Стил Даниэла. Драгоценности

   Этим утром они в полном молчании выехали из дома. Она думала о путешествии, удивляясь, зачем уступила уговорам. Но если во время поездки она заставит их понять, что она хочет вернуться к нормальной жизни, тогда, может быть, ее отец будет более сговорчив и купит ей маленькую ферму после возвращения из Европы. Если это произойдет, поездка стоит того. Ей очень нравилась идея отремонтировать старый дом, и она едва могла дождаться, когда сможет приступить к осуществлению своего замысла.
   — Ты такая притихшая, дорогая, — сказала мать, нежно похлопав Сару по плечу, когда они ехали в порт. Они были так счастливы, что она едет с ними. Это снова вернуло им надежду, главным образом потому, что никто из них не догадывался, как решительно она была настроена возобновить свою одинокую жизнь, как только они вернутся в Америку. Если бы они знали об этом, они только больше загрустили бы.
   — Я просто думаю о путешествии.
   Отец улыбнулся и тихо заговорил с матерью о телеграммах, которые они послали друзьям. Поездка была спланирована на два месяца: Канны, Монако, Париж, Рим и, конечно, Лондон.
   Мать продолжала рассказывать Саре о старых друзьях в Европе, когда они подходили к трапу. Сара привлекала всеобщее внимание своим загадочным видом. Лицо под вуалью было таким серьезным и юным. Она была похожа на испанскую принцессу. И люди заинтригованно смотрели на нее, интересуясь, кто же она. Одна дама сделала предположение, что это кинозвезда, и она, конечно, где-то ее видела. Эти замечания позабавили бы Сару, если бы она слышала, что о ней говорят. Но она совсем не обращала внимания на людей, мимо которых они проходили, на элегантную одежду, изящные прически, парад драгоценностей, хорошеньких женщин и красивых мужчин. Она хотела поскорее очутиться в своей каюте. А когда нашла ее, там уже ждали Питер и Джейн с Марджори и двухлетним Джеймсом, который бегал по палубе, недалеко от каюты. Марджори несколько дней назад сделала первые шаги и теперь неуверенно, покачиваясь, ступала по палубе. Сара очень обрадовалась, увидев их здесь, особенно Джейн.
   Они захватили с собой две бутылки шампанского, а стюард открыл еще одну, пока они стояли у каюты Сары и болтали. Ее каюту отделяла от каюты родителей гостиная, достаточно просторная, чтобы разместить в ней большое детское пианино, которое Джеймс не сразу обнаружил, и теперь, довольный, колотил по клавишам, пока мать не остановила его.
   — Ты полагаешь, мы должны повесить на наружные двери объявление, что Джеймс не едет с вами? — усмехнувшись, спросил Питер.
   — Это было бы полезно для его музыкального образования, — снисходительно улыбнулась бабушка. — Кроме того, нам будет что вспомнить о нем во время путешествия.
   Джейн заметила, как строго была одета ее сестра, но должна была признать, что выглядела та великолепно. Она всегда была более эффектной из них двоих, сочетая черты обоих родителей, и унаследовала от матери мягкую красоту. Ирландскую внешность ей дал отец.
   — Надеюсь, вы хорошо проведете время, — сказала Джейн с улыбкой, довольная тем, что Сара все же уступила просьбе родителей. Им хотелось, чтобы она завела себе новых друзей, увидела новые места, а по возвращении домой возобновила прежние знакомства. В прошедшем году ее жизнь была такой одинокой, тусклой и невероятно грустной. Джейн не могла себе представить, как можно жить так, как жила в прошлом году Сара. И кроме того, она не могла даже вообразить себе жизнь без Питера.
   Они покинули корабль, когда дали свисток и, ожив, заревела пароходная труба, а стюарды кружили по залу, звоня в колокольчики и торопя провожающих сойти на берег. Последовал шквал поцелуев и объятий, люди что-то кричали друг другу, осушались последние бокалы шампанского, заблестели на глазах слезы, и наконец последние провожающие сошли с трапа. Томпсоны стояли на палубе и махали Питеру и Джейн. Джеймс ерзал на руках отца, а Джейн держала Марджори. Виктория Томпсон со слезами смотрела на них. Два месяца разлуки — слишком долгий срок, но она должна помочь Саре.
   Эдвард Томпсон был доволен. Все шло хорошо. Они везли Сару в Европу.
   — Чем мы теперь займемся? Погуляем по палубе? — Он предвкушал радость встречи со старыми друзьями и был взволнован тем, что им удалось убедить Сару совершить путешествие.
   — Я распакую вещи, — сообщила Сара.
   — Это могут сделать стюарды, — объяснила мать.
   — Мне бы хотелось самой заняться этим, — повторила она, и вид у нее был унылый, несмотря на праздничную атмосферу, царящую на корабле.
   — Мы встретимся с тобой в столовой за ленчем?
   — Я, возможно, вздремну. — Она попыталась улыбнуться им, думая при этом о том, как трудно ей будет в предстоящие два месяца постоянно находиться с ними. Она одна лечила свои душевные раны и предпочитала никому не показывать оставшиеся шрамы. Саре неприятно было выслушивать слова ободрения, постоянные попытки отвлечь ее от грустных мыслей. Она полюбила свою новую жизнь после развода с Фредди ван Дерингом.
   — Может быть, тебе лучше побыть на воздухе? — настаивала мать. — У тебя может начаться морская болезнь, если будешь проводить слишком много времени в каюте.
   — Если я почувствую себя плохо, выйду на свежий воздух. Не беспокойся, мама. У меня все прекрасно, — сказала она, но родители с грустью посмотрели ей вслед, когда она направилась в свою каюту.
   — Что нам делать с ней, Эдвард? — Виктория с мрачным видом прогуливалась вместе с мужем по палубе, бросая взгляды на других пассажиров и не переставая думать о Саре.
   — С ней нелегко. Я предупреждал тебя об этом. Интересно, на самом деле она так несчастна, как кажется, или притворяется. — Он больше не был уверен, что понимает ее. Временами его дочери были загадкой.
   — Иногда мне кажется, что у нее стало привычкой чувствовать себя несчастной, — ответила ему Виктория. — Думаю, сначала она на самом деле обезумела от горя, была обижена, разочарована и потрясена скандалом, который учинил Фредди. Но в последние полгода у меня появилось ощущение, что она действительно наслаждается жизнью, которую ведет. Не знаю почему, но ей нравится ее затворничество. Раньше она всегда была общительной, более озорной, чем Джейн. Но она словно забыла, какой была до замужества.
   — И чем скорее она вернется к прежней жизни, тем лучше. Это ее глупое затворничество просто ненормально. — Он был полностью согласен со своей женой, у него тоже появилось ощущение, что последние несколько месяцев Саре стала нравиться ее жизнь. Сара выглядела умиротворенной, более зрелой, но несчастной.
   Когда после прогулки они пошли на ленч, Сара спокойно сидела в своей каюте и писала письмо Джейн. Она уже давно обходилась без ленча. Обычно в это время она совершала продолжительную прогулку по берегу, поскольку редко бывала голодна.
   Родители заглянули к ней после ленча, застали ее лежащей на постели, все еще в черном платье. Глаза у нее были закрыты, но Виктория подозревала, что Сара на самом деле не спит. Они оставили ее одну, а через час, когда они вернулись, она переоделась в серый свитер и широкие спортивные брюки и читала книгу, удобно устроившись в кресле, отрешенная от всего.
   — Сара? Погуляем по палубе? Магазины — сказочные. — Виктория Томпсон не сдавалась.
   — Может быть, позднее. — Сара не отрывала глаз от книги, а услышав, что дверь закрылась, решила, что мать вышла из каюты. Тогда она со вздохом подняла глаза и вздрогнула от неожиданности, увидев перед собой мать. — Ой… я думала, ты ушла.
   — Я знаю, что ты так думала. Сара, я хочу, чтобы ты вышла со мной на прогулку. Я не намерена все путешествие упрашивать тебя выйти из своей каюты. Ты согласилась ехать с нами, теперь попытайся приятно провести время, иначе ты испортишь весь отдых, особенно отцу. — Они всегда так беспокоились друг о друге, иногда это забавляло Сару, но сейчас раздражало ее.
   — Почему? Какая разница, буду ли я все время с вами? Мне нравится быть одной. Почему всех это так огорчает?
   — Потому что это ненормально. Это ненормально для девушки твоего возраста все время быть одной. Тебе необходимы люди, жизнь и впечатления.
   — Почему? Кто может решить это за меня? Кто сказал, что в моем возрасте необходимо волнение? Мне не нужно волнение. Я уже поволновалась, и с меня достаточно. Почему вы никак не можете этого понять?
   — Я понимаю тебя, дорогая. Ты пережила разочарование. Ты потеряла веру в то, что было свято для тебя. Ты приобрела ужасный опыт, и мы не хотим, чтобы ты еще раз прошла через это. Ты должна снова жить полнокровной жизнью. Ты непременно должна изменить образ жизни, или ты зачахнешь и умрешь духовно.
   — Откуда ты знаешь это? — Сара была огорчена словами матери.
   — Мне сказали твои глаза, — мудро ответила Виктория. — Я вижу твой потухший взгляд, какую-то боль, одиночество и грусть. В них мольба о помощи, и ты не можешь запретить нам помочь тебе. — Сара слушала со слезами на глазах. Виктория подошла к ней и нежно обняла. — Я очень люблю тебя, Сара. Пожалуйста, попытайся… пожалуйста, попытайся снова стать собой. Доверься нам… мы никому не позволим обидеть тебя.
   — Но вы не представляете себе, как это было. — Сара заплакала, как ребенок, стыдясь своих чувств и своей слабости. — Это было так ужасно… и так обидно… Его никогда не было, а когда он был, это было…
   Она не могла продолжать, она просто плакала, не находя слов, чтобы описать свои чувства, пока мать гладила ее длинные шелковистые волосы.
   — Я знаю, дорогая… я знаю… Это, должно быть, было ужасно. Но это кончилось. И все позади. Твоя жизнь только начинается. Не отказывайся от нее, дай себе еще шанс. Оглянись вокруг, почувствуй дуновение бриза, запах цветов, позволь себе снова наслаждаться жизнью. Пожалуйста…
   Сара, вцепившись в мать, слушала ее слова и наконец сказала ей, что она чувствовала:
   — Я не могу больше… Я слишком боюсь…
   — Но я здесь, с тобой.
   До сих пор родители были не в состоянии помочь ей — до самого конца, пока наконец они не вытащили ее из этого. Но они не могли заставить Фредди вести себя прилично, или приходить домой вовремя, или отказаться от своих подружек и проституток, и они были не в состоянии спасти ее ребенка. Саре тяжело далось понимание того, что бывают времена, когда никто не может тебе помочь, даже родители.
   — Ты должна попытаться еще раз, любимая. Совсем крошечными шагами. Отец и я будем здесь, с тобой. — И она взглянула в глаза дочери. — Мы очень, очень любим тебя, Сара, и мы не хотим, чтобы тебе снова причинили боль.
   Сара закрыла глаза и глубоко вздохнула.
   — Я попытаюсь. — Потом она снова открыла глаза и взглянула на мать. — Я на самом деле попытаюсь. — Но затем она испугалась. — А вдруг я не смогу?
   — Чего ты не сможешь сделать? — Мать улыбнулась ей. — Не сможешь пойти на прогулку с отцом и со мной? Не сможешь с нами пообедать? Не сможешь встретиться с кем-то из наших друзей? Я думаю, ты сможешь. Мы не просим слишком многого, а если тебе будет трудно, ты скажешь нам. — Фредди искалечил ее, и Виктория знала это. Теперь вопрос был в том, сможет ли Сара излечиться и справиться с этим; только бы она справилась. — Не пойти ли нам погулять?
   — Я ужасно выгляжу. Глаза опухли. А нос всегда краснеет, когда я плачу. — Она засмеялась сквозь слезы.
   — Какая чепуха! У тебя нормальный нос.
   Сара вскочила с кресла, чтобы взглянуть на себя в зеркало.
   — Это чересчур! Посмотри на него, он похож на красную картошку!
   — Дай мне посмотреть… — Виктория прищурилась, рассматривая нос Сары, и покачала головой. — Никто ничего не заметит, если ты ополоснешь лицо холодной водой и причешешься, и можешь даже немного подкрасить губы.
   — Я не взяла с собой губную помаду. — Сара уже несколько месяцев не пользовалась косметикой и не знала, стоит ли ей краситься, но была тронута словами матери.
   — Я дам тебе свою. Но ты и без помады хорошо выглядишь. А я без косметики как лист белой бумаги.
   — Вовсе нет, — запротестовала Сара, когда мать направилась в свою каюту за помадой. Через минуту она вернулась.
   Сара послушно ополоснула лицо холодной водой и причесалась. В свитере и спортивных брюках она снова выглядела как молоденькая девушка. Виктория взяла ее за руку, и они вышли из каюты.
   Эдварда они нашли на верхней палубе, удобно устроившегося в шезлонге и нежащегося на солнце. Неподалеку два привлекательных молодых человека играли в карты. Он намеренно занял ближайший к ним шезлонг в надежде, что Виктория вскоре появится с Сарой, и был в восторге, увидев их.
   — Что вы намерены делать? Пойти за покупками?
   — Пока нет. — Виктория выглядела довольной, а Сара улыбалась, не обращая внимания на двух молодых мужчин, которых приметил ее отец. — Мы решили, что сначала погуляем и попьем с тобой чай, а затем опустошим магазины и истратим все твои деньги.
   — Я брошусь за борт, если вы меня разорите.
   Обе женщины засмеялись, а два молодых человека посмотрели на Сару, один из них с заметным интересом. Но она отвернулась и пошла с отцом погулять по палубе. Когда они беседовали, Эдвард Томпсон был поражен, как много его дочь знает о мировой политике. Она, очевидно, последнее время следила за публикациями в газетах и журналах. Он был просто поражен ее умом, проницательностью, эрудицией. Она не тратила времени впустую в своем уединении. Они обсудили гражданскую войну в Испании, аннексию Гитлером Австрии в марте и значение этого события и многое другое.
   — Откуда ты все это знаешь? — поинтересовался отец, на которого ее знания произвели большое впечатление. Беседа с ней доставила ему удовольствие.
   — Я очень много читала. — Она смущенно ему улыбнулась. — Ты знаешь, мне больше нечего было делать. — Они обменялись теплыми улыбками. — Как ты думаешь, что произойдет, папа? Гитлер начнет войну? Он, кажется, хочет ускорить это, и думаю, объединение Рима и Берлина может быть очень опасным. Особенно учитывая то, что делает Муссолини.
   — Сара, — он остановился, пристально глядя на нее, — ты меня изумляешь.
   — Спасибо.
   Они еще некоторое время прогуливались, обсуждая то, сколь глубока опасность войны в Европе, и ему отчаянно не хотелось прекращать прогулку, когда прошел час. Он увидел ее совсем другой. Такая Сара была совершенно не нужна ван Дерингу. Они продолжали оживленную беседу за чаем, и Эдвард изложил свою теорию о том, что Соединенные Штаты никогда не будут втянуты в войну в Европе.
   — Жаль, что мы не едем в Германию, — заметила Сара, удивляя своего отца, — мне хотелось бы ощутить, что там происходит, и, может быть, даже побеседовать с людьми.
   Слушая ее, он радовался тому, что они туда не едут. Вовлекать Сару в опасный мир политики не входило в его планы. Интересоваться мировой политикой, быть осведомленной, даже до такой степени, как она, бьшо крайне редким качеством, особенно для женщины, но поехать туда, чтобы вкусить опасность, — на такое он никогда бы не согласился.
   — Я думаю, как раз хорошо, что мы посетим Англию и Францию. Я даже не уверен, что нам следует ехать в Рим. Пожалуй, мы решим это, когда будем в Европе.
   — Где твой дух приключений, папа? — подтрунивала она над ним, но он покачал головой, он был намного мудрее ее.
   — Я слишком стар для этого, моя дорогая. А ты должна носить красивые платья и посещать вечера.
   — Как скучно. — Она прикинулась скучающей, и ее отец рассмеялся.
   — Вы поразительны, мисс Сара. — Неудивительно, что она была несчастна с ван Дерингом и укрылась в Лонг-Айленде. Она оказалась слишком умна для него и большинства молодых людей из его окружения.
   Прошло три дня, и Сара уже спокойно гуляла по кораблю. Она по-прежнему держалась обособленно и не проявляла особого интереса к молодым людям, но она обедала вместе с родителями в ресторане, а накануне вечером они ужинали за столом капитана.
   — Вы ни с кем не обручены, мисс Томпсон? — подмигнув, поинтересовался капитан Ирвин. Виктория затаила дыхание.
   — Нет, не обручена, — холодно ответила Сара, и на щеках ее появился легкий румянец. Рука немного дрожала, когда она ставила стакан с вином.
   — Какая удача для молодых людей в Европе.
   Сара сдержанно улыбнулась, но эти слова, словно острый нож, вонзились в ее сердце. Нет, она не обручена, она ждет развода, который состоится в ноябре, через год после слушания дела. Развод. Она чувствовала себя погибшей женщиной. Но здесь, на корабле, никто не знал о ее проблемах, и будет совсем хорошо, если и в Европе никто об этом не узнает.
   Капитан пригласил ее на танец. Она была очень красива в голубом атласном платье, которое мать заказала для нее перед свадьбой с Фредди. Платье было частью ее приданого, и когда этим вечером она надела его, она почувствовала, как ком подкатил к горлу. Когда высокий светловолосый молодой человек пригласил ее танцевать сразу после капитана, она, кажется, долго колебалась и наконец вежливо кивнула.
   — Откуда вы?
   По его акценту она определила, что он англичанин.
   — Из Нью-Йорка.
   — Вы направляетесь в Лондон? — Он был рад, что ему удалось потанцевать с ней. Несколько дней он наблюдал за Сарой и успел заметить, что она неуловима и немного пуглива.
   Сара намеренно была рассеянна с ним, ей не хотелось поддерживать беседу. Ей было неприятно внимание ее партнера, к тому же, как ни странно, он слегка напоминал ей Фредди.
   — Где вы остановитесь?
   — У друзей моих родителей, — солгала она, прекрасно зная, что для них забронированы номера в «Кларидже» и что они пробудут в Лондоне по меньшей мере две недели, но у нее не было никакого желания встречаться с ним. И, к счастью для нее, танец кончился быстро. Молодой человек пытался продолжить ухаживать после танца, но она не поощрила его, и он, поняв намек, вернулся к своему столику.
   — Я вижу, молодой лорд Винтроп не в вашем вкусе, — подтрунивал над ней капитан. Он был лучшим кавалером на корабле, и все молодые леди преследовали его. Все, за исключением держащейся в стороне мисс Томпсон.
   — Совсем нет, Я просто не знаю его, — сдержанно ответила Сара.
   — Хотите, я вас официально представлю? — предложил капитан, но Сара только улыбнулась и покачала головой.
   — Нет, спасибо, капитан. — После этого она танцевала с отцом, а капитан обсудил с Викторией ум и красоту ее дочери.
   — Она необыкновенная девушка, — сказал он с восхищением. Он наслаждался беседой с ней точно так же, как ее отец в течение предыдущих пяти дней. — И такое безукоризненное поведение. Не могу себе представить, чтобы у вас были с ней какие-то затруднения.
   — Вы совершенно правы, — улыбнулась Виктория, гордясь своей младшей дочерью, — за исключением того, что она слишком хорошо себя ведет. — Викторию обескуражило полное равнодушие Сары к молодому лорду Винтропу. Это не сулит ничего хорошего молодым людям в Европе. — Она пережила большое разочарование, — призналась Виктория капитану, — и я боюсь, что какое-то время она будет сторониться молодых людей. Мы надеемся, что она развеется в Европе.
   — Понимаю, — кивнул он. Это объясняло полное отсутствие у нее интереса к Филиппу Винтропу. — Она не из тех молодых женщин, которым легко найти мужчину, — сказал он с уважением. — Она слишком умна, чтобы интересоваться всякой чепухой. Возможно, ей нужен мужчина постарше. — Девушка понравилась ему, и он задумался над ее судьбой. Потом он улыбнулся Виктории и сказал: — Вам повезло. Сара — красивая девушка, надеюсь, она найдет себе прекрасного мужа.
   Виктории было интересно, все ли думают, что они едут в Европу за мужем для Сары.
   — Нам следует сегодня пораньше лечь спать. Завтра у нас тяжелый день.
   Из Шербура им предстояло сразу отправиться в Париж. Сара никогда не была в Париже, и их ожидал напряженный график осмотра достопримечательностей. Они должны были остановиться в «Ритце», а через неделю переехать в Довиль, а затем в Биарриц, чтобы повидаться с друзьями, а затем неделю провести на Ривьере, в Каннах и еще несколько дней в Монте-Карло со старыми друзьями. И после всего этого они собирались отправиться в Лондон.
   Корабль вошел в док в Шербуре в восемь часов утра, и Томпсоны сели на борт шлюпки в приподнятом настроении. Эдвард обсудил с ними список мест, которые, он считал, Сара обязательно должна посетить, среди них Тюильри, Версаль, Мальмезон, Эйфелева башня и, конечно, могила Наполеона. Когда все было перечислено, Виктория Томпсон удивленно посмотрела на мужа.
   — Я не вижу в этом списке магазинов Шанель… Диора… Ты забыл о них, дорогой? — В этом году в Париже были в моде фиолетовый и розовато-лиловый цвета, и Виктория торопилась купить что-нибудь для себя и Сары.
   — Я постараюсь включить их в наш маршрут, дорогая. — Он добродушно улыбнулся. — Я и не рассчитывал, что ты позволишь мне совсем забыть об этом… — Он наслаждался своей снисходительностью к жене.
   Их комнаты в «Ритце» были превосходны. Сара занимала отдельный номер с видом на Вандомскую площадь. Оставшись одна, она должна была признаться себе, что в этом одиночестве было что-то сладостно-горькое.
   Тяжело вздохнув, она забралась в огромную постель под стеганое ватное одеяло, а утром они отправились в Лувр и провели там несколько часов. Это был радостный день для ее родителей, как, впрочем, и все путешествие, потому что Сара во всем проявляла уступчивость. В Париже жила давняя подруга матери Эдварда, которая пригласила их к себе на чай на улицу Якобинцев. Сара наслаждалась музеями, соборами, магазинами и обществом своих родителей.
   В Довиле она чувствовала себя более напряженно, потому что знакомые ее родителей, которых они посещали, настаивали на том, чтобы Сара встретилась с их сыном, и делали все возможное, чтобы вызвать у них обоюдный интерес. Молодой человек заинтересовался Сарой, но ей он показался непривлекательным, невежественным и невероятно скучным. И пока они жили в Довиле, она старалась избегать встречи с ним. Точно так же в Биаррице ей навязывали двух братьев, а в Каннах — внука, если не считать двух «очаровательных» молодых людей, которых ей представили. К концу пребывания на Ривьере Сара была в мрачном настроении и почти не разговаривала с родителями.
   — Дорогая, тебе понравилось на Ривьере? — невинно спросила Виктория, когда они упаковывали вещи, готовясь к завтрашнему отъезду в Лондон.
   — Нет, нисколько, — резко ответила Сара. — Совсем не понравилось.
   — В самом деле? — Мать взглянула на нее с изумлением: она считала, что Сара прелестно провела время. Они были на нескольких яхтах, значительную часть времени провели на побережье и посетили несколько блестящих приемов. — Как жаль.
   — Я хочу поговорить с тобой, мама. — Сара посмотрела ей прямо в лицо и отложила белую блузку, которую собиралась упаковать. — Я приехала в Европу не для того, чтобы найти другого мужа. Хочу напомнить тебе, что до ноября я еще замужем. А после развода не собираюсь ни с кем связывать свою жизнь. Я смертельно устала от всех твоих знакомых, которые пытаются навязать мне своих глупых сынков, невежественных внуков или слабоумных кузенов. Я еще не встретила здесь ни одного человека, с которым могла бы серьезно поговорить или захотела бы провести больше часа. Мне не нужны больше никакие кавалеры, и я не хочу, чтобы меня проволокли по всей Европе, демонстрируя как какую-то застенчивую девочку, отчаянно нуждающуюся в муже. Это понятно? — Потрясенная Виктория кивнула. — Кстати, кто-нибудь из этих людей знает, что я была замужем?
   Виктория покачала головой:
   — Не думаю, что они знают об этом.
   — Так, может быть, тебе следовало сказать им. Я уверена, что они тогда не с таким восторгом навязывали бы мне своих дорогих глупцов, если бы знали, что я разведена.
   — Это не преступление, Сара, — тихо заметила ее мать, прекрасно зная, как Сара к этому относится. Для Сары это было преступлением, непростительным грехом, который она сама не могла себе простить и ни от кого не ждала другого отношения к этому.
   — Здесь нечем гордиться. И большинство людей вряд ли считают это ценным опытом.
   — Я не считаю развод непоправимой бедой. Ты познакомишься с людьми, которые не станут тебя осуждать. А когда придет время, ты сможешь поделиться с ними своими переживаниями, если почувствуешь в этом потребность.
   — Да, это похоже на болезнь. Необходимо предупредить людей.
   — Вовсе нет. Только если ты хочешь.
   — Может быть, мне даже следовало бы носить какой-то отличительный знак, как прокаженной. — Это было сказано с гневом, досадой и грустью, но она устала от надоедливых молодых людей, которые не представляли для нее никакого интереса и которые чуть ли не срывали с нее одежду. — Ты знаешь, что этот святой Джилли делал в Довиле? Он украл мою одежду, когда я переодевалась, а потом вошел ко мне и пытался сорвать с меня полотенце. Он думал, что это невероятно забавно.
   — Какой ужас! — Виктория была потрясена. — Почему ты ничего не сказала?
   — Я сказала ему. Я заявила, что, если он сейчас же не отдаст мне одежду, я пойду прямо к его отцу, и бедняга так перепугался, что незамедлительно отдал мне все и умолял никому не рассказывать об этом. Он действительно был трогателен. — Такое простительно шестнадцатилетнему юнцу, а не мужчине двадцати семи лет. И все они похожи друг на друга, инфантильные, избалованные, самонадеянные, невежественные, необразованные. Ей это было невыносимо. — Я просто хочу, чтобы вы с папой знали, что я здесь, в Европе, не для того, чтобы найти мужа, — еще раз напомнила она матери, та кивнула, и Сара принялась снова упаковывать вещи.