С трех сторон лагуна Тагайтай окружена берегом, а с четвертой вход в нее перекрывает вулканчик Таал. Действующий, но не опасный.
Кратер Таала всего полметра в диаметре. Из него валил дым, и в воду изливались неприлично белесые потоки лавы. От этого вода в лагуне становилась совсем теплой и очень полезной для кожи.
Очевидно, желая по максимуму воспользоваться ее целебным эффектом, местные красотки разгуливали по пляжу топлесс. Чем здорово смущали целомудренных филиппинских мужчин.
Отправившись переодевать плавки, я обнаружил, что дверь кабинки заперта. Изнутри доносились стоны и всхлипывания. Не узнать их было сложно.
Чем ближе к вечеру, тем оживленнее становилась жизнь в лагуне. Вокруг реденького леска за пляжем имело место непрекращающееся движение. Из-под сени дерев европейцы выплывали всклокоченные, тяжело дышащие и тут же плюхались в прибой.
Уже на пирсе, где я пытался нанять джонку для обратного пути, ко мне подошла молоденькая девочка. Почти черные соски детских грудок. Жирно подведенные глаза. Заходить издалека она не стала, а может быть, просто плохо говорила по-английски:
- Let's fuck, mister!
- Sorry, дорогая. В моей стране за fuck с такими, как ты, положена уголовная ответственность.
- Фи, какая глупая страна! Как она называется? Никогда туда не поеду!
.
А еще, за день до того, как мне предстояло улетать из Манилы, я решил сходить в театр.
По филиппинским меркам театр считался роскошным. Больше всего здание напоминало деревенский дом культуры. Сюжет спектакля вертелся вокруг культа местных божеств. Даже с помощью программки я не понял, почему действующим лицам каждые десять минут с большой кровью рубили головы.
Во время антракта публика выходила курить на улицу. Я тоже вышел. В толпе мелькали юные коммивояжеры с лотками, заставленными фруктами и "Кокой".
В одном из коммивояжеров я узнал смышленого паренька, в самый первый день объяснявшего мне насчет восковых фигурок. Он тоже меня узнал:
- О! Мистер! Как успехи? Нашли подружку?
- Нет, друг мой. Не нашел.
- Что так? Вам не нравятся наши женщины?
Прежде чем ответить, я подумал. Ответ мой был честен:
- Лучше ваших женщин я не встречал нигде на свете!
На этот раз, прежде чем редактор позвонил, прошло больше двух недель. Голос у него был несчастный, извиняющийся.
- Пойми меня э-э-э... правильно. Это не моя вина, это спонсоры. У тебя отличный материал, но изменилась концепция. Экзотика больше не катит. Нужны отечественные реалии. Больше патриотизма.
- То есть материал не берете?
- Берем! Твой материал - гвоздь номера! Надо только э-э-э... немного его переделать.
Шалея и не веря в то, что слышу, я узнал, что редактор просит меня переписать последний вариант таким образом, чтобы действие происходило где-нибудь в наших краях. Рыбалка, банька, водочка... в общем, ты э-э-э... понимаешь, да?
Я бы отказался. Честное слово, я бы плюнул на $960 плюс премия и отказался. Но... поймите правильно... три варианта я уже сделал. Почему не сделать четвертый? Даже несмотря на то, что я никогда в жизни не был на рыбалке, а?
В конце концов в китайском публичном доме я тоже никогда не был.
На следующий день я отправил в Москву четвертый вариант.
Рыбалка в краю "Калевалы"
- Хочешь попробовать сампи?
- Сампи? А что это?
- Ты не знаешь? Это наше национальное блюдо. Очень вкусное.
Эро Перкилайнен смотрел прямо на меня. В его шкиперской бородке пряталась хитрая усмешка. Хитрая настолько, что я засомневался: стоит ли соглашаться?
Тем не менее я кивнул. Сампи так сампи.
Только что вытащенный из озерца лосось натужно шевелил жабрами. Эро ухватил его за спину и лихо, одним движением, надрезал кожу от хвоста до головы.
Мы с Эдиком переглянулись. Эро не торопясь содрал с рыбины кожу, натер бока чесноком, посыпал солью и протянул нам.
Лосось был все еще жив. От выпучивал глаза и хлопал жабрами. Голос у Эдика осип:
- Это что?
- Это сампи.
- А как же...
- Варить? Сампи не варят. Сампи едят прямо так.
Эдик посмотрел на меня. Я посмотрел на Эро Перкилайнена.
Красное северное солнце уплывало за вершины пихт. С озерца тянуло холодом. Передо мной сидел настоящий живой ингерманландец, потомок героев "Калевалы". Он предлагал мне угоститься живой рыбой.
Эдик замотал головой:
- Я не стану это есть!
- А я рискну. Давай сюда своего сампи.
Я протянул руку к лососю.
.
Идея возникла почти случайно.
Устав бродить по турфирмам, приятель Эдик, с которым мы договорились вместе проводить отпуск, откинулся в кресле и посмотрел на меня.
"Неужели нужно обязательно ехать в какой-нибудь мазафакерский Египет?" - спросил меня Эдик. "Неужели нельзя отдохнуть здесь, у нас?" удивился он. "Нужно быть патриотичнее. Ты патриот?" - задрал он бровь.
Я кивнул, и вопрос был закрыт. После краткого обсуждения мы решили, что едем на рыбалку в Карелию.
Сборы заняли почти неделю. Мы купили "Лицензию на отлов рыб промысловых пород" - это раз. Запаслись снаряжением (финские удилища, немецкие спиннинговые катушки, рыболовные костюмы из неаприла и еще куча разного фуфла общей стоимостью в $370 - "Жак Ив Кусто отдыхает!" - сказал Эдик, пакуя рюкзак) - это два. После четырех часов езды в электричке и часа родео на охотоведском катере мы десантировались на берегу озера Сариола это три.
Последний раз я пробовал себя в качестве рыболова в пионерском детстве. Меня это совсем не смущало. Все должно было получиться.
Почти сразу после нашего появления в поселке на горизонте нарисовался Эро Перкилайнен. То ли местный егерь, то ли браконьер, а скорее всего, и то и другое вместе.
Коттедж на двоих обошелся нам в $25. Услуги самого Эро - еще в $15. "Динамита с собой нет?" - спросил он, пересчитывая задаток. "Нет!" замотали мы головами. "Жаль", - расстроился Эро.
Из озера Сариола торчали поросшие пихтами утесы. Вечером первого дня, попивая жиденькое "Петрозаводское" пиво и слушая, как на стене бревенчатого коттеджа тикают ходики, я чувствовал: вот оно! начинается!
.
Край, поделенный сегодня между Ленинградской областью и Карельской автономией, еще несколько веков назад именовался таинственно и маняще: "Земля Ингрия".
Жили здесь ингерманландцы. По-русски сказать, те же финны, но подданные не шведских королей, а московских самодержцев. В свое время сюда любил наезжать император Александр II.
Как-то в течение двенадцати дней августейший рыболов вытащил из воды 151 рыбину, самая крупная из которых весила аж 23 килограмма. После этого царь особым указом "ингерманландских чухонцев" забижать воспретил.
Рыбалка в Карелии действительно царская. Эро втолковывал нам:
- У нас водится всякая рыба. Какую захотите, такую и половим: лосося, хариуса, салаку, щуку, сига, сома. Если пойдем на лосося, нужен спиннинг. Лосось рыба глупая. Ловят ее на блесну. А если пойдем на щуку, то нужна удочка, и ловить будем на мотыля. Короче, как скажете, так и порыбачим.
Для начала мы решили попрактиковаться на форели. Эро на лодке отвез нас к небольшому, перегороженному замшелой плотинкой ручью. "Маленькую рыбу лучше отпускайте", - сказал он. "А большую складывайте в майонезную баночку", - сострил Эдик и ушел выше по ручью.
Как взяла первая форель, я не почувствовал. Бестолково водил по сторонам новеньким удилищем и, только когда из воды показалась голова бешено бьющейся рыбины, сообразил, что леска идет слишком туго.
...Эро появился ближе к обеду, когда солнце стало палить нестерпимо.
- Как успехи?
Я молча кивнул на траву. Там лежал улов: крепкие, серебристые, похожие на ядерные ракеты СС-20 рыбы. Каждая - не меньше чем по семьдесят сантиметров.
Сказать, что я гордился собой, значит ничего не сказать.
Эро покачал головой:
- М-м-да. Что-то нет сегодня клева. Мой семилетний сын такую мелочь обычно выбрасывает. Но ты не расстраивайся. Свою большую рыбу ты еще поймаешь.
.
- За улов!
- Ловись рыбка большая и маленькая!
- У нас не водятся маленькие! До дна!
Мы ловили щук в пасмурных затонах, удили форель в хрустальных ручьях, а вечерами сидели у костра.
Ночи в Карелии белые. Темнеет от силы на час-полтора. В сумерках я садился с удочкой ждать обещанную мне большую рыбу, а лентяй Эдик рвал землянику на ближайшей поляне.
Эро мастерил костер и кромсал нежное, с янтарными прожилками, мясо:
- Хорошо приготовить рыбу может только мужчина. Женщинам не дано! Ты знаешь, какой у форели вкус, если сварить ее в пиве, а потом есть у костра с луком, сыром и помидорами?
Часа в три ночи мы садились ужинать. Эдик доставал из ручья водку. В соответствии с местным колоритом пили мы только "Finlandia", наливая ее в крошечные рюмочки: не пьянства ради, а дабы согреться.
Как-то Эдик спросил:
- Слушай, Эро, а зачем ты каждый раз оставляешь на берегу одну, самую маленькую, рыбку?
Эро нахмурился. Но все равно объяснил. От смущения его симпатичный прибалтийский акцент стал еще заметнее.
- В детстве бабка мне рассказывала, что раньше рыбы были людьми. Девушками-колдуньями. И что до сих пор они иногда не прочь переспать с рыбаком. Плывешь на лодке, смотришь - девушка... с голой грудью и все такое... а в результате она утаскивает тебя на дно, и ты тонешь. А так: ты им рыбку, и они тебя не тронут. То есть это такой рыбацкий обычай. Глупо, конечно, но иногда я его соблюдаю...
.
Совершенно особая достопримечательность Карелии - карельские браконьеры.
Браконьеров в Карелии много: все мужское население старше двенадцати лет. К концу первой недели нашего сафари Эро заявил, что без поездки на Ладогу мы никогда не прочувствуем, что такое настоящая рыбалка, и повез нас к своим тамошним приятелям. За ощущениями.
Ощущения начались с того самого момента, когда, разбудив нас в полседьмого утра, приятели предложили выпить по стаканчику водки - для настроения.
Первые несколько часов я ждал, когда же появится рыбинспектор, и нас арестуют. Инспектор не появлялся. Ждать надоело.
Около полудня капитан баркаса Вяйне (голубые глаза, фуражка, растатуированные кисти рук) отдал команду насаживать на перемет живца-салаку. Длина перемета составляла больше 12 километров. Крючки были размером с мою ладонь. Царапины затянулись у меня только через месяц.
Когда перемет был спущен, белоголовые мужчины сгрудились на корме, выпили еще холодной водки и легли вздремнуть.
В четыре пополудни перемет начали выбирать. Невозмутимые обычно аборигены нервничали, шептали "пиляттть!" и, вытягивая шеи, пытались сквозь воду рассмотреть, что же попалось на крючок.
Всего получилось больше двух ведер красной икры. Прямо на палубе улов был поделен между участниками. После этого всю выпотрошенную рыбу выкинули за борт, за исключением пудового лосося, которого подарили на память нам с Эдиком.
Как-то само получилось, что по возвращении весь экипаж оказался в сауне. Веснушчатые односельчанки браконьеров принесли огурчиков, соленых груздей в собственных соплях и целую миску красной икры.
Капитан Вяйне сказал, что хочет угостить нас собственного изготовления можжевеловой настоечкой.
Угостил...
Икру мы доедали уже прямо руками. Прежде чем разойтись, Эдик окинул взглядом гологрудых селянок и спросил, а не стоит ли нам... э-э-э... Я сказал, что не стоит.
О том, чтобы с утра пойти на озеро, не могло быть и речи. Не знаю, из какого такого можжевельника гнал капитан свою настойку, но похмелье она давала страшное. Ни до ни после мною не испытанное.
Эрго: черт бы побрал этих карельских браконьеров!
.
На самом деле Карелия - это огромная страна, на территории которой, как это обычно говорится, можно было бы разместить несколько Швеций, Швейцарий и Швамбраний.
Север Карелии, Лапландия, - край подледного лова. То, какого размера рыбу вы вытащите, зависит лишь от того, какого размера лунку вам не лень пробурить.
Восточная Карелия знаменита морской рыбалкой на царь-рыбу семгу, которая вырастает до таких размеров, что ее нужно, как кита, бить гарпуном. Ну а юг, упирающийся в Ленобласть, - это до озноба холодные даже днем ручьи и озера... тысячи озер.
Больших озер в Карелии штук десять. Остальные - маленькие, очень маленькие и крошечные, вроде Сариолы, на котором рыбачили мы.
За несколько дней до конца отпуска Эро сказал, что пришло время научить нас блеснить. Теперь он учил, а мы - учились. Четвертый час подряд.
Учеба заключалась в том, что мы расставили вдоль бортов его моторки спиннинги, легли на дно, пили пиво и ждали, не заскрипит ли катушка.
Солнце отрывалось во всю мощь. Пиво нагревалось моментально. Предусмотрительный Перкилайнен затолкал под скамью целый ящик.
- Прошлым годом во-он там мы поймали сома. Здоровый был: трое мужиков поднять не могли. Этот сом собаками питался. Мы ему брюхо распороли, а там ошейников... штук шесть... или даже восемь. У вас в Питере о таких сомах небось и не слышали.
В Питере? Я даже не сразу понял, о чем он. В Питере... на Юпитере... где это?
Над головой висело бездонное синее небо. За кормой - бездонное синее озеро. Там, в озерных глубинах, кружились вокруг блесен пучеглазые форели и питающиеся собаками двухметровые сомы.
Поверить в то, что помимо этого на свете существует пыльный каменный город Санкт-Петербург, было невозможно.
Я отхлебнул пива. Прислушался, не заскрипит ли катушка? Всего через три дня мне предстояло возвращаться домой.
.
Ну а в тот день, когда Эро Перкилайнен угощал нас с Эдиком живым лососем, я откусил кусочек рыбьего мяса и - проглотил. Не хватало только, чтобы лосось продолжал трепыхаться внутри меня.
Морщась от отвращения, Эдик за мной следил.
- Как тебе?
- Нежный.
Глядя мне в глаза, Эро проговорил:
- Есть такая примета: тот, кто хоть раз попробовал сампи, обязательно снова приедет в Ингрию. Ты-то как? Вернешься?
Я усмехнулся:
- А куда я денусь? Непременно вернусь!
Отправляя в Москву этот вариант, я клялся себе, что больше не стану переделывать ни строчки. Обещание свое я выполнил.
Спонсоры все-таки подвели беднягу-редактора. Они отказались оплачивать печать уже сверстанного, готового к отправке в типографию номера, и журнал закрылся.
Я не получил ни копейки ни за один из представленных вариантов.
Как говаривал один из героев моего материала: "Эрго: черт бы побрал этих московских редакторов!"
Но! Предупреждаю сразу: все, сказанное в данной главе, имеет силу лишь до тех пор, пока вы сами не станете редактором!
Обычно reporters становятся редакторами через год-тире-три после начала работы в масс-медиа.
Дождавшись этого момента, вам следует как можно чаще заставлять тупых и ленивых журналистов переписывать их долбаные материалы, подстраиваться под ВАШУ концепцию и регулярно цедить сквозь зубы:
- Была б моя воля, без сожаления стрелял бы в тупые журналистские затылки!
Впрочем, работа редактора - тема особого учебника.
А о работе журналиста я сказал все... почти все, что хотел.
Глава 10
Самое главное
Не так давно я должен был идти на интервью. Созвонившись с героем материала, договорился встретиться с ним у входа в Дом журналиста.
Там, если вы не в курсе, недорогой буфет. И вообще...
Я пришел вовремя, а собеседник опаздывал. У входа в Домжур продавали аудиокассеты. Я порассматривал витрину и даже купил альбом "Dead Can Dance", называвшийся "Aion".
Потом решил выйти на улицу покурить. В дверях меня толкнул дяденька. Я сказал "Извините"... потом обернулся... посмотрел ему вслед... расхотел курить... захотел повеситься.
Сейчас я попробую объяснить, а вы попробуйте меня понять.
Лично с дяденькой я знаком не был. Но знал, кто он такой. В 1980-х его статьи делали перестройку. Он в одиночку и был перестройкой. И вот прошло двадцать лет.
На дяденьке был серый, райкомовского покроя костюмчик. Под костюмчиком надета клетчатая, на два размера меньше чем нужно, рубашка. А под ней всем видная майка.
Галстук был такой, как носят военные: не завязываемый, а на резинке. Узел съехал под скулу. Перекошенные очки в дурацкой оправе... седая неопрятная щетина... слюни.
Скажу, не кокетничая: никогда и ничего в жизни я не боялся. Я - парень бесстрашный. Но тут... понимаете... я испытал ужас... ДЕЙСТВИТЕЛЬНО испытал... волосы, как трава на ветру, зашевелились у меня на предплечьях.
То есть несколько десятилетий назад он, молодой и красивый, впервые пришел в редакцию. Принес материал, который взорвался в лицо читателю, как чеченская граната. Потом принес еще такой же... и еще...
Годы летели, как птицы. Дяденька полысел, обзавелся слюнями и майкой на дряблом пузе. Но продолжал носить материалы. Не мог остановиться. По-прежнему стучал печатной машинкой.
Я застрял в дверях... я все еще смотрел на дяденьку.
Блестя голыми ногами из-под коротких брючек, он взлетал по лестнице. Под мышкой он держал папку на веревочках. Не исключено, что из этой самой папки он некогда достал свою первую чеченскую гранату.
Дяденька спешил... сметая преграды, несся в редакцию... нес новую порцию материалов... не беда, что на свете не осталось ни единого человека, которого заинтересовало бы содержимое папки.
Я что, тоже буду... вот так... через двадцать лет... да?
Плюнув на интервью и выкинув кассету с "Dead Can Dance", я вернулся домой. Выкурил подряд три сигареты. Лег на диван.
Можно было банально напиться. Это не сняло бы вопрос. Через какое-то время я опять впилился бы в него своим и так шесть раз сломанным носом.
Комната, в которой я лежал, носила неустранимые следы того, чем я зарабатываю на квартплату.
На стене висела вышитая по шелку картина: тигр на склоне холма. Ее подарил мне китайский спецслужбист Лю.
Еще висел набор африканского оружия: щит из антилопьей кожи и два деревянных копья. Подарок от двух ЮАРовских миссионеров, как-то гостивших в редакции.
Пепельница, сделанная из панциря допотопного животного трилобита, подарок политического обозревателя Яна Травинского. Еще одна пепельница в виде быка - эту оставил на память Апостольский администратор для католиков латинского обряда севера Европейской части России, архиепископ Тадеуш (Кондрусевич).
Плакат группы "Scary B.O.O.M." с автографом бритоголового вокалиста. Настоящая статуэтка ацтекского бога небес Ипальнемоани. В рамочке фото: я, а рядом улыбается певец Джимми Соммервил. Отломленный на память кусок колонны из римского Колизея.
Я сходил на кухню за стулом, кряхтя влез на антресоль, вытащил оттуда коробки со своими старыми материалами. Я давно перестал собирать то, что писал. Но кое-что - общим количеством в два пуда желтых потрепанных газетных листов - сохранилось.
До полуночи я перебирал эти листочки. Передо мной на полу лежали десять лет бессмысленной жизни.
Наброски к интервью с раввином Штейнзальцем, переводчиком Вавилонского Талмуда. Помню, мы разговаривали с рабби, а под окнами орали и маршировали скинхеды, не понимавшие, зачем в русском языке существуют такие слова, как "вавилонский" и "талмуд".
Ручкой записанные вопросы к Роберту Смиту из группы "The Cure". Мне обещали устроить интервью с ним по e-mail. Тогда я запил, прошляпил интервью.
Стершийся факс с описанием программы пребывания на Северном полюсе. В 1996-м я должен был вертолетом лететь на полюс: "Осмотр лежбища моржей... Обед в кафе, вырубленном в леднике: рюмка водки и галеты... Футбольный матч (5 минут) и поднятие флага..."
Интервью с DJями, банщиками, работниками психиатрической клиники, киноактерами, жертвами катастрофы на станции метро "Площадь Ленина", барменами, японским дипломатом, серийным убийцей, фабрикантом Владимиром Довганем, священником-старовером, дегустатором шампанских вин, кришнаитом, вырвавшимся из плена у чеченцев, панк-звездой, дрессировщиком анаконд, владельцем ночного клуба "Werewolf", покорителем африканской горы Килиманджаро, астрологом Павлом Глобой...
Господи! Как глупо были прожиты годы!
Я раскладывал по кучкам старую, заляпанную жирными пальцами, бумагу и не мог поверить, что действительно занимался всей этой херней.
На протяжении данной книги я давал вам много советов. Кто бы дал мне хоть один в тот вечер! Кто бы сказал мне, что делать в случае, когда понимаешь, что жизнь прожита зря? Что все начиналось так красиво лишь для того, чтобы со временем я стал слюнявым дяденькой... купил себе галстук военного образца.
Впрочем, книга, которую вы держите в руках, - история со счастливым концом.
Я все-таки нашел то, что искал. Отрыл среди трех тысяч шестисот пятидесяти статей, написанных за десять лет, ту, которая примирила меня с моей профессией.
Это и есть то, что я хотел сказать вам напоследок.
В работе, которой я занимаюсь... и которой, может быть, займетесь вы... важно не то, со сколькими звездами вы поговорили и сколько дипломов повесили на стену.
Вот у дяденьки дипломов много - и чё?
Как ни кощунственно это звучит, но главное - это даже не деньги. Только не говорите об этом хозяевам журналов, для которых пишете, ладно?
В этой... да и в любой работе важно другое. Важно знать, что в самом дальнем ящике письменного стола у вас лежит обратный билет. То, что вы сможете предъявить в момент, когда вас спросят: а чем, сынко, ты всю жизнь занимался?
У меня такое есть. Я спокоен.
Прочитав статью, я понял, что все, как и раньше, хорошо весьма и, даже не став курить, лег спать.
Вот эта статья:
Четырнадцать последних остановок
Оксфордский справочник "Все обо всем" утверждает, что в мире существует около 13 000 000 улиц. Просторных, узких, извилистых, разных...
Улица, о которой пойдет речь, не отличается особой длиной. Не блещет архитектурными красотами. Она называется Via Dolorosa - "Слезная Дорога" и состоит из нескольких, перетекающих друг в друга переулков Старого Иерусалима.
Единственное, чем примечательна улица, это тем, что когда-то по ней к месту казни шел приговоренный к смерти Человек.
Современники звали Его Иегошуа, Иисус. Мы же чаще называем Его титулом "Христос" - "Тот, Кто облечен властью от Бога".
В 27 году нашей эры Он последний раз в Своей земной жизни пришел в Иерусалим, чтобы отпраздновать Пасху. Пять дней, начиная с воскресенья, именуемого "вербным", Он проповедует в Храме.
В четверг во время прощального ужина в доме своего тайного ученика Он устанавливает главное таинство Церкви - таинство евхаристии. Именно поэтому тот ужин носит название Тайная ("таинная") Вечеря.
Дом, в котором Христос провел последние часы перед смертью, сохранился до сих пор. Он называется "Сенакулюм" - "Трапезная".
Было время, и мусульмане устроили на этом месте мечеть. Несколько столетий подряд европейцы шли умирать в Иерусалим, но отстояли-таки святыню.
Время в "Сенакулюме" перестало идти. Каждый вечер здесь опять повторяется Вечеря... хлеб и вино опять становятся Телом и Кровью.
После вечери Он отправился за город, в Гефсиманский сад. Там, под оливковыми деревьями, обычно ночевали бездомные.
Никто не заметил, что один из учеников, Йехуда бен-Шимон, по дороге потерялся. А когда он появился в сопровождении отряда иерусалимских ополченцев, было уже поздно.
Иисус был арестован. Ночь Он провел в тюрьме. А с утра предстал перед судом иудейских старейшин.
Суд подробно рассмотрел дело Иисуса. Состав преступления был налицо: деятельность Подсудимого угрожает хрупкому равновесию, достигнутому между иудеями и оккупационными римскими властями.
Приговор окончательный и обжалованию не подлежит: ходатайствовать перед наместником Сирии и Иудеи Пилатом Понтийским о казни Назарянина.
Рано утром Узника отвели к наместнику. Именно с этого места начинается Виа Долороса. Самая скорбная улица планеты.
Старейшины обвинили Иисуса в присвоении титула "Царь Иудеи". Проще говоря в том, что Он узурпировал звание, принадлежащее римскому императору.
Никогда, наверное, мы уже не узнаем, почему наместник не поверил обвинению. Но, вопреки ходатайству, Пилат решил заменить казнь пыткой бичеванием.
По древнему законодательству осужденный на эту пытку мог подвергнуться не более чем 39 ударам бича со свинцовыми пряжками. Считалось, что сороковой удар смертелен.
Столб, к которому привязывали осужденных, ныне хранится в монастыре иерусалимских францисканцев. Камень покрыт вмятинами. Пряжки и узлы на биче рвали кожу и рассекали мышцы. Как правило, тот, кто подвергался бичеванию, сам подняться после пытки не мог.
Иисус поднялся.
Резиденция Пилата располагалась в громоздкой крепости, построенной царем Иродом за шестьдесят лет до описываемых событий. Сегодня от нее не сохранилось ничего, кроме мощеной мостовой и нескольких плит фундамента.
На одной из плит можно видеть процарапанное в известняке поле для игры в кости. В свободные от построений и учений минуты легионеры Пилата на этом месте развлекались играми. Иногда ставкой служила одежда приговоренных к смерти.
Римские наемники родом из Сирии ненавидели иудеев. Сняв с "Царя Иудейского" хитон, они напялили на Него красный солдатский плащ, цветом напоминавший мантию, и корону, сплетенную из терновника.
В таком виде Пилат вывел Его к народу и заявил: "Я наказал Этого Человека, а теперь отпущу!" Но толпа ревела: "Распни! Распни!", и наместник сдался. Пилат умыл руки, а Иисус отправился в последний путь по Виа Долороса.
Больше тысячи лет назад появилась традиция отмечать каждую пятницу Великого Поста крестным ходом от резиденции Пилата к холму Голгофа. Еще совсем недавно каждый, проделавший этот путь, получал от церкви индульгенцию - отпущение загробного наказания за все грехи жизни.
Кратер Таала всего полметра в диаметре. Из него валил дым, и в воду изливались неприлично белесые потоки лавы. От этого вода в лагуне становилась совсем теплой и очень полезной для кожи.
Очевидно, желая по максимуму воспользоваться ее целебным эффектом, местные красотки разгуливали по пляжу топлесс. Чем здорово смущали целомудренных филиппинских мужчин.
Отправившись переодевать плавки, я обнаружил, что дверь кабинки заперта. Изнутри доносились стоны и всхлипывания. Не узнать их было сложно.
Чем ближе к вечеру, тем оживленнее становилась жизнь в лагуне. Вокруг реденького леска за пляжем имело место непрекращающееся движение. Из-под сени дерев европейцы выплывали всклокоченные, тяжело дышащие и тут же плюхались в прибой.
Уже на пирсе, где я пытался нанять джонку для обратного пути, ко мне подошла молоденькая девочка. Почти черные соски детских грудок. Жирно подведенные глаза. Заходить издалека она не стала, а может быть, просто плохо говорила по-английски:
- Let's fuck, mister!
- Sorry, дорогая. В моей стране за fuck с такими, как ты, положена уголовная ответственность.
- Фи, какая глупая страна! Как она называется? Никогда туда не поеду!
.
А еще, за день до того, как мне предстояло улетать из Манилы, я решил сходить в театр.
По филиппинским меркам театр считался роскошным. Больше всего здание напоминало деревенский дом культуры. Сюжет спектакля вертелся вокруг культа местных божеств. Даже с помощью программки я не понял, почему действующим лицам каждые десять минут с большой кровью рубили головы.
Во время антракта публика выходила курить на улицу. Я тоже вышел. В толпе мелькали юные коммивояжеры с лотками, заставленными фруктами и "Кокой".
В одном из коммивояжеров я узнал смышленого паренька, в самый первый день объяснявшего мне насчет восковых фигурок. Он тоже меня узнал:
- О! Мистер! Как успехи? Нашли подружку?
- Нет, друг мой. Не нашел.
- Что так? Вам не нравятся наши женщины?
Прежде чем ответить, я подумал. Ответ мой был честен:
- Лучше ваших женщин я не встречал нигде на свете!
На этот раз, прежде чем редактор позвонил, прошло больше двух недель. Голос у него был несчастный, извиняющийся.
- Пойми меня э-э-э... правильно. Это не моя вина, это спонсоры. У тебя отличный материал, но изменилась концепция. Экзотика больше не катит. Нужны отечественные реалии. Больше патриотизма.
- То есть материал не берете?
- Берем! Твой материал - гвоздь номера! Надо только э-э-э... немного его переделать.
Шалея и не веря в то, что слышу, я узнал, что редактор просит меня переписать последний вариант таким образом, чтобы действие происходило где-нибудь в наших краях. Рыбалка, банька, водочка... в общем, ты э-э-э... понимаешь, да?
Я бы отказался. Честное слово, я бы плюнул на $960 плюс премия и отказался. Но... поймите правильно... три варианта я уже сделал. Почему не сделать четвертый? Даже несмотря на то, что я никогда в жизни не был на рыбалке, а?
В конце концов в китайском публичном доме я тоже никогда не был.
На следующий день я отправил в Москву четвертый вариант.
Рыбалка в краю "Калевалы"
- Хочешь попробовать сампи?
- Сампи? А что это?
- Ты не знаешь? Это наше национальное блюдо. Очень вкусное.
Эро Перкилайнен смотрел прямо на меня. В его шкиперской бородке пряталась хитрая усмешка. Хитрая настолько, что я засомневался: стоит ли соглашаться?
Тем не менее я кивнул. Сампи так сампи.
Только что вытащенный из озерца лосось натужно шевелил жабрами. Эро ухватил его за спину и лихо, одним движением, надрезал кожу от хвоста до головы.
Мы с Эдиком переглянулись. Эро не торопясь содрал с рыбины кожу, натер бока чесноком, посыпал солью и протянул нам.
Лосось был все еще жив. От выпучивал глаза и хлопал жабрами. Голос у Эдика осип:
- Это что?
- Это сампи.
- А как же...
- Варить? Сампи не варят. Сампи едят прямо так.
Эдик посмотрел на меня. Я посмотрел на Эро Перкилайнена.
Красное северное солнце уплывало за вершины пихт. С озерца тянуло холодом. Передо мной сидел настоящий живой ингерманландец, потомок героев "Калевалы". Он предлагал мне угоститься живой рыбой.
Эдик замотал головой:
- Я не стану это есть!
- А я рискну. Давай сюда своего сампи.
Я протянул руку к лососю.
.
Идея возникла почти случайно.
Устав бродить по турфирмам, приятель Эдик, с которым мы договорились вместе проводить отпуск, откинулся в кресле и посмотрел на меня.
"Неужели нужно обязательно ехать в какой-нибудь мазафакерский Египет?" - спросил меня Эдик. "Неужели нельзя отдохнуть здесь, у нас?" удивился он. "Нужно быть патриотичнее. Ты патриот?" - задрал он бровь.
Я кивнул, и вопрос был закрыт. После краткого обсуждения мы решили, что едем на рыбалку в Карелию.
Сборы заняли почти неделю. Мы купили "Лицензию на отлов рыб промысловых пород" - это раз. Запаслись снаряжением (финские удилища, немецкие спиннинговые катушки, рыболовные костюмы из неаприла и еще куча разного фуфла общей стоимостью в $370 - "Жак Ив Кусто отдыхает!" - сказал Эдик, пакуя рюкзак) - это два. После четырех часов езды в электричке и часа родео на охотоведском катере мы десантировались на берегу озера Сариола это три.
Последний раз я пробовал себя в качестве рыболова в пионерском детстве. Меня это совсем не смущало. Все должно было получиться.
Почти сразу после нашего появления в поселке на горизонте нарисовался Эро Перкилайнен. То ли местный егерь, то ли браконьер, а скорее всего, и то и другое вместе.
Коттедж на двоих обошелся нам в $25. Услуги самого Эро - еще в $15. "Динамита с собой нет?" - спросил он, пересчитывая задаток. "Нет!" замотали мы головами. "Жаль", - расстроился Эро.
Из озера Сариола торчали поросшие пихтами утесы. Вечером первого дня, попивая жиденькое "Петрозаводское" пиво и слушая, как на стене бревенчатого коттеджа тикают ходики, я чувствовал: вот оно! начинается!
.
Край, поделенный сегодня между Ленинградской областью и Карельской автономией, еще несколько веков назад именовался таинственно и маняще: "Земля Ингрия".
Жили здесь ингерманландцы. По-русски сказать, те же финны, но подданные не шведских королей, а московских самодержцев. В свое время сюда любил наезжать император Александр II.
Как-то в течение двенадцати дней августейший рыболов вытащил из воды 151 рыбину, самая крупная из которых весила аж 23 килограмма. После этого царь особым указом "ингерманландских чухонцев" забижать воспретил.
Рыбалка в Карелии действительно царская. Эро втолковывал нам:
- У нас водится всякая рыба. Какую захотите, такую и половим: лосося, хариуса, салаку, щуку, сига, сома. Если пойдем на лосося, нужен спиннинг. Лосось рыба глупая. Ловят ее на блесну. А если пойдем на щуку, то нужна удочка, и ловить будем на мотыля. Короче, как скажете, так и порыбачим.
Для начала мы решили попрактиковаться на форели. Эро на лодке отвез нас к небольшому, перегороженному замшелой плотинкой ручью. "Маленькую рыбу лучше отпускайте", - сказал он. "А большую складывайте в майонезную баночку", - сострил Эдик и ушел выше по ручью.
Как взяла первая форель, я не почувствовал. Бестолково водил по сторонам новеньким удилищем и, только когда из воды показалась голова бешено бьющейся рыбины, сообразил, что леска идет слишком туго.
...Эро появился ближе к обеду, когда солнце стало палить нестерпимо.
- Как успехи?
Я молча кивнул на траву. Там лежал улов: крепкие, серебристые, похожие на ядерные ракеты СС-20 рыбы. Каждая - не меньше чем по семьдесят сантиметров.
Сказать, что я гордился собой, значит ничего не сказать.
Эро покачал головой:
- М-м-да. Что-то нет сегодня клева. Мой семилетний сын такую мелочь обычно выбрасывает. Но ты не расстраивайся. Свою большую рыбу ты еще поймаешь.
.
- За улов!
- Ловись рыбка большая и маленькая!
- У нас не водятся маленькие! До дна!
Мы ловили щук в пасмурных затонах, удили форель в хрустальных ручьях, а вечерами сидели у костра.
Ночи в Карелии белые. Темнеет от силы на час-полтора. В сумерках я садился с удочкой ждать обещанную мне большую рыбу, а лентяй Эдик рвал землянику на ближайшей поляне.
Эро мастерил костер и кромсал нежное, с янтарными прожилками, мясо:
- Хорошо приготовить рыбу может только мужчина. Женщинам не дано! Ты знаешь, какой у форели вкус, если сварить ее в пиве, а потом есть у костра с луком, сыром и помидорами?
Часа в три ночи мы садились ужинать. Эдик доставал из ручья водку. В соответствии с местным колоритом пили мы только "Finlandia", наливая ее в крошечные рюмочки: не пьянства ради, а дабы согреться.
Как-то Эдик спросил:
- Слушай, Эро, а зачем ты каждый раз оставляешь на берегу одну, самую маленькую, рыбку?
Эро нахмурился. Но все равно объяснил. От смущения его симпатичный прибалтийский акцент стал еще заметнее.
- В детстве бабка мне рассказывала, что раньше рыбы были людьми. Девушками-колдуньями. И что до сих пор они иногда не прочь переспать с рыбаком. Плывешь на лодке, смотришь - девушка... с голой грудью и все такое... а в результате она утаскивает тебя на дно, и ты тонешь. А так: ты им рыбку, и они тебя не тронут. То есть это такой рыбацкий обычай. Глупо, конечно, но иногда я его соблюдаю...
.
Совершенно особая достопримечательность Карелии - карельские браконьеры.
Браконьеров в Карелии много: все мужское население старше двенадцати лет. К концу первой недели нашего сафари Эро заявил, что без поездки на Ладогу мы никогда не прочувствуем, что такое настоящая рыбалка, и повез нас к своим тамошним приятелям. За ощущениями.
Ощущения начались с того самого момента, когда, разбудив нас в полседьмого утра, приятели предложили выпить по стаканчику водки - для настроения.
Первые несколько часов я ждал, когда же появится рыбинспектор, и нас арестуют. Инспектор не появлялся. Ждать надоело.
Около полудня капитан баркаса Вяйне (голубые глаза, фуражка, растатуированные кисти рук) отдал команду насаживать на перемет живца-салаку. Длина перемета составляла больше 12 километров. Крючки были размером с мою ладонь. Царапины затянулись у меня только через месяц.
Когда перемет был спущен, белоголовые мужчины сгрудились на корме, выпили еще холодной водки и легли вздремнуть.
В четыре пополудни перемет начали выбирать. Невозмутимые обычно аборигены нервничали, шептали "пиляттть!" и, вытягивая шеи, пытались сквозь воду рассмотреть, что же попалось на крючок.
Всего получилось больше двух ведер красной икры. Прямо на палубе улов был поделен между участниками. После этого всю выпотрошенную рыбу выкинули за борт, за исключением пудового лосося, которого подарили на память нам с Эдиком.
Как-то само получилось, что по возвращении весь экипаж оказался в сауне. Веснушчатые односельчанки браконьеров принесли огурчиков, соленых груздей в собственных соплях и целую миску красной икры.
Капитан Вяйне сказал, что хочет угостить нас собственного изготовления можжевеловой настоечкой.
Угостил...
Икру мы доедали уже прямо руками. Прежде чем разойтись, Эдик окинул взглядом гологрудых селянок и спросил, а не стоит ли нам... э-э-э... Я сказал, что не стоит.
О том, чтобы с утра пойти на озеро, не могло быть и речи. Не знаю, из какого такого можжевельника гнал капитан свою настойку, но похмелье она давала страшное. Ни до ни после мною не испытанное.
Эрго: черт бы побрал этих карельских браконьеров!
.
На самом деле Карелия - это огромная страна, на территории которой, как это обычно говорится, можно было бы разместить несколько Швеций, Швейцарий и Швамбраний.
Север Карелии, Лапландия, - край подледного лова. То, какого размера рыбу вы вытащите, зависит лишь от того, какого размера лунку вам не лень пробурить.
Восточная Карелия знаменита морской рыбалкой на царь-рыбу семгу, которая вырастает до таких размеров, что ее нужно, как кита, бить гарпуном. Ну а юг, упирающийся в Ленобласть, - это до озноба холодные даже днем ручьи и озера... тысячи озер.
Больших озер в Карелии штук десять. Остальные - маленькие, очень маленькие и крошечные, вроде Сариолы, на котором рыбачили мы.
За несколько дней до конца отпуска Эро сказал, что пришло время научить нас блеснить. Теперь он учил, а мы - учились. Четвертый час подряд.
Учеба заключалась в том, что мы расставили вдоль бортов его моторки спиннинги, легли на дно, пили пиво и ждали, не заскрипит ли катушка.
Солнце отрывалось во всю мощь. Пиво нагревалось моментально. Предусмотрительный Перкилайнен затолкал под скамью целый ящик.
- Прошлым годом во-он там мы поймали сома. Здоровый был: трое мужиков поднять не могли. Этот сом собаками питался. Мы ему брюхо распороли, а там ошейников... штук шесть... или даже восемь. У вас в Питере о таких сомах небось и не слышали.
В Питере? Я даже не сразу понял, о чем он. В Питере... на Юпитере... где это?
Над головой висело бездонное синее небо. За кормой - бездонное синее озеро. Там, в озерных глубинах, кружились вокруг блесен пучеглазые форели и питающиеся собаками двухметровые сомы.
Поверить в то, что помимо этого на свете существует пыльный каменный город Санкт-Петербург, было невозможно.
Я отхлебнул пива. Прислушался, не заскрипит ли катушка? Всего через три дня мне предстояло возвращаться домой.
.
Ну а в тот день, когда Эро Перкилайнен угощал нас с Эдиком живым лососем, я откусил кусочек рыбьего мяса и - проглотил. Не хватало только, чтобы лосось продолжал трепыхаться внутри меня.
Морщась от отвращения, Эдик за мной следил.
- Как тебе?
- Нежный.
Глядя мне в глаза, Эро проговорил:
- Есть такая примета: тот, кто хоть раз попробовал сампи, обязательно снова приедет в Ингрию. Ты-то как? Вернешься?
Я усмехнулся:
- А куда я денусь? Непременно вернусь!
Отправляя в Москву этот вариант, я клялся себе, что больше не стану переделывать ни строчки. Обещание свое я выполнил.
Спонсоры все-таки подвели беднягу-редактора. Они отказались оплачивать печать уже сверстанного, готового к отправке в типографию номера, и журнал закрылся.
Я не получил ни копейки ни за один из представленных вариантов.
Как говаривал один из героев моего материала: "Эрго: черт бы побрал этих московских редакторов!"
Но! Предупреждаю сразу: все, сказанное в данной главе, имеет силу лишь до тех пор, пока вы сами не станете редактором!
Обычно reporters становятся редакторами через год-тире-три после начала работы в масс-медиа.
Дождавшись этого момента, вам следует как можно чаще заставлять тупых и ленивых журналистов переписывать их долбаные материалы, подстраиваться под ВАШУ концепцию и регулярно цедить сквозь зубы:
- Была б моя воля, без сожаления стрелял бы в тупые журналистские затылки!
Впрочем, работа редактора - тема особого учебника.
А о работе журналиста я сказал все... почти все, что хотел.
Глава 10
Самое главное
Не так давно я должен был идти на интервью. Созвонившись с героем материала, договорился встретиться с ним у входа в Дом журналиста.
Там, если вы не в курсе, недорогой буфет. И вообще...
Я пришел вовремя, а собеседник опаздывал. У входа в Домжур продавали аудиокассеты. Я порассматривал витрину и даже купил альбом "Dead Can Dance", называвшийся "Aion".
Потом решил выйти на улицу покурить. В дверях меня толкнул дяденька. Я сказал "Извините"... потом обернулся... посмотрел ему вслед... расхотел курить... захотел повеситься.
Сейчас я попробую объяснить, а вы попробуйте меня понять.
Лично с дяденькой я знаком не был. Но знал, кто он такой. В 1980-х его статьи делали перестройку. Он в одиночку и был перестройкой. И вот прошло двадцать лет.
На дяденьке был серый, райкомовского покроя костюмчик. Под костюмчиком надета клетчатая, на два размера меньше чем нужно, рубашка. А под ней всем видная майка.
Галстук был такой, как носят военные: не завязываемый, а на резинке. Узел съехал под скулу. Перекошенные очки в дурацкой оправе... седая неопрятная щетина... слюни.
Скажу, не кокетничая: никогда и ничего в жизни я не боялся. Я - парень бесстрашный. Но тут... понимаете... я испытал ужас... ДЕЙСТВИТЕЛЬНО испытал... волосы, как трава на ветру, зашевелились у меня на предплечьях.
То есть несколько десятилетий назад он, молодой и красивый, впервые пришел в редакцию. Принес материал, который взорвался в лицо читателю, как чеченская граната. Потом принес еще такой же... и еще...
Годы летели, как птицы. Дяденька полысел, обзавелся слюнями и майкой на дряблом пузе. Но продолжал носить материалы. Не мог остановиться. По-прежнему стучал печатной машинкой.
Я застрял в дверях... я все еще смотрел на дяденьку.
Блестя голыми ногами из-под коротких брючек, он взлетал по лестнице. Под мышкой он держал папку на веревочках. Не исключено, что из этой самой папки он некогда достал свою первую чеченскую гранату.
Дяденька спешил... сметая преграды, несся в редакцию... нес новую порцию материалов... не беда, что на свете не осталось ни единого человека, которого заинтересовало бы содержимое папки.
Я что, тоже буду... вот так... через двадцать лет... да?
Плюнув на интервью и выкинув кассету с "Dead Can Dance", я вернулся домой. Выкурил подряд три сигареты. Лег на диван.
Можно было банально напиться. Это не сняло бы вопрос. Через какое-то время я опять впилился бы в него своим и так шесть раз сломанным носом.
Комната, в которой я лежал, носила неустранимые следы того, чем я зарабатываю на квартплату.
На стене висела вышитая по шелку картина: тигр на склоне холма. Ее подарил мне китайский спецслужбист Лю.
Еще висел набор африканского оружия: щит из антилопьей кожи и два деревянных копья. Подарок от двух ЮАРовских миссионеров, как-то гостивших в редакции.
Пепельница, сделанная из панциря допотопного животного трилобита, подарок политического обозревателя Яна Травинского. Еще одна пепельница в виде быка - эту оставил на память Апостольский администратор для католиков латинского обряда севера Европейской части России, архиепископ Тадеуш (Кондрусевич).
Плакат группы "Scary B.O.O.M." с автографом бритоголового вокалиста. Настоящая статуэтка ацтекского бога небес Ипальнемоани. В рамочке фото: я, а рядом улыбается певец Джимми Соммервил. Отломленный на память кусок колонны из римского Колизея.
Я сходил на кухню за стулом, кряхтя влез на антресоль, вытащил оттуда коробки со своими старыми материалами. Я давно перестал собирать то, что писал. Но кое-что - общим количеством в два пуда желтых потрепанных газетных листов - сохранилось.
До полуночи я перебирал эти листочки. Передо мной на полу лежали десять лет бессмысленной жизни.
Наброски к интервью с раввином Штейнзальцем, переводчиком Вавилонского Талмуда. Помню, мы разговаривали с рабби, а под окнами орали и маршировали скинхеды, не понимавшие, зачем в русском языке существуют такие слова, как "вавилонский" и "талмуд".
Ручкой записанные вопросы к Роберту Смиту из группы "The Cure". Мне обещали устроить интервью с ним по e-mail. Тогда я запил, прошляпил интервью.
Стершийся факс с описанием программы пребывания на Северном полюсе. В 1996-м я должен был вертолетом лететь на полюс: "Осмотр лежбища моржей... Обед в кафе, вырубленном в леднике: рюмка водки и галеты... Футбольный матч (5 минут) и поднятие флага..."
Интервью с DJями, банщиками, работниками психиатрической клиники, киноактерами, жертвами катастрофы на станции метро "Площадь Ленина", барменами, японским дипломатом, серийным убийцей, фабрикантом Владимиром Довганем, священником-старовером, дегустатором шампанских вин, кришнаитом, вырвавшимся из плена у чеченцев, панк-звездой, дрессировщиком анаконд, владельцем ночного клуба "Werewolf", покорителем африканской горы Килиманджаро, астрологом Павлом Глобой...
Господи! Как глупо были прожиты годы!
Я раскладывал по кучкам старую, заляпанную жирными пальцами, бумагу и не мог поверить, что действительно занимался всей этой херней.
На протяжении данной книги я давал вам много советов. Кто бы дал мне хоть один в тот вечер! Кто бы сказал мне, что делать в случае, когда понимаешь, что жизнь прожита зря? Что все начиналось так красиво лишь для того, чтобы со временем я стал слюнявым дяденькой... купил себе галстук военного образца.
Впрочем, книга, которую вы держите в руках, - история со счастливым концом.
Я все-таки нашел то, что искал. Отрыл среди трех тысяч шестисот пятидесяти статей, написанных за десять лет, ту, которая примирила меня с моей профессией.
Это и есть то, что я хотел сказать вам напоследок.
В работе, которой я занимаюсь... и которой, может быть, займетесь вы... важно не то, со сколькими звездами вы поговорили и сколько дипломов повесили на стену.
Вот у дяденьки дипломов много - и чё?
Как ни кощунственно это звучит, но главное - это даже не деньги. Только не говорите об этом хозяевам журналов, для которых пишете, ладно?
В этой... да и в любой работе важно другое. Важно знать, что в самом дальнем ящике письменного стола у вас лежит обратный билет. То, что вы сможете предъявить в момент, когда вас спросят: а чем, сынко, ты всю жизнь занимался?
У меня такое есть. Я спокоен.
Прочитав статью, я понял, что все, как и раньше, хорошо весьма и, даже не став курить, лег спать.
Вот эта статья:
Четырнадцать последних остановок
Оксфордский справочник "Все обо всем" утверждает, что в мире существует около 13 000 000 улиц. Просторных, узких, извилистых, разных...
Улица, о которой пойдет речь, не отличается особой длиной. Не блещет архитектурными красотами. Она называется Via Dolorosa - "Слезная Дорога" и состоит из нескольких, перетекающих друг в друга переулков Старого Иерусалима.
Единственное, чем примечательна улица, это тем, что когда-то по ней к месту казни шел приговоренный к смерти Человек.
Современники звали Его Иегошуа, Иисус. Мы же чаще называем Его титулом "Христос" - "Тот, Кто облечен властью от Бога".
В 27 году нашей эры Он последний раз в Своей земной жизни пришел в Иерусалим, чтобы отпраздновать Пасху. Пять дней, начиная с воскресенья, именуемого "вербным", Он проповедует в Храме.
В четверг во время прощального ужина в доме своего тайного ученика Он устанавливает главное таинство Церкви - таинство евхаристии. Именно поэтому тот ужин носит название Тайная ("таинная") Вечеря.
Дом, в котором Христос провел последние часы перед смертью, сохранился до сих пор. Он называется "Сенакулюм" - "Трапезная".
Было время, и мусульмане устроили на этом месте мечеть. Несколько столетий подряд европейцы шли умирать в Иерусалим, но отстояли-таки святыню.
Время в "Сенакулюме" перестало идти. Каждый вечер здесь опять повторяется Вечеря... хлеб и вино опять становятся Телом и Кровью.
После вечери Он отправился за город, в Гефсиманский сад. Там, под оливковыми деревьями, обычно ночевали бездомные.
Никто не заметил, что один из учеников, Йехуда бен-Шимон, по дороге потерялся. А когда он появился в сопровождении отряда иерусалимских ополченцев, было уже поздно.
Иисус был арестован. Ночь Он провел в тюрьме. А с утра предстал перед судом иудейских старейшин.
Суд подробно рассмотрел дело Иисуса. Состав преступления был налицо: деятельность Подсудимого угрожает хрупкому равновесию, достигнутому между иудеями и оккупационными римскими властями.
Приговор окончательный и обжалованию не подлежит: ходатайствовать перед наместником Сирии и Иудеи Пилатом Понтийским о казни Назарянина.
Рано утром Узника отвели к наместнику. Именно с этого места начинается Виа Долороса. Самая скорбная улица планеты.
Старейшины обвинили Иисуса в присвоении титула "Царь Иудеи". Проще говоря в том, что Он узурпировал звание, принадлежащее римскому императору.
Никогда, наверное, мы уже не узнаем, почему наместник не поверил обвинению. Но, вопреки ходатайству, Пилат решил заменить казнь пыткой бичеванием.
По древнему законодательству осужденный на эту пытку мог подвергнуться не более чем 39 ударам бича со свинцовыми пряжками. Считалось, что сороковой удар смертелен.
Столб, к которому привязывали осужденных, ныне хранится в монастыре иерусалимских францисканцев. Камень покрыт вмятинами. Пряжки и узлы на биче рвали кожу и рассекали мышцы. Как правило, тот, кто подвергался бичеванию, сам подняться после пытки не мог.
Иисус поднялся.
Резиденция Пилата располагалась в громоздкой крепости, построенной царем Иродом за шестьдесят лет до описываемых событий. Сегодня от нее не сохранилось ничего, кроме мощеной мостовой и нескольких плит фундамента.
На одной из плит можно видеть процарапанное в известняке поле для игры в кости. В свободные от построений и учений минуты легионеры Пилата на этом месте развлекались играми. Иногда ставкой служила одежда приговоренных к смерти.
Римские наемники родом из Сирии ненавидели иудеев. Сняв с "Царя Иудейского" хитон, они напялили на Него красный солдатский плащ, цветом напоминавший мантию, и корону, сплетенную из терновника.
В таком виде Пилат вывел Его к народу и заявил: "Я наказал Этого Человека, а теперь отпущу!" Но толпа ревела: "Распни! Распни!", и наместник сдался. Пилат умыл руки, а Иисус отправился в последний путь по Виа Долороса.
Больше тысячи лет назад появилась традиция отмечать каждую пятницу Великого Поста крестным ходом от резиденции Пилата к холму Голгофа. Еще совсем недавно каждый, проделавший этот путь, получал от церкви индульгенцию - отпущение загробного наказания за все грехи жизни.