Каждый из этих "новых людей" был властолюбив, жаден и предприимчив. Все они стремились захватить как можно больше и удержать как можно крепче. Очень быстро по всей Европе возникает множество королевских, княжеских и герцогских дворов, стремившихся к максимальной самостоятельности.
В Византии одновременно с Каролингами возвышаются императоры великой Исаврийской династии. Они железной рукой централизуют Империю и отгоняют от границ арабов и болгар.
На Британских островах король Оффа Мерсийский объединяет все пять англосаксонских королевств и на равных держит себя с самим Карлом Великим.
По берегам Вислы, Припяти и Днепра одновременно появляется несколько славянских государств. Вскоре большинство из них исчезло, но тем, что выжили, было суждено великое будущее.
От светских владык стараются не отставать владыки церковные. Во главе Курии встает Николай I - первый великий Папа Средневековья.
Добиваясь беспрекословного повиновения провинций Римской Кафедре, Николай не остановился перед тем, что отлучил от церкви двух главнейших архиепископов Европы и наперекор решению Аахенского собора заставил короля Лотаря I развестись со второй женой и вернуть себе первую, причем папский легат за руку ввел эту жену к нему в спальню.
Сила действия тут же начала встречать силу противодействия. В ответ на стремление Курии встать во главе всей Вселенской Церкви национальные церкви тут же демонстрируют невиданную доселе тягу к автокефальности.
Пика эта борьба достигла в тот момент, когда против Папы Николая встал достойный противник - константинопольский патриарх Фотий. Борьба титанов привела к тому, что в 861 году в единой Кафолической Церкви наметились признаки раскола, который впоследствии разделил ее на Западную Католическую и Восточную Православную.
Вскоре дробиться начала не только Церковь, но и империя. Там, где появился один императорский двор, глупо было не появиться еще нескольким.
Уже сын Карла Великого Людовик I Благочестивый оказался не в состоянии справиться с собственными сыновьями. Всего через три года после его смерти наследники делят громадную империю отца на три более компактные - Францию, Германию и Лотарингию.
Дальше пошло еще веселее. В IX-X веках независимые от центральной власти королевские дворы возникают прямо внутри аморфных империй.
Во Франции согбенную спину распрямляют короли Прованса и герцоги Аквитании. В Париже копят силы потомки Эда, графа Парижского, и недалек тот момент, когда эта династия окончательно похоронит выродившихся Каролингов.
То же самое происходило тогда везде. На удельные княжества распадается Киевская Русь. Лихорадочная смена династий изматывает Германию. В борьбе смешных сепаратизмов гибнет идея единства Британии.
Провинциальные аристократы, побочные отпрыски влиятельных родов, предводители дружин основывали собственный двор и тут же отправлялись резать соседей и вымогать дань у крестьян.
Монолитное европейское общество неудержимо РАССЛАИВАЕТСЯ. Прежде вожди мало чем отличались от рядовых дружинников. Епископ был зачастую столь же безграмотен, как его паства. Теперь в Европе появляются как минимум два слоя населения: тоненький верхний (военная знать) и массивный нижний (пахари-крестьяне).
К началу XI века сепаратизмы рвут Европу в клочья. Ее карта, столь одноцветная при Карле Великом, напоминает теперь лоскутное одеяло. И вот в этих-то крошечных королевствах, княжествах и графствах начинает созревать новая, средневековая культура.
Период западноевропейской истории, о котором мы говорим, принято называть Каролингским Возрождением. Культуру того же периода в Византии Македонским Возрождением. Имеется в виду возрождение интереса к Античности.
Впервые после долгого перерыва культурой начинают интересоваться - она впервые НАХОДИТ ПОТРЕБИТЕЛЯ. Образованная молодежь собирается в константинопольском доме патриарха Фотия. Какие-то "латинские книги" обсуждают при дворе англосаксонского короля Альфреда Великого. В залах аахенского дворца Карла Великого ведут возвышенные беседы члены созданной им Академии.
Ценителей культуры было совсем немного - буквально единицы. Зато количество они компенсируют качеством. Каждый из них был жаден, алчен в своей тяге к образованию. Они без устали читают, обсуждают прочитанное и снова читают.
Они стремятся овладеть ВСЕЙ культурой. Вскоре в Европе появляется изрядное количество "энциклопедически образованных" людей, способных бойко разглагольствовать о чем угодно: от астрономии до правил стихосложения.
Один из современных исследователей писал:
В Х веке в Византии был создан первый европейский энциклопедический словарь "Суда".
Эту эпоху можно рассматривать как время расцвета коллекционерских и энциклопедических тенденций. Практически все известные нам авторы того времени вписали свое имя сразу на несколько страниц культуры.
Культуру начинают потреблять. Та начинает формировать для себя потребителей. Для европейских интеллектуалов культура теперь была ценна не с утилитарной точки зрения, а сама по себе.
Именно в расчете на подобную публику Симеон Метафраст предпринимает шаг, совершенно непонятный сегодня. Собрав все доступные ему жития святых, Симеон переписал их более "возвышенным" слогом. В досимеоновских редакциях "грубый слог неприятно резал ухо и скорее вызывал досаду, чем доставлял удовольствие".
Следующий шаг был закономерен. Образованные люди начинают не только потреблять изящную словесность, но и создавать ее.
Творчество первых европейских писателей наивно. Стихи отдают графоманством, богословие опасно балансирует на грани неортодоксальности. Однако они полны гордости за свой труд: у них получается!
И тут происходит очень важная вещь: эти люди начинают впервые подписывать свои произведения. В Европе появляются первые историки Эйнхард и Нитхард, первые поэты Седулий Скотт и Валахфрид Страбон, первый богослов Эриугена и первый философ Годескальк.
Каролингское Возрождение открыло европейцам античных авторов - древнюю языческую культуру. Новость о том, что "культура" и "культ" связаны, оказывается, не так неразрывно, как всем казалось прежде, в самое сердце поражает новорожденную европейскую интеллигенцию.
Часть интеллектуалов пытается усидеть сразу на двух стульях. Отказ от традиции в пользу индивидуальной культуры и манит, и пугает. Из произведения в произведение кочует история про Брунона Кельнского, которого апостол Петр из-за его любви к римскому поэту Теренцию не хотел пускать в рай.
Другая часть образованных людей решительно выбирает культуру в ее не-, а иногда и анти-христианских формах. Именно в IX-X веках в хроники проникают истории по поводу того, что византийский базилевс Константин VI Погонат, напившись на пиру, пародировал литургию, германский император Генрих III участвовал в сатанинских обрядах, а анти-Папа Иоанн XII пил за здоровье языческих богов и рукоположил своего фаворита во епископы прямо на конюшне.
Новые проблемы требовали новых подходов. Впервые за несколько веков европейцы осознают, что Бог - это не обязательно что-то вычитанное в старинной книге или переданное старцами. Религиозные вопросы начинают восприниматься ЛИЧНО - как нечто свое.
Каждый образованный европеец стремится отстоять собственную точку зрения. Это приводит к тому, что после многовекового перерыва в христианском мире опять появляются ереси. Самой известной из них стало иконоборчество.
Сомнения по поводу отношения к иконам появлялись среди христиан издревле. Однако как организованное течение иконоборчество оформилось в VIII веке, при первых императорах византийской династии Исаврян.
В 754 году собор 300 епископов, претендовавший на статус Вселенского, объявил почитание икон идолопоклонством. На иконопочитателей обрушились жесточайшие репрессии.
Монахов, не желавших признавать решения собора, живьем закапывали в землю и баржами топили в море. Тех, кто выжил, на арене Константинопольского цирка заставляли под руку с монахинями участвовать в непристойных процессиях.
Один из иконоборцев писал:
Почитатели икон делали из них крестных своим детям при святом крещении. Желая принять духовный сан, многие отдавали свои остриженные волосы не духовным лицам, а складывали их при иконах.
Некоторые скоблили краски с икон, смешивали их с причастием и давали эту смесь желающим вместо причащения. Другие, презрев храмы Божии, устраивали в частных домах алтари из икон и на них совершали святые таинства...
Историки недоумевают: при чем здесь иконы? Почему после ариан, монофизитов, несториан - ересей тонких, дающих повод для возвышенных дискуссий - столь странный повод соблазна?
Говоря об иконоборчестве и иконопочитании, не стоит вкладывать в эти термины их современное значение. Возжигание перед иконами лампады, коленопреклонение, обращение к ней с молитвой - в глазах иконоборцев все это означало обожествление рукотворных икон.
Смириться с таким отношением к "раскрашенным доскам" иконоборцы не могли. При императоре Константине V Копрониме иконы повсеместно изымались, а церкви раскрашивались под античные портики. Молодой, воспитанный на античном наследии индивидуализм атаковал вековую традицию.
Выступления против икон были спровоцированы новым поколением образованных богословов, самым известным из которых был Иоанн Грамматик. Русский историк церкви Александр Карташев прямо называет иконоборцев просветителями и рационалистами. Объектом их атаки были в общем-то даже и не иконы. Бунтари собирались изменить само представление о том, Кто есть Бог.
К концу "Темных веков" от тонкого, виртуозного богословия великих Отцов Церкви сохранилась лишь голая схема. Она годилась для проповеди варварам-германцам и славянам, но выглядела смешно в глазах европейцев, уже читавших не только св. Августина, но часто и неоплатоников.
Мысль о том, что Бог един в Троице, кажется им примитивной. Гипотеза о существовании дьявола вызывает улыбку. Едва отделившись от серой средней массы населения, интеллектуалы начинают издеваться над религиозными представлениями предшествовавшей эпохи.
В VIII веке св. Иоанну Дамаскину было достаточно приложить к иконе свою отрубленную извергом-халифом руку, чтобы она тут же приросла обратно. Всего столетие спустя Клавдий Туринский, гордый своим возвышенным пониманием религии, писал:
Если вам угодно почитать дерево, сложенное в крест, только потому, что Иисус Христос был пригвожден ко кресту, то почему бы вам не почитать и ослов, ибо Он ездил на осле?..
Спор об иконах был по сути конфликтом двух видений Божества. Бог, которому поклонялись в "Темные века", был настолько ЗДЕСЬ, что мог вести в бой армии. Теперь Он должен был быть достоин того громадного и замечательного мироздания, которое, как уверяли, Им сотворено.
В определенном смысле одинаково неортодоксальными были и вульгарный фундаментализм иконопочитателей, и бунтарский индивидуализм иконоборцев. Потребовался VII Вселенский Собор, чтобы сформулировать единственно верную точку зрения: поклонения достоин лишь Бог. Иконам же подобает почитание.
После этого иконоборчество было обречено. В 843 году последние епископы-еретики были смещены со своих кафедр. 11 марта Константинопольский Собор провозгласил праздник Торжества Православия, который с тех пор торжественно и отмечается.
Первая атака индивидуализма на традицию захлебнулась. Впереди у Европы было много подобных атак.
2
Расселение арабских орд за пределы Аравийского полуострова уничтожило античный уклад жизни ближневосточного общества.
В VII-VIII веках по Р. Х. регион, носивший отныне имя Дар ал-ислам (Мусульманская ойкумена), характеризовался племенной организацией общества, крайне примитивной экономикой и полным отсутствием чего бы то ни было, заслуживающего наименование "индивидуальная культура".
Однако после нескольких веков безвременья Передний Восток начинает просыпаться. Перемены стали очевидны в тот момент, когда в середине VIII века в Халифате сменилась правящая династия.
Летом 747 года на окраинах Халифата заполыхало восстание. Во главе противников династии Омейядов встали Аббасиды, потомки дяди Пророка, ал-Аббаса. Их одетые в черное войска дошли до Ирака и разбили соединенные отряды омейядских владык.
В 751-м, ровно в тот год, когда во Франции Пипин Короткий сверг последнего короля-Меровинга, трон халифов оказался в руках Аббасидов. Столица была перенесена в Багдад.
При великих владыках начала IX века Халифат достиг пика своего величия. Один из сегодняшних арабистов писал:
Золотым "героическим" веком в памяти мусульманской общины навеки остались времена правления Харуна ар-Рашида, современника франкского императора Карла Великого, и его ближайших наследников.
Халифы предыдущей династии Омейядов считались выборными - по крайней мере номинально. Их статус мало чем отличался от положения вождей бедуинской орды. А вот новые владыки были "тенью Бога на земле, наместниками не Пророка, но Аллаха".
Монолитное доселе общество рабов Аллаха начинает расслаиваться. На местах появляется тоненькая прослоечка профессиональных администраторов, так называемых "писцов". Безопасность границ обеспечивает военная аристократия, в основном тюркского происхождения.
Десятилетие за десятилетием провинциальные элиты крепчали. Уже Харун ар-Рашид завещал разделить доставшуюся ему империю пополам между двумя сыновьями. Спустя еще столетие остановить дробление Халифата не могло уже ничто.
Сперва душить провинциальные сепаратизмы у Аббасидов получается неплохо. Однако вскоре они оказываются уже не в состоянии дотянуться до совсем отдаленных территорий.
В 929 году правитель Кордовы (Испания) Абд ар-Рахман III принял высший мусульманский титул халифа, который до этого принадлежал лишь Аббасидам.
В формально остающемся единым халифате появилось две халифские династии. А уж там, где появилось два халифа, почему бы не появиться третьему?
Третьими халифами в начале Х века провозгласили себя египетские Фатимиды. Мелкие династии правителей возникали в тот момент повсеместно и в большом количестве.
Свой кусок пирога у центральной власти пожелали отобрать иранские Тахириды (с 821 года), египетские Тулуниды (с 868 года), среднеазиатские Саманиды (с 875 года), сирийские Хамданиды (с 890 года) и много кто еще.
Провинциальные элиты усиливаются. Центральная власть слабеет и теряет территории. Всего через сто лет после прихода к власти Аббасиды оказываются не в состоянии совладать даже с собственной гвардией. В течение десятилетия с 861 по 870 год рубаки-тюрки по своей инициативе возводят на трон и свергают четырех халифов.
При слабом халифе ал-Муктадире (908-932) Багдад окончательно теряет контроль над ситуацией. Дело кончается тем, что в 945-м столица была штурмом взята армией персов-Буидов. Наместники Пророка оказываются в полном распоряжении не просто иноземцев, но и еретиков (Буиды исповедовали шиизм).
Таким образом, единый в конце VIII века Халифат распадается сперва на три больших, а затем на огромное количество маленьких и совсем маленьких государственных образований.
И именно в этих мирках - при дворе недолговечных правителей, в оазисах и городах, в теократических республиках еретиков и сектантов - пробиваются первые ростки блестящей исламской культуры.
При первых Аббасидах кругозор мусульман был крайне узок. Окружающий мир был настолько им не интересен, что сирийские географы с трудом представляли себе даже Северную Африку. Однако уже в IX веке на сцену выходит новое поколение крайне любознательных личностей.
Герой "1001 ночи" Синдбад-мореход восклицал:
- Я не потратил бы даже половины доставшихся мне богатств за все оставшиеся мне года. Но душа моя снова и снова гнала меня путешествовать, дабы увидеть чужие страны и далекие острова.
Первый мусульманский путешественник ал-Йакуби своими глазами видел земли от Ливии до Индии. Его современник ал-Масуди истратил на путешествия 10 000 дирхемов - целое состояние!
Мир, культура, наследие предков неожиданно начинают интересовать мусульман. Народы, входившие в состав Халифата и иногда имевшие за плечами по несколько веков доисламской истории, вдруг вспоминают о корнях и принимаются за их изучение.
Наступившую эпоху специалисты именуют "временем огромного количества локальных национальных ренессансов".
Один из современных немецких исламистов писал:
Ненасытная жажда знаний и истины становится отличительной чертой нового поколения мусульман.
Куда бы мы ни взглянули, мы везде найдем стремление к коллекционированию, к кодификации знаний. Древние арабские оды собираются в "Книги песен", родовые легенды оформляются в первые эпические поэмы. Даже хадисы (рассказы о жизни Пророка и ближайших сподвижников) собираются в четыре канонических сборника именно в это время.
Культурный человек этой эпохи стремился стать не узким специалистом, а эрудитом, знатоком всего на свете. К Х веку, когда на свет появилась первая исламская энциклопедия (53 трактата "Посланий чистых братьев"), эта тенденция достигла своего пика.
Астроном и книгочей ал-Балхи отправился в паломничество в Мекку, но дошел лишь до ближайшей библиотеки - "и покончено было и с паломничеством, и с исламом".
Библиофил ибн Хакан брал с собой книгу, даже отправляясь в уборную. Еще один эрудит, ал-Джахиз, принял смерть, неосторожно открыв шкаф, откуда на него ухнул сразу центнер старинных рукописей.
Поначалу вся духовная жизнь мусульман была сосредоточена в столичном Багдаде. Чем дальше, тем большую активность проявляют регионы - Кордова, Каир, города Ирана и Средней Азии.
Именно там живут первый философ ал-Кинди, первый поэт Башшар ибн Бурд, первый мистик Халладж, первый историк ат-Табари. Прозрения этих индивидуалистов наивны, стиль - груб, философские школы больше похожи на приятельские компании. Однако они уже появились, они открыто противопоставили себя традиции, унаследованной от предков.
Первые мусульманские интеллектуалы гордятся своей утонченностью и не желают смешиваться с необразованной толпой. Порой это доходит чуть не до богохульства. Один из них, встретив горожан, бегущих на пятничную молитву, вскричал: "Вот скоты! Вот ослы! Вот до чего довел людей этот араб!"
Растет количество религиозной литературы. Главы школ письменно излагают свои взгляды, оппоненты пишут опровержения, независимые эксперты опровергают опровержения. Люди начинают отстаивать СОБСТВЕННУЮ точку зрения.
Обсуждение религиозных, казалось бы совершенно абстрактных, вопросов вдруг начинает вызывать невиданный накал страстей. Маджлис, религиозные диспуты, устраиваются иногда прямо на улицах и базарных площадях.
В процессе этой полемики всех против всех неожиданно выяснилось, что ислам объединяет внутри себя множество абсолютно противоположных позиций.
За средневековым христианством стоял опыт полутысячелетнего оформления ортодоксии на Вселенских Соборах. В мире ислама могли сосуществовать и каррамиты (считавшие, что Бог Корана телесен, сидит на троне и отдает приказы взмахом руки), и джаббариты (принимавшие антропоморфизмы Корана без попыток их истолковать), и муаттилиты (уверенные, что у Аллаха никаких атрибутов быть не может, так как это ведет к принятию многобожия - а это грех).
Потомки бедуинов, еще век-другой назад поклонявшихся аравийским камням и колодцам, начинают с пеной у рта обсуждать вопросы сущности и атрибутов Божества, сотворенности Корана, свободы воли и предопределения. Едва появившихся интеллектуалов не на шутку занимал вопрос о том, каков же Он Бог, вера в Которого передана им предками?
Наиболее влиятельной школой этого времени были мутазиллиты. Это слово переводится как "отделившиеся". При халифе ал-Мамуне (811-833) именно точка зрения мутазиллитов была признана официальным правоверием.
Для повсеместного насаждения взглядов "отделившихся" был учрежден институт михны - буквально "испытания". Суть состояла в том, что религиозных авторитетов по одному вызывали в особые комиссии и предлагали исповедовать один из тезисов мутазиллитской доктрины.
Всего таких тезисов было пять. Первые два регламентировали ритуально-этическую сторону жизни мусульман. Третье утверждение звучало так: "Бог творит только наилучшее и не нарушает установленный Им порядок вещей". Интересно отметить: если на протяжении "Темных веков" Бог - это Тот, Кто творит чудеса, то теперь в разумно устроенном универсуме места для чудес уже нет.
Еще очевиднее рационализм мутазиллитов предстает в четвертом тезисе: "Единожды пообещав, Бог обязан (!) дать рай праведникам и ад грешникам, и ни заступничество Пророка, ни милосердие Аллаха не в силах изменить воздаяние".
В этом пункте видно, что живой, яростный и принципиально непредсказуемый Аллах Мухаммеда приобретает черты эллинского Высшего Бытия.
И наконец, пятый пункт - предмет особой гордости мутазиллитов "единобожие". Именно это положение предлагалось исповедать лицам, вызванным на заседания михны.
По поводу этого пункта один из исследователей ислама писал:
Наперекор традиционным представлениям, мутазиллиты считали божественные атрибуты тождественными друг другу и божественной Сущности. Причем главным атрибутом Аллаха они считали Его знание, всеведение.
Иначе говоря, воля и желания непостижимого Бога были для мутазиллитов куда менее важны, чем Его разумность и предсказуемость.
Если же принять во внимание, что они отрицали также возможность волшебства, астрологию и даже чудесные деяния древних пророков, то мутазиллиты вполне заслуживают наименования рационалистов и просветителей.
Атака молодого рационализма на традицию захлебнулась быстро. Уже третий наследник халифа ал-Мамуна сменил милость на гнев, отменил михну и поддержал тех, кто требовал "воспринимать Коран и хадисы, не задавая вопроса "как?"".
Это произошло практически одновременно с победой над ересью иконоборцев и восстановлением в Константинополе иконопочитания. Мутазиллитам пришлось замолчать.
Однако вскоре их дело было продолжено следующими поколениями исламских рационалистов.
3
Конец V - начало VIII века по Р. Х. оказались чуть ли не самой мрачной эпохой в истории Китая.
Хозяйственная, культурная, экономическая жизнь пребывали в глубочайшем кризисе. Де-юре китайские земли были объединены династией Тан. На деле страна состояла из огромного количества автономных территорий, сквозь прозрачные границы которых во все стороны бродили варвары-степняки.
Пытаясь хоть как-то изменить ситуацию, Танские владыки разрешают передавать государственные земли по наследству. Провинциальные царьки-цзедуши быстро обзаводятся двором и собственными армиями. Те, у кого армия была посильнее, дают отпор степнякам и принимаются третировать соседей.
Равное в своей бедности китайское общество начинает неудержимо расслаиваться. К середине VIII века закаленные в бесконечных набегах и усобицах окраинные феодалы окрепли настолько, что оказались способны бросить вызов центральной власти.
Как раз в те годы, когда в Халифате Аббасиды захватили Багдад, в Китае поднял восстание цзедуши Ань Лу-шань. По крови он был тюрок. К его армии примкнула конница степняков-киданей.
В 755 году обе имперские столицы, Лоян и Чанъань, пали под его ударами. Танский правитель бежал. Ань Лу-шань был провозглашен императором. Правда, ненадолго. Всего через пару лет новый владыка Поднебесной был убит.
Начавшаяся эпоха осталась в памяти потомков как блестящий героический век. Население империи увеличилось до 52 миллионов облагаемых налогом человек. Блеск императорских столиц слепил глаза.
Официальным титулом главы Поднебесной был Тянь-цзы - Сын Неба. Его власть была священной и неограниченной. Именно от Сына Неба зависело равновесие вселенной и возможность общения людей с высшими силами.
Один из отечественных синологов писал:
Ко второй половине VIII века Танская империя окончательно превращается в теократию. Власть императора обуславливалась тем, что сам он был наследником и земным воплощением легендарного мудреца Лао-цзы. Высшие чиновники императорского двора были отождествлены с богами небес Шаньсяо.
Предполагалось, что августейшие особы достойны не только небесного блаженства, но и вечной земной жизни. Целый штат придворных алхимиков разрабатывал рецепты снадобий, обеспечивающих императору физическое бессмертие.
Как правило, прием снадобий приводил к мучительной смерти императора. Следующий Сын Неба казнил отравителей, тут же привлекал к трону следующих, и все повторялось сначала.
Восстание Ань Лу-шаня стало границей между двумя эпохами. Страна сбрасывала сонное оцепенение "Темных веков". Какое-то время центральная власть хоть и с трудом, но удерживала ситуацию под контролем. Однако чем дальше, тем громче удельные владыки заявляли о своем праве на участие в большой политике.
Сперва о неподчинении столицам объявляют приграничные национальные окраины. На севере собственные царские династии появляются у тангутов, киданей и чжурчженей. На юге - у кхмеров и вьетнамцев. На востоке - у корейцев.
В Византии одновременно с Каролингами возвышаются императоры великой Исаврийской династии. Они железной рукой централизуют Империю и отгоняют от границ арабов и болгар.
На Британских островах король Оффа Мерсийский объединяет все пять англосаксонских королевств и на равных держит себя с самим Карлом Великим.
По берегам Вислы, Припяти и Днепра одновременно появляется несколько славянских государств. Вскоре большинство из них исчезло, но тем, что выжили, было суждено великое будущее.
От светских владык стараются не отставать владыки церковные. Во главе Курии встает Николай I - первый великий Папа Средневековья.
Добиваясь беспрекословного повиновения провинций Римской Кафедре, Николай не остановился перед тем, что отлучил от церкви двух главнейших архиепископов Европы и наперекор решению Аахенского собора заставил короля Лотаря I развестись со второй женой и вернуть себе первую, причем папский легат за руку ввел эту жену к нему в спальню.
Сила действия тут же начала встречать силу противодействия. В ответ на стремление Курии встать во главе всей Вселенской Церкви национальные церкви тут же демонстрируют невиданную доселе тягу к автокефальности.
Пика эта борьба достигла в тот момент, когда против Папы Николая встал достойный противник - константинопольский патриарх Фотий. Борьба титанов привела к тому, что в 861 году в единой Кафолической Церкви наметились признаки раскола, который впоследствии разделил ее на Западную Католическую и Восточную Православную.
Вскоре дробиться начала не только Церковь, но и империя. Там, где появился один императорский двор, глупо было не появиться еще нескольким.
Уже сын Карла Великого Людовик I Благочестивый оказался не в состоянии справиться с собственными сыновьями. Всего через три года после его смерти наследники делят громадную империю отца на три более компактные - Францию, Германию и Лотарингию.
Дальше пошло еще веселее. В IX-X веках независимые от центральной власти королевские дворы возникают прямо внутри аморфных империй.
Во Франции согбенную спину распрямляют короли Прованса и герцоги Аквитании. В Париже копят силы потомки Эда, графа Парижского, и недалек тот момент, когда эта династия окончательно похоронит выродившихся Каролингов.
То же самое происходило тогда везде. На удельные княжества распадается Киевская Русь. Лихорадочная смена династий изматывает Германию. В борьбе смешных сепаратизмов гибнет идея единства Британии.
Провинциальные аристократы, побочные отпрыски влиятельных родов, предводители дружин основывали собственный двор и тут же отправлялись резать соседей и вымогать дань у крестьян.
Монолитное европейское общество неудержимо РАССЛАИВАЕТСЯ. Прежде вожди мало чем отличались от рядовых дружинников. Епископ был зачастую столь же безграмотен, как его паства. Теперь в Европе появляются как минимум два слоя населения: тоненький верхний (военная знать) и массивный нижний (пахари-крестьяне).
К началу XI века сепаратизмы рвут Европу в клочья. Ее карта, столь одноцветная при Карле Великом, напоминает теперь лоскутное одеяло. И вот в этих-то крошечных королевствах, княжествах и графствах начинает созревать новая, средневековая культура.
Период западноевропейской истории, о котором мы говорим, принято называть Каролингским Возрождением. Культуру того же периода в Византии Македонским Возрождением. Имеется в виду возрождение интереса к Античности.
Впервые после долгого перерыва культурой начинают интересоваться - она впервые НАХОДИТ ПОТРЕБИТЕЛЯ. Образованная молодежь собирается в константинопольском доме патриарха Фотия. Какие-то "латинские книги" обсуждают при дворе англосаксонского короля Альфреда Великого. В залах аахенского дворца Карла Великого ведут возвышенные беседы члены созданной им Академии.
Ценителей культуры было совсем немного - буквально единицы. Зато количество они компенсируют качеством. Каждый из них был жаден, алчен в своей тяге к образованию. Они без устали читают, обсуждают прочитанное и снова читают.
Они стремятся овладеть ВСЕЙ культурой. Вскоре в Европе появляется изрядное количество "энциклопедически образованных" людей, способных бойко разглагольствовать о чем угодно: от астрономии до правил стихосложения.
Один из современных исследователей писал:
В Х веке в Византии был создан первый европейский энциклопедический словарь "Суда".
Эту эпоху можно рассматривать как время расцвета коллекционерских и энциклопедических тенденций. Практически все известные нам авторы того времени вписали свое имя сразу на несколько страниц культуры.
Культуру начинают потреблять. Та начинает формировать для себя потребителей. Для европейских интеллектуалов культура теперь была ценна не с утилитарной точки зрения, а сама по себе.
Именно в расчете на подобную публику Симеон Метафраст предпринимает шаг, совершенно непонятный сегодня. Собрав все доступные ему жития святых, Симеон переписал их более "возвышенным" слогом. В досимеоновских редакциях "грубый слог неприятно резал ухо и скорее вызывал досаду, чем доставлял удовольствие".
Следующий шаг был закономерен. Образованные люди начинают не только потреблять изящную словесность, но и создавать ее.
Творчество первых европейских писателей наивно. Стихи отдают графоманством, богословие опасно балансирует на грани неортодоксальности. Однако они полны гордости за свой труд: у них получается!
И тут происходит очень важная вещь: эти люди начинают впервые подписывать свои произведения. В Европе появляются первые историки Эйнхард и Нитхард, первые поэты Седулий Скотт и Валахфрид Страбон, первый богослов Эриугена и первый философ Годескальк.
Каролингское Возрождение открыло европейцам античных авторов - древнюю языческую культуру. Новость о том, что "культура" и "культ" связаны, оказывается, не так неразрывно, как всем казалось прежде, в самое сердце поражает новорожденную европейскую интеллигенцию.
Часть интеллектуалов пытается усидеть сразу на двух стульях. Отказ от традиции в пользу индивидуальной культуры и манит, и пугает. Из произведения в произведение кочует история про Брунона Кельнского, которого апостол Петр из-за его любви к римскому поэту Теренцию не хотел пускать в рай.
Другая часть образованных людей решительно выбирает культуру в ее не-, а иногда и анти-христианских формах. Именно в IX-X веках в хроники проникают истории по поводу того, что византийский базилевс Константин VI Погонат, напившись на пиру, пародировал литургию, германский император Генрих III участвовал в сатанинских обрядах, а анти-Папа Иоанн XII пил за здоровье языческих богов и рукоположил своего фаворита во епископы прямо на конюшне.
Новые проблемы требовали новых подходов. Впервые за несколько веков европейцы осознают, что Бог - это не обязательно что-то вычитанное в старинной книге или переданное старцами. Религиозные вопросы начинают восприниматься ЛИЧНО - как нечто свое.
Каждый образованный европеец стремится отстоять собственную точку зрения. Это приводит к тому, что после многовекового перерыва в христианском мире опять появляются ереси. Самой известной из них стало иконоборчество.
Сомнения по поводу отношения к иконам появлялись среди христиан издревле. Однако как организованное течение иконоборчество оформилось в VIII веке, при первых императорах византийской династии Исаврян.
В 754 году собор 300 епископов, претендовавший на статус Вселенского, объявил почитание икон идолопоклонством. На иконопочитателей обрушились жесточайшие репрессии.
Монахов, не желавших признавать решения собора, живьем закапывали в землю и баржами топили в море. Тех, кто выжил, на арене Константинопольского цирка заставляли под руку с монахинями участвовать в непристойных процессиях.
Один из иконоборцев писал:
Почитатели икон делали из них крестных своим детям при святом крещении. Желая принять духовный сан, многие отдавали свои остриженные волосы не духовным лицам, а складывали их при иконах.
Некоторые скоблили краски с икон, смешивали их с причастием и давали эту смесь желающим вместо причащения. Другие, презрев храмы Божии, устраивали в частных домах алтари из икон и на них совершали святые таинства...
Историки недоумевают: при чем здесь иконы? Почему после ариан, монофизитов, несториан - ересей тонких, дающих повод для возвышенных дискуссий - столь странный повод соблазна?
Говоря об иконоборчестве и иконопочитании, не стоит вкладывать в эти термины их современное значение. Возжигание перед иконами лампады, коленопреклонение, обращение к ней с молитвой - в глазах иконоборцев все это означало обожествление рукотворных икон.
Смириться с таким отношением к "раскрашенным доскам" иконоборцы не могли. При императоре Константине V Копрониме иконы повсеместно изымались, а церкви раскрашивались под античные портики. Молодой, воспитанный на античном наследии индивидуализм атаковал вековую традицию.
Выступления против икон были спровоцированы новым поколением образованных богословов, самым известным из которых был Иоанн Грамматик. Русский историк церкви Александр Карташев прямо называет иконоборцев просветителями и рационалистами. Объектом их атаки были в общем-то даже и не иконы. Бунтари собирались изменить само представление о том, Кто есть Бог.
К концу "Темных веков" от тонкого, виртуозного богословия великих Отцов Церкви сохранилась лишь голая схема. Она годилась для проповеди варварам-германцам и славянам, но выглядела смешно в глазах европейцев, уже читавших не только св. Августина, но часто и неоплатоников.
Мысль о том, что Бог един в Троице, кажется им примитивной. Гипотеза о существовании дьявола вызывает улыбку. Едва отделившись от серой средней массы населения, интеллектуалы начинают издеваться над религиозными представлениями предшествовавшей эпохи.
В VIII веке св. Иоанну Дамаскину было достаточно приложить к иконе свою отрубленную извергом-халифом руку, чтобы она тут же приросла обратно. Всего столетие спустя Клавдий Туринский, гордый своим возвышенным пониманием религии, писал:
Если вам угодно почитать дерево, сложенное в крест, только потому, что Иисус Христос был пригвожден ко кресту, то почему бы вам не почитать и ослов, ибо Он ездил на осле?..
Спор об иконах был по сути конфликтом двух видений Божества. Бог, которому поклонялись в "Темные века", был настолько ЗДЕСЬ, что мог вести в бой армии. Теперь Он должен был быть достоин того громадного и замечательного мироздания, которое, как уверяли, Им сотворено.
В определенном смысле одинаково неортодоксальными были и вульгарный фундаментализм иконопочитателей, и бунтарский индивидуализм иконоборцев. Потребовался VII Вселенский Собор, чтобы сформулировать единственно верную точку зрения: поклонения достоин лишь Бог. Иконам же подобает почитание.
После этого иконоборчество было обречено. В 843 году последние епископы-еретики были смещены со своих кафедр. 11 марта Константинопольский Собор провозгласил праздник Торжества Православия, который с тех пор торжественно и отмечается.
Первая атака индивидуализма на традицию захлебнулась. Впереди у Европы было много подобных атак.
2
Расселение арабских орд за пределы Аравийского полуострова уничтожило античный уклад жизни ближневосточного общества.
В VII-VIII веках по Р. Х. регион, носивший отныне имя Дар ал-ислам (Мусульманская ойкумена), характеризовался племенной организацией общества, крайне примитивной экономикой и полным отсутствием чего бы то ни было, заслуживающего наименование "индивидуальная культура".
Однако после нескольких веков безвременья Передний Восток начинает просыпаться. Перемены стали очевидны в тот момент, когда в середине VIII века в Халифате сменилась правящая династия.
Летом 747 года на окраинах Халифата заполыхало восстание. Во главе противников династии Омейядов встали Аббасиды, потомки дяди Пророка, ал-Аббаса. Их одетые в черное войска дошли до Ирака и разбили соединенные отряды омейядских владык.
В 751-м, ровно в тот год, когда во Франции Пипин Короткий сверг последнего короля-Меровинга, трон халифов оказался в руках Аббасидов. Столица была перенесена в Багдад.
При великих владыках начала IX века Халифат достиг пика своего величия. Один из сегодняшних арабистов писал:
Золотым "героическим" веком в памяти мусульманской общины навеки остались времена правления Харуна ар-Рашида, современника франкского императора Карла Великого, и его ближайших наследников.
Халифы предыдущей династии Омейядов считались выборными - по крайней мере номинально. Их статус мало чем отличался от положения вождей бедуинской орды. А вот новые владыки были "тенью Бога на земле, наместниками не Пророка, но Аллаха".
Монолитное доселе общество рабов Аллаха начинает расслаиваться. На местах появляется тоненькая прослоечка профессиональных администраторов, так называемых "писцов". Безопасность границ обеспечивает военная аристократия, в основном тюркского происхождения.
Десятилетие за десятилетием провинциальные элиты крепчали. Уже Харун ар-Рашид завещал разделить доставшуюся ему империю пополам между двумя сыновьями. Спустя еще столетие остановить дробление Халифата не могло уже ничто.
Сперва душить провинциальные сепаратизмы у Аббасидов получается неплохо. Однако вскоре они оказываются уже не в состоянии дотянуться до совсем отдаленных территорий.
В 929 году правитель Кордовы (Испания) Абд ар-Рахман III принял высший мусульманский титул халифа, который до этого принадлежал лишь Аббасидам.
В формально остающемся единым халифате появилось две халифские династии. А уж там, где появилось два халифа, почему бы не появиться третьему?
Третьими халифами в начале Х века провозгласили себя египетские Фатимиды. Мелкие династии правителей возникали в тот момент повсеместно и в большом количестве.
Свой кусок пирога у центральной власти пожелали отобрать иранские Тахириды (с 821 года), египетские Тулуниды (с 868 года), среднеазиатские Саманиды (с 875 года), сирийские Хамданиды (с 890 года) и много кто еще.
Провинциальные элиты усиливаются. Центральная власть слабеет и теряет территории. Всего через сто лет после прихода к власти Аббасиды оказываются не в состоянии совладать даже с собственной гвардией. В течение десятилетия с 861 по 870 год рубаки-тюрки по своей инициативе возводят на трон и свергают четырех халифов.
При слабом халифе ал-Муктадире (908-932) Багдад окончательно теряет контроль над ситуацией. Дело кончается тем, что в 945-м столица была штурмом взята армией персов-Буидов. Наместники Пророка оказываются в полном распоряжении не просто иноземцев, но и еретиков (Буиды исповедовали шиизм).
Таким образом, единый в конце VIII века Халифат распадается сперва на три больших, а затем на огромное количество маленьких и совсем маленьких государственных образований.
И именно в этих мирках - при дворе недолговечных правителей, в оазисах и городах, в теократических республиках еретиков и сектантов - пробиваются первые ростки блестящей исламской культуры.
При первых Аббасидах кругозор мусульман был крайне узок. Окружающий мир был настолько им не интересен, что сирийские географы с трудом представляли себе даже Северную Африку. Однако уже в IX веке на сцену выходит новое поколение крайне любознательных личностей.
Герой "1001 ночи" Синдбад-мореход восклицал:
- Я не потратил бы даже половины доставшихся мне богатств за все оставшиеся мне года. Но душа моя снова и снова гнала меня путешествовать, дабы увидеть чужие страны и далекие острова.
Первый мусульманский путешественник ал-Йакуби своими глазами видел земли от Ливии до Индии. Его современник ал-Масуди истратил на путешествия 10 000 дирхемов - целое состояние!
Мир, культура, наследие предков неожиданно начинают интересовать мусульман. Народы, входившие в состав Халифата и иногда имевшие за плечами по несколько веков доисламской истории, вдруг вспоминают о корнях и принимаются за их изучение.
Наступившую эпоху специалисты именуют "временем огромного количества локальных национальных ренессансов".
Один из современных немецких исламистов писал:
Ненасытная жажда знаний и истины становится отличительной чертой нового поколения мусульман.
Куда бы мы ни взглянули, мы везде найдем стремление к коллекционированию, к кодификации знаний. Древние арабские оды собираются в "Книги песен", родовые легенды оформляются в первые эпические поэмы. Даже хадисы (рассказы о жизни Пророка и ближайших сподвижников) собираются в четыре канонических сборника именно в это время.
Культурный человек этой эпохи стремился стать не узким специалистом, а эрудитом, знатоком всего на свете. К Х веку, когда на свет появилась первая исламская энциклопедия (53 трактата "Посланий чистых братьев"), эта тенденция достигла своего пика.
Астроном и книгочей ал-Балхи отправился в паломничество в Мекку, но дошел лишь до ближайшей библиотеки - "и покончено было и с паломничеством, и с исламом".
Библиофил ибн Хакан брал с собой книгу, даже отправляясь в уборную. Еще один эрудит, ал-Джахиз, принял смерть, неосторожно открыв шкаф, откуда на него ухнул сразу центнер старинных рукописей.
Поначалу вся духовная жизнь мусульман была сосредоточена в столичном Багдаде. Чем дальше, тем большую активность проявляют регионы - Кордова, Каир, города Ирана и Средней Азии.
Именно там живут первый философ ал-Кинди, первый поэт Башшар ибн Бурд, первый мистик Халладж, первый историк ат-Табари. Прозрения этих индивидуалистов наивны, стиль - груб, философские школы больше похожи на приятельские компании. Однако они уже появились, они открыто противопоставили себя традиции, унаследованной от предков.
Первые мусульманские интеллектуалы гордятся своей утонченностью и не желают смешиваться с необразованной толпой. Порой это доходит чуть не до богохульства. Один из них, встретив горожан, бегущих на пятничную молитву, вскричал: "Вот скоты! Вот ослы! Вот до чего довел людей этот араб!"
Растет количество религиозной литературы. Главы школ письменно излагают свои взгляды, оппоненты пишут опровержения, независимые эксперты опровергают опровержения. Люди начинают отстаивать СОБСТВЕННУЮ точку зрения.
Обсуждение религиозных, казалось бы совершенно абстрактных, вопросов вдруг начинает вызывать невиданный накал страстей. Маджлис, религиозные диспуты, устраиваются иногда прямо на улицах и базарных площадях.
В процессе этой полемики всех против всех неожиданно выяснилось, что ислам объединяет внутри себя множество абсолютно противоположных позиций.
За средневековым христианством стоял опыт полутысячелетнего оформления ортодоксии на Вселенских Соборах. В мире ислама могли сосуществовать и каррамиты (считавшие, что Бог Корана телесен, сидит на троне и отдает приказы взмахом руки), и джаббариты (принимавшие антропоморфизмы Корана без попыток их истолковать), и муаттилиты (уверенные, что у Аллаха никаких атрибутов быть не может, так как это ведет к принятию многобожия - а это грех).
Потомки бедуинов, еще век-другой назад поклонявшихся аравийским камням и колодцам, начинают с пеной у рта обсуждать вопросы сущности и атрибутов Божества, сотворенности Корана, свободы воли и предопределения. Едва появившихся интеллектуалов не на шутку занимал вопрос о том, каков же Он Бог, вера в Которого передана им предками?
Наиболее влиятельной школой этого времени были мутазиллиты. Это слово переводится как "отделившиеся". При халифе ал-Мамуне (811-833) именно точка зрения мутазиллитов была признана официальным правоверием.
Для повсеместного насаждения взглядов "отделившихся" был учрежден институт михны - буквально "испытания". Суть состояла в том, что религиозных авторитетов по одному вызывали в особые комиссии и предлагали исповедовать один из тезисов мутазиллитской доктрины.
Всего таких тезисов было пять. Первые два регламентировали ритуально-этическую сторону жизни мусульман. Третье утверждение звучало так: "Бог творит только наилучшее и не нарушает установленный Им порядок вещей". Интересно отметить: если на протяжении "Темных веков" Бог - это Тот, Кто творит чудеса, то теперь в разумно устроенном универсуме места для чудес уже нет.
Еще очевиднее рационализм мутазиллитов предстает в четвертом тезисе: "Единожды пообещав, Бог обязан (!) дать рай праведникам и ад грешникам, и ни заступничество Пророка, ни милосердие Аллаха не в силах изменить воздаяние".
В этом пункте видно, что живой, яростный и принципиально непредсказуемый Аллах Мухаммеда приобретает черты эллинского Высшего Бытия.
И наконец, пятый пункт - предмет особой гордости мутазиллитов "единобожие". Именно это положение предлагалось исповедать лицам, вызванным на заседания михны.
По поводу этого пункта один из исследователей ислама писал:
Наперекор традиционным представлениям, мутазиллиты считали божественные атрибуты тождественными друг другу и божественной Сущности. Причем главным атрибутом Аллаха они считали Его знание, всеведение.
Иначе говоря, воля и желания непостижимого Бога были для мутазиллитов куда менее важны, чем Его разумность и предсказуемость.
Если же принять во внимание, что они отрицали также возможность волшебства, астрологию и даже чудесные деяния древних пророков, то мутазиллиты вполне заслуживают наименования рационалистов и просветителей.
Атака молодого рационализма на традицию захлебнулась быстро. Уже третий наследник халифа ал-Мамуна сменил милость на гнев, отменил михну и поддержал тех, кто требовал "воспринимать Коран и хадисы, не задавая вопроса "как?"".
Это произошло практически одновременно с победой над ересью иконоборцев и восстановлением в Константинополе иконопочитания. Мутазиллитам пришлось замолчать.
Однако вскоре их дело было продолжено следующими поколениями исламских рационалистов.
3
Конец V - начало VIII века по Р. Х. оказались чуть ли не самой мрачной эпохой в истории Китая.
Хозяйственная, культурная, экономическая жизнь пребывали в глубочайшем кризисе. Де-юре китайские земли были объединены династией Тан. На деле страна состояла из огромного количества автономных территорий, сквозь прозрачные границы которых во все стороны бродили варвары-степняки.
Пытаясь хоть как-то изменить ситуацию, Танские владыки разрешают передавать государственные земли по наследству. Провинциальные царьки-цзедуши быстро обзаводятся двором и собственными армиями. Те, у кого армия была посильнее, дают отпор степнякам и принимаются третировать соседей.
Равное в своей бедности китайское общество начинает неудержимо расслаиваться. К середине VIII века закаленные в бесконечных набегах и усобицах окраинные феодалы окрепли настолько, что оказались способны бросить вызов центральной власти.
Как раз в те годы, когда в Халифате Аббасиды захватили Багдад, в Китае поднял восстание цзедуши Ань Лу-шань. По крови он был тюрок. К его армии примкнула конница степняков-киданей.
В 755 году обе имперские столицы, Лоян и Чанъань, пали под его ударами. Танский правитель бежал. Ань Лу-шань был провозглашен императором. Правда, ненадолго. Всего через пару лет новый владыка Поднебесной был убит.
Начавшаяся эпоха осталась в памяти потомков как блестящий героический век. Население империи увеличилось до 52 миллионов облагаемых налогом человек. Блеск императорских столиц слепил глаза.
Официальным титулом главы Поднебесной был Тянь-цзы - Сын Неба. Его власть была священной и неограниченной. Именно от Сына Неба зависело равновесие вселенной и возможность общения людей с высшими силами.
Один из отечественных синологов писал:
Ко второй половине VIII века Танская империя окончательно превращается в теократию. Власть императора обуславливалась тем, что сам он был наследником и земным воплощением легендарного мудреца Лао-цзы. Высшие чиновники императорского двора были отождествлены с богами небес Шаньсяо.
Предполагалось, что августейшие особы достойны не только небесного блаженства, но и вечной земной жизни. Целый штат придворных алхимиков разрабатывал рецепты снадобий, обеспечивающих императору физическое бессмертие.
Как правило, прием снадобий приводил к мучительной смерти императора. Следующий Сын Неба казнил отравителей, тут же привлекал к трону следующих, и все повторялось сначала.
Восстание Ань Лу-шаня стало границей между двумя эпохами. Страна сбрасывала сонное оцепенение "Темных веков". Какое-то время центральная власть хоть и с трудом, но удерживала ситуацию под контролем. Однако чем дальше, тем громче удельные владыки заявляли о своем праве на участие в большой политике.
Сперва о неподчинении столицам объявляют приграничные национальные окраины. На севере собственные царские династии появляются у тангутов, киданей и чжурчженей. На юге - у кхмеров и вьетнамцев. На востоке - у корейцев.