У меня даже зародилось сомнение: а может, они правы? Не лучше ли всем вместе отправиться к линии фронта? Но внутренне я был убеждён, что и здесь, в тылу, мы приносим пользу Родине, наносим ощутимые удары по врагу, сеем панику в его рядах, подрываем моральный дух оккупантов, сшибаем их кичливость.
Последовала немая сцена. Видимо, каждый по-своему переживал случившееся. Всех нас объединяла общая цель, и она стала выше личных обид. Прощались с Пихуром и его сторонниками сердечно, тепло. Со мной оставались: Ильчук, Киселев, Бондарчук, отец, братья — Ростислав, Жорж и Владимир.
Когда прощались, Пихур расчувствовался:
— Спасибо, дорогие друзья! Спасибо вам лично, Владимир Степанович, за помощь, за советы, за поддержку в тяжёлые для нас дни. Мы всегда будем вас помнить, как самых близких и дорогих людей…
— Если останетесь живы… — отец разволновался и не закончил фразу.
— Будем живы, отец! Надо жить для того, чтобы бороться! — посмотрел Пихур в повлажневшие глаза отца. — Если погибнем, не поминайте лихом…
— Встретите людей с Большой Земли, — попросил я, — расскажите им о нашей группе. Если же не перейдёте линию фронта, возвращайтесь, примем вас, друзья. Тогда, может, вместе поищем большой партизанский отряд.
Алексей Глинко шагнул к отцу и поцеловал его.
— Спасибо, отец, за все!
После крепких объятий шестеро воинов, вооружённых гранатами и винтовками, отправились в путь. А мы стояли не шелохнувшись, пока они не скрылись за поворотом дороги…
Это было двенадцатого сентября 1942 года.
ПРИГЛАШЕНИЕ НА СВАДЬБУ
МЕЧТА СБЫЛАСЬ
В РАЗВЕДКЕ
Последовала немая сцена. Видимо, каждый по-своему переживал случившееся. Всех нас объединяла общая цель, и она стала выше личных обид. Прощались с Пихуром и его сторонниками сердечно, тепло. Со мной оставались: Ильчук, Киселев, Бондарчук, отец, братья — Ростислав, Жорж и Владимир.
Когда прощались, Пихур расчувствовался:
— Спасибо, дорогие друзья! Спасибо вам лично, Владимир Степанович, за помощь, за советы, за поддержку в тяжёлые для нас дни. Мы всегда будем вас помнить, как самых близких и дорогих людей…
— Если останетесь живы… — отец разволновался и не закончил фразу.
— Будем живы, отец! Надо жить для того, чтобы бороться! — посмотрел Пихур в повлажневшие глаза отца. — Если погибнем, не поминайте лихом…
— Встретите людей с Большой Земли, — попросил я, — расскажите им о нашей группе. Если же не перейдёте линию фронта, возвращайтесь, примем вас, друзья. Тогда, может, вместе поищем большой партизанский отряд.
Алексей Глинко шагнул к отцу и поцеловал его.
— Спасибо, отец, за все!
После крепких объятий шестеро воинов, вооружённых гранатами и винтовками, отправились в путь. А мы стояли не шелохнувшись, пока они не скрылись за поворотом дороги…
Это было двенадцатого сентября 1942 года.
ПРИГЛАШЕНИЕ НА СВАДЬБУ
Наша одежда насквозь промокла. Донимал голод. Терзала мысль: как поступать дальше? Ведь бойцов осталось почти вдвое меньше…
— Будем бороться! — задорно призвал Киселев.
И сразу люди повеселели, будто только и ждали этого призыва.
— Ну, чего скисли? — бодрил отец. — Временно перейдём на правый берег Случи. Там, в селе Левачах, у меня есть друзья, надеюсь, помогут, поддержат…
Глубокой ночью нас нашёл связной Флор Ляшецкий. Он рассказал о переодетых шпиках, наводнивших район. Крестьяне запуганы, всего боятся…
В ту же ночь мы встретились и с командиром местной подпольной группы Зигмундом Гальчуком. Передали ему четыре винтовки, гранаты, боеприпасы.
— Ваше дело — глубокая разведка, — инструктировал я Зигмунда. — Будьте осторожны. Присматривайтесь ко всему вокруг. На связь люди придут с паролем «от младшего брата Славы». Никому другому не доверяйтесь…
Узнав о предстоящем переходе на другой берег, пришли попрощаться Никифор Янчук и Пётр Трофимчук.
Бледная луна висела над сонной берёзовой рощей.
Тревожно бились дружеские сердца.
Меня пугала неизвестность. Я сел на пень, обхватил руками голову, задумался. Кто я такой? Кем уполномочен на то, чтобы вести за собой людей? Никем! Самозванец! А что если, пока не поздно, забросить оружие ради спасения их жизни? Но из глубины сердца неслось: «Нет! Нет! Ты так не поступишь!» Да, такой поступок равносилен измене! И лучше смерть, чем подлое предательство! Пусть я погибну, но не стану на колени.
В памяти всплыли пламенные слова из книги Николая Островского «Как закалялась сталь»: «Самое дорогое у человека — это жизнь. Она даётся ему один раз, и прожить её надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жёг позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, смог сказать: вся жизь и все силы были отданы самому прекрасному в мире — борьбе за освобождение человечества».
Как много они тогда значили для меня!…
— Что ж, товарищи, — оторвался я от гнетущих мыслей, — у нашего народа есть обычай — на прощанье выпить по рюмочке.
— Вот это идея! — одобрил Трофимчук.
— Был бы хорошим другом — прихватил бы бутылочку, — пошутил отец.
— А я и прихватил первачка, — признался Янчук.
— Отзывчивая душа!
— Ну-ка, ребята, выворачивайте сумки, что у кого есть! Все выкладывали свои скудные запасы: кто сухари, кто хлеб, кто кусочки сала. Закуску разложили на разостланную плащ-палатку. Трофимчук наполнил рюмку мутноватой жидкостью и поднёс её Янчуку.
— Тебе первая, за заботу
Янчук обвёл присутствовавших повеселевшими глазами…
— За ваш счастливый путь, дорогие друзья, и до скорой, встречи на освобождённой земле! — пригубил рюмку.
После своеобразного пикника я передал Янчуку две винтовки.
— Вы просили — получайте! Пригодятся на всякий случай…
— Спасибо! В долгу перед народом не останемся! Товарищи в оружии нуждаются.
— Да, чуть не забыл, — спохватился Трофимчук. — Тебе, Николай, письмо от атамана.
Я разорвал самодельный конверт, извлёк записку. Прочитал вслух. После формального обращения следовала прямая угроза:
…Предлагаю всей вашей группе с оружием перейти в моё распоряжение. В противном случае ликвидирую!
Атаман Тарас Бульба 12 сентября 1942 года.
— Вчера передали его секирники. Просили вручить тебе лично. Что сказать им?
— Пусть передадут атаману — нам с ним не по пути! А насчёт ливкидации, то ещё посмотрим, кто кого ликвидирует! Верно, товарищи?
— Верно!
Ультиматум атамана возбудил во мне ещё большее желание укрепить группу и дать бой бульбашам. Охваченный таким порывом, я объявил:
— Пора в дорогу!
Крепкие рукопожатия, напутствия — и группа тронулась в путь. Оглянувшись, я увидел скорбные лица боевых товарищей Петра Трофимчука и Никифора Янчука, оставшихся на своих постах партизанского подполья. Увидимся ли ещё? Где?…
…За Хмелевским лесом показался луг, пересечённый речкой Ставы.
— Задерживаться нельзя, — торопил я товарищей, — скоро начнёт светать. Погоня не исключена.
Жорж возвратился из разведки. Он сообщил, что недалеко есть брод.
— Что ж, пойдём бродом.
Группу повёл Жорж, шагал он быстро. Мы то спускались к речке, то подымались на крутой берег. У брода сняли обувь и одежду и, разгорячённые, вошли в студёную воду; она немилосердно обжигала тело. Но время торопило. В километре от переправы раскинулся Людвиполь, где были расквартированы каратели.
Переправились благополучно. На хуторе Глубочанка весь день сушили одежду, а с сумерками — опять в поход! Целые сутки блуждали по зарослям, натыкались на вооружённых лесников и браконьеров-охотников. Наконец вышли к Случи — в том месте, где лес прижался к реке. К счастью, Ростислав нашёл лодку. По двое переправились на другой берег; завернули в первый попавшийся хутор. Хозяева — пожилые крестьяне — встретили гостеприимно.
— Мы ничего от вас не хотим, — предупредил я их, — но смотрите: о нашем пребывании здесь — никому ни слова. Надеюсь, расстанемся друзьями?
— Что вы? В обиде не будете. Располагайтесь как дома. Картошки сготовим и по рюмочке найдётся, согреетесь… Небось, с дальней дороги, устали?
День прошёл спокойно. По большаку Людвиполь — Городница проносились автомашины с гитлеровцами, но на хутор никто не заезжал.
— Спасибо вам, люди добрые, — поблагодарил отец хуторян. — Вот вам за продукты, -подал он немецкие марки.
Покинув хутор, продолжали путь к селу Левачи, где отец перед войной работал помощником лесничего.
В воскресенье вечером остановились в лесничевке. Хозяйка приготовила ужин. Не успели уставшие люди подкрепиться, как послышался оклик часового. Оказалось, в соседнем хуторе — свадьба, молодожёны приглашают погулять у них.
— Значит, им кто-то сказал о нас?
— Разве от людей скроешь? — оправдывался посыльный. — Своих защитников мы за десять вёрст узнаем. Мы всегда рады хорошим людям, а плохих бьём!
— Если приглашают от чистого сердца, — сказал отец, — не стоит огорчать молодых.
Киселев и я, в сопровождении Жоржа, отправились на свадьбу. Метрах в десяти от дома новобрачных брат замаскировался.
Гости лихо плясали, пели весёлые песни, и от этого повеяло мирными днями. По нашей просьбе хозяйка накрыла столик в саду. Жених и невеста подошли с подносом, на котором стояла бутылка водки и рюмки. Мы сердечно поздравили молодых, почокались. Но выпить не довелось: в кустарнике раздались ружейные выстрелы. Оглушительными очередями Жорж обрушился на кусты, откуда вели обстрел. Скоро подоспели и остальные партизаны. Прочесали местность, но никого не обнаружили.
Впоследствии выяснилось, что, действуя заодно с шуцманами, бульбаши хотели нас разоружить. Они рассчитывали, что мы на свадьбе запьянствуем и это облегчит расправу.
Нападение секирников огорчило хозяина.
— Ребята, у меня есть несколько гранат, если вам нужно!…
— Конечно!
— Тогда идёмте со мной. Чем пропадать им в земле, лучше для пользы отдам.
С хозяином пошли Бондарчук и Ильчук. Они принесли десять гранат и запас капсюлей к ним, а также несколько сот винтовочных патронов.
— Фронт проходил близко, я подобрал тогда их и закопал, -объяснил крестьянин.
Разделив между собой трофеи и поблагодарив гостеприимных людей, мы попрощались.
…Низко над поляной пролетал транспортный самолёт с чёрными крестами.
Молниеносно родилась дерзкая мысль, и я крикнул:
— Огонь!
Дружными залпами ударили по самолёту, но он, невредимый, взмыл вверх.
— Эх, сбить бы стервятника! — досадовал Киселев.
— Ничего, и так доложат пираты, что на захваченной территории летать опасно.
На дороге показалась лесничевка.
— Заглянем?
— Только сначала окружим её, — дал я согласие.
В доме застали трёх мужчин. Они назвались лесниками. На наше требование сдать оружие ответили:
— У нас его нет.
— Тогда обыщем.
Мы вытаскивали из столов разные документы, штампы и бросали в печку. Лесники молча наблюдали за нами.
— Марки тоже в огонь? — Ильчук держал в руках купюры Ровенского эмиссийного банка.
— Нет, Лёня, они пригодятся.
Лесники, наконец, спросили:
— Кто вы такие? Немцы ведь нам не поверят, что днём такое случилось.
— Передадите им, что здесь были советские партизаны. А вы, пока не поздно, опомнитесь! Народ спросит за все!
Во дворе мы увидели истощённого с небритым лицом парня. Укладывая дрова в штабеля, он украдкой поглядывал на партизан.
— Батрак?
— Военнопленный… Говорит, родом из Казахстана. А кто он в действительности, один бог знает.
— Голодом его морите! Да вас!… — пригрозил Ильчук лесникам.
Парень услышал разговор и нерешительно спросил:
— Вы советские партизаны?
— Да.
— Прошу, примите меня в свой отряд. Я — Декамбай Касимов, был в Красной Армии, попал в окружение, а потом бежал…
— В каких лагерях был?
— О, нет, нет, я не был в лагере, — торопливо говорил парень. — Долго скитался, голодал, чуть не замёрз. Подобрали добрые люди, отходили, но лесники поймали и привели сюда. Здесь работаю за кусок чёрствого хлеба. Прошу вас, не оставляйте меня…
Настойчивые просьбы, умоляющий взгляд запавших глаз, на которых появились слёзы, тронули ребят.
— Стрелять умеешь?
— В армии стрелял хорошо… — с надеждой ответил Касимов.
Ему дали винтовку.
— Проверим!
Касимов вложил в обойму патроны. Владимир прикрепил к дереву листок из блокнота, отсчитал тридцать шагов и отошёл в сторону
— Стреляй!
Касимов трижды выстрелил.
Володя подбежал к дереву, снял бумажку, посмотрел и поднял её над головой:
— Все три — в цель!
— Молодец, товарищ Касимов! — похвалили товарищи.
Я пожал руку новому другу:
— Принимаем тебя в отряд, надеемся — не подведёшь! Вместе будем драться с врагами Родины. Поначалу, пока запомним твоё имя, будем звать тебя Федей. Согласен?
— Согласен! — как ребёнок, радовался Декамбай. — Только, прошу вас, подождите, я знаю, где лесники кое-что спрятали…
Касимов побежал в сарай и вскоре принёс две винтовки. Он стал по стойке «смирно» и, как солдат, торжественно произнёс воинскую клятву. Его глаза, повидавшие много горя, сияли счастьем.
Несмотря на восточный акцент, клятва глубоко взволновала нас.
В группе все полюбили Касимова, как родного брата…
«Обмундирование» у бойцов было пёстрое. Одни были в овечьих дублёных полушубках, вывернутых овчиной наружу, и сапогах, другие — в худых шинелях и ботинках. Люди, завидев партизан в таком виде, шарахались в сторону. Лишь после знакомства проявляли сочувствие, делились последним куском хлеба.
— Чем беднее человек, тем прекраснее он душой, — откровенничал Киселев, — а чем богаче, зажиточнее, — тем черствее у него сердце. Почему так, Владимир Степанович?
— Верно подметил! Здешний народ редко был хлебом сыт. Все горе мыкал, потому и других понимает.
Узкая дорога уводила нас на север. Шагавший рядом со мной Киселев, поддавшись настроению, затянул:
Из-за острова на стрежень,
На простор речной волны,
Выплывают расписные
Стеньки Разина челны!
Его дружно поддержали, и мелодия разудалой русской песни поплыла над полями.
Появление партизанской группы в Левачах подняло дух у крестьян. С их помощью мы вывели из строя коммутатор на почте, лишив шуцманов оперативной связи с райцентром, разбили сепаратор на молокопункте, уничтожили документацию полицейского участка.
На одной из улиц вокруг партизан собралась толпа. Встреча с земляками переросла в митинг. Со страстными словами к крестьянам обратились Киселев, Ильчук, отец. Они рассказывали о борьбе советских партизан с ненавистными гитлеровцами, призывали хлеборобов оказывать всестороннюю помощь народным мстителям.
Крестьяне горько жаловались:
— Грабят гитлеровцы безбожно! Забирают хлеб до последнего зёрнышка, угоняют скот, даже кур вылавливают…
— А вы не отдавайте, прячьте все!
— Теперь, только узнаем о приближении к селу швабов, угоним скот в лес и возвратимся после того, как ироды уберутся восвояси.
— Будем бороться! — задорно призвал Киселев.
И сразу люди повеселели, будто только и ждали этого призыва.
— Ну, чего скисли? — бодрил отец. — Временно перейдём на правый берег Случи. Там, в селе Левачах, у меня есть друзья, надеюсь, помогут, поддержат…
Глубокой ночью нас нашёл связной Флор Ляшецкий. Он рассказал о переодетых шпиках, наводнивших район. Крестьяне запуганы, всего боятся…
В ту же ночь мы встретились и с командиром местной подпольной группы Зигмундом Гальчуком. Передали ему четыре винтовки, гранаты, боеприпасы.
— Ваше дело — глубокая разведка, — инструктировал я Зигмунда. — Будьте осторожны. Присматривайтесь ко всему вокруг. На связь люди придут с паролем «от младшего брата Славы». Никому другому не доверяйтесь…
Узнав о предстоящем переходе на другой берег, пришли попрощаться Никифор Янчук и Пётр Трофимчук.
Бледная луна висела над сонной берёзовой рощей.
Тревожно бились дружеские сердца.
Меня пугала неизвестность. Я сел на пень, обхватил руками голову, задумался. Кто я такой? Кем уполномочен на то, чтобы вести за собой людей? Никем! Самозванец! А что если, пока не поздно, забросить оружие ради спасения их жизни? Но из глубины сердца неслось: «Нет! Нет! Ты так не поступишь!» Да, такой поступок равносилен измене! И лучше смерть, чем подлое предательство! Пусть я погибну, но не стану на колени.
В памяти всплыли пламенные слова из книги Николая Островского «Как закалялась сталь»: «Самое дорогое у человека — это жизнь. Она даётся ему один раз, и прожить её надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жёг позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, смог сказать: вся жизь и все силы были отданы самому прекрасному в мире — борьбе за освобождение человечества».
Как много они тогда значили для меня!…
— Что ж, товарищи, — оторвался я от гнетущих мыслей, — у нашего народа есть обычай — на прощанье выпить по рюмочке.
— Вот это идея! — одобрил Трофимчук.
— Был бы хорошим другом — прихватил бы бутылочку, — пошутил отец.
— А я и прихватил первачка, — признался Янчук.
— Отзывчивая душа!
— Ну-ка, ребята, выворачивайте сумки, что у кого есть! Все выкладывали свои скудные запасы: кто сухари, кто хлеб, кто кусочки сала. Закуску разложили на разостланную плащ-палатку. Трофимчук наполнил рюмку мутноватой жидкостью и поднёс её Янчуку.
— Тебе первая, за заботу
Янчук обвёл присутствовавших повеселевшими глазами…
— За ваш счастливый путь, дорогие друзья, и до скорой, встречи на освобождённой земле! — пригубил рюмку.
После своеобразного пикника я передал Янчуку две винтовки.
— Вы просили — получайте! Пригодятся на всякий случай…
— Спасибо! В долгу перед народом не останемся! Товарищи в оружии нуждаются.
— Да, чуть не забыл, — спохватился Трофимчук. — Тебе, Николай, письмо от атамана.
Я разорвал самодельный конверт, извлёк записку. Прочитал вслух. После формального обращения следовала прямая угроза:
…Предлагаю всей вашей группе с оружием перейти в моё распоряжение. В противном случае ликвидирую!
Атаман Тарас Бульба 12 сентября 1942 года.
— Вчера передали его секирники. Просили вручить тебе лично. Что сказать им?
— Пусть передадут атаману — нам с ним не по пути! А насчёт ливкидации, то ещё посмотрим, кто кого ликвидирует! Верно, товарищи?
— Верно!
Ультиматум атамана возбудил во мне ещё большее желание укрепить группу и дать бой бульбашам. Охваченный таким порывом, я объявил:
— Пора в дорогу!
Крепкие рукопожатия, напутствия — и группа тронулась в путь. Оглянувшись, я увидел скорбные лица боевых товарищей Петра Трофимчука и Никифора Янчука, оставшихся на своих постах партизанского подполья. Увидимся ли ещё? Где?…
…За Хмелевским лесом показался луг, пересечённый речкой Ставы.
— Задерживаться нельзя, — торопил я товарищей, — скоро начнёт светать. Погоня не исключена.
Жорж возвратился из разведки. Он сообщил, что недалеко есть брод.
— Что ж, пойдём бродом.
Группу повёл Жорж, шагал он быстро. Мы то спускались к речке, то подымались на крутой берег. У брода сняли обувь и одежду и, разгорячённые, вошли в студёную воду; она немилосердно обжигала тело. Но время торопило. В километре от переправы раскинулся Людвиполь, где были расквартированы каратели.
Переправились благополучно. На хуторе Глубочанка весь день сушили одежду, а с сумерками — опять в поход! Целые сутки блуждали по зарослям, натыкались на вооружённых лесников и браконьеров-охотников. Наконец вышли к Случи — в том месте, где лес прижался к реке. К счастью, Ростислав нашёл лодку. По двое переправились на другой берег; завернули в первый попавшийся хутор. Хозяева — пожилые крестьяне — встретили гостеприимно.
— Мы ничего от вас не хотим, — предупредил я их, — но смотрите: о нашем пребывании здесь — никому ни слова. Надеюсь, расстанемся друзьями?
— Что вы? В обиде не будете. Располагайтесь как дома. Картошки сготовим и по рюмочке найдётся, согреетесь… Небось, с дальней дороги, устали?
День прошёл спокойно. По большаку Людвиполь — Городница проносились автомашины с гитлеровцами, но на хутор никто не заезжал.
— Спасибо вам, люди добрые, — поблагодарил отец хуторян. — Вот вам за продукты, -подал он немецкие марки.
Покинув хутор, продолжали путь к селу Левачи, где отец перед войной работал помощником лесничего.
В воскресенье вечером остановились в лесничевке. Хозяйка приготовила ужин. Не успели уставшие люди подкрепиться, как послышался оклик часового. Оказалось, в соседнем хуторе — свадьба, молодожёны приглашают погулять у них.
— Значит, им кто-то сказал о нас?
— Разве от людей скроешь? — оправдывался посыльный. — Своих защитников мы за десять вёрст узнаем. Мы всегда рады хорошим людям, а плохих бьём!
— Если приглашают от чистого сердца, — сказал отец, — не стоит огорчать молодых.
Киселев и я, в сопровождении Жоржа, отправились на свадьбу. Метрах в десяти от дома новобрачных брат замаскировался.
Гости лихо плясали, пели весёлые песни, и от этого повеяло мирными днями. По нашей просьбе хозяйка накрыла столик в саду. Жених и невеста подошли с подносом, на котором стояла бутылка водки и рюмки. Мы сердечно поздравили молодых, почокались. Но выпить не довелось: в кустарнике раздались ружейные выстрелы. Оглушительными очередями Жорж обрушился на кусты, откуда вели обстрел. Скоро подоспели и остальные партизаны. Прочесали местность, но никого не обнаружили.
Впоследствии выяснилось, что, действуя заодно с шуцманами, бульбаши хотели нас разоружить. Они рассчитывали, что мы на свадьбе запьянствуем и это облегчит расправу.
Нападение секирников огорчило хозяина.
— Ребята, у меня есть несколько гранат, если вам нужно!…
— Конечно!
— Тогда идёмте со мной. Чем пропадать им в земле, лучше для пользы отдам.
С хозяином пошли Бондарчук и Ильчук. Они принесли десять гранат и запас капсюлей к ним, а также несколько сот винтовочных патронов.
— Фронт проходил близко, я подобрал тогда их и закопал, -объяснил крестьянин.
Разделив между собой трофеи и поблагодарив гостеприимных людей, мы попрощались.
…Низко над поляной пролетал транспортный самолёт с чёрными крестами.
Молниеносно родилась дерзкая мысль, и я крикнул:
— Огонь!
Дружными залпами ударили по самолёту, но он, невредимый, взмыл вверх.
— Эх, сбить бы стервятника! — досадовал Киселев.
— Ничего, и так доложат пираты, что на захваченной территории летать опасно.
На дороге показалась лесничевка.
— Заглянем?
— Только сначала окружим её, — дал я согласие.
В доме застали трёх мужчин. Они назвались лесниками. На наше требование сдать оружие ответили:
— У нас его нет.
— Тогда обыщем.
Мы вытаскивали из столов разные документы, штампы и бросали в печку. Лесники молча наблюдали за нами.
— Марки тоже в огонь? — Ильчук держал в руках купюры Ровенского эмиссийного банка.
— Нет, Лёня, они пригодятся.
Лесники, наконец, спросили:
— Кто вы такие? Немцы ведь нам не поверят, что днём такое случилось.
— Передадите им, что здесь были советские партизаны. А вы, пока не поздно, опомнитесь! Народ спросит за все!
Во дворе мы увидели истощённого с небритым лицом парня. Укладывая дрова в штабеля, он украдкой поглядывал на партизан.
— Батрак?
— Военнопленный… Говорит, родом из Казахстана. А кто он в действительности, один бог знает.
— Голодом его морите! Да вас!… — пригрозил Ильчук лесникам.
Парень услышал разговор и нерешительно спросил:
— Вы советские партизаны?
— Да.
— Прошу, примите меня в свой отряд. Я — Декамбай Касимов, был в Красной Армии, попал в окружение, а потом бежал…
— В каких лагерях был?
— О, нет, нет, я не был в лагере, — торопливо говорил парень. — Долго скитался, голодал, чуть не замёрз. Подобрали добрые люди, отходили, но лесники поймали и привели сюда. Здесь работаю за кусок чёрствого хлеба. Прошу вас, не оставляйте меня…
Настойчивые просьбы, умоляющий взгляд запавших глаз, на которых появились слёзы, тронули ребят.
— Стрелять умеешь?
— В армии стрелял хорошо… — с надеждой ответил Касимов.
Ему дали винтовку.
— Проверим!
Касимов вложил в обойму патроны. Владимир прикрепил к дереву листок из блокнота, отсчитал тридцать шагов и отошёл в сторону
— Стреляй!
Касимов трижды выстрелил.
Володя подбежал к дереву, снял бумажку, посмотрел и поднял её над головой:
— Все три — в цель!
— Молодец, товарищ Касимов! — похвалили товарищи.
Я пожал руку новому другу:
— Принимаем тебя в отряд, надеемся — не подведёшь! Вместе будем драться с врагами Родины. Поначалу, пока запомним твоё имя, будем звать тебя Федей. Согласен?
— Согласен! — как ребёнок, радовался Декамбай. — Только, прошу вас, подождите, я знаю, где лесники кое-что спрятали…
Касимов побежал в сарай и вскоре принёс две винтовки. Он стал по стойке «смирно» и, как солдат, торжественно произнёс воинскую клятву. Его глаза, повидавшие много горя, сияли счастьем.
Несмотря на восточный акцент, клятва глубоко взволновала нас.
В группе все полюбили Касимова, как родного брата…
«Обмундирование» у бойцов было пёстрое. Одни были в овечьих дублёных полушубках, вывернутых овчиной наружу, и сапогах, другие — в худых шинелях и ботинках. Люди, завидев партизан в таком виде, шарахались в сторону. Лишь после знакомства проявляли сочувствие, делились последним куском хлеба.
— Чем беднее человек, тем прекраснее он душой, — откровенничал Киселев, — а чем богаче, зажиточнее, — тем черствее у него сердце. Почему так, Владимир Степанович?
— Верно подметил! Здешний народ редко был хлебом сыт. Все горе мыкал, потому и других понимает.
Узкая дорога уводила нас на север. Шагавший рядом со мной Киселев, поддавшись настроению, затянул:
Из-за острова на стрежень,
На простор речной волны,
Выплывают расписные
Стеньки Разина челны!
Его дружно поддержали, и мелодия разудалой русской песни поплыла над полями.
Появление партизанской группы в Левачах подняло дух у крестьян. С их помощью мы вывели из строя коммутатор на почте, лишив шуцманов оперативной связи с райцентром, разбили сепаратор на молокопункте, уничтожили документацию полицейского участка.
На одной из улиц вокруг партизан собралась толпа. Встреча с земляками переросла в митинг. Со страстными словами к крестьянам обратились Киселев, Ильчук, отец. Они рассказывали о борьбе советских партизан с ненавистными гитлеровцами, призывали хлеборобов оказывать всестороннюю помощь народным мстителям.
Крестьяне горько жаловались:
— Грабят гитлеровцы безбожно! Забирают хлеб до последнего зёрнышка, угоняют скот, даже кур вылавливают…
— А вы не отдавайте, прячьте все!
— Теперь, только узнаем о приближении к селу швабов, угоним скот в лес и возвратимся после того, как ироды уберутся восвояси.
МЕЧТА СБЫЛАСЬ
Ночевать расположились на окраине села. Выставили секретный пост.
Отец позвал меня:
— Идём со мной, Николай, я должен встретиться с верными людьми. Разузнаем обстановку.
У крайнего дома нас ожидали двое пожилых крестьян. Они передали нам более тысячи винтовочных патронов, капсюлей к гранатам, продукты питания. Сообщили, что жители сел Вороновки и Сивок недавно видели, как над лесом ночью кружились самолёты, которые потом сбросили «зонтики» с людьми…
— Идёт молва, будто это красные воины, да, говорят, ещё со стороны Белоруссии подходит советское войско. Не зря те, кто пакостил Советской власти, разбегаются как мыши.
Давно я не радовался так, как в тот вечер. На душе стало легко, приятно! Наконец то, о чём мечтали, на что надеялись, сбывается!…
Николай Васильевич Киселев, заместитель командира группы Н. Струтинского
Валентин Гаврилович Семёнов, командир кавалерийской разведки партизанского отряда
Борис Иванович Сухенко, был заброшен в глубокий тыл врага вместе с Н. И. Кузнецовым
Рекомендация в члены Коммунистической партии, данная Георгию Струтинскому командиром партизанского отряда Д. Н. Медведевы
На второй день группа взяла курс на села Сивки и Вороновку, надеясь встретить там посланцев Большой Земли. Переночевали на хуторе. Утром хозяйка приготовила завтрак.
— Кроме картошки и огурцов, ничего нет, — извинилась она.
— Не беспокойтесь, и за это спасибо.
Ели с аппетитом. Во время завтрака Жорж увидел, как из леса вышел человек, оглянулся по сторонам и направился к хутору.
Я выскочил во двор. Из-за кустов сирени внимательно разглядывал незнакомца. Он был выше среднего роста, с загоревшим лицом, в военной форме и пилотке с… красной звездой.
Поймёт ли читатель охватившее меня волнение?…
— Свой! — в приливе чувств воскликнул я. Незнакомец, услышав моё восклицание, кинулся в сторону леса.
— Стой! — кричал я ещё громче. — Стой!
Ко мне подбежали боевые друзья. Касимов с колена прицелился из винтовки по убегавшему. Я вздрогнул:
— Не стреляй! Отставить! Свой!
— Свой? А зачем убегает? — недоумевал Касимов.
— А ты бы не убегал? Видишь, на мне гестаповская форма! Плохо только — не поговорили…
Ростислав успокоил:
— Мы ещё обязательно встретимся с ним! Наверное, он не один в полесской глуши.
Предположения брата подтвердились. Примерно через час на опушке появилось трое военных с автоматами. Разглядывая незнакомцев в бинокль, я передавал:
— Одеты в лётные комбинезоны цвета хаки, в шлемах. Из-под расстёгнутых комбинезонов видны знаки различия на петлицах: у одного треугольники, у двоих — кубики. Передав Касимову бинокль, я сказал товарищам:— Пойду им навстречу без оружия.
Меня заметили. Двое остановились, а третий отошёл в сторону и направил на меня автомат. Я приблизился.
— Здравствуйте, товарищи!
— Здорово! — ответили. — Кто ты такой?
От моего взгляда не ускользнула любопытная деталь: незнакомцы держали в руках советские автоматы. «Где они взяли их?» — мелькнуло у меня в голове.
И я сказал правду в надежде, что передо мной советские воины:
— Командир местной партизанской группы Николай Струтинский! Моя группа в укрытии!
— Кто вас сюда забросил? Чьё задание выполняете? — спросил красивый черноглазый лейтенант, то ли грузин, то ли армянин. Его внешность вызывала симпатию.
— Выполняем задание Родины, а забросила нас сюда собственная совесть, — пытливо смотрел я на незнакомцев.
Тот, который стоял в стороне, подошёл ко мне и прикоснулся пальцами к моей одежде:
— Где отхватил такую? Подарил кто-то?
— Да. Обер-лейтенант гестапо перед уходом… на тот свет!
Шутка понравилась незнакомцам, они рассмеялись. Я обратился к ним с просьбой проводить меня к их командиру.
— А остальные? — поинтересовался лейтенант.
— Они останутся здесь!
— Хорошо.
Я побежал к хутору.
— Свои? — переспрашивали товарищи.
— Свои! Кажись, те самые парашютисты, о которых нам говорили подпольщики. Иду на переговоры к командиру. Будьте настороже. Если всё будет благополучно — скоро вернусь. Если же попадусь в руки провокаторов, действуйте самостоятельно!
Вместе с военными я обогнул село. В сосновом бору лейтенант спросил:
— Оружие при тебе есть?
— Есть! — хладнокровно вынул я из кармана пистолет.
— Хорошо! Спрячь его!
Долго блуждали по незнакомым мне местам.
— Надо бы перекусить, проголодался я! — сознался блондин с открытым русским лицом.
Никто ему не возразил, и он первым повалился на коричневый ковёр вереса. Раскрыл походную сумку, выложил на плащ-палатку пачку галет, плитки шоколада, московскую колбасу и буханку чёрного круглого хлеба.
Подкрепившись, продолжили путь. К моему удивлению, снова оказались на хуторе.
Я не удержался от смеха.
— Товарищи! Вы, наверное, заблудились. Позволите — я помогу найти дорогу. Можете мне довериться. Ведь я честно все рассказал о себе. А вот кто вы — не знаю.
Военные отрекомендовались:
— Лейтенант Саргсян!
— Сергей Рощин! Представился и третий:
— Владимир!
В честь памятной встречи я преподнёс лейтенанту скромный подарок — стальной тесак, отобранный у гестаповского офицера.
Лейтенант поблагодарил меня.
Затем я развернул карту местности.
— Вот хутор, где мы встретились. Теперь говорите, куда нам идти?
Саргсян указал пальцем на гряду.
— Дальше — дорогу знаем.
Определили по компасу азимут и собрались идти. Но я спохватился: почему бы сразу не позвать всех друзей? Ведь потом придётся специально за ними возвращаться. Зачем терять время?
Военные согласились со мной. И вот идём всей группой: впереди — лейтенант Саргсян, за ним я с товарищами, позади — Сергей Рощин со вторым автоматчиком.
С небольшой возвышенности спустились к зелёной поляне. Вблизи дорожки из-за кустов вынырнули часовые. «Секретные посты!» — догадался я.
Саргсян сказал:
— Доложу командиру. — С нами оставил своих попутчиков, а сам скрылся.
Из лесной чащи доносился приглушённый топот коней.
— Значит, не маленькая группа, а целый отряд располагается здесь, — шепнул я Киселеву. — Да и лейтенант Саргсян сказал: — «Доложу командиру!»
В ожидании встречи с командиром мы тревожились, правильно ли поступили, придя сюда без предварительной разведки? А вдруг немцы сыграли с нами злую шутку? Я призвал товарищей — до полного выяснения обстановки быть наготове.
К нам подошёл высокий стройный мужчина с автоматом наперевес. В петлицах у него красовались четырёхугольники.
— Кто здесь командир и его заместитель? — строго, по-военному обратился он. — Прошу за мной. Остальным оставаться на месте!
Я и Киселев последовали за лейтенантом. Любуясь его военной выправкой, я думал: «Вот русский богатырь! Неужели здесь все такие?»
Мы свернули на малопротоптанную тропинку и через поросль проникли в старый лес. Здесь пылал костёр, вокруг него, на брёвнах, сидели люди в форме советских военнослужащих.
«Свои!» — уверился я.
— Здравствуйте!
— Здравствуйте! — ответил хор голосов.
От сидевших у костра военных отделился высокий брюнет. На его петлицах алели три шпалы.
— Будем знакомы: Медведев! — отрекомендовался он. — Кто же из вас Струтинский?
— Я, товарищ командир! — меня удивило, откуда он знает мою фамилию?
— Слыхал о вашем семейном отряде! — улыбнулся Медведев.
— Мой заместитель — Николай Киселев! — представил я своего боевого друга.
— Очень приятно. Скажите, — продолжал ровным голосом Медведев, — это ваши ребята недавно уничтожили гестаповца и сожгли автомашину на большаке Людвиполь-Костополь?
— Так точно, товарищ командир! — подтвердил я с особым удовольствием.
— Значит, наши сведения точны!
Медведев окинул нас внимательным взглядом.
— Сколько в вашей группе людей?
— Девять человек.
— Маловато. Большие операции вам не по плечу.
— Конечно!
— Так вот, товарищи, ваша группа может остаться в нашем отряде.
Я ответил без промедления:
— Мы согласны, товарищ командир!
— А что скажут остальные?
— Хотя и не советовались, но, надеюсь, все согласятся, — поддержал Киселев.
Полковник Медведев распорядился, чтобы комендант партизанского лагеря Александр Бурлатенко принял пополнение.
Бурлатенко расстелил парашюты, и мы улеглись на отдых. Я долго всматривался в чистое небо и никак не мог уснуть. Именно сейчас почувствовал, что с моих плеч снята ответственность за судьбу и жизнь боевых товарищей и, прежде всего, — отца и братьев.
Утром я спросил у Бурлатенко:
— Кто привёл нас к командиру?
— Инструктор-подрывник Константин Маликов. Памятного 17 сентября 1942 года мы, наконец, влились в большой отряд.
Постепенно привыкали к воинской дисциплине, беспрекословно выполняли приказы и распоряжения. Моим непосредственным командиром стал Наполеон Ашотович Саргсян, побратим из Армении, которого я полюбил с первого дня.
Мы вместе с ним ходили в разведку, за продуктами и выполняли другие боевые задания. Наполеон Ашотович охотно делился воспоминаниями о памятных рейдах по тылам противника, о жизни в Советской Армении. В свою очередь я рассказывал ему о тяжёлой судьбе трудового народа Западной Украины, о пережитых в 1939 году светлых днях освобождения и о том, как наша семья начала борьбу против гитлеровцев.
Однажды Медведев спросил у отца:
— Ваша жена и дети далеко отсюда?
— Не очень, их приютили добрые люди.
— Предатели могут их обнаружить?
— Всего можно ожидать.
— Надо уберечь родных от беды. Заберём их в отряд. Здесь им будет безопаснее, хотя и не легко. Сами знаете, какая жизнь партизанская.
— Спасибо, Дмитрий Николаевич, за ваше великодушие, — благодарил отец.
— Завтра же пошлём за ними бойцов, — пообещал Медведев.
Отец позвал меня:
— Идём со мной, Николай, я должен встретиться с верными людьми. Разузнаем обстановку.
У крайнего дома нас ожидали двое пожилых крестьян. Они передали нам более тысячи винтовочных патронов, капсюлей к гранатам, продукты питания. Сообщили, что жители сел Вороновки и Сивок недавно видели, как над лесом ночью кружились самолёты, которые потом сбросили «зонтики» с людьми…
— Идёт молва, будто это красные воины, да, говорят, ещё со стороны Белоруссии подходит советское войско. Не зря те, кто пакостил Советской власти, разбегаются как мыши.
Давно я не радовался так, как в тот вечер. На душе стало легко, приятно! Наконец то, о чём мечтали, на что надеялись, сбывается!…
Николай Васильевич Киселев, заместитель командира группы Н. Струтинского
Валентин Гаврилович Семёнов, командир кавалерийской разведки партизанского отряда
Борис Иванович Сухенко, был заброшен в глубокий тыл врага вместе с Н. И. Кузнецовым
Рекомендация в члены Коммунистической партии, данная Георгию Струтинскому командиром партизанского отряда Д. Н. Медведевы
На второй день группа взяла курс на села Сивки и Вороновку, надеясь встретить там посланцев Большой Земли. Переночевали на хуторе. Утром хозяйка приготовила завтрак.
— Кроме картошки и огурцов, ничего нет, — извинилась она.
— Не беспокойтесь, и за это спасибо.
Ели с аппетитом. Во время завтрака Жорж увидел, как из леса вышел человек, оглянулся по сторонам и направился к хутору.
Я выскочил во двор. Из-за кустов сирени внимательно разглядывал незнакомца. Он был выше среднего роста, с загоревшим лицом, в военной форме и пилотке с… красной звездой.
Поймёт ли читатель охватившее меня волнение?…
— Свой! — в приливе чувств воскликнул я. Незнакомец, услышав моё восклицание, кинулся в сторону леса.
— Стой! — кричал я ещё громче. — Стой!
Ко мне подбежали боевые друзья. Касимов с колена прицелился из винтовки по убегавшему. Я вздрогнул:
— Не стреляй! Отставить! Свой!
— Свой? А зачем убегает? — недоумевал Касимов.
— А ты бы не убегал? Видишь, на мне гестаповская форма! Плохо только — не поговорили…
Ростислав успокоил:
— Мы ещё обязательно встретимся с ним! Наверное, он не один в полесской глуши.
Предположения брата подтвердились. Примерно через час на опушке появилось трое военных с автоматами. Разглядывая незнакомцев в бинокль, я передавал:
— Одеты в лётные комбинезоны цвета хаки, в шлемах. Из-под расстёгнутых комбинезонов видны знаки различия на петлицах: у одного треугольники, у двоих — кубики. Передав Касимову бинокль, я сказал товарищам:— Пойду им навстречу без оружия.
Меня заметили. Двое остановились, а третий отошёл в сторону и направил на меня автомат. Я приблизился.
— Здравствуйте, товарищи!
— Здорово! — ответили. — Кто ты такой?
От моего взгляда не ускользнула любопытная деталь: незнакомцы держали в руках советские автоматы. «Где они взяли их?» — мелькнуло у меня в голове.
И я сказал правду в надежде, что передо мной советские воины:
— Командир местной партизанской группы Николай Струтинский! Моя группа в укрытии!
— Кто вас сюда забросил? Чьё задание выполняете? — спросил красивый черноглазый лейтенант, то ли грузин, то ли армянин. Его внешность вызывала симпатию.
— Выполняем задание Родины, а забросила нас сюда собственная совесть, — пытливо смотрел я на незнакомцев.
Тот, который стоял в стороне, подошёл ко мне и прикоснулся пальцами к моей одежде:
— Где отхватил такую? Подарил кто-то?
— Да. Обер-лейтенант гестапо перед уходом… на тот свет!
Шутка понравилась незнакомцам, они рассмеялись. Я обратился к ним с просьбой проводить меня к их командиру.
— А остальные? — поинтересовался лейтенант.
— Они останутся здесь!
— Хорошо.
Я побежал к хутору.
— Свои? — переспрашивали товарищи.
— Свои! Кажись, те самые парашютисты, о которых нам говорили подпольщики. Иду на переговоры к командиру. Будьте настороже. Если всё будет благополучно — скоро вернусь. Если же попадусь в руки провокаторов, действуйте самостоятельно!
Вместе с военными я обогнул село. В сосновом бору лейтенант спросил:
— Оружие при тебе есть?
— Есть! — хладнокровно вынул я из кармана пистолет.
— Хорошо! Спрячь его!
Долго блуждали по незнакомым мне местам.
— Надо бы перекусить, проголодался я! — сознался блондин с открытым русским лицом.
Никто ему не возразил, и он первым повалился на коричневый ковёр вереса. Раскрыл походную сумку, выложил на плащ-палатку пачку галет, плитки шоколада, московскую колбасу и буханку чёрного круглого хлеба.
Подкрепившись, продолжили путь. К моему удивлению, снова оказались на хуторе.
Я не удержался от смеха.
— Товарищи! Вы, наверное, заблудились. Позволите — я помогу найти дорогу. Можете мне довериться. Ведь я честно все рассказал о себе. А вот кто вы — не знаю.
Военные отрекомендовались:
— Лейтенант Саргсян!
— Сергей Рощин! Представился и третий:
— Владимир!
В честь памятной встречи я преподнёс лейтенанту скромный подарок — стальной тесак, отобранный у гестаповского офицера.
Лейтенант поблагодарил меня.
Затем я развернул карту местности.
— Вот хутор, где мы встретились. Теперь говорите, куда нам идти?
Саргсян указал пальцем на гряду.
— Дальше — дорогу знаем.
Определили по компасу азимут и собрались идти. Но я спохватился: почему бы сразу не позвать всех друзей? Ведь потом придётся специально за ними возвращаться. Зачем терять время?
Военные согласились со мной. И вот идём всей группой: впереди — лейтенант Саргсян, за ним я с товарищами, позади — Сергей Рощин со вторым автоматчиком.
С небольшой возвышенности спустились к зелёной поляне. Вблизи дорожки из-за кустов вынырнули часовые. «Секретные посты!» — догадался я.
Саргсян сказал:
— Доложу командиру. — С нами оставил своих попутчиков, а сам скрылся.
Из лесной чащи доносился приглушённый топот коней.
— Значит, не маленькая группа, а целый отряд располагается здесь, — шепнул я Киселеву. — Да и лейтенант Саргсян сказал: — «Доложу командиру!»
В ожидании встречи с командиром мы тревожились, правильно ли поступили, придя сюда без предварительной разведки? А вдруг немцы сыграли с нами злую шутку? Я призвал товарищей — до полного выяснения обстановки быть наготове.
К нам подошёл высокий стройный мужчина с автоматом наперевес. В петлицах у него красовались четырёхугольники.
— Кто здесь командир и его заместитель? — строго, по-военному обратился он. — Прошу за мной. Остальным оставаться на месте!
Я и Киселев последовали за лейтенантом. Любуясь его военной выправкой, я думал: «Вот русский богатырь! Неужели здесь все такие?»
Мы свернули на малопротоптанную тропинку и через поросль проникли в старый лес. Здесь пылал костёр, вокруг него, на брёвнах, сидели люди в форме советских военнослужащих.
«Свои!» — уверился я.
— Здравствуйте!
— Здравствуйте! — ответил хор голосов.
От сидевших у костра военных отделился высокий брюнет. На его петлицах алели три шпалы.
— Будем знакомы: Медведев! — отрекомендовался он. — Кто же из вас Струтинский?
— Я, товарищ командир! — меня удивило, откуда он знает мою фамилию?
— Слыхал о вашем семейном отряде! — улыбнулся Медведев.
— Мой заместитель — Николай Киселев! — представил я своего боевого друга.
— Очень приятно. Скажите, — продолжал ровным голосом Медведев, — это ваши ребята недавно уничтожили гестаповца и сожгли автомашину на большаке Людвиполь-Костополь?
— Так точно, товарищ командир! — подтвердил я с особым удовольствием.
— Значит, наши сведения точны!
Медведев окинул нас внимательным взглядом.
— Сколько в вашей группе людей?
— Девять человек.
— Маловато. Большие операции вам не по плечу.
— Конечно!
— Так вот, товарищи, ваша группа может остаться в нашем отряде.
Я ответил без промедления:
— Мы согласны, товарищ командир!
— А что скажут остальные?
— Хотя и не советовались, но, надеюсь, все согласятся, — поддержал Киселев.
Полковник Медведев распорядился, чтобы комендант партизанского лагеря Александр Бурлатенко принял пополнение.
Бурлатенко расстелил парашюты, и мы улеглись на отдых. Я долго всматривался в чистое небо и никак не мог уснуть. Именно сейчас почувствовал, что с моих плеч снята ответственность за судьбу и жизнь боевых товарищей и, прежде всего, — отца и братьев.
Утром я спросил у Бурлатенко:
— Кто привёл нас к командиру?
— Инструктор-подрывник Константин Маликов. Памятного 17 сентября 1942 года мы, наконец, влились в большой отряд.
Постепенно привыкали к воинской дисциплине, беспрекословно выполняли приказы и распоряжения. Моим непосредственным командиром стал Наполеон Ашотович Саргсян, побратим из Армении, которого я полюбил с первого дня.
Мы вместе с ним ходили в разведку, за продуктами и выполняли другие боевые задания. Наполеон Ашотович охотно делился воспоминаниями о памятных рейдах по тылам противника, о жизни в Советской Армении. В свою очередь я рассказывал ему о тяжёлой судьбе трудового народа Западной Украины, о пережитых в 1939 году светлых днях освобождения и о том, как наша семья начала борьбу против гитлеровцев.
Однажды Медведев спросил у отца:
— Ваша жена и дети далеко отсюда?
— Не очень, их приютили добрые люди.
— Предатели могут их обнаружить?
— Всего можно ожидать.
— Надо уберечь родных от беды. Заберём их в отряд. Здесь им будет безопаснее, хотя и не легко. Сами знаете, какая жизнь партизанская.
— Спасибо, Дмитрий Николаевич, за ваше великодушие, — благодарил отец.
— Завтра же пошлём за ними бойцов, — пообещал Медведев.
В РАЗВЕДКЕ
— Седлай коней, Коля, — распорядился Наполеон Ашотович. — Я автомат захвачу, — бросил он уже на ходу и скрылся в своём «особняке».
Заброшенный на самолёте из Москвы в глубокий вражеский тыл, Саргсян командовал подразделением штабной разведки. В отряде он полюбил смелую девушку радистку Шуру Морозову, женился на ней. Молодожёны жили в отдельной палатке, которую товарищи называли в шутку «особняком».
Лихо вскочив в седло, Наполеон Ашотович махнул рукой — следовать за ним. Кони поскакали извилистой дорогой.
При первой же возможности я спросил у Саргсяна:
— Что случилось, товарищ лейтенант?
— Получены данные о появлении больших сил карателей в этих местах. Приказано провести разведку. Будь начеку! — Саргсян подстегнул коня.
Впереди показалось небольшое село. Сзади и по сторонам темнел могучий лес.
Не слезая с коня, Наполеон Ашотович раскрыл планшет с картой — и мы определили своё местонаходжение: село Карпиловка.
— Гонец сообщил, что видел гитлеровцев южнее, в десяти-пятнадцати километрах отсюда, — разъяснял Саргсян. — Может, в Карпиловке узнаем кое-что конкретное.
— В селе есть доверенные люди? — спросил я у лейтенанта.
— Нет.
— К кому же зайдём?
— К попу. Он, во-первых, должен знать, где сейчас находятся немцы, а, во-вторых, в случае какого конфликта, прихожане не выдадут попа фашистам.
Заброшенный на самолёте из Москвы в глубокий вражеский тыл, Саргсян командовал подразделением штабной разведки. В отряде он полюбил смелую девушку радистку Шуру Морозову, женился на ней. Молодожёны жили в отдельной палатке, которую товарищи называли в шутку «особняком».
Лихо вскочив в седло, Наполеон Ашотович махнул рукой — следовать за ним. Кони поскакали извилистой дорогой.
При первой же возможности я спросил у Саргсяна:
— Что случилось, товарищ лейтенант?
— Получены данные о появлении больших сил карателей в этих местах. Приказано провести разведку. Будь начеку! — Саргсян подстегнул коня.
Впереди показалось небольшое село. Сзади и по сторонам темнел могучий лес.
Не слезая с коня, Наполеон Ашотович раскрыл планшет с картой — и мы определили своё местонаходжение: село Карпиловка.
— Гонец сообщил, что видел гитлеровцев южнее, в десяти-пятнадцати километрах отсюда, — разъяснял Саргсян. — Может, в Карпиловке узнаем кое-что конкретное.
— В селе есть доверенные люди? — спросил я у лейтенанта.
— Нет.
— К кому же зайдём?
— К попу. Он, во-первых, должен знать, где сейчас находятся немцы, а, во-вторых, в случае какого конфликта, прихожане не выдадут попа фашистам.