Стил Даниэла. Удар молнии

   — Я люблю тебя, Аннабел…
   — Я тоже тебя люблю, мама. До встречи.
   — Спокойной ночи.
   К телефону подошла Кармен, и Алекс сказала ей, что она может идти домой после того, как уложит Аннабел, разбудив Сэма и сказав ему, что она уходит.
   — Мне не хочется будить его, миссис Паркер. Я лучше дождусь вас.
   — Я приду очень нескоро, Кармен. Правда, разбудите его, когда захотите уйти. Он проснется.
   — Ладно, ладно. Когда вы вернетесь?
   — Думаю, что не раньше десяти часов. У меня масса дел.
   Положив трубку, Алекс некоторое время тупо смотрела на телефон, думая о своих родных так, как будто она их уже потеряла. Сегодня между нею и ними словно пролегла тень. Они были живы, а она — она могла умереть. Это было невозможно, невероятно. Она все еще верила в то, что это ошибка, что она не может быть больна, что у нее нет никакой опухоли. Всего лишь серая тень на рентгеновском снимке, и ничего более. Но эта серая тень, по словам Джона Андерсона, может убить ее, если окажется злокачественной. В это невозможно было поверить. Вчера она пыталась забеременеть, а сегодня в опасности была ее собственная жизнь. А те гормоны, которые она принимала еще на прошлой неделе, теперь только мешали ей восстановить самообладание. Они только ухудшали ситуацию, делая ее еще более угрожающей, и Алекс пыталась убедить себя в том, что ее ужас не имеет под собой никакой почвы, что это всего лишь гормоны.
   В девять часов Брок заглянул к ней и обнаружил, что она все еще не съела сандвич, лежавший перед ней с перерыва на ленч. Целый день она пила кофе, а сейчас перед ней стоял огромный стакан воды.
   — Ты заболеешь, если не будешь ничего есть, — упрекнул он Алекс, глядя на нее обеспокоенным взглядом. Лицо ее стало почти серым.
   — Я не голодна… На самом деле я просто забыла поесть. У меня слишком много дел.
   — Это плохое оправдание. Как ты будешь защищать Джека Шульца, если ты заболеешь прямо перед процессом или во время него?
   — Да, ты прав, — рассеянно ответила она, а потом вдруг взглянула на него обеспокоенными глазами. — Я думаю, Брок, что при необходимости ты сможешь работать на процессе вместо меня.
   — Я даже слышать об этом не хочу. Они хотят именно тебя. В конце концов, он заплатил именно за тебя.
   Именно это Алекс говорила днем своему врачу, когда пыталась убедить его в том, что не сможет сделать биопсию до окончания процесса. Люди рассчитывали на нее… Она снова подумала об Аннабел и Сэме, и ей пришлось опять бороться со слезами. Ее внутренний механизм разладился. Алекс внезапно почувствовала себя совсем придавленной тем, что произошло.
   Маммографические снимки лежали в конверте на ее столе, и то, что она на них увидела, казалось, запечатлелось в ее мозгу навсегда.
   — Слушай, шла бы ты домой, — ласково сказал Брок. — Я все доделаю. Доверься мне — в конце концов, все безупречно подготовлено.
   Через полчаса ему все-таки удалось ее уломать, и Алекс отправилась домой. Она так устала, что с трудом соображала и. была совершенно не в состоянии напрягать мозги. Ей казалось, что ее переехал асфальтовый каток. И впервые в жизни она оставила на работе кейс. Брок заметил это, но ничего не сказал. И, смотря ей вслед, он почувствовал к своей напарнице острую жалость. Было ясно, что с ней что-то случилось.
   Она никогда не выглядела так плохо, как сегодня, но он не мог себе позволить расспросить ее или предложить помощь.
   Алекс откинула свою тяжелую, как бильярдный; шар, голову на спинку сиденья в такси. Она не в состоянии была даже думать. Расплатившись, она поплелась к подъезду своего дома, словно тысячелетняя старуха. Поднимаясь в лифте, она спросила себя, что же она скажет Сэму. Для него это будет ужасная новость. Плохая маммограмма — это не пустяки; статистику по раку игнорировать было нельзя. Она просто не могла себе представить, как он воспримет эту новость.
   Сидевший в гостиной перед телевизором Сэм встретил свою вошедшую жену улыбкой. На нем были джинсы и белая рубашка, в которой он был на работе. Галстук лежал на столе.
   — Привет, как дела? — радостно спросил он, потянувшись к ней, чтобы поцеловать.
   Алекс тяжело опустилась на софу рядом с ним. Внезапно она почувствовала, что опять вынуждена бороться со слезами — встреча с мужем заставила ее вновь ощутить смертельный ужас.
   — Э, да у тебя действительно был тяжелый день, — протянул Сэм, думая о гормонах, которые она принимала. — Бедная моя детка, эти чертовы таблетки снова выбили тебя из колеи?
   Может быть, тебе не стоит их пить?
   Лучше бы не было этого изнуряющего процесса! Сэм обнял жену, и она прижалась к нему так, как будто тонула в реке.
   — Ты совсем измучилась, — сочувственно сказал он, когда Алекс подняла голову и вытерла слезы.
   Он был прав. Таблетки только усугубят положение. Или уже усугубили.
   — Это дело тебя с ума сведет.
   — Уже свело. У меня был чудовищный день, — призналась она, устраиваясь на софе поудобнее и чувствуя себя просто выпотрошенной.
   — Я тебе должен сказать, что выглядишь ты не лучшим образом. Ты обедала?
   — Я не была голодна, — покачала головой Алекс.
   — Отлично. И как, скажи на милость, ты собираешься забеременеть, если ты себя так изводишь? Пойдем. — И он попытался поднять ее. — Я сделаю тебе омлет.
   — Я не могу есть. Правда. Я совершенно измучена. Давай ляжем спать.
   Это было единственное, чего ей хотелось. И еще — увидеть Аннабел. И улечься рядом с Сэмом, надолго — как можно дольше. Навсегда.
   — Что-то случилось? — Сэм внезапно заинтересовался тем, почему она так выглядит — хуже, чем обычно. Никогда предстоящий процесс так не выматывал ее.
   Алекс не ответила и на цыпочках прошла в комнату Аннабел. Она долго стояла у кроватки, глядя на спящую дочь, а потом опустилась на колени и поцеловала ее. После этого Алекс прямиком проследовала в спальню. Обеспокоенный Сэм наблюдал за тем, как она разделась, сложила вещи на стуле и надела ночную рубашку. У нее не было сил даже принять душ и причесаться. Почистив зубы, Алекс залезла в кровать и закрыла глаза, зная, что пришло время сообщить Сэму о том, что произошло.
   — Девочка моя, — настойчиво прошептал он, ложась рядом с ней, — что случилось? Что-то на работе?
   Сэм знал, что жена относилась к своему делу очень серьезно, и если бы она так или иначе навредила клиенту, она бы потом места себя не находила, как сейчас. Но Алекс отрицательно покачала головой.
   — Мне сегодня позвонил Андерсон, — тихо сказала она.
   — И что?
   — Во время ленча я поехала к нему.
   — Зачем? Ты же не можешь еще определить, беременна ты или нет?
   Прошло только два дня, с улыбкой подумал Сэм. Ей просто не терпелось иметь ребенка.
   Алекс долго колебалась, прежде чем продолжать. Молчать было трудно, но ей не хотелось произносить страшные слова, тем самым обращая их в реальность. Но не сделать этого было нельзя.
   — На маммограмме затемнение, — произнесла она таким голосом, словно предвещала собственную смерть, но на Сэма это произвело гораздо меньшее впечатление, чем на нее.
   — Ну и?
   — Это может значить, что у меня опухоль.
   — Может. Это может означать что угодно. А марсиане могут ровно в полночь приземлиться на Парк-авеню. Но сделают ли они это? Вряд ли. Так же вряд ли твое затемнение окажется опухолью.
   Алекс понравилось, как Сэм воспринял угрожающее известие. Это восстановило ее веру в ее собственный организм, который, как ей казалось, в последние двенадцать часов подвел ее. Но может быть, все было не так страшно. Возможно, Сэм прав. Просто она перенервничала и все приняла слишком всерьез. Они же ничего не знают. Может быть, это действительно только тень. И ничего более.
   — Андерсон хочет, чтобы я пошла на прием к хирургу и сделала биопсию. Он дал мне имена трех врачей, но до процесса у меня все равно нет на это времени. Я собираюсь завтра позвонить одному из них и спросить, можно ли попасть к нему во время ленча. Если нет, придется подождать, пока процесс не кончится, — с тревогой рассказывала Алекс.
   — Он считает, что чем скорее это сделать, тем лучше?
   — Да нет, — ответила Алекс, немного успокаиваясь, — но он сказал, что все-таки надо поторопиться.
   — Это ясно, но паниковать не стоит. В половине случаев врачи просто защищают сами себя — они не хотят потом отвечать перед судом, поэтому всегда говорят тебе самое худшее, чтобы ты не могла обвинить их в том, что тебя не предупредили. А если тревога оказывается ложной, то все счастливы. И при этом ни один врач не принимает во внимание тот вред, который они могут нанести человеку, испугав его до полусмерти.
   Ради Бога, Алекс, ты юрист, ты должна это знать. Не позволяй этим типам тебя пугать!
   Алекс подняла на него глаза и усмехнулась, чувствуя некоторое облегчение. Да, надо быть полной идиоткой, чтобы так испугаться. Сэм улыбнулся ей. Он не паниковал. Он не думал, что она уже одной ногой в могиле. Он не утешал ее и не превращал ситуацию в мелодраму. Ее муж вел себя очень разумно и говорил мудрые вещи. И внезапно она осознала, что он прав.
   Даже Джон Андерсон не стал бы подставляться под судебный процесс.
   — И что я должна теперь делать, как ты считаешь?
   — Занимайся своим процессом, а биопсию сделаешь тогда, когда у тебя будет время. Главное — не волнуйся и не позволяй этим клоунам заставить тебя наложить в штаны. И я готов поспорить на прибыль от моей следующей сделки, что твоя тень — это только тень… и ничего больше Посмотри на себя — ты самая здоровая женщина на свете. И ты ею и останешься, особенно если будешь иногда есть и спать.
   Беседа с мужем изменила ее настроение, и Алекс с облегчением откинулась на подушки. Он приводил разумные доводы, сохранял хладнокровие и скорее всего был прав.
   Тревога наверняка была ложной.
   Когда они наконец выключили свет, Алекс чувствовала себя гораздо лучше, а наутро от ее вчерашнего страха осталась лишь слабая тень беспокойства. На мгновение она вспомнила, что вчера с ней случилось что-то ужасное. Ее грызло какое-то страшное предчувствие, какое бывает, когда приближается беда.
   Но стоило ей окончательно проснуться, как она вспомнила все, что говорил ей Сэм, и снова пришла в норму. Она специально разбудила Аннабел пораньше, и они вместе отправились на кухню готовить завтрак и обсуждать карнавальные костюмы. Накануне Лиз подыскала ей кое-что по ее размеру — тыкву, принцессу, балерину и медсестру. Аннабел, разумеется, выбрала принцессу. Это было именно то, о чем она мечтала.
   — Мамочка, я очень тебя люблю! — воскликнула она, обнимая Алекс за талию.
   — Я тоже, — ответила Алекс, переворачивая на сковородке оладьи. На секунду у нее возникло ощущение праздника, с плеч как будто свалился тяжелый груз. Аннабел была счастлива, а Сэму удалось убедить ее в том, что это затемнение На снимке — всего лишь ложная тревога. Всем своим существом она стремилась поверить в это. И, уходя на работу, Алекс торжественно поклялась, что во время ленча позвонит Аннабел.
   Страстно поцеловав на прощание Сэма, она поблагодарила его за то, что он ее так утешил.
   — Ты должна была бы позвонить мне на работу. Я бы сказал тебе все то же самое по телефону.
   — Я знаю. Наверное, я просто перенервничала. Глупо, конечно.
   Впрочем, на ее месте любой бы перенервничал. После еще нескольких поцелуев Алекс помчалась в офис. Брок уже ждал ее вместе с остальной командой. Она встретилась с Мэттью Биллингсом и только в четверть двенадцатого вспомнила о том, что должна позвонить хирургу, которого ей порекомендовал доктор Андерсон.
   Сестра спросила, почему она звонит, и Алекс объяснила, что насчет биопсии. В этот момент к ней в кабинет зашел Брок за какой-то папкой, заставив Алекс вздрогнуть; ей хотелось, чтобы он поскорее ушел. Интересно, плотно ли он закрыл дверь, подумала она, когда Брок исчез. Правда, если Сэм прав, это значения не имеет.
   Тут к телефону подошел доктор Питер Герман, показавшийся ей весьма серьезным и не очень дружелюбно настроенным. Она рассказала ему про пятно на маммограмме, про беспокойство доктора Андерсона и его совет обратиться к хирургу.
   — Я уже говорил с ним, — ответил Питер Герман. — Он звонил утром. Вам необходимо сделать биопсию, миссис Паркер. Как можно скорее — я уверен, что доктор Андерсон вам это объяснил.
   — Да, — сказала Алекс, пытаясь сохранить тот заряд спокойствия, который ей передал Сэм, но в разговоре с чужим человеком сделать это было трудно. Она снова почувствовала, что боится его и вообще всего остального, что связано с его специальностью. — Но завтра начинается процесс, на котором я выступаю адвокатом. Так что я выберусь к вам не раньше, чем через неделю или десять дней.
   — Это будет очень глупо, — резко ответил врач, отрицая или, наоборот, подтверждая все вчерашние слова Сэма. Может быть, он просто защищает себя, подумала Алекс, предупреждая ее об опасности. — Лучше приходите сегодня, чтобы мы побыстрее разобрались в ситуации. И если понадобится, мы назначим биопсию где-нибудь на следующей неделе. Ну как, устраивает это вас?
   — Я… да, наверное… но я… очень занята сегодня. Завтра начинается процесс.
   Она уже говорила ему об этом, но теперь она снова чувствовала отчаяние и испуг.
   — Сегодня в два, — безжалостно сказал врач, и Алекс поняла, что спорить с ним она не в состоянии. Она молча кивнула, а потом, сообразив, что он не видит ее кивка, подтвердила, что придет к нему в два. К счастью, его офис находился неподалеку от ее конторы. — Вы не хотите прийти с подругой?
   Этот вопрос удивил Алекс.
   — Зачем? — Он что, собирается причинять ей боль или привести ее в такое состояние, что она не сможет обойтись без посторонней помощи? Зачем брать подругу на прием к врачу?
   — Я обнаружил, что многим женщинам трудно справиться со сложными ситуациями или большим количеством информации.
   — Вы серьезно это говорите? — спросила Алекс, не веря своим ушам. Не будь она так удивлена, она бы рассмеялась. — Я профессиональный юрист. С трудными ситуациями я сталкиваюсь ежедневно, а что касается информации, то за день я получаю ее больше, чем вы за год.
   — Информация, с которой вы имеете дело, как правило, не касается вашего здоровья. Даже врачи, у которых обнаруживаются злокачественные образования, чувствуют себя не в своей тарелке.
   — Но мы же не знаем, есть у меня злокачественное образование или нет.
   — Вы совершенно правы, мы не знаем. Ну что, до двух часов?
   Алекс захотелось сказать «нет», но она знала, что не должна этого делать.
   — До встречи, — ответила она и яростно бросила трубку на рычаг. Объяснить ее гнев было легко — гормоны и то, что врач был потенциальным носителем страшного известия. Она смертельно боялась его. Немного успокоившись, она позвонила одной из своих помощниц и дала ей необычное задание — навести справки о каждом из трех врачей, чьи имена дал ей доктор Андерсон.
   — Я хочу знать о них все: и хорошее, и плохое, и то, что о них думают остальные врачи. Я не знаю, куда именно вы будете звонить, но попробуйте все — пресвитерианские церкви, медицинские школы, в которых они преподают, и так далее.
   Постарайтесь не пропустить ни одного источника информации. И не говорите никому, что делаете это для меня. Все ясно?
   — Да, миссис Паркер, — послушно ответила помощница.
   Она была самой работящей подчиненной Алекс, так что та могла быть уверена, что девушка соберет всю необходимую ей информацию.
   И всего через два часа у нее были сведения о Питере Германе. Алекс уже собиралась уходить, когда в кабинет быстрым шагом вошла ее сотрудница. По ее словам, этот врач был суров со своими пациентами, но безупречен с профессиональной точки зрения. В одной из самых престижных больниц ей сказали, что он отличается консерватизмом, но считается при этом одним из лучших хирургов города. Что касается двух других врачей, то информация о них не была такой полной — было известно, что они, не многим уступая Герману в своих профессиональных качествах, с пациентами обходятся еще более строго, чем он. Двое остальных названных Андерсоном врачей были не чужды тщеславию и придавали очень много значения своему авторитету в медицинском мире. Впрочем, Герман тоже предпочитал общаться с врачами, а не с пациентами; Джон Андерсон скорее всего уважал его именно за это.
   — По крайней мере он знает свое дело, хоть он и не прекрасный принц, — подытожила Алекс и со словами благодарности велела своей сотруднице продолжать собирать сведения о двух остальных хирургах. Садясь в такси, она стала думать о том, что скажет врач, увидев серую массу на ее маммограмме.
   Теперь у нее было две версии: оптимистичная, принадлежавшая Сэму, и более зловещая, высказанная Джоном Андерсоном, которую Сэм назвал глупой, и Алекс рада была с ним согласиться.
   Но Питер Герман, к сожалению, не разделял мнения Сэма.
   Он сказал Алекс, что уплотнение на маммограмме — это скорее всего опухоль, и ее глубокое расположение в груди и форма заставляют предполагать злокачественность. Разумеется, до того, как станут известны результаты биопсии, ничего определенного сказать было нельзя, но его опыт подсказывал ему, что это опухоль, и опухоль опасная. Дальнейшие действия зависели от стадии развития злокачественного процесса, от степени ее проникновения, от гормональной восприимчивости и от наличия метастазов. Врач разговаривал с ней холодно и конкретно, и картина, нарисованная им, была совсем неутешительной.
   — И что все это означает?
   — Я не могу вам сказать, пока не буду знать точно. В лучшем случае вам предстоит лампэктомия. Но может понадобиться и более серьезная операция, а именно — умеренно радикальная мастэктомия. Это проверенный способ полностью избавиться от этого заболевания; разумеется, многое зависит от стадии развития опухоли и степени проникновения.
   С этими словами он показал ей таблицу, состоявшую из непонятных букв и цифр, которая ровным счетом ничего ей не сказала.
   — А что, мастэктомия — это единственный способ избавиться от болезни? — как-то отстраненно спросила Алекс, понимая, что вопрос ее звучит глупо. Она была в полном смятении и чувствовала себя законченной идиоткой. Из высокопрофессионального юриста она вдруг превратилась в простую женщину.
   — Не обязательно, — ответил Герман, — возможно, понадобятся облучение или химиотерапия. Опять-таки это зависит от различных факторов и степени распространения.
   Облучение и химиотерапия? И плюс к этому умеренно радикальная мастэктомия? А может быть, проще ее сразу убить?
   Возможно, ей придется изуродовать свое тело и к тому же вытерпеть все чудовищные последствия лучевой или химиотерапии… Алекс почувствовала, как при одной мысли об этом к ее горлу подкатывает тошнота. Сэм с его оптимистическими прогнозами и предупреждениями о чрезмерно осторожных хирургах сразу отступил на второй план. То, что говорил ей Герман, было гораздо более реально и при этом так ужасно, что мысли ее путались.
   — В чем конкретно будет состоять эта процедура?
   — Для начала мы назначим биопсию. Я бы предпочел делать это под общим наркозом, поскольку опухоль находится слишком глубоко. А после этого решение придется принимать вам.
   — Мне?
   — Да, это было бы желательно. Вы должны сделать разумный выбор. Эта область медицины предоставляет несколько возможностей в таких ситуациях. От меня здесь зависит далеко не все.
   — Но почему? Ведь вы же врач.
   — Потому что этот выбор влечет за собой определенный риск и неудобства. В конечном счете это ваш организм и ваша жизнь, поэтому окончательное решение остается за вами. Но при ранней диагностике, как в данном случае, я всегда советую мастэктомию. Это самый разумный и надежный путь. Через несколько месяцев вы при желании сможете сделать пластическую операцию, чтобы восстановить внешний вид груди.
   Его слова звучали так, как будто он говорил не о груди, а о том, чтобы заменить крыло у автомобиля. Алекс не знала, что его упор на мастэктомию как на самый надежный способ излечения подтверждает его консервативную репутацию. , — Биопсию и мастэктомию вы сделаете в один день?
   — Обычно мы делаем их отдельно. Но если вы хотите, это можно сделать одновременно. Вы явно очень занятой человек, так что можете сэкономить время, конечно, если вы мне доверяете. Позднее, когда диагноз будет уточнен, мы продумаем все детали как можно более внимательно.
   Алекс немедленно вспомнила слова Сэма о страхе каждого врача перед судебным преследованием. А потом она вспомнила еще кое-что.
   — А если в ближайшие несколько недель выяснится, что я беременна?
   — А это возможно? — удивленно спросил он, заставив Алекс почувствовать себя оскорбленной. Неужели он считает ее такой старой, что вместо детей у нее могут быть только опухоли?
   — Я принимала серофен и пыталась забеременеть.
   — Тогда вам придется сделать аборт и продолжать лечение. Вы не можете запустить свою опухоль на восемь-девять месяцев. Ваш муж и ваша семья, миссис Паркер, нуждаются в вас гораздо больше, чем в еще одном ребенке.
   Его слова прозвучали очень холодно и просто, подобно блеску лезвия скальпеля. Алекс все еще не могла поверить в то, что услышала.
   — Я предлагаю вам сделать биопсию на следующей неделе, — продолжал врач, — а перед этим прийти ко мне, чтобы обсудить возможные варианты решения.