Снегов вытащил печенье прямо из-под короля и снисходительно посмотрел на Ивана:
– Тут прежде надо само слово «шахматы» правильно понять. Сам-то как мыслишь?
– Спорт. Игра интеллектуальная. Ну, на крайний случай, развлечение для ума, – столкнувшись с ироничным взглядом учителя, Иван смутился. – Впрочем, как-то не приходилось задумываться. Шахматы и шахматы, все понятно и так.
Снегов покачал головой:
– «Царь умер!» – так окрестили древние персы жизненный путь каждого из нас, да и всего мироздания, зашифрованного в сложной и увлекательнейшей игре.
– Вот как?! – Иван ответил намеренно сдержанно. – Буду рад выслушать вашу версию шахмат.
– Да все очень просто! – Сергей Олегович провел пальцем по черным и белым клеткам шахматной доски. – Смотри: мир поделен на свет и тьму, состоит из добра и зла, правды и лжи. Клеточки поля – наше жизненное пространство. И против каждого нашего шага стоит на пути свой демон.
– Какой еще демон?
– Хорошо, выразимся точнее, – сказал Снегов, расставляя интонации, словно на уроке учитель. – Против светлой вселенной игру-интригу ведет другая сторона мира, темная. И хотя изначально они существуют на своих «полях», но сама жизнь вынуждает их сойтись в смертельной схватке.
– А фигуры, что означают они? – с нетерпением спросил Иван. – Друзей, близких?
– Отличный вопрос! Да ты пей чаек, остыл совсем!
Снегов прошелся по комнате, снова включил чайник. Мгновение, и вода весело зашумела, заклокотала, забурлила веселым ручьем.
– Нет, Ванечка, все фигуры – это ты сам. Пешки – дела и поступки, кони – воля или безволие, слоны – переживаемые тобой чувства, ладьи – физическая сила или немощь собственного тела, ферзь – изощренный или неразвитый ум.
Иван, подняв короля с горы сахарного печенья, возвратил его на свободную клетку шахматной доски:
– Сергей Олегович, а что означает фигура короля? Зачем только придумали такую слабую и немощную фигуру?
– Для интереса в игре… А в метафизическом плане король символизирует бессмертный дух, который должен быть свободен и не может быть пленен. Потому что неизбежно гибнет, если допустит над собой чужую власть и безысходное рабство…
– Сергей Олегович, – Иван взволнованно встал, – как отыскать выход, когда кажется, что перекрыты все дороги?
– А ты научись мыслить иначе. – Снегов не спеша перебирал чайной ложечкой тающие в стакане кусочки рафинада. – Приучи себя следить за знаками вокруг, ищи и постигай соответствия. Во всем, даже в явлениях настолько обыденных и привычных, что не зацепиться пристальному оку, сумей увидеть иной, метафизический смысл.
– Не понимаю! Ничего не понимаю!
– А вот послушай:
– А теперь приведу замечательный примерчик, проще некуда. – Снегов взял с книжной полки маленький календарь, положил перед Иваном. – Скажи-ка, что общего между Новым годом и Первым сентября?
– Это просто. В одном случае – новый календарный, в другом – новый учебный год.
– Молодец! Зришь в корень! – учитель расхохотался от души. – Только ответь, почему именно декабрь и сентябрь стали «детскими месяцами», открывающими для них новую клеточку, «классик» на жизненной доске. Ты ведь принадлежишь к поколению, которое чтит Рождество как детский праздник?
– Традиция… Привычка… – растерялся Иван. – Может, так просто удобно всем?
– Ванечка, кому всем? – Снегов схватил его за плечи, заглядывая в глаза. – Ты никогда не задумывался о том, что существуют силы, подталкивающие людей к тому или иному решению, которые незримо правят всеми, как закон всемирного тяготения?
– Задумывался… Знаете, Сергей Олегович, я даже свой «метод трансформера» придумал. Когда берешь происходящие события и как бы раскладываешь их по отдельности на чистый лист, чтобы рассмотреть лучше. А потом складываешь воедино во всех возможных вариантах…
– Неплохо. Только, Ванечка, надо между событиями обязательно находить тонкие властительные связи. Пусть они подчас кажутся незаметными и эфемерными. Смотри, какие космогонические соответствия скрываются в календаре: сентябрь, рождение ученика, соответствует девятому месяцу и зодиакальному знаку Девы… зачавшему плод в дни зимнего солнцестояния, накануне Нового года, когда солнце возвращается на небо из небытия! Улавливаешь связь?
Иван восторженно посмотрел на учителя:
– Сергей Олегович, до этого просто невозможно додуматься! Зодиак сам подсказывает такое решение людям!
– Зачастую, чтобы познать истинное, стоит только поднять голову. Или осмотреться вокруг. Прежде люди это делать умели: так рождались мистерии и мифы, поверья и приметы. Теперь… – Снегов допил чай и поставил стакан на стол. – Впрочем, вечность от людей ничего не требует. Она сама заметит, поймет и рассудит. Не случайно говорят: «Все под небом ходим…»
После работы, за тяжелыми металлическими воротами мясокомбината, Елизавете Андреевне не захотелось снова толкаться в душном автобусе. Решив прогуляться по теплому весеннему вечеру, она отправилась домой пешком, по мощеной монастырской дороге.
На весенней улице Елизавета почувствовала себя человеком, вырвавшимся на свободу из темного, придуманного киношного ада, в котором орудуют даже не ожившие манекены из супермаркетов, а нелепые фигуры из папье-маше. Это же не город, а иллюстрация к мрачным фантазиям Стивена Кинга! Елизавета Андреевна поморщилась, представляя, как в бывших монастырских кельях забивают и свежуют скот. Раньше никогда бы не поверила, что такое возможно в наши дни!
И чем дальше она отходила от красных кирпичных стен, тем все явственнее ощущала, что мир раскладывался вокруг нее причудливым пасьянсом, состоящим из несвязанных воедино оживших картинок. Вот купающиеся в лужах воробьиные стайки, вот пускающие по ручейкам кораблики из спичечных коробков дети, а вот расклеенные на заборах и рекламных тумбах афиши, приглашающие пережить «Конец Света» вместе с неподражаемым терминатором Арнольдом Шварценеггером и сатаной…
«Хорошо, что в нашем детстве ни богов, ни чертей, ни какой-другой религиозной белиберды просто не существовало! Была наука, техника, киножурнал «Хочу все знать!» и свободное от предрассудков познание. Мир был понятен и прозрачен, а все неведомое только ожидало своего изучения и объяснения! – с ностальгией подумала Елизавета, рассматривая на афише зловещего духа, раскинувшего огненные крылья нетопыря над полуразрушенным храмом. – Если бы сейчас встретила своего преподавателя по научному атеизму, так расцеловала бы! А мы в институте его Маразмом Петровичем называли…»
Подойдя к дому, Елизавета посмотрела на высокое и не желающее клониться к закату солнце и помахала ему рукой. Спасибо за чудесный вечер! До завтра…
Из открытой двери маняще повеяло пряными ароматами и густым духом жареной картошки – таким аппетитным, что Елизавета Андреевна, не заходя в свою комнату, прямиком проскользнула на кухню.
– Неужели вы еще и искусный повар? – она с удивлением посмотрела на хозяйничавшего на кухне Снегова. – Я-то думала, кто у нас так вкусно готовит? Рецептик попросить хотела.
– Рецептом обязательно поделюсь, но только после дегустации! – Сергей Олегович принялся ловко переворачивать подрумяненные картофельные брусочки лопаткой из нержавейки. – Хорошо, еще минут пять, и картошечка у нас поспеет к столу!
Елизавета Андреевна сняла перчатки, положила на табуретку сумочку и устало опустилась за стол.
– Что-то, Сергей Олегович, я совсем устала. Прошлась с работы пешком, и вот уже ноги не держат…
– Ничего удивительного! – Снегов надвинул на сковородку эмалированную крышку. – Весной многие люди испытывают слабость. Природа в это время заново, как бы в муках, на свет рождается… Да и от вашей работы до дома километров пять будет, а то и поболее…
– Ерунда какая… Вот прошлой весной… – Елизавета Андреевна внезапно замолчала и смахнула набежавшие слезы. – Пожалуй, Сергей Олегович, мне надо переодеться. А то расселась на кухне в одежде, как чужая. Домой, не в гости пришла…
Снегов покачал головой вслед Елизавете Андреевне:
– Бедная девочка, ты и не знаешь сама, куда тебя с Ваней занесло. Но я все еще надеюсь, что происходящее – лишь черная жизненная полоса, злая игра слепого случая…
Через пятнадцать минут Елизавета Андреевна вышла на кухню в уютном домашнем халате и с волосами, убранными в «хвостик». Улыбаясь, она подошла к кухонному столу и присела напротив Снегова:
– Итак, приступим к дегустации!
– Да, конечно… – пробормотал Сергей Олегович. – Извините старика, совсем задумался.
– Я вас смутила своим расшитым драконами халатом? – переспросила Елизавета Андреевна. – Настоящий китайский шелк. Ручная работа!
– Ни в коем разе! – ответил Снегов, раскладывая по тарелкам румяную картошку. – Просто в этом халате вы красивы изысканно, не побоюсь сказать, божественно грациозны. Даже как-то не по себе становится… Только не сочтите за лесть или попытку ухаживать.
– Мужу очень нравилось, когда я его надевала, – она вздохнула и легко коснулась дрогнувшими пальцами смеющейся драконьей головы. – Он в шутку величал меня последней принцессой в Поднебесной…
Сергей Олегович подал вилки:
– Прошу не судить меня строго, кулинарных познаний у меня не так уж и много, поэтому я их компенсирую познаниями историческими.
– Как это? – Елизавета Андреевна наколола вилкой несколько хрустящих кусочков. – Вкусно и ароматно! Что у вас за чудо-приправа?
– Наверное, шафран, – пожал плечами Сергей Олегович. – Ручаться не стану…
– Любопытно! Вы от меня скрываете какую-то тайну!
– Какие там тайны! – рассмеялся Снегов. – Недавно перебирал старые журналы и наткнулся на статейку о шафране. Представляете, в средние века за подделку этой пряности людей сжигали на костре, подобно ведьмам и чернокнижникам! А на Востоке считали, что шафран дарует духовное равновесие и подготавливает душу для сострадания ближним… Вот пошел на рынок да и выбрал у торговца пряностями пакетик с шафраном. По крайней мере, на нем так написано… Впрочем, не удивлюсь, если моя изысканная приправа на самом деле окажется какой-нибудь обыкновенной петрушкой с огорода.
– Необычный у вас способ поваренного искусства. Но мне он нравится! – Елизавета Андреевна улыбнулась. – Вы очень необычный человек. Если не секрет, как вы оказались в такой глуши? По всем приметам, наверняка не местный!
– Долгая история. Впрочем, для своего времени довольно рядовая, – Сергей Олегович махнул рукой. – Но если вам интересно…
– Еще как интересно! Вы так непохожи на окружающих людей, хоть и прожили здесь много лет…
– Даже слишком много, почти сорок лет! Считай, вся жизнь здесь прошла…
– И что же привело вас в Немиров?
Сергей Олегович пожал плечами:
– Любовь… Несчастная любовь… Я был молодым аспирантом, а моя возлюбленная – студенткой. Пожениться мы не могли, в шестидесятые получить семейное общежитие ассистенту на кафедре оказалось практически невозможно. Вот и встречались на переменках, держа друг друга за руки… Но по институту поползли слухи, а в годы, когда был только принят «кодекс строителя коммунизма», с моралью было очень строго. Возлюбленной пригрозили исключением, а мне, за недозволенную связь со студенткой, увольнением за аморальное поведение.
– Какое ханжество! В наше время о такой дикости даже никто подумать бы не смог! Это же не по-людски…
– Действительно, все как-то глупо получилось. А тут еще директор немировской школы в институт приехал историка сватать. Мне ректор настоятельное посоветовал поехать в область. Тем более, что через год пообещали двухкомнатную квартиру. Немиров был тогда на подъеме. Тут и мясокомбинат, и сельскохозяйственный ремзавод с техникумом, где обучались студенты из развивавшихся стран социалистической ориентации… – Сергей Олегович встал из-за стола и подошел к окну. – Не возражаете, если закурю?
– Что вы, пожалуйста… Так что произошло потом?
– Потом? Потом, как и обещали, вручили ордер на квартиру, будь она неладна! – Сергей Олегович нервно затянулся «Беломором». – Весь год мы переписывались, каждую неделю звонили друг другу. А когда я за ней приехал, оказалось, что она уже год как замужем…
– Нет, бред какой-то! Этого просто не может быть! Вы же всегда были друг с другом на связи! Знали, что с вами происходит…
– Если такое случилось, значит, действительно может быть. А часто писать друг другу письма – еще не означает понимать, что у твоего близкого творится в душе… Значит, нашли для нее нужные слова, подобрали неопровержимые доводы, может, просто унизили, запугали… Тогда разве мог я это понять? Меня захлестнули эмоции, ущемленное самолюбие, ревность… Я был молод. И как все молодые – страшный максималист, искренне считающий, что прощение – синоним презрения… Вот и наговорил ей вздора о преданной любви, измене, низости… И только спустя много лет осознал, что кто-то хитрый и очень умелый разыграл события моей жизни как шахматную партию, поставив «мат» всего за несколько ходов…
– Что вы такое говорите?! Знаете, все-таки жизнь – не роман Агаты Кристи, в ней случается разное… То, что вы говорите… Это же самая настоящая паранойя! В конце концов, ваша девушка могла просто вас разлюбить…
– Сначала я именно так и подумал. Поэтому больше не писал, не звонил, и даже с днем рождения не поздравлял… – Сергей Олегович отвернулся к окну. – А через пять лет заехал по случаю в институт, вот там мне и рассказали, что через полгода после нашего расставания она покончила с собой, подведя черту под моими словами…
– Господи, как это страшно!.. Но кому и зачем понадобилось так поступить с вашими жизнями?
– Этого я так и не узнал, – Сергей Олегович потушил о дно жестяной банки окурок. – Только теперь понимаю одно… Если бы в начале был тверже и не поддался на уговоры с угрозами… Или хотя бы прислушался к своему сердцу потом, а не рубил с плеча, то все могло бы сложиться иначе. Потому что зло всегда побеждает доверчивого и нетерпимого…
Глава 9
– Тут прежде надо само слово «шахматы» правильно понять. Сам-то как мыслишь?
– Спорт. Игра интеллектуальная. Ну, на крайний случай, развлечение для ума, – столкнувшись с ироничным взглядом учителя, Иван смутился. – Впрочем, как-то не приходилось задумываться. Шахматы и шахматы, все понятно и так.
Снегов покачал головой:
– «Царь умер!» – так окрестили древние персы жизненный путь каждого из нас, да и всего мироздания, зашифрованного в сложной и увлекательнейшей игре.
– Вот как?! – Иван ответил намеренно сдержанно. – Буду рад выслушать вашу версию шахмат.
– Да все очень просто! – Сергей Олегович провел пальцем по черным и белым клеткам шахматной доски. – Смотри: мир поделен на свет и тьму, состоит из добра и зла, правды и лжи. Клеточки поля – наше жизненное пространство. И против каждого нашего шага стоит на пути свой демон.
– Какой еще демон?
– Хорошо, выразимся точнее, – сказал Снегов, расставляя интонации, словно на уроке учитель. – Против светлой вселенной игру-интригу ведет другая сторона мира, темная. И хотя изначально они существуют на своих «полях», но сама жизнь вынуждает их сойтись в смертельной схватке.
– А фигуры, что означают они? – с нетерпением спросил Иван. – Друзей, близких?
– Отличный вопрос! Да ты пей чаек, остыл совсем!
Снегов прошелся по комнате, снова включил чайник. Мгновение, и вода весело зашумела, заклокотала, забурлила веселым ручьем.
– Нет, Ванечка, все фигуры – это ты сам. Пешки – дела и поступки, кони – воля или безволие, слоны – переживаемые тобой чувства, ладьи – физическая сила или немощь собственного тела, ферзь – изощренный или неразвитый ум.
Иван, подняв короля с горы сахарного печенья, возвратил его на свободную клетку шахматной доски:
– Сергей Олегович, а что означает фигура короля? Зачем только придумали такую слабую и немощную фигуру?
– Для интереса в игре… А в метафизическом плане король символизирует бессмертный дух, который должен быть свободен и не может быть пленен. Потому что неизбежно гибнет, если допустит над собой чужую власть и безысходное рабство…
– Сергей Олегович, – Иван взволнованно встал, – как отыскать выход, когда кажется, что перекрыты все дороги?
– А ты научись мыслить иначе. – Снегов не спеша перебирал чайной ложечкой тающие в стакане кусочки рафинада. – Приучи себя следить за знаками вокруг, ищи и постигай соответствия. Во всем, даже в явлениях настолько обыденных и привычных, что не зацепиться пристальному оку, сумей увидеть иной, метафизический смысл.
– Не понимаю! Ничего не понимаю!
– А вот послушай:
– Ну, стихи…
Природа – дивный храм. Невнятным языком
Живые говорят колонны там от века;
Там дебри символов смущают человека,
Хоть взгляд их пристальный давно ему знаком.
– А теперь приведу замечательный примерчик, проще некуда. – Снегов взял с книжной полки маленький календарь, положил перед Иваном. – Скажи-ка, что общего между Новым годом и Первым сентября?
– Это просто. В одном случае – новый календарный, в другом – новый учебный год.
– Молодец! Зришь в корень! – учитель расхохотался от души. – Только ответь, почему именно декабрь и сентябрь стали «детскими месяцами», открывающими для них новую клеточку, «классик» на жизненной доске. Ты ведь принадлежишь к поколению, которое чтит Рождество как детский праздник?
– Традиция… Привычка… – растерялся Иван. – Может, так просто удобно всем?
– Ванечка, кому всем? – Снегов схватил его за плечи, заглядывая в глаза. – Ты никогда не задумывался о том, что существуют силы, подталкивающие людей к тому или иному решению, которые незримо правят всеми, как закон всемирного тяготения?
– Задумывался… Знаете, Сергей Олегович, я даже свой «метод трансформера» придумал. Когда берешь происходящие события и как бы раскладываешь их по отдельности на чистый лист, чтобы рассмотреть лучше. А потом складываешь воедино во всех возможных вариантах…
– Неплохо. Только, Ванечка, надо между событиями обязательно находить тонкие властительные связи. Пусть они подчас кажутся незаметными и эфемерными. Смотри, какие космогонические соответствия скрываются в календаре: сентябрь, рождение ученика, соответствует девятому месяцу и зодиакальному знаку Девы… зачавшему плод в дни зимнего солнцестояния, накануне Нового года, когда солнце возвращается на небо из небытия! Улавливаешь связь?
Иван восторженно посмотрел на учителя:
– Сергей Олегович, до этого просто невозможно додуматься! Зодиак сам подсказывает такое решение людям!
– Зачастую, чтобы познать истинное, стоит только поднять голову. Или осмотреться вокруг. Прежде люди это делать умели: так рождались мистерии и мифы, поверья и приметы. Теперь… – Снегов допил чай и поставил стакан на стол. – Впрочем, вечность от людей ничего не требует. Она сама заметит, поймет и рассудит. Не случайно говорят: «Все под небом ходим…»
* * *
После работы, за тяжелыми металлическими воротами мясокомбината, Елизавете Андреевне не захотелось снова толкаться в душном автобусе. Решив прогуляться по теплому весеннему вечеру, она отправилась домой пешком, по мощеной монастырской дороге.
На весенней улице Елизавета почувствовала себя человеком, вырвавшимся на свободу из темного, придуманного киношного ада, в котором орудуют даже не ожившие манекены из супермаркетов, а нелепые фигуры из папье-маше. Это же не город, а иллюстрация к мрачным фантазиям Стивена Кинга! Елизавета Андреевна поморщилась, представляя, как в бывших монастырских кельях забивают и свежуют скот. Раньше никогда бы не поверила, что такое возможно в наши дни!
И чем дальше она отходила от красных кирпичных стен, тем все явственнее ощущала, что мир раскладывался вокруг нее причудливым пасьянсом, состоящим из несвязанных воедино оживших картинок. Вот купающиеся в лужах воробьиные стайки, вот пускающие по ручейкам кораблики из спичечных коробков дети, а вот расклеенные на заборах и рекламных тумбах афиши, приглашающие пережить «Конец Света» вместе с неподражаемым терминатором Арнольдом Шварценеггером и сатаной…
«Хорошо, что в нашем детстве ни богов, ни чертей, ни какой-другой религиозной белиберды просто не существовало! Была наука, техника, киножурнал «Хочу все знать!» и свободное от предрассудков познание. Мир был понятен и прозрачен, а все неведомое только ожидало своего изучения и объяснения! – с ностальгией подумала Елизавета, рассматривая на афише зловещего духа, раскинувшего огненные крылья нетопыря над полуразрушенным храмом. – Если бы сейчас встретила своего преподавателя по научному атеизму, так расцеловала бы! А мы в институте его Маразмом Петровичем называли…»
Подойдя к дому, Елизавета посмотрела на высокое и не желающее клониться к закату солнце и помахала ему рукой. Спасибо за чудесный вечер! До завтра…
Из открытой двери маняще повеяло пряными ароматами и густым духом жареной картошки – таким аппетитным, что Елизавета Андреевна, не заходя в свою комнату, прямиком проскользнула на кухню.
– Неужели вы еще и искусный повар? – она с удивлением посмотрела на хозяйничавшего на кухне Снегова. – Я-то думала, кто у нас так вкусно готовит? Рецептик попросить хотела.
– Рецептом обязательно поделюсь, но только после дегустации! – Сергей Олегович принялся ловко переворачивать подрумяненные картофельные брусочки лопаткой из нержавейки. – Хорошо, еще минут пять, и картошечка у нас поспеет к столу!
Елизавета Андреевна сняла перчатки, положила на табуретку сумочку и устало опустилась за стол.
– Что-то, Сергей Олегович, я совсем устала. Прошлась с работы пешком, и вот уже ноги не держат…
– Ничего удивительного! – Снегов надвинул на сковородку эмалированную крышку. – Весной многие люди испытывают слабость. Природа в это время заново, как бы в муках, на свет рождается… Да и от вашей работы до дома километров пять будет, а то и поболее…
– Ерунда какая… Вот прошлой весной… – Елизавета Андреевна внезапно замолчала и смахнула набежавшие слезы. – Пожалуй, Сергей Олегович, мне надо переодеться. А то расселась на кухне в одежде, как чужая. Домой, не в гости пришла…
Снегов покачал головой вслед Елизавете Андреевне:
– Бедная девочка, ты и не знаешь сама, куда тебя с Ваней занесло. Но я все еще надеюсь, что происходящее – лишь черная жизненная полоса, злая игра слепого случая…
Через пятнадцать минут Елизавета Андреевна вышла на кухню в уютном домашнем халате и с волосами, убранными в «хвостик». Улыбаясь, она подошла к кухонному столу и присела напротив Снегова:
– Итак, приступим к дегустации!
– Да, конечно… – пробормотал Сергей Олегович. – Извините старика, совсем задумался.
– Я вас смутила своим расшитым драконами халатом? – переспросила Елизавета Андреевна. – Настоящий китайский шелк. Ручная работа!
– Ни в коем разе! – ответил Снегов, раскладывая по тарелкам румяную картошку. – Просто в этом халате вы красивы изысканно, не побоюсь сказать, божественно грациозны. Даже как-то не по себе становится… Только не сочтите за лесть или попытку ухаживать.
– Мужу очень нравилось, когда я его надевала, – она вздохнула и легко коснулась дрогнувшими пальцами смеющейся драконьей головы. – Он в шутку величал меня последней принцессой в Поднебесной…
Сергей Олегович подал вилки:
– Прошу не судить меня строго, кулинарных познаний у меня не так уж и много, поэтому я их компенсирую познаниями историческими.
– Как это? – Елизавета Андреевна наколола вилкой несколько хрустящих кусочков. – Вкусно и ароматно! Что у вас за чудо-приправа?
– Наверное, шафран, – пожал плечами Сергей Олегович. – Ручаться не стану…
– Любопытно! Вы от меня скрываете какую-то тайну!
– Какие там тайны! – рассмеялся Снегов. – Недавно перебирал старые журналы и наткнулся на статейку о шафране. Представляете, в средние века за подделку этой пряности людей сжигали на костре, подобно ведьмам и чернокнижникам! А на Востоке считали, что шафран дарует духовное равновесие и подготавливает душу для сострадания ближним… Вот пошел на рынок да и выбрал у торговца пряностями пакетик с шафраном. По крайней мере, на нем так написано… Впрочем, не удивлюсь, если моя изысканная приправа на самом деле окажется какой-нибудь обыкновенной петрушкой с огорода.
– Необычный у вас способ поваренного искусства. Но мне он нравится! – Елизавета Андреевна улыбнулась. – Вы очень необычный человек. Если не секрет, как вы оказались в такой глуши? По всем приметам, наверняка не местный!
– Долгая история. Впрочем, для своего времени довольно рядовая, – Сергей Олегович махнул рукой. – Но если вам интересно…
– Еще как интересно! Вы так непохожи на окружающих людей, хоть и прожили здесь много лет…
– Даже слишком много, почти сорок лет! Считай, вся жизнь здесь прошла…
– И что же привело вас в Немиров?
Сергей Олегович пожал плечами:
– Любовь… Несчастная любовь… Я был молодым аспирантом, а моя возлюбленная – студенткой. Пожениться мы не могли, в шестидесятые получить семейное общежитие ассистенту на кафедре оказалось практически невозможно. Вот и встречались на переменках, держа друг друга за руки… Но по институту поползли слухи, а в годы, когда был только принят «кодекс строителя коммунизма», с моралью было очень строго. Возлюбленной пригрозили исключением, а мне, за недозволенную связь со студенткой, увольнением за аморальное поведение.
– Какое ханжество! В наше время о такой дикости даже никто подумать бы не смог! Это же не по-людски…
– Действительно, все как-то глупо получилось. А тут еще директор немировской школы в институт приехал историка сватать. Мне ректор настоятельное посоветовал поехать в область. Тем более, что через год пообещали двухкомнатную квартиру. Немиров был тогда на подъеме. Тут и мясокомбинат, и сельскохозяйственный ремзавод с техникумом, где обучались студенты из развивавшихся стран социалистической ориентации… – Сергей Олегович встал из-за стола и подошел к окну. – Не возражаете, если закурю?
– Что вы, пожалуйста… Так что произошло потом?
– Потом? Потом, как и обещали, вручили ордер на квартиру, будь она неладна! – Сергей Олегович нервно затянулся «Беломором». – Весь год мы переписывались, каждую неделю звонили друг другу. А когда я за ней приехал, оказалось, что она уже год как замужем…
– Нет, бред какой-то! Этого просто не может быть! Вы же всегда были друг с другом на связи! Знали, что с вами происходит…
– Если такое случилось, значит, действительно может быть. А часто писать друг другу письма – еще не означает понимать, что у твоего близкого творится в душе… Значит, нашли для нее нужные слова, подобрали неопровержимые доводы, может, просто унизили, запугали… Тогда разве мог я это понять? Меня захлестнули эмоции, ущемленное самолюбие, ревность… Я был молод. И как все молодые – страшный максималист, искренне считающий, что прощение – синоним презрения… Вот и наговорил ей вздора о преданной любви, измене, низости… И только спустя много лет осознал, что кто-то хитрый и очень умелый разыграл события моей жизни как шахматную партию, поставив «мат» всего за несколько ходов…
– Что вы такое говорите?! Знаете, все-таки жизнь – не роман Агаты Кристи, в ней случается разное… То, что вы говорите… Это же самая настоящая паранойя! В конце концов, ваша девушка могла просто вас разлюбить…
– Сначала я именно так и подумал. Поэтому больше не писал, не звонил, и даже с днем рождения не поздравлял… – Сергей Олегович отвернулся к окну. – А через пять лет заехал по случаю в институт, вот там мне и рассказали, что через полгода после нашего расставания она покончила с собой, подведя черту под моими словами…
– Господи, как это страшно!.. Но кому и зачем понадобилось так поступить с вашими жизнями?
– Этого я так и не узнал, – Сергей Олегович потушил о дно жестяной банки окурок. – Только теперь понимаю одно… Если бы в начале был тверже и не поддался на уговоры с угрозами… Или хотя бы прислушался к своему сердцу потом, а не рубил с плеча, то все могло бы сложиться иначе. Потому что зло всегда побеждает доверчивого и нетерпимого…
Глава 9
ЭКЗЕКУЦИЯ С ПРИСТРАСТИЕМ
Глухая боль, тяжелая, выматывающая, давно поселилась в груди Елизаветы Андреевны. Не слушалась, не унималась боль, холодными кольцами сдавливала сердце, словно хотела выморозить и вынуть из нее душу живую и оставить в груди зияющую ледяную рану. Прошло полгода, как умер муж, а легче не становилось. Елизавета Андреевна ощущала, как внутри скребет и скребет промерзшую землю проклятая кладбищенская лопата…
Жизнь в Немирове напоминала затянувшуюся агонию. Само окружение казалось каким-то посмертным бредом. Коммуналка, скопированная с трущоб Достоевского, живущие в ней странные люди. Но больше всего шокировало пристрастие немировцев украшать бычьими черепами заборы и сараи, а то и просто подвешивать их на шесты у перекрестков. Со временем стало рождаться чувство, что весь Немиров потихоньку превращается в разбросанный по улицам бесконечный мясокомбинат…
Работа стала для Елизаветы Андреевны бесплатным приложением к не прекращавшемуся бытовому кошмару. Мизерная зарплата делопроизводителя, неприязненные взгляды сотрудниц, ревновавших своих мужей к молодой хорошенькой вдове. Невероятные слухи и сплетни: муж этой – не то попавший в немилость властям олигарх, не то умерший от инфаркта министр-взяточник, не то устраненный криминальный авторитет. Как могло случиться, что против нее ополчился весь коллектив?! Вернее, женская половина. Мужская… об этих доморощенных «козлах новых» даже вспоминать тошно!
Ванюша, Ваня, Ванечка… Сын беспокоил Елизавету Андреевну больше всего. С ним происходило что-то неладное: за несколько месяцев от прежнего веселого и общительного подростка ничего не осталось. Теперь Иван думал только о прошлом, не принимая ни сегодняшней жизни, ни возможного будущего. Иногда Елизавете Андреевне казалось, что он продолжает жить только из чувства долга и жалости перед ней. Только мысли, что, окончив школу, Иван поступит учиться в институт и навсегда уедет из Немирова, ее немного успокаивали и утешали. Тогда она закрывала глаза и повторяла как молитву: «Все непременно уладится. Все образуется само собой…»
И вот она снова идет в школу… Просить, умолять, пусть унижаться. Лишь бы Ванечку не поставили на учет в милицию, лишь бы не выгнали, не оставили на второй год. Господи! Если ты действительно есть, помоги, защити моего сына!
Обитая лакированной вагонкой школьная дверь заскрипела и стала медленно проваливаться вглубь длинного, выкрашенного синей краской коридора. Не решаясь войти в школу, Елизавета Андреевна остановилась на пороге, пытаясь разглядеть пестрые орнаментные линии и разноцветные деревянные маски, уставившиеся на нее со стен прорезями пустых глазниц.
– Пришла что ли, так проходи, – вошедшая следом баб-Маня, не церемонясь, толкнула Елизавету Андреевну в спину. – Неча на порогах стоять, беду натопчешь…
– Сейчас, сейчас… Я… задумалась…
– Так, значит, к директору… Когда к директору, оно так и бывает… – закивала баб-Маня. – Прямо иди, по коридору. Напротив краснорожего черта твоёное место и будет!
Елизавета Андреевна осторожно, чтобы не стучать каблуками по гулкому полу, опасливо пошла мимо недружелюбных раскрашенных масок.
В кабинете директора, узком, темном, аскетично обставленном старой мебелью, было сильно накурено. От тяжелого табачного духа кружилась голова и набегала изнуряющая тошнота.
– Боюсь, вашему сыну не окончить школы. О чем только думаете, мамаша! – директор немировской средней школы, полноватый, лысеющий Максим Константинович Пыльев восседал за столом в обтягивающем пиджаке и уничижительно рассматривал Елизавету Андреевну через съехавшие на кончик носа лекторские очки. – Нехорошо, мамаша, совсем нехорошо!
– Вот именно! Сперва нарожают, а потом думают, как своему горю помочь! – Эльза Петровна по привычке поднялась из-за стола и встала у Елизаветы Андреевны за спиной, но, встретив неодобрительный взгляд Максима Константиновича, поспешила возвратиться на свое место.
– Вы понимаете, у нас… у нас… Ванечка очень тяжело перенес смерть отца… Еще переезд в незнакомый город, в чужое место… Он человек эмоциональный, ранимый… – Елизавета Андреевна опустила глаза. Только бы не заплакать, не разреветься. Все еще можно уладить, все обойдется! Ее губы чуть дрогнули, когда вспомнила любимое мужнино «все обойдется».
– Я все понимаю, но и вы меня поймите тоже! – Максим Константинович потянулся к ней короткими волосатыми пальцами, но, одумавшись, отдернул руку. – Ваня постоянно конфликтует с учителями, не сошелся с однокашниками, у него нет друзей… Не ученик, а какая-то белая ворона!
– Как это нет! – Эльза Петровна недоуменно посмотрела на директора. – А Балабанов? Этот хулиган-второгодник, этот нечесаный неформал, по которому давно плачет зона! Думаю, что вместе с Хр-рамовым они составят достойный преступный дуэт!
– Вы записали Ивана в преступники? – вспылила Елизавета Андреевна. – Без вины, суда и следствия?!
– Ну что вы! – Максим Константинович вытер краешки губ платком, улыбнулся и достал из стола большую картонную папку на завязках. – Кроме нескольких драк и разбитых носов, он натворить еще ничего не успел. Однако… – директор выложил на стол лист, исписанный ровным каллиграфическим почерком, – почитайте заключение нашего психолога.
Елизавета Андреевна нерешительно взяла лист бумаги: «… выявлены нарушения учебной деятельности, дисциплины, возникновение неврозоподобных реакций, грозящих прорваться взрывом импульсивного и необузданного поведения… в ситуациях неудач подросток склонен обвинять кого-либо из окружающих, а не себя, реакции самозащиты носят открыто агрессивный характер… к социальному окружению относится как к априорно враждебному, нервная система истощена проявлениями навязчивых состояний мании преследования… рекомендуется посещение и наблюдение у врача-психиатра…»
Буквы то корчились и кружились в безудержной ведьминской пляске, то гнались охотничьими псами, загоняя материнское сердце в западню безысходного отчаянья.
– Вы же сами прекрасно понимаете, что Ванюше лечиться, а не учиться надо! – Максим Константинович аккуратно убрал заключение психолога в папку. – Ле-чить-ся!
– Ваня здоров! Он… просто переживает…
– Здоров?! Переживает?! Посмотрите, что он пишет на уроке вместо задания, – Эльза Петровна усмехнулась и небрежно бросила на стол тетрадь по истории. – Полюбуйтесь!
Елизавета Андреевна раскрыла тетрадь. На странице был наивный, совсем еще детский рисунок: маленький Иван идет за руку с отцом, вокруг летают голуби, а высоко над их головами над миром парит крылатый солнечный диск. А посреди – размашисто написанное стихотворение:
Максим Константинович, выдержав паузу, многозначительно произнес:
– Уезжайте-ка туда, милочка, откуда приехали. Возвращайтесь назад – все само наладится и обустроится!
– Я бы рада, но как? – замялась Елизавета. – У меня ничего не осталось…
– Может, осталось. Хорошенько подумайте. И побыстрее, пока еще не стало слишком поздно!
После школьного профилактического совета Елизавета Андреевна на работу возвращаться не стала. Да этого и не требовалось: руководство мясокомбината всегда отпускало родителей на школьные экзекуции на целый день, заставляя брать выходной день «за свой счет». Елизавета Андреевна вначале еще хотела прогуляться по весенним улицам, но, выйдя на свежий воздух, почувствовала, что разболелась голова. Не осталось никакого желания, кроме как забраться под одеяло и спрятаться от всех…
Доехав до опостылевших «трущоб имени Достоевского», она незаметно проскользнула в свою комнату и, скинув на стул пальто, легла в постель.
Как странно… На местном мясокомбинате все друг за другом следят, а слухи, сплетни, домыслы обязаны ежедневно заносить в «дневники доверия». Потом еженедельно каждый обязан представить записи для отчета своему контролеру. Контролер – проверяющему. Проверяющий – смотрящему. И так – до тех пор, пока информация не дойдет до самого верха. Только кто наверху? Директор мясокомбината? Начальник милиции? Глава города?
Пытаясь успокоиться и прогнать назойливые мысли, Елизавета Андреевна решила посмотреть на ситуацию оптимистичней. Наверное, просто после смерти мужа у нее стала развиваться паранойя. Ничего особенного в этом нет: город маленький, раньше был секретным из-за располагавшейся рядом с ним «радиоглушилки». Вот люди с советских времен и привыкли высматривать потенциальных шпионов. Пройдет год, и она научится правильно и аккуратно заполнять свой дневник…
Тут Елизавета Андреевна ужаснулась собственным мыслям: воспитанная на идеалах русской литературы, она искренне презирала доносительство. И эти мысли просто не могли быть ее, их словно кто-то подсказывал изнутри, навязывая помимо воли. А может, она и впрямь стала приспосабливаться к среде?
Встала с кровати, прямо на кофточку накинула шелковый китайский халат, подаренный мужем еще в «прошлой жизни», и пошла на кухню ставить чайник.
– Ничего не скажешь, халатик! Ты, милочка, раньше-то барыней жила! – тетя Нюра, раскладывающая пасьянс за общим столом, приценилась взглядом. – Только, милочка, ты на ус намотай, что, сколько барыней не будь, все равно её… И тебя, родимая, такая участь ожидает. Так твоя карта ложится, а карта не врет, она чистую правду кажет…
– Анна Кузьминична, – сухо сказала Елизавета, – я же просила оставить эти разговоры!
– А ты, матушка моя, не кипятись! – хмыкнула тетя Нюра. – Свой огонек не на дуру старую изводи, а лучше промеж ножек его распаляй. Ты счастья своего сама не видишь, любят мужики вдов, слаще меда они на вкус…
Елизавета опустилась на табурет:
– Я очень серьезно больна. Мне бы сына успеть поднять, а вы все о какой-то страсти толкуете.
– О ней и толкую! Болезнь твоя родилась от бабьей скуки, от бабьей же радости ее как рукой снимет! Хочешь, на картишках раскину? Всю правду скажу про то, как твое сердце успокоится!
– Хорошо, раскиньте, – Елизавета безразлично пожала плечами. – Я пока хотя бы чай спокойно попью.
– Вот это ты, милочка, правильно решилась, – тетя Нюра послюнявила пальцы и жестом предложила сдвинуть карты. – Давай-ка отойдем да поглядим, хорошо ли мы сидим…
– С вами, тетя Нюра, не соскучишься. Все у вас гладко получается, как в кино. – Елизавета улыбнулась и поправила распахнувшийся подол халата.
Жизнь в Немирове напоминала затянувшуюся агонию. Само окружение казалось каким-то посмертным бредом. Коммуналка, скопированная с трущоб Достоевского, живущие в ней странные люди. Но больше всего шокировало пристрастие немировцев украшать бычьими черепами заборы и сараи, а то и просто подвешивать их на шесты у перекрестков. Со временем стало рождаться чувство, что весь Немиров потихоньку превращается в разбросанный по улицам бесконечный мясокомбинат…
Работа стала для Елизаветы Андреевны бесплатным приложением к не прекращавшемуся бытовому кошмару. Мизерная зарплата делопроизводителя, неприязненные взгляды сотрудниц, ревновавших своих мужей к молодой хорошенькой вдове. Невероятные слухи и сплетни: муж этой – не то попавший в немилость властям олигарх, не то умерший от инфаркта министр-взяточник, не то устраненный криминальный авторитет. Как могло случиться, что против нее ополчился весь коллектив?! Вернее, женская половина. Мужская… об этих доморощенных «козлах новых» даже вспоминать тошно!
Ванюша, Ваня, Ванечка… Сын беспокоил Елизавету Андреевну больше всего. С ним происходило что-то неладное: за несколько месяцев от прежнего веселого и общительного подростка ничего не осталось. Теперь Иван думал только о прошлом, не принимая ни сегодняшней жизни, ни возможного будущего. Иногда Елизавете Андреевне казалось, что он продолжает жить только из чувства долга и жалости перед ней. Только мысли, что, окончив школу, Иван поступит учиться в институт и навсегда уедет из Немирова, ее немного успокаивали и утешали. Тогда она закрывала глаза и повторяла как молитву: «Все непременно уладится. Все образуется само собой…»
И вот она снова идет в школу… Просить, умолять, пусть унижаться. Лишь бы Ванечку не поставили на учет в милицию, лишь бы не выгнали, не оставили на второй год. Господи! Если ты действительно есть, помоги, защити моего сына!
Обитая лакированной вагонкой школьная дверь заскрипела и стала медленно проваливаться вглубь длинного, выкрашенного синей краской коридора. Не решаясь войти в школу, Елизавета Андреевна остановилась на пороге, пытаясь разглядеть пестрые орнаментные линии и разноцветные деревянные маски, уставившиеся на нее со стен прорезями пустых глазниц.
– Пришла что ли, так проходи, – вошедшая следом баб-Маня, не церемонясь, толкнула Елизавету Андреевну в спину. – Неча на порогах стоять, беду натопчешь…
– Сейчас, сейчас… Я… задумалась…
– Так, значит, к директору… Когда к директору, оно так и бывает… – закивала баб-Маня. – Прямо иди, по коридору. Напротив краснорожего черта твоёное место и будет!
Елизавета Андреевна осторожно, чтобы не стучать каблуками по гулкому полу, опасливо пошла мимо недружелюбных раскрашенных масок.
В кабинете директора, узком, темном, аскетично обставленном старой мебелью, было сильно накурено. От тяжелого табачного духа кружилась голова и набегала изнуряющая тошнота.
– Боюсь, вашему сыну не окончить школы. О чем только думаете, мамаша! – директор немировской средней школы, полноватый, лысеющий Максим Константинович Пыльев восседал за столом в обтягивающем пиджаке и уничижительно рассматривал Елизавету Андреевну через съехавшие на кончик носа лекторские очки. – Нехорошо, мамаша, совсем нехорошо!
– Вот именно! Сперва нарожают, а потом думают, как своему горю помочь! – Эльза Петровна по привычке поднялась из-за стола и встала у Елизаветы Андреевны за спиной, но, встретив неодобрительный взгляд Максима Константиновича, поспешила возвратиться на свое место.
– Вы понимаете, у нас… у нас… Ванечка очень тяжело перенес смерть отца… Еще переезд в незнакомый город, в чужое место… Он человек эмоциональный, ранимый… – Елизавета Андреевна опустила глаза. Только бы не заплакать, не разреветься. Все еще можно уладить, все обойдется! Ее губы чуть дрогнули, когда вспомнила любимое мужнино «все обойдется».
– Я все понимаю, но и вы меня поймите тоже! – Максим Константинович потянулся к ней короткими волосатыми пальцами, но, одумавшись, отдернул руку. – Ваня постоянно конфликтует с учителями, не сошелся с однокашниками, у него нет друзей… Не ученик, а какая-то белая ворона!
– Как это нет! – Эльза Петровна недоуменно посмотрела на директора. – А Балабанов? Этот хулиган-второгодник, этот нечесаный неформал, по которому давно плачет зона! Думаю, что вместе с Хр-рамовым они составят достойный преступный дуэт!
– Вы записали Ивана в преступники? – вспылила Елизавета Андреевна. – Без вины, суда и следствия?!
– Ну что вы! – Максим Константинович вытер краешки губ платком, улыбнулся и достал из стола большую картонную папку на завязках. – Кроме нескольких драк и разбитых носов, он натворить еще ничего не успел. Однако… – директор выложил на стол лист, исписанный ровным каллиграфическим почерком, – почитайте заключение нашего психолога.
Елизавета Андреевна нерешительно взяла лист бумаги: «… выявлены нарушения учебной деятельности, дисциплины, возникновение неврозоподобных реакций, грозящих прорваться взрывом импульсивного и необузданного поведения… в ситуациях неудач подросток склонен обвинять кого-либо из окружающих, а не себя, реакции самозащиты носят открыто агрессивный характер… к социальному окружению относится как к априорно враждебному, нервная система истощена проявлениями навязчивых состояний мании преследования… рекомендуется посещение и наблюдение у врача-психиатра…»
Буквы то корчились и кружились в безудержной ведьминской пляске, то гнались охотничьими псами, загоняя материнское сердце в западню безысходного отчаянья.
– Вы же сами прекрасно понимаете, что Ванюше лечиться, а не учиться надо! – Максим Константинович аккуратно убрал заключение психолога в папку. – Ле-чить-ся!
– Ваня здоров! Он… просто переживает…
– Здоров?! Переживает?! Посмотрите, что он пишет на уроке вместо задания, – Эльза Петровна усмехнулась и небрежно бросила на стол тетрадь по истории. – Полюбуйтесь!
Елизавета Андреевна раскрыла тетрадь. На странице был наивный, совсем еще детский рисунок: маленький Иван идет за руку с отцом, вокруг летают голуби, а высоко над их головами над миром парит крылатый солнечный диск. А посреди – размашисто написанное стихотворение:
– Что же мне делать? – Глотая слезы, только и сумела выдавить Елизавета Андреевна. – Что же мне теперь делать?
МЫ СВЯЗАНЫ НЕБОМ
Расскажи, как по лезвию льда сумасшедшая бродит беда;
и раскинулся парк в забытьи, надувая огней пузыри.
Как в ладонях сжимая стекло, ты идешь беззаботно и зло;
и в глаза утонувшего сна разлетелась в осколки весна.
Как забытого детства полет распинает весной небосвод —
и в отчаянье смотрит с небес мой отец, что еще не воскрес…
Максим Константинович, выдержав паузу, многозначительно произнес:
– Уезжайте-ка туда, милочка, откуда приехали. Возвращайтесь назад – все само наладится и обустроится!
– Я бы рада, но как? – замялась Елизавета. – У меня ничего не осталось…
– Может, осталось. Хорошенько подумайте. И побыстрее, пока еще не стало слишком поздно!
* * *
После школьного профилактического совета Елизавета Андреевна на работу возвращаться не стала. Да этого и не требовалось: руководство мясокомбината всегда отпускало родителей на школьные экзекуции на целый день, заставляя брать выходной день «за свой счет». Елизавета Андреевна вначале еще хотела прогуляться по весенним улицам, но, выйдя на свежий воздух, почувствовала, что разболелась голова. Не осталось никакого желания, кроме как забраться под одеяло и спрятаться от всех…
Доехав до опостылевших «трущоб имени Достоевского», она незаметно проскользнула в свою комнату и, скинув на стул пальто, легла в постель.
Как странно… На местном мясокомбинате все друг за другом следят, а слухи, сплетни, домыслы обязаны ежедневно заносить в «дневники доверия». Потом еженедельно каждый обязан представить записи для отчета своему контролеру. Контролер – проверяющему. Проверяющий – смотрящему. И так – до тех пор, пока информация не дойдет до самого верха. Только кто наверху? Директор мясокомбината? Начальник милиции? Глава города?
Пытаясь успокоиться и прогнать назойливые мысли, Елизавета Андреевна решила посмотреть на ситуацию оптимистичней. Наверное, просто после смерти мужа у нее стала развиваться паранойя. Ничего особенного в этом нет: город маленький, раньше был секретным из-за располагавшейся рядом с ним «радиоглушилки». Вот люди с советских времен и привыкли высматривать потенциальных шпионов. Пройдет год, и она научится правильно и аккуратно заполнять свой дневник…
Тут Елизавета Андреевна ужаснулась собственным мыслям: воспитанная на идеалах русской литературы, она искренне презирала доносительство. И эти мысли просто не могли быть ее, их словно кто-то подсказывал изнутри, навязывая помимо воли. А может, она и впрямь стала приспосабливаться к среде?
Встала с кровати, прямо на кофточку накинула шелковый китайский халат, подаренный мужем еще в «прошлой жизни», и пошла на кухню ставить чайник.
– Ничего не скажешь, халатик! Ты, милочка, раньше-то барыней жила! – тетя Нюра, раскладывающая пасьянс за общим столом, приценилась взглядом. – Только, милочка, ты на ус намотай, что, сколько барыней не будь, все равно её… И тебя, родимая, такая участь ожидает. Так твоя карта ложится, а карта не врет, она чистую правду кажет…
– Анна Кузьминична, – сухо сказала Елизавета, – я же просила оставить эти разговоры!
– А ты, матушка моя, не кипятись! – хмыкнула тетя Нюра. – Свой огонек не на дуру старую изводи, а лучше промеж ножек его распаляй. Ты счастья своего сама не видишь, любят мужики вдов, слаще меда они на вкус…
Елизавета опустилась на табурет:
– Я очень серьезно больна. Мне бы сына успеть поднять, а вы все о какой-то страсти толкуете.
– О ней и толкую! Болезнь твоя родилась от бабьей скуки, от бабьей же радости ее как рукой снимет! Хочешь, на картишках раскину? Всю правду скажу про то, как твое сердце успокоится!
– Хорошо, раскиньте, – Елизавета безразлично пожала плечами. – Я пока хотя бы чай спокойно попью.
– Вот это ты, милочка, правильно решилась, – тетя Нюра послюнявила пальцы и жестом предложила сдвинуть карты. – Давай-ка отойдем да поглядим, хорошо ли мы сидим…
– С вами, тетя Нюра, не соскучишься. Все у вас гладко получается, как в кино. – Елизавета улыбнулась и поправила распахнувшийся подол халата.