Иезуиты высадились в Уматаке. Однако надолго там они не задержались, а двинулись на север и основали первую миссию вблизи деревни Аганья, расположенной в устье одноименной реки, впадающей в другой залив на Гуаме – Aпpy.
По традиции вожди Аганьи; играли важнейшую роль в делах чаморро. Санвиторес записал, что тогда в «столице» Гуама стояло пятьдесят три хижины представителей Господствующей здесь социальной группы – «Высоких людей», а также множество хижин «низких». С самого начала Санвиторес сделал ставку на «высоких людей».
Благожелательность Вождей Санвиторес снискал щедрыми подарками и своим красноречием. Один вождь, Купуга, подарил иезуитам земельный участок. Вскоре Санвиторес построил на нём первый христианский храм в Микронезии.
Вначале дела миссионеров шли успешно. В 1670 году Санвиторес писал своей покровительнице королеве Марии-Анне: «Мы обратили в христианство около двадцати тысяч индейцев». На Гуаме в то время проживало около сорока тысяч чаморро, примерно столько же их было на Тиниане, Сайпане и других более мелких Марианских островах.
Но потом миссионеров начали преследовать неудачи. Один из них, брат Лауренсо, окрестил в Анатиане новорожденного; через несколько дней ребенок умер. Местные чаморро решили, что в смерти младенца повинен миссионер, и убили Лауренсо. Он стал первым «мучеником» первой христианской миссии в Микронезии. Вскоре после этого был убит еще один миссионер – Луис Медина и с ним его мирской брат филиппинец Ипполит де ла Круз. К тому же иезуиты неожиданно для себя обнаружили, что на Гуаме живут чужеземцы, которые с антипатией относятся к богоугодному делу. Судьба привела их сюда издалека. Это были индиец и африканец, служившие вместе на испанской шхуне «Ла Консепсьон», которая разбилась у берегов Гуама почти четверть века назад. Третьим, оказавшимся на острове также после кораблекрушения, был китаец, которого чаморро звали Чоко. Он прожил здесь более двадцати лет и играл довольно видную роль на острове. Именно китаец больше всего противодействовал стремлениям миссионеров крестить местных младенцев.
Сами чаморро не все были готовы признать христианскую веру. На Сайпане, например, жители потребовали, чтобы Санвиторес сначала сотворил чудо, доказывающее, что христианство сильнее их собственных верований. После неудач на Сайпане и Тиниане руководитель миссионеров решил сосредоточить свои усилия в деле обращения языческих душ на самом Гуаме. Но ни рядовые островитяне, ни «высокие люди» уже не относились к иезуитам с прежней благосклонностью. В джунглях они убили одного из помощников Санвитореса. Тогда испанские солдаты, прибывшие на остров по приказу королевы для охраны миссионеров, застрелили чаморро Гуафака и несколько десятков других аборигенов.
Иезуиты стали терять своих последователей. Однажды Санвиторес попытался вопреки воле родителей окрестить дочь влиятельного островитянина, некоего Матапанги из деревни Тумон, который сначала принял, а затем отверг веру белых людей. После этого нападения было совершено на самого главу иезуитов. Друг Матапанги, Хурао, проткнул миссионера копьем, а Матапанга его добил.
Смерть Санвитореса вызвала целую волну ответного насилия. На Гуаме происходило то же, что и в Мексике или Перу после того, как туда пришли Кортес и Писарро.
Королева Мария-Анна, некогда разрешившая Санвиторесу отправиться на Острова грабителей, теперь, после его смерти, послала для защиты оставшихся в живых иезуитов новые отряды солдат. Последние под предлогом мести за убийство Санвитореса принялись уничтожать целые деревни чаморро. Меры усмирения, предпринятые солдатами, были настолько ужасны, что против них подняли голос даже сами иезуиты.
Санвиторес погиб в начале апреля 1672 года – ровно через десять лет после того, как впервые сошел на берег в Уматаке.
Фанатичный иезуит сделал центром своей деятельности Аганью, а не Уматак. И все же все исторические события, связанные с жизнью Гуама, сосредоточивались вокруг великолепного Уматака. После того как опустошительный тайфун 20 ноября 1663 года целиком уничтожил Аганью, губернатору острова Эсплану не оставалось ничего иного, как вместе со своими чиновниками и солдатами переселиться в Уматак. Губернатор распорядился реставрировать и достроить поврежденный тайфуном храм Святого Дионисия. Однако вскоре здание было вновь разрушено – на этот раз землетрясением. В 1849 и в 1902 годах храм пострадал от новых землетрясений. Наконец, в 1962 году он был сильно поврежден тайфуном «Карина».
Следы испанских сооружений я обнаружил и в других местах Уматака. Все это были военные укрепления. Одна из испанских крепостей возвышается на Замковой скале, у самого входа в залив Уматак. На противоположном, южном, высоком берегу залива стоит другая хорошо сохранившаяся крепость – Ла-Соледад. Но и она, разумеется, мертва в наши дни. Ее стены годятся сейчас лишь для того, чтобы привязывать к ним карабао – буйволов.
На северной стороне гавани виднелись остатки наблюдательного пункта Святого Ангела. В личном саду одного местного жителя можно увидеть еще одну маленькую крепость – Сан Хосе. Крепость Санта Барбара стояла совсем рядом со знаменитым храмом. Если от крепостных стен давно остались одни воспоминания, то храм сверкает яркими красками, как будто с него только что сняли леса.
В отличие от красочного храма остальные строения современного Уматака выглядят довольно серо. Несколько десятков бедных домиков чаморро кажутся спящими. Залив Уматак действительно прекрасен, но и сама деревня разочаровала меня. Казалось, полвека назад время здесь остановилось, и притом надолго.
Некогда оживленная, людная деревня превратилась в довольно тихую и обособленную. В этом, быть может, и нет ничего плохого... По крайней мерея могу спокойно наблюдать за рыбаками Уматака, которые на своих утлых лодчонках направляются к ближайшему рифу, чтобы забросить там свои мешки. Дело в том, что местные жители иногда ловят рыбу здесь таким же способом, как и в далекие доколониальные времена. Для этой цели они используют свежие плоды дерева футу, растущего на побережье. (Сушеные же плоды футу идут на поплавки, поддерживающие рыбацкие сети.) Во время отлива островитяне доставляют мешок, наполненный размолотым футу, на коралловый риф и там прочно его привязывают. Начинается прилив, и к рифу устремляются стаи рыб. Футу действует на них как наркотик. После отлива рыбакам остается лишь «подбирать» свой улов.
Рыбная ловля на Гуаме считается мужским делом, а обработкой полей чаще всего занимаются женщины. Поля расположены не рядом с деревней, как, например, на Маршалловых островах, а на соседних холмах и у подножия горы Лам-Лам. Выращивают здесь батат, фасоль. Обрабатывают землю длинным орудием, напоминающим традиционные копья чаморро. Я встречал здесь также ямс и таро. Меню островитян разнообразят тропические фрукты – бананы, а также плоды хлебного дерева и, разумеется, кокосовые орехи.
Копра до недавнего времени была единственным товаром, который продавали жители Уматака. До второй мировой войны несколько раз в год сюда приплывал на яхте торговец и скупал копру. В наши дни обитатели деревни сами возят ее в столицу острова. Еще совсем недавно они пользовались повозками, запряженными буйволами. Сейчас же многие жители имеют даже автомобили.
Времена на Гуаме меняются: на полосу его аэродрома садятся реактивные лайнеры, связывающие два континента; по дорогам движутся современные автомобили. Однако Уматак словно ни о чем и не знает, как будто он повернулся спиной к безумному веку техники.
От прошлого в Уматаке остались лишь памятник Магеллану, испанские крепости и сине-белый храм. На Уматаке – вечер. Красное тропическое солнце опускается в океан. До свидания, Уматак! Спокойной ночи...
ЗАХВАТ ОСТРОВА ГРАБИТЕЛЕЙ
Я ЖИВУ В ТАМУНИНГЕ
По традиции вожди Аганьи; играли важнейшую роль в делах чаморро. Санвиторес записал, что тогда в «столице» Гуама стояло пятьдесят три хижины представителей Господствующей здесь социальной группы – «Высоких людей», а также множество хижин «низких». С самого начала Санвиторес сделал ставку на «высоких людей».
Благожелательность Вождей Санвиторес снискал щедрыми подарками и своим красноречием. Один вождь, Купуга, подарил иезуитам земельный участок. Вскоре Санвиторес построил на нём первый христианский храм в Микронезии.
Вначале дела миссионеров шли успешно. В 1670 году Санвиторес писал своей покровительнице королеве Марии-Анне: «Мы обратили в христианство около двадцати тысяч индейцев». На Гуаме в то время проживало около сорока тысяч чаморро, примерно столько же их было на Тиниане, Сайпане и других более мелких Марианских островах.
Но потом миссионеров начали преследовать неудачи. Один из них, брат Лауренсо, окрестил в Анатиане новорожденного; через несколько дней ребенок умер. Местные чаморро решили, что в смерти младенца повинен миссионер, и убили Лауренсо. Он стал первым «мучеником» первой христианской миссии в Микронезии. Вскоре после этого был убит еще один миссионер – Луис Медина и с ним его мирской брат филиппинец Ипполит де ла Круз. К тому же иезуиты неожиданно для себя обнаружили, что на Гуаме живут чужеземцы, которые с антипатией относятся к богоугодному делу. Судьба привела их сюда издалека. Это были индиец и африканец, служившие вместе на испанской шхуне «Ла Консепсьон», которая разбилась у берегов Гуама почти четверть века назад. Третьим, оказавшимся на острове также после кораблекрушения, был китаец, которого чаморро звали Чоко. Он прожил здесь более двадцати лет и играл довольно видную роль на острове. Именно китаец больше всего противодействовал стремлениям миссионеров крестить местных младенцев.
Сами чаморро не все были готовы признать христианскую веру. На Сайпане, например, жители потребовали, чтобы Санвиторес сначала сотворил чудо, доказывающее, что христианство сильнее их собственных верований. После неудач на Сайпане и Тиниане руководитель миссионеров решил сосредоточить свои усилия в деле обращения языческих душ на самом Гуаме. Но ни рядовые островитяне, ни «высокие люди» уже не относились к иезуитам с прежней благосклонностью. В джунглях они убили одного из помощников Санвитореса. Тогда испанские солдаты, прибывшие на остров по приказу королевы для охраны миссионеров, застрелили чаморро Гуафака и несколько десятков других аборигенов.
Иезуиты стали терять своих последователей. Однажды Санвиторес попытался вопреки воле родителей окрестить дочь влиятельного островитянина, некоего Матапанги из деревни Тумон, который сначала принял, а затем отверг веру белых людей. После этого нападения было совершено на самого главу иезуитов. Друг Матапанги, Хурао, проткнул миссионера копьем, а Матапанга его добил.
Смерть Санвитореса вызвала целую волну ответного насилия. На Гуаме происходило то же, что и в Мексике или Перу после того, как туда пришли Кортес и Писарро.
Королева Мария-Анна, некогда разрешившая Санвиторесу отправиться на Острова грабителей, теперь, после его смерти, послала для защиты оставшихся в живых иезуитов новые отряды солдат. Последние под предлогом мести за убийство Санвитореса принялись уничтожать целые деревни чаморро. Меры усмирения, предпринятые солдатами, были настолько ужасны, что против них подняли голос даже сами иезуиты.
Санвиторес погиб в начале апреля 1672 года – ровно через десять лет после того, как впервые сошел на берег в Уматаке.
Фанатичный иезуит сделал центром своей деятельности Аганью, а не Уматак. И все же все исторические события, связанные с жизнью Гуама, сосредоточивались вокруг великолепного Уматака. После того как опустошительный тайфун 20 ноября 1663 года целиком уничтожил Аганью, губернатору острова Эсплану не оставалось ничего иного, как вместе со своими чиновниками и солдатами переселиться в Уматак. Губернатор распорядился реставрировать и достроить поврежденный тайфуном храм Святого Дионисия. Однако вскоре здание было вновь разрушено – на этот раз землетрясением. В 1849 и в 1902 годах храм пострадал от новых землетрясений. Наконец, в 1962 году он был сильно поврежден тайфуном «Карина».
Следы испанских сооружений я обнаружил и в других местах Уматака. Все это были военные укрепления. Одна из испанских крепостей возвышается на Замковой скале, у самого входа в залив Уматак. На противоположном, южном, высоком берегу залива стоит другая хорошо сохранившаяся крепость – Ла-Соледад. Но и она, разумеется, мертва в наши дни. Ее стены годятся сейчас лишь для того, чтобы привязывать к ним карабао – буйволов.
На северной стороне гавани виднелись остатки наблюдательного пункта Святого Ангела. В личном саду одного местного жителя можно увидеть еще одну маленькую крепость – Сан Хосе. Крепость Санта Барбара стояла совсем рядом со знаменитым храмом. Если от крепостных стен давно остались одни воспоминания, то храм сверкает яркими красками, как будто с него только что сняли леса.
В отличие от красочного храма остальные строения современного Уматака выглядят довольно серо. Несколько десятков бедных домиков чаморро кажутся спящими. Залив Уматак действительно прекрасен, но и сама деревня разочаровала меня. Казалось, полвека назад время здесь остановилось, и притом надолго.
Некогда оживленная, людная деревня превратилась в довольно тихую и обособленную. В этом, быть может, и нет ничего плохого... По крайней мерея могу спокойно наблюдать за рыбаками Уматака, которые на своих утлых лодчонках направляются к ближайшему рифу, чтобы забросить там свои мешки. Дело в том, что местные жители иногда ловят рыбу здесь таким же способом, как и в далекие доколониальные времена. Для этой цели они используют свежие плоды дерева футу, растущего на побережье. (Сушеные же плоды футу идут на поплавки, поддерживающие рыбацкие сети.) Во время отлива островитяне доставляют мешок, наполненный размолотым футу, на коралловый риф и там прочно его привязывают. Начинается прилив, и к рифу устремляются стаи рыб. Футу действует на них как наркотик. После отлива рыбакам остается лишь «подбирать» свой улов.
Рыбная ловля на Гуаме считается мужским делом, а обработкой полей чаще всего занимаются женщины. Поля расположены не рядом с деревней, как, например, на Маршалловых островах, а на соседних холмах и у подножия горы Лам-Лам. Выращивают здесь батат, фасоль. Обрабатывают землю длинным орудием, напоминающим традиционные копья чаморро. Я встречал здесь также ямс и таро. Меню островитян разнообразят тропические фрукты – бананы, а также плоды хлебного дерева и, разумеется, кокосовые орехи.
Копра до недавнего времени была единственным товаром, который продавали жители Уматака. До второй мировой войны несколько раз в год сюда приплывал на яхте торговец и скупал копру. В наши дни обитатели деревни сами возят ее в столицу острова. Еще совсем недавно они пользовались повозками, запряженными буйволами. Сейчас же многие жители имеют даже автомобили.
Времена на Гуаме меняются: на полосу его аэродрома садятся реактивные лайнеры, связывающие два континента; по дорогам движутся современные автомобили. Однако Уматак словно ни о чем и не знает, как будто он повернулся спиной к безумному веку техники.
От прошлого в Уматаке остались лишь памятник Магеллану, испанские крепости и сине-белый храм. На Уматаке – вечер. Красное тропическое солнце опускается в океан. До свидания, Уматак! Спокойной ночи...
ЗАХВАТ ОСТРОВА ГРАБИТЕЛЕЙ
Уматак – это резервация колониального периода на Гуаме времен парусников, миссионеров, солдат и испанских чиновников, которые прожили там, однако, недолго. Они переселились в Аганью, которая и по сей день остается столицей Гуама. С этого времени не Уматак, а Аганья становится единственным подлинно европейским городом Микронезии. Европейский здесь означает испанский, и никакое сегодняшнее влияние Соединенных Штатов – ни американская техника, ни американская культура – не смогло лишить Аганью ее кастильского характера.
Аганью, так же как и города Южной и Центральной Америки, испанцы создавали по образу и подобию собственных городов. Для обороны этого европейского города Микронезии испанцы построили мощную крепость. Как это ни странно, она пережила все превратности судьбы и стихийные бедствия и была разрушена лишь в годы войны на Тихом океане, в которой испанцы не принимали участия.
Через сто лет после гибели Санвитореса последний иезуит покинул Гуам. Как и отовсюду, иезуиты, согласно эдикту испанского кроля Карлоса III, были изгнаны и с крупнейшего микронезийского острова. Хотя те, кто пережил кошмары контрреформации в Европе, говорили об этом ордене с ужасом, надо признать, что иезуиты все же понимали нужды чаморро лучше, чем солдаты, всей душой ненавидевшие службу в далекой колонии испанской империи и вымещавшие свой гнев на островитянах.
Когда последователи Санвитореса покинули Гуам, там остались лишь одни солдаты. После этого Марианские острова вступили в один из самых трагических периодов своей истории, длившийся более ста лет. Чаморро тайно покидали Гуам, но солдаты их насильно возвращали. Островитяне гибли от болезней, завезенных сюда белыми людьми. Солдаты усиленно способствовали тому, что на Гуаме быстрее, чем на каком-либо другом микронезийском острове, увеличилось число метисов. Чаморро-испанские дети заполнили Гуам, они, впрочем, во многом восприняли образ жизни чаморро и до сих пор говорят на их языке.
Кроме испанских галеонов (они регулярно посещали Гуам, совершая рейсы из мексиканского порта Акапулько на Филиппины), остров не знал ничего похожего на то, что называется «кипучей жизнью». В эти годы на Гуаме побывал первый и, вероятно, единственный мой земляк – чешский ботаник Тодеуш Хенке. На Гуам он прибыл на борту корвета в составе исследовательской экспедиции, отправленной испанским королем Карлосом IV в путешествие вокруг света.
Руководил экспедицией капитан Маласпина. Хенке должен был отправиться с Маласпиной из порта Кадис, но задержался, и корветы ушли без него. Тогда Хенке отплыл на другом корабле в Уругвай. Оттуда, из Монтевидео, он через весь континент смело двинулся в Чили. Но и здесь его постигла неудача: судно, на котором он плыл по Ла-Плате, разбилось. Хенке потерял большую часть своих книг и имущества. Он мог лишиться и большего – жизни, однако ему все же удалось спастись и продолжить свой путь. Хенке перебрался через Анды и наконец, обойдя в погоне за Маласпиной полмира, переплыв океан и пройдя целый континент, все же догнал его в Сантьяго. На борту корвета «Дескубиерта» Хенке проплыл вдоль всего Тихоокеанского побережья Америки – от Чили до Аляски. И лишь на самом севере Маласпина распорядился изменить курс и повернул в открытый океан.
Экспедиция Маласпины подошла к Гуаму в декабре 1791 года. Всего двенадцать дней пробыл Хенке на острове. Но даже за этот короткий срок сумел собрать большую коллекцию местных растений. Сейчас одна часть ее находится в Королевском гербарии в Мюнхене, а другая – в Королевском саду в Мадриде.
Итак, мой земляк пробыл на острове всего двенадцать дней. Да и все, кому удавалось побывать в то время на Гуаме, подолгу там не задерживались, а ведь, кроме галеонов и ученых, остров посещали лишь тайфуны да различные эпидемии. Особенно свирепствовала корь, которая почти полностью истребила еще оставшихся в живых чаморро.
Остров грабителей жил, точнее, влачил существование одиноко и замкнуто где-то на краю света. Королевский двор в Мадриде нисколько не заботился о развитии колонии, от которой не видел никакого проку. И тем не менее Гуам в XVIII и XIX веках был единственной настоящей колонией в Микронезии. Именно поэтому я рассказываю о его прошлом подробнее, чем о давней судьбе других микронезийских островов и атоллов.
В конце прошлого века о Гуаме заговорили генералы. Но уже не испанские, а американские. В 1898 году вспыхнула американо-испанская война. В июне того же года к Филиппинам направился небольшой американский конвой, состоящий из трех транспортных судов и крейсера «Чарлстон». Когда капитан Гласс вскрыл в море конверт с инструкциями, то, к своему великому удивлению, узнал, что, прежде чем идти к Филиппинам, он должен захватить остров Гуам.
Капитану Генри Глассу ничего не оставалось, как изменить курс. К концу июня крейсер подошел к острову. Он вошел в Оротский канал, ожидая, что крепость Аганьи, укрытая прибрежными скалами, обрушит на него смертоносный огонь. Но не раздалось ни одного выстрела. Тогда «Чарлстон» открыл огонь первым. Но не по крепости Сантьяго, которой не мог причинить никакого вреда, а по небольшому укреплению Санта-Крус, построенному на маленьком островке в устье залива. Первый, второй, третий залпы – снова никакого ответа.
Капитан Гласс приказал остановить двигатели, бросить якорь и ждать, что будет дальше. Спустя некоторое время от берега отошла лодка с испанскими офицерами. Вступив на борт крейсера, они принесли извинения за то, что не смогли ответить на приветственный салют, так как на Гуаме совершенно нет боеприпасов. Американский капитан был поражен таким ходом событий, но еще более удивились испанцы, узнав, что между Испанией и Соединенными Штатами идет война.
Радио в то время еще не существовало, и испанцы на Гуаме не имели никакого представления о событиях, происходящих в мире. Сражаться, однако, было нечем – испанский губернатор Гуама немедленно капитулировал вместе со своим гарнизоном.
Захват острова не вызвал ни одной жертвы, и, кроме «салютных», не прозвучало ни одного выстрела. Чтобы дать хотя бы какую-то работу артиллеристам, капитан Гласс приказал в честь окончания «битвы» за Гуам устроить на этот раз действительно салют двадцатью одним залпом.
На этом все кончилось. Пленных испанцев погрузили на четыре американских корабля. Остров покинули и победители. На Гуаме не осталось ни одного солдата оккупационной армии. Новую американскую колонию по приказу Гласса должен был защищать единственный американский гражданин, живший в то время на острове, – зубной врач Портесэч. Для этой цели ему выдали револьвер!
Насколько я знаю, это единственный в истории случай, когда управление колонией доверили дантисту. Через некоторое время на подмогу удивительному губернатору пришел фрегат «Лексингтон». Испанские времена Гуама окончательно отошли в прошлое. На башне крепости Сантьяго и над всей Аганьей вместо испанского флага взвился американский, и он реет над островом до сих пор.
Аганью, так же как и города Южной и Центральной Америки, испанцы создавали по образу и подобию собственных городов. Для обороны этого европейского города Микронезии испанцы построили мощную крепость. Как это ни странно, она пережила все превратности судьбы и стихийные бедствия и была разрушена лишь в годы войны на Тихом океане, в которой испанцы не принимали участия.
Через сто лет после гибели Санвитореса последний иезуит покинул Гуам. Как и отовсюду, иезуиты, согласно эдикту испанского кроля Карлоса III, были изгнаны и с крупнейшего микронезийского острова. Хотя те, кто пережил кошмары контрреформации в Европе, говорили об этом ордене с ужасом, надо признать, что иезуиты все же понимали нужды чаморро лучше, чем солдаты, всей душой ненавидевшие службу в далекой колонии испанской империи и вымещавшие свой гнев на островитянах.
Когда последователи Санвитореса покинули Гуам, там остались лишь одни солдаты. После этого Марианские острова вступили в один из самых трагических периодов своей истории, длившийся более ста лет. Чаморро тайно покидали Гуам, но солдаты их насильно возвращали. Островитяне гибли от болезней, завезенных сюда белыми людьми. Солдаты усиленно способствовали тому, что на Гуаме быстрее, чем на каком-либо другом микронезийском острове, увеличилось число метисов. Чаморро-испанские дети заполнили Гуам, они, впрочем, во многом восприняли образ жизни чаморро и до сих пор говорят на их языке.
Кроме испанских галеонов (они регулярно посещали Гуам, совершая рейсы из мексиканского порта Акапулько на Филиппины), остров не знал ничего похожего на то, что называется «кипучей жизнью». В эти годы на Гуаме побывал первый и, вероятно, единственный мой земляк – чешский ботаник Тодеуш Хенке. На Гуам он прибыл на борту корвета в составе исследовательской экспедиции, отправленной испанским королем Карлосом IV в путешествие вокруг света.
Руководил экспедицией капитан Маласпина. Хенке должен был отправиться с Маласпиной из порта Кадис, но задержался, и корветы ушли без него. Тогда Хенке отплыл на другом корабле в Уругвай. Оттуда, из Монтевидео, он через весь континент смело двинулся в Чили. Но и здесь его постигла неудача: судно, на котором он плыл по Ла-Плате, разбилось. Хенке потерял большую часть своих книг и имущества. Он мог лишиться и большего – жизни, однако ему все же удалось спастись и продолжить свой путь. Хенке перебрался через Анды и наконец, обойдя в погоне за Маласпиной полмира, переплыв океан и пройдя целый континент, все же догнал его в Сантьяго. На борту корвета «Дескубиерта» Хенке проплыл вдоль всего Тихоокеанского побережья Америки – от Чили до Аляски. И лишь на самом севере Маласпина распорядился изменить курс и повернул в открытый океан.
Экспедиция Маласпины подошла к Гуаму в декабре 1791 года. Всего двенадцать дней пробыл Хенке на острове. Но даже за этот короткий срок сумел собрать большую коллекцию местных растений. Сейчас одна часть ее находится в Королевском гербарии в Мюнхене, а другая – в Королевском саду в Мадриде.
Итак, мой земляк пробыл на острове всего двенадцать дней. Да и все, кому удавалось побывать в то время на Гуаме, подолгу там не задерживались, а ведь, кроме галеонов и ученых, остров посещали лишь тайфуны да различные эпидемии. Особенно свирепствовала корь, которая почти полностью истребила еще оставшихся в живых чаморро.
Остров грабителей жил, точнее, влачил существование одиноко и замкнуто где-то на краю света. Королевский двор в Мадриде нисколько не заботился о развитии колонии, от которой не видел никакого проку. И тем не менее Гуам в XVIII и XIX веках был единственной настоящей колонией в Микронезии. Именно поэтому я рассказываю о его прошлом подробнее, чем о давней судьбе других микронезийских островов и атоллов.
В конце прошлого века о Гуаме заговорили генералы. Но уже не испанские, а американские. В 1898 году вспыхнула американо-испанская война. В июне того же года к Филиппинам направился небольшой американский конвой, состоящий из трех транспортных судов и крейсера «Чарлстон». Когда капитан Гласс вскрыл в море конверт с инструкциями, то, к своему великому удивлению, узнал, что, прежде чем идти к Филиппинам, он должен захватить остров Гуам.
Капитану Генри Глассу ничего не оставалось, как изменить курс. К концу июня крейсер подошел к острову. Он вошел в Оротский канал, ожидая, что крепость Аганьи, укрытая прибрежными скалами, обрушит на него смертоносный огонь. Но не раздалось ни одного выстрела. Тогда «Чарлстон» открыл огонь первым. Но не по крепости Сантьяго, которой не мог причинить никакого вреда, а по небольшому укреплению Санта-Крус, построенному на маленьком островке в устье залива. Первый, второй, третий залпы – снова никакого ответа.
Капитан Гласс приказал остановить двигатели, бросить якорь и ждать, что будет дальше. Спустя некоторое время от берега отошла лодка с испанскими офицерами. Вступив на борт крейсера, они принесли извинения за то, что не смогли ответить на приветственный салют, так как на Гуаме совершенно нет боеприпасов. Американский капитан был поражен таким ходом событий, но еще более удивились испанцы, узнав, что между Испанией и Соединенными Штатами идет война.
Радио в то время еще не существовало, и испанцы на Гуаме не имели никакого представления о событиях, происходящих в мире. Сражаться, однако, было нечем – испанский губернатор Гуама немедленно капитулировал вместе со своим гарнизоном.
Захват острова не вызвал ни одной жертвы, и, кроме «салютных», не прозвучало ни одного выстрела. Чтобы дать хотя бы какую-то работу артиллеристам, капитан Гласс приказал в честь окончания «битвы» за Гуам устроить на этот раз действительно салют двадцатью одним залпом.
На этом все кончилось. Пленных испанцев погрузили на четыре американских корабля. Остров покинули и победители. На Гуаме не осталось ни одного солдата оккупационной армии. Новую американскую колонию по приказу Гласса должен был защищать единственный американский гражданин, живший в то время на острове, – зубной врач Портесэч. Для этой цели ему выдали револьвер!
Насколько я знаю, это единственный в истории случай, когда управление колонией доверили дантисту. Через некоторое время на подмогу удивительному губернатору пришел фрегат «Лексингтон». Испанские времена Гуама окончательно отошли в прошлое. На башне крепости Сантьяго и над всей Аганьей вместо испанского флага взвился американский, и он реет над островом до сих пор.
Я ЖИВУ В ТАМУНИНГЕ
Испанской крепости в Аганье, самой крупной в Океании, я уже не застал. Она была уничтожена во время сильного артиллерийского обстрела, по сравнению с которым залпы с крейсера «Чарлстон» были просто детской хлопушкой. Дело в том, что вторая мировая война не обошла стороной и Гуам. Этот остров оказался, собственно, единственной территорией Соединенных Штатов, испытавшей на себе все ужасы войны.
Сразу же после нападения на Пёрл-Харбор японцы атаковали и этот, к тому времени уже важный американский стратегический плацдарм на Тихом океане. Японские самолеты, базировавшиеся на Сайпане, совершили налет на Аганью и военный порт. Стоявший на рейде боевой корабль «Пингвин» был потоплен, загорелся также танкер «Барнес». Спустя два дня японцы напали на Гуам, который обороняло всего пятьсот американских солдат. Японцев оказалось в пятнадцать раз больше, и начальнику гарнизона Аганьи Макмиллану вскоре пришлось сдать крепость. Таким образом, после испанцев и американцев на эту землю пришли японцы. И Гуам, самый крупный и самый южный из Островов грабителей, получает новое наименование. Его окрестили Омиясима – «Островом больших святынь». А Аганья? Она с тех пор стала называться Акаиси – «Красный камень».
Американцев с Острова больших святынь (как и полвека назад испанцев) отправили в плен на остров Хонсю. Там почти все они дожили до дня капитуляции Японии. Однако один американец, радист Джордж Рей Твид, решительно отказался сдаваться. Когда японцы высадились на Гуаме, он сел в старый грузовик и вместе со своим другом чаморро отправился на север острова. Твид прихватил с собой приемник и пишущую машинку (!). Более тридцати месяцев (вплоть до нового вторжения, на этот раз американцев, которые в 1944 году изгнали японцев с Гуама) Джордж Рей Твид скрывался в джунглях.
Судьба американского радиста – одна из самых удивительных страниц в истории Гуама. Твид слушал передачи из Сан-Франциско и переписывал их на машинке. Отсюда, из непроходимых джунглей северного Гуама, радист с помощью своих местных друзей распространял сообщения о действительном ходе боевых операций.
Новым хозяевам Острова больших святынь деятельность американского моряка доставляла много хлопот. Но, несмотря на многочисленные попытки, японцам все-таки никак не удавалось схватить издателя своеобразной «лесной газеты». В конце концов они снарядили отряд в пятьдесят человек с единственной целью – обнаружить и уничтожить анонимного «журналиста». Но каждый раз Твиду удавалось уйти у них из-под носа. Надо сказать, что командование американской армии, естественно, и не подозревало о том, что какой-то американский военнослужащий живет в джунглях микронезийского острова. Но когда десантный флот США приблизился к Гуаму, на высокий холм северной оконечности острова поднялся обросший человек. На нем были изорванные в клочья брюки. С помощью сигнальных флажков, сделанных из рубашки, он стал передавать командованию десантных войск сведения о размещении японских сил.
Однако, несмотря на помощь Твида, битва за Гуам была жестокой и кровопролитной, такой же, как и повсюду в Микронезии – на атолле Кваджалейн, на островах Тарава и Пелелиу. Здесь, на Гуаме, японские солдаты дрались с фанатичным упорством до самого последнего патрона. При высадке на остров они потеряли лишь десять человек, во время обороны – более двадцати тысяч!
В боях за крупнейший микронезийский остров была до основания разрушена Аганья. Я гулял по отстроенным заново нарядным улицам города, так и оставшегося столицей Гуама. Я видел фотографии довоенной Аганьи в «Нэшнл Джеогрэфик Мэгэзин». В этом журнале был также помещен снимок знаменитой испанской крепости, которая погибла, подобно самой Аганье, от взрывов тысяч снарядов и бомб. От крепости осталась лишь стена. Мне удалось сфотографировать эту реликвию, напомнившую давно минувшие испанские времена в Микронезии. По соседству с «испанской» стеной находится новый, построенный в современном стиле кафедральный собор. Он стоит на том же самом месте, где когда-то Санвиторес на подаренном ему вождем чаморро участке возвел первую каменную постройку в Микронезии.
За главным храмом расположились строгие здания административного управления острова, а еще дальше – жилые кварталы. Я жил не в самой столице, а недалеко от города, в селении Тамунинг, у моего друга, студента Артура. Я благодарен ему не только за гостеприимство, но и за то, что он открыл для меня мир Гуама – мир мыслей и чувств гуамцев (так называют себя здесь чаморро).
Достигшие в наши дни немалого прогресса, жители самого крупного из Марианских островов были древнейшими аборигенами Микронезии. Гуам и вместе с ним, по-видимому, Сайпан и Тиниан стали обитаемыми раньше других архипелагов Микронезии. Микронезийцы пришли сюда, несомненно, из Юго-Восточной Азии. На Марианских островах они создали собственную самобытную культуру, о которой, однако, известно меньше, чем о культуре других микронезийских народов, потому что испанцы, и особенно первые из них – иезуиты, так последовательно и полно «цивилизовали» аборигенов Марианских островов, что от доколониальной культуры чаморро не осталось почти никаких следов.
Миссионеры прежде всего расправились с колдунами и искоренили верования чаморро, в основе которых лежало убеждение в бессмертии души. С религией на древнем Гуаме было связано и искусство, особенно поэзия. На острове устраивались такие состязания: кто из участников сложит красивее стихи на одну и ту же мелодию. К сожалению, до наших дней дошла всего одна песня – своего рода гимн чаморро Гуама (так называемая «Чаморрита»).
Как и повсюду в Микронезии, в доколониальном Гуаме существовали непреодолимые социальные барьеры. На верхней ступеньке общественной лестницы находился не только правитель или верховный вождь, но и гуамская «аристократия», которая и называла себя чаморро – «господа». Собрание типа «всеостровного сената», состоявшее из представителей знати, выносило решения по всем важнейшим вопросам. Чаморро весьма тщательно оберегали свои привилегии. Если, например, юноша из их среды женился на девушке низкого происхождения, то его ждала неминуемая смерть.
Столицей древних гуамских чаморро была Аганья, в то время называвшаяся Хагадной. В момент высадки на остров испанцев там жили пятьдесят три «аристократические» семьи. Среднее положение занимали те, кто не относился к знати. Однако они были свободными. На самой низкой ступеньке общественной лестницы находились рабы. Большую роль на Гуаме всегда играли женщины. Дети, например, принадлежали только матери.
В отличие от жителей Маршалловых атоллов, островов Палау и Япа гуамцы не вели многочисленных междоусобных войн. Вот почему их оружие – копья с деревянными наконечниками, которые иногда смазывались ядом, – было довольно примитивным. Во время осады испанских крепостей чаморро (подобно североамериканским индейцам) использовали такую тактику: они окружали деревянные укрепления и забрасывали их горящими копьями до тех пор, пока те не загорались. Чаморро не знали лука и стрел, зато были прекрасными земледельцами и рыбаками. Гуам достаточно велик, чтобы прокормить своих обитателей, и неудивительно, что его жители считали свой остров центром земли, замечательным местом, где живется легко и привольно. От древней культуры чаморро сохранились поэтичные мифы и легенды. В них утверждается, что первым островом на земле был Гуам, а первым человеком – житель Гуама, чаморро. После посещений исторических памятников Гуама Артур обещал сводить меня в места, связанные с легендарным периодом жизни острова, о котором ничего не известно ни этнографам, ни историкам, ни археологам. Зато об этом периоде многое можно почерпнуть из фольклора гуамских чаморро.
Вместе с Артуром мы отправились на поиски следов, оставленных богами и демонами, добрыми и злыми духами. Об их божественных делах рассказывают чудесные древние сказания чаморро, полные гордости за свою родину. Среди тысяч микронезийских островов, о существовании которых жители Гуама, разумеется, знали, именно свой остров они провозгласили сердцем обитаемого пространства, краеугольным камнем мироздания, самой древней и долгое время единственной землей на свете и (что особенно важно для философии чаморро и их отношения к чужеземцам) родиной первого человека.
В поисках подтверждения всему сказанному выше мы с Артуром отправляемся к заливу Фоуга, где недалеко от берега из воды торчит треугольная скала. Артур называет ее Фаун-горой, или просто Фауной.
Предание гласит, что когда-то жили в еще совершенно пустом пространстве два существа. Одним из них была Фауна. Ее брат – бог Пунтан – властвовал здесь в течение тысячелетий. В конце концов бог состарился. Тогда он попросил сестру, чтобы после его смерти она распорядилась божественным телом по своему усмотрению. Фауна исполнила желание брата: из груди Пунтана она создала небосклон, из правого ока – солнце, из левого – луну, ресницы превратила в радугу, а ягодицы – в один-единственный остров, вокруг которого распростерся бесконечный океан. Так Гуам стал первой землей планеты. Из двух элементов (которые уже существовали) – океана и острова – Фауна вылепила треугольную скалу, до сих пор носящую ее имя и украшающую залив Фоуга. Но богине показалось, что на прекрасном острове чего-то не хватает. Тогда она решила создать живых существ – людей. Для этого она отломила от скалы кусочек, который в ее божественных руках превратился в первого человека на планете, первого чаморро. Затем Фауна отломила еще один – и появился на свет второй человек. После этого из камней стало появляться все больше и больше людей, пока ими не был заселен весь Гуам.
Позже, когда из вод океана поднялись другие острова и континенты, потомки Фаун-горы расселились и на них. Повсюду несли они свой язык и предания о своей прародине. Жители Гуама убеждены, что язык чаморро является праязыком всей планеты. И когда Гуам стали посещать первые испанцы, голландцы, англичане, местные жители совершенно серьезно утверждали, что языки чужеземцев – лишь искаженные формы древнейшего языка чаморро.
Так я увидел место сотворения первого человека на земле. Затем Артур отвез меня к холмам, поднимающимся высоко над морем. Он показал рукой на север: очертания северной части Гуама действительно напоминают ту часть тела бога Пунтана, из которой остров был создан.
Вид с Ордота – горной дороги, которая пересекает вытянувшийся остров в его самой узкой части, – это повод, чтобы рассказать еще одну легенду Гуама. Справа в тело острова глубоко врезается залив Паго, слева – узкий и длинный залив Аганья. Оказывается, «осиная талия» острова Гуам тоже образовалась не случайно: она – результат воздействия сверхъестественного существа. Однажды к острову будто бы приплыло страшное морское чудовище. Красота Гуама взбесила его. Чудовище стало вгрызаться в землю острова под водой, стараясь его разрушить.
Сразу же после нападения на Пёрл-Харбор японцы атаковали и этот, к тому времени уже важный американский стратегический плацдарм на Тихом океане. Японские самолеты, базировавшиеся на Сайпане, совершили налет на Аганью и военный порт. Стоявший на рейде боевой корабль «Пингвин» был потоплен, загорелся также танкер «Барнес». Спустя два дня японцы напали на Гуам, который обороняло всего пятьсот американских солдат. Японцев оказалось в пятнадцать раз больше, и начальнику гарнизона Аганьи Макмиллану вскоре пришлось сдать крепость. Таким образом, после испанцев и американцев на эту землю пришли японцы. И Гуам, самый крупный и самый южный из Островов грабителей, получает новое наименование. Его окрестили Омиясима – «Островом больших святынь». А Аганья? Она с тех пор стала называться Акаиси – «Красный камень».
Американцев с Острова больших святынь (как и полвека назад испанцев) отправили в плен на остров Хонсю. Там почти все они дожили до дня капитуляции Японии. Однако один американец, радист Джордж Рей Твид, решительно отказался сдаваться. Когда японцы высадились на Гуаме, он сел в старый грузовик и вместе со своим другом чаморро отправился на север острова. Твид прихватил с собой приемник и пишущую машинку (!). Более тридцати месяцев (вплоть до нового вторжения, на этот раз американцев, которые в 1944 году изгнали японцев с Гуама) Джордж Рей Твид скрывался в джунглях.
Судьба американского радиста – одна из самых удивительных страниц в истории Гуама. Твид слушал передачи из Сан-Франциско и переписывал их на машинке. Отсюда, из непроходимых джунглей северного Гуама, радист с помощью своих местных друзей распространял сообщения о действительном ходе боевых операций.
Новым хозяевам Острова больших святынь деятельность американского моряка доставляла много хлопот. Но, несмотря на многочисленные попытки, японцам все-таки никак не удавалось схватить издателя своеобразной «лесной газеты». В конце концов они снарядили отряд в пятьдесят человек с единственной целью – обнаружить и уничтожить анонимного «журналиста». Но каждый раз Твиду удавалось уйти у них из-под носа. Надо сказать, что командование американской армии, естественно, и не подозревало о том, что какой-то американский военнослужащий живет в джунглях микронезийского острова. Но когда десантный флот США приблизился к Гуаму, на высокий холм северной оконечности острова поднялся обросший человек. На нем были изорванные в клочья брюки. С помощью сигнальных флажков, сделанных из рубашки, он стал передавать командованию десантных войск сведения о размещении японских сил.
Однако, несмотря на помощь Твида, битва за Гуам была жестокой и кровопролитной, такой же, как и повсюду в Микронезии – на атолле Кваджалейн, на островах Тарава и Пелелиу. Здесь, на Гуаме, японские солдаты дрались с фанатичным упорством до самого последнего патрона. При высадке на остров они потеряли лишь десять человек, во время обороны – более двадцати тысяч!
В боях за крупнейший микронезийский остров была до основания разрушена Аганья. Я гулял по отстроенным заново нарядным улицам города, так и оставшегося столицей Гуама. Я видел фотографии довоенной Аганьи в «Нэшнл Джеогрэфик Мэгэзин». В этом журнале был также помещен снимок знаменитой испанской крепости, которая погибла, подобно самой Аганье, от взрывов тысяч снарядов и бомб. От крепости осталась лишь стена. Мне удалось сфотографировать эту реликвию, напомнившую давно минувшие испанские времена в Микронезии. По соседству с «испанской» стеной находится новый, построенный в современном стиле кафедральный собор. Он стоит на том же самом месте, где когда-то Санвиторес на подаренном ему вождем чаморро участке возвел первую каменную постройку в Микронезии.
За главным храмом расположились строгие здания административного управления острова, а еще дальше – жилые кварталы. Я жил не в самой столице, а недалеко от города, в селении Тамунинг, у моего друга, студента Артура. Я благодарен ему не только за гостеприимство, но и за то, что он открыл для меня мир Гуама – мир мыслей и чувств гуамцев (так называют себя здесь чаморро).
Достигшие в наши дни немалого прогресса, жители самого крупного из Марианских островов были древнейшими аборигенами Микронезии. Гуам и вместе с ним, по-видимому, Сайпан и Тиниан стали обитаемыми раньше других архипелагов Микронезии. Микронезийцы пришли сюда, несомненно, из Юго-Восточной Азии. На Марианских островах они создали собственную самобытную культуру, о которой, однако, известно меньше, чем о культуре других микронезийских народов, потому что испанцы, и особенно первые из них – иезуиты, так последовательно и полно «цивилизовали» аборигенов Марианских островов, что от доколониальной культуры чаморро не осталось почти никаких следов.
Миссионеры прежде всего расправились с колдунами и искоренили верования чаморро, в основе которых лежало убеждение в бессмертии души. С религией на древнем Гуаме было связано и искусство, особенно поэзия. На острове устраивались такие состязания: кто из участников сложит красивее стихи на одну и ту же мелодию. К сожалению, до наших дней дошла всего одна песня – своего рода гимн чаморро Гуама (так называемая «Чаморрита»).
Как и повсюду в Микронезии, в доколониальном Гуаме существовали непреодолимые социальные барьеры. На верхней ступеньке общественной лестницы находился не только правитель или верховный вождь, но и гуамская «аристократия», которая и называла себя чаморро – «господа». Собрание типа «всеостровного сената», состоявшее из представителей знати, выносило решения по всем важнейшим вопросам. Чаморро весьма тщательно оберегали свои привилегии. Если, например, юноша из их среды женился на девушке низкого происхождения, то его ждала неминуемая смерть.
Столицей древних гуамских чаморро была Аганья, в то время называвшаяся Хагадной. В момент высадки на остров испанцев там жили пятьдесят три «аристократические» семьи. Среднее положение занимали те, кто не относился к знати. Однако они были свободными. На самой низкой ступеньке общественной лестницы находились рабы. Большую роль на Гуаме всегда играли женщины. Дети, например, принадлежали только матери.
В отличие от жителей Маршалловых атоллов, островов Палау и Япа гуамцы не вели многочисленных междоусобных войн. Вот почему их оружие – копья с деревянными наконечниками, которые иногда смазывались ядом, – было довольно примитивным. Во время осады испанских крепостей чаморро (подобно североамериканским индейцам) использовали такую тактику: они окружали деревянные укрепления и забрасывали их горящими копьями до тех пор, пока те не загорались. Чаморро не знали лука и стрел, зато были прекрасными земледельцами и рыбаками. Гуам достаточно велик, чтобы прокормить своих обитателей, и неудивительно, что его жители считали свой остров центром земли, замечательным местом, где живется легко и привольно. От древней культуры чаморро сохранились поэтичные мифы и легенды. В них утверждается, что первым островом на земле был Гуам, а первым человеком – житель Гуама, чаморро. После посещений исторических памятников Гуама Артур обещал сводить меня в места, связанные с легендарным периодом жизни острова, о котором ничего не известно ни этнографам, ни историкам, ни археологам. Зато об этом периоде многое можно почерпнуть из фольклора гуамских чаморро.
Вместе с Артуром мы отправились на поиски следов, оставленных богами и демонами, добрыми и злыми духами. Об их божественных делах рассказывают чудесные древние сказания чаморро, полные гордости за свою родину. Среди тысяч микронезийских островов, о существовании которых жители Гуама, разумеется, знали, именно свой остров они провозгласили сердцем обитаемого пространства, краеугольным камнем мироздания, самой древней и долгое время единственной землей на свете и (что особенно важно для философии чаморро и их отношения к чужеземцам) родиной первого человека.
В поисках подтверждения всему сказанному выше мы с Артуром отправляемся к заливу Фоуга, где недалеко от берега из воды торчит треугольная скала. Артур называет ее Фаун-горой, или просто Фауной.
Предание гласит, что когда-то жили в еще совершенно пустом пространстве два существа. Одним из них была Фауна. Ее брат – бог Пунтан – властвовал здесь в течение тысячелетий. В конце концов бог состарился. Тогда он попросил сестру, чтобы после его смерти она распорядилась божественным телом по своему усмотрению. Фауна исполнила желание брата: из груди Пунтана она создала небосклон, из правого ока – солнце, из левого – луну, ресницы превратила в радугу, а ягодицы – в один-единственный остров, вокруг которого распростерся бесконечный океан. Так Гуам стал первой землей планеты. Из двух элементов (которые уже существовали) – океана и острова – Фауна вылепила треугольную скалу, до сих пор носящую ее имя и украшающую залив Фоуга. Но богине показалось, что на прекрасном острове чего-то не хватает. Тогда она решила создать живых существ – людей. Для этого она отломила от скалы кусочек, который в ее божественных руках превратился в первого человека на планете, первого чаморро. Затем Фауна отломила еще один – и появился на свет второй человек. После этого из камней стало появляться все больше и больше людей, пока ими не был заселен весь Гуам.
Позже, когда из вод океана поднялись другие острова и континенты, потомки Фаун-горы расселились и на них. Повсюду несли они свой язык и предания о своей прародине. Жители Гуама убеждены, что язык чаморро является праязыком всей планеты. И когда Гуам стали посещать первые испанцы, голландцы, англичане, местные жители совершенно серьезно утверждали, что языки чужеземцев – лишь искаженные формы древнейшего языка чаморро.
Так я увидел место сотворения первого человека на земле. Затем Артур отвез меня к холмам, поднимающимся высоко над морем. Он показал рукой на север: очертания северной части Гуама действительно напоминают ту часть тела бога Пунтана, из которой остров был создан.
Вид с Ордота – горной дороги, которая пересекает вытянувшийся остров в его самой узкой части, – это повод, чтобы рассказать еще одну легенду Гуама. Справа в тело острова глубоко врезается залив Паго, слева – узкий и длинный залив Аганья. Оказывается, «осиная талия» острова Гуам тоже образовалась не случайно: она – результат воздействия сверхъестественного существа. Однажды к острову будто бы приплыло страшное морское чудовище. Красота Гуама взбесила его. Чудовище стало вгрызаться в землю острова под водой, стараясь его разрушить.