* * *
Несмотря на отчаянные просьбы матери не ходить в школу до окончания майских праздников, Иван не усидел дома, решив, что намного больше пользы станет от разговора «по душам» с подставившим его Балабановым, чем от бесцельного ожидания итогов следственной экспертизы.
Он шел по улице, впервые не ощущая в себе восторга весны. Пытался взбодриться, развеять гнетущую тоску прежними воспоминаниями. Каждый год, как только апрель подходил к концу, для Ивана наступали самые счастливые мгновенья, когда мир заполняло солнечное ожидание чуда. В такие дни хотелось сочинять стихи и читать трогательные новеллы Гофмана о феях, чудесных лесах и волшебных превращениях романтических героев. Сейчас от тех детских грез становилось неловко и стыдно. Гадко было оттого, что с ним могло произойти подобное. Соглашаясь идти на кладбище за наркотой, будто предал свои мечты, а в произошедшем ночном убийстве скрывалась и его вина…
Войдя в класс, Иван почувствовал окружившую его ауру страха и ненависти. Привычный классный гомон мгновенно затих, и десятки глаз уставились на того, кого школьная молва уже именовала «насильником и убийцей». Иван молча прошел до парты и, не поднимая глаз, сел на свое место.
Через пару минут гробовой тишины в кабинет вошли директор школы, классная руководительница и сестра погибшей Лены Затеевой, Ирина. Максим Константинович в дорогой черной шелковой сорочке с блестками оглядел учеников:
– Сегодня занятий у вас не будет. Мы проведем урок скорби. Чтобы на всю оставшуюся жизнь запомнить прекрасного человека, вашу школьную подругу Лену Затееву, чья молодая и прекрасная жизнь оборвалась по злой прихоти одного из подонков… – Директор многозначительно посмотрел на Ивана. – Почтим ее светлую память минутой молчания…
Не отрывая глаз от понурого одноклассника Храмова, десятиклассники поднялись из-за парт.
Директор затянул паузу как можно дольше, затем резким кивком разрешил всем сесть.
– Сегодня все, кому память о Лене дорога, могут рассказать о ней самое дорогое и сокровенное, – Максим Константинович сглотнул подступившую к горлу слюну, – чтобы мы навсегда смогли такой ее запомнить.
– Она была прекрасной ученицей, светлой, жизнерадостной, искрометной умницей… – сразу после директора взяла слово Коптелова. – Леночка собиралась стать филологом. Как я… – Идея Устиновна смахнула с глаз слезы. – И не судьба распорядилась иначе, а черное сердце и гнилое нутро ее одноклассника. Подумайте, ребята, кто такой Храмов на самом деле? Выскочка, который убил вашу одноклассницу только затем, чтобы самоутвердиться, вознести себя над вами, упиваясь своей избранностью…
Идея Устиновна подошла к Ивану и дала ему хлесткую пощечину.
Класс вздрогнул и затих. Потом – несмелые аплодисменты…
– Спасибо, Идея Устиновна, за такую горячую, искреннюю речь, – Максим Константинович обнял плачущую Коптелову за плечи. – Хотя мы полностью разделяем ваше негодование и вашу боль, однако сами не станем уподобляться мерзавцу. Мы верим в закон, верим, что милиция все выяснит и разберется, а суд расставит всё по своим местам. Тогда виновный понесет заслуженное наказание. И не только за Леночкину смерть. Нам будет интересно узнать, почему чуть не погиб Андрюша Трунов. Мы же все отлично знаем, что без Храмова и здесь не обошлось. Вполне возможно, пока мерзавец на свободе – это еще не последняя кровь…
* * *
Ирина Затеева, отличница-выпускница, в существование нечистой силы не верила ни на минуту. Привыкшая понимать и принимать мир таким, каким он описан в школьных учебниках, она прекрасно могла объяснить, как образовалась жизнь на земле, почему случаются солнечные затмения или отчего происходит смена лунных циклов. Появление религий и разных суеверий также не представляло для нее секрета. Ирина знала, что все несчастья человека происходят от недостатка знаний, либо неправильного поведения, идущего вразрез с принятыми нормами. Поэтому ее собственное решение обратиться за помощью к известной немировской ведьме пугало и одновременно завораживало воображение.
С детских лет Ирина часто слышала рассказы старой Матрене, которая безвылазно живет на хуторе, промышляя ворожбой. Присушить, вернуть мужа, сглазить, навести порчу – все, по людской молве, получалось у старой ведьмы. Но если раньше Ирина такие разговоры пропускала мимо ушей, та теперь и сама всерьез призадумалась: что если Матрена сумеет безошибочно указать на виновника и наказать его, не дожидаясь суда?
Потрясенная жестоким убийством, не верившая в правосудие, она сама решила свести счеты с Храмовым, в причастности которого к гибели сестры нисколько не сомневалась. Лена часто рассказывала ей о высокомерном новичке… Наплакавшись во время «урока скорби», Ирина вышла из школы с твердым намерением отомстить за страдания своей семьи любой, пусть даже самой невероятной ценой.
Все складывалось удачно. Сегодня утром Ирина вскрыла копилку, в которой оказалась почти тысяча рублей. Она разглаживала мятые десятки и полтинники, пересчитывая деньги, которых вполне хватит за произнесение ведьминского проклятия или наведение порчи. И вот теперь она с удовольствием предвкушала, какие муки и страдания сможет предложить ведьма в обмен на деньги…
Чем ближе подходила Ирина к хутору, тем сильнее одолевали сомнения и страхи. Пробежавшая под ногами черная кошка. Лежащая на дороге банная шайка. Мертвая, растерзанная ворона… Самые обыденные, нередко встречавшиеся повседневные явления вырастали в ее глазах в зловещие предзнаменования. Иногда Ирина останавливалась, подумывая отложить свою затею хотя бы до решения суда. Но, чем сильнее ее разум одолевали сомнения, тем тверже и убежденнее звучал внутренний голос, побуждавший идти к Матрене. Наконец Ирина ему сдалась, и сразу взбодрилось ее сердце, а на душе стало беззаботно и легко. «И чего я, дурочка, всю дорогу терзалась. Тоже мне вопрос!» – усмехнулась девушка. – «В конце концов, дело житейское! До меня у Матрены пороги обивали, и после меня будут. Никто душу дьяволу продавать не заставит! Да и в помине этого дьявола нету…»
Ирина посмотрела на веселое солнышко и совершенно по-детски обрадовалась появлявшимся клейким листочкам на березах. «Хорошо-то как! Вдохнула полной грудью опьяняющий воздух. Ей захотелось танцевать, до исступления закружиться в неистовом весеннем вихре.
– Как же мне хорошо! – восторженно прокричала на весь лес Ирина, но, вспомнив погибшую сестру, тут же устыдилась своего нечаянного счастья.
– Ничего, девонька, не робей! – невесть откуда появилась на тропинке миловидная бабушка. – Горюшко-то проходит, а счастьице остается.
– Вы, наверно, и есть хуторянка Матрена? – улыбнулась в ответ Ирина.
– Неважно, как меня кличут, – Матрена взяла девушку за руку и заглянула в ее глубокие глаза. – Послушаешь меня, красавица, помогу. А коли возражать да противиться станешь, так лучше сразу отсель уходи! Что скажешь?
– Конечно, бабушка, слушаться стану! С тобой мне ничего не страшно! Ты только руки моей коснулась, и все плохие предчувствия и сомнения сами собой испарились!
– Значит, верно почуяла, моя умница! Дай-ка тебя получше разглядеть… Пойдем, пойдем скорей в избу, милая. Не в лесу же нам с тобой разговаривать!
– Только, бабушка, у меня всего тысяча рублей… Если мало, так вы сразу скажите. Я после остаток принесу…
– Хватит. Да и еще останется, – Матрена приобняла девушку за талию и вдохнула аромат нетронутой юности. – Мы с тобой иначе сочтемся, не деньгами,…
– Тогда чем же, бабушка? Не ради интереса же помогать мне станешь?
– Хочу, чтобы счастливой была, – ответила Матрена. Поспешно пояснила: – Себя, милая, в тебе заприметила. Такая же была – красивая, гордая, веселая. Словно век свой не жила, а только к зеркалу подступила. Время, милая, быстро бежит. Да только куда оно течет и куда впадает, про то и само не знает…
Глава 21
И БЫЛ ВЕЧЕР, И ПРИШЛО УТРО
Наступивший день выдался для Ивана особенно мучительным. По случаю похорон Лены Затеевой занятия в школе отменили уже с четверга. Выпроваживая в среду Ивана из школы, Идея Устиновна перед всем классом пообещала: если он осмелится появиться на Леночкином погребении, она сама совершит правосудие. Он попытался возразить, что ни в чьей смерти не повинен – с классной руководительницей случилась истерика. Его выводили из школы под конвоем директора и завуча.
Он проснулся рано, около семи. Слушал, как тихо, чтобы не разбудить, собиралась на работу мама. Ходила на цыпочках и даже сапоги надела в коридоре…
Как странно, никому не желал зла, а оно повсюду вокруг него… Иван рассматривал незатейливые цветочки обоев.
В дверь постучали. В комнату вошел Снегов – как всегда бодрый, чисто выбритый и пахнущий неизменным «Шипром».
– Не спите, молодой человек? – Сергей Олегович сел на стул рядом с кроватью. – Поговорить надо.
– Что за спешка? – сонно ответил Иван. – У меня все ближайшие дни пока свободны.
– Пока свободны… Дров ты, Ванечка, уже наломал на целую бригаду. Теперь боюсь, как бы по глупости чего худшего не натворил…
– Вы, Сергей Олегович, не бойтесь. Все пройдет: и печаль, и радость, все пройдет – так устроен свет!
– А вот ерничаешь совершенно напрасно! Не в том ты сейчас положении, чтобы юморить! Все очень серьезно может обернуться. Дай тебе Бог из этого выпутаться!
Иван испытующе поглядел на учителя:
– А почему это вас так волнует? Или в произошедшем есть и ваша вина?
– О чем ты говоришь, Ваня! – Сергей Олегович посмотрел поверх очков, совсем как школьный директор. – Какая вина?
– Не стоило вам играть в «заклинателя дождя», побуждая меня искать вопросы, которых на самом деле, может, и не существует… Ваш кружок «Прометей» давно канул в лету, зачем пытаться со мной вернуть прошлое? – Иван отвернулся к стене. – Разве трудно просто сказать правду?
Правду? О чем? О ком? Например, о своем ученике и друге их погибшего отца и мужа, Борисе с необычной фамилией Заря? О том, что этот мальчик был невероятно способным и одаренным, красавчиком и отличным спортсменом. Казалось, что у него от рождения было все, но неведомая для остальных мука терзала его, что он все-таки не был лучшим. А жажда исключительности терзала его нещадно, день за днем выдавливая по капельке душу. И однажды Борис нашел выход, а может быть, его нашли те силы, что за этим выходом кроются. Его отец как-то привез с Кубы научно-популярную книжку про вуду – религию «свободных рабов». В ней, конечно, не было заклинаний и описания ритуалов, но самое главное, что вынес из этой книжонки Борис – глубокое убеждение в том, что человек без своего демона обречен быть даже не пешкой, честно играющей по чужим правилам, а крапленой картой в ловких руках шулера.
Тогда Снегов не разглядел начало болезни, приняв его за естественное подростковое ницшеанство. А Заря из преданного ученика превратился в непримиримого соперника, нравственного оппонента, возможно, врага, поставившего себе цель не просто переспорить учителя, а уничтожить его веру в человека.
Мог ли тогда предположить Снегов, что пятнадцатилетний ученик претворит в жизнь дьявольский план, из-за которого повесится искренний и чистый сердцем юноша, а его любимая девушка «пойдет по рукам», став известной на весь город шалавой?
Нет, не мог. Не было у него таких познаний о человеческой натуре. Или все-таки дьявольской? Он всегда был далек от симпатий фанатикам и мракобесам, неизменно высмеивая на своих занятиях суеверия и приметы. Снегов признавал за истину исключительно власть природы и силу разума, не оставляя во Вселенной места ни ангелам, ни демонам. Он культивировал веру в людей. Даже заставлял учеников подписывать обложку тетради по истории крылатыми словами Горького: «Человек – это звучит гордо». Только теперь, спустя двадцать лет, пережив крушение прежних идеалов, самоуничтожение великой страны и воцарившееся массовое беснование, Снегов понял, что дьявол существует и точно так же овладевает людьми, как дикие божества Вуду…
– Вот видите, Сергей Олегович, вы молчите, хотя сами хотели поговорить, – не выдержал затянувшейся паузы Иван. – Тогда я сам вопрос задам. Можно?
– Спрашивай… Постараюсь ответить…
– Кто тот мальчик на фотографии вместе с вами? Кто из «Прометеев» избрал для себя символ совы?
– Символ совы… – задумчиво повторил Снегов и вдруг решительно поднялся со стула. – Пока сказать правду не могу. Но и врать тебе тоже не стану. Я попрошу тебя об одном: никуда не выходи из дома хотя бы до конца недели.
– Что может произойти за эти три дня? Неужели мир изменится и станет лучше?
Снегов серьезно сказал:
– Даст Бог – изменится.
Выйдя из дома, Сергей Олегович растерянно посмотрел на небо. Видишь ли, Вседержитель, что происходит здесь, в нашем тихом омуте? Или темна да мутна Тебе наша водица, да и снасть дороже улова? Или вся наша жизнь лишь досужая шахматная партия?
Как там говаривал Вячеслав Иванов:
Остановка по требованию «Лесной уголок» открывала укромный и тихий сосновый оазис, посреди которого некогда располагался пионерский лагерь «Звездочет». Сергей Олегович выбрался из пропахшего бензином, дребезжащего «ЛиАЗа» и пошел по узенькой тропинке к выглядывавшим из-за золотистых сосновых стволов массивным железным воротам. Как хорошо сегодня поют птицы… так, что хочется жить вечно!
Снегов улыбнулся и, забросив шляпу на ближайшую березу, прокричал:
– Принимай, лес, подарок от безрассудного учителя!
Ворота были перекручены цепью, замкнутой большим амбарным замком. «Райком закрыт, все ушли на фронт». Снегов усмехнулся, подобрал палку и принялся молотить по толстенным железным прутьям.
– Ща выйду, по башке тебе так же постучу! – из будки при воротах лениво вылез бритоголовый охранник в камуфляже. Пренебрежительно окинул Снегова взглядом. – Ты чего, дед, ломишься? Здесь не подают.
– Мне вон туда пройти надо, – Снегов показал сквозь прутья на резные наличники бывшей купеческой дачи. – Пропусти, сынок…
– Пионерское детство, что ли, вспомнил? – криво усмехнулся охранник, вытащил из кармана помятую десятирублевку и протянул через железные прутья. – Купи себе чекушку спирта, и мое пионерское детство помянешь!
– Не нужна мне десятка, мне с твоим хозяином поговорить надо. Я точно знаю, что он здесь. На майские сюда каждый год приезжает. – Сергей Олегович нервно протер ладонью вспотевшее лицо. – Пойди, скажи, что учитель его школьный пришел, Снегов.
Охранник недовольно вернулся в свою будку. Поговорив по телефону, вытащил из кармана связку ключей и стал нарочито медленно копаться с замком.
– Попробуй этот, сынок, – Снегов указал пальцем нужный ключ.
– Ну ты, дед, настоящий спец! – усмехнулся охранник, отмыкая замок и стягивая ржавую цепь. – Я за три года и то запомнить не смог!
– Доживешь до моих годков, тоже ключики мигом распознавать станешь! – Сергей Олегович прошел за ворота и похлопал охранника по плечу. – Зовут-то тебя как, сынок?
– Петей. А тебе разве не один хрен? Ты смотри, дед, не балуй. Знай, если что, так я рядом!
– О чем ты, Петруша, никак в толк не возьму? Если за шляпу пожурить решил, так я ее на обратном пути веточкой сниму. А пока пусть птички на ней отдохнут. Не каждый же день у них на деревьях мягкую мебель развешивают!
– Какая еще шляпа? Какая, на хрен, мебель?! – охранник недоуменно выпучил глаза. – Меня шеф предупредил, что ты, дед, из ума выжил и шутковать нехорошо любишь.
– И чего же я такого могу вытворить?
– Да уж сказали, водятся за тобой грешки разные, – охранник посмотрел строго. – Обыскать тебя надо!
– Неужто контрабанда сыщется? – Снегов развел руки в стороны. – Ищи!
Охранник ловко прощупал одежду, обшарил и вывернул карманы.
– Ничего… Но спички и папиросы пока у меня полежат. Так всем спокойнее будет.
«Жизнь бывает порой добра, порой жестока, но всегда несправедлива. Всегда подла. Незаслуженно обделяет, или преподносит подачки, она в равной степени подстраивает вас под свои нужды. Если сказать точнее – дрессирует как зверя, чередуя удары хлыста с крохотными кусочками лакомства, боль и страх боли с эфемерным удовольствием. Боги вуду поступают точно так же, только не таясь, предлагая открытый торг вашей боли и унижений на исполнение желаний. Дороже заплатите – больше получите взамен. Это не сделка с дьяволом – это супермаркет. Спешите на распродажу!» – Иван отложил брошюру в сторону и с силой надавил на глаза. Теперь он не сомневался в том, что Снегов знает причину происходящего. Знает, но молчит, старательно оберегая свою тайну.
Ловко втерся в доверие… Компьютер купил, просил обучить правилам игры… В душу влез, учитель… Сейчас наверняка побежал докладываться Пыли… Иван зло ударил кулаком по стулу рядом с кроватью. Интересно, сколько ему заплатили?! Или просто пообещали взять назад в школу? Вести кружок на полставки!
Иван лег на спину, закрыл глаза, представляя, как он плывет по теплому спокойному морю – так отец учил упорядочивать мысли с чувствами…
Все изменилось вокруг. И вот ты уже где-то далеко, под небом сказочного юга. Ни ветерка… Штиль. Все становится почти невесомым. Далекие, еле слышные крики чаек и убаюкивающий плеск перекатывающихся волн… И только нестерпимо палящее солнце возвращает тебя к жизни, в лучах которого все в ней становится прозрачным и ясным…
Иван глубоко вздохнул и открыл глаза. Снова раскрыл измятые, зачитанные листы.
«В конце девятнадцатого века безумный провидец грядущего Фридрих Ницше провозгласил смерть Бoга. Сегодня, на пороге нового тысячелетия, мы предрекаем смерть Человека. Концлагеря и жертвы века двадцатого покажутся нашим потомкам невинной жестокостью дикарей. Новое время сотрет последние черты гуманизма, определяя человеку его подлинное место в этом мире – место мыслящего мяса… Поэтому спеши определить свою судьбу или приготовься занять свое место на витрине… Мир совсем не таков, как нас учили. Когда завеса падет, он окажется гораздо более жестоким и опасным, чем вы хотели бы верить…»
Он поднялся с кровати. Посмотрим, Сергей Олегович, где решаются все проблемы за три дня! Выгреб всю имевшуюся мелочь и, хлопнув дверью, выбежал из квартиры.
Едва не сбив поднимавшуюся по ступенькам тетю Нюру, он выскочил из подъезда. Вдалеке еще виднелась фигура Снегова, неспешно направлявшегося к автобусной остановке. Иван, старясь остаться незамеченным, поспешил следом за учителем.
Он проснулся рано, около семи. Слушал, как тихо, чтобы не разбудить, собиралась на работу мама. Ходила на цыпочках и даже сапоги надела в коридоре…
Как странно, никому не желал зла, а оно повсюду вокруг него… Иван рассматривал незатейливые цветочки обоев.
В дверь постучали. В комнату вошел Снегов – как всегда бодрый, чисто выбритый и пахнущий неизменным «Шипром».
– Не спите, молодой человек? – Сергей Олегович сел на стул рядом с кроватью. – Поговорить надо.
– Что за спешка? – сонно ответил Иван. – У меня все ближайшие дни пока свободны.
– Пока свободны… Дров ты, Ванечка, уже наломал на целую бригаду. Теперь боюсь, как бы по глупости чего худшего не натворил…
– Вы, Сергей Олегович, не бойтесь. Все пройдет: и печаль, и радость, все пройдет – так устроен свет!
– А вот ерничаешь совершенно напрасно! Не в том ты сейчас положении, чтобы юморить! Все очень серьезно может обернуться. Дай тебе Бог из этого выпутаться!
Иван испытующе поглядел на учителя:
– А почему это вас так волнует? Или в произошедшем есть и ваша вина?
– О чем ты говоришь, Ваня! – Сергей Олегович посмотрел поверх очков, совсем как школьный директор. – Какая вина?
– Не стоило вам играть в «заклинателя дождя», побуждая меня искать вопросы, которых на самом деле, может, и не существует… Ваш кружок «Прометей» давно канул в лету, зачем пытаться со мной вернуть прошлое? – Иван отвернулся к стене. – Разве трудно просто сказать правду?
Правду? О чем? О ком? Например, о своем ученике и друге их погибшего отца и мужа, Борисе с необычной фамилией Заря? О том, что этот мальчик был невероятно способным и одаренным, красавчиком и отличным спортсменом. Казалось, что у него от рождения было все, но неведомая для остальных мука терзала его, что он все-таки не был лучшим. А жажда исключительности терзала его нещадно, день за днем выдавливая по капельке душу. И однажды Борис нашел выход, а может быть, его нашли те силы, что за этим выходом кроются. Его отец как-то привез с Кубы научно-популярную книжку про вуду – религию «свободных рабов». В ней, конечно, не было заклинаний и описания ритуалов, но самое главное, что вынес из этой книжонки Борис – глубокое убеждение в том, что человек без своего демона обречен быть даже не пешкой, честно играющей по чужим правилам, а крапленой картой в ловких руках шулера.
Тогда Снегов не разглядел начало болезни, приняв его за естественное подростковое ницшеанство. А Заря из преданного ученика превратился в непримиримого соперника, нравственного оппонента, возможно, врага, поставившего себе цель не просто переспорить учителя, а уничтожить его веру в человека.
Мог ли тогда предположить Снегов, что пятнадцатилетний ученик претворит в жизнь дьявольский план, из-за которого повесится искренний и чистый сердцем юноша, а его любимая девушка «пойдет по рукам», став известной на весь город шалавой?
Нет, не мог. Не было у него таких познаний о человеческой натуре. Или все-таки дьявольской? Он всегда был далек от симпатий фанатикам и мракобесам, неизменно высмеивая на своих занятиях суеверия и приметы. Снегов признавал за истину исключительно власть природы и силу разума, не оставляя во Вселенной места ни ангелам, ни демонам. Он культивировал веру в людей. Даже заставлял учеников подписывать обложку тетради по истории крылатыми словами Горького: «Человек – это звучит гордо». Только теперь, спустя двадцать лет, пережив крушение прежних идеалов, самоуничтожение великой страны и воцарившееся массовое беснование, Снегов понял, что дьявол существует и точно так же овладевает людьми, как дикие божества Вуду…
– Вот видите, Сергей Олегович, вы молчите, хотя сами хотели поговорить, – не выдержал затянувшейся паузы Иван. – Тогда я сам вопрос задам. Можно?
– Спрашивай… Постараюсь ответить…
– Кто тот мальчик на фотографии вместе с вами? Кто из «Прометеев» избрал для себя символ совы?
– Символ совы… – задумчиво повторил Снегов и вдруг решительно поднялся со стула. – Пока сказать правду не могу. Но и врать тебе тоже не стану. Я попрошу тебя об одном: никуда не выходи из дома хотя бы до конца недели.
– Что может произойти за эти три дня? Неужели мир изменится и станет лучше?
Снегов серьезно сказал:
– Даст Бог – изменится.
* * *
Выйдя из дома, Сергей Олегович растерянно посмотрел на небо. Видишь ли, Вседержитель, что происходит здесь, в нашем тихом омуте? Или темна да мутна Тебе наша водица, да и снасть дороже улова? Или вся наша жизнь лишь досужая шахматная партия?
Как там говаривал Вячеслав Иванов:
Сергей Олегович посмотрел под ноги, в большую лужу. На него смотрел жалкий, потрепанный жизнью старик в старомодном плаще и заношенной фетровой шляпе: «До старости дожил, а ума не нажил! Сам ерничаю хуже мальчишки. И перед кем ерничаю?!» Он раздосадовано топнул по луже и поплелся к автобусной остановке.
Всё – сон и тень от сна.
Над всем пустая твердь.
Играет в куклы жизнь, – игры дороже свечи,
И улыбается под сотней масок —
Смерть…
Остановка по требованию «Лесной уголок» открывала укромный и тихий сосновый оазис, посреди которого некогда располагался пионерский лагерь «Звездочет». Сергей Олегович выбрался из пропахшего бензином, дребезжащего «ЛиАЗа» и пошел по узенькой тропинке к выглядывавшим из-за золотистых сосновых стволов массивным железным воротам. Как хорошо сегодня поют птицы… так, что хочется жить вечно!
Снегов улыбнулся и, забросив шляпу на ближайшую березу, прокричал:
– Принимай, лес, подарок от безрассудного учителя!
Ворота были перекручены цепью, замкнутой большим амбарным замком. «Райком закрыт, все ушли на фронт». Снегов усмехнулся, подобрал палку и принялся молотить по толстенным железным прутьям.
– Ща выйду, по башке тебе так же постучу! – из будки при воротах лениво вылез бритоголовый охранник в камуфляже. Пренебрежительно окинул Снегова взглядом. – Ты чего, дед, ломишься? Здесь не подают.
– Мне вон туда пройти надо, – Снегов показал сквозь прутья на резные наличники бывшей купеческой дачи. – Пропусти, сынок…
– Пионерское детство, что ли, вспомнил? – криво усмехнулся охранник, вытащил из кармана помятую десятирублевку и протянул через железные прутья. – Купи себе чекушку спирта, и мое пионерское детство помянешь!
– Не нужна мне десятка, мне с твоим хозяином поговорить надо. Я точно знаю, что он здесь. На майские сюда каждый год приезжает. – Сергей Олегович нервно протер ладонью вспотевшее лицо. – Пойди, скажи, что учитель его школьный пришел, Снегов.
Охранник недовольно вернулся в свою будку. Поговорив по телефону, вытащил из кармана связку ключей и стал нарочито медленно копаться с замком.
– Попробуй этот, сынок, – Снегов указал пальцем нужный ключ.
– Ну ты, дед, настоящий спец! – усмехнулся охранник, отмыкая замок и стягивая ржавую цепь. – Я за три года и то запомнить не смог!
– Доживешь до моих годков, тоже ключики мигом распознавать станешь! – Сергей Олегович прошел за ворота и похлопал охранника по плечу. – Зовут-то тебя как, сынок?
– Петей. А тебе разве не один хрен? Ты смотри, дед, не балуй. Знай, если что, так я рядом!
– О чем ты, Петруша, никак в толк не возьму? Если за шляпу пожурить решил, так я ее на обратном пути веточкой сниму. А пока пусть птички на ней отдохнут. Не каждый же день у них на деревьях мягкую мебель развешивают!
– Какая еще шляпа? Какая, на хрен, мебель?! – охранник недоуменно выпучил глаза. – Меня шеф предупредил, что ты, дед, из ума выжил и шутковать нехорошо любишь.
– И чего же я такого могу вытворить?
– Да уж сказали, водятся за тобой грешки разные, – охранник посмотрел строго. – Обыскать тебя надо!
– Неужто контрабанда сыщется? – Снегов развел руки в стороны. – Ищи!
Охранник ловко прощупал одежду, обшарил и вывернул карманы.
– Ничего… Но спички и папиросы пока у меня полежат. Так всем спокойнее будет.
* * *
«Жизнь бывает порой добра, порой жестока, но всегда несправедлива. Всегда подла. Незаслуженно обделяет, или преподносит подачки, она в равной степени подстраивает вас под свои нужды. Если сказать точнее – дрессирует как зверя, чередуя удары хлыста с крохотными кусочками лакомства, боль и страх боли с эфемерным удовольствием. Боги вуду поступают точно так же, только не таясь, предлагая открытый торг вашей боли и унижений на исполнение желаний. Дороже заплатите – больше получите взамен. Это не сделка с дьяволом – это супермаркет. Спешите на распродажу!» – Иван отложил брошюру в сторону и с силой надавил на глаза. Теперь он не сомневался в том, что Снегов знает причину происходящего. Знает, но молчит, старательно оберегая свою тайну.
Ловко втерся в доверие… Компьютер купил, просил обучить правилам игры… В душу влез, учитель… Сейчас наверняка побежал докладываться Пыли… Иван зло ударил кулаком по стулу рядом с кроватью. Интересно, сколько ему заплатили?! Или просто пообещали взять назад в школу? Вести кружок на полставки!
Иван лег на спину, закрыл глаза, представляя, как он плывет по теплому спокойному морю – так отец учил упорядочивать мысли с чувствами…
Все изменилось вокруг. И вот ты уже где-то далеко, под небом сказочного юга. Ни ветерка… Штиль. Все становится почти невесомым. Далекие, еле слышные крики чаек и убаюкивающий плеск перекатывающихся волн… И только нестерпимо палящее солнце возвращает тебя к жизни, в лучах которого все в ней становится прозрачным и ясным…
Иван глубоко вздохнул и открыл глаза. Снова раскрыл измятые, зачитанные листы.
«В конце девятнадцатого века безумный провидец грядущего Фридрих Ницше провозгласил смерть Бoга. Сегодня, на пороге нового тысячелетия, мы предрекаем смерть Человека. Концлагеря и жертвы века двадцатого покажутся нашим потомкам невинной жестокостью дикарей. Новое время сотрет последние черты гуманизма, определяя человеку его подлинное место в этом мире – место мыслящего мяса… Поэтому спеши определить свою судьбу или приготовься занять свое место на витрине… Мир совсем не таков, как нас учили. Когда завеса падет, он окажется гораздо более жестоким и опасным, чем вы хотели бы верить…»
Он поднялся с кровати. Посмотрим, Сергей Олегович, где решаются все проблемы за три дня! Выгреб всю имевшуюся мелочь и, хлопнув дверью, выбежал из квартиры.
Едва не сбив поднимавшуюся по ступенькам тетю Нюру, он выскочил из подъезда. Вдалеке еще виднелась фигура Снегова, неспешно направлявшегося к автобусной остановке. Иван, старясь остаться незамеченным, поспешил следом за учителем.
Глава 22
ЧТО ДЕЛАЕШЬ, ДЕЛАЙ СКОРЕЕ
На старой даче, совершенно пустой изнутри, со снесенными стенами, перекрытием второго этажа и даже купеческими закутками, пахло смоляным духом свежеструганных досок и накуренным ладаном. Снегов с интересом осмотрелся. Кое-где виднелись декоративные арки и своды, а из вставленных в окна красных витражей вместо дневного света пробивался вечный прибой заката.
– Что, Сергей Олегович, непросто пройти мимо Петра в мой рай? Он совсем как апостол – прямолинеен, бесхитростен и суров. – Борис, в строгом черном костюме, неожиданно появился в зале из неприметного проема в стене. – Впрочем, после наших объяснений в парке о такой чести я и не помышлял!
Снегов демонстративно откашлялся, будто бы от дурманящего ладана:
– Чад развел хуже, чем на похоронах… – он кивнул на витражи. – Неужели, кроме всей этой театральщины, еще и охранника выбирал «со смыслом», по имени?
– Как иначе, Учитель! Разве не вы утверждали, сколь многое значат в нашей жизни знаки?! Неужели вы позабыли свои великолепные лекции о философии имени? О том, как смысловая энергия превращается в предметную сущность, и «слово становится плотью»?..
– Прекрати изображать из себя Мефистофеля! Не за тем пришел, чтобы на твое шутовство лицезреть. Настало время серьезно поговорить.
– Позвольте, милейший Сергей Олегович! Для кого это «время настало»? Мне разговаривать с вами ни к чему! Однако, раз мой Создатель отводит взгляд от своего Люцифера, раз не желает прямо смотреть мне в лицо, пусть разговаривает с всевидящей совой. – Борис рассмеялся и вытащил из бокового кармана пушистую маску. – Помните?
– Терпеть не могу! Но вот брезговать… Это твои домыслы, Учитель! Поэзия создана для избранных, а не для досужего уличного быдла. Она, как божественная мудрость, сладка на устах и горька внутри. Не правда ли, восхитительно изъясняться наречием богов! – Совиная маска вздрогнула. – Только представь, что одни и те же строки могут рождать в голове самые необычные ассоциации, подобно ходам шахматной партии.
– Наша жизнь не игра. Это ты, Борис, заигрался. – Снегов пытался подбирать нужные слова, но мысли путались, утопая в кроваво-красных кругах оконных витражей. – Все никак не можешь остановиться с восьмидесятого…
– Вам никогда, Сергей Олегович, не казалось невероятным, что на маленькой доске с 32 фигурами на 64 клетках можно развернуть бесчисленное количество комбинаций? – Заря стал обходить вокруг учителя, стремясь увлечь того в круговорот своего медленного танца. – На первом же ходу игрок может использовать два десятка вариантов. Тем же может ответить и противник. Значит, для двоих возможно уже четыреста. Какая поэзия действия!
– Борис, я пришел… – Снегов замялся, – чтобы просить…
– Почему же тогда из возможных четырех сотен дебютных вариаций большинство тупо выбирает ход Е-2 на Е-4?! – продолжал свой странный танец Заря. – Только немногим под силу постичь секретные коды сочетания звуков и смыслов с пронизывающими мироздания энергиями, чтобы с их помощью управлять людьми и дурачить богов, завлекая их, как мух, в сотканную из слов паутину.
– Оставь Ваню… Отпусти, не губи паренька…
– Око за око, Учитель, а пешку за ферзя. Такой расклад тебя устроит? – Заря остановился за спиной Снегова. – Ставка высока, но пока она лучшая из возможного в дальнейшем расклада!
– Никак не пойму, о чем, Борис, ты сейчас говоришь? – Сергей Олегович стянул с шеи галстук и попытался расстегнуть одеревеневшими пальцами ворот рубахи. – Растолкуй старику, что ты просишь взамен?
– Я ничего не прошу. Я лишь говорю о цугцванге. Помните, что это значит в шахматах?
– Ситуация… положение игрока в партии, когда любой ход приводит лишь к ухудшению. – Снегов потянул за ворот и услышал, как гулко, словно брошенный в пустой колодец камень, отлетела от рубашки пуговица. – Верно?
– Совершенно верно. Остается лишь выяснить, – Заря положил руки на плечи учителя, – хорошо ли вы понимаете сами, Сергей Олегович, как эта комбинация выглядит в жизни?
– Наверное, если соглашусь, то вместо Вани вы убьете меня… Что ж… если так, то я согласен!
– Как по-комиссарски прямолинейно! И от кого я слышу подобный вздор?! От рафинированного провинциального эстета, непререкаемого школьного гуру! От философа, черт побери! – Заря расхохотался и обнял учителя. – Я всегда знал, Сергей Олегович, что такой момент настанет. С того самого апрельского дня восьмидесятого года!
– Тебе нужна моя жизнь? Так возьми ее! Чего еще ты от меня ждешь?
– Хочешь, чтобы твой новый ученик остался живым? Тогда сам за него умри! До-бро-вольно! Жизнь за жизнь, чем не пресловутая «Священная жертва»?
– Я должен стать самоубийцей? Как Федя? – К сердцу подступила отчаянная безысходность. – Значит, просто моей смерти для тебя уже не достаточно?..
– Можешь покончить с собой эффектно. Например, повеситься или отравиться. Впрочем, не буду возражать, если доведешь себя до инфаркта или случайно попадешь под машину! Оцени, Учитель, предоставленную мной свободу выбора. Прикованный к скале Прометей не мечтал о таком счастье! – Холодные глаза испытующе блеснули из-под совиной маски. – И запомни, ты в цейтноте… Только по своей милости я продлеваю отсрочку на неделю. Если Богу хватило шести дней, чтобы сотворить мир, то семи более чем достаточно, чтобы покончить всего лишь с одной никчемной жизнью!
Сегодня Ивану везло. Вначале удалось проскользнуть в автобус, затем выйти вместе с Сергеем Олеговичем на одной остановке и остаться незамеченным. Следуя за учителем по пятам, Иван все больше удивлялся маршруту, выбранному Снеговым. За бывшим пионерским лагерем с поэтическим названием «Лесной уголок» закрепилась дурная репутация места, где исчезают люди. Ивану доводилось слышать разговоры о том, как в старой купеческой даче приезжающие из Перми «новые русские» проводят странные обряды, за участие в которых малолетним школьницам платятся большие деньги. И что про тайные ритуалы известно и родителям, и учителям, и милиции. Все знают и все молчат…
– Что, Сергей Олегович, непросто пройти мимо Петра в мой рай? Он совсем как апостол – прямолинеен, бесхитростен и суров. – Борис, в строгом черном костюме, неожиданно появился в зале из неприметного проема в стене. – Впрочем, после наших объяснений в парке о такой чести я и не помышлял!
Снегов демонстративно откашлялся, будто бы от дурманящего ладана:
– Чад развел хуже, чем на похоронах… – он кивнул на витражи. – Неужели, кроме всей этой театральщины, еще и охранника выбирал «со смыслом», по имени?
– Как иначе, Учитель! Разве не вы утверждали, сколь многое значат в нашей жизни знаки?! Неужели вы позабыли свои великолепные лекции о философии имени? О том, как смысловая энергия превращается в предметную сущность, и «слово становится плотью»?..
– Прекрати изображать из себя Мефистофеля! Не за тем пришел, чтобы на твое шутовство лицезреть. Настало время серьезно поговорить.
– Позвольте, милейший Сергей Олегович! Для кого это «время настало»? Мне разговаривать с вами ни к чему! Однако, раз мой Создатель отводит взгляд от своего Люцифера, раз не желает прямо смотреть мне в лицо, пусть разговаривает с всевидящей совой. – Борис рассмеялся и вытащил из бокового кармана пушистую маску. – Помните?
– «Предвестия» Волошина, – удивился Снегов. – Разве не ты на днях убеждал, что не любишь поэзию, даже брезгуешь ею?
Уж занавес дрожит перед началом драмы…
Уж кто-то в темноте, всезрящий, как сова,
Чертит круги и строит пентаграммы,
И шепчет тайные заклятья и слова…
– Терпеть не могу! Но вот брезговать… Это твои домыслы, Учитель! Поэзия создана для избранных, а не для досужего уличного быдла. Она, как божественная мудрость, сладка на устах и горька внутри. Не правда ли, восхитительно изъясняться наречием богов! – Совиная маска вздрогнула. – Только представь, что одни и те же строки могут рождать в голове самые необычные ассоциации, подобно ходам шахматной партии.
– Наша жизнь не игра. Это ты, Борис, заигрался. – Снегов пытался подбирать нужные слова, но мысли путались, утопая в кроваво-красных кругах оконных витражей. – Все никак не можешь остановиться с восьмидесятого…
– Вам никогда, Сергей Олегович, не казалось невероятным, что на маленькой доске с 32 фигурами на 64 клетках можно развернуть бесчисленное количество комбинаций? – Заря стал обходить вокруг учителя, стремясь увлечь того в круговорот своего медленного танца. – На первом же ходу игрок может использовать два десятка вариантов. Тем же может ответить и противник. Значит, для двоих возможно уже четыреста. Какая поэзия действия!
– Борис, я пришел… – Снегов замялся, – чтобы просить…
– Почему же тогда из возможных четырех сотен дебютных вариаций большинство тупо выбирает ход Е-2 на Е-4?! – продолжал свой странный танец Заря. – Только немногим под силу постичь секретные коды сочетания звуков и смыслов с пронизывающими мироздания энергиями, чтобы с их помощью управлять людьми и дурачить богов, завлекая их, как мух, в сотканную из слов паутину.
– Оставь Ваню… Отпусти, не губи паренька…
– Око за око, Учитель, а пешку за ферзя. Такой расклад тебя устроит? – Заря остановился за спиной Снегова. – Ставка высока, но пока она лучшая из возможного в дальнейшем расклада!
– Никак не пойму, о чем, Борис, ты сейчас говоришь? – Сергей Олегович стянул с шеи галстук и попытался расстегнуть одеревеневшими пальцами ворот рубахи. – Растолкуй старику, что ты просишь взамен?
– Я ничего не прошу. Я лишь говорю о цугцванге. Помните, что это значит в шахматах?
– Ситуация… положение игрока в партии, когда любой ход приводит лишь к ухудшению. – Снегов потянул за ворот и услышал, как гулко, словно брошенный в пустой колодец камень, отлетела от рубашки пуговица. – Верно?
– Совершенно верно. Остается лишь выяснить, – Заря положил руки на плечи учителя, – хорошо ли вы понимаете сами, Сергей Олегович, как эта комбинация выглядит в жизни?
– Наверное, если соглашусь, то вместо Вани вы убьете меня… Что ж… если так, то я согласен!
– Как по-комиссарски прямолинейно! И от кого я слышу подобный вздор?! От рафинированного провинциального эстета, непререкаемого школьного гуру! От философа, черт побери! – Заря расхохотался и обнял учителя. – Я всегда знал, Сергей Олегович, что такой момент настанет. С того самого апрельского дня восьмидесятого года!
– Тебе нужна моя жизнь? Так возьми ее! Чего еще ты от меня ждешь?
– Хочешь, чтобы твой новый ученик остался живым? Тогда сам за него умри! До-бро-вольно! Жизнь за жизнь, чем не пресловутая «Священная жертва»?
– Я должен стать самоубийцей? Как Федя? – К сердцу подступила отчаянная безысходность. – Значит, просто моей смерти для тебя уже не достаточно?..
– Можешь покончить с собой эффектно. Например, повеситься или отравиться. Впрочем, не буду возражать, если доведешь себя до инфаркта или случайно попадешь под машину! Оцени, Учитель, предоставленную мной свободу выбора. Прикованный к скале Прометей не мечтал о таком счастье! – Холодные глаза испытующе блеснули из-под совиной маски. – И запомни, ты в цейтноте… Только по своей милости я продлеваю отсрочку на неделю. Если Богу хватило шести дней, чтобы сотворить мир, то семи более чем достаточно, чтобы покончить всего лишь с одной никчемной жизнью!
* * *
Сегодня Ивану везло. Вначале удалось проскользнуть в автобус, затем выйти вместе с Сергеем Олеговичем на одной остановке и остаться незамеченным. Следуя за учителем по пятам, Иван все больше удивлялся маршруту, выбранному Снеговым. За бывшим пионерским лагерем с поэтическим названием «Лесной уголок» закрепилась дурная репутация места, где исчезают люди. Ивану доводилось слышать разговоры о том, как в старой купеческой даче приезжающие из Перми «новые русские» проводят странные обряды, за участие в которых малолетним школьницам платятся большие деньги. И что про тайные ритуалы известно и родителям, и учителям, и милиции. Все знают и все молчат…