– Полностью согласен, – Агеев поправил съехавшую фуражку. – Лучше бы скаутов или, как у нас, юных дружинников в школе организовали! И без ихнего Вуду нынешняя молодежь вон как распоясалась: одни секс и пиво на уме. То ли в наше время… – Следователь махнул рукой и вышел из изолятора.
– Как же так… – губы Ивана скривились и задрожали. – Все напрасно? Неужели даже смерть – всего лишь нелепица?..
– Вот что, Ванечка. Не стоит копаться в «проклятых вопросах», на которые все равно ответа не будет! Поверь, многие умненькие мальчики проживают такую же «философскую интоксикацию», которая мучает не меньше, чем не находящее выхода половое влечение, – присел на кушетку ухмыляющийся Филин. – Реальность же в том, что через пару часов за тобой приедет мама вместе с Борисом Евгеньевичем. И вы уедете в Пермь. Там, не успеешь и глазом моргнуть, наступит лето. А уж после хорошего отдыха на море произошедшее если и вспомнится, то как дурной сон! Не более того! Ты уж поверь…
В ожидании мамы Иван сосредоточенно наблюдал, как по старому, выцветшему за долгие годы циферблату настенных часов неровно перескакивает минутная стрелка, совершая за кругом круг и не в силах увлечь за собой безжизненную часовую стрелку. Время движется, проходит, оставаясь на месте…
Иван знал, что на его «проводы» собрался прийти весь класс. Выстроятся напротив дверей, станут смотреть и молчать, словно прогоняя сквозь строй. Чтобы запомнил на всю жизнь. И не посмел вернуться.
Мечта навсегда покинуть Немиров, подталкивавшая последние месяцы на безумные поступки, была рядом, с минуты на минуту ожидая своего воплощения. Явственно вырисовывалась в шуме подъехавшего к больнице автомобиля, быстрым цоканьем каблучков маминых туфель по бетонным коридорным плитам, возбужденному голосу за дверями… Но мечта уже не согревала сердца – ее радужный наряд почернел и сморщился, как сожженный бумажный лист.
– Ванечка!
Елизавета Андреевна бросилась к сыну, падая перед ним на колени. Обняла ладонями лицо, стараясь прочувствовать пережитые сыном страдания.
– Все кончилось, Ванечка… Мы свободны!
– Пойдем, Иван. Тебе здесь оставаться больше ни к чему!
Иван вздрогнул и посмотрел на зависшую над мамой спортивную фигуру Бориса Евгеньевича.
– Мы не рассчитались с долгами, – Иван отвел глаза в сторону, чтобы бывший отцовский друг не увидел набежавшие на глаза слезы.
– Не надо думать об этом. – Борис Евгеньевич нагнулся ниже и шепнул: – Все долги погашены!
… В больничном дворе было пусто. Ни одноклассников, ни гуляющих пациентов, ни санитаров. Только у забора одиноко жалась к поржавевшим металлическим прутьям тетя Нюра, бывшая соседка по коммуналке.
– Ванечка! Родименькой! – во весь голос запричитала она, призывно махая рукой. – Иди ко мне, я тебя хоть на прощаньице поцелую!
– Не ходи, не надо, – Елизавета Андреевна попыталась удержать сына. – Забудь, Ванюша, забудь все, как дурной сон!
– Хорошо, мама! – уже на пути к забору ответил Иван. – Только все же позволь мне этот сон досмотреть до конца. Я хочу знать, чем же он кончится…
– Ванечка-а-а… Сыно-о-ок… – протяжно завыла тетя Нюра, обнимая юношу через прутья. – Христом Богом тебя прошу, береги себя… И прости меня, окаянную! За все меня прости…
– Что вы, тетя Нюра! Я буду с нежностью вспоминать даже ваше ворчание!
– Вот, на, Ванечка, держи, – она сунула ему в карман сложенный пополам исписанный тетрадный лист. – Это тебе Сергей Олегович письмо написал.
– Что же сам не пришел? – Иван протянул письмо ей обратно. – Спасибо, но я писем от него не ждал.
– Ты что делаешь?! – соседка снова затолкнула письмо в карман Ивана. – Сказано тебе, не смог он сегодня прийти! А прочитать надобно!
– Отчего смог? – Иван иронически скривил губы. – На вырученные деньги отдыхать уехал?
– Эх ты… Умер Сергей Олегович… – укоризненно покачала головой соседка и пошла от забора прочь, разговаривая сама с собой. – Вечерочком письмо оставил… Меня, дуру старую, попросил тебе передать. Утром в аккурат и скончался… Уже и схоронили его…
– Как?! – Иван вцепился в железные прутья. – Что значит умер?!
К нему подбежала мама с Борисом Евгеньевичем. Взяли под руки, бережно довели до машины.
– Забудь, Ванечка, все забудь!.. Смотри, смотри в окно. Мы уже выехали из Немирова! Ты понимаешь, что это значит?!
Иван молча кивал головой, пытаясь украдкой прочитать написанное учителем письмо.
«Человек напрасно цепляется за ушедшее время, пытаясь удержать свою прожитую жизнь в подзабытых песнях или фильмах, фотографиях или прочтенных книгах. Напрасно утешает себя мыслью, что все прошедшее было не зря, что его время и его жизнь легли в копилку следующих за ним поколений. Какое заблуждение! Ничего, ровным счетом ничего не стоит его память, как старые письма и выцветшие фотографии…»
Слова прыгали вместе с машиной на кочках и ухабах, не позволяя отдельным фразам соединиться воедино, почувствовать скрытое за словами адресованное послание.
«Но пусть тебя не смущает мой проигрыш – я выиграл для тебя время. А значит, все-таки свел свою шахматную партию вничью… Я знаю, что ты любишь разгадывать загадки, рисовать символы. Мне горько оттого, что даже стоя на краю могилы, я не могу говорить с тобой прямо. Но я оставляю тебе ключ ко всем вопросам, которые сегодня не дают тебе покоя… Помни, мой ученик, о «Заклинателе дождя», наблюдай, думай, ищи ответы…»
Иван явственно ощутил, как на этом месте сломался карандаш и как Снегов боролся с искушением продолжить, завершить свою мысль. Наконец открыть все, что знает, но почему-то не решается об этом сказать…
– Остановите! – Иван распахнул дверь, выскочил из машины на ходу. – Я должен быть на могиле Учителя! Сегодня… сейчас!
– Ванечка, это невозможно! – Елизавета Андреевна выскочила из машины вслед за сыном. – Понимаешь, с твоим освобождением не все так просто… Мы снова можем застрять в Немирове. И уже надолго… Нам надо как можно скорее вернуться в Пермь! Вернись в машину, сынок… ради меня!
Иван стал кружиться в странном, ускоряющемся танце. Елизавета Андреевна заплакала и обессилено опустилась на разбитую колесами богоявленскую дорогу.
Раскинув руки и запрокинув голову, Иван двигался в особом, ведомом только ему ритме, который отзывался густыми и яростными раскатами грома. И вот он уже почти не касается земли, редко ударяя в нее ногами, словно в огромный набухший влагою бубен.
– Я услышал! Я понял тебя, мой Учитель! – закричал Иван громовым небесам.
И, откликаясь на властный призыв Заклинателя, на землю упали первые дождевые капли.
– Как же так… – губы Ивана скривились и задрожали. – Все напрасно? Неужели даже смерть – всего лишь нелепица?..
– Вот что, Ванечка. Не стоит копаться в «проклятых вопросах», на которые все равно ответа не будет! Поверь, многие умненькие мальчики проживают такую же «философскую интоксикацию», которая мучает не меньше, чем не находящее выхода половое влечение, – присел на кушетку ухмыляющийся Филин. – Реальность же в том, что через пару часов за тобой приедет мама вместе с Борисом Евгеньевичем. И вы уедете в Пермь. Там, не успеешь и глазом моргнуть, наступит лето. А уж после хорошего отдыха на море произошедшее если и вспомнится, то как дурной сон! Не более того! Ты уж поверь…
* * *
В ожидании мамы Иван сосредоточенно наблюдал, как по старому, выцветшему за долгие годы циферблату настенных часов неровно перескакивает минутная стрелка, совершая за кругом круг и не в силах увлечь за собой безжизненную часовую стрелку. Время движется, проходит, оставаясь на месте…
Иван знал, что на его «проводы» собрался прийти весь класс. Выстроятся напротив дверей, станут смотреть и молчать, словно прогоняя сквозь строй. Чтобы запомнил на всю жизнь. И не посмел вернуться.
Мечта навсегда покинуть Немиров, подталкивавшая последние месяцы на безумные поступки, была рядом, с минуты на минуту ожидая своего воплощения. Явственно вырисовывалась в шуме подъехавшего к больнице автомобиля, быстрым цоканьем каблучков маминых туфель по бетонным коридорным плитам, возбужденному голосу за дверями… Но мечта уже не согревала сердца – ее радужный наряд почернел и сморщился, как сожженный бумажный лист.
– Ванечка!
Елизавета Андреевна бросилась к сыну, падая перед ним на колени. Обняла ладонями лицо, стараясь прочувствовать пережитые сыном страдания.
– Все кончилось, Ванечка… Мы свободны!
– Пойдем, Иван. Тебе здесь оставаться больше ни к чему!
Иван вздрогнул и посмотрел на зависшую над мамой спортивную фигуру Бориса Евгеньевича.
– Мы не рассчитались с долгами, – Иван отвел глаза в сторону, чтобы бывший отцовский друг не увидел набежавшие на глаза слезы.
– Не надо думать об этом. – Борис Евгеньевич нагнулся ниже и шепнул: – Все долги погашены!
… В больничном дворе было пусто. Ни одноклассников, ни гуляющих пациентов, ни санитаров. Только у забора одиноко жалась к поржавевшим металлическим прутьям тетя Нюра, бывшая соседка по коммуналке.
– Ванечка! Родименькой! – во весь голос запричитала она, призывно махая рукой. – Иди ко мне, я тебя хоть на прощаньице поцелую!
– Не ходи, не надо, – Елизавета Андреевна попыталась удержать сына. – Забудь, Ванюша, забудь все, как дурной сон!
– Хорошо, мама! – уже на пути к забору ответил Иван. – Только все же позволь мне этот сон досмотреть до конца. Я хочу знать, чем же он кончится…
– Ванечка-а-а… Сыно-о-ок… – протяжно завыла тетя Нюра, обнимая юношу через прутья. – Христом Богом тебя прошу, береги себя… И прости меня, окаянную! За все меня прости…
– Что вы, тетя Нюра! Я буду с нежностью вспоминать даже ваше ворчание!
– Вот, на, Ванечка, держи, – она сунула ему в карман сложенный пополам исписанный тетрадный лист. – Это тебе Сергей Олегович письмо написал.
– Что же сам не пришел? – Иван протянул письмо ей обратно. – Спасибо, но я писем от него не ждал.
– Ты что делаешь?! – соседка снова затолкнула письмо в карман Ивана. – Сказано тебе, не смог он сегодня прийти! А прочитать надобно!
– Отчего смог? – Иван иронически скривил губы. – На вырученные деньги отдыхать уехал?
– Эх ты… Умер Сергей Олегович… – укоризненно покачала головой соседка и пошла от забора прочь, разговаривая сама с собой. – Вечерочком письмо оставил… Меня, дуру старую, попросил тебе передать. Утром в аккурат и скончался… Уже и схоронили его…
– Как?! – Иван вцепился в железные прутья. – Что значит умер?!
К нему подбежала мама с Борисом Евгеньевичем. Взяли под руки, бережно довели до машины.
– Забудь, Ванечка, все забудь!.. Смотри, смотри в окно. Мы уже выехали из Немирова! Ты понимаешь, что это значит?!
Иван молча кивал головой, пытаясь украдкой прочитать написанное учителем письмо.
«Человек напрасно цепляется за ушедшее время, пытаясь удержать свою прожитую жизнь в подзабытых песнях или фильмах, фотографиях или прочтенных книгах. Напрасно утешает себя мыслью, что все прошедшее было не зря, что его время и его жизнь легли в копилку следующих за ним поколений. Какое заблуждение! Ничего, ровным счетом ничего не стоит его память, как старые письма и выцветшие фотографии…»
Слова прыгали вместе с машиной на кочках и ухабах, не позволяя отдельным фразам соединиться воедино, почувствовать скрытое за словами адресованное послание.
«Но пусть тебя не смущает мой проигрыш – я выиграл для тебя время. А значит, все-таки свел свою шахматную партию вничью… Я знаю, что ты любишь разгадывать загадки, рисовать символы. Мне горько оттого, что даже стоя на краю могилы, я не могу говорить с тобой прямо. Но я оставляю тебе ключ ко всем вопросам, которые сегодня не дают тебе покоя… Помни, мой ученик, о «Заклинателе дождя», наблюдай, думай, ищи ответы…»
Иван явственно ощутил, как на этом месте сломался карандаш и как Снегов боролся с искушением продолжить, завершить свою мысль. Наконец открыть все, что знает, но почему-то не решается об этом сказать…
– Остановите! – Иван распахнул дверь, выскочил из машины на ходу. – Я должен быть на могиле Учителя! Сегодня… сейчас!
– Ванечка, это невозможно! – Елизавета Андреевна выскочила из машины вслед за сыном. – Понимаешь, с твоим освобождением не все так просто… Мы снова можем застрять в Немирове. И уже надолго… Нам надо как можно скорее вернуться в Пермь! Вернись в машину, сынок… ради меня!
Иван стал кружиться в странном, ускоряющемся танце. Елизавета Андреевна заплакала и обессилено опустилась на разбитую колесами богоявленскую дорогу.
Раскинув руки и запрокинув голову, Иван двигался в особом, ведомом только ему ритме, который отзывался густыми и яростными раскатами грома. И вот он уже почти не касается земли, редко ударяя в нее ногами, словно в огромный набухший влагою бубен.
– Я услышал! Я понял тебя, мой Учитель! – закричал Иван громовым небесам.
И, откликаясь на властный призыв Заклинателя, на землю упали первые дождевые капли.