Страница:
– Я рад, что вы здесь, сэр, – начал он. – Это дело мне кажется весьма подозрительным.
В эту секунду Хит заметил Вэнса, замешкавшегося в дверях, и расплылся в дружелюбной улыбке.
– Как поживаете, мистер Вэнс? А я ведь втайне надеялся, что и вы захотите принять участие в расследовании этого дела. Чем же вы занимались все эти дни?
Вэнс протянул ему руку и ответил на приветствие сержанта такой же теплой улыбкой.
– Правда заключается в том, – сказал Фило, – что я пытался восстановить славное имя одного из жителей Афин по имени Менандр. Довольно глупо с моей стороны, вы не находите?
Хит лишь презрительно хмыкнул:
– Ну, если у вас это получается так же лихо, как и со здешними жуликами, вы наверняка добьетесь обвинительного приговора.
Маркхэм почувствовал неуверенность сержанта и счел нужным вступить в беседу.
– Ну, и какие же сложности обнаружились в нашем сегодняшнем деле? – спросил он.
– А я не говорил про сложности, – парировал Хит. – По-моему, птичка практически у нас в клетке. Хотя я вовсе не удовлетворен этим… Черт! Мистер Маркхэм… все это как-то неестественно… Бессмыслица какая-то получается, вот что я вам скажу.
– Мне кажется, я понимаю, о чем вы, – кивнул Маркхэм, бросая на сержанта оценивающий взгляд. – Значит, вы склонны полагать, что Сперлинг все же виновен?
– Разумеется! – тут же подхватил Хит. – Но меня беспокоит не это. Не нравится мне фамилия того парня, которого замочили стрелой… – Он замялся, но все же продолжал: – А вас это не удивляет, сэр?
Маркхэм рассеянно кивнул.
– Похоже, вы тоже не забыли детские считалки, – ответил он и отвернулся.
Вэнс озорно взглянул на Хита:
– Вот вы только что назвали мистера Сперлинга птичкой, сержант. А вам известно, что вы попали в яблочко? Видите ли, «сперлинг» по-немецки значит «воробей». И, если вы помните, как раз воробей и подстрелил малиновку в нашем стишке… Удивительно все получается, не правда ли?
Глаза сержанта округлились. Он уставился на Вэнса, но не смог вымолвить ни слова.
– Дело это очень уж подозрительное, – наконец, выдавил он. – И надо еще разбираться, где собака зарыта.
– Да тут не о собаках речь, а о птичках. Неужели вы успели забыть? – отшутился Вэнс.
– Давайте уже перейдем к деталям, – дипломатично заметил прокурор. – Как я понимаю, сержант, вы уже успели поговорить с жильцами дома?
– Только в общих чертах, сэр. Я ждал вас, ведь вы хорошо знакомы с хозяином. Я, конечно, провел опрос, но, скорее, формальный. Возле трупа я оставил своего человека, чтобы к телу покойного никто не подходил, пока не прибудет доктор Дорем. Он обещал приехать сразу после ланча. Кроме того, я уже оповестил экспертов по дактилоскопии, они должны быть здесь с минуты на минуту. Правда, я не совсем понимаю, чем они могут быть нам полезны…
– А как же лук, из которого пустили стрелу? – вставил Вэнс.
– Как раз на это мы и рассчитывали. Но профессор Диллар сказал, что сам поднял оружие и принес его домой. Скорее всего, отпечатки пальцев, если таковые и были на луке, теперь уже смазаны или затерты.
– Как вы поступили со Сперлингом? – поинтересовался Маркхэм.
– Я узнал его адрес и послал за ним двоих ребят. Он живет за городом, и, как только его схватят, тут же доставят сюда. Еще я разговаривал со слугами – тем стариком, что впустил вас в дом, и его дочерью, женщиной средних лет, здешней кухаркой, – но никто из них не сообщил мне ничего интересного. Они действительно ничего не знают или делают вид, что не понимают серьезности ситуации. Потом я попытался допросить юную леди, хозяйку дома. – Тут сержант молча воздел руки к небу, подчеркивая свое бессилие. – Она только плачет и никак не может прийти в себя. Я подумал, что, может быть, вы сами захотите поговорить с ней. Сниткин и Бэрк, – продолжал он, махнув рукой в сторону окна, где стояли эти двое полицейских, – прочесали подвал, улицу и двор в надежде отыскать хоть какие-нибудь улики, но все безуспешно. Вот, пожалуй, и все, что мне известно на данный момент. Однако, как только сюда прибудут судмедэксперт и специалисты по дактилоскопии и когда мы допросим Сперлинга, я полагаю, все пойдет как по маслу и работа будет закончена.
Вэнс, чуть слышно вздохнув, проговорил:
– Вы такой оптимист, сержант! Только будьте готовы к тому, что все может пойти вовсе не по маслу, как вы выразились, а, скорее, по наждачной бумаге. У меня не выходят из головы эти причудливые детские стишки. Если предчувствие меня не обманывает, то вам еще долго придется разыскивать преступника вслепую.
– Неужели? – удивился Хит, и по выражению его лица можно было понять, что он и сам не слишком верил в быстрый успех расследования.
– Не давайте мистеру Вэнсу сломить вашу волю и дух, сержант, – приободрил его Маркхэм. – Он позволяет воображению властвовать над своим рассудком. Я предлагаю исследовать территорию, пока мы дожидаемся приезда остальных, – сказал прокурор, повернувшись к двери. – А позже я сам опрошу и профессора, и других домочадцев. Кстати, сержант, почему вы ничего не рассказали нам о мистере Арнессоне? Разве его нет в доме?
– Он пока в университете, но скоро подъедет.
Маркхэм, кивнув, направился вслед за сержантом в холл. Когда мы проходили по коридору, устланному коврами, то услышали женский голос сверху, доносившийся откуда-то из полумрака лестничного пролета.
– Это вы, мистер Маркхэм? Дядюшка узнал вас по голосу. Он ожидает вас в библиотеке.
– Я подойду к нему через несколько минут, мисс Диллар, – по-отечески добродушным тоном отозвался прокурор. – Пожалуйста, оставайтесь там, нам надо поговорить.
Девушка, невнятно пробормотав «да, конечно», быстро ушла.
Мы спустились в подвал, в ту его часть, что располагалась в западном крыле особняка. Дверь была чуть приоткрыта, и рядом с ней, выполняя приказание Хита, дежурил полицейский из отдела по расследованию убийств.
В прошлом это помещение, видимо, выполняло роль склада, но теперь его переоборудовали под клуб. На стенах висели картины, изображающие стрелков из лука самых разных исторических эпох. Тут же стояло фортепьяно и фонограф, несколько удобных плетеных кресел и диван. На столе лежала целая стопка спортивных журналов. Рядом с ним примостился книжный шкаф с литературой, также, разумеется, посвященной искусству стрельбы из лука.
В углу располагались несколько мишеней, а рядом с ними на стене висели луки. В шкафчике нашлись и специальные перчатки для стрельбы, и запасная тетива, и наборы инструментов. На большой деревянной панели была собрана удивительная коллекция самых разных стрел. Именно она и привлекла внимание Вэнса.
– Здесь есть и спортивные, и боевые стрелы, – заметил он. – Чудесно! Ой, посмотрите-ка, один экспонат, похоже, отсутствует. Да и забрали его отсюда явно второпях. Видите, даже вот этот маленький медный штырек чуть погнулся…
На полу стояли несколько колчанов со спортивными стрелами. Фило нагнулся, вынул одну и протянул ее прокурору.
– На первый взгляд эта безобидная вещица, кажется, не способна пробить тело человека, но, поверьте, ей легко можно застрелить оленя с восьмидесяти ярдов… Почему же из коллекции пропала именно охотничья стрела? Очень интересно.
Маркхэм нахмурился. Было видно, что он все же надеется на то, что данное дело обернется самым обыкновенным несчастным случаем. Он бросил стрелу в кресло и зашагал к двери, ведущей на стрельбище.
– Давайте осмотрим двор и, наконец, само тело, – мрачно предложил он.
Мы вышли из дома на небольшую мощеную площадку и оказались на дне каньона, окруженного крутыми каменными стенами. Площадка располагалась на четыре или пять футов ниже того уровня, по которому проходила улица. Глухая стена без окон, принадлежащая соседнему дому, вздымалась вверх на 150 футов. Дом Диллара хоть и имел всего четыре этажа, но по меркам современного строительства мог бы равняться по высоте шестиэтажному зданию. И хотя сейчас мы стояли в самом центре Нью-Йорка, нас могли увидеть только из нескольких боковых окон профессорского дома и единственного эркера дома по 76-й улице, задний двор которого граничил с территорией Диллара.
Этот дом, как мы вскоре выяснили, принадлежал некоей миссис Драккер, и ему было суждено сыграть немаловажную роль в разгадке убийства Робина. Несколько высоких деревьев закрывали окна этого дома, и, как я уже заметил, нас можно было увидеть только из одного-единственного эркера. Я заметил, что и Вэнс внимательно изучает этот эркер, а чуть позже я узнал, что же именно так привлекло его внимание в тот момент.
Территория стрельбища простиралась от стены дома Диллара на 75-й улице до похожей стены, но уже на 76-й улице, возле дома миссис Драккер, где на валу из песка виднелись мешки с соломой. Расстояние между стенами составляло 200 футов, что позволяло устроить стрельбище длиной в 60 ярдов, а это как раз соответствовало требованиям, установленным для спортивных состязаний.
Вдали, возле участка миссис Драккер, на углу Риверсайд-Драйв и 76-й улицы, стоял еще один жилой дом. Между этими двумя многоэтажками проходила узенькая улочка, заканчивающаяся возле стрельбища высоким забором с небольшой дверцей на замке.
Хочется обратить внимание, во-первых, на маленький балкон в доме Диллара, который нависает над стрельбищем, во-вторых, на эркер в доме миссис Драккер, в-третьих, на маленькую улочку, соединяющую два жилых дома, которая проходит между Риверсайд-Драйв и задней частью двора на участке, принадлежащем профессору.
Тело Робина оставалось возле двери, ведущей в стрелковый клуб. Погибший лежал на спине, вытянув руки и слегка подобрав ноги, головой в сторону 76-й улицы. Робин оказался мужчиной лет тридцати пяти, среднего роста, плотного телосложения. Одет он был в светло-серый спортивный костюм и голубую рубашку, обут в спортивные туфли на резиновой подошве. В ногах лежала фетровая шляпа.
Рядом с трупом разлилась лужица крови, но не это ужаснуло нас, а тонкая стрела, торчавшая из груди несчастного. Она выступала примерно на двадцать дюймов, и рубашка в месте ранения также окрасилась кровью. Особенно неуместным казалось ярко-красное оперение и две бирюзовые полосы на самой стреле, что придавало ей, скорее, праздничный вид, нежели трагический.
– Безусловно, эта стрела из той самой коллекции, что мы видели в клубе, – прокомментировал Вэнс. – И вот что еще удивительно: она попала точно в сердце, ни на дюйм не улетела в сторону. Простой смертный вряд ли может похвастаться таким мастерством… Случайное попадание спортивной стрелой я еще мог бы понять, но здесь убийца не оставил жертве ни малейшего шанса! Эту мощную охотничью стрелу выдернули из панели в клубе. Кстати, выемка для тетивы повреждена, вряд ли ее вообще можно было использовать для стрельбы, – подметил Фило, рассмотрев орудие убийства поближе. – Скажите, сержант, а где наш профессор обнаружил лук? – обратился он к Хиту. – Рядом с окном клуба, верно?
Тот, вздрогнув от неожиданности, ответил:
– Именно там, мистер Вэнс. Он лежит на фортепьяно.
– Боюсь, что эксперты не найдут на нем ничего, кроме отпечатков самого профессора. Уверен, что и на стреле не осталось никаких следов.
Хит, не сводя с Вэнса испытующего взгляда, спросил:
– Но как вы определили, что лук нашли именно у окна, мистер Вэнс?
– Это предположение само напрашивается, если учитывать положение тела.
– Значит, его застрелили почти в упор?
Вэнс, покачав головой, произнес:
– Нет, сержант. Посмотрите на ноги умершего. Они смотрят в сторону двери подвала и в то же время немного подобраны под себя. Разве так бы упал человек, если бы ему прострелили сердце?
– Нет, – проговорил Хит, немного подумав. – Ноги уж точно были бы выпрямлены.
– Вот именно. И еще обратите внимание на шляпу. Если бы он упал на спину, она оказалась бы за головой, а не возле ног. Все это и заставляет меня думать, что лук и стрелы тут могут быть вовсе ни при чем.
– Тогда зачем… – начал было прокурор, но Вэнс тут же прервал его:
– Вы хотели спросить, зачем понадобилась эта чудовищная постановка, на так ли, Маркхэм? Это непростое дело: кто-то тщательно все продумал и инсценировал убийство. Или несчастный случай.
В это время в дверях подвала показались прибывшие на место доктор Дорем и детектив Бэрк. Поздоровавшись со всеми присутствующими, Дорем тут же приступил к делу и принялся ловкими пальцами ощупывать тело.
Маркхэм повернулся к Хиту и сказал:
– Ну, пока доктор осматривает тело, сержант, я отправлюсь в дом и поговорю с профессором.
Глава III
В эту секунду Хит заметил Вэнса, замешкавшегося в дверях, и расплылся в дружелюбной улыбке.
– Как поживаете, мистер Вэнс? А я ведь втайне надеялся, что и вы захотите принять участие в расследовании этого дела. Чем же вы занимались все эти дни?
Вэнс протянул ему руку и ответил на приветствие сержанта такой же теплой улыбкой.
– Правда заключается в том, – сказал Фило, – что я пытался восстановить славное имя одного из жителей Афин по имени Менандр. Довольно глупо с моей стороны, вы не находите?
Хит лишь презрительно хмыкнул:
– Ну, если у вас это получается так же лихо, как и со здешними жуликами, вы наверняка добьетесь обвинительного приговора.
Маркхэм почувствовал неуверенность сержанта и счел нужным вступить в беседу.
– Ну, и какие же сложности обнаружились в нашем сегодняшнем деле? – спросил он.
– А я не говорил про сложности, – парировал Хит. – По-моему, птичка практически у нас в клетке. Хотя я вовсе не удовлетворен этим… Черт! Мистер Маркхэм… все это как-то неестественно… Бессмыслица какая-то получается, вот что я вам скажу.
– Мне кажется, я понимаю, о чем вы, – кивнул Маркхэм, бросая на сержанта оценивающий взгляд. – Значит, вы склонны полагать, что Сперлинг все же виновен?
– Разумеется! – тут же подхватил Хит. – Но меня беспокоит не это. Не нравится мне фамилия того парня, которого замочили стрелой… – Он замялся, но все же продолжал: – А вас это не удивляет, сэр?
Маркхэм рассеянно кивнул.
– Похоже, вы тоже не забыли детские считалки, – ответил он и отвернулся.
Вэнс озорно взглянул на Хита:
– Вот вы только что назвали мистера Сперлинга птичкой, сержант. А вам известно, что вы попали в яблочко? Видите ли, «сперлинг» по-немецки значит «воробей». И, если вы помните, как раз воробей и подстрелил малиновку в нашем стишке… Удивительно все получается, не правда ли?
Глаза сержанта округлились. Он уставился на Вэнса, но не смог вымолвить ни слова.
– Дело это очень уж подозрительное, – наконец, выдавил он. – И надо еще разбираться, где собака зарыта.
– Да тут не о собаках речь, а о птичках. Неужели вы успели забыть? – отшутился Вэнс.
– Давайте уже перейдем к деталям, – дипломатично заметил прокурор. – Как я понимаю, сержант, вы уже успели поговорить с жильцами дома?
– Только в общих чертах, сэр. Я ждал вас, ведь вы хорошо знакомы с хозяином. Я, конечно, провел опрос, но, скорее, формальный. Возле трупа я оставил своего человека, чтобы к телу покойного никто не подходил, пока не прибудет доктор Дорем. Он обещал приехать сразу после ланча. Кроме того, я уже оповестил экспертов по дактилоскопии, они должны быть здесь с минуты на минуту. Правда, я не совсем понимаю, чем они могут быть нам полезны…
– А как же лук, из которого пустили стрелу? – вставил Вэнс.
– Как раз на это мы и рассчитывали. Но профессор Диллар сказал, что сам поднял оружие и принес его домой. Скорее всего, отпечатки пальцев, если таковые и были на луке, теперь уже смазаны или затерты.
– Как вы поступили со Сперлингом? – поинтересовался Маркхэм.
– Я узнал его адрес и послал за ним двоих ребят. Он живет за городом, и, как только его схватят, тут же доставят сюда. Еще я разговаривал со слугами – тем стариком, что впустил вас в дом, и его дочерью, женщиной средних лет, здешней кухаркой, – но никто из них не сообщил мне ничего интересного. Они действительно ничего не знают или делают вид, что не понимают серьезности ситуации. Потом я попытался допросить юную леди, хозяйку дома. – Тут сержант молча воздел руки к небу, подчеркивая свое бессилие. – Она только плачет и никак не может прийти в себя. Я подумал, что, может быть, вы сами захотите поговорить с ней. Сниткин и Бэрк, – продолжал он, махнув рукой в сторону окна, где стояли эти двое полицейских, – прочесали подвал, улицу и двор в надежде отыскать хоть какие-нибудь улики, но все безуспешно. Вот, пожалуй, и все, что мне известно на данный момент. Однако, как только сюда прибудут судмедэксперт и специалисты по дактилоскопии и когда мы допросим Сперлинга, я полагаю, все пойдет как по маслу и работа будет закончена.
Вэнс, чуть слышно вздохнув, проговорил:
– Вы такой оптимист, сержант! Только будьте готовы к тому, что все может пойти вовсе не по маслу, как вы выразились, а, скорее, по наждачной бумаге. У меня не выходят из головы эти причудливые детские стишки. Если предчувствие меня не обманывает, то вам еще долго придется разыскивать преступника вслепую.
– Неужели? – удивился Хит, и по выражению его лица можно было понять, что он и сам не слишком верил в быстрый успех расследования.
– Не давайте мистеру Вэнсу сломить вашу волю и дух, сержант, – приободрил его Маркхэм. – Он позволяет воображению властвовать над своим рассудком. Я предлагаю исследовать территорию, пока мы дожидаемся приезда остальных, – сказал прокурор, повернувшись к двери. – А позже я сам опрошу и профессора, и других домочадцев. Кстати, сержант, почему вы ничего не рассказали нам о мистере Арнессоне? Разве его нет в доме?
– Он пока в университете, но скоро подъедет.
Маркхэм, кивнув, направился вслед за сержантом в холл. Когда мы проходили по коридору, устланному коврами, то услышали женский голос сверху, доносившийся откуда-то из полумрака лестничного пролета.
– Это вы, мистер Маркхэм? Дядюшка узнал вас по голосу. Он ожидает вас в библиотеке.
– Я подойду к нему через несколько минут, мисс Диллар, – по-отечески добродушным тоном отозвался прокурор. – Пожалуйста, оставайтесь там, нам надо поговорить.
Девушка, невнятно пробормотав «да, конечно», быстро ушла.
Мы спустились в подвал, в ту его часть, что располагалась в западном крыле особняка. Дверь была чуть приоткрыта, и рядом с ней, выполняя приказание Хита, дежурил полицейский из отдела по расследованию убийств.
В прошлом это помещение, видимо, выполняло роль склада, но теперь его переоборудовали под клуб. На стенах висели картины, изображающие стрелков из лука самых разных исторических эпох. Тут же стояло фортепьяно и фонограф, несколько удобных плетеных кресел и диван. На столе лежала целая стопка спортивных журналов. Рядом с ним примостился книжный шкаф с литературой, также, разумеется, посвященной искусству стрельбы из лука.
В углу располагались несколько мишеней, а рядом с ними на стене висели луки. В шкафчике нашлись и специальные перчатки для стрельбы, и запасная тетива, и наборы инструментов. На большой деревянной панели была собрана удивительная коллекция самых разных стрел. Именно она и привлекла внимание Вэнса.
– Здесь есть и спортивные, и боевые стрелы, – заметил он. – Чудесно! Ой, посмотрите-ка, один экспонат, похоже, отсутствует. Да и забрали его отсюда явно второпях. Видите, даже вот этот маленький медный штырек чуть погнулся…
На полу стояли несколько колчанов со спортивными стрелами. Фило нагнулся, вынул одну и протянул ее прокурору.
– На первый взгляд эта безобидная вещица, кажется, не способна пробить тело человека, но, поверьте, ей легко можно застрелить оленя с восьмидесяти ярдов… Почему же из коллекции пропала именно охотничья стрела? Очень интересно.
Маркхэм нахмурился. Было видно, что он все же надеется на то, что данное дело обернется самым обыкновенным несчастным случаем. Он бросил стрелу в кресло и зашагал к двери, ведущей на стрельбище.
– Давайте осмотрим двор и, наконец, само тело, – мрачно предложил он.
Мы вышли из дома на небольшую мощеную площадку и оказались на дне каньона, окруженного крутыми каменными стенами. Площадка располагалась на четыре или пять футов ниже того уровня, по которому проходила улица. Глухая стена без окон, принадлежащая соседнему дому, вздымалась вверх на 150 футов. Дом Диллара хоть и имел всего четыре этажа, но по меркам современного строительства мог бы равняться по высоте шестиэтажному зданию. И хотя сейчас мы стояли в самом центре Нью-Йорка, нас могли увидеть только из нескольких боковых окон профессорского дома и единственного эркера дома по 76-й улице, задний двор которого граничил с территорией Диллара.
Этот дом, как мы вскоре выяснили, принадлежал некоей миссис Драккер, и ему было суждено сыграть немаловажную роль в разгадке убийства Робина. Несколько высоких деревьев закрывали окна этого дома, и, как я уже заметил, нас можно было увидеть только из одного-единственного эркера. Я заметил, что и Вэнс внимательно изучает этот эркер, а чуть позже я узнал, что же именно так привлекло его внимание в тот момент.
Территория стрельбища простиралась от стены дома Диллара на 75-й улице до похожей стены, но уже на 76-й улице, возле дома миссис Драккер, где на валу из песка виднелись мешки с соломой. Расстояние между стенами составляло 200 футов, что позволяло устроить стрельбище длиной в 60 ярдов, а это как раз соответствовало требованиям, установленным для спортивных состязаний.
Вдали, возле участка миссис Драккер, на углу Риверсайд-Драйв и 76-й улицы, стоял еще один жилой дом. Между этими двумя многоэтажками проходила узенькая улочка, заканчивающаяся возле стрельбища высоким забором с небольшой дверцей на замке.
Хочется обратить внимание, во-первых, на маленький балкон в доме Диллара, который нависает над стрельбищем, во-вторых, на эркер в доме миссис Драккер, в-третьих, на маленькую улочку, соединяющую два жилых дома, которая проходит между Риверсайд-Драйв и задней частью двора на участке, принадлежащем профессору.
Тело Робина оставалось возле двери, ведущей в стрелковый клуб. Погибший лежал на спине, вытянув руки и слегка подобрав ноги, головой в сторону 76-й улицы. Робин оказался мужчиной лет тридцати пяти, среднего роста, плотного телосложения. Одет он был в светло-серый спортивный костюм и голубую рубашку, обут в спортивные туфли на резиновой подошве. В ногах лежала фетровая шляпа.
Рядом с трупом разлилась лужица крови, но не это ужаснуло нас, а тонкая стрела, торчавшая из груди несчастного. Она выступала примерно на двадцать дюймов, и рубашка в месте ранения также окрасилась кровью. Особенно неуместным казалось ярко-красное оперение и две бирюзовые полосы на самой стреле, что придавало ей, скорее, праздничный вид, нежели трагический.
– Безусловно, эта стрела из той самой коллекции, что мы видели в клубе, – прокомментировал Вэнс. – И вот что еще удивительно: она попала точно в сердце, ни на дюйм не улетела в сторону. Простой смертный вряд ли может похвастаться таким мастерством… Случайное попадание спортивной стрелой я еще мог бы понять, но здесь убийца не оставил жертве ни малейшего шанса! Эту мощную охотничью стрелу выдернули из панели в клубе. Кстати, выемка для тетивы повреждена, вряд ли ее вообще можно было использовать для стрельбы, – подметил Фило, рассмотрев орудие убийства поближе. – Скажите, сержант, а где наш профессор обнаружил лук? – обратился он к Хиту. – Рядом с окном клуба, верно?
Тот, вздрогнув от неожиданности, ответил:
– Именно там, мистер Вэнс. Он лежит на фортепьяно.
– Боюсь, что эксперты не найдут на нем ничего, кроме отпечатков самого профессора. Уверен, что и на стреле не осталось никаких следов.
Хит, не сводя с Вэнса испытующего взгляда, спросил:
– Но как вы определили, что лук нашли именно у окна, мистер Вэнс?
– Это предположение само напрашивается, если учитывать положение тела.
– Значит, его застрелили почти в упор?
Вэнс, покачав головой, произнес:
– Нет, сержант. Посмотрите на ноги умершего. Они смотрят в сторону двери подвала и в то же время немного подобраны под себя. Разве так бы упал человек, если бы ему прострелили сердце?
– Нет, – проговорил Хит, немного подумав. – Ноги уж точно были бы выпрямлены.
– Вот именно. И еще обратите внимание на шляпу. Если бы он упал на спину, она оказалась бы за головой, а не возле ног. Все это и заставляет меня думать, что лук и стрелы тут могут быть вовсе ни при чем.
– Тогда зачем… – начал было прокурор, но Вэнс тут же прервал его:
– Вы хотели спросить, зачем понадобилась эта чудовищная постановка, на так ли, Маркхэм? Это непростое дело: кто-то тщательно все продумал и инсценировал убийство. Или несчастный случай.
В это время в дверях подвала показались прибывшие на место доктор Дорем и детектив Бэрк. Поздоровавшись со всеми присутствующими, Дорем тут же приступил к делу и принялся ловкими пальцами ощупывать тело.
Маркхэм повернулся к Хиту и сказал:
– Ну, пока доктор осматривает тело, сержант, я отправлюсь в дом и поговорю с профессором.
Глава III
Напоминание о пророчестве
Суббота, 2 апреля, 13:30
Когда мы очутились в холле особняка, к дому уже подъехали капитан Дюбуа и детектив Беллами – специалисты по дактилоскопии. Детектив Сниткин тут же провел их в подвал, а Маркхэм, Вэнс и я отправились в библиотеку профессора.
Помещение оказалось достаточно просторным и занимало большую часть второго этажа. Стены были заставлены стеллажами с книгами, а в углу располагался массивный бронзовый камин. У окон, выходивших на 75-ю улицу, стоял огромный письменный стол, на котором лежали бумаги и газеты. Старинные кресла казались удивительно удобными.
Профессор сидел за столом, положив ногу на низенький табурет. В углу, в одном из огромных кресел, ежилась его одетая со вкусом племянница, лицо которой выдавало в ней волевую личность. Профессор, страдающий подагрой, не стал подниматься со своего места, полагая, что мы примем это как должное, и просто предложил нам присесть.
– Мне очень жаль, Маркхэм, что причиной нашей встречи стала трагедия, но я все равно очень рад видеть вас, – начал Диллар. – Я полагаю, вам хочется устроить мне и Белль перекрестный допрос? Что ж, спрашивайте.
Профессор Бертран Диллар был пожилым джентльменом лет шестидесяти, немного сутулым из-за сидячего образа жизни. Его маленькие глазки умели смотреть весьма проницательно, а морщинки на лбу и возле губ свидетельствовали о том, что профессору приходилось много думать.
– Ну что ж, – заговорил прокурор, – я попрошу вас просто рассказать мне все то, что вам известно о трагедии, а потом я задам вам те вопросы, которые сочту нужными.
– А я вам уже практически все рассказал по телефону, – отозвался Бертран. – Робин и Сперлинг зашли к нам сегодня утром, часов в десять, чтобы навестить Белль. Но она уже умчалась на корты поиграть в теннис, так что молодые люди остались ждать ее внизу. Я слышал, как они беседовали там с полчаса, после чего переместились в подвал, в свой клуб. Я все это время оставался здесь, читал газеты. Прошел, наверное, час, и мне захотелось погреться на солнышке. Я вышел на балкон, что находится в задней части дома, и пробыл там не более пяти минут, после чего мне почему-то пришло в голову осмотреть стрельбище, и я, к своему ужасу, заметил Робина. Он лежал возле двери со стрелой в груди. Я поспешил вниз, насколько мне это позволяли больные ноги, и, увидев его, сразу понял, что парень мертв. Тогда я немедленно связался с вами по телефону. К тому времени в доме уже никого не было, кроме дворецкого Пайна и меня. Кухарка ушла на рынок, Арнессон в девять утра отправился в университет, а Белль все еще играла на кортах. Я послал Пайна поискать Сперлинга, но он его не нашел. Тогда я устроился в библиотеке и стал ожидать вашего появления. Белль вернулась вскоре после того, как сюда приехали ваши сотрудники, кухарка – чуть позже. Арнессона не будет часов до двух.
– А больше сегодня у вас никого не было? Может быть, случайных гостей или соседей?
Профессор, отрицательно покачав головой, ответил:
– Заходил только Драккер. По-моему, вы его как-то раз видели у меня. Он частенько сюда захаживает, в основном чтобы поговорить с Арнессоном. Драккер – талантливый ученый, у него есть неплохие работы. Когда я сказал ему, что Арнессона дома нет, мы немного посидели с ним вдвоем, обсудили экспедицию Королевского астрономического общества в Бразилию, и он ушел.
– Когда это было?
– Примерно в половине десятого. Драккер уже ушел, когда заявились Робин и Сперлинг.
– Скажите, профессор, – вступил в беседу Вэнс, – мистер Арнессон часто уходит из дома в субботу утром?
Профессор, окинув его недовольным взглядом, ответил, но не сразу:
– Ничего странного в этом нет. По субботам он обычно остается дома, но на этот раз я попросил его сделать для меня одну работу, а для этого ему пришлось отправиться в университетскую библиотеку… Мы с ним вместе работаем над одной моей книгой.
Повисла неловкая пауза, после чего Маркхэм заговорил:
– Утром вы упомянули о том, будто и Робин, и Сперлинг были женихами мисс Диллар и добивались ее руки…
– Дядюшка! – Девушка, гордо приосанившись в кресле, с укоризной посмотрела на профессора. – Не надо, это же не так.
– Это сущая правда, – с нежностью в голосе отозвался профессор.
– Ну, может быть, в какой-то степени, – призналась Белль. – Только не стоило об этом вспоми– нать. Вы же прекрасно знаете, как и они сами, о моем отношении к ним обоим. Мы добрые друзья, и не более того. Как раз накануне вечером, когда молодые люди пришли сюда, я совершенно ясно дала им понять, что не стану больше слушать уговоров насчет свадьбы. Они еще совсем мальчишки, и один из них теперь погиб… Бедный Птенец-Робин!
Вэнс, приподняв брови, удивленно переспросил:
– Птенец?
– Ну да, мы дали ему такое прозвище и даже временами поддразнивали, потому что ему оно не нравилось. Робин так трогательно обижался…
– Милое прозвище, – улыбнулся Вэнс. – Если припомнить одно стихотворение, то птенца малиновки любили все. Помните?
– Знаю, – произнесла Белль, кивая. – Я ему тоже про это говорила. Между прочим, Джозефа все просто обожали. Да его нельзя было не любить. Он был такой… милый и добрый.
– Профессор, – вернулся к допросу Маркхэм, – вы упоминали о том, что слышали, как Робин и Сперлинг беседовали о чем-то внизу. А слов вы случайно не разобрали?
Старик, бросив на племянницу быстрый взгляд, ответил вопросом на вопрос:
– А разве это так уж важно?
– Конечно, сейчас может оказаться ценной любая мелочь, любое слово.
– Возможно. Однако, – продолжил профессор, немного помолчав, – если я отвечу на этот вопрос, вы можете составить себе ошибочное представление о том, кто остался жив.
– Может быть, вы позволите мне самостоятельно делать выводы? – строго произнес прокурор.
И в комнате снова воцарилась тишина, которую на этот раз прервала девушка:
– Почему бы вам действительно не рассказать о том, что вы слышали, дядюшка? Кому и чем это может навредить?
– Лично я думал только о тебе, Белль, – с нежностью в голосе отозвался профессор. – Но, похоже, ты права. Дело в том, Маркхэм, что молодые люди ссорились из-за моей племянницы. Я уловил только то, что они упрекали друг друга в нечестности и якобы мешали друг другу.
– Это ничего не значит! – с жаром воскликнула мисс Диллар. – Они постоянно подначивали друг друга. Конечно, Робин и Сперлинг не всегда ладили, но не из-за меня. Они завидовали друг другу и всегда соперничали в стрельбе из лука. Дело в том, что раньше Рэймонд, мистер Сперлинг, считался лучшим стрелком, но в прошлом году Джозеф обошел его и побил его рекорд.
– И Сперлинг посчитал, что больше недостоин вас, – добавил Маркхэм.
– Ничего подобного! – возразила девушка.
– Я думаю, моя дорогая, что мы позволим мистеру Маркхэму самому делать выводы, – примирительно произнес профессор. – О чем еще вы хотели меня спросить? – обратился он к прокурору.
– Мне бы хотелось услышать кое-что о Робине и Сперлинге. Кто они такие, чем занимались, давно ли вы их знаете?
– Полагаю, что Белль лучше справится, ведь это ее приятели. Я видел молодых людей мельком.
Маркхэм повернулся к девушке.
– Я знакома с ними уже давно, – быстро начала та. – Джозеф был лет на восемь или даже десять моложе Рэймонда. Еще пять лет назад, до смерти своих родителей, он жил в Англии. Затем он переехал в Америку и стал жить в Драйве, в холостяцком доме. Денег у него было предостаточно, и потому юноша вел праздный образ жизни, увлекался рыбалкой и охотой, спортом. Он часто выходил в свет, считался надежным другом, мог беседовать на любые темы, мог сыграть партию в бридж, если кому-то не хватало игрока… Ну, в общем, ничего особенного… Надеюсь, вы меня понимаете.
Девушка замолчала, осознавая, что была несколько несправедлива к умершему, и Маркхэм, угадав ее чувства, просто спросил:
– А Сперлинг?
– Он сын богатого фабриканта или владельца завода, сейчас уже вышедшего на пенсию. Они живут за городом, в чудесном особняке. Члены нашего клуба частенько выезжают туда пострелять из лука. Сам Рэймонд работает в центре города, консультантом в какой-то строительной фирме. Но он устроился туда, скорее, для того, чтобы не огорчать отца, и ходил на работу лишь пару раз в неделю. Сперлинг закончил технический факультет в Бостонском университете, а я познакомилась с ним, когда он приехал сюда на каникулы, будучи еще студентом второго курса. Рэймонд, конечно, не гений и не способен на великие дела, мистер Маркхэм, но в целом он парень хороший – искренний, веселый, немного застенчивый и очень честный.
По описанию девушки можно было легко представить себе обоих молодых людей, но связать их со зловещей трагедией, разыгравшейся в доме профессора, по-прежнему оставалось довольно сложно.
– Мисс Диллар, – обратился к девушке прокурор, – а у вас нет предположений, почему мистер Робин погиб?
– Нет! – воскликнула девушка. – Кому могло понадобиться убивать Птенца? У него на всем белом свете не было ни единого врага.
– И все же его больше нет, дитя мое, – вздохнул профессор. – Значит, в его жизни происходило нечто такое, о чем ты не знала. На небе мы находим все новые и новые звезды, о существовании которых астрономы раньше и не догадывались.
– И все же я не верю в то, что у Джозефа были враги, – упрямо повторила Белль.
– Значит, вы полагаете, что Сперлинг не причастен к гибели Робина? – поинтересовался Маркхэм.
– Полагаю? Да я на все сто процентов уверена в этом!
– И все же, – заметил Вэнс, – не стоит забывать и о том, что «cперлинг» означает «воробей».
Девушка обмерла и сильно побледнела. Потом она вдруг вцепилась пальцами в подлокотники кресла, вся задрожала и расплакалась.
– Мне страшно, – прошептала она, наконец.
Вэнс встал со своего места и, приблизившись к Белль, успокаивающе похлопал ее по плечу.
– Почему? – мягко спросил он.
Девушка взглянула на него, и, видимо, его уверенность передалась и ей.
– Буквально на днях, – начала Белль, – мы все вместе были на стрельбище. Рэймонд готовился поразить мишень, и никакая опасность, разумеется, никому не угрожала, но тут Сигурд – мистер Арнессон, – стоявший на балконе, вдруг закричал Джозефу: «Берегись!» Потом, перегнувшись через перила, он добавил: «Тебя ведь зовут Птенец, а судя по фамилии, ты к тому же еще и малиновка. А он – воробей. Помнишь, что он сотворил с малиновкой, когда взял с собой свой лук?» Конечно, тогда мы даже не обратили на него внимания, но теперь…
– Белль, не нужно принимать эти слова всерьез, – нетерпеливо вступил в разговор профессор. – Это была очередная шутка Сигурда, причем не очень умная. Он же постоянно пребывает в своем мире абстрактных чисел и формул, так что остроты являются для него единственным способом взаимодействия с действительностью.
– Может быть, – согласилась девушка. – Конечно, это была лишь шутка, но почему-то теперь она мне кажется зловещим пророчеством. Вот только, – добавила она после небольшой паузы, – Рэймонд не мог такого сделать. Никогда в жизни.
В этот момент дверь в библиотеку открылась, и в комнате появился высокий худощавый мужчина.
– Сигурд! – с облегчением воскликнул профессор.
Приемный сын и протеже профессора Диллара, Сигурд Арнессон обладал удивительной внешностью. Он был очень высок, но при этом его голова казалась непропорционально большой по отношению ко всему туловищу. На вид ему было лет сорок, хотя в глазах, окруженных паутинкой морщинок, все еще оставался мальчишеский задор. На первый взгляд он мне понравился, с такими людьми легко общаться, так как они вызывают у окружающих симпатию и уважение. Создавалось впечатление, что, несмотря на кажущееся легкомыслие, у него огромный скрытый потенциал.
Мужчина окинул присутствующих оценивающим взглядом, кивнул мисс Диллар и, вопросительно посмотрев на профессора, заговорил:
– Что, скажите на милость, случилось в этом трехмерном пространстве под названием «дом»? Там, снаружи, самое настоящее столпотворение, а у дверей – стража… Когда я все-таки справился с этим цербером, двое чудаков в штатском буквально приволокли меня сюда, безо всяких церемоний. Забавно, конечно, но… немного непривычно… Я, кажется, узнал среди наших гостей окружного прокурора. Доброе утро, мистер Маркхэм. Вернее, уже добрый день.
Прежде чем тот успел ответить на такое запоздалое приветствие, в разговор вмешалась мисс Диллар:
– Сигурд, я прошу тебя, оставь свои шуточки. Мистера Робина убили.
– Нашего Птенца-малиновку? Ну что ж, с такой фамилией и с таким прозвищем трудно ожидать другого конца. – Казалось, печальная новость совсем не расстроила его. – И кто же, или что же, заставило его отправиться к праотцам?
Когда мы очутились в холле особняка, к дому уже подъехали капитан Дюбуа и детектив Беллами – специалисты по дактилоскопии. Детектив Сниткин тут же провел их в подвал, а Маркхэм, Вэнс и я отправились в библиотеку профессора.
Помещение оказалось достаточно просторным и занимало большую часть второго этажа. Стены были заставлены стеллажами с книгами, а в углу располагался массивный бронзовый камин. У окон, выходивших на 75-ю улицу, стоял огромный письменный стол, на котором лежали бумаги и газеты. Старинные кресла казались удивительно удобными.
Профессор сидел за столом, положив ногу на низенький табурет. В углу, в одном из огромных кресел, ежилась его одетая со вкусом племянница, лицо которой выдавало в ней волевую личность. Профессор, страдающий подагрой, не стал подниматься со своего места, полагая, что мы примем это как должное, и просто предложил нам присесть.
– Мне очень жаль, Маркхэм, что причиной нашей встречи стала трагедия, но я все равно очень рад видеть вас, – начал Диллар. – Я полагаю, вам хочется устроить мне и Белль перекрестный допрос? Что ж, спрашивайте.
Профессор Бертран Диллар был пожилым джентльменом лет шестидесяти, немного сутулым из-за сидячего образа жизни. Его маленькие глазки умели смотреть весьма проницательно, а морщинки на лбу и возле губ свидетельствовали о том, что профессору приходилось много думать.
– Ну что ж, – заговорил прокурор, – я попрошу вас просто рассказать мне все то, что вам известно о трагедии, а потом я задам вам те вопросы, которые сочту нужными.
– А я вам уже практически все рассказал по телефону, – отозвался Бертран. – Робин и Сперлинг зашли к нам сегодня утром, часов в десять, чтобы навестить Белль. Но она уже умчалась на корты поиграть в теннис, так что молодые люди остались ждать ее внизу. Я слышал, как они беседовали там с полчаса, после чего переместились в подвал, в свой клуб. Я все это время оставался здесь, читал газеты. Прошел, наверное, час, и мне захотелось погреться на солнышке. Я вышел на балкон, что находится в задней части дома, и пробыл там не более пяти минут, после чего мне почему-то пришло в голову осмотреть стрельбище, и я, к своему ужасу, заметил Робина. Он лежал возле двери со стрелой в груди. Я поспешил вниз, насколько мне это позволяли больные ноги, и, увидев его, сразу понял, что парень мертв. Тогда я немедленно связался с вами по телефону. К тому времени в доме уже никого не было, кроме дворецкого Пайна и меня. Кухарка ушла на рынок, Арнессон в девять утра отправился в университет, а Белль все еще играла на кортах. Я послал Пайна поискать Сперлинга, но он его не нашел. Тогда я устроился в библиотеке и стал ожидать вашего появления. Белль вернулась вскоре после того, как сюда приехали ваши сотрудники, кухарка – чуть позже. Арнессона не будет часов до двух.
– А больше сегодня у вас никого не было? Может быть, случайных гостей или соседей?
Профессор, отрицательно покачав головой, ответил:
– Заходил только Драккер. По-моему, вы его как-то раз видели у меня. Он частенько сюда захаживает, в основном чтобы поговорить с Арнессоном. Драккер – талантливый ученый, у него есть неплохие работы. Когда я сказал ему, что Арнессона дома нет, мы немного посидели с ним вдвоем, обсудили экспедицию Королевского астрономического общества в Бразилию, и он ушел.
– Когда это было?
– Примерно в половине десятого. Драккер уже ушел, когда заявились Робин и Сперлинг.
– Скажите, профессор, – вступил в беседу Вэнс, – мистер Арнессон часто уходит из дома в субботу утром?
Профессор, окинув его недовольным взглядом, ответил, но не сразу:
– Ничего странного в этом нет. По субботам он обычно остается дома, но на этот раз я попросил его сделать для меня одну работу, а для этого ему пришлось отправиться в университетскую библиотеку… Мы с ним вместе работаем над одной моей книгой.
Повисла неловкая пауза, после чего Маркхэм заговорил:
– Утром вы упомянули о том, будто и Робин, и Сперлинг были женихами мисс Диллар и добивались ее руки…
– Дядюшка! – Девушка, гордо приосанившись в кресле, с укоризной посмотрела на профессора. – Не надо, это же не так.
– Это сущая правда, – с нежностью в голосе отозвался профессор.
– Ну, может быть, в какой-то степени, – призналась Белль. – Только не стоило об этом вспоми– нать. Вы же прекрасно знаете, как и они сами, о моем отношении к ним обоим. Мы добрые друзья, и не более того. Как раз накануне вечером, когда молодые люди пришли сюда, я совершенно ясно дала им понять, что не стану больше слушать уговоров насчет свадьбы. Они еще совсем мальчишки, и один из них теперь погиб… Бедный Птенец-Робин!
Вэнс, приподняв брови, удивленно переспросил:
– Птенец?
– Ну да, мы дали ему такое прозвище и даже временами поддразнивали, потому что ему оно не нравилось. Робин так трогательно обижался…
– Милое прозвище, – улыбнулся Вэнс. – Если припомнить одно стихотворение, то птенца малиновки любили все. Помните?
А потом все горевали, когда его не стало.
«И птенца считали другом
Все пернатые в округе».
– Знаю, – произнесла Белль, кивая. – Я ему тоже про это говорила. Между прочим, Джозефа все просто обожали. Да его нельзя было не любить. Он был такой… милый и добрый.
– Профессор, – вернулся к допросу Маркхэм, – вы упоминали о том, что слышали, как Робин и Сперлинг беседовали о чем-то внизу. А слов вы случайно не разобрали?
Старик, бросив на племянницу быстрый взгляд, ответил вопросом на вопрос:
– А разве это так уж важно?
– Конечно, сейчас может оказаться ценной любая мелочь, любое слово.
– Возможно. Однако, – продолжил профессор, немного помолчав, – если я отвечу на этот вопрос, вы можете составить себе ошибочное представление о том, кто остался жив.
– Может быть, вы позволите мне самостоятельно делать выводы? – строго произнес прокурор.
И в комнате снова воцарилась тишина, которую на этот раз прервала девушка:
– Почему бы вам действительно не рассказать о том, что вы слышали, дядюшка? Кому и чем это может навредить?
– Лично я думал только о тебе, Белль, – с нежностью в голосе отозвался профессор. – Но, похоже, ты права. Дело в том, Маркхэм, что молодые люди ссорились из-за моей племянницы. Я уловил только то, что они упрекали друг друга в нечестности и якобы мешали друг другу.
– Это ничего не значит! – с жаром воскликнула мисс Диллар. – Они постоянно подначивали друг друга. Конечно, Робин и Сперлинг не всегда ладили, но не из-за меня. Они завидовали друг другу и всегда соперничали в стрельбе из лука. Дело в том, что раньше Рэймонд, мистер Сперлинг, считался лучшим стрелком, но в прошлом году Джозеф обошел его и побил его рекорд.
– И Сперлинг посчитал, что больше недостоин вас, – добавил Маркхэм.
– Ничего подобного! – возразила девушка.
– Я думаю, моя дорогая, что мы позволим мистеру Маркхэму самому делать выводы, – примирительно произнес профессор. – О чем еще вы хотели меня спросить? – обратился он к прокурору.
– Мне бы хотелось услышать кое-что о Робине и Сперлинге. Кто они такие, чем занимались, давно ли вы их знаете?
– Полагаю, что Белль лучше справится, ведь это ее приятели. Я видел молодых людей мельком.
Маркхэм повернулся к девушке.
– Я знакома с ними уже давно, – быстро начала та. – Джозеф был лет на восемь или даже десять моложе Рэймонда. Еще пять лет назад, до смерти своих родителей, он жил в Англии. Затем он переехал в Америку и стал жить в Драйве, в холостяцком доме. Денег у него было предостаточно, и потому юноша вел праздный образ жизни, увлекался рыбалкой и охотой, спортом. Он часто выходил в свет, считался надежным другом, мог беседовать на любые темы, мог сыграть партию в бридж, если кому-то не хватало игрока… Ну, в общем, ничего особенного… Надеюсь, вы меня понимаете.
Девушка замолчала, осознавая, что была несколько несправедлива к умершему, и Маркхэм, угадав ее чувства, просто спросил:
– А Сперлинг?
– Он сын богатого фабриканта или владельца завода, сейчас уже вышедшего на пенсию. Они живут за городом, в чудесном особняке. Члены нашего клуба частенько выезжают туда пострелять из лука. Сам Рэймонд работает в центре города, консультантом в какой-то строительной фирме. Но он устроился туда, скорее, для того, чтобы не огорчать отца, и ходил на работу лишь пару раз в неделю. Сперлинг закончил технический факультет в Бостонском университете, а я познакомилась с ним, когда он приехал сюда на каникулы, будучи еще студентом второго курса. Рэймонд, конечно, не гений и не способен на великие дела, мистер Маркхэм, но в целом он парень хороший – искренний, веселый, немного застенчивый и очень честный.
По описанию девушки можно было легко представить себе обоих молодых людей, но связать их со зловещей трагедией, разыгравшейся в доме профессора, по-прежнему оставалось довольно сложно.
– Мисс Диллар, – обратился к девушке прокурор, – а у вас нет предположений, почему мистер Робин погиб?
– Нет! – воскликнула девушка. – Кому могло понадобиться убивать Птенца? У него на всем белом свете не было ни единого врага.
– И все же его больше нет, дитя мое, – вздохнул профессор. – Значит, в его жизни происходило нечто такое, о чем ты не знала. На небе мы находим все новые и новые звезды, о существовании которых астрономы раньше и не догадывались.
– И все же я не верю в то, что у Джозефа были враги, – упрямо повторила Белль.
– Значит, вы полагаете, что Сперлинг не причастен к гибели Робина? – поинтересовался Маркхэм.
– Полагаю? Да я на все сто процентов уверена в этом!
– И все же, – заметил Вэнс, – не стоит забывать и о том, что «cперлинг» означает «воробей».
Девушка обмерла и сильно побледнела. Потом она вдруг вцепилась пальцами в подлокотники кресла, вся задрожала и расплакалась.
– Мне страшно, – прошептала она, наконец.
Вэнс встал со своего места и, приблизившись к Белль, успокаивающе похлопал ее по плечу.
– Почему? – мягко спросил он.
Девушка взглянула на него, и, видимо, его уверенность передалась и ей.
– Буквально на днях, – начала Белль, – мы все вместе были на стрельбище. Рэймонд готовился поразить мишень, и никакая опасность, разумеется, никому не угрожала, но тут Сигурд – мистер Арнессон, – стоявший на балконе, вдруг закричал Джозефу: «Берегись!» Потом, перегнувшись через перила, он добавил: «Тебя ведь зовут Птенец, а судя по фамилии, ты к тому же еще и малиновка. А он – воробей. Помнишь, что он сотворил с малиновкой, когда взял с собой свой лук?» Конечно, тогда мы даже не обратили на него внимания, но теперь…
– Белль, не нужно принимать эти слова всерьез, – нетерпеливо вступил в разговор профессор. – Это была очередная шутка Сигурда, причем не очень умная. Он же постоянно пребывает в своем мире абстрактных чисел и формул, так что остроты являются для него единственным способом взаимодействия с действительностью.
– Может быть, – согласилась девушка. – Конечно, это была лишь шутка, но почему-то теперь она мне кажется зловещим пророчеством. Вот только, – добавила она после небольшой паузы, – Рэймонд не мог такого сделать. Никогда в жизни.
В этот момент дверь в библиотеку открылась, и в комнате появился высокий худощавый мужчина.
– Сигурд! – с облегчением воскликнул профессор.
Приемный сын и протеже профессора Диллара, Сигурд Арнессон обладал удивительной внешностью. Он был очень высок, но при этом его голова казалась непропорционально большой по отношению ко всему туловищу. На вид ему было лет сорок, хотя в глазах, окруженных паутинкой морщинок, все еще оставался мальчишеский задор. На первый взгляд он мне понравился, с такими людьми легко общаться, так как они вызывают у окружающих симпатию и уважение. Создавалось впечатление, что, несмотря на кажущееся легкомыслие, у него огромный скрытый потенциал.
Мужчина окинул присутствующих оценивающим взглядом, кивнул мисс Диллар и, вопросительно посмотрев на профессора, заговорил:
– Что, скажите на милость, случилось в этом трехмерном пространстве под названием «дом»? Там, снаружи, самое настоящее столпотворение, а у дверей – стража… Когда я все-таки справился с этим цербером, двое чудаков в штатском буквально приволокли меня сюда, безо всяких церемоний. Забавно, конечно, но… немного непривычно… Я, кажется, узнал среди наших гостей окружного прокурора. Доброе утро, мистер Маркхэм. Вернее, уже добрый день.
Прежде чем тот успел ответить на такое запоздалое приветствие, в разговор вмешалась мисс Диллар:
– Сигурд, я прошу тебя, оставь свои шуточки. Мистера Робина убили.
– Нашего Птенца-малиновку? Ну что ж, с такой фамилией и с таким прозвищем трудно ожидать другого конца. – Казалось, печальная новость совсем не расстроила его. – И кто же, или что же, заставило его отправиться к праотцам?