.
   – Глядите, – показал Розниекс карандашом. – В Ригу ведут две дороги, они сливаются довольно далеко за станцией Пиекрастес. По какой бы из них вы ни ехали, на станции вам делать было нечего. А дорога, на которой вы сбили человека, пересекает их и идет к морю. Так?
   – Так, – согласился Уступе, приблизив к карте лицо.
   – Значит, что же вы делали на станции?
   Уступе опять помолчал, растерянно оглядываясь, потом решил попробовать вывернуться.
   – Хотел в буфете купить пива. Пить хотелось.
   – И купили?
   – Не успел. Сбил же человека.
   – С какой стороны вы подъехали к станции? Со стороны моря или поселка?
   – Ясно, что от моря. Там же шоссе на Ригу. Оттуда я и свернул. – Уступс явно обрадовался, что выбрался из лабиринта.
   – Значит из Лимбажи вы все же ехали правильно, не сбиваясь.
   – Так выходит, – охотно согласился Уступе.
   – Сбили человека, проехали переезд – и прямиком в Ригу.
   – Вот-вот.
   – Переезд был открыт? – Розниекс задавал вопросы все быстрее.
   – Так получается.
   – Грунтовка не была перекрыта?
   – Не заметил, – ответил Уступс осторожно. Видимо, шестое чувство подсказало ему, что тут что-то не так.
   – Никто нигде вас не задерживал?
   – Н-нет.
   – А в Риге где поставили машину?
   – Я уже говорил.
   – Ну, ну?
   – На площади, у новых домов. – Уступс все меньше понимал, чего добивался следователь.
   – Почему не помыли машину?
   – Хотел утром помыть, потом раздумал. Решил идти с повинной в милицию.
   – Почему же не явились?
   – Боялся. Все откладывал.
   – Хватит! – вдруг стукнул Розниекс по столу. – Хватит врать!
   Уступе так и застыл с открытым ртом.
   – Слушайте, Уступе! Машина, сбившая женщину, ехала в противоположном направлении, а не так, как вы тут рассказываете: ехала к морю. Проехать переезд в это время нельзя было ни в ту, ни в другую сторону, потому что он был закрыт, и дорога, ведущая от него в сторону Риги, давно уже закрыта, на ней ведутся работы. Так что и врать надо правдоподобно. Что же, Уступе, станете вы говорить правду, или мне рассказать вам?
   – Я… мне… – пробормотал Уступе.
   – Тогда слушайте. – Следователь подвинул карту к Уступсу. – Ваша машина, Уступе, стояла вот здесь, смотрите, – он показал пальцем, – за станционными складами и ждала жертву. Когда женщина была уже на дороге, вы нагнали ее и сшибли вот здесь. – Он снова показал. – Машина ехала без огней. Это было умышленное и совершенное по заранее выработанному плану убийство. Так что признавайтесь, Уступе: по какой причине вы его совершили, кто вам поручил это и сколько вам заплатили? – Розниекс смотрел на шофера в упор.
   На лице Уступса ясно читалось волнение. Он побледнел, рот его дергался.
   – Видите, Уступе, случайного происшествия здесь не получается, – продолжал следователь. – Если вы действительно сбили женщину, то намеренно поджидали ее на станции, а после того, как пришел поезд, совершили нападение.
   Дрожащими пальцами Уступс стиснул стакан. Розниекс налил ему воды из графина.
   – Вы… вы хотите мне убийство пришить? – губы его тряслись. – Но я не убивал!
   – Только что вы признались, что сбили женщину.
   – Да, признался… ну – чтобы… – Он старался еще что-то спасти. – Вы меня прижали к стене. Все против меня. Мне нечем доказать, что я не виновен, никто, никакой суд мне не поверит. Вот и остается чистосердечное признание, облегчающее приговор. Я сидел, знаю. А в камере любой сопляк скажет: когда деваться некуда – сдавайся. Ну сколько я понимаю: вам надо раскрыть преступление, сдать отчет – а мне куда деваться с такими доказательствами? Некуда! За аварию я свои пять лет отсидел бы. Ничего не поделаешь – судьба. Но убийство – мне! Моргнуть не успеешь, как поставят к стенке! Кто поверит, что я ни при чем?
   Уступе стал ломать руки.
   Розниекс позволил ему выговориться.
   – Если скажете правду – я поверю, – проговорил он в наступившей тишине.
   Лицо Уступса вытянулось, словно он увидел что-то невероятное.
   – Вы? – недоверчиво переспросил он. – Если скажу правду? А доказательства? Куда вы их денете?
   – Истина сильнее доказательства. Она всегда – самая логичная.
   Уступе долго размышлял, то сжимая губы, то бормоча что-то под нос. Словно то ли совещался, то ли спорил сам с собой. Потом, словно сбросив с плеч тяжелый груз, сказал:
   – Умом не верю, но верить охота… Розниекс снова включил магнитофон.
   – Можете не верить, но это чистая правда. Клянусь. Ночевал я у подружки. Она замужняя. А у меня жена в больнице. Очень прошу…
   Розниекс кивнул.
   – А где были до того?
   – В Лиепае. Лиесма попросила срочно привезти посылку. Ее родственник, моряк, иногда привозит кое-что…
   Лицо Уступса покрывалось потом.
   – Что значит – иногда кое-что?
   – Ну, наверное, заграничные товары – женщины по ним с ума сходят.
   – Давайте точнее.
   – Да я больше ничего не знаю, это все так упаковано… Мне она подарила вот эти японские часы, – Уступс поддернул рукав. – Сами заводятся, показывают дни, месяцы. И еще зонтик, запонки…
   – Часто вы ездили?
   – Не очень. В этом году – четыре раза. Раньше Лиесма ездила со мной. В этот раз не смогла, я поехал один. У нее совпала смена… – теперь Уступс говорил охотно.
   – Кто такая эта Лиесма, где живет? – Мысленно следователь уже рисовал новую схему.
   – Лиесма Паэглите. Улица Дзирнаву…
   – Где работает?
   – В Пиекрастском санатории, официанткой.
   Розниекс, казалось, удивился.
   – Во сколько въехали в Ригу?
   – На часах было без четверти десять.
   – Где оставили машину?
   – Как всегда, у Лиесмы под окном.
   – А ключи?
   – Взял с собой, понятно. Да мотор любой мальчишка запустит и без ключа. И кабина по-настоящему не запирается. Только кому грузовик мог понадобиться? – Уступс с сомнением покачал головой.
   – Вы услышали бы, если бы кто-то угонял машину?
   – Наверное, нет. Шестой этаж, и… устал чертовски.
   – Во сколько уехали наутро?
   – Рано, около семи. Спешил на объект.
   – В машине все было по-старому?
   – В машине… В машине, говорите… Пожалуй, не все, только тогда я об этом не задумался. Решил – сам второпях так поставил.
   – Что поставил?
   – Да машину же. Она стояла хотя на том же месте, но не под таким углом, как я привык. И включен был задний ход, а не вторая, как я всегда делаю.
   – Больше ничего не заметили?
   – Нет. Я гнал на объект. Немного подвез Лиесму.
   – На вокзал?
   – Нет, до кафе.
   – Так рано?
   Уступе пожал плечами.
   Розниекс выключил магнитофон.
   – Теперь слушайте внимательно, – сказал он. – Наш разговор пусть останется между нами. Это в ваших интересах. И Лиесме вашей – ни единого слова! Иначе, – сами понимаете, придется. вас изолировать.
   – Вы что, меня не посадите? – недоверчиво воскликнул Уступе.
   – Пока вы просто задержаны. Но сейчас можете быть свободными. Завтра в девять приедете подписать протокол.
   Уступе медленно встал, недоверчиво оглядываясь, потом неловко поклонился и на негнущихся ногах попятился к двери. Внезапно остановился и вернулся к столу.
   – У Лиесмы будут неприятности? Ну за те вещички? – тревожно спросил он. – Я же не хотел ее заложить… – он смотрел на следователя побитой собакой.
   – Поверьте мне, Уступе: эта Лиесма ради вас и мизинцем не пошевельнет, – усмехнулся Розниекс, собрал со стола бумаги и погасил свет.

XVIII

   Сейчас станция Пиекрастес выглядела немного привлекательнее. Освещенная утренним солнцем зеленая постройка то показывалась, то скрывалась за обступившими ее со всех сторон желто-красными березами. Самые большие из них, вытянув сучья над крышей, стряхивали на нее сухие листья, как неаккуратный курильщик пепел.
   «Немые свидетели трагедии, – подумал Розниекс, шагая через рельсы. – Может, это и не фантастика вовсе, что деревья в своих кольцах, как на пленке, делают записи о происходивших событиях. Своими вершинами они могли видеть, куда девалась машина Уступса после убийства. А что, неплохая мысль. – Розниекс ободрился. – Сверху действительно можно хорошо рассмотреть и сфотографировать все лесные дороги и места, где убийца мог переждать с машиной. Может быть, удалось бы и следы найти. Вот бы сейчас вертолет и сильный увеличитель! Надо позвонить Кубулису, пусть попросит».
   День выдался необычно хороший. Однако когда Розниекс отворил дверь вокзала, его поразил контраст. В зале ожидания было неуютно. Тусклый свет белесых трубок освещал коричневые, ободранные, испещренные надписями скамьи вдоль серых, давно некрашенных стен. На скамьях тут и там сидело несколько человек. С противоположной стены, как громадные дымчатые очки, смотрели два окошка касс с задвинутыми матовыми стеклами. Большинство ожидавших поезда пассажиров с большей охотой оставались на перроне или сидели на скамьях в скверике.
   Розниекс выпустил дверь, и она с грохотом захлопнулась. Сидевшие вздрогнули.
   – Вызванные явились? – спросил следователь у участкового инспектора Карклса, стоявшего, скрестив ноги и опершись на подоконник, возле кассы. Он был одет в черную кожаную куртку и такие же брюки, словно собирался участвовать в мотокроссе. – Товарищи, наша задача – как можно точнее вспомнить все, что происходило в тот вечер!
   Высокая женщина с невыразительным лицом, таким какие потом бывает очень трудно восстановить в памяти одетая в пальто из коричневой искусственной кожи, шевельнулась, собираясь встать.
   – Видите ли, – неуверенно сказала она, – мы с ней ехали в одном вагоне. Я уже тогда почему-то обратила внимание на несчастную. Но обо всем этом я уже рассказывала товарищу Стабиньшу… – она умолкла, вопросительно глядя на Розниекса.
   – Знаю, – подбодрил ее Розниекс. – Все это занесено в протокол допроса. – Он подошел и сел рядом с женщиной. – И все же продолжайте, пожалуйста.
   – Она выглядела взволнованной, озабоченной.
   – Почему вы так решили?
   – Трудно выразить словами. – Женщина пожала плечами. – Я это скорее почувствовала. Наверное, чисто по-женски. Она вязала что-то, вязала умело, но несколько раз ошибалась, распускала и начинала снова. Ну и озабоченное лицо – этого не скроешь…
   – А потом?
   – Из вагона она вышла первой, мне казалось, она спешила, но на перроне вдруг остановилась. Я прошла мимо нее.
   – А она?
   – Видите ли, – это выражение, видимо, нравилось женщине, – видите ли, мы торопились, чтобы укрыться от дождя, и не обращали внимания друг на друга. В зале ожидания я ее не заметила. Наверное, она осталась снаружи. Я спешила. Когда выходила из вокзала, услышала звук машины. Я раскрыла зонтик и пошла.
   Она волновалась, ее невыразительное лицо оживилось, стало даже привлекательным. Не ожидая вопросов, она продолжала:
   – В сторону моря промчалась машина без света. И тогда я услыхала страшный, ужасный крик, он до сих пор звучит в ушах, и увидела на дороге яркий свет. Он сразу погас – и все стихло…
   – Спасибо. И простите, что мы вас побеспокоили, доставили лишние волнения. – Следователь повернулся к Карклсу. – Альберт, понятые здесь?
   Карклс кивнул.
   – Тогда составим протокол. Товарищ Селите, покажите, где вы находились, когда заметили машину без огней, ехавшую в сторону моря.
   В сопровождении следователя и понятых Селите вышла из станции, дошла до угла здания и остановилась.
   – Здесь. Я скорее слышала, чем видела. – Она помолчала, думая. – Что машина была без огней, я поняла только тогда, когда они вспыхнули одновременно с криком и тут же погасли. Ко мне подбежали эти две дамы, – она показала на двух женщин, стоявших в стороне и внимательно слушавших.
   – Вы тоже слышали крик? – повернулся Розниекс к ним.
   Светловолосая толстушка наморщила узкий лобик.
   – Когда раздался крик, мы были еще внутри. Потом выбежали, чтобы посмотреть.
   – На станции были и другие люди? – спросил Розниекс.
   – Да, старик и молодая парочка, – ответила вторая женщина. Она была несколько старше первой, но одета очень модно и вызывающе.
   – Куда они делись?
   – Насчет старичка не знаю, а парочка в тот момент уже ушла. Я видела, как они бежали через рельсы в сторону города.
   – Что было потом?
   – Мимо нас пробежали какие-то люди, – вспомнила Селите.
   – Что за люди, вы не заметили?
   – Н-нет, не могу сказать.
   – Темно было, – попробовала вспомнить светловолосая. – Кажется, та парочка нас обогнала… Когда мы подбежали, они были уже там.
   – Когда вы подошли, она лежала вот здесь, – указал Розниекс на дорогу. – Попытайтесь вспомнить, что вы увидели в тот миг.
   Женщины стояли тесной группкой.
   – Она лежала в луже крови… – медленно начала Селите и вздрогнула. – Тут уже было несколько человек.
   – Еще кто-нибудь, кроме молодой пары?
   – Не могу поручиться. Но мне помнится, больше никого не было, – не очень решительно сказала светловолосая.
   – Мне тоже кажется, что сперва они были одни, – подтвердила Селите.
   – Это очень важно, – сказал следователь. – Вы не заметили вблизи пострадавшей никаких предметов?
   – Нет, – все три отрицательно покачали головой.
   – Когда она сошла с поезда, у нее был зонтик и сумочка. Здесь вы их не заметили?
   – Были, – подтвердила Селите, – но здесь я их не увидела. Может быть, просто не заметила, я испугалась…
   Приближавшийся звук мотора заставил женщин, повинуясь подсознательному импульсу, отскочить в сторону. Следователь не двинулся с места.
   Мотоцикл стремительно затормозил. Парень и девушка в одинаковых джинсовых костюмах соскочили каждый в свою сторону. Девушка сорвала желтый шлем, и длинные пшеничные волосы раскинулись по ее плечам.
   – Простите, что опоздали, – громко и весело заявила девушка. – Транспорт подвел!
   – Сцепление барахлит, – хмуро объяснил парень, опустив очки с глаз на подбородок. – Еле добрались.
   – Ну-ка, что там барахлит? – заинтересованный Карклс подошел к мотоциклу, но Розниекс жестом остановил его.
   – Что вы можете показать по поводу наезда на женщину? – официально спросил он.
   – Мы? – они переглянулись и почти в один голос ответили: – Мы ведь все уже рассказали. Лейтенант подробно записал. Мы подписались под каждой страницей, – парень усмехнулся в усы. – Чего же еще?
   Женщины осуждающе посмотрели на молодых людей. Однако Розниекс не обратил внимания на их настроение.
   – Расскажите еще раз, где вы находились, когда услыхали крик.
   – Мы? – Девушка, кажется, относилась к происшедшему более серьезно. – Перешли через рельсы, зашли за пригорок, и… – она запнулась.
   – И целовались, – процедил парень, – если это вас так интересует. Грузовика у нас не было, так что женщины мы не сбивали.
   – Петер! – воскликнула девушка. – Как не стыдно?
   – Надоело! Сколько можно повторять одно и то же?
   – Сколько понадобится, столько и придется, – наставительно проговорил Карклс, но Розниекс снова жестом остановил его.
   – И, услышав крик, вы не обратили на него внимания? – с улыбкой спросил он.
   – Если бы! – проворчал парень. – Лучше бы занимались своим делом, не пришлось бы ввязываться в эту историю.
   Девушка выступила вперед.
   – Мы сразу бросились на помощь. Петер вовсе не такой, он просто на себя напускает. Когда мы прибежали, машина уже скрылась, женщина лежала на дороге, в крови. Но ее спасти уже нельзя было.
   – Кто вам сказал, что ее нельзя спасти? – насторожился Розниекс.
   – Ясно, кто сказал, – пришел на выручку парень. – Врач, кто же еще. Та, что ее осматривала.
   – Ну да, – подтвердила девушка. – Врач. Пощупала пульс, подняла веки, поднесла зеркальце ко рту. И сказала: «Наступила смерть. Тут больше ничем нельзя помочь».
   – Стоп! – поднял руку Розниекс. – Стоп! Не путайте. «Скорая помощь» приехала позже. А меня интересует, что вы увидели, как только прибежали на место происшествия. Вы, как я понял, были самые первые. Или до вас тут был кто-то?
   Молодые люди снова переглянулись.
   – Когда мы прибежали, – сказала после паузы девушка, – врач, опустившись на колени, осматривала сбитую женщину.
   – Какой врач? – нетерпеливо проговорил Розниекс. – Когда вы пришли, – он повернулся к трем женщинам, – разве «скорая помощь» была уже здесь?
   – Нет, – ответила Селите. – Дежурный по станции только побежал звонить.
   – Вы заметили врача возле потерпевшей? Наступило молчание.
   – Теперь припоминаю, – медленно проговорила светловолосая. – Когда мы подбежали, рядом с ребятами была еще женщина. После того я больше ее не видала.
   – Странно, – сказал Розниекс. – Выходит, что она не была врачом «скорой».
   – Так получается, – согласилась Селите.