Страница:
"Есть лишь одна проблема - одна
- единственная в мире - вернуть
людям духовное содержание, ду-
ховные заботы..."
А. Де Сент-Экзюпери
У таможенника было гладкое округлое лицо, выражающее самые
добрые чувства. Он был почтительно-приветлив и благожелателен.
- Добро пожаловать, - негромко произнес он. - Как вам нравится
наше солнце? - Он взглянул на паспорт в моей руке. - Прекрасное
утро, не правда ли?
Я протянул ему паспорт и поставил чемодан на белый барьер. Та-
моженник бегло перелистал страницы длинными осторожными пальцами.
На нем был белый мундир с серебряными пуговицами и серебряными
шнурами на плечах. Он отложил паспорт и коснулся кончиком пальца
чемодана.
- Забавно, - сказал он. - Чехол еще не высох. Трудно предста-
вить себе, что где-то может быть ненастье.
- Да, у нас уже осень, - со вздохом сказал я, открывая чемо-
дан.
Таможенник сочувственно улыбнулся и рассеянно заглянул внутрь.
- Под нашим солнцем невозможно представить себе осень, - ска-
зал он. - Благодарю вас, вполне достаточно... Дождь, мокрые кры-
ши, ветер...
- А если под бельем у меня что-нибудь спрятано? - Спросил я.
Не люблю разговоров о погоде.
Он от души рассмеялся.
- Пустая формальность, - сказал он. - Традиция. Если угодно,
условный рефлекс всех таможенников. - Он протянул мне лист плот-
ной бумаги. - А вот и еще один условный рефлекс. Прочтите, это
довольно необычно. И подпишите, если вас не затруднит.
Я прочел. Это был закон об иммиграции, отпечатанный изящным
курсивом на четырех языках. Иммиграция категорически запрещалась.
Таможенник смотрел на меня.
- Любопытно, не правда ли? - Сказал он.
- Во всяком случае, это интригует, - ответил я, доставая авто-
ручку. - Где нужно расписаться?
- Где и как угодно, - сказал таможенник. - Хоть поперек.
Я расписался под русским текстом поперек строчки "С законом об
иммиграции ознакомился(лась)".
- Благодарю вас, - сказал таможенник, пряча бумагу в стол. -
Теперь вы знаете практически все наши законы. И в течение всего
срока... Сколько вы у нас пробудете?
Я пожал плечами.
- Трудно сказать заранее. Как пойдет работа.
- Скажем, месяц?
- Да, пожалуй. Пусть будет месяц.
- И в течение всего этого месяца... - Он наклонился, делая ка-
кую-то пометку в паспорте. - В течение всего этого месяца вам не
понадобятся больше никакие законы. - Он протянул мне паспорт. - Я
уже не говорю о том, что вы можете продлить ваше пребывание у нас
на любой разумный срок. А пока пусть будет тридцать дней. Если
вам захочется побыть еще, зайдете шестнадцатого мая в полицию,
уплатите доллар... У вас ведь есть доллары?
- Да.
- Вот и прекрасно. Причем совсем не обязательно именно доллар.
У нас принимают любую валюту. Рубли, фунты, крузейро...
- У меня нет крузейро, - сказал я. - У меня только доллары,
рубли и несколько английских фунтов. Это вас устроит?
- Несомненно. Кстати, чтобы не забыть. Внесите, пожалуйста,
девяносто долларов семьдесят два цента.
- С удовольствием, - сказал я. - А зачем?
- Так уж принято. В обеспечение минимума потребностей. К нам
еще ни разу не приезжал человек, не имеющий каких-нибудь потреб-
ностей.
Я отсчитал девяносто один доллар, и он, не садясь, принялся
выписывать квитанцию. От неудобной позы шея его налилась малино-
вой кровью. Я огляделся. Белый барьер тянулся вдоль всего павиль-
она. По ту сторону барьера радушно улыбались, смеялись, что-то
доверительно объясняли таможенные чиновники. По эту сторону не-
терпеливо переминались, щелкали замками чемоданов, возбужденно
оглядывались пестрые пассажиры. Всю дорогу они лихорадочно листа-
ли рекламные проспекты, шумно строили всевозможные планы, тайно и
явно предвкушали сладкие денечки и теперь жаждали поскорее прео-
долеть белый барьер - томные лондонские клерки и их спортивного
вида невесты, бесцеремонные оклахомские фермеры в ярких рубашках
на выпуск, широких штанах до колен и сандалиях на босу ногу, ту-
ринские рабочие со своими румяными женами и многочисленными деть-
ми, мелкие католические боссы из Испании, финские лесорубы с де-
ликатно притушенными трубочками в зубах, итальянские
баскетболистки, иранские студенты, профсоюзные деятели из Зам-
бии...
Таможенник вручил мне квитанцию и отсчитал двадцать восемь
центов сдачи.
- Вот и все формальности. Надеюсь, я не слишком задержал вас.
Желаю вам приятно провести время.
- Спасибо, - сказал я и взял чемодан.
Таможенник смотрел на меня, слегка склонив набок гладкое улы-
бающее лицо.
- Через этот турникет, прошу вас. До свидания. Позвольте еще
раз пожелать вам всего хорошего.
Я вышел на площадь вслед за итальянской парой с четырьмя деть-
ми и двумя механическими носильщиками.
Солнце стояло высоко над сизыми горами. На площади все было
блестящее, яркое и пестрое. Немного слишком яркое и пестрое, как
это бывает в курортных городах. Блестящие красные и оранжевые ав-
тобусы, возле которых уже толпились туристы. Блестящая глянцеви-
тая зелень скверов с белыми, синими, желтыми, золотыми павильона-
ми, тентами и киосками. Зеркальные плоскости, вертикальные,
горизонтальные и наклонные, вспыхивающие ослепительными горячими
зайчиками. Гладкие матовые шестиугольники под ногами и колесами -
красные, черные, серые, едва заметно пружинящие, заглушающие ша-
ги... Я поставил чемодан и надел темные очки.
Из всех солнечных городов, в которых мне довелось побывать,
этот был, наверное, самым солнечным. И совершенно напрасно. Было
бы гораздо легче, если бы он оказался пасмурным, если было бы
грязно и слякотно, если бы этот павильон был серым, с цементными
стенами и на мокром цементе было бы нацарапано что-нибудь похаб-
ное. Унылое и бессмысленное - от скуки. Тогда бы, наверное, сразу
захотелось работать. Обязательно захотелось бы, потому что такие
вещи раздражают и требуют деятельности... Все-таки трудно привык-
нуть к тому, что нищета может быть богатой... И поэтому нет обыч-
ного азарта и не хочется немедленно взяться за дело, а хочется
сесть в один из этих автобусов, вот в этот красный с синим, и
двинуть на пляж, поплавать с аквалангом, обгореть, покидать мяч с
ребятами или отыскать Пека, лечь с ним в прохладной комнате на
полу, вспомнить все хорошее, и чтобы он спрашивал меня про Быко-
ва, про Трансплутон, про новые корабли, в которых я сам теперь
плохо разбираюсь, но все же лучше, чем он, и чтобы он вспомнил
про мятеж и хвастался шрамами и своим общественным положением...
Это будет очень удобно, если у Пека высокое общественное положе-
ние. Хорошо, если бы он оказался, скажем, мэром...
Ко мне неторопливо приблизился, вытирая губы платочком, смуг-
лый полный человек в белом, в круглой белой шапочке набекрень.
Шапочка была с прозрачным зеленым козырьком и с зеленой лентой,
на которой было написано: "Добро пожаловать". На мочке правого
уха у него блестела серьга-приемник.
- С приездом, - сказал человек.
- Здравствуйте, - сказал я.
- Добро пожаловать. Меня зовут Амад.
- А меня - Иван, - сказал я. - Рад познакомиться.
Мы кивнули друг другу и стали смотреть, как туристы рассажива-
ются по автобусам. Они весело галдели, и теплый ветерок катил от
них по площади окурки и мятые конфетные бумажки. На лицо Амада
падала зеленая тень козырька.
- Курортники, - сказал он. - Беззаботные и шумные. Сейчас их
развезут по отелям, и они немедленно кинутся на пляж.
- С удовольствием прокатился бы на водных лыжах, - заметил я.
- В самом деле? Вот никогда бы не подумал. Вы меньше всего по-
хожи на курортника.
- Так и должно быть, - сказал я. - Я приехал поработать.
- Поработать? Ну что ж, к нам приезжают и для этого. Два года
назад к нам приезжал Джонатан Крайс, писал здесь картину. - Он
засмеялся. - Потом в Риме его поколотил какой-то папский нунций,
не помню фамилии.
- Из-за этой картины?
- Нет, вряд ли. Ничего он здесь не написал. Здесь он дневал и
ночевал в казино... Пойдемте выпьем что-нибудь.
- Пойдемте, - сказал я. - Вы мне что-нибудь посоветуете.
- Советовать - моя приятная обязанность, - сказал Амад.
Мы одновременно наклонились и взялись за ручку чемодана.
- Не стоит, я сам...
- Нет, - возразил Амад. - Вы гость, а я хозяин... Пойдемте вон
в тот бар. Там сейчас пусто.
Мы вошли под голубой тент. Амад усадил меня за столик, поста-
вил чемодан на пустой стул и отправился к стойке. Здесь было
прохладно, щелкала холодильная установка. Амад вернулся с подно-
сом. На подносе стояли два высоких стакана и плоские тарелочки с
золотистыми от масла ломтиками.
- Не очень крепкое, - сказал Амад, - но зато по-настоящему хо-
лодное.
- Я тоже не люблю крепкое с утра.
Я взял стакан и отхлебнул. Было вкусно.
- Глоток - ломтик, - посоветовал Амад. - Глоток - ломтик. Вот
так.
Ломтики хрустели и таяли на языке. По-моему, они были лишние.
Некоторое время мы молчали, глядя из-под тента на площадь. Авто-
бусы с негромким гулом один за одним уходили в садовые аллеи. Они
казались громоздкими, но в их громоздкости было какое-то изящест-
во.
- Все-таки там слишком шумно, - сказал Амад. - Отличные кот-
теджи, много женщин - на любой вкус, море рядом, но никакой прив-
ратности. Думаю, вам это не подойдет.
- Да, - согласился я. - Шум будет мешать. И я не люблю курорт-
ников, Амад. Терпеть не могу, когда люди веселятся добросовестно.
Амад кивнул и осторожно положил в рот очередной ломтик. Я
смотрел, как он жует. Было что-то профессиональное в сосредото-
ченном движении его нижней челюсти. Проглотив, он сказал:
- Нет, все-таки синтетика никогда не сравняется с натуральным
продуктом. Не та гамма. - Он подвигал губами, тихонько чмокнул и
продолжал: - Есть два превосходных отеля в центре города, но, по-
моему...
- Да, это тоже не годится, - сказал я. - Отель тоже накладыва-
ет определенные обязательства. И я не слыхал, чтобы кто-нибудь
мог написать в отеле что-нибуть путное.
- Ну, это не совсем так, - возразил Амад, критически рассмат-
ривая оставшийся ломтик. - Я читал одну книжку, и там было напи-
сано, что ее сочинили именно в отеле. Отель "Флорида".
- А, - сказал я. - Вы правы. Но ведь ваш город не обстрелива-
ется из пушек.
- Из пушек? Конечно, нет. Во всяком случае, не как правило.
- Я так и думал. А между тем замечено, что хорошую вещь можно
написать только в обстреливаемом отеле.
Амад все-таки взял ломтик.
- Это трудно устроить, - сказал он. - В наше время трудно дос-
тать пушку. Кроме того, это очень дорого: отель может потерять
клиентуру.
- Отель "Флорида" тоже потерял в свое время клиентуру. Хемин-
гуэй жил там один.
- Кто?
- Хемингуэй.
- А... Но это же было так давно, еще при фашистах. Времена
все-таки переменились, Иван.
- Да, - сказал я. - И в наше время писать в отелях не имеет
смысла.
- Бог с ними, с отелями, - сказал Амад. - Я знаю, что вам нуж-
но. Вам нужен пансионат. - Он достал записную книжку. - Называйте
условия, попробуем подобрать что-нибудь подходящее.
- Пансионат, - сказал я. - Не знаю. Не думаю. Вы поймите, я не
хочу знакомиться с людьми, с которыми я знакомиться не хочу. Это
во-первых. Во-вторых, кто живет в частных пансионатах? Те же са-
мые курортники, у которых не хватило денег на отдельный коттедж.
Они веселятся добросовестно. Они устраивают пикники, междусобой-
чики и спевки. Ночью они играют на банджо. Кроме того, они хвата-
ют всех, до кого могут дотянуться, и принуждают учавствовать в
конкурсе на самый долгий поцелуй. И главное - все они приезжие. А
меня интересует ваша страна, Амад. Ваш город. Ваши горожане. Я
вам скажу, что мне нужно. Мне нужен уютный дом с садом. Умеренное
расстояние до центра. Нешумная семья, почтенная хозяйка. Крайне
желательна молодая дочка. Представляете, Амад?
Амад взял пустые стаканы, отправился к стойке и вернулся с
полными. Теперь в стаканах была бесцветная жидкость, а на таре-
лочках - микроскопические многоэтажные бутерброды.
- Я знаю такой уютный домик, - заявил Амад. - Вдове сорок
пять, дочери двадцать, сыну одиннадцать. Допьем и поедем. Я ду-
маю, вам понравится. Плата обычная, хотя, конечно, дороже, чем в
пансионате. Вы надолго приехали?
- На месяц.
- Господи! Всего-то?
- Не знаю, как пойдут дела. Может быть, задержусь еще.
- Обязательно задержитесь, - сказал Амад. - Я вижу вы, еще не
совсем представляете, куда вы приехали. Вы просто не знаете, как
у нас весело и ни о чем не надо думать.
Мы допили, поднялись и пошли через площадь под горячим солнцем
к стоянке автомобилей. Амад шагал быстро, немного вразвалку, над-
винув зеленый козырек на глаза и небрежно помахивая чемоданом. Из
таможенного павильона сыпалась очередная порция туристов.
- Хотите - честно? - Сказал вдруг Амад.
- Хочу, - сказал я. Что я еще мог сказать? Сорок лет прожил на
свете, но так и не научился вежливо уклоняться от этого неприят-
ного вопроса.
- Ничего вы здесь не напишите, - сказал Амад. - Трудно у нас
что-нибудь написать.
- Написать что-нибудь всегда трудно, - сказал я. А хорошо все-
таки, что я не писатель.
- Охотно верю. Но в таком случае у нас это просто невозможно.
Для приезжего по крайней мере.
- Вы меня пугаете.
- А вы не бойтесь. Вы просто не захотите здесь работать. Вы не
усидите за машинкой. Вам будет обидно сидеть за машинкой. Вы зна-
ете, что такое радость жизни?
- Как вам сказать...
- Ничего вы не знаете, Иван. Пока вы еще ничего об этом не
знаете. Вам предстоит пройти двенадцать кругов рая. Смешно, ко-
нечно, но я вам завидую...
Мы остановились у длинной открытой машины. Амад бросил на зад-
нее сидение чемодан и распахнул передо мною дверцу.
- Прошу, - сказал он.
- А вы, значит, уже прошли, - спросил я, усаживаясь.
Он уселся за руль и включил двигатель.
- Что именно?
- Двенадцать кругов рая.
- Я, Иван, уже давно выбрал себе излюбленный круг, - сказал
амад. Машина бесшумно покатилась по площади. - Остальные для меня
давно уже не существуют. К сожалению. Это как старость. Со всеми
ее привилегиями и недостатками...
Машина промчалась через парк и понеслась по прямой тенистой
улице. Я с интересом посматривал по сторонам, но я ничего не уз-
навал. Глупо было надеяться узнать что-нибудь. Нас высаживали
ночью, лил дождь, семь тысяч измученных курортников стояли на
пирсах, глядя на догорающий лайнер. Города мы не видели, вместо
города была черная мокрая пустота, мигающая красными вспышками.
Там трещало, бухало, раздирающе скрежетало. "Перебьют нас, как
кроликов, в темноте", - сказал Роберт, и я сейчас же погнал его
обратно на паром сгружать броневик. Трап проломился, и броневик
упал в воду, и, когда Пек вытащил Роберта, синий от холода Роберт
подошел ко мне и сказал, лязгая зубами: "Я же вам говорил, что
темно..."
Амад вдруг сказал:
- Когда я был мальчишкой, я жил возле порта, и мы ходили сюда
бить заводских. У них у многих были кастеты, и мне проломили нос.
Пол-жизни я проходил с кривым носом, пока не починил его в прош-
лом году... Любил я подраться в молодости. У меня был кусок свин-
цовой трубы, и один раз я отсидел шесть месяцев, но это не помог-
ло.
Он замолчал, ухмыляясь. Я подождал немного и сказал:
- Хорошую свинцовую трубу теперь не достать. Теперь в моде ре-
зиновые дубинки - перекупают у полицейских.
- Точно, - сказал Амад. - Или купит гантели, отпилит один ша-
рик и пользуется. Но ребята пошли уже не те. Теперь за это высы-
лают...
- Да, - сказал я. - А чем вы еще занимались в молодости?
- А вы?
- Я собирался стать межпланетником и тренировался на перегруз-
ки. И еще мы играли в "Кто глубже нырнет".
- Мы тоже, - сказал Амад. - На десять метров за автоматами и
виски. Там, за пирсами, они лежали ящиками. У меня из носа шла
кровь... А когда началась заварушка, мы стали там находить покой-
ников с рельсом на шее и бросили это дело.
- Очень неприятное зрелище - покойник под водой, - сказал я. -
Особенно когда течение.
Амад усмехнулся.
- Я видывал и не такое. Мне приходилось работать в полиции.
- Это уже после заварушки?
- Гораздо позже. Когда вышел закон о гангстерах.
- У вас их тоже называют гангстерами?
- А как их еще называть? Не разбойниками же... "Шайка разбой-
ников, вооруженных огнеметами и газовыми бомбами, осадила муници-
палитет", - произнес он с выражением. - Не звучит, чувствуете?
Разбойник - это топор, кистень, усы до ушей, тесак...
- Свинцовая труба, - предложил я.
Амад хохотнул.
- Что вы делаете сегодня вечером? - Спросил он.
- Гуляю.
- У вас тут есть знакомые?
- Есть. А что?
- Тогда другое дело.
- Почему?
- Хотел я вам кое-что предложить, но раз у вас есть знако-
мые...
- Между прочим, - сказал я, - кто у вас мэром?
- Мэром? Черт его знает, не помню. Выбирали кого-то...
- Не Пек Зенай случайно?
- Не знаю, - сказал Амад с сожалением. - Не хочу врать.
- А вы такого вообще не знаете?
- Зенай... Пек зенай... Нет, не знаю. Не слыхал. Он что, ваш
приятель?
- Да. Старый приятель. У меня здесь есть еще друзья, но они
все приезжие.
- Одним словом, так, - сказал Амад. - Если вам станет скучно и
в голову полезут всякие мысли, приходите ко мне. Каждый божий ве-
чер с семи часов я сижу в "Лакомке"... Любите вкусно поесть?
- Еще бы, - сказал я.
- Желудок в порядке?
- Как у страуса.
- Вот и приходите. Будет весело, и ни о чем не надо будет ду-
мать.
Амад притормозил и осторожно свернул к решетчатым воротам, ко-
торые бесшумно распахнулись перед нами. Машина вкатилась во двор.
- Приехали, - объявил Амад. - Вот ваш дом.
Дом был двухэтажный, белый с голубым. Окна изнутри были закры-
ты шторами. Чистенький дворик, выложенный разноцветными плитами,
был пуст, вокруг был плодовый сад, ветви яблонь царапали стены.
- А где вдова? - Спросил я.
- Пойдемте в дом, - сказал Амад.
Он поднялся на крыльцо, листая записную книжку. Я, озираясь,
шел следом. Садик мне нравился. Амад нашел нужную страницу, наб-
рал комбинацию цифр на маленьком диске возле звонка, и дверь от-
ворилась. Из дома пахнуло прохладным свежим воздухом. Там было
темно, но, едва мы ступили в холл, вспыхнул свет. Амад сказал,
пряча записную книжку:
- Направо - хозяйская половина, налево - ваша. Прошу... Здесь
гостинная. Это бар, сейчас мы выпьем. Прошу дальше... Это ваш ка-
бинет. У вас есть фонор?
- Нет.
- И не надо. Здесь все есть... Пройдемте сюда. Это спальня.
Вот пультик акустической защиты. Умеете пользоваться?
- Разберусь.
- Хорошо. Защита трехслойная, можете устраивать себе здесь мо-
гилу или бордель, что вам понравится... Тут управление кондицио-
нированием. Сделано, между прочим, неудобно: управлять можно
только из спальни...
- Перебьюсь, - сказал я.
- Что? Ну да... Там ванная и туалет.
- Меня интересует вдова, - сказал я. - И дочка.
- Успеете. Поднять шторы?
- Зачем?
- Правильно, незачем... Пойдемьте выпьем.
Мы вернулись в гостинную, и Амад по пояс погрузился в бар.
- Вам покрепче? - Спросил он.
- Наоборот.
- Яичницу? Сэндвичи?
- Пожалуй, ничего.
- Нет, - сказал Амад. - Яичницу. С томатами. - Он рылся в ба-
ре. - Не знаю, в чем тут дело, но этот автомат готовит совершенно
изумительные яичницы с томатами... Кстати, и я тоже перекушу.
Он вытянул из бара поднос и поставил на низенький столик перед
полукруглой тахтой. Мы уселись.
- А как насчет вдовы? - Напомнил я. - Мне бы хотелось предста-
виться.
- Комнаты вам нравятся?
- Ничего.
- Ну и вдова тоже вполне ничего. И дочка, между прочим. - Он
достал из бокового кармана плоский кожанный футляр. В футляре,
как патроны в обойме, рядом лежали ампулы с разноцветными жидкос-
тями. Амад покопался в них указательным пальцем, сосредоточенно
понюхал яичницу, поколебался, потом выбрал ампулу с чем-то зеле-
ным и, осторожно надломив, покапал на томаты. В гостиной запахло.
Запах не был неприятным, но на мой вкус не имел отношения к еде.
- Но сейчас они еще спят, - продолжал Амад. Взгляд его стал рас-
сеянным. - Спят и видят сны...
Я посмотрел на часы.
- Однако!
Амад кушал.
- Половина одиннадцатого, - сказал я.
Амад кушал. Шапочка его была сдвинута на затылок, и зеленый
козырек торчал вертикально, как гребень у раздраженного мимикро-
дона. Глаза его были полузакрыты. Я смотрел на него.
Проглотив последний ломтик помидора, он отломил корочку белого
хлеба и тщательно подчистил сковородку. Взгляд его прояснился.
- Что вы там такое говорили? - Спросил он. - Половина одиннад-
цатого? Завтра вы тоже встанете в половине одиннадцатого. А может
быть, и в двенадцать. Я, например, встану в двенадцать.
Он поднялся и с удовольствием потянулся, хрустя суставами.
- Фу, - сказал он, - можно, наконец, ехать домой. Вот вам моя
карточка, Иван. Поставьте ее на письменный стол и не выбрасывайте
до самого отъезда... - Он подошел к плоскому ящичку возле бара и
сунул в щель другую карточку. Раздался звонкий щелчок. - А вот
это, - сказал он, разглядывая карточку на просвет, - передайте
вдове с моими наилучшими пожеланиями.
- И что будет? - Спросил я.
- Будут деньги. Надеюсь, вы не любитель торговаться, Иван?
Вдова назовет вам цифру, и вам не следует торговаться. Это не
принято.
- Постараюсь не торговаться, - сказал я. - Хотя интересно было
бы попробовать.
Амад поднял брови.
- Ну, если вам так уж хочется, то отчего же не попробовать?
Всегда делайте только то, что вам хочется, и у вас будет отличное
пищеварение. Сейчас я принесу ваш чемодан.
- Мне нужны проспекты, - сказал я. - Мне нужны путеводители. Я
писатель, Амад. Мне понадобятся брошюры об экономическом положе-
нии масс, статистические справочники. Где все это можно достать?
И когда?
- Путеводитель я вам дам, - сказал Амад. - В путеводителе есть
статистика, адреса, телефоны и все такое. А что касается масс, то
у нас такой ерунды, по-моему, не издают. Можно, конечно, послать
заказ в ЮНЕСКО, только зачем это вам? Сами все увидете... Подож-
дите, я сейчас принесу чемодан и путеводитель.
Он вышел и быстро вернулся с чемоданом в одной руке и с толс-
теньким голубым томиком в другой. Я встал.
- Судя по вашему лицу, - произнес он улыбаясь, - вы раздумыва-
ете, прилично давать мне чаевые или нет.
- Признаться, да, - сказал я.
- У вас здоровая, крепкая натура, - одобрительно сказал Амад.
- Не давайте. Никому не давайте чаевых. Можете получить по морде,
особенно от девушек. Но зато никогда не торгуйтесь. Тоже можете
получить. А вообще все это ерунда. Откуда я знаю, может, вы люби-
те получать по морде, как тот самый Джонатан Крайс... Будьте здо-
ровы, Иван. Развлекайтесь. И приходите в "Лакомку". В любой вечер
с семи часов. А самое главное - ни о чем не думайте.
Он помахал рукой и вышел. Я сел, взял запотевший стакан со
смесью и раскрыл путеводитель.
Путеводитель был отпечатан на меловой бумаге с золотым обре-
зом. Вперемежку с роскошными фотографиями в нем содержались любо-
пытные сведения. В городе проживало пятьдесят тысяч человек, пол-
торы тысячи кошек, двадцать тысяч голубей и две тысячи собак (в
том числе семьсот медалисток). В городе было пятнадцать тысяч
легковых автомобилей, пятьсот вертолетов, тысяча такси (с шофера-
ми и без), девятьсот автоматических мусорщиков, четыреста посто-
янных баров, кафе и закусочных, одиннадцать ресторанов, четыре
отеля международного класса и курорт, ежегодно обслуживающий до
ста тысяч человек. В городе было шестьдесят тысяч телевизоров,
пятьдесят кинотеатров, восемь увеселительных парков, два салона
хорошего настроения, шестнадцать салонов красоты, сорок библиотек
и сто восемьдесят парикмахерских автоматов. Восемьдесят процентов
населения было занято в сфере обслуживания, а остальные работали
на двух частных кондитерских синтез-комбинатах и одном государс-
твенном судоремонтном заводе. В городе было шесть школ и один
университет, помещавшийся в древнем замке крестоносца Ульриха де
Казы. В городе функционировало восемь гражданских обществ, в том
числе "Общество усердных дегустаторов", "Общество знатоков и це-
нителей" и "За старую добрую родину, против вредных влияний".
Кроме того, полторы тысячи человек входили в семьсот один кружок,
где они пели, играли скетчи, учились расставлять мебель, кормить
детей грудью и лечить кошек. По потреблению спиртных напитков,
натурального мяса и жидкого кислорода на душу населения город за-
нимал в Европе соответственно шестое, двенадцатое и тринадцатое
места. В городе было семь мужских и пять женских клубов, а также
спортивные клубы "Быки" и "Носороги". Мэром города был избран
(большинством в сорок шесть голосов) некто Флим Гао. Среди членов
муниципалитета Пека тоже не оказалось...
Я отложил путеводитель, снял пиджак и приступил к подробному
осмотру своих владений. Гостиная мне понравилась. Она была выпол-
нена в голубых тонах, а я люблю этот цвет. Бар оказался набит бу-
тылками и охлажденной снедью, так что я мог хоть сейчас принять
дюжину изголодавших гостей.
Я прошел в кабинет. В кабинете перед окном стоял большой стол
с удобным креслом. Вдоль стены тянулись полки, плотно уставленные
собраниями сочинений. Чистые яркие корешки расположены были с
большим искусством, так что составляли приятную цветовую гамму.
Верхнюю полку занимал пятидесятитомный энциклопедический словарь
в издании ЮНЕСКО, а на нижней пестрели детективы в глянцевых бу-
мажных обложках.
На столе я прежде всего увидел телефон. Я взял трубку и, при-
сев на подлокотник кресла, набрал номер Римайера. В трубке разда-
лись протяжные гудки. Я ждал, вертя в пальцах маленький диктофон,
оставленный кем-то на столе. Римайер не отвечал. Я повесил трубку
и осмотрел диктофон. Пленка наполовину была использована, и, пе-
ремотав ее, я включил прослушивание.
- Привет, привет и еще раз привет! - Произнес веселый мужской
голос. - Крепко жму руку или целую щечку в зависимости от твоего
пола и возраста. Я прожил здесь два месяца и свидетельствую, что
мне было хорошо. Позволь дать несколько советов. Лучшее заведение
в городе - это "Хойти-Тойти" в парке Грез. Лучшая девочка в горо-
де - Бася из дома Моделей. Лучший мальчик в городе - это я, но он
- единственная в мире - вернуть
людям духовное содержание, ду-
ховные заботы..."
А. Де Сент-Экзюпери
У таможенника было гладкое округлое лицо, выражающее самые
добрые чувства. Он был почтительно-приветлив и благожелателен.
- Добро пожаловать, - негромко произнес он. - Как вам нравится
наше солнце? - Он взглянул на паспорт в моей руке. - Прекрасное
утро, не правда ли?
Я протянул ему паспорт и поставил чемодан на белый барьер. Та-
моженник бегло перелистал страницы длинными осторожными пальцами.
На нем был белый мундир с серебряными пуговицами и серебряными
шнурами на плечах. Он отложил паспорт и коснулся кончиком пальца
чемодана.
- Забавно, - сказал он. - Чехол еще не высох. Трудно предста-
вить себе, что где-то может быть ненастье.
- Да, у нас уже осень, - со вздохом сказал я, открывая чемо-
дан.
Таможенник сочувственно улыбнулся и рассеянно заглянул внутрь.
- Под нашим солнцем невозможно представить себе осень, - ска-
зал он. - Благодарю вас, вполне достаточно... Дождь, мокрые кры-
ши, ветер...
- А если под бельем у меня что-нибудь спрятано? - Спросил я.
Не люблю разговоров о погоде.
Он от души рассмеялся.
- Пустая формальность, - сказал он. - Традиция. Если угодно,
условный рефлекс всех таможенников. - Он протянул мне лист плот-
ной бумаги. - А вот и еще один условный рефлекс. Прочтите, это
довольно необычно. И подпишите, если вас не затруднит.
Я прочел. Это был закон об иммиграции, отпечатанный изящным
курсивом на четырех языках. Иммиграция категорически запрещалась.
Таможенник смотрел на меня.
- Любопытно, не правда ли? - Сказал он.
- Во всяком случае, это интригует, - ответил я, доставая авто-
ручку. - Где нужно расписаться?
- Где и как угодно, - сказал таможенник. - Хоть поперек.
Я расписался под русским текстом поперек строчки "С законом об
иммиграции ознакомился(лась)".
- Благодарю вас, - сказал таможенник, пряча бумагу в стол. -
Теперь вы знаете практически все наши законы. И в течение всего
срока... Сколько вы у нас пробудете?
Я пожал плечами.
- Трудно сказать заранее. Как пойдет работа.
- Скажем, месяц?
- Да, пожалуй. Пусть будет месяц.
- И в течение всего этого месяца... - Он наклонился, делая ка-
кую-то пометку в паспорте. - В течение всего этого месяца вам не
понадобятся больше никакие законы. - Он протянул мне паспорт. - Я
уже не говорю о том, что вы можете продлить ваше пребывание у нас
на любой разумный срок. А пока пусть будет тридцать дней. Если
вам захочется побыть еще, зайдете шестнадцатого мая в полицию,
уплатите доллар... У вас ведь есть доллары?
- Да.
- Вот и прекрасно. Причем совсем не обязательно именно доллар.
У нас принимают любую валюту. Рубли, фунты, крузейро...
- У меня нет крузейро, - сказал я. - У меня только доллары,
рубли и несколько английских фунтов. Это вас устроит?
- Несомненно. Кстати, чтобы не забыть. Внесите, пожалуйста,
девяносто долларов семьдесят два цента.
- С удовольствием, - сказал я. - А зачем?
- Так уж принято. В обеспечение минимума потребностей. К нам
еще ни разу не приезжал человек, не имеющий каких-нибудь потреб-
ностей.
Я отсчитал девяносто один доллар, и он, не садясь, принялся
выписывать квитанцию. От неудобной позы шея его налилась малино-
вой кровью. Я огляделся. Белый барьер тянулся вдоль всего павиль-
она. По ту сторону барьера радушно улыбались, смеялись, что-то
доверительно объясняли таможенные чиновники. По эту сторону не-
терпеливо переминались, щелкали замками чемоданов, возбужденно
оглядывались пестрые пассажиры. Всю дорогу они лихорадочно листа-
ли рекламные проспекты, шумно строили всевозможные планы, тайно и
явно предвкушали сладкие денечки и теперь жаждали поскорее прео-
долеть белый барьер - томные лондонские клерки и их спортивного
вида невесты, бесцеремонные оклахомские фермеры в ярких рубашках
на выпуск, широких штанах до колен и сандалиях на босу ногу, ту-
ринские рабочие со своими румяными женами и многочисленными деть-
ми, мелкие католические боссы из Испании, финские лесорубы с де-
ликатно притушенными трубочками в зубах, итальянские
баскетболистки, иранские студенты, профсоюзные деятели из Зам-
бии...
Таможенник вручил мне квитанцию и отсчитал двадцать восемь
центов сдачи.
- Вот и все формальности. Надеюсь, я не слишком задержал вас.
Желаю вам приятно провести время.
- Спасибо, - сказал я и взял чемодан.
Таможенник смотрел на меня, слегка склонив набок гладкое улы-
бающее лицо.
- Через этот турникет, прошу вас. До свидания. Позвольте еще
раз пожелать вам всего хорошего.
Я вышел на площадь вслед за итальянской парой с четырьмя деть-
ми и двумя механическими носильщиками.
Солнце стояло высоко над сизыми горами. На площади все было
блестящее, яркое и пестрое. Немного слишком яркое и пестрое, как
это бывает в курортных городах. Блестящие красные и оранжевые ав-
тобусы, возле которых уже толпились туристы. Блестящая глянцеви-
тая зелень скверов с белыми, синими, желтыми, золотыми павильона-
ми, тентами и киосками. Зеркальные плоскости, вертикальные,
горизонтальные и наклонные, вспыхивающие ослепительными горячими
зайчиками. Гладкие матовые шестиугольники под ногами и колесами -
красные, черные, серые, едва заметно пружинящие, заглушающие ша-
ги... Я поставил чемодан и надел темные очки.
Из всех солнечных городов, в которых мне довелось побывать,
этот был, наверное, самым солнечным. И совершенно напрасно. Было
бы гораздо легче, если бы он оказался пасмурным, если было бы
грязно и слякотно, если бы этот павильон был серым, с цементными
стенами и на мокром цементе было бы нацарапано что-нибудь похаб-
ное. Унылое и бессмысленное - от скуки. Тогда бы, наверное, сразу
захотелось работать. Обязательно захотелось бы, потому что такие
вещи раздражают и требуют деятельности... Все-таки трудно привык-
нуть к тому, что нищета может быть богатой... И поэтому нет обыч-
ного азарта и не хочется немедленно взяться за дело, а хочется
сесть в один из этих автобусов, вот в этот красный с синим, и
двинуть на пляж, поплавать с аквалангом, обгореть, покидать мяч с
ребятами или отыскать Пека, лечь с ним в прохладной комнате на
полу, вспомнить все хорошее, и чтобы он спрашивал меня про Быко-
ва, про Трансплутон, про новые корабли, в которых я сам теперь
плохо разбираюсь, но все же лучше, чем он, и чтобы он вспомнил
про мятеж и хвастался шрамами и своим общественным положением...
Это будет очень удобно, если у Пека высокое общественное положе-
ние. Хорошо, если бы он оказался, скажем, мэром...
Ко мне неторопливо приблизился, вытирая губы платочком, смуг-
лый полный человек в белом, в круглой белой шапочке набекрень.
Шапочка была с прозрачным зеленым козырьком и с зеленой лентой,
на которой было написано: "Добро пожаловать". На мочке правого
уха у него блестела серьга-приемник.
- С приездом, - сказал человек.
- Здравствуйте, - сказал я.
- Добро пожаловать. Меня зовут Амад.
- А меня - Иван, - сказал я. - Рад познакомиться.
Мы кивнули друг другу и стали смотреть, как туристы рассажива-
ются по автобусам. Они весело галдели, и теплый ветерок катил от
них по площади окурки и мятые конфетные бумажки. На лицо Амада
падала зеленая тень козырька.
- Курортники, - сказал он. - Беззаботные и шумные. Сейчас их
развезут по отелям, и они немедленно кинутся на пляж.
- С удовольствием прокатился бы на водных лыжах, - заметил я.
- В самом деле? Вот никогда бы не подумал. Вы меньше всего по-
хожи на курортника.
- Так и должно быть, - сказал я. - Я приехал поработать.
- Поработать? Ну что ж, к нам приезжают и для этого. Два года
назад к нам приезжал Джонатан Крайс, писал здесь картину. - Он
засмеялся. - Потом в Риме его поколотил какой-то папский нунций,
не помню фамилии.
- Из-за этой картины?
- Нет, вряд ли. Ничего он здесь не написал. Здесь он дневал и
ночевал в казино... Пойдемте выпьем что-нибудь.
- Пойдемте, - сказал я. - Вы мне что-нибудь посоветуете.
- Советовать - моя приятная обязанность, - сказал Амад.
Мы одновременно наклонились и взялись за ручку чемодана.
- Не стоит, я сам...
- Нет, - возразил Амад. - Вы гость, а я хозяин... Пойдемте вон
в тот бар. Там сейчас пусто.
Мы вошли под голубой тент. Амад усадил меня за столик, поста-
вил чемодан на пустой стул и отправился к стойке. Здесь было
прохладно, щелкала холодильная установка. Амад вернулся с подно-
сом. На подносе стояли два высоких стакана и плоские тарелочки с
золотистыми от масла ломтиками.
- Не очень крепкое, - сказал Амад, - но зато по-настоящему хо-
лодное.
- Я тоже не люблю крепкое с утра.
Я взял стакан и отхлебнул. Было вкусно.
- Глоток - ломтик, - посоветовал Амад. - Глоток - ломтик. Вот
так.
Ломтики хрустели и таяли на языке. По-моему, они были лишние.
Некоторое время мы молчали, глядя из-под тента на площадь. Авто-
бусы с негромким гулом один за одним уходили в садовые аллеи. Они
казались громоздкими, но в их громоздкости было какое-то изящест-
во.
- Все-таки там слишком шумно, - сказал Амад. - Отличные кот-
теджи, много женщин - на любой вкус, море рядом, но никакой прив-
ратности. Думаю, вам это не подойдет.
- Да, - согласился я. - Шум будет мешать. И я не люблю курорт-
ников, Амад. Терпеть не могу, когда люди веселятся добросовестно.
Амад кивнул и осторожно положил в рот очередной ломтик. Я
смотрел, как он жует. Было что-то профессиональное в сосредото-
ченном движении его нижней челюсти. Проглотив, он сказал:
- Нет, все-таки синтетика никогда не сравняется с натуральным
продуктом. Не та гамма. - Он подвигал губами, тихонько чмокнул и
продолжал: - Есть два превосходных отеля в центре города, но, по-
моему...
- Да, это тоже не годится, - сказал я. - Отель тоже накладыва-
ет определенные обязательства. И я не слыхал, чтобы кто-нибудь
мог написать в отеле что-нибуть путное.
- Ну, это не совсем так, - возразил Амад, критически рассмат-
ривая оставшийся ломтик. - Я читал одну книжку, и там было напи-
сано, что ее сочинили именно в отеле. Отель "Флорида".
- А, - сказал я. - Вы правы. Но ведь ваш город не обстрелива-
ется из пушек.
- Из пушек? Конечно, нет. Во всяком случае, не как правило.
- Я так и думал. А между тем замечено, что хорошую вещь можно
написать только в обстреливаемом отеле.
Амад все-таки взял ломтик.
- Это трудно устроить, - сказал он. - В наше время трудно дос-
тать пушку. Кроме того, это очень дорого: отель может потерять
клиентуру.
- Отель "Флорида" тоже потерял в свое время клиентуру. Хемин-
гуэй жил там один.
- Кто?
- Хемингуэй.
- А... Но это же было так давно, еще при фашистах. Времена
все-таки переменились, Иван.
- Да, - сказал я. - И в наше время писать в отелях не имеет
смысла.
- Бог с ними, с отелями, - сказал Амад. - Я знаю, что вам нуж-
но. Вам нужен пансионат. - Он достал записную книжку. - Называйте
условия, попробуем подобрать что-нибудь подходящее.
- Пансионат, - сказал я. - Не знаю. Не думаю. Вы поймите, я не
хочу знакомиться с людьми, с которыми я знакомиться не хочу. Это
во-первых. Во-вторых, кто живет в частных пансионатах? Те же са-
мые курортники, у которых не хватило денег на отдельный коттедж.
Они веселятся добросовестно. Они устраивают пикники, междусобой-
чики и спевки. Ночью они играют на банджо. Кроме того, они хвата-
ют всех, до кого могут дотянуться, и принуждают учавствовать в
конкурсе на самый долгий поцелуй. И главное - все они приезжие. А
меня интересует ваша страна, Амад. Ваш город. Ваши горожане. Я
вам скажу, что мне нужно. Мне нужен уютный дом с садом. Умеренное
расстояние до центра. Нешумная семья, почтенная хозяйка. Крайне
желательна молодая дочка. Представляете, Амад?
Амад взял пустые стаканы, отправился к стойке и вернулся с
полными. Теперь в стаканах была бесцветная жидкость, а на таре-
лочках - микроскопические многоэтажные бутерброды.
- Я знаю такой уютный домик, - заявил Амад. - Вдове сорок
пять, дочери двадцать, сыну одиннадцать. Допьем и поедем. Я ду-
маю, вам понравится. Плата обычная, хотя, конечно, дороже, чем в
пансионате. Вы надолго приехали?
- На месяц.
- Господи! Всего-то?
- Не знаю, как пойдут дела. Может быть, задержусь еще.
- Обязательно задержитесь, - сказал Амад. - Я вижу вы, еще не
совсем представляете, куда вы приехали. Вы просто не знаете, как
у нас весело и ни о чем не надо думать.
Мы допили, поднялись и пошли через площадь под горячим солнцем
к стоянке автомобилей. Амад шагал быстро, немного вразвалку, над-
винув зеленый козырек на глаза и небрежно помахивая чемоданом. Из
таможенного павильона сыпалась очередная порция туристов.
- Хотите - честно? - Сказал вдруг Амад.
- Хочу, - сказал я. Что я еще мог сказать? Сорок лет прожил на
свете, но так и не научился вежливо уклоняться от этого неприят-
ного вопроса.
- Ничего вы здесь не напишите, - сказал Амад. - Трудно у нас
что-нибудь написать.
- Написать что-нибудь всегда трудно, - сказал я. А хорошо все-
таки, что я не писатель.
- Охотно верю. Но в таком случае у нас это просто невозможно.
Для приезжего по крайней мере.
- Вы меня пугаете.
- А вы не бойтесь. Вы просто не захотите здесь работать. Вы не
усидите за машинкой. Вам будет обидно сидеть за машинкой. Вы зна-
ете, что такое радость жизни?
- Как вам сказать...
- Ничего вы не знаете, Иван. Пока вы еще ничего об этом не
знаете. Вам предстоит пройти двенадцать кругов рая. Смешно, ко-
нечно, но я вам завидую...
Мы остановились у длинной открытой машины. Амад бросил на зад-
нее сидение чемодан и распахнул передо мною дверцу.
- Прошу, - сказал он.
- А вы, значит, уже прошли, - спросил я, усаживаясь.
Он уселся за руль и включил двигатель.
- Что именно?
- Двенадцать кругов рая.
- Я, Иван, уже давно выбрал себе излюбленный круг, - сказал
амад. Машина бесшумно покатилась по площади. - Остальные для меня
давно уже не существуют. К сожалению. Это как старость. Со всеми
ее привилегиями и недостатками...
Машина промчалась через парк и понеслась по прямой тенистой
улице. Я с интересом посматривал по сторонам, но я ничего не уз-
навал. Глупо было надеяться узнать что-нибудь. Нас высаживали
ночью, лил дождь, семь тысяч измученных курортников стояли на
пирсах, глядя на догорающий лайнер. Города мы не видели, вместо
города была черная мокрая пустота, мигающая красными вспышками.
Там трещало, бухало, раздирающе скрежетало. "Перебьют нас, как
кроликов, в темноте", - сказал Роберт, и я сейчас же погнал его
обратно на паром сгружать броневик. Трап проломился, и броневик
упал в воду, и, когда Пек вытащил Роберта, синий от холода Роберт
подошел ко мне и сказал, лязгая зубами: "Я же вам говорил, что
темно..."
Амад вдруг сказал:
- Когда я был мальчишкой, я жил возле порта, и мы ходили сюда
бить заводских. У них у многих были кастеты, и мне проломили нос.
Пол-жизни я проходил с кривым носом, пока не починил его в прош-
лом году... Любил я подраться в молодости. У меня был кусок свин-
цовой трубы, и один раз я отсидел шесть месяцев, но это не помог-
ло.
Он замолчал, ухмыляясь. Я подождал немного и сказал:
- Хорошую свинцовую трубу теперь не достать. Теперь в моде ре-
зиновые дубинки - перекупают у полицейских.
- Точно, - сказал Амад. - Или купит гантели, отпилит один ша-
рик и пользуется. Но ребята пошли уже не те. Теперь за это высы-
лают...
- Да, - сказал я. - А чем вы еще занимались в молодости?
- А вы?
- Я собирался стать межпланетником и тренировался на перегруз-
ки. И еще мы играли в "Кто глубже нырнет".
- Мы тоже, - сказал Амад. - На десять метров за автоматами и
виски. Там, за пирсами, они лежали ящиками. У меня из носа шла
кровь... А когда началась заварушка, мы стали там находить покой-
ников с рельсом на шее и бросили это дело.
- Очень неприятное зрелище - покойник под водой, - сказал я. -
Особенно когда течение.
Амад усмехнулся.
- Я видывал и не такое. Мне приходилось работать в полиции.
- Это уже после заварушки?
- Гораздо позже. Когда вышел закон о гангстерах.
- У вас их тоже называют гангстерами?
- А как их еще называть? Не разбойниками же... "Шайка разбой-
ников, вооруженных огнеметами и газовыми бомбами, осадила муници-
палитет", - произнес он с выражением. - Не звучит, чувствуете?
Разбойник - это топор, кистень, усы до ушей, тесак...
- Свинцовая труба, - предложил я.
Амад хохотнул.
- Что вы делаете сегодня вечером? - Спросил он.
- Гуляю.
- У вас тут есть знакомые?
- Есть. А что?
- Тогда другое дело.
- Почему?
- Хотел я вам кое-что предложить, но раз у вас есть знако-
мые...
- Между прочим, - сказал я, - кто у вас мэром?
- Мэром? Черт его знает, не помню. Выбирали кого-то...
- Не Пек Зенай случайно?
- Не знаю, - сказал Амад с сожалением. - Не хочу врать.
- А вы такого вообще не знаете?
- Зенай... Пек зенай... Нет, не знаю. Не слыхал. Он что, ваш
приятель?
- Да. Старый приятель. У меня здесь есть еще друзья, но они
все приезжие.
- Одним словом, так, - сказал Амад. - Если вам станет скучно и
в голову полезут всякие мысли, приходите ко мне. Каждый божий ве-
чер с семи часов я сижу в "Лакомке"... Любите вкусно поесть?
- Еще бы, - сказал я.
- Желудок в порядке?
- Как у страуса.
- Вот и приходите. Будет весело, и ни о чем не надо будет ду-
мать.
Амад притормозил и осторожно свернул к решетчатым воротам, ко-
торые бесшумно распахнулись перед нами. Машина вкатилась во двор.
- Приехали, - объявил Амад. - Вот ваш дом.
Дом был двухэтажный, белый с голубым. Окна изнутри были закры-
ты шторами. Чистенький дворик, выложенный разноцветными плитами,
был пуст, вокруг был плодовый сад, ветви яблонь царапали стены.
- А где вдова? - Спросил я.
- Пойдемте в дом, - сказал Амад.
Он поднялся на крыльцо, листая записную книжку. Я, озираясь,
шел следом. Садик мне нравился. Амад нашел нужную страницу, наб-
рал комбинацию цифр на маленьком диске возле звонка, и дверь от-
ворилась. Из дома пахнуло прохладным свежим воздухом. Там было
темно, но, едва мы ступили в холл, вспыхнул свет. Амад сказал,
пряча записную книжку:
- Направо - хозяйская половина, налево - ваша. Прошу... Здесь
гостинная. Это бар, сейчас мы выпьем. Прошу дальше... Это ваш ка-
бинет. У вас есть фонор?
- Нет.
- И не надо. Здесь все есть... Пройдемте сюда. Это спальня.
Вот пультик акустической защиты. Умеете пользоваться?
- Разберусь.
- Хорошо. Защита трехслойная, можете устраивать себе здесь мо-
гилу или бордель, что вам понравится... Тут управление кондицио-
нированием. Сделано, между прочим, неудобно: управлять можно
только из спальни...
- Перебьюсь, - сказал я.
- Что? Ну да... Там ванная и туалет.
- Меня интересует вдова, - сказал я. - И дочка.
- Успеете. Поднять шторы?
- Зачем?
- Правильно, незачем... Пойдемьте выпьем.
Мы вернулись в гостинную, и Амад по пояс погрузился в бар.
- Вам покрепче? - Спросил он.
- Наоборот.
- Яичницу? Сэндвичи?
- Пожалуй, ничего.
- Нет, - сказал Амад. - Яичницу. С томатами. - Он рылся в ба-
ре. - Не знаю, в чем тут дело, но этот автомат готовит совершенно
изумительные яичницы с томатами... Кстати, и я тоже перекушу.
Он вытянул из бара поднос и поставил на низенький столик перед
полукруглой тахтой. Мы уселись.
- А как насчет вдовы? - Напомнил я. - Мне бы хотелось предста-
виться.
- Комнаты вам нравятся?
- Ничего.
- Ну и вдова тоже вполне ничего. И дочка, между прочим. - Он
достал из бокового кармана плоский кожанный футляр. В футляре,
как патроны в обойме, рядом лежали ампулы с разноцветными жидкос-
тями. Амад покопался в них указательным пальцем, сосредоточенно
понюхал яичницу, поколебался, потом выбрал ампулу с чем-то зеле-
ным и, осторожно надломив, покапал на томаты. В гостиной запахло.
Запах не был неприятным, но на мой вкус не имел отношения к еде.
- Но сейчас они еще спят, - продолжал Амад. Взгляд его стал рас-
сеянным. - Спят и видят сны...
Я посмотрел на часы.
- Однако!
Амад кушал.
- Половина одиннадцатого, - сказал я.
Амад кушал. Шапочка его была сдвинута на затылок, и зеленый
козырек торчал вертикально, как гребень у раздраженного мимикро-
дона. Глаза его были полузакрыты. Я смотрел на него.
Проглотив последний ломтик помидора, он отломил корочку белого
хлеба и тщательно подчистил сковородку. Взгляд его прояснился.
- Что вы там такое говорили? - Спросил он. - Половина одиннад-
цатого? Завтра вы тоже встанете в половине одиннадцатого. А может
быть, и в двенадцать. Я, например, встану в двенадцать.
Он поднялся и с удовольствием потянулся, хрустя суставами.
- Фу, - сказал он, - можно, наконец, ехать домой. Вот вам моя
карточка, Иван. Поставьте ее на письменный стол и не выбрасывайте
до самого отъезда... - Он подошел к плоскому ящичку возле бара и
сунул в щель другую карточку. Раздался звонкий щелчок. - А вот
это, - сказал он, разглядывая карточку на просвет, - передайте
вдове с моими наилучшими пожеланиями.
- И что будет? - Спросил я.
- Будут деньги. Надеюсь, вы не любитель торговаться, Иван?
Вдова назовет вам цифру, и вам не следует торговаться. Это не
принято.
- Постараюсь не торговаться, - сказал я. - Хотя интересно было
бы попробовать.
Амад поднял брови.
- Ну, если вам так уж хочется, то отчего же не попробовать?
Всегда делайте только то, что вам хочется, и у вас будет отличное
пищеварение. Сейчас я принесу ваш чемодан.
- Мне нужны проспекты, - сказал я. - Мне нужны путеводители. Я
писатель, Амад. Мне понадобятся брошюры об экономическом положе-
нии масс, статистические справочники. Где все это можно достать?
И когда?
- Путеводитель я вам дам, - сказал Амад. - В путеводителе есть
статистика, адреса, телефоны и все такое. А что касается масс, то
у нас такой ерунды, по-моему, не издают. Можно, конечно, послать
заказ в ЮНЕСКО, только зачем это вам? Сами все увидете... Подож-
дите, я сейчас принесу чемодан и путеводитель.
Он вышел и быстро вернулся с чемоданом в одной руке и с толс-
теньким голубым томиком в другой. Я встал.
- Судя по вашему лицу, - произнес он улыбаясь, - вы раздумыва-
ете, прилично давать мне чаевые или нет.
- Признаться, да, - сказал я.
- У вас здоровая, крепкая натура, - одобрительно сказал Амад.
- Не давайте. Никому не давайте чаевых. Можете получить по морде,
особенно от девушек. Но зато никогда не торгуйтесь. Тоже можете
получить. А вообще все это ерунда. Откуда я знаю, может, вы люби-
те получать по морде, как тот самый Джонатан Крайс... Будьте здо-
ровы, Иван. Развлекайтесь. И приходите в "Лакомку". В любой вечер
с семи часов. А самое главное - ни о чем не думайте.
Он помахал рукой и вышел. Я сел, взял запотевший стакан со
смесью и раскрыл путеводитель.
Путеводитель был отпечатан на меловой бумаге с золотым обре-
зом. Вперемежку с роскошными фотографиями в нем содержались любо-
пытные сведения. В городе проживало пятьдесят тысяч человек, пол-
торы тысячи кошек, двадцать тысяч голубей и две тысячи собак (в
том числе семьсот медалисток). В городе было пятнадцать тысяч
легковых автомобилей, пятьсот вертолетов, тысяча такси (с шофера-
ми и без), девятьсот автоматических мусорщиков, четыреста посто-
янных баров, кафе и закусочных, одиннадцать ресторанов, четыре
отеля международного класса и курорт, ежегодно обслуживающий до
ста тысяч человек. В городе было шестьдесят тысяч телевизоров,
пятьдесят кинотеатров, восемь увеселительных парков, два салона
хорошего настроения, шестнадцать салонов красоты, сорок библиотек
и сто восемьдесят парикмахерских автоматов. Восемьдесят процентов
населения было занято в сфере обслуживания, а остальные работали
на двух частных кондитерских синтез-комбинатах и одном государс-
твенном судоремонтном заводе. В городе было шесть школ и один
университет, помещавшийся в древнем замке крестоносца Ульриха де
Казы. В городе функционировало восемь гражданских обществ, в том
числе "Общество усердных дегустаторов", "Общество знатоков и це-
нителей" и "За старую добрую родину, против вредных влияний".
Кроме того, полторы тысячи человек входили в семьсот один кружок,
где они пели, играли скетчи, учились расставлять мебель, кормить
детей грудью и лечить кошек. По потреблению спиртных напитков,
натурального мяса и жидкого кислорода на душу населения город за-
нимал в Европе соответственно шестое, двенадцатое и тринадцатое
места. В городе было семь мужских и пять женских клубов, а также
спортивные клубы "Быки" и "Носороги". Мэром города был избран
(большинством в сорок шесть голосов) некто Флим Гао. Среди членов
муниципалитета Пека тоже не оказалось...
Я отложил путеводитель, снял пиджак и приступил к подробному
осмотру своих владений. Гостиная мне понравилась. Она была выпол-
нена в голубых тонах, а я люблю этот цвет. Бар оказался набит бу-
тылками и охлажденной снедью, так что я мог хоть сейчас принять
дюжину изголодавших гостей.
Я прошел в кабинет. В кабинете перед окном стоял большой стол
с удобным креслом. Вдоль стены тянулись полки, плотно уставленные
собраниями сочинений. Чистые яркие корешки расположены были с
большим искусством, так что составляли приятную цветовую гамму.
Верхнюю полку занимал пятидесятитомный энциклопедический словарь
в издании ЮНЕСКО, а на нижней пестрели детективы в глянцевых бу-
мажных обложках.
На столе я прежде всего увидел телефон. Я взял трубку и, при-
сев на подлокотник кресла, набрал номер Римайера. В трубке разда-
лись протяжные гудки. Я ждал, вертя в пальцах маленький диктофон,
оставленный кем-то на столе. Римайер не отвечал. Я повесил трубку
и осмотрел диктофон. Пленка наполовину была использована, и, пе-
ремотав ее, я включил прослушивание.
- Привет, привет и еще раз привет! - Произнес веселый мужской
голос. - Крепко жму руку или целую щечку в зависимости от твоего
пола и возраста. Я прожил здесь два месяца и свидетельствую, что
мне было хорошо. Позволь дать несколько советов. Лучшее заведение
в городе - это "Хойти-Тойти" в парке Грез. Лучшая девочка в горо-
де - Бася из дома Моделей. Лучший мальчик в городе - это я, но он