В те времена казалось довольно странным, что предприниматель выбрасывает деньги на такую «странную науку», как этнография. Тратить золото на исследование позабытой Океании – это действительно уж ни на что не похоже!
Случайно в столярной мастерской с молодым польским рабочим познакомился директор музея доктор Шмельц. Он обратил внимание на природный ум Кубари и поразительную способность к изучению иностранных языков. Шмельц рассказал о молодом поляке своему хозяину, и вскоре тот предложил ему работу. Но не в Гамбурге, а на другом конце света – в Микронезии. И Кубари, живший невдалеке от родины и так тосковавший по ней, вдруг принял это предложение. Через несколько недель он сел на «Вандрам», на флаге которого был изображен белый сокол на голубом поле – символ могущественной фирмы и ее международных операций, и отправился в неизвестные Южные моря. На борту корабля он написал грустную поэму – письмо в стихах, адресованное матери. Это была исповедь изгнанника, его завещание всем, кто остался на родине.
Владелец флага с белым соколом распорядился, чтобы молодой поляк в первую очередь исследовал Понапе, а затем и другие Каролинские острова. Однако «Вандрам» закончил свое плавание на Самоа – в главном центре торговых операций «Годфрой» в Полинезии. Здесь же началась деятельность и Яна Станислава. Он остался на острове Савайи, в семье американского миссионера Пратта. Молоденькая островитянка Нола помогла ему не только изучить местный язык, но и проникнуть в духовный мир жителей Южных морей.
Лишь на следующий год Кубари покинул гостеприимные острова Самоа и отправился на корабле, принадлежавшем также «Годфрой», на север Океании, в Микронезию. Его спутницей в этом долгом путешествии стала Нола. Наконец они прибыли на атолл Эбон, самый южный осколок Маршалловых островов. Кубари все еще никак не мог добраться до Понапе, куда его отправил гамбургский предприниматель более полутора лет назад. Однако он все же попал в Микронезию, куда заходили суда не чаще одного раза в несколько лет. Кубари начал собирать материалы для гамбургского музея этнографии здесь, на атолле Эбон, а не на Понапе.
Результатом четырехмесячного пребывания на малоизвестном атолле стало первое микронезийское исследование Кубари – «Атолл Эбон Маршалловых островов». Эта работа была опубликована в «Журналь де музе Годфрой» Иоханом Годфроем, который являлся также и его издателем.
Через четыре месяца в лагуне атолла Эбон вновь появился парусник с белым соколом. Кубари доставил сюда свою первую микронезийскую коллекцию и отправился в путь, теперь уже на Каролины – сначала на остров Яп, затем на Палау и, наконец, на Понапе. Это произошло в 1873 году. С прибытием сюда славянского исследователя начинается второе, теперь уже научное открытие Понапе.
Ян Станислав Кубари собирал на Понапе предметы материальной культуры и впервые дал научное описание удивительных археологических памятников, открытых им на юге острова, набил чучела птиц, перечислил рыб понапской лагуны, вел подсчет моллюсков. В то время ему было всего двадцать пять лет, но он уже всецело посвятил себя научным исследованиям, которые, к сожалению, не могли принести пользы горячо любимой Польше.
Одно за другим появляются в «Журналь де музе Годфрой» исследования Кубари о Понапе и других частях Микронезии, и каждое привлекает внимание все более широких кругов научной общественности. Довольный Годфрой снабжает талантливого самоучку (не забудьте, что все это происходит в 70-х годах прошлого века!) даже фотоаппаратом, видимо, первым в Микронезии. Весьма высококачественные для того времени снимки Кубари стали неоценимым документальным свидетельством о жизни обитателей Понапе.
Кубари переслал свои снимки Годфрою, а в 1874 году сам отправился в Германию, чтобы лично передать богатую этнографическую и природоведческую коллекцию. На корабль «Альфред» Ян Станислав погрузил десятки ящиков. Однако не успел «Альфред» покинуть воды Микронезии, как вся коллекция оказалась на дне океана. Страшный ураган бросил гордость флотилии Годфроя на коралловый риф, обрамляющий лагуну атолла Джалуит. Лишь одному Кубари удалось спастись. Бесценная коллекция, которую молодой ученый собирал на Понапе, Эбоне и Япе, оказалась навсегда потерянной для науки.
На берег Кубари выбрался не с пустыми руками: в руке он судорожно сжимал бутыль с моллюсками, – единственное, что удалось спасти. Несколько недель с помощью микронезийцев он отлавливал в лагуне Джалуит все, что течению не удалось отнести далеко от берега. Он спас двадцать три ящика, которые благополучно были доставлены в Гамбург.
Через несколько месяцев в Европу приехал и Ян Станислав. Он побывал и в Польше, где принял участие в работе научного конгресса, пожил у матери (отец к тому времени уже умер), а потом снова покинул любимую родину, чтобы вернуться туда, где обрел научное призвание, – в далекую Микронезию. Годфрой, чрезвычайно довольный результатами работы Кубари, заключил с ним новый договор, на пять лет, и снарядил еще лучше, чем раньше. Цель исследований была все та же – Понапе и его «окрестности».
В Микронезии «окрестности» – это удаленные от самого Понапе на тысячи километров другие Каролинские острова. Многие из них Кубари действительно посетил, описал. Он зарегистрировал местные языки и даже составил карты некоторых островов.
Теперь-то Кубари, казалось бы, мог вернуться с победой «домой», на Понапе, где по распоряжению Годфроя находилась главная база экспедиций. И тут неожиданно ударил гром с ясного неба. Годфрой, этот баснословно богатый финансовый магнат, владыка семи морей, всемогущий Годфрой терпит крах. Судебные исполнители конфискуют даже коллекции его музея и предметы материальной культуры Микронезии, которые с таким трудом добывал Кубари. Их продают за гроши как никому не нужную рухлядь.
Кубари эта весть застигла врасплох. Он оказался на краю света без всяких средств к существованию. К тому же накануне своего путешествия по Каролинским островам он женился на полукровке Анне Джелиот, отцом которой был методистский миссионер, а матерью – дочь одного из вождей острова Понапе.
Анна Джелиот родила Кубари сына, но маленький Бертранд прожил недолго. Так ученый потерял и работу, и любимого сына. По микронезийским обычаям, польский этнограф посадил на могиле сына четыре дерева иланг-иланг, которые, как считают островитяне, обеспечивают усопшему «вечный покой».
Кубари пришлось заняться выращиванием кокосовых пальм, ананасов и какао. Однако предпринимательская деятельность Яна Станислава закончилась так же плачевно, как и дела его бывшего благодетеля. Все имущество Кубари и его жены было продано. Сам он оказался на грани истощения и плохо представлял себе, что ему делать дальше. Наконец после долгих размышлений он решил уехать в Японию. Собрав последние деньги, Кубари отправился в Токио. Там он некоторое время работал в местном музее, затем переправился в Гонконг, а оттуда – в Европу. Сотрудники бывшего музея Годфроя, обосновавшиеся в других этнографических центрах, помогли ему заключить новый контракт о дальнейшем этнографическом исследовании Микронезии. И снова Кубари работает на островах Палау, Яне, а позже становится руководителем торгового представительства немецкой «Новогвинейской компании» в порту Константинхафен.
И здесь Кубари намерен продолжать свою исследовательскую деятельность. Однако «Новогвинейская компания» собирала не луки и топоры, а деньги. Поэтому ученый вскоре отнюдь не дружелюбно расстается с представительством и вновь – уже в который раз – возвращается на свой любимый остров Понапе, туда, где похоронен его единственный сын.
У Кубари была еще дочь. Но он вынужден был отдать ее в католический монастырь в Сингапуре. Жена же ушла от него к испанскому офицеру. Кубари остался совсем один.
Как раз в это время жители Понапе – что совсем не удивительно – восстают против испанского владычества. Они разрушают все, что белые люди успели построить за период своего недолгого пребывания, здесь. Опустошена также и бывшая плантация Кубари – из четырех деревьев иланг-иланг, посаженных им на могиле сына, два оказались вырванными, с корнем.
9 октября 1896 года, через несколько часов после возвращения Кубари на остров, его нашли возле могилы сына мертвым. Одни говорили, что ученый покончил жизнь самоубийством, другие считали, что его убил брат жены по ее просьбе.
Так оборвалась жизнь первого славянского этнографа в Микронезии. К могиле сына прибавилась и могила отца, та, рядом с которой я сейчас стою. На меня смотрит строгое и грустное лицо. К выбитым на камне словам – Ян Станислав Кубари – я добавил бы: славянин, поляк, один из первооткрывателей Микронезии.
ЗА МЕРТВЫМИ ВОИНАМИ НА ОСТРОВ СОКЕС
ГОРЬКОЕ ПАЛОМНИЧЕСТВО НА СВЯЩЕННЫЙ КОМОНЛАИ
Случайно в столярной мастерской с молодым польским рабочим познакомился директор музея доктор Шмельц. Он обратил внимание на природный ум Кубари и поразительную способность к изучению иностранных языков. Шмельц рассказал о молодом поляке своему хозяину, и вскоре тот предложил ему работу. Но не в Гамбурге, а на другом конце света – в Микронезии. И Кубари, живший невдалеке от родины и так тосковавший по ней, вдруг принял это предложение. Через несколько недель он сел на «Вандрам», на флаге которого был изображен белый сокол на голубом поле – символ могущественной фирмы и ее международных операций, и отправился в неизвестные Южные моря. На борту корабля он написал грустную поэму – письмо в стихах, адресованное матери. Это была исповедь изгнанника, его завещание всем, кто остался на родине.
Владелец флага с белым соколом распорядился, чтобы молодой поляк в первую очередь исследовал Понапе, а затем и другие Каролинские острова. Однако «Вандрам» закончил свое плавание на Самоа – в главном центре торговых операций «Годфрой» в Полинезии. Здесь же началась деятельность и Яна Станислава. Он остался на острове Савайи, в семье американского миссионера Пратта. Молоденькая островитянка Нола помогла ему не только изучить местный язык, но и проникнуть в духовный мир жителей Южных морей.
Лишь на следующий год Кубари покинул гостеприимные острова Самоа и отправился на корабле, принадлежавшем также «Годфрой», на север Океании, в Микронезию. Его спутницей в этом долгом путешествии стала Нола. Наконец они прибыли на атолл Эбон, самый южный осколок Маршалловых островов. Кубари все еще никак не мог добраться до Понапе, куда его отправил гамбургский предприниматель более полутора лет назад. Однако он все же попал в Микронезию, куда заходили суда не чаще одного раза в несколько лет. Кубари начал собирать материалы для гамбургского музея этнографии здесь, на атолле Эбон, а не на Понапе.
Результатом четырехмесячного пребывания на малоизвестном атолле стало первое микронезийское исследование Кубари – «Атолл Эбон Маршалловых островов». Эта работа была опубликована в «Журналь де музе Годфрой» Иоханом Годфроем, который являлся также и его издателем.
Через четыре месяца в лагуне атолла Эбон вновь появился парусник с белым соколом. Кубари доставил сюда свою первую микронезийскую коллекцию и отправился в путь, теперь уже на Каролины – сначала на остров Яп, затем на Палау и, наконец, на Понапе. Это произошло в 1873 году. С прибытием сюда славянского исследователя начинается второе, теперь уже научное открытие Понапе.
Ян Станислав Кубари собирал на Понапе предметы материальной культуры и впервые дал научное описание удивительных археологических памятников, открытых им на юге острова, набил чучела птиц, перечислил рыб понапской лагуны, вел подсчет моллюсков. В то время ему было всего двадцать пять лет, но он уже всецело посвятил себя научным исследованиям, которые, к сожалению, не могли принести пользы горячо любимой Польше.
Одно за другим появляются в «Журналь де музе Годфрой» исследования Кубари о Понапе и других частях Микронезии, и каждое привлекает внимание все более широких кругов научной общественности. Довольный Годфрой снабжает талантливого самоучку (не забудьте, что все это происходит в 70-х годах прошлого века!) даже фотоаппаратом, видимо, первым в Микронезии. Весьма высококачественные для того времени снимки Кубари стали неоценимым документальным свидетельством о жизни обитателей Понапе.
Кубари переслал свои снимки Годфрою, а в 1874 году сам отправился в Германию, чтобы лично передать богатую этнографическую и природоведческую коллекцию. На корабль «Альфред» Ян Станислав погрузил десятки ящиков. Однако не успел «Альфред» покинуть воды Микронезии, как вся коллекция оказалась на дне океана. Страшный ураган бросил гордость флотилии Годфроя на коралловый риф, обрамляющий лагуну атолла Джалуит. Лишь одному Кубари удалось спастись. Бесценная коллекция, которую молодой ученый собирал на Понапе, Эбоне и Япе, оказалась навсегда потерянной для науки.
На берег Кубари выбрался не с пустыми руками: в руке он судорожно сжимал бутыль с моллюсками, – единственное, что удалось спасти. Несколько недель с помощью микронезийцев он отлавливал в лагуне Джалуит все, что течению не удалось отнести далеко от берега. Он спас двадцать три ящика, которые благополучно были доставлены в Гамбург.
Через несколько месяцев в Европу приехал и Ян Станислав. Он побывал и в Польше, где принял участие в работе научного конгресса, пожил у матери (отец к тому времени уже умер), а потом снова покинул любимую родину, чтобы вернуться туда, где обрел научное призвание, – в далекую Микронезию. Годфрой, чрезвычайно довольный результатами работы Кубари, заключил с ним новый договор, на пять лет, и снарядил еще лучше, чем раньше. Цель исследований была все та же – Понапе и его «окрестности».
В Микронезии «окрестности» – это удаленные от самого Понапе на тысячи километров другие Каролинские острова. Многие из них Кубари действительно посетил, описал. Он зарегистрировал местные языки и даже составил карты некоторых островов.
Теперь-то Кубари, казалось бы, мог вернуться с победой «домой», на Понапе, где по распоряжению Годфроя находилась главная база экспедиций. И тут неожиданно ударил гром с ясного неба. Годфрой, этот баснословно богатый финансовый магнат, владыка семи морей, всемогущий Годфрой терпит крах. Судебные исполнители конфискуют даже коллекции его музея и предметы материальной культуры Микронезии, которые с таким трудом добывал Кубари. Их продают за гроши как никому не нужную рухлядь.
Кубари эта весть застигла врасплох. Он оказался на краю света без всяких средств к существованию. К тому же накануне своего путешествия по Каролинским островам он женился на полукровке Анне Джелиот, отцом которой был методистский миссионер, а матерью – дочь одного из вождей острова Понапе.
Анна Джелиот родила Кубари сына, но маленький Бертранд прожил недолго. Так ученый потерял и работу, и любимого сына. По микронезийским обычаям, польский этнограф посадил на могиле сына четыре дерева иланг-иланг, которые, как считают островитяне, обеспечивают усопшему «вечный покой».
Кубари пришлось заняться выращиванием кокосовых пальм, ананасов и какао. Однако предпринимательская деятельность Яна Станислава закончилась так же плачевно, как и дела его бывшего благодетеля. Все имущество Кубари и его жены было продано. Сам он оказался на грани истощения и плохо представлял себе, что ему делать дальше. Наконец после долгих размышлений он решил уехать в Японию. Собрав последние деньги, Кубари отправился в Токио. Там он некоторое время работал в местном музее, затем переправился в Гонконг, а оттуда – в Европу. Сотрудники бывшего музея Годфроя, обосновавшиеся в других этнографических центрах, помогли ему заключить новый контракт о дальнейшем этнографическом исследовании Микронезии. И снова Кубари работает на островах Палау, Яне, а позже становится руководителем торгового представительства немецкой «Новогвинейской компании» в порту Константинхафен.
И здесь Кубари намерен продолжать свою исследовательскую деятельность. Однако «Новогвинейская компания» собирала не луки и топоры, а деньги. Поэтому ученый вскоре отнюдь не дружелюбно расстается с представительством и вновь – уже в который раз – возвращается на свой любимый остров Понапе, туда, где похоронен его единственный сын.
У Кубари была еще дочь. Но он вынужден был отдать ее в католический монастырь в Сингапуре. Жена же ушла от него к испанскому офицеру. Кубари остался совсем один.
Как раз в это время жители Понапе – что совсем не удивительно – восстают против испанского владычества. Они разрушают все, что белые люди успели построить за период своего недолгого пребывания, здесь. Опустошена также и бывшая плантация Кубари – из четырех деревьев иланг-иланг, посаженных им на могиле сына, два оказались вырванными, с корнем.
9 октября 1896 года, через несколько часов после возвращения Кубари на остров, его нашли возле могилы сына мертвым. Одни говорили, что ученый покончил жизнь самоубийством, другие считали, что его убил брат жены по ее просьбе.
Так оборвалась жизнь первого славянского этнографа в Микронезии. К могиле сына прибавилась и могила отца, та, рядом с которой я сейчас стою. На меня смотрит строгое и грустное лицо. К выбитым на камне словам – Ян Станислав Кубари – я добавил бы: славянин, поляк, один из первооткрывателей Микронезии.
ЗА МЕРТВЫМИ ВОИНАМИ НА ОСТРОВ СОКЕС
Я покинул большой Понапе и отправился на маленький Сокес, один из звеньев цепи, почти со всех сторон замыкающей большой атолл.
Сокес отделяет от Понапе узкий пролив. Во время второй мировой войны японцы перекинули через этот пролив деревянный мост. В наши дни он не способен выдержать ни одно транспортное средство. Мостик сильно прогибался даже под тяжестью моих семидесяти пяти килограммов. И все-таки он помог мне перебраться на Сокес, не промочив ног.
Я так давно мечтал увидеть эту малую землю. Здесь, на небольшом микронезийском островке, покоятся кости выдающихся воинов. И первое, что поражает меня, – это тишина, столь приятная после шумной, суетливой главной улицы Колонии с трактирами и игорными домами.
Да, на Сокесе стоит кладбищенская тишина. И это соответствует моему настроению. Потому что цель моей нынешней поездки – захоронения самых известных воинов самой знаменитой в истории колониальной Микронезии национально-освободительной борьбы. Пыль вдоль узкой коралловой тропки, по которой я иду, быть может, прах воинов Сокеса. А тишина – бесконечная минута молчания по павшим бойцам.
Я осмотрелся вокруг. Над водами лагуны круто, вздымается гигантский базальтовый квадрат, словно сохранившийся со времен сотворения мира. Его высота – около двухсот пятидесяти метров. Гора Паипалаб на Сокесе стала символом непобедимости Понапе.
Здесь на самом высоком месте когда-то возвышался «дворец» вождя. Он стоял на семи ветрах, как символ суверенности, как гордость местных владык. Однажды на остров обрушился страшный тайфун и сбросил «дворец» в море. С тех пор владыки Сокеса живут в долине, а на гору они возвращаются лишь после смерти. Гора, словно сотами, сплошь покрыта естественными пещерами. В них, как правило, хоронят самых именитых людей острова. Некоторые пещеры – это огромные туннели, где, словно на гигантском органе, играет неутихающий ветер.
Могущественный, величественный Паипалаб, некрополь вождей, – лишь одна из гор Сокеса. Вдоль всего острова тянутся две параллельные труднодоступные горные цепи. В долинах и по берегам острова живут подданные властителя Сокеса, которые пришли сюда с далеких островов Гилберта.
Бывшие жители Гилберта, осевшие на неприступном спутнике Понапе, даже в далекие времена, когда над всеми нынешними пятью понапскими «царствами» господствовал один правитель, никому не подчинялись. Когда же единое понапское «государство» распалось, а люди племени сеу эн кауат создали собственное независимое «царство», «резиденция» его правителя долгое время находилась на этой удивительной горе.
Самостоятельность Сокес потерял лишь в период колонизации Океании. На Каролинские острова пришли испанские завоеватели. И хотя кайзеровская Германия тоже стремилась захватить обширнейший микронезийский архипелаг, она доверила решение этого опора папе римскому Льву XIII. И он решил его в пользу католической Кастилии.
В 1885 году на Каролинских островах был поднят испанский флаг. Вскоре островитяне познакомились с королевскими солдатами и несколькими миссионерами – капуцинами. Но нигде испанская колонизация не вызвала такого сопротивления, как на Понапе. Все четырнадцать лет, пока испанцы, по крайней мере на бумаге, владели архипелагом, борьба против них не утихала.
В конце XIX века Испания воевала с противником куда более сильным, чем жители Понапе, – с Соединенными Штатами Америки. Войну она проиграла и – это стало одним из последствий поражения – вынуждена была уйти из Океании. Интереса к «испанским» Каролинским островам победители почему-то не проявили, и мадридское правительство продало архипелаг тому, кто так горячо жаждал его заполучить, – германскому кайзеру. Тот, не теряя времени, направил туда губернатором доктора Хала, который постарался наладить отношения с островитянами. Но после него губернатором Понапе стал некий Берг, которого островитяне вскоре возненавидели. Он прожил недолго и умер странной смертью. Местные жители утверждают, что дело не обошлось без знаменитых понапских колдунов, о которых речь пойдет ниже. После Берга губернатором был Фриц. Он ввел на Понапе всеобщую трудовую повинность для мужчин в возрасте от шестнадцати до двадцати пяти лет. Фриц собирался построить дороги, которые соединили бы все «царства», и тем самым облегчить контроль над непослушными микронезийцами. Первой должна была быть проложена дорога из Колонии на юг, в «царство» Кити. С огромными трудностями ее построили за два года. После этого Фрица, видимо, за заслуги, перевели в другое место. Кстати, через год после окончания строительства дороги она была буквально съедена джунглями, и за шестьдесят лет, прошедших с той поры, никто ее ни разу не попытался восстановить.
Немцы были одержимы манией строительства дорог в своих колониях. Преемник Фрица – Бедер решил, что теперь, когда существует путь в Кити, необходимо проложить кольцевую дорогу вокруг Сокеса, так как именно жители этого острова пользовались у колонизаторов наихудшей репутацией. Это они вскоре после прихода сюда испанцев первыми подняли восстание и перебили почти весь королевский гарнизон на Понапе.
Германия обычно осуществляла свои колониальные планы без особых проволочек. Работы по прокладке новой дороги начались сразу же после того, как Бедер вступил в свою должность. Строительство началось у сокесской горы, возле деревеньки Денипей.
За тем, как ведутся работы, должен был присматривать, с одной стороны, Соматау, местный житель знатного происхождения, а с другой – представитель немецкой администрации, рядовой служащий Холборн. Соматау посчитал это оскорблением. Еще унизительнее было то, что за островитянами фактически надзирал не Холборн, а его любовница, уроженка другого понапского «царства».
Соматау, по мнению кайзеровской администрации, должен был способствовать строительству кольцевой дороги. На самом же деле вот уже несколько лет он руководил национально-освободительным движением на Понапе. Его мечтой было вновь передать власть не только на Сокесе, но и на всем Понапе в руки местной знати. Представители кайзеровской администрации, ее чиновники и солдаты не пользовались у островитян никаким авторитетом. Так, в одном из своих выступлений Соматау заявил:
– Испанцы были мужественными, и тем не менее мы всегда их побеждали. Немцы же трусливы. Они только говорят, говорят и говорят – о своих солдатах, о своих военных кораблях, о своем кайзере, но ничего не делают.
И Соматау решил поднять на борьбу против пруссаков своих людей. Белые чиновники, сами того не ведая, помогли понапскому вождю. Дело в том, что, как и во всех колониях, местных жителей за отказ от работы, за обман или невыполнение распоряжений наказывали плетьми. Однако на Понапе существовал закон, по которому тому, кто касался кожи островитянина или ранил его, мстил весь род или племя. А случилось так, что первый житель Сокеса, избитый плетьми, происходил из рода вождей. К тому же нерадивых строителей колонизаторы отправляли в тюрьму. Этот «венец европейской цивилизации» был уже знаком жителям Понапе. Но если раньше побывать в тюрьме значило для островитян сытно поесть, ничего при этом не делая, то теперь положение их резко ухудшилось. Заключенным приходилось выполнять тяжелые работы, им надевали на голову тюремный клобук, предварительно выбривая ее наголо.
Это было еще одним страшным нарушением местных обычаев. Если человеческая кожа считалась в Микронезии табу, то голова была вообще неприкосновенной. Таким образом, толчком к. самому крупному в истории Микронезии восстанию явились бритье головы и порка. 17 октября Холборн наказал одного из островитян, по иронии Судьбы тоже происходившего из рода вождей. Это переполнило чащу терпения. Островитяне тайно собрались в одном из домов и приняли решение начать открытую борьбу. Своим вождем они, естественно, избрали Соматау. На следующий день местные жители для отвода глаз все-таки вышли на работу. Вскоре Холборн и его помощник Хоффнер поняли, что обстановка крайне накалена. Они успели укрыться в ближайшей католической миссии, которую островитяне не тронули.
Через несколько часов на восставший остров, к удивлению обитателей Сокеса, прибыл губернатор Понапе государственный советник Бедер со своим секретарем Браукманом. Они захотели лично переговорить с Соматау. Но прежде чем успели произнести первые слова, над их головами просвистели стрелы. Точным попаданием Соматау размозжил голову Оберата Бедера. Помощники вождя расправились с Браукманом.
Пока островитяне были заняты расправой с руководителями колониальной администрации, Холборн и его помощник Хоффнер попытались спастись бегством. Они выбежали из здания миссии и кинулись к шлюпке, на которой прибыли на остров правительственный советник и его секретарь. Но побег не удался: Холборна остановил точный выстрел из ружья, а Хоффнера островитяне закололи копьями. Восставшие жестоко расправились и с четырьмя микронезийцами – гребцами, остававшимися в шлюпке. Они были родом не с Понапе, а с более южного атолла, и местные жители считали их пособниками колониальной администрация.
Итак, первое столкновение с колонизаторами закончилось победой островитян. Теперь и губернатор Понапе, и ненавистные строители дороги убиты. В порту Колонии не было ни военных, ни торговых немецких судов. И воины Сокеса, на пути у которых не осталось ни одного препятствия, имели возможность освободить не только административный центр большого острова, не только свою маленькую родину, но и еще четыре «царства» Понапе. Они могли это сделать, но не сделали. Могли победить, но не победили.
Сокес отделяет от Понапе узкий пролив. Во время второй мировой войны японцы перекинули через этот пролив деревянный мост. В наши дни он не способен выдержать ни одно транспортное средство. Мостик сильно прогибался даже под тяжестью моих семидесяти пяти килограммов. И все-таки он помог мне перебраться на Сокес, не промочив ног.
Я так давно мечтал увидеть эту малую землю. Здесь, на небольшом микронезийском островке, покоятся кости выдающихся воинов. И первое, что поражает меня, – это тишина, столь приятная после шумной, суетливой главной улицы Колонии с трактирами и игорными домами.
Да, на Сокесе стоит кладбищенская тишина. И это соответствует моему настроению. Потому что цель моей нынешней поездки – захоронения самых известных воинов самой знаменитой в истории колониальной Микронезии национально-освободительной борьбы. Пыль вдоль узкой коралловой тропки, по которой я иду, быть может, прах воинов Сокеса. А тишина – бесконечная минута молчания по павшим бойцам.
Я осмотрелся вокруг. Над водами лагуны круто, вздымается гигантский базальтовый квадрат, словно сохранившийся со времен сотворения мира. Его высота – около двухсот пятидесяти метров. Гора Паипалаб на Сокесе стала символом непобедимости Понапе.
Здесь на самом высоком месте когда-то возвышался «дворец» вождя. Он стоял на семи ветрах, как символ суверенности, как гордость местных владык. Однажды на остров обрушился страшный тайфун и сбросил «дворец» в море. С тех пор владыки Сокеса живут в долине, а на гору они возвращаются лишь после смерти. Гора, словно сотами, сплошь покрыта естественными пещерами. В них, как правило, хоронят самых именитых людей острова. Некоторые пещеры – это огромные туннели, где, словно на гигантском органе, играет неутихающий ветер.
Могущественный, величественный Паипалаб, некрополь вождей, – лишь одна из гор Сокеса. Вдоль всего острова тянутся две параллельные труднодоступные горные цепи. В долинах и по берегам острова живут подданные властителя Сокеса, которые пришли сюда с далеких островов Гилберта.
Бывшие жители Гилберта, осевшие на неприступном спутнике Понапе, даже в далекие времена, когда над всеми нынешними пятью понапскими «царствами» господствовал один правитель, никому не подчинялись. Когда же единое понапское «государство» распалось, а люди племени сеу эн кауат создали собственное независимое «царство», «резиденция» его правителя долгое время находилась на этой удивительной горе.
Самостоятельность Сокес потерял лишь в период колонизации Океании. На Каролинские острова пришли испанские завоеватели. И хотя кайзеровская Германия тоже стремилась захватить обширнейший микронезийский архипелаг, она доверила решение этого опора папе римскому Льву XIII. И он решил его в пользу католической Кастилии.
В 1885 году на Каролинских островах был поднят испанский флаг. Вскоре островитяне познакомились с королевскими солдатами и несколькими миссионерами – капуцинами. Но нигде испанская колонизация не вызвала такого сопротивления, как на Понапе. Все четырнадцать лет, пока испанцы, по крайней мере на бумаге, владели архипелагом, борьба против них не утихала.
В конце XIX века Испания воевала с противником куда более сильным, чем жители Понапе, – с Соединенными Штатами Америки. Войну она проиграла и – это стало одним из последствий поражения – вынуждена была уйти из Океании. Интереса к «испанским» Каролинским островам победители почему-то не проявили, и мадридское правительство продало архипелаг тому, кто так горячо жаждал его заполучить, – германскому кайзеру. Тот, не теряя времени, направил туда губернатором доктора Хала, который постарался наладить отношения с островитянами. Но после него губернатором Понапе стал некий Берг, которого островитяне вскоре возненавидели. Он прожил недолго и умер странной смертью. Местные жители утверждают, что дело не обошлось без знаменитых понапских колдунов, о которых речь пойдет ниже. После Берга губернатором был Фриц. Он ввел на Понапе всеобщую трудовую повинность для мужчин в возрасте от шестнадцати до двадцати пяти лет. Фриц собирался построить дороги, которые соединили бы все «царства», и тем самым облегчить контроль над непослушными микронезийцами. Первой должна была быть проложена дорога из Колонии на юг, в «царство» Кити. С огромными трудностями ее построили за два года. После этого Фрица, видимо, за заслуги, перевели в другое место. Кстати, через год после окончания строительства дороги она была буквально съедена джунглями, и за шестьдесят лет, прошедших с той поры, никто ее ни разу не попытался восстановить.
Немцы были одержимы манией строительства дорог в своих колониях. Преемник Фрица – Бедер решил, что теперь, когда существует путь в Кити, необходимо проложить кольцевую дорогу вокруг Сокеса, так как именно жители этого острова пользовались у колонизаторов наихудшей репутацией. Это они вскоре после прихода сюда испанцев первыми подняли восстание и перебили почти весь королевский гарнизон на Понапе.
Германия обычно осуществляла свои колониальные планы без особых проволочек. Работы по прокладке новой дороги начались сразу же после того, как Бедер вступил в свою должность. Строительство началось у сокесской горы, возле деревеньки Денипей.
За тем, как ведутся работы, должен был присматривать, с одной стороны, Соматау, местный житель знатного происхождения, а с другой – представитель немецкой администрации, рядовой служащий Холборн. Соматау посчитал это оскорблением. Еще унизительнее было то, что за островитянами фактически надзирал не Холборн, а его любовница, уроженка другого понапского «царства».
Соматау, по мнению кайзеровской администрации, должен был способствовать строительству кольцевой дороги. На самом же деле вот уже несколько лет он руководил национально-освободительным движением на Понапе. Его мечтой было вновь передать власть не только на Сокесе, но и на всем Понапе в руки местной знати. Представители кайзеровской администрации, ее чиновники и солдаты не пользовались у островитян никаким авторитетом. Так, в одном из своих выступлений Соматау заявил:
– Испанцы были мужественными, и тем не менее мы всегда их побеждали. Немцы же трусливы. Они только говорят, говорят и говорят – о своих солдатах, о своих военных кораблях, о своем кайзере, но ничего не делают.
И Соматау решил поднять на борьбу против пруссаков своих людей. Белые чиновники, сами того не ведая, помогли понапскому вождю. Дело в том, что, как и во всех колониях, местных жителей за отказ от работы, за обман или невыполнение распоряжений наказывали плетьми. Однако на Понапе существовал закон, по которому тому, кто касался кожи островитянина или ранил его, мстил весь род или племя. А случилось так, что первый житель Сокеса, избитый плетьми, происходил из рода вождей. К тому же нерадивых строителей колонизаторы отправляли в тюрьму. Этот «венец европейской цивилизации» был уже знаком жителям Понапе. Но если раньше побывать в тюрьме значило для островитян сытно поесть, ничего при этом не делая, то теперь положение их резко ухудшилось. Заключенным приходилось выполнять тяжелые работы, им надевали на голову тюремный клобук, предварительно выбривая ее наголо.
Это было еще одним страшным нарушением местных обычаев. Если человеческая кожа считалась в Микронезии табу, то голова была вообще неприкосновенной. Таким образом, толчком к. самому крупному в истории Микронезии восстанию явились бритье головы и порка. 17 октября Холборн наказал одного из островитян, по иронии Судьбы тоже происходившего из рода вождей. Это переполнило чащу терпения. Островитяне тайно собрались в одном из домов и приняли решение начать открытую борьбу. Своим вождем они, естественно, избрали Соматау. На следующий день местные жители для отвода глаз все-таки вышли на работу. Вскоре Холборн и его помощник Хоффнер поняли, что обстановка крайне накалена. Они успели укрыться в ближайшей католической миссии, которую островитяне не тронули.
Через несколько часов на восставший остров, к удивлению обитателей Сокеса, прибыл губернатор Понапе государственный советник Бедер со своим секретарем Браукманом. Они захотели лично переговорить с Соматау. Но прежде чем успели произнести первые слова, над их головами просвистели стрелы. Точным попаданием Соматау размозжил голову Оберата Бедера. Помощники вождя расправились с Браукманом.
Пока островитяне были заняты расправой с руководителями колониальной администрации, Холборн и его помощник Хоффнер попытались спастись бегством. Они выбежали из здания миссии и кинулись к шлюпке, на которой прибыли на остров правительственный советник и его секретарь. Но побег не удался: Холборна остановил точный выстрел из ружья, а Хоффнера островитяне закололи копьями. Восставшие жестоко расправились и с четырьмя микронезийцами – гребцами, остававшимися в шлюпке. Они были родом не с Понапе, а с более южного атолла, и местные жители считали их пособниками колониальной администрация.
Итак, первое столкновение с колонизаторами закончилось победой островитян. Теперь и губернатор Понапе, и ненавистные строители дороги убиты. В порту Колонии не было ни военных, ни торговых немецких судов. И воины Сокеса, на пути у которых не осталось ни одного препятствия, имели возможность освободить не только административный центр большого острова, не только свою маленькую родину, но и еще четыре «царства» Понапе. Они могли это сделать, но не сделали. Могли победить, но не победили.
ГОРЬКОЕ ПАЛОМНИЧЕСТВО НА СВЯЩЕННЫЙ КОМОНЛАИ
Пока микронезийские воины с острова Сокес раздумывали, стоит ли нападать на почти беззащитную Колонию, хотя все преимущества были на их стороне, новый враг островитян, врач Гиршнер, после смерти губернатора взявший на себя руководство колониальной администрацией, действовал быстро и решительно. Не имея собственных воинских подразделений, он обратился за помощью к подданным других «царств» Понапе. Как ни странно, Нетт, Матоленим и У откликнулись на его просьбу и послали свои войска в Колонию. Таким образом они спасли колониальный режим на атолле. В чем же здесь дело? Скорее всего правители этих «царств» больше боялись своих очень храбрых собратьев с Сокеса, чем администрацию кайзера, живущего где-то «на самом краю света».
Воины «царств» Нетт, Матоленим и У сорок долгих дней защищали административный центр острова, потерявший всякую связь с внешним миром. Католический храм, церковный приход и даже тюрьма в Колонии превратились в крепости. Восточная сторона города была наскоро обнесена земляным валом. На нем развесили многочисленные фонари, которые По ночам освещали подступы к городу. Над этой импровизированной крепостью продолжал развеваться немецкий флаг. Обороной руководил удивительный «офицерский корпус». Командиром был врач Гиршнер, заместителем – землемер Дулк, третьим офицером стал протестантский пастор Хагеншмидт. Единственным военным человеком в этой прусской твердыне был местный полицмейстер Каммерих.
Полицмейстер, врач, пастор и землемер вместе с воинами трех верных «царств» обороняли оплот колониального владычества на Понапе сорок дней. За это время в местный порт не зашло ни одно судно. Ни жители окружающих архипелагов, ни немецкая колониальная администрация Океании (с центром в Рабауле), ни тем более Берлин ничего не знали о восстании в Восточной Микронезии.
Только в конце ноября на рейде лагуны Понапе бросило якорь торговое судно «Германия». Его команда, узнав о восстании, выгрузила товар и быстро взяла куре на Рабаул. Надо было срочно сообщить германскому губернатору колоний Океании о критическом положении «защитников» города. В Рабауле «Германия» оставалась недолго. Прихватив на борт несколько десятков меланезийских солдат и немецких офицеров, судно устремилось назад, на Понапе. На следующий день вслед за ним отправился с новым отрядом меланезийских солдат военный корабль «Планета». Колонию стали оборонять меланезийцы. А микронезийцы – подданные «царств» Нетт, Матоленим и У, сыгравшие довольно неблаговидную роль в этом восстании, вернулись домой.
Вскоре к берегам Понапе с новыми отрядами на борту подошел еще один военный корабль – «Сиар». Но высшие чины колониальной администрации сочли недостаточной и эту помощь. Они хотели так наказать восставших, чтобы другим жителям Океании подобное не могло прийти в голову. В Берлин они направили предложение, чтобы против островка в один квадратный километр с его немногочисленными обитателями был направлен весь немецкий военно-морской флот, базировавшийся в то время в Тихом океане! К крошечному Сокесу устремились гордость кайзеровского флота крейсеры «Эмден» и «Нюрнберг», а вслед за ними – знаменитый линкор «Шарнхорст». В пролив, отделяющий Понапе от Сокеса, вошел военный корабль «Орион».
Дальнобойным орудиям морских гигантов защитники острова могли противопоставить лишь несколько винтовок и небольшое количество патронов, добытых еще во времена испанского владычества. Тогда вооружение для испанских солдат поставлял не Мадрид, а частный торговец, некто Зарза. Он доставил губернатору Понапе три с половиной тысячи винтовок «ремингтон» и большое количество патронов к ним. Но не успели испанцы разместить их на своих складах, как островитяне растащили значительную часть оружия и боеприпасов. Через несколько месяцев Испания проиграла войну США, лишилась своих тихоокеанских колоний, а с ними и завезенных на Понапе винтовок.
Предусмотрительные немцы еще задолго до восстания постарались отобрать у островитян это огнестрельное оружие. Однако местные жители добровольно отдать его не желали. И тут на помощь кайзеровской администрации пришла сама природа. На остров, как это нередко случалось, обрушился страшный ураган, который уничтожил все сельскохозяйственные угодья. Не стало ни плодов хлебного дерева, ни мяса, ни таро. Начался голод. Тогда кайзеровская администрация предложила островитянам, казалось бы, выгодную сделку: за каждую винтовку выдать по тридцать пять марок, или четыре мешка риса, или двадцать банок мясных консервов. Один патрон был оценен в десять пфеннигов. Голодным жителям острова ничего другого не оставалось, как согласиться с колонизаторами. Так администрация выкупила более пятисот винтовок и несколько тысяч патронов. Но вскоре островитяне собрали новый урожай. Хлебные деревья принесли плоды. Голод кончился, и оставшиеся винтовки жители Сокеса сохранили у себя.
И вот теперь этими винтовками они обороняли свой остров. Островитяне укрепились на вершине знаменитой торы, но шрапнель германских крейсеров заставила их оставить свои позиции. После этого люди Соматау все время отступали. Подразделения меланезийских солдат прочесывали горные хребты и долины.
Местные жители играли с наступающим противником в прятки. Когда их окружили со всех четырех сторон, восставшие тайно, ночью перебрались через пролив и укрылись в горах Большого острова. Там, в «царстве» Нетт, на вершине горы Нан-Клоп, они построили настоящую базальтовую крепость. Но и эта крепость пала. Тогда сокесцы ушли дальше в горы. Их новым убежищем стала разветвленная система пещер Импеип в «царстве» Нетт.
Солдаты уничтожали в местах военных операций источники продовольствия: поля ямса, таро, хлебные деревья. Эта тактика оказалась действенной – голодные повстанцы вынуждены были в конце концов сдаться на милость победителя.
Окончательно восстание было подавлено 23 февраля 1911 года. Его участников и членов их семей осудили на пожизненную ссылку. Около пятисот мужчин, женщин и детей – более половины населения Сокеса – колонизаторы выгнали с острова. Главное его богатство – земля перешла в руки победителей, при этом часть ее была передана тем, кто помогал защищать осаждённую Колонию, часть досталась жертвам урагана, который в тот год обрушился и на южнокаролинские острова Мокил и Пингелап. Исконных же владельцев острова посадили в трюмы транспортных судов и перевезли на далекий Яп. Там они жили вплоть до конца немецкого господства в Микронезии.
Расправились с участниками восстания и их семьями жестоко и быстро. Однако сослали не всех. Семнадцать руководителей, которые 23 февраля сами отдали себя на милость победителей, судил в тот же день полевой суд. Разбирательство длилось недолго, и всех приговорили к смерти. На рассвете следующего дня, 24 февраля, они были казнены.
Воины «царств» Нетт, Матоленим и У сорок долгих дней защищали административный центр острова, потерявший всякую связь с внешним миром. Католический храм, церковный приход и даже тюрьма в Колонии превратились в крепости. Восточная сторона города была наскоро обнесена земляным валом. На нем развесили многочисленные фонари, которые По ночам освещали подступы к городу. Над этой импровизированной крепостью продолжал развеваться немецкий флаг. Обороной руководил удивительный «офицерский корпус». Командиром был врач Гиршнер, заместителем – землемер Дулк, третьим офицером стал протестантский пастор Хагеншмидт. Единственным военным человеком в этой прусской твердыне был местный полицмейстер Каммерих.
Полицмейстер, врач, пастор и землемер вместе с воинами трех верных «царств» обороняли оплот колониального владычества на Понапе сорок дней. За это время в местный порт не зашло ни одно судно. Ни жители окружающих архипелагов, ни немецкая колониальная администрация Океании (с центром в Рабауле), ни тем более Берлин ничего не знали о восстании в Восточной Микронезии.
Только в конце ноября на рейде лагуны Понапе бросило якорь торговое судно «Германия». Его команда, узнав о восстании, выгрузила товар и быстро взяла куре на Рабаул. Надо было срочно сообщить германскому губернатору колоний Океании о критическом положении «защитников» города. В Рабауле «Германия» оставалась недолго. Прихватив на борт несколько десятков меланезийских солдат и немецких офицеров, судно устремилось назад, на Понапе. На следующий день вслед за ним отправился с новым отрядом меланезийских солдат военный корабль «Планета». Колонию стали оборонять меланезийцы. А микронезийцы – подданные «царств» Нетт, Матоленим и У, сыгравшие довольно неблаговидную роль в этом восстании, вернулись домой.
Вскоре к берегам Понапе с новыми отрядами на борту подошел еще один военный корабль – «Сиар». Но высшие чины колониальной администрации сочли недостаточной и эту помощь. Они хотели так наказать восставших, чтобы другим жителям Океании подобное не могло прийти в голову. В Берлин они направили предложение, чтобы против островка в один квадратный километр с его немногочисленными обитателями был направлен весь немецкий военно-морской флот, базировавшийся в то время в Тихом океане! К крошечному Сокесу устремились гордость кайзеровского флота крейсеры «Эмден» и «Нюрнберг», а вслед за ними – знаменитый линкор «Шарнхорст». В пролив, отделяющий Понапе от Сокеса, вошел военный корабль «Орион».
Дальнобойным орудиям морских гигантов защитники острова могли противопоставить лишь несколько винтовок и небольшое количество патронов, добытых еще во времена испанского владычества. Тогда вооружение для испанских солдат поставлял не Мадрид, а частный торговец, некто Зарза. Он доставил губернатору Понапе три с половиной тысячи винтовок «ремингтон» и большое количество патронов к ним. Но не успели испанцы разместить их на своих складах, как островитяне растащили значительную часть оружия и боеприпасов. Через несколько месяцев Испания проиграла войну США, лишилась своих тихоокеанских колоний, а с ними и завезенных на Понапе винтовок.
Предусмотрительные немцы еще задолго до восстания постарались отобрать у островитян это огнестрельное оружие. Однако местные жители добровольно отдать его не желали. И тут на помощь кайзеровской администрации пришла сама природа. На остров, как это нередко случалось, обрушился страшный ураган, который уничтожил все сельскохозяйственные угодья. Не стало ни плодов хлебного дерева, ни мяса, ни таро. Начался голод. Тогда кайзеровская администрация предложила островитянам, казалось бы, выгодную сделку: за каждую винтовку выдать по тридцать пять марок, или четыре мешка риса, или двадцать банок мясных консервов. Один патрон был оценен в десять пфеннигов. Голодным жителям острова ничего другого не оставалось, как согласиться с колонизаторами. Так администрация выкупила более пятисот винтовок и несколько тысяч патронов. Но вскоре островитяне собрали новый урожай. Хлебные деревья принесли плоды. Голод кончился, и оставшиеся винтовки жители Сокеса сохранили у себя.
И вот теперь этими винтовками они обороняли свой остров. Островитяне укрепились на вершине знаменитой торы, но шрапнель германских крейсеров заставила их оставить свои позиции. После этого люди Соматау все время отступали. Подразделения меланезийских солдат прочесывали горные хребты и долины.
Местные жители играли с наступающим противником в прятки. Когда их окружили со всех четырех сторон, восставшие тайно, ночью перебрались через пролив и укрылись в горах Большого острова. Там, в «царстве» Нетт, на вершине горы Нан-Клоп, они построили настоящую базальтовую крепость. Но и эта крепость пала. Тогда сокесцы ушли дальше в горы. Их новым убежищем стала разветвленная система пещер Импеип в «царстве» Нетт.
Солдаты уничтожали в местах военных операций источники продовольствия: поля ямса, таро, хлебные деревья. Эта тактика оказалась действенной – голодные повстанцы вынуждены были в конце концов сдаться на милость победителя.
Окончательно восстание было подавлено 23 февраля 1911 года. Его участников и членов их семей осудили на пожизненную ссылку. Около пятисот мужчин, женщин и детей – более половины населения Сокеса – колонизаторы выгнали с острова. Главное его богатство – земля перешла в руки победителей, при этом часть ее была передана тем, кто помогал защищать осаждённую Колонию, часть досталась жертвам урагана, который в тот год обрушился и на южнокаролинские острова Мокил и Пингелап. Исконных же владельцев острова посадили в трюмы транспортных судов и перевезли на далекий Яп. Там они жили вплоть до конца немецкого господства в Микронезии.
Расправились с участниками восстания и их семьями жестоко и быстро. Однако сослали не всех. Семнадцать руководителей, которые 23 февраля сами отдали себя на милость победителей, судил в тот же день полевой суд. Разбирательство длилось недолго, и всех приговорили к смерти. На рассвете следующего дня, 24 февраля, они были казнены.