Стюарт Элизабет. Где обитает любовь

   — Ты все равно оставалась в моих глазах крошкой…
   — Дай мне еще день. — вдруг резко потребовала она. — Не выдавай себя хотя бы сегодня. Я тебе приказываю!
   — А я подчиняюсь. Тем более что за день я смогу сделать кое-что полезное для жителей Руслнна.
   Он ушел с улыбкой на лице, а Элен погрузилась в тревожные раздумья. Бесчисленное количество раз она составляла в уме предстоящее обращение к Ричарду. До этого она неоднократно пыталась завести речь о Рыжем Лисе, по он всегда обрыва»л ее на первой же фразе. Любое упоминание об уэльском разбойнике приводило его чуть ли не в бешенство. Он взвивался, словно она высыпала ему соль на свежую рану.
   Никаких новых мыслей не приходило ей в голову, и все-таки она была обязана что-то придумать. Все утро Элен напрягала мозг, и наконец ее осенила идея, столь простая, что она могла и сработать. Правда, план этот был ей самой противен. Стоило ей подумать о его претворении в жизнь, как вся ее решимость мгновенно ослабевала. И от Ричарда ей долго придется ждать прощения — если он вообще сможет ее простить.
   Но разговор между ними должен состояться, и Ричард должен ее выслушать.
   Когда владелец Гуинлина закончил свое ежедневное совещание с управляющим, в коридоре его уже ожидала супруга.
   — Ричард! Могу ли я побеседовать с тобой?
   Он различил знакомое ему упрямое выражение ее лица и тут же бросил на ходу:
   — Нет, если речь пойдет опять о твоем приятеле, который сидит в подвале.
   Элен приноровилась к его широкому шагу.
   — Скажи, какие у Эдуарда планы насчет Лиса?
   — Я не знаю.
   — Король называет его предателем? Государственным преступником? Изменником?
   Ричард насупился.
   — Зачем спрашивать? Ты прекрасно это знаешь.
   — А изменника положено четвертовать, а до этого выпотрошить. Такую казнь придумали недавно. Ты сам мне говорил…
   — Да.
   Тон Ричарда не оставлял ей никакой надежды. И все же она сделала последнюю попытку:
   — И ты согласился бы отдать своего пленника Эдуарду, чтобы он вдоволь им натешился? И тебе безразлично, как я па это посмотрю? Безразлично, что я почувствую, что скажу тебе, когда узника повезут на расправу?
   Ричард прятал от нее глаза.
   — У нас нет выбора, Элен. Я повторял это сто раз в сто раз говорил, что предпочитаю убивать в бою, а не отправлять людей на плаху. Если человек заслужил смерть, то пусть кончина будет легкой и без мучении, не такой, какую Рыжий Лис устроил сэру Томасу! Он пожнет, что посеял. Я все сказал, и ты, кажется, все сказала. Пора заключить мир.
   Разгневанный, оскорбленный, он все же протягивал ей руку.
   — Я люблю тебя, Ричард, — произнесла она тихо. — Какой ты есть, я люблю тебя все равно.
   Конечно, у него не было выбора. Но и у нее тоже.
   За ужином Элен чувствовала себя на редкость спокойно. Она уже приняла решение и начала действовать. Ей предстояло даль выбрать из людей Ричарда того, кто поможет осуществить ее план. Более всего подходил для этой дела Симон, но юноша никогда не простит ей даже попытку заставить его предать Ричарда. К тому же за месяцы супружества она привыкла относиться к нему как к члену семья. Симон об этом знал. Если она начнет угрожать ему, он не поверит я сразу догадается, что она просто-напросто блефует.
   Она подумала о Генри Блуз. Да, с Генри ее идея могла сработать. Он ей доверял и испытывал, как она подозревала, некоторый благоговейный страх перед бывшей пленницей. вдруг превратившейся в хозяйку дома. Да, Генри ей подойдет!
   Элен вышла из-за стола, забрала из ниши корзинку, где были сложены снадобья для врачевания, и начала обход раненых, размещенных тут же, в холле.
   Элен тщательно осматривала каждого и для каждого находила ободряющие слова. Генри Блуэ был последним в очереди. Он уже оправился от мощного удара дубинкой по голове, а рука его заживала.
   — Не уделишь ли ты мне немного времени, Генри? — спросила Элен, меняя ему повязку. — В подвале содержатся пленники, среди них тоже есть раненые. Я бы не стала тебя тревожить, но Ричард настаивает, чтобы меня сопровождал вниз особо надежный воин. — Она внимательно посмотрела на Генри и изобразила на лице сомнение. — Если ты слишком слаб, то скажи. Я обращусь к кому-нибудь другому.
   Генри тут же обидчиво надулся:
   — По-вашему, выходит, что я не гожусь даже для такого пустячного дела? Зря вы так думаете, миледи.
   О, как ненавидела она себя в этот момент! Генри будет вспоминать о ней потом всю жизнь с горечью и презрением, а Ричард? Может быть, разумеется очень не скоро, Ричард сменит гнев на милость и простит ее, а вот себе она никогда не простит, если потеряет и Оуэна, и Дилана — обоих, не сделав все возможное для их спасения.
   Они спустились по многочисленным виткам узкой темной винтовой лестницы в глубь подземного каземата. Элен приветливо кивнула стражнику, стоящему возле окованной железом двери. Его звали Роджер. Дома, в Суссексе, по нему скучала жена и росли двое маленьких сынишек. Элен не хотелось, чтобы они осиротели.
   — Я пробуду внизу час или больше… Так как со мной Генри, то ты, Роджер, можешь подняться наверх и еще поспеть к ужину.
   Солдат с надеждой посмотрел на Генри Блуэ.
   — Ступай, парень, — согласился тот. — Но смотри, возвращайся назад, не качаясь.
   Элен отвернулась, чтобы факел не осветил ее лицо. Она боялась выдать себя. Пока все удавалось ей на удивление легко. Люди ей доверяли, и она их дурачила. А самым большим глупцом будет выглядеть Ричард.
   Ее дрожащие руки наскоро обследовали ранения шестерых уэльсцев, лежащих пластом на грязной сырой соломе. Одни бредили, другие были без сознания или притворялись таковыми. Элен выполняла свою работу с притворным равнодушием.
   — Нам еще предстоит взглянуть на Рыжего Лиса. Ему надо сменить повязки.
   Генри потупил голову:
   — Миледи, я не осмелюсь…
   Элен не ожидала, что ложь так легко будет литься из ее уст.
   — Ричард разрешил. Если ты мне не веришь, поднимемся наверх и спросим у самого лорда.
   Она затаила дыхание, ожидая, какое решение примет Генри. Позволить ему уйти из подземелья она уже не могла.
   — Мы зайдем в нору к Лису вместе. Коль ты боишься, что я передам узнику какие-то секреты, то я буду говорить с ним только по-английски, чтоб ты все понял.
   Последний довод окончательно сломил нерешительность Генри. Его совсем не манило утомительное путешествие наверх за подтверждением приказа милорда.
   — Вы уж извините меня, леди, если вам показалось, что и веду себя непочтительно. Конечно, я вам полностью доверяю.
   Слова его обожгли Элен, как удар хлыста. Милый, преданный, доверчивый Генри!
   Генри отпер камеру Дилана, и они вместе проникли в тесный каменный мешок. Тусклый свет падал вниз сквозь забранное железной решеткой отверстие в потолке. В молчании Элен встретила взгляд неукротимого уэльсца и поморгала ресницами в надежде подать ему знак. Она опустила корзинку с лекарственными снадобьями на пол у входа и присела возле раненого.
   Дилан сразу же задал ей вопрос по-уэльски, но она мотнула головой, указала на Генри и приложила палец к губам.
   Потом занялась врачеванием, чтобы усыпить бдительность своего спутника.
   Тишина подземелья давила на всех троих. Элен разматывала повязки. Дилан смотрел на нее выжидающе. Генри возвышался над. ними, переминаясь с ноги на ногу, ощущая некоторое беспокойство.
   Элен встала и направилась к оставленной у двери корзинке. На дне ее был заранее припрятан кинжал. Сердце ее стучало так, что было удивительно, почему мужчины не слышат этих глухих ударов.
   Узкая полоска стали зловеще блеснула в сумраке подвала. Элен шагнула, замерла у Генри за спиной, готовя себя к поступку, которому противилось все ее существо. Былую отвагу, дерзость и способность убивать она, вероятно, утратила после того, как в ней проснулась женщина. Лишить человека жизни ей стало невмоготу — особенно Генри, доверившегося ей.
   Элен рванулась вперед, левой рукой схватила Генри за колючий, небритый подбородок, а правой приставила острие к его горлу.
   — Брось меч! — приказала она с неожиданным хладнокровием.
   Генри прорычал проклятие и попытался извернуться, но Элен словно прилепилась к нему. Ей стоило больших усилий не порезать пульсирующую артерию на горле мужчины, но все же теплая кровь оросила ее пальцы.
   — Не будь дураком! Еще раз шевельнешься и отправишься на тот свет. Никому не нужна твоя храбрость. Не вынуждай меня, Генри, убивать. Я не желаю твоей смерти — Отдай оружие!!
   Нескольких английских слов, произнесенных им сквозь стиснутые зубы, она не поняла. Вряд ли это было комплиментом в ее адрес. Они оба обливались потом в ледяном подземелье, вены бешено пульсировали от прилива крови, сердца бились почти в унисон.
   — Ты сильнее меня, Генри, но сила тебя не спасет. Убедись сам. — Она слегка нажала, и острие вонзилось глубже. — Каждый вздох твой может стать последним.
   В течение нескольких секунд, полных напряжения, мужчина был неподвижен. Элен уже решила, что план ее провалился, когда о каменный пол зазвенел меч Генри.
   — Ты правильно поступил, Генри! Теперь встань на колени. Ради всего святого, подчиняйся… сохрани себе жизнь. Ты нужен Ричарду.
   — Те же уста, что лгали мне, смеют произносить его имя. Бог свидетель — нет народа подлее уэльсцев, а ты — худшая из них!
   Слова падали на Элен, как тяжелые камни. И все внутри ее словно окаменело. Но все же она пыталась возражать:
   — Я сожалею, Генри, но не могла поступить иначе. Теперь на колени!
   Он медленно опустился на колени. Элен проделала то же самое. Убрав левую руку от ею подбородка, она по-прежнему держала в правой кинжал, отстоящий на волосок от его шейной артерии. Пошевелись он, и лезвие само бы сделало работу. Завладев кинжалом, принадлежавшим Генри, она дотянулась левой рукой до веревок, опутывающих Дилана, и вслепую, на ощупь, принялась их разрезать.
   — Я знал, что ты это сделаешь! — вскричал Дилан с торжеством. — Я в тебя верил…
   Он подался к ней ближе, как мог. натягивая веревки на запястьях. Внезапно путы спали. Дилан выхватил у нее кинжал. Она услышала, как он со свирепым рычанием избавляется от веревок на ногах.
   Его прыжок с соломенной подстилки был стремителен, сак у хищника. Затем последовал молниеносный выпад. Кулак Дилана обрушился на Генри, и тот распластался на полу. Дилан замахнулся кинжалом.
   — Нет! Не трогай его!
   Дилаи обернулся. На лице его застыло изумленное выражение.
   — Свяжи и заткни ему рот, он я запрещаю тебе его убивать, — сказала Элен.
   Генри приподнял голову и плюнул ей на подол платья.
   — Уэльская шлюха!
   Дилан злобно ударил его сапогом в живот, и англичанин зашелся воплем. В ответ Дилан взревел.
   — Откуси себе язык, падаль!
   — Нет, Дилан, нет! — Но Элен никто не слушал.
   На лице Генри можно было прочитать все то, что ждало ее в будущем. Ярость и презрение — слов не хватит, чтобы описать чувства, которые воины Ричарда, его слуги и друзья будут испытывать к ней. Преданная жена не помогает врагам мужа, а преданность для англичан — это почти что религия.
   Может быть, преступление ее более тяжко, чем ей казалось раньше, но пути назад не было. Ей удалось докричаться до Дилана:
   — Этому человеку мы больше не нанесем вреда, Дилан! Уэльсец посмотрел на нее с презрением. Неужели ее презирают все?
   — Как пожелаешь, Элен, — произнес он, опуская кинжал. — Но я тебя не узнаю. Ты размягчилась, как воск.
   Используя обрывки веревок, Дилан умело связал Генри, стянув его руки и ноги. Оторвав от его туники лоскут, он сделал кляп.
   — У меня в корзинке одежда с гербом Ричарда, — сказала Элен. — Стражник на лестнице отправился ужинать, так что путь наверх для тебя открыт. Большинство людей сейчас в холле. Держись бокового коридора и уходи через заднюю дверь. Шанс у тебя есть, не упусти его.
   — Я знаю дорогу. Бывал тут и раньше, — мрачно отозвался Дилан. — Только тогда я уходил, оставив здесь Гриффильда.
   Элен вздохнула. Напоминание о прошлом причинило ей новую боль. Но она готовилась к еще большим страданиям. Поэтому Элен не могла не задать Дилану вопрос:
   — Правда, что ты в Бофорте вырезал всех до единого?
   — Да, я это сделал. И намерен поступить так же со всеми англичанами по всему Уэльсу.
   Она ужаснулась. Вплоть до этого мгновения Элен не верила и не хотела верить…
   — …Там же были дети, Дилан! Матери с младенцами! Как же ты не пожалел их?
   — Они погубили мою Энид, — сурово возразил Дилан. — Тебе ли мне напоминать об этом?
   — Энид умерла, рожая ребенка! — вскричала Элен. — Ее не убивали хладнокровно ножом или мечом, как ты, учиняя звериную расправу в Бофорте.
   — Все равно, Энид умерла по вине англичан. Не рыдай по ним, Элен! Они лишь уплатили долги.
   — О каких долгах ты говоришь? Женщины и дети — твои должники?
   — Нечего им было приходить сюда и рожать здесь детей… Уэльс наша страна и останется нашей… Нет времени препираться, Элен! Но скажу тебе — пролитая кровь зажгла новый пожар. — Он схватил ее за плечи и с силой встряхнул. В его темных глазах вспыхнул фанатичный огонь. — Кровь подогрела кровь, а в воздухе повеяло надеждой.
   Он вдруг зловеще улыбнулся.
   — Видишь, какие шуточки отпускает дьявол! Только английским ублюдкам будет не до смеха!
   Приступ ярости, накативший на него, исчез внезапно, растаял, как облачко в солнечном небе. Он поцеловал Элен в лоб.
   — Да хранит тебя Господь! Лорд Олдуин на том свете может гордиться тобой. А я ухожу. Прощай! — Он извлек из корзины плащ с нашитым гербом и накинул на себя.
   — Прошу тебя об одном! Не отнимай ни у кого жизнь по дороге! Если только… иначе тебе не спастись, — взмолилась Элен.
   Дилан посмотрел на нее пристально, не без грусти покачал головой:
   — Ради тебя, Элен… обещаю.
   Она проводила его через внешний каземат на лестницу, дождалась, пока он не скрылся во тьме, потом вернулась к Генри.
   Он бился и перекатывался по соломе в бессильной злобе. Элен присела на корточки рядом, приложила чистый лоскут к кровоточащему глубокому порезу на его шее.
   Он отпрянул, насколько это было возможно, но она сжала крепко его голову в своих ладонях и заставила лежать неподвижно. Генри свирепо мычал, пытался вытолкнуть кляп, но ей удалось обработать рану и перевязать порез. Она с ужасом убедилась, что он был во время их борьбы на волосок от смерти.
   Покончив с печальной своей обязанностью, она погрузилась в раздумье. Ничего светлого не брезжило впереди. Сплошная тьма — гнев Ричарда, всеобщее осуждение, а возможно, и нечто похуже. Все ее прежние выходки можно было списать на войну, на страх, на дикий нрав. Сейчас ей грозило наказание не за проступок, а за преступление.
   Она поймала на себе взгляд Генри. Если он так относится к ней, то как поведет себя Ричард? У нее голова пошла кругом, в животе словно образовался громадный твердый ком, от страха подступила тошнота.
   — Прости, Генри, — заговорила она. Ей необходимо было услышать человеческий голос, пусть хоть ее собственный. — Я знаю, что ты никогда не простишь, но этот человек был дорог мне. Я не могла позволить Эдуарду его замучить.
   Генри глядел на нее не моргая и изливал взглядом лишь ненависть. Она сделала еще одну попытку найти с ним общий язык:
   — А ты, чтобы спасти Ричарда от такой зверской казни, разве не перевернул бы небо и землю, не заложил бы свою душу дьяволу?
   Бесполезно. Выражение глаз Генри не изменилось.
   Элен горестно вздохнула. Выждав еще некоторое время, за которое Дилан, по ее расчетам, мог благополучно покинуть пределы крепости, она вынула изо рта Генри кляп.
   Он тут же разразился проклятиями.
   Она освободила ему руки, а он почти мгновенно избавился от ножных пут и вскочил.
   — Боже, ты хоть представляешь, что ты наделала, женщина? — заорал он.
   — Да, Генри, представляю. И, поверь, лучше, чем ты… Он бросился к двери, желая поскорее поднять тревогу.
   — Если ты любишь Ричарда, то смилуйся и позволь мне самой известить его обо всем. В конце концов, это мой долг, как и моя вина.
   Генри задержался у порога, пропустил Элен вперед.
   — Что ж, окажу тебе эту честь. Но, Господи, смилуйся над вами обоими!

29

   Ричард, не понимая, о чем толкует Элен, переспросил:
   — Что ты сделала?
   — Я его отпустила. Я отпустила Рыжего Лиса. Он ушел.
   Ричард, казалось, никак не отреагировал. По лицу его словно пробегали волны, и каждая олицетворяла новое чувство — сомнение, гнев… боль, и вновь сомнение.
   Он перевел взгляд на Генри.
   — Это правда, милорд. — Истерзанный и физически, и душевно, Генри еле шевелил губами. — Мне стыдно об этом говорить, и поздно после драки махать кулаками, но я послал людей обшарить округу, хотя ищи ветра в поле. Разжалуйте меня! Я это заслужил.
   Казалось, что до Ричарда не доходят никакие речи, обращенные к нему. Он замкнулся в своем мире, и мир этот был полон страдания. Боль, причиненная ее предательством, исказила его лицо. Таким Ричарда не видела Элен даже в Амберли, в плену у де Визи, когда разыгрывала перед ним труднейший в ее жизни и отвратительный ей самой спектакль.
   — Я не нашла иного пути, Ричард. Я не могла обречь его на казнь. На ту казнь, какую придумал твой король.
   Из горла Ричарда вырвался невнятный звук, но это был не крик и не стон. Казалось, он навсегда превратился в немого. Молчание сгущалось, как грозовая туча. Элен желала и ждала от него вспышки гнева, упреков, оскорблений. Она молилась, чтобы скорее грянул гром. Любой шквал легче было вынести, чем зрелище смертельно раненной души.
   Но взрыва так и не последовало. Ричард сумел взять себя в руки.
   — Не ты, Генри, а я должен лишиться своего поста и быть разжалован. Я проглядел измену у себя в доме. Эдуард предупреждал меня, но я был слеп. Чертовски слеп!
   Он резко отвернулся, словно был не в силах видеть свою жену.
   — Отведи леди Бассет в ее комнату, Генри. Она больше не покинет ее ни при каких обстоятельствах.
   Избегая смотреть на Элен, он обошел ее, направляясь к двери.
   — Я буду в кабинете. Доложи, если будут какие-либо вести о беглеце. А по другому поводу меня не беспокойте.
   Элен бросила ему вдогонку:
   — Мы должны поговорить…
   — Поговорить? Всем нашим разговорам пришел конец.
   Элен попыталась перехватить его у двери, но Генри загородил ей дорогу. Теперь это был уже не почтительный рыцарь, склоняющийся перед красавицей госпожой, а воплощение английской железной воли и дисциплины.
   — Не вынуждайте меня применять силу, леди Элен. Мне приказано проводить вас наверх, и, я надеюсь, вы не доставите мне новых неприятностей.
   — Да, Генри. С моей стороны это было бы совсем подло. Обещаю быть послушной.
   С грозным конвоиром, шагающим за ней по пятам, Элен в молчании проследовала в спальню, которую до сих пор делила с Ричардом. Снаружи опустился тяжелый засов. Затем она услышала, как Генри дает указания часовому. Подобные меры предосторожности потрясли ее. Неужто Ричард думает, что она попытается сбежать?
   Прошел час, другой… В пугающем безмолвии время тянулось бесконечно. Свечи догорали, оплавлялись, крохотное пламя металось на донышках подсвечников. Элен, не меняя позы, словно застыла, сидя на стуле. Она ждала Ричарда. Давно она не чувствовала себя столь одинокой. Надежда оправдаться перед ним становилась все более зыбкой.
   Ей пришлось нанести предательский удар человеку, который был ей дороже всех на свете. Характер Ричарда, его понятия о чести и долге отмели даже мысль о том, что жена его может стать изменницей. Она готова была принять на свою голову лавину его проклятий и умолять о прощении. Она готовила покаянные речи — но он не пришел!
   Серый рассвет забрезжил в окне. Ночь, словно стерегущий жертву, но так и не решившийся напасть хищник, неслышно удалилась прочь. Однако пришедший на смену день был еще страшнее.
   Внизу, во дворе, раздались голоса, стук копыт, конское ржание. Солдаты Гуинлина собирались в дорогу, и Ричард был среди них. Высунувшись почти до пояса из оконной амбразуры, Элен увидела его уже в седле.
   Окликнуть его она не решилась. Она так наделлась, что он поднимет голову и увидит жену свою в окне! Но надежды ее не сбылись. Ричард, гарцуя на жеребце, пересек крепостной двор…
   Элен прижалась пылающей щекой к холодному камню амбразуры. Нет, не будет ей прощения… Слишком далеко она зашла.
   Три дня длилась охота на Лиса, но люди вернулись в Гуинлин с пустыми руками. Дилан был по-прежнему на свободе.
   Возвращение Ричарда вселило в Элен новую надежду на свидание с ним, но этого не случилось. Ричард избегал ее, как и настроенный прежде дружески Жиль.
   Элен жадно вслушивалась в шаги за дверью, но ее посещала лишь горничная Фелис. Опять потянулись тоскливые часы ожидания.
   Окончательно лишил ее надежд Симон. Он появился, когда день клонился к закату, сухо кивнул и молча принялся собирать и складывать в дорожный баул вещи Ричарда.
   Элен обреченно наблюдала за его действиями.
   — Он… покидает Гуинлин?
   Симон пожал плечами:
   — Не имею понятия, мадам! Он лишь поручил мне убрать отсюда его вещи.
   — Симон! Что мне делать? — сдавленным от подступа-ющих слез голосом спросила она.
   — Вы уже сделали все, что могли! Вы его предали… опозорили, выставили на посмешище. И страшно даже подумал», что сделает с ним король, если до него дойдет слух об этом раньше, чем мы вернем негодяя на его место в подвале.
   — Я не предполагала, что все так обернется, — жалобно произнесла Элен. — Жизнь человека была на волоске. Человека, который мне дорог.
   Юноша презрительно скривил губы:
   — Более дорог, чем Ричард?
   С горячечной настойчивостью ома принялась втолковывать Симону:
   — Никто не дорог мне так, как Ричард. Но человек, которого вы зовете Рыжим Лисом, был моим другом детства. Он заботился обо мне, охранял, множество раз рисковал ради меня жизнью. Разве я могла отвернуться от него в самый страшный момент? Разве ты поступил бы так, Симон? Или Ричард?
   Симон не ответил, но по его лицу и движениям можно было догадаться, что ослепляющий его гнев несколько угас. Идея преданности долгу, своему господину, соратнику по оружию, была близка его душе, нашла в нем отклик.
   — Скажи мне, — мягко попросила Элен, — как он?
   Несколько мгновений Симон колебался.
   — Неважно, — наконец признался он. — Он все больше молчит… о вас вообще отказывается говорить. Вы его глубоко ранили. леди Элен.
   — Я знаю, Симон. Я бы очень хотела хоть как-то облегчить его боль, но он не желает видеть меня. Не дает мне возможности объяснить… почему я так поступила. Не попросишь ли ты его прийти сюда? Не передашь ли мою просьбу?
   — Нет, — нахмурившись, произнес Симон.
   — Я сочинила послание. Там изложена вся правда. Сделай так, чтобы он увидел мое письмо.
   Симой после некоторого раздумья кивнул.
   Элен судорожно схватила со стола исписанные листки, сложила. Капнула горячим сургучом, запечатала, передала Симону. Тот спрятал его в баул среди одежд Ричарда. Она почувствовала великое облегчение. Хоть что-то ей удалось. Ричард, несомненно, прочтет послание и поймет. И простит. Элен старательно отгоняла мысль о том, что Ричард может и не простить ее.
   Но через час Симон явился вновь. В руке он держал тот же пергаментный свиток, массивная печать была не тронута.
   Какая-то струна оборвалась в ней. Слезы потекли ручьями из глаз Элен. Ее не заботило, что Симон наблюдает за ней. Ее уже ничто не заботило.
   — Я сожалею… — Симон сам был огорчен. — Ричард не пожелал читать ваше послание.
   — Но что-нибудь просил передать?
   — Нет… Ничего.
   — Милорд! Этот уэльсец вес спрашивает, когда его к вам допустят.
   Ричард с раздражением взглянул на слугу.
   — Я уже сказал — пусть ждет! Разве ас понятно?
   — Понятно, милорд, но тогда был полдень, а сейчас уже время ужина. Я подумал, что вы забыли…
   Ричард встал и принялся раздраженно вышагивать по кабинету. Он не желал встречаться с Оуэном. Он вообще видеть не хотел никого из этих проклятых уэльсцев. Все она сплошь безумцы и неисправимые фанатики. Он был бы рад. если б вся их свора, включая и его жену, скопом отправилась в преисподнюю.
   — Скажи, что у меня нет для него времени ..
   — Вам бы стоило уделить мне время!
   Ричард вздрогнул, обернулся. Оуэн уже проник в комнату. Его приземистая, почти квадратная фигура маячила на пороге. Лицо старого солдата было непроницаемо, словно он был в маске. Сумасшедший… как и все остальные его соплеменники! У Ричарда мозг вскипел от ярости.
   — Ты осмелился войти без разрешения?!
   Слуга благоразумно выскользнул вз кабинета.
   Оуэн уступил ему дорогу и занял прежнее место в дверях. Гнев Ричарда никак не затронул его.
   — Я не могу бесконечно ждать в прихожей, когда благополучие моей госпожи под угрозой.
   — Твоей госпоже дьявольски повезло, что она еще жива.
   Оуэн не моргнул глазом, но Ричард, неведомо как, ощутил опасность, исходящую от этого человека, и, сам того не желая, сбавил тон:
   — Твою леди никто и пальцем не тронул. Твои тревоги напрасны. Впрочем, ты прекрасно знаешь, что я не творю расправы над женщинами.
   — Не об этом говорят в деревне. Слух прошел, что она больна.
   — Так развей этот слух! — воскликнул Ричард. — Она здорова. Ее содержат в роскоши и ни в чем ей не отказывают.
   — Но вы отказываете ей в свидании с вами. — Да.
   — Вы не хотите ее видеть?
   — Да, не желаю.
   — Тогда я сам увижусь с ней. Я не допущу, чтобы она платила по чужим счетам!