Страница:
– Куда едем? К тебе? – спросила Котя.
Марчелло вздохнул – Увы! Я живу в одной квартире с сестрой, а она – вместе с разведенным мужем.
– Неприятно! – искренне посочувствовала Чуча.
– К тому же сестра пишет стихи, – добавил Марчелло для полного ужаса.
5
6
7
8
9
10
Марчелло вздохнул – Увы! Я живу в одной квартире с сестрой, а она – вместе с разведенным мужем.
– Неприятно! – искренне посочувствовала Чуча.
– К тому же сестра пишет стихи, – добавил Марчелло для полного ужаса.
5
Человек, привязанный к стулу, не терял между тем времени даром. Наступил удачный момент, когда человек-грузовик удалился в кухню и включил там радио, сразу разразившееся душевными песнями, под которые так и тянуло подпевать:
В этот момент Толян от нахлынувших чувств при словах «Давай скорее наполняй стакан, а то ребята ждать уже устали», изобразил некий артистический жест, отчего вкусный кофе пролился из кружки ему на руку и штаны. Руке стало больно, а штанов было жалко. К счастью, Толян проходил как раз мимо ванной. Громко высказав свое возмущение произошедшим, он тотчас заскочил туда, искренне полагая, что ему сильно повезло.
Привязанный не понял, что произошло за углом, но догадался, что спасен каким-то совершенно чудесным, нечеловеческим способом. Очевидно, небесная мафия вступилась.
Остужая под холодной водой пальцы и аккуратно замывая брюки, Толян не видел, как по коридору к входной двери просеменил диковинный краб. Уже через минуту человек, привязанный к стулу, впился челюстями в бабочку-щеколду замка и принялся остервенело поворачивать ее, чувствуя, как хрустит и крошится зубная эмаль.
Какое все-таки счастье, что входные двери открываются наружу! Выкарабкавшись из нехорошей квартиры, привязанный к стулу аккуратненько вернул головой дверь обратно, пока не защелкнулась защелка. Теперь перед ним была, наконец, свобода, ограниченная, увы, лестницей. Стоило ли бежать от паяльника, чтобы оказаться лежащим со сломанной шеей возле мусоропровода? Обидная альтернатива. Привязанный застыл, пригвожденный к месту обжигающей догадкой, что лестницу ему не преодолеть. М-да, скажу я вам, самая ужасная вещь на свете это надежда, потому что когда она рушится, то разом хоронит под собой все остальное.
Но снова где-то на самом верху кости выпали как надо, удачно легла карта… или – наоборот – кто-то что-то проморгал: по лестнице зашаркали шаги, сопровождаемые отвратительным фальшивым свистом на тему популярной песни. Очень скоро появился и сам свистун. С первого взгляда было ясно, что он из тех представителей человечества, которые как раз нужнее всего в данной обстановке, а именно – из разбондяев. Привязанный увидел глаза, в которых интеллекта не хватило бы и на полкроссворда в вечерней газете, и страшно обрадовался. Одновременно он тут же возненавидел этого придурка за сочные красные губы под неаккуратными усами. Вы спросите: можно ли ненавидеть за это? А почему бы и нет?
Обнаружив на лестничной площадке сильно обнаженную мужскую фигуру верхом на стуле, разбондяй замедлил ход и перестал свистеть. Он умел запросто прилепить жвачку к перилам эскалатора в метро. Все прочее, включая шевеление мозгами, получалось у него с трудом. Чтобы поощрить его умственную деятельность, привязанный игриво подмигнул ему, после чего тот отважился на вопрос:
– Это ты что тут?
Привязанный лихорадочно соображал, что сказать этому придурку, чтобы не струсил и не слинял. Наконец он сплюнул темным и просипел:
– Секс такой… Понял?
Придурок, разинув рот, оглядел поцелуи ожогов на щеках голого мужика, его неестественно вывернутые руки, примотанные скотчем к стулу, и уважительно сказал:
– Интересный секс…
– Крутой… – прохрипел привязанный.
Придурок огляделся.
– И это чего вы… прямо здесь?
– Нет, мы там… Сюда отдохнуть вышел, – сообщил привязанный сдавленным от ненависти голосом.
– А я вот тоже помню… – оживился придурок, но привязанный задушил его слова страстным шепотом:
– Дай закурить!
Придурок поспешно достал сигареты, прикурил одну и протянул. Привязанный закашлялся от дыма.
– Ру… ку освободи.
– А ничего… для секса этого вашего… крутого?
– Не волнуйся. Нормально.
Придурок стал сопеть и возиться где-то сзади.
– Смотри, как она тебя!
– Да, малость перестаралась… Ты ногтями поддень.
Тот наконец размотал одну руку. Пока привязанный… точнее, уже наполовину привязанный, затягивался сигаретой, размотал вторую.
– Спасибо.
– Ну, я пошел. Счастливо тебе, – сказал придурок.
– Подожди, – приказал наполовину привязанный, разматывая липкую ленту на ногах. Придурок послушно задержался, ожидая благодарности. Хотя – какой конкретно благодарности, скажите на милость, можно ожидать от голого мужика на лестничной площадке убогой пятиэтажки, осужденной на снос?
Бывший привязанный без труда вырубил его одним ударом. Уж это он умел делать лучше, чем вы завариваете свой утренний кофе. Разбондяй тут же грохнулся и спекся. Чтобы успокоить нервы, бывший привязанный пнул его стулом, негромко приговаривая:
– Секс, кекс, брекекекс!..
Но быстро устал после всего пережитого, снял с упавшего брюки, свитер и ботинки и, покачиваясь, спустился по лестнице. Время от времени его губы что-то беззвучно шептали, словно угрожали невидимому врагу. На самом деле они произносили три буквы и три цифры: «к 217 ет».
Под это пение связанный человек неимоверным усилием снова ненадолго оторвал стул от пола. Выползая перебежками из комнаты в коридор, он задел стулом о дверной косяк, и раздавшийся стук заставил его сердце подпрыгнуть в реберной клетке. К счастью, в это время эфир наполнила еще более славная песня, и брутальный Толян заголосил вслед за радио, хлопая себя по ляжкам:
Защелкнулись железные браслеты,
Сдавив запястья тонкие мои…
Совершив несколько китайских дыхательных упражнений, привязанный успокоил дрожь в ногах и снова оторвал стул от пола, собираясь пересечь самый опасный участок своего крестного пути: впереди был угол, за которым открывался проход в кухню. И тут случилось нечто ужасное: безыскусное пение вдруг направилось навстречу беглецу.
Осыпается листва, наступают холода,
Но веселая шпана не скучает никогда!..
Привязанный замер. Лицо его перекосила горькая гримаса прощания со всем хорошим в этой жизни.
Давай заварим чифирку, братан —
Помянем пацанов, что нету с нами…
В этот момент Толян от нахлынувших чувств при словах «Давай скорее наполняй стакан, а то ребята ждать уже устали», изобразил некий артистический жест, отчего вкусный кофе пролился из кружки ему на руку и штаны. Руке стало больно, а штанов было жалко. К счастью, Толян проходил как раз мимо ванной. Громко высказав свое возмущение произошедшим, он тотчас заскочил туда, искренне полагая, что ему сильно повезло.
Привязанный не понял, что произошло за углом, но догадался, что спасен каким-то совершенно чудесным, нечеловеческим способом. Очевидно, небесная мафия вступилась.
Остужая под холодной водой пальцы и аккуратно замывая брюки, Толян не видел, как по коридору к входной двери просеменил диковинный краб. Уже через минуту человек, привязанный к стулу, впился челюстями в бабочку-щеколду замка и принялся остервенело поворачивать ее, чувствуя, как хрустит и крошится зубная эмаль.
Какое все-таки счастье, что входные двери открываются наружу! Выкарабкавшись из нехорошей квартиры, привязанный к стулу аккуратненько вернул головой дверь обратно, пока не защелкнулась защелка. Теперь перед ним была, наконец, свобода, ограниченная, увы, лестницей. Стоило ли бежать от паяльника, чтобы оказаться лежащим со сломанной шеей возле мусоропровода? Обидная альтернатива. Привязанный застыл, пригвожденный к месту обжигающей догадкой, что лестницу ему не преодолеть. М-да, скажу я вам, самая ужасная вещь на свете это надежда, потому что когда она рушится, то разом хоронит под собой все остальное.
Но снова где-то на самом верху кости выпали как надо, удачно легла карта… или – наоборот – кто-то что-то проморгал: по лестнице зашаркали шаги, сопровождаемые отвратительным фальшивым свистом на тему популярной песни. Очень скоро появился и сам свистун. С первого взгляда было ясно, что он из тех представителей человечества, которые как раз нужнее всего в данной обстановке, а именно – из разбондяев. Привязанный увидел глаза, в которых интеллекта не хватило бы и на полкроссворда в вечерней газете, и страшно обрадовался. Одновременно он тут же возненавидел этого придурка за сочные красные губы под неаккуратными усами. Вы спросите: можно ли ненавидеть за это? А почему бы и нет?
Обнаружив на лестничной площадке сильно обнаженную мужскую фигуру верхом на стуле, разбондяй замедлил ход и перестал свистеть. Он умел запросто прилепить жвачку к перилам эскалатора в метро. Все прочее, включая шевеление мозгами, получалось у него с трудом. Чтобы поощрить его умственную деятельность, привязанный игриво подмигнул ему, после чего тот отважился на вопрос:
– Это ты что тут?
Привязанный лихорадочно соображал, что сказать этому придурку, чтобы не струсил и не слинял. Наконец он сплюнул темным и просипел:
– Секс такой… Понял?
Придурок, разинув рот, оглядел поцелуи ожогов на щеках голого мужика, его неестественно вывернутые руки, примотанные скотчем к стулу, и уважительно сказал:
– Интересный секс…
– Крутой… – прохрипел привязанный.
Придурок огляделся.
– И это чего вы… прямо здесь?
– Нет, мы там… Сюда отдохнуть вышел, – сообщил привязанный сдавленным от ненависти голосом.
– А я вот тоже помню… – оживился придурок, но привязанный задушил его слова страстным шепотом:
– Дай закурить!
Придурок поспешно достал сигареты, прикурил одну и протянул. Привязанный закашлялся от дыма.
– Ру… ку освободи.
– А ничего… для секса этого вашего… крутого?
– Не волнуйся. Нормально.
Придурок стал сопеть и возиться где-то сзади.
– Смотри, как она тебя!
– Да, малость перестаралась… Ты ногтями поддень.
Тот наконец размотал одну руку. Пока привязанный… точнее, уже наполовину привязанный, затягивался сигаретой, размотал вторую.
– Спасибо.
– Ну, я пошел. Счастливо тебе, – сказал придурок.
– Подожди, – приказал наполовину привязанный, разматывая липкую ленту на ногах. Придурок послушно задержался, ожидая благодарности. Хотя – какой конкретно благодарности, скажите на милость, можно ожидать от голого мужика на лестничной площадке убогой пятиэтажки, осужденной на снос?
Бывший привязанный без труда вырубил его одним ударом. Уж это он умел делать лучше, чем вы завариваете свой утренний кофе. Разбондяй тут же грохнулся и спекся. Чтобы успокоить нервы, бывший привязанный пнул его стулом, негромко приговаривая:
– Секс, кекс, брекекекс!..
Но быстро устал после всего пережитого, снял с упавшего брюки, свитер и ботинки и, покачиваясь, спустился по лестнице. Время от времени его губы что-то беззвучно шептали, словно угрожали невидимому врагу. На самом деле они произносили три буквы и три цифры: «к 217 ет».
6
В это время авто, зарегистрированное под цитируемым номером, выдохнуло из выхлопной трубы очередной клуб дыма, пытаясь вписаться в один из стремительных потоков, густо наполняющих столичные улицы. С хрюканьем переключилась скорость. Надо было как-то компенсировать недостатки изношенного транспортного средства, у которого в коробке передач зуб на зуб не попадал, и компенсировать это, по мнению Марчелло, можно было бойкой ездой. Иностранцу из какой-нибудь благополучной страны достаточно послушать, как у нас люди разговаривают друг с другом или увидеть, как у нас ездят на машинах, чтобы понять: так может вести себя только народ, который решительно не хочет быть счастливым. Дети с мороженым переходят улицу – ни одна сволочь не притормозит. Наши улицы, как известно, полны владельцев машин, которые терпеть не могут, когда кто-то едет не так, как они считают нужным. И тогда они выражают свой праведный гнев доступными способами: пугая гудками и фарами, подрезая на полной скорости и делая другие тому подобные гадости. При этом они напрочь забывают о секретах природы, которым их учили в школе на уроках физики. В память о тех, кто считал себя выше элементарных физических законов, развешены веночки на столбах вдоль автодорог. А еще – женщины за рулем! Особенно те, которые позавчера получили в подарок от богатого мужа или любовника свое замечательное авто, а вчера узнали, сколько у него в полу педалей. Вы читали французский роман «Дама в темных очках и с ружьем в автомобиле»? У нас вполне пора сочинять еще один: «Дама без мозгов и с выпученными глазами в автомобиле»… Короче, покажи мне, как ты водишь машину, и я скажу тебе, кто ты. С другой стороны, одних ли водителей нужно обвинять? На Севастопольском проспекте видели, как светофоры отрегулированы? Стартуешь на зеленый – через триста метров непременно попадаешь на красный. И так – не меньше четырех раз. С большим мастерством сработано. А это, надо сказать, тоже не способствует смягчению общественных нравов…
Не желая выглядеть хуже других, Марчелло погнал свое транспортное средство изо всех сил и не притормозил даже, когда впереди над дорогой взошло красное солнце светофора. Скоро пассажирам ободранных «Жигулей» стало казаться, что машины вокруг еле ползут, не машины, а бегемоты какие-то.
– Что же мы так медленно ездим по родной стране! – картинно возмущался Марчелло этими увальнями, вертя руль.
Впрочем, возмущался он до тех пор, пока мимо с мигалкой и джипом охраны не пронеслись еще быстрее Большие Деньги, подвинув его драндулет в сторону. Но даже это не облагоразумило нашего героя и не уменьшило его стремления прокатиться с адреналинчиком. Поэтому он только озлобился, когда сзади снова появились какие-то огни и тоже стали обгонять, наседая на левый борт. Марчелло слегка уступил, оправдавшись:
– У него бампер – только бодаться таким.
Бампер снова стал наседать, оттесняя Марчелло вправо. Марчелло ругнулся:
– Блендамет!.. – после чего ему пришлось взять еще немного к тротуару, но скорость он не сбавлял и старался противнику не уступать: в этом мире если ты вежлив и добр, значит – слаб и труслив.
Тот, что на них наехал, придерживался, очевидно, той же философии.
– К-куда его несет? – от волнения прорезался вдруг голос у Молчаливого Джо.
Котя и Чуча выразили примерно такое же недоумение отчаянными взвизгами. Почти тут же Марчеллины «Жигули» и то авто, которое на них наседало (а это был джип, похожий на огромный черный башмак), завизжали тормозами и уткнулись в бордюрный камень.
– П-почему он так на нас, а? – снова простонал Молчаливый Джо, на что Марчелло по гаерской привычке отозвался:
– Могу объяснить, но только матом.
Бестолковая и опасная гонка закончилась, но джип, который прижал их к тротуару, был все еще тут и загораживал простор. Можно было бы, конечно, униженно отъехать задним ходом, что было бы вполне разумным решением. Но у умных мыслей есть одно слабое свойство: они легко испаряются. А мы к тому же имели возможность убедиться в том, что Марчелло порой бывал наглым, как телевидение.
– Горю желанием все же спросить, в чем дело, – сказал он, высовывая ногу в московскую сырую ночь.
– Может, не надо? – предложила Котя. – У него один руль стоит больше, чем вся твоя тачка.
Но это трусливое замечание только подстегнуло решимость Марчелло подчеркнуть свою индивидуальность. Он выбрался из драндулета и приблизился к джипу. Затемненные стекла молча смотрели на подошедшего отражением его же, Марчеллиного, лица. Лицо это было, как мы помним, практически совсем трезвое. Вот так у нас в стране всегда: то перепьют и наделают глупостей, то недопьют и наделают глупостей.
Пока Марчелло соображал, что ему теперь совершить, чтобы не чувствовать себя певцом, который пел под «фанеру», а диск вдруг заело, темное стекло поехало вниз, и за ним появилась физиономия такая противная, что тянуло смотреть на нее вновь и вновь, и с непроглядными какими-то глазами. В глубине джипа угадывались другие фигуры. Беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что здесь собрались простецкие ребята, которые иногда палят из стволов направо и налево.
– Ну – что уши оттопырил? – ласково сказал голос, напоминающий трение двух кирпичей друг о друга. Марчелло понял, что совершенно напрасно вылез из своих потрепанных жизнью «Жигулей», в которых можно было запросто дать задний ход. Права была Котя: никогда не связывайтесь с людьми, у которых один только автомобиль стоит больше, чем ваша скромная квартира!
– Извините, – сказал Марчелло. – Кажется, я ошибся. Думал, это джип моего приятеля. Случается, что люди могут ошибиться, правда? Когда американцы начали продавать в Китай «Кока-колу» и написали иероглифами ее название, выяснилось, что эти иероглифы по звучанию воспроизводят слово «Кока-кола», но по смыслу на одном китайском диалекте означают: «укус зеленого головастика», а на другом: «кобыла, нашпигованная воском»…
Марчелло ожидал заслуженного смеха, но его не услышал. Вместо этого из джипа высунули палец и громко сказали: «Пу!». Марчелло вздрогнул и вспотел, и тут в джипе наконец засмеялись. Тогда только Марчелло догадался, что за странные глаза на него смотрят. Был у него один знакомый наркушка, у которого зрачки точно так же куда-то девались, когда он в очередной раз засорял себе кровь райскими бреднями. Здесь ребята тоже были, судя по узким зрачкам и склонности пообщаться, свежеширнутые, заправленные героинчиком или другой породистой дурью. Потому такие добродушные – прямо группа винни-пухов в гостях у кролика.
– Опа! – сказал один из винни-пухов. – Отвезем его Потерянному, он, мля, культурный, любит разных певчих кенарей.
Дверь тут же распахнулась, и крепкая рука ухватила Марчелло.
– Залезай.
– Меня там… ждут, – попробовал он отговориться.
– Ничего, подождут, мы недолго. Тут недалеко, второй поворот.
– Один мой знакомый… – начал было Марчелло, надеясь откупиться еще одной историей, но его не собирались слушать.
– Давай, давай, Нечего малину разлюливать. А будешь рыпаться – получишь по Мичигану.
Сломленный этой страшной угрозой, Марчелло послушно залез внутрь черной машины, пассажиры которой ради него подвинулись. На всякий случай Марчелло успел все-таки дорассказать начатую историю:
– …мой знакомый, вызывая во время сердечных приступов «скорую помощь», каждый раз на всякий случай говорил санитарам: «Спорим на бутылку, что не довезете!»…
Дверь захлопнулась. Джип взревел и накренился, въехав на тротуар одним боком. В «Жигулях» увидели черный зад, который бодро спрыгнул с тротуара, и джип, стремительный, как крокодил на отмели, разогнался и умчался вдаль.
Не желая выглядеть хуже других, Марчелло погнал свое транспортное средство изо всех сил и не притормозил даже, когда впереди над дорогой взошло красное солнце светофора. Скоро пассажирам ободранных «Жигулей» стало казаться, что машины вокруг еле ползут, не машины, а бегемоты какие-то.
– Что же мы так медленно ездим по родной стране! – картинно возмущался Марчелло этими увальнями, вертя руль.
Впрочем, возмущался он до тех пор, пока мимо с мигалкой и джипом охраны не пронеслись еще быстрее Большие Деньги, подвинув его драндулет в сторону. Но даже это не облагоразумило нашего героя и не уменьшило его стремления прокатиться с адреналинчиком. Поэтому он только озлобился, когда сзади снова появились какие-то огни и тоже стали обгонять, наседая на левый борт. Марчелло слегка уступил, оправдавшись:
– У него бампер – только бодаться таким.
Бампер снова стал наседать, оттесняя Марчелло вправо. Марчелло ругнулся:
– Блендамет!.. – после чего ему пришлось взять еще немного к тротуару, но скорость он не сбавлял и старался противнику не уступать: в этом мире если ты вежлив и добр, значит – слаб и труслив.
Тот, что на них наехал, придерживался, очевидно, той же философии.
– К-куда его несет? – от волнения прорезался вдруг голос у Молчаливого Джо.
Котя и Чуча выразили примерно такое же недоумение отчаянными взвизгами. Почти тут же Марчеллины «Жигули» и то авто, которое на них наседало (а это был джип, похожий на огромный черный башмак), завизжали тормозами и уткнулись в бордюрный камень.
– П-почему он так на нас, а? – снова простонал Молчаливый Джо, на что Марчелло по гаерской привычке отозвался:
– Могу объяснить, но только матом.
Бестолковая и опасная гонка закончилась, но джип, который прижал их к тротуару, был все еще тут и загораживал простор. Можно было бы, конечно, униженно отъехать задним ходом, что было бы вполне разумным решением. Но у умных мыслей есть одно слабое свойство: они легко испаряются. А мы к тому же имели возможность убедиться в том, что Марчелло порой бывал наглым, как телевидение.
– Горю желанием все же спросить, в чем дело, – сказал он, высовывая ногу в московскую сырую ночь.
– Может, не надо? – предложила Котя. – У него один руль стоит больше, чем вся твоя тачка.
Но это трусливое замечание только подстегнуло решимость Марчелло подчеркнуть свою индивидуальность. Он выбрался из драндулета и приблизился к джипу. Затемненные стекла молча смотрели на подошедшего отражением его же, Марчеллиного, лица. Лицо это было, как мы помним, практически совсем трезвое. Вот так у нас в стране всегда: то перепьют и наделают глупостей, то недопьют и наделают глупостей.
Пока Марчелло соображал, что ему теперь совершить, чтобы не чувствовать себя певцом, который пел под «фанеру», а диск вдруг заело, темное стекло поехало вниз, и за ним появилась физиономия такая противная, что тянуло смотреть на нее вновь и вновь, и с непроглядными какими-то глазами. В глубине джипа угадывались другие фигуры. Беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что здесь собрались простецкие ребята, которые иногда палят из стволов направо и налево.
– Ну – что уши оттопырил? – ласково сказал голос, напоминающий трение двух кирпичей друг о друга. Марчелло понял, что совершенно напрасно вылез из своих потрепанных жизнью «Жигулей», в которых можно было запросто дать задний ход. Права была Котя: никогда не связывайтесь с людьми, у которых один только автомобиль стоит больше, чем ваша скромная квартира!
– Извините, – сказал Марчелло. – Кажется, я ошибся. Думал, это джип моего приятеля. Случается, что люди могут ошибиться, правда? Когда американцы начали продавать в Китай «Кока-колу» и написали иероглифами ее название, выяснилось, что эти иероглифы по звучанию воспроизводят слово «Кока-кола», но по смыслу на одном китайском диалекте означают: «укус зеленого головастика», а на другом: «кобыла, нашпигованная воском»…
Марчелло ожидал заслуженного смеха, но его не услышал. Вместо этого из джипа высунули палец и громко сказали: «Пу!». Марчелло вздрогнул и вспотел, и тут в джипе наконец засмеялись. Тогда только Марчелло догадался, что за странные глаза на него смотрят. Был у него один знакомый наркушка, у которого зрачки точно так же куда-то девались, когда он в очередной раз засорял себе кровь райскими бреднями. Здесь ребята тоже были, судя по узким зрачкам и склонности пообщаться, свежеширнутые, заправленные героинчиком или другой породистой дурью. Потому такие добродушные – прямо группа винни-пухов в гостях у кролика.
– Опа! – сказал один из винни-пухов. – Отвезем его Потерянному, он, мля, культурный, любит разных певчих кенарей.
Дверь тут же распахнулась, и крепкая рука ухватила Марчелло.
– Залезай.
– Меня там… ждут, – попробовал он отговориться.
– Ничего, подождут, мы недолго. Тут недалеко, второй поворот.
– Один мой знакомый… – начал было Марчелло, надеясь откупиться еще одной историей, но его не собирались слушать.
– Давай, давай, Нечего малину разлюливать. А будешь рыпаться – получишь по Мичигану.
Сломленный этой страшной угрозой, Марчелло послушно залез внутрь черной машины, пассажиры которой ради него подвинулись. На всякий случай Марчелло успел все-таки дорассказать начатую историю:
– …мой знакомый, вызывая во время сердечных приступов «скорую помощь», каждый раз на всякий случай говорил санитарам: «Спорим на бутылку, что не довезете!»…
Дверь захлопнулась. Джип взревел и накренился, въехав на тротуар одним боком. В «Жигулях» увидели черный зад, который бодро спрыгнул с тротуара, и джип, стремительный, как крокодил на отмели, разогнался и умчался вдаль.
7
Ошеломленные неожиданным развитием событий «Жигули» некоторое время наполняла тишина. Потом Молчаливый Джо, внезапно окончательно избавившийся от своего молчаливого комплекса, истерическим голосом объявил:
– Они его увезли!
И, продолжая в той же тональности, похвастался прозорливо стью:
– Я ему говорил, что когда-нибудь нарвется!
После этого Молчаливый Джо произнес загадочное: «Хрен с ним со всем этим крутым!», распахнул дверцу и, продолжая причитать, улетучился если не быстрее черного джипа, то не менее неожиданно.
Котя и Чуча, вытаращив глаза, смотрели ему вслед и не совсем сразу поняли, что их только что кинули. Причем, черт знает где и в чужой машине с работающим мотором.
В конце концов Чуча произнесла замогильным голосом:
– Помесь цирка с сумасшедшим домом!
– Да, – подтвердила Котя. – Ну и козлы! Их поведение ниже мужского достоинства.
– Ниже мужского достоинства – это где? – спросила Чуча, и две плебейки захихикали.
– Жалко, не умею водить машину, – сказала Чуча, – а то бы поехали куда-нибудь…
– Слушай! – сообразила Котя. – Раз уж они нас кинули, давай посмотрим, что с них можно взять как неустойку.
– Правильно, – согласилась Чуча. – За нарушение обещаний по контракту.
Они открыли дверцы и перескочили на передние сиденья. В бардачке ничего не оказалось. Точнее, там оказалось такое отвратительное барахло, что описывать его совершенно не обязательно.
– Не в кассу! – огорчилась Котя. – Постой, еще есть багажник!
– Ты что! Там шарить намумукаешься, а найдешь мешок картошки и спущенную шину, – предположила Чуча.
К тому же для того, чтобы открыть багажник, надо было вытащить ключи из замка зажигания. И это – при работающем двигателе. Даже две такие оторвяги, как Котя и Чуча, робели перед совершенно незнакомым механизмом. Наконец, набравшись смелости, Чуча дотронулась до блестящей железки, дающей жизнь мотору, и тут ей показалось, что машина зарычала сильнее. Она взвизгнула и отдернула руку. Менее закомплексованная Котя подвинула подругу плечом и стала бесцеремонно вертеть ключ. Машина застонала, захрюкала и задергалась, но в конце концов замолчала, а вся связка ключей очутилась в Котиной руке. Две плебейки радостно завизжали. Потом они вылезли в сырую мглу и принялись тыкать ключами в замок багажника, но тот вдруг сам по себе щелкнул и приоткрылся.
– Да он у них не заперт! – совершенно резонно отметила Котя.
– Значит, даже мешка картошки не найдем, – резюмировала Чуча.
Тем не менее, понукаемые желанием легкой наживы, они распахнули объеденную ржавчиной крышку и сразу увидели нарядно сияющий светлым металлом чемоданчик.
– Они его увезли!
И, продолжая в той же тональности, похвастался прозорливо стью:
– Я ему говорил, что когда-нибудь нарвется!
После этого Молчаливый Джо произнес загадочное: «Хрен с ним со всем этим крутым!», распахнул дверцу и, продолжая причитать, улетучился если не быстрее черного джипа, то не менее неожиданно.
Котя и Чуча, вытаращив глаза, смотрели ему вслед и не совсем сразу поняли, что их только что кинули. Причем, черт знает где и в чужой машине с работающим мотором.
В конце концов Чуча произнесла замогильным голосом:
– Помесь цирка с сумасшедшим домом!
– Да, – подтвердила Котя. – Ну и козлы! Их поведение ниже мужского достоинства.
– Ниже мужского достоинства – это где? – спросила Чуча, и две плебейки захихикали.
– Жалко, не умею водить машину, – сказала Чуча, – а то бы поехали куда-нибудь…
– Слушай! – сообразила Котя. – Раз уж они нас кинули, давай посмотрим, что с них можно взять как неустойку.
– Правильно, – согласилась Чуча. – За нарушение обещаний по контракту.
Они открыли дверцы и перескочили на передние сиденья. В бардачке ничего не оказалось. Точнее, там оказалось такое отвратительное барахло, что описывать его совершенно не обязательно.
– Не в кассу! – огорчилась Котя. – Постой, еще есть багажник!
– Ты что! Там шарить намумукаешься, а найдешь мешок картошки и спущенную шину, – предположила Чуча.
К тому же для того, чтобы открыть багажник, надо было вытащить ключи из замка зажигания. И это – при работающем двигателе. Даже две такие оторвяги, как Котя и Чуча, робели перед совершенно незнакомым механизмом. Наконец, набравшись смелости, Чуча дотронулась до блестящей железки, дающей жизнь мотору, и тут ей показалось, что машина зарычала сильнее. Она взвизгнула и отдернула руку. Менее закомплексованная Котя подвинула подругу плечом и стала бесцеремонно вертеть ключ. Машина застонала, захрюкала и задергалась, но в конце концов замолчала, а вся связка ключей очутилась в Котиной руке. Две плебейки радостно завизжали. Потом они вылезли в сырую мглу и принялись тыкать ключами в замок багажника, но тот вдруг сам по себе щелкнул и приоткрылся.
– Да он у них не заперт! – совершенно резонно отметила Котя.
– Значит, даже мешка картошки не найдем, – резюмировала Чуча.
Тем не менее, понукаемые желанием легкой наживы, они распахнули объеденную ржавчиной крышку и сразу увидели нарядно сияющий светлым металлом чемоданчик.
8
Примерно в это время довольно далеко от всех описываемых мест Катя, стоя перед зеркалом шкафа, со вздохом произнесла:
– Что парикмахершу ни попроси – все равно сделает то, что умеет!..
Уже прошло почти полгода, как Катя стала носить новую (и, между нами говоря, не очень суразную) фамилию – Чикильдеева. Мужчина по имени Всеволод, наградивший ее этой фамилией, а заодно испортивший чистую страницу в ее паспорте прямоугольным штемпелем и въехавший к ней с двумя чемоданами плохо отглаженных вещей, стоял тут же, рядом, и, сопя, завязывал галстук.
– Ты помнишь, что эта неделя – последняя для твоего троллейбусного проездного? – спросила Катя, оторвавшись от зеркала.
Сева с обожанием кивнул:
– Помню.
За минувшие несколько месяцев он уже смирился с тем, что вещи в жилище нужно раскладывать в унизительном порядке, а также с некоторыми другими совершенно невозможными изменениями в своей жизни.
– Ты должен сегодня выглядеть на миллион долларов, – говорила между тем Катя, поправляя на Севе галстук. – Не вечно же тебе быть администратором на выставках!
Очевидно, Сева и Катя отправлялись на какое-то важное мероприятие.
– Ты ничего не понимаешь! – возразил Сева. – Выставочный администратор – самая необычная и ответственная должность. Ты даже не представляешь, на какие хитрости приходится порой идти, чтобы выявить тех, кто незаконно пользуется на стендах электрочайником! А однажды я подсчитал, что мне пришлось за полдня добежать от грузовых ворот до дирекции двести семнадцать раз! Иногда я кажусь себе одновременно Джеймсом Бондом и Суперменом.
– Скорее – каким-то Микки Маусом в этом твоем форменном синем костюме с красным галстуком, – вздохнула Катя.
Достаточно вспомнить первый роман о Севе и профессоре, чтобы убедиться в справедливости Севиных слов. А также понять, что Катя тоже в какой-то степени права.
– Если бы не моя выставочная закалка, – продолжал Сева, – то неизвестно, как бы обернулось дело во время наших с профессором Потаповым путешествий по московским подземельям.
– К счастью, это все в прошлом, – резонно заметила Катя.
– И очень хорошо, – согласился Сева. – В животе становится холодно, когда вспомнишь некоторые эпизоды.
– И не вспоминай, – велела Катя. – Этот твой профессор при всех его достоинствах – совсем из другого мира, который давно утонул в прошлом. А ты должен думать о будущем. Хватит тебе вкалывать, как негру в шахте, в твоей выставочной лавочке. Ты достоин большего.
– Ты права, – покорно сказал Сева. – Наверное, профессор сейчас сидит среди своих книжных завалов, читает что-нибудь нечеловечески заумное и пьет чай с лимоном.
– Вот и пускай сидит где-то там и пьет чай с лимоном, – заметила Катя. – А нам пора ехать. Поедешь в новом синем плаще, в ботинках, которые я тебе вчера купила, в английском бордовом кашне и в жемчужных запонках дяди Миши.
– А я не буду похож на райскую птицу из Новой Гвинеи? – на всякий случай поинтересовался Сева.
– Во-первых, я не знаю, что это за птица, – заметила Катя, – а во-вторых, если это нужно для дела, то можешь быть похожим на кого угодно.
– Ладно, пусть будет райская птица, – покорно согласился Сева.
– Что парикмахершу ни попроси – все равно сделает то, что умеет!..
Уже прошло почти полгода, как Катя стала носить новую (и, между нами говоря, не очень суразную) фамилию – Чикильдеева. Мужчина по имени Всеволод, наградивший ее этой фамилией, а заодно испортивший чистую страницу в ее паспорте прямоугольным штемпелем и въехавший к ней с двумя чемоданами плохо отглаженных вещей, стоял тут же, рядом, и, сопя, завязывал галстук.
– Ты помнишь, что эта неделя – последняя для твоего троллейбусного проездного? – спросила Катя, оторвавшись от зеркала.
Сева с обожанием кивнул:
– Помню.
За минувшие несколько месяцев он уже смирился с тем, что вещи в жилище нужно раскладывать в унизительном порядке, а также с некоторыми другими совершенно невозможными изменениями в своей жизни.
– Ты должен сегодня выглядеть на миллион долларов, – говорила между тем Катя, поправляя на Севе галстук. – Не вечно же тебе быть администратором на выставках!
Очевидно, Сева и Катя отправлялись на какое-то важное мероприятие.
– Ты ничего не понимаешь! – возразил Сева. – Выставочный администратор – самая необычная и ответственная должность. Ты даже не представляешь, на какие хитрости приходится порой идти, чтобы выявить тех, кто незаконно пользуется на стендах электрочайником! А однажды я подсчитал, что мне пришлось за полдня добежать от грузовых ворот до дирекции двести семнадцать раз! Иногда я кажусь себе одновременно Джеймсом Бондом и Суперменом.
– Скорее – каким-то Микки Маусом в этом твоем форменном синем костюме с красным галстуком, – вздохнула Катя.
Достаточно вспомнить первый роман о Севе и профессоре, чтобы убедиться в справедливости Севиных слов. А также понять, что Катя тоже в какой-то степени права.
– Если бы не моя выставочная закалка, – продолжал Сева, – то неизвестно, как бы обернулось дело во время наших с профессором Потаповым путешествий по московским подземельям.
– К счастью, это все в прошлом, – резонно заметила Катя.
– И очень хорошо, – согласился Сева. – В животе становится холодно, когда вспомнишь некоторые эпизоды.
– И не вспоминай, – велела Катя. – Этот твой профессор при всех его достоинствах – совсем из другого мира, который давно утонул в прошлом. А ты должен думать о будущем. Хватит тебе вкалывать, как негру в шахте, в твоей выставочной лавочке. Ты достоин большего.
– Ты права, – покорно сказал Сева. – Наверное, профессор сейчас сидит среди своих книжных завалов, читает что-нибудь нечеловечески заумное и пьет чай с лимоном.
– Вот и пускай сидит где-то там и пьет чай с лимоном, – заметила Катя. – А нам пора ехать. Поедешь в новом синем плаще, в ботинках, которые я тебе вчера купила, в английском бордовом кашне и в жемчужных запонках дяди Миши.
– А я не буду похож на райскую птицу из Новой Гвинеи? – на всякий случай поинтересовался Сева.
– Во-первых, я не знаю, что это за птица, – заметила Катя, – а во-вторых, если это нужно для дела, то можешь быть похожим на кого угодно.
– Ладно, пусть будет райская птица, – покорно согласился Сева.
9
– Никаких лимонов, дорогой профессор Потапов! – категорически сказал человек, которого можно было бы назвать лысым, если бы не две свалявшиеся волосяные гривы за ушами, напоминающие рога.
– Ты же знаешь, Филипп, что я по вечерам пью чай с лимоном! – почти умоляюще возразил профессор Потапов.
– Никаких заморских лимонов! – делая чапаевский жест рукой, повторил человек, к которому обращался профессор, – Только со смородиновыми листьями! Весной собираешь, сушишь – и всю осень и зиму пьешь. Всякие заморские «пиквики» и «твайнинги» рядом не лежали!
Профессор и тот, кого он называл Филиппом (а мы подскажем, что полностью его звали Филиппом Марленовичем), сидели перед столом, освещенным наркомовской лампой. Смутно видневшиеся в углу бюсты коммунистических богов подсказывали, что квартира принадлежит не Потапову. Хотя могу побиться об заклад, что она пропахла книгами ничуть не меньше, чем потаповская.
Профессор со вздохом принял кружку, которую ему протягивал Филипп Марленович (тоже, между нами говоря, профессор).
– Вот, пожалуйте, имеется печенье, – продолжал тот. – Изготовляет фирма «Ост». Очевидно, специально для философов. Полюбуйся, что они пишут на обертке.
Профессор Потапов взял пачку и прочитал слоган: «Печенье «Ост» – здоровье на всю жизнь!».
– Попади это изречение на глаза древним софистам – представляешь, какая бы захватывающая разгорелась дискуссия, а, Аркадий?
Аркадий Марксович Потапов отхлебнул смородиновый чай и еще раз посмотрел на буковки.
– Гм, занятно… И впрямь похоже на некий софизм.
– В той же степени, в какой дерьмо похоже на шоколад! – внезапно изменил свое мнение Филипп Марленович. – Ты кушай, Аркадий, у меня еще одна пачка есть.
Однако профессор Потапов почему-то вдруг потерял интерес к печенью.
– Мы, кажется, отвлеклись, Филипп, а уж скоро пора выезжать.
Оба посмотрели на стенные часы.
– Верно. Итак, на чем мы остановились?
Филипп Марленович и Аркадий Марксович, словно два полководца, склонились над картами и листочками, исчерканными торопливыми и не очень аккуратными почерками научных гениев.
– Значит, ты настаиваешь, чтобы мы отправились вот сюда?
– Да, между Маяковской и Арбатом, – подтвердил Потапов. – Там я видел вот этот вариант, – Он полистал блокнот и показал Филиппу Марленовичу. – На достаточно доступной высоте.
Филипп Марленович посмотрел на написанное.
– Ликвидируем первую и вторую?
– Ты правильно догадался.
Филипп Марленович похмыкал.
– Недурно.
– А у тебя есть другие предложения?
– Ты знаешь, я тут видел… Но вот никак не могу вспомнить – где…
Филипп Марленович подвинул к себе блокнот и что-то написал; Потапов нетерпеливо взял блокнот и несколько секунд рассматривал.
– Ну, конечно! – вдруг радостно воскликнул он. – Две последние. Верно?
– А что же еще? – согласился Филипп Марленович, довольно ухмыляясь.
– Отлично! И где это?
Филипп Марленович потускнел.
– А вот где – хоть убей, не могу вспомнить.
– Ты бы записывал! – с досадой воскликнул Потапов.
– Я записываю, чтобы не забыть, но забываю записывать!
Возникла небольшая пауза, явно наполненная унынием.
– Ну, ладно, ничего страшного, – встрепенулся наконец Потапов. – Какие у нас еще варианты?
– Еще неплохой – тот, что мы видели на Зубовской площади.
– Ну, это совсем примитивно…
– Ну, что же, остановимся на моем варианте? – спросил Потапов. – Конечно, «Ссуды в кредит» мы не переплюнем…
– «Ссуды в кредит» – это было замечательно!
– А «Салон каминов»?
– Тоже ничего. Но по сравнению со «Ссудами…» ни в какое сравнение не идет.
– Знаешь, что? – решил Потапов. – Давай бросим жребий.
– Неужели мы, двое уважаемых российских ученых, будем монету кидать! – возмутился Филипп Марленович.
– Вовсе нет. Помнишь, как решал этот вопрос Нур ад-Дин Алеппский?
– Как?
– Когда он думал, отправить или нет свою гвардию в Египет воевать против крестоносцев, он открыл Коран и ткнул наугад пальцем. А потом по смыслу строки, в которую попал, принял решение. И, знаешь ли, выиграл.
– Что же, мы, два марксиста, будем на Коране гадать? – еще больше скривился Филипп Марленович.
– Зачем? Твоя вялотекущая гениальность тебе ничего не подсказывает? У нас есть много других вариантов! – воскликнул Потапов, снимая с ближайшей полки книгу. – Освальд Шпенглер, «Закат Европы». Устроит?
Он наугад открыл книгу, ткнул пальцем и прочитал:
– «…Таким образом первоначальная тема расширилась до чудовищных размеров»… Понятно?
– М-да, – сказал Филипп Марленович и прошелся взад-вперед по паркету; паркет квакал. – Молодец старик Шпенглер, неоднозначно высказался… Значит, первоначальная тема… напомни мне, где это?
Потапов расправил карту и нашел нужную отметку.
– Вот здесь. Только будь осторожен, чтобы не получилось, как в прошлый раз.
– В прошлый раз подвели собаки.
– Собаки срезонировали, когда ты уронил пассатижи.
– Ладно, буду осторожней, – пробурчал Филипп Марленович. – Сейчас надену треники – и поедем.
– Ты же знаешь, Филипп, что я по вечерам пью чай с лимоном! – почти умоляюще возразил профессор Потапов.
– Никаких заморских лимонов! – делая чапаевский жест рукой, повторил человек, к которому обращался профессор, – Только со смородиновыми листьями! Весной собираешь, сушишь – и всю осень и зиму пьешь. Всякие заморские «пиквики» и «твайнинги» рядом не лежали!
Профессор и тот, кого он называл Филиппом (а мы подскажем, что полностью его звали Филиппом Марленовичем), сидели перед столом, освещенным наркомовской лампой. Смутно видневшиеся в углу бюсты коммунистических богов подсказывали, что квартира принадлежит не Потапову. Хотя могу побиться об заклад, что она пропахла книгами ничуть не меньше, чем потаповская.
Профессор со вздохом принял кружку, которую ему протягивал Филипп Марленович (тоже, между нами говоря, профессор).
– Вот, пожалуйте, имеется печенье, – продолжал тот. – Изготовляет фирма «Ост». Очевидно, специально для философов. Полюбуйся, что они пишут на обертке.
Профессор Потапов взял пачку и прочитал слоган: «Печенье «Ост» – здоровье на всю жизнь!».
– Попади это изречение на глаза древним софистам – представляешь, какая бы захватывающая разгорелась дискуссия, а, Аркадий?
Аркадий Марксович Потапов отхлебнул смородиновый чай и еще раз посмотрел на буковки.
– Гм, занятно… И впрямь похоже на некий софизм.
– В той же степени, в какой дерьмо похоже на шоколад! – внезапно изменил свое мнение Филипп Марленович. – Ты кушай, Аркадий, у меня еще одна пачка есть.
Однако профессор Потапов почему-то вдруг потерял интерес к печенью.
– Мы, кажется, отвлеклись, Филипп, а уж скоро пора выезжать.
Оба посмотрели на стенные часы.
– Верно. Итак, на чем мы остановились?
Филипп Марленович и Аркадий Марксович, словно два полководца, склонились над картами и листочками, исчерканными торопливыми и не очень аккуратными почерками научных гениев.
– Значит, ты настаиваешь, чтобы мы отправились вот сюда?
– Да, между Маяковской и Арбатом, – подтвердил Потапов. – Там я видел вот этот вариант, – Он полистал блокнот и показал Филиппу Марленовичу. – На достаточно доступной высоте.
Филипп Марленович посмотрел на написанное.
– Ликвидируем первую и вторую?
– Ты правильно догадался.
Филипп Марленович похмыкал.
– Недурно.
– А у тебя есть другие предложения?
– Ты знаешь, я тут видел… Но вот никак не могу вспомнить – где…
Филипп Марленович подвинул к себе блокнот и что-то написал; Потапов нетерпеливо взял блокнот и несколько секунд рассматривал.
– Ну, конечно! – вдруг радостно воскликнул он. – Две последние. Верно?
– А что же еще? – согласился Филипп Марленович, довольно ухмыляясь.
– Отлично! И где это?
Филипп Марленович потускнел.
– А вот где – хоть убей, не могу вспомнить.
– Ты бы записывал! – с досадой воскликнул Потапов.
– Я записываю, чтобы не забыть, но забываю записывать!
Возникла небольшая пауза, явно наполненная унынием.
– Ну, ладно, ничего страшного, – встрепенулся наконец Потапов. – Какие у нас еще варианты?
– Еще неплохой – тот, что мы видели на Зубовской площади.
– Ну, это совсем примитивно…
– Ну, что же, остановимся на моем варианте? – спросил Потапов. – Конечно, «Ссуды в кредит» мы не переплюнем…
– «Ссуды в кредит» – это было замечательно!
– А «Салон каминов»?
– Тоже ничего. Но по сравнению со «Ссудами…» ни в какое сравнение не идет.
– Знаешь, что? – решил Потапов. – Давай бросим жребий.
– Неужели мы, двое уважаемых российских ученых, будем монету кидать! – возмутился Филипп Марленович.
– Вовсе нет. Помнишь, как решал этот вопрос Нур ад-Дин Алеппский?
– Как?
– Когда он думал, отправить или нет свою гвардию в Египет воевать против крестоносцев, он открыл Коран и ткнул наугад пальцем. А потом по смыслу строки, в которую попал, принял решение. И, знаешь ли, выиграл.
– Что же, мы, два марксиста, будем на Коране гадать? – еще больше скривился Филипп Марленович.
– Зачем? Твоя вялотекущая гениальность тебе ничего не подсказывает? У нас есть много других вариантов! – воскликнул Потапов, снимая с ближайшей полки книгу. – Освальд Шпенглер, «Закат Европы». Устроит?
Он наугад открыл книгу, ткнул пальцем и прочитал:
– «…Таким образом первоначальная тема расширилась до чудовищных размеров»… Понятно?
– М-да, – сказал Филипп Марленович и прошелся взад-вперед по паркету; паркет квакал. – Молодец старик Шпенглер, неоднозначно высказался… Значит, первоначальная тема… напомни мне, где это?
Потапов расправил карту и нашел нужную отметку.
– Вот здесь. Только будь осторожен, чтобы не получилось, как в прошлый раз.
– В прошлый раз подвели собаки.
– Собаки срезонировали, когда ты уронил пассатижи.
– Ладно, буду осторожней, – пробурчал Филипп Марленович. – Сейчас надену треники – и поедем.
10
Крутоджиповые ребята не обманули Марчелло: промчавшись по начинающим пустеть улицам, они меньше, чем через пять минут, затормозили у ресторана, залитого наглым неоновым светом. Да, дорогие мои, это раньше для таких мест были в цене названия, вроде: «Лунная рапсодия», «Волшебный замок» или «Романтический уголок». Теперь в моду вошли другие: «Поношенный лапоть», «Дырка от бублика», «Логово разбойников»… Так вот, кабак, куда причалил джип, назывался и вовсе шикарно для своей эпохи: «Подонки и шлюхи».