Аббат был далеко не глуп. Он кивнул брату Бэрту, который тут же поспешно принялся развязывать узлы на грубой веревке, стянутой вокруг тонких запястий Джулианы.
Она ни разу не взглянула на Николаса, и он мог бы быть благодарен ей за это. Если она взглянет на него, он может не выдержать и придушит аббата голыми руками, а заодно и Гилберта. Тогда со всеми его надеждами будет покончено и с его бессмертной душой тоже. Он подождал, пока она, освободившись от пут, не опустилась без сил на сухие листья. Тогда он перевел дыхание и улыбнулся.
— Идите сюда и возьмите кубок, отец Паулус, — предложил он.
Аббат повернулся к Гилберту:
— Подай мне его.
Гилберт охотно направился к камню, но по мере то, как он приближался, его шаги замедлялись. Николас даже смог разглядеть смятение на его обычно равнодушном, бесстрастном лице.
— Тебе нечего опасаться, Гилберт, — тихо, проникновенно произнес Николас. — Если твое сердце и помыслы чисты, тогда кубок — твой. Святые никогда не наказывают праведников.
Гилберт внезапно остановился. Хотя он и был весьма искушен в путях греха, он все же оставался мальчишкой, причем весьма суеверным.
— Это чье сердце чисто? — спросил он.
— Явно не твое, мой мальчик. Бери кубок, — усмехнулся королевский шут.
Гилберт потянулся за кубком, и Николас увидел, как дрожит его рука, та самая рука, которая с такой легкостью и немалым мастерством лишала людей жизни. Вдруг он отдернул руку и повернулся к священнику:
— Я могу убить ради короля кого угодно и сделаю это с радостью, но я не хочу умирать за него.
Он отошел прочь и уже через несколько мгновений растворился в темноте леса, словно его никогда и не было здесь.
— Не делай ошибки, шут, недооценивая меня, — спокойно сказал аббат. — Я непоколебим в том, что считаю делом праведным и богоугодным.
— Тогда подойдите и возьмите кубок.
Аббат двинулся вперед, но брат Бэрт поспешно удержал его за рукав.
— Святой отец, вы уверены, что поступаете правильно?
— Ты сомневаешься в искренности моей веры, брат Бэрт?
— Нет, только в вашей добродетели.
Аббат резко дернул рукой, освобождаясь от цепких пальцев монаха.
— Дай мне чашу, — сказал он, обращаясь к Николасу. Они смотрели друг на друга, разделенные камнем, на котором стояла священная реликвия. Рука аббата не дрожала, когда он протянул ее за кубком. Он схватил его обеими руками и издал какой-то хриплый стон.
В первое мгновение Николас почти ожидал увидеть, как священника охватывают языки пламени святого проклятия, однако ничего не произошло. Аббат заглянул в кубок и расхохотался.
— Он будет моим! — прошептал он. — Его власть и слава будут моими!
И он залпом выпил вино, которое налил туда Николас. А затем откинул голову и вновь расхохотался как безумный, глядя в ночное небо.
— Мое! — закричал он. — Все мое…
Брат Бэрт бросился вперед и успел подхватить кубок, выпавший из разжавшихся пальцев аббата. Отец Паулус свалился на землю и застыл, недвижный, уставившись широко раскрытыми безжизненными глазами в небо.
— Хвала святой Евгелине, — прошептал монах. — Бог вынес свое решение.
Николас обогнул камень и, подойдя к аббату, склонился над ним. Он на мгновение поверил, что злобный старик зарычит и схватит его за горло, но тот был и вправду мертв. Николас видел слишком много мертвецов в своей жизни, чтобы не узнать смерть сразу, но он никогда еще не видел, чтобы она настигала людей так быстро или так справедливо.
Он выпрямился.
— Он мертв, — пробормотал он, в замешательстве глядя на кубок.
«Ведь я сам так ни разу и не прикоснулся к кубку, — думал Николас с облегчением. — Если уж аббат был грешником, то только Бог знает, что случилось бы со мной».
Он пока не готов умереть, не здесь и не сейчас.
Джулиана поднялась на дрожащие от усталости и волнения ноги и в первый раз прямо посмотрела на него. Он быстро пересек пространство, разделяющее их, боясь прикоснуться к ней, боясь увидеть ненависть в ее глазах.
Джулиана подняла на него взгляд.
— Я говорила, что, если ты бросишь меня, я тебя убью, — произнесла она охрипшим голосом. — Где нож?
У него был кинжал. Он рассчитывал воспользоваться им против аббата, но святая избавила его от этого греха. Он вытащил кинжал из сапога и протянул ей.
— Убивай, — сказал он и распахнул на груди рубаху. Кусочек ткани упал на землю к ее ногам. Вышитые на нем розы и капли крови безошибочно указывали на его происхождение. Джулиана взяла кинжал в руку, продолжая глядеть на лоскут, который он носил возле своего сердца.
— Ты любишь меня, шут? — спросила она тихо.
— Я был бы безумцем, если бы не любил.
Ее улыбка была чуть дрожащей, неуверенной.
— Но ведь про тебя и говорят, что ты безумен.
— Но ведь ты знаешь, что это не так. Ты выглядишь как стриженая овечка.
— Гилберт постарался.
— Я перережу ему глотку, когда увижу его в следующий раз. Тебе стоит только слово сказать.
Ему так хотелось коснуться ее, что даже руки его задрожали.
Она медленно покачала головой.
— Милорд… — позвал Бого.
Джулиана резко вскинула голову и обернулась. Николас ни минуты не сомневался, что Бого назвал его так специально, и мысленно пообещал выбить ему зубы.
Он хотел сделать вид, что это относится не к нему, но, подумав, решил, что так будет только хуже.
— Да, Бого?
— Брат Бэрт и я собираемся отвезти тело аббата в монастырь для погребения, — сказал он.
Николас, не оглядываясь, продолжал смотреть на Джулиану.
— Хорошо.
— И мы возьмем с собой кубок. Он принадлежит святой Евгелине и ее аббатству.
Николас даже не подумал возражать. Генрих и так сойдет с ума, когда услышит всю эту историю. Едва ли кубок сможет умиротворить его. А когда он узнает, какая судьба постигла аббата, это, возможно, хоть немного добавит ему страха перед Господом и его судом. Королю Генриху, скорее всего, достанет ума, чтобы усомниться в чистоте своего сердца и помыслов, и, если у него есть хоть немного здравого смысла, он предпочтет не накликать на себя божий суд, продолжая отстаивать свои права на священную реликвию.
— Поезжай, Бого, — сказал Николас.
— И я хочу остаться там, милорд.
Николас оторвал взгляд от Джулианы и посмотрел на своего старого друга и слугу.
— Что ты сказал?
— Я хочу присоединиться к святым братьям. Я уже старый человек, милорд, и большой грешник, но брат Бэрт говорит, что надежда на прощение есть у всех.
— Только не у меня.
— Не говорите так, милорд. Но вам вряд ли подходит монастырь. Так же, как и вам, миледи, если вы простите мне мою смелость.
Николас почувствовал, что она смотрит на него спокойным, вопросительным взглядом.
— Никакого монастыря для моей леди, — сказал он. — Она останется со мной.
Бого кивнул с одобрением:
— Тогда все будет хорошо.
Хотя Николас в этом и сомневался, он не стал говорить об этом вслух.
— Тебе не нужна помощь, чтобы перенести аббата? Бого оглянулся на труп, затем покачал головой:
— Я без труда справлялся и с более тяжелой работой.
— Береги себя, мой старый друг, — сказал Николас.
— Берегите свою леди, милорд. Николас чуть заметно улыбнулся маленькой хитрости старого друга.
— Изо всех моих сил, Бого. Обещаю тебе.
25
Эпилог
Она ни разу не взглянула на Николаса, и он мог бы быть благодарен ей за это. Если она взглянет на него, он может не выдержать и придушит аббата голыми руками, а заодно и Гилберта. Тогда со всеми его надеждами будет покончено и с его бессмертной душой тоже. Он подождал, пока она, освободившись от пут, не опустилась без сил на сухие листья. Тогда он перевел дыхание и улыбнулся.
— Идите сюда и возьмите кубок, отец Паулус, — предложил он.
Аббат повернулся к Гилберту:
— Подай мне его.
Гилберт охотно направился к камню, но по мере то, как он приближался, его шаги замедлялись. Николас даже смог разглядеть смятение на его обычно равнодушном, бесстрастном лице.
— Тебе нечего опасаться, Гилберт, — тихо, проникновенно произнес Николас. — Если твое сердце и помыслы чисты, тогда кубок — твой. Святые никогда не наказывают праведников.
Гилберт внезапно остановился. Хотя он и был весьма искушен в путях греха, он все же оставался мальчишкой, причем весьма суеверным.
— Это чье сердце чисто? — спросил он.
— Явно не твое, мой мальчик. Бери кубок, — усмехнулся королевский шут.
Гилберт потянулся за кубком, и Николас увидел, как дрожит его рука, та самая рука, которая с такой легкостью и немалым мастерством лишала людей жизни. Вдруг он отдернул руку и повернулся к священнику:
— Я могу убить ради короля кого угодно и сделаю это с радостью, но я не хочу умирать за него.
Он отошел прочь и уже через несколько мгновений растворился в темноте леса, словно его никогда и не было здесь.
— Не делай ошибки, шут, недооценивая меня, — спокойно сказал аббат. — Я непоколебим в том, что считаю делом праведным и богоугодным.
— Тогда подойдите и возьмите кубок.
Аббат двинулся вперед, но брат Бэрт поспешно удержал его за рукав.
— Святой отец, вы уверены, что поступаете правильно?
— Ты сомневаешься в искренности моей веры, брат Бэрт?
— Нет, только в вашей добродетели.
Аббат резко дернул рукой, освобождаясь от цепких пальцев монаха.
— Дай мне чашу, — сказал он, обращаясь к Николасу. Они смотрели друг на друга, разделенные камнем, на котором стояла священная реликвия. Рука аббата не дрожала, когда он протянул ее за кубком. Он схватил его обеими руками и издал какой-то хриплый стон.
В первое мгновение Николас почти ожидал увидеть, как священника охватывают языки пламени святого проклятия, однако ничего не произошло. Аббат заглянул в кубок и расхохотался.
— Он будет моим! — прошептал он. — Его власть и слава будут моими!
И он залпом выпил вино, которое налил туда Николас. А затем откинул голову и вновь расхохотался как безумный, глядя в ночное небо.
— Мое! — закричал он. — Все мое…
Брат Бэрт бросился вперед и успел подхватить кубок, выпавший из разжавшихся пальцев аббата. Отец Паулус свалился на землю и застыл, недвижный, уставившись широко раскрытыми безжизненными глазами в небо.
— Хвала святой Евгелине, — прошептал монах. — Бог вынес свое решение.
Николас обогнул камень и, подойдя к аббату, склонился над ним. Он на мгновение поверил, что злобный старик зарычит и схватит его за горло, но тот был и вправду мертв. Николас видел слишком много мертвецов в своей жизни, чтобы не узнать смерть сразу, но он никогда еще не видел, чтобы она настигала людей так быстро или так справедливо.
Он выпрямился.
— Он мертв, — пробормотал он, в замешательстве глядя на кубок.
«Ведь я сам так ни разу и не прикоснулся к кубку, — думал Николас с облегчением. — Если уж аббат был грешником, то только Бог знает, что случилось бы со мной».
Он пока не готов умереть, не здесь и не сейчас.
Джулиана поднялась на дрожащие от усталости и волнения ноги и в первый раз прямо посмотрела на него. Он быстро пересек пространство, разделяющее их, боясь прикоснуться к ней, боясь увидеть ненависть в ее глазах.
Джулиана подняла на него взгляд.
— Я говорила, что, если ты бросишь меня, я тебя убью, — произнесла она охрипшим голосом. — Где нож?
У него был кинжал. Он рассчитывал воспользоваться им против аббата, но святая избавила его от этого греха. Он вытащил кинжал из сапога и протянул ей.
— Убивай, — сказал он и распахнул на груди рубаху. Кусочек ткани упал на землю к ее ногам. Вышитые на нем розы и капли крови безошибочно указывали на его происхождение. Джулиана взяла кинжал в руку, продолжая глядеть на лоскут, который он носил возле своего сердца.
— Ты любишь меня, шут? — спросила она тихо.
— Я был бы безумцем, если бы не любил.
Ее улыбка была чуть дрожащей, неуверенной.
— Но ведь про тебя и говорят, что ты безумен.
— Но ведь ты знаешь, что это не так. Ты выглядишь как стриженая овечка.
— Гилберт постарался.
— Я перережу ему глотку, когда увижу его в следующий раз. Тебе стоит только слово сказать.
Ему так хотелось коснуться ее, что даже руки его задрожали.
Она медленно покачала головой.
— Милорд… — позвал Бого.
Джулиана резко вскинула голову и обернулась. Николас ни минуты не сомневался, что Бого назвал его так специально, и мысленно пообещал выбить ему зубы.
Он хотел сделать вид, что это относится не к нему, но, подумав, решил, что так будет только хуже.
— Да, Бого?
— Брат Бэрт и я собираемся отвезти тело аббата в монастырь для погребения, — сказал он.
Николас, не оглядываясь, продолжал смотреть на Джулиану.
— Хорошо.
— И мы возьмем с собой кубок. Он принадлежит святой Евгелине и ее аббатству.
Николас даже не подумал возражать. Генрих и так сойдет с ума, когда услышит всю эту историю. Едва ли кубок сможет умиротворить его. А когда он узнает, какая судьба постигла аббата, это, возможно, хоть немного добавит ему страха перед Господом и его судом. Королю Генриху, скорее всего, достанет ума, чтобы усомниться в чистоте своего сердца и помыслов, и, если у него есть хоть немного здравого смысла, он предпочтет не накликать на себя божий суд, продолжая отстаивать свои права на священную реликвию.
— Поезжай, Бого, — сказал Николас.
— И я хочу остаться там, милорд.
Николас оторвал взгляд от Джулианы и посмотрел на своего старого друга и слугу.
— Что ты сказал?
— Я хочу присоединиться к святым братьям. Я уже старый человек, милорд, и большой грешник, но брат Бэрт говорит, что надежда на прощение есть у всех.
— Только не у меня.
— Не говорите так, милорд. Но вам вряд ли подходит монастырь. Так же, как и вам, миледи, если вы простите мне мою смелость.
Николас почувствовал, что она смотрит на него спокойным, вопросительным взглядом.
— Никакого монастыря для моей леди, — сказал он. — Она останется со мной.
Бого кивнул с одобрением:
— Тогда все будет хорошо.
Хотя Николас в этом и сомневался, он не стал говорить об этом вслух.
— Тебе не нужна помощь, чтобы перенести аббата? Бого оглянулся на труп, затем покачал головой:
— Я без труда справлялся и с более тяжелой работой.
— Береги себя, мой старый друг, — сказал Николас.
— Берегите свою леди, милорд. Николас чуть заметно улыбнулся маленькой хитрости старого друга.
— Изо всех моих сил, Бого. Обещаю тебе.
25
Аббат в смерти оказался просто сухим маленьким старичком. Бого без труда взвалил его на плечо, как куль с мукой. Они представляли собой странную процессию, когда направлялись к тропинке. Впереди — брат Бэрт со священной реликвией в руках, следом — Бого со своей необычной ношей на плече.
— Вы можете поехать с ними, — запоздало предложил Николас, — они смогут защитить вас. Я отныне изгой.
Джулиана покачала головой.
— Вы слышали, что сказал Бого? Я не создана для монастыря, — сказала она.
— В этом нет сомнений. Вы были бы довольно… строптивой монахиней. Но я должен отпустить вас, миледи.
— У меня все еще есть ваш кинжал, милорд.
Он чуть отступил, не из-за упоминания о кинжале, конечно.
— Это пустой титул. Ни земель, ни дома…
— Мне это нравится. Может быть, нас никто никогда не найдет.
Он оглядел продуваемую ветром скалистую вершину.
— Вы заслуживаете лучшего, чем бедный шут.
— Безусловно. Но похоже, что я не хочу лучшего. Мы станем бродягами и будем путешествовать от места к месту. Ты будешь читать свои стишки, а я могу танцевать…
— Ну нет, мои рифмы могут довести людей до рукоприкладства. А танцевать ты будешь только для меня.
— Тогда что же мы станем делать?
Он смотрел на нее долго-долго. А потом коснулся ее, в первый раз с тех пор, как оставил ее одну в постели. Он коснулся ее лица, погладил стриженую голову, его длинные пальцы пробежали по ее щеке. И не говоря ни слова, он крепко поцеловал ее.
Это было безумием — заниматься с ней любовью здесь, среди этих развалин, но ведь он и был бедным, безумно влюбленным шутом.
Она тоже, видимо, сошла с ума. Когда он взял ее за руку и повел за полуразрушенные стены, чтобы укрыться от ветра, она пошла с ним охотно, а затем своими собственными руками стала снимать с него одежду; своими собственными руками она касалась его, и гладила, и упивалась им; она сама целовала и ласкала его, а когда он посадил ее на себя, она задрожала от наслаждения, и когда он проник в нее, она закричала, а когда он наполнил ее своим семенем, она заплакала от счастья, и ее тело сжалось, удерживая его в себе.
Пол римской виллы был покрыт каменными обломками. Николас расстелил свой толстый шерстяной плащ и всю их одежду, а потом лег и положил ее сверху, чтобы защитить от острых камней. Они лежали, обнявшись, в мирной тишине.
— Тебе надо убить лорда Дервента, — произнесла она сонно.
Он замер, потрясенный ее словами.
— О чем ты говоришь?
— Лорд Дервент. Король прислал распоряжение, чтобы я вышла замуж за лорда Дервента так скоро, как это возможно. Но я не выйду за него замуж. Ты ведь мне не позволишь это сделать.
Он крепко обнимал ее. Она была теплая, мягкая и такая нежная и сладкая, что, если бы под ними не было этих острых камней, он тут же перевернул бы ее на спину и любил бы снова и снова.
— А ты не знаешь, почему тебе надо выйти именно за лорда Дервента? — спросил он каким-то странным голосом.
Она покачала головой, ее короткие колючие прядки защекотали ему грудь, вызывая самые эротичные видения.
— Моя мать сказала, что это некий нищий барон, который оказал королю какую-то важную услугу. Кажется, сестра короля влюбилась в него, поэтому король хочет избавиться от него самым лучшим из возможных способов, женив его на леди, живущей достаточно далеко, чтобы они больше никогда не появлялись при дворе. Я не выйду за него.
Николас откинул назад голову и рассмеялся.
— Нет, ты выйдешь за этого лорда Дервента. Джулиана отодвинулась, сердито глядя на него сверху вниз. Ее стриженая голова выглядела сейчас еще более великолепно с торчащими в разные стороны короткими волосами и сверкающими от ярости глазами.
— Ты хочешь, чтобы я это сделала?
— Да, очень хочу.
— Когда я молилась святой Евгелине, я просила о чуде. Я готова была все для тебя сделать, а ты вот так просто отказываешься от меня?
Он опять рассмеялся.
— Любовь моя, ты получила свое чудо. Хотя, уверяю тебя, сестра Генриха меня нисколько не интересовала за пределами спальни.
Возможно, это было не совсем то, что ему следовало ей сказать, так как она принялась сердито молотить его кулаками, проклиная и ругаясь. Ему ничего не осталось, как обхватить ее крепче, перекатить на спину и прижать сверху всем своим телом.
— Ублюдок! — яростно завопила она.
— Нет, дорогая, — ответил он, все еще смеясь, — Николас Дервент.
— Вы можете поехать с ними, — запоздало предложил Николас, — они смогут защитить вас. Я отныне изгой.
Джулиана покачала головой.
— Вы слышали, что сказал Бого? Я не создана для монастыря, — сказала она.
— В этом нет сомнений. Вы были бы довольно… строптивой монахиней. Но я должен отпустить вас, миледи.
— У меня все еще есть ваш кинжал, милорд.
Он чуть отступил, не из-за упоминания о кинжале, конечно.
— Это пустой титул. Ни земель, ни дома…
— Мне это нравится. Может быть, нас никто никогда не найдет.
Он оглядел продуваемую ветром скалистую вершину.
— Вы заслуживаете лучшего, чем бедный шут.
— Безусловно. Но похоже, что я не хочу лучшего. Мы станем бродягами и будем путешествовать от места к месту. Ты будешь читать свои стишки, а я могу танцевать…
— Ну нет, мои рифмы могут довести людей до рукоприкладства. А танцевать ты будешь только для меня.
— Тогда что же мы станем делать?
Он смотрел на нее долго-долго. А потом коснулся ее, в первый раз с тех пор, как оставил ее одну в постели. Он коснулся ее лица, погладил стриженую голову, его длинные пальцы пробежали по ее щеке. И не говоря ни слова, он крепко поцеловал ее.
Это было безумием — заниматься с ней любовью здесь, среди этих развалин, но ведь он и был бедным, безумно влюбленным шутом.
Она тоже, видимо, сошла с ума. Когда он взял ее за руку и повел за полуразрушенные стены, чтобы укрыться от ветра, она пошла с ним охотно, а затем своими собственными руками стала снимать с него одежду; своими собственными руками она касалась его, и гладила, и упивалась им; она сама целовала и ласкала его, а когда он посадил ее на себя, она задрожала от наслаждения, и когда он проник в нее, она закричала, а когда он наполнил ее своим семенем, она заплакала от счастья, и ее тело сжалось, удерживая его в себе.
Пол римской виллы был покрыт каменными обломками. Николас расстелил свой толстый шерстяной плащ и всю их одежду, а потом лег и положил ее сверху, чтобы защитить от острых камней. Они лежали, обнявшись, в мирной тишине.
— Тебе надо убить лорда Дервента, — произнесла она сонно.
Он замер, потрясенный ее словами.
— О чем ты говоришь?
— Лорд Дервент. Король прислал распоряжение, чтобы я вышла замуж за лорда Дервента так скоро, как это возможно. Но я не выйду за него замуж. Ты ведь мне не позволишь это сделать.
Он крепко обнимал ее. Она была теплая, мягкая и такая нежная и сладкая, что, если бы под ними не было этих острых камней, он тут же перевернул бы ее на спину и любил бы снова и снова.
— А ты не знаешь, почему тебе надо выйти именно за лорда Дервента? — спросил он каким-то странным голосом.
Она покачала головой, ее короткие колючие прядки защекотали ему грудь, вызывая самые эротичные видения.
— Моя мать сказала, что это некий нищий барон, который оказал королю какую-то важную услугу. Кажется, сестра короля влюбилась в него, поэтому король хочет избавиться от него самым лучшим из возможных способов, женив его на леди, живущей достаточно далеко, чтобы они больше никогда не появлялись при дворе. Я не выйду за него.
Николас откинул назад голову и рассмеялся.
— Нет, ты выйдешь за этого лорда Дервента. Джулиана отодвинулась, сердито глядя на него сверху вниз. Ее стриженая голова выглядела сейчас еще более великолепно с торчащими в разные стороны короткими волосами и сверкающими от ярости глазами.
— Ты хочешь, чтобы я это сделала?
— Да, очень хочу.
— Когда я молилась святой Евгелине, я просила о чуде. Я готова была все для тебя сделать, а ты вот так просто отказываешься от меня?
Он опять рассмеялся.
— Любовь моя, ты получила свое чудо. Хотя, уверяю тебя, сестра Генриха меня нисколько не интересовала за пределами спальни.
Возможно, это было не совсем то, что ему следовало ей сказать, так как она принялась сердито молотить его кулаками, проклиная и ругаясь. Ему ничего не осталось, как обхватить ее крепче, перекатить на спину и прижать сверху всем своим телом.
— Ублюдок! — яростно завопила она.
— Нет, дорогая, — ответил он, все еще смеясь, — Николас Дервент.
Эпилог
Джулиана, пританцовывая, спускалась с холма, освещенного первыми утренними лучами солнца. Ветки кустарников, которые цеплялись за платье и хлестали по лицу, когда ее тащили ночью вверх, сегодня сами расступались перед ней. Николас шел чуть сзади с удивленным выражением на лице. Она время от времени резко останавливалась, и он натыкался на нее, а она обхватывала его за шею и целовала. Тогда их обоих вновь охватывало безумие. Когда они добрались до залитого солнцем подножия холма, утро было уже в самом разгаре. В волосах у Джулианы торчали сосновые иглы, а к юбке пристали листья. Николас громко пел что-то абсолютно непристойное о восхитительных ножках своей любимой леди.
Как раз когда они достигли конца тропинки, она обернулась к нему с усмешкой, чувствуя себя дерзкой и беззаботной, и в этот миг голос его прервался, а на лице появилось выражение ужаса.
Джулиана резко обернулась, ожидая увидеть все, что угодно: адского пса Цербера или по крайней мере ожившего аббата, пришедшего им отомстить. По сравнению с этим каменное лицо ее отчима показалось не столь уж страшным.
— Так вот вы где! — прогремел он. — Ваша милая мама едва с ума не сошла от беспокойства, а вы кувыркаетесь здесь с этим шутом… и что, ради всего святого, случилось с вашими волосами?
Николас шагнул вперед и загородил ее своей спиной. За лордом Фортэмом он увидел целый отряд конных вооруженных воинов, откровенно наблюдающих за ними и явно очарованных тем, что увидели.
— Ваш юный Гилберт отрезал ей волосы по приказанию аббата, — сказал Николас. — И вы не посмеете обидеть ее. Она и так пострадала от рук этого чертова священника.
— Обидеть ее? — эхом откликнулся граф, потрясенный таким предположением. — Это ты обидел ее, лжец, негодяй, вор! Да по тебе виселица плачет!
Джулиана попыталась выйти из-за широкой спины Николаса, но тот не позволил, толкнув ее назад и старательно прикрывая от любопытных глаз воинов лорда Хью. А затем она услышала голос матери, сильный, полный боли и отчаяния:
— Что ты сделал с моей дочерью?!
И в этот миг что-то сломалось внутри Джулианы, словно рухнула ледяная стена, воздвигнутая ею самой вокруг своего сердца.
— Мамочка! — закричала она, выбегая из-за спины Николаса. На этот раз он позволил ей пройти, и она бросилась вниз по тропинке.
Изабелла соскочила с лошади и тоже побежала навстречу дочери через поле. Мгновением позже они встретились и бросились друг другу в объятия, плача и смеясь.
— Я уже думала, что потеряла тебя навсегда, девочка моя, — сказала Изабелла. — Я боялась, что на этот раз не смогу тебя вернуть.
— Никогда, мамочка. Прости меня. Это была не твоя вина, я знаю…
— Ох, любимая моя девочка…
— Я перережу тебе глотку, — сообщил лорд Хью ледяным тоном, яростно глядя на Николаса, который явно не собирался раскаиваться в своем преступлении.
— Нет! — закричала Джулиана, пытаясь вырваться из материнских объятий.
— Оставь их, доченька, пусть сами разберутся, — успокаивала ее Изабелла.
— Король будет очень недоволен, — равнодушно сообщил Николас.
Ответ лорда Хью был резким, лишенным всякой почтительности:
— Он и так забрал у меня кубок, что еще ему от меня надо? Своего дурака в придачу?
— Кубок отправился в аббатство Святой Евгелины, Повелительницы драконов, которому он по праву и должен принадлежать, — сказал Николас.
— Так этот чертов аббат забрал его? — голос графа задрожал от ярости.
Николас покачал головой.
— Должен с прискорбием сообщить, что добрый аббат покинул нас, отправившись за вечным блаженством.
— За вечными огнями ада, хотел ты сказать, — пробормотала Джулиана.
— Так он умер? — удивился лорд Хью.
— Совершенно точно.
— Что ж, значит, день не вовсе пропащий, — сказал граф мрачно. — А теперь нам надо придумать, что делать с тобой.
— Просто благословить мой брак с Джулианой.
— Чушь! Она выходит замуж за лорда Дервента. Так приказал король! — рявкнул граф.
— А приказы короля надлежит немедленно исполнять. Я Николас Дервент, — произнес Николас с поклоном.
— Святой боже! — воскликнул Хью. — Ты хочешь сказать, что теперь мы никогда от тебя не избавимся?
Улыбка Николаса была широкой и самой любезной.
— Теперь я буду вашим сыном, милорд. Чего еще вы можете желать?
— Скорейшей смерти, — пробормотал Хью. — Вы слышали это, миледи?
Изабелла подняла голову и улыбнулась:
— Я слышала.
— И что вы думаете по этому поводу?
— Надо выяснить, хочет ли этого моя дочь? Он славный парень, но немного сумасшедший.
Джулиана откинула свою стриженую голову и засмеялась.
— Тогда и я тоже сумасшедшая. Да, я хочу этого. Всем своим сердцем.
— Тогда кто мы такие, чтобы ослушаться приказа короля? — спросила Изабелла.
— Я полагаю, тут уже ничего нельзя поделать, — мрачно произнес лорд Хью. — Но у меня будет несколько условий. Во-первых, никаких стишков. Одно только слово в рифму, и я вырежу твой язык.
— Звучит вполне разумно, — согласился Николас.
— И вы не будете жить под моей крышей. Вы построите себе другой дом. Мои земли тянутся на восток на целый день пути. Можете выбирать любое место.
— Мы выбираем Вершину Святой Евгелины, — сказал Николас, не задумавшись ни на миг.
— Ты и впрямь сумасшедший, — усмехнулся Хью. — Решено! Меня это устраивает. Достаточно близко для леди Изабеллы и достаточно далеко для меня.
— Отец родной! — воскликнул Николас с дурашливым восторгом.
— Подкидыш, — буркнул Хью.
Джулиана тем временем отряхнула листья и иголки с юбки, улыбнулась своей матери и посмотрела на своего любимого шута.
— Думаю, святая Евгелина в конце концов благословила нас всех, — сказала она и добавила с озорным смехом:
Шут сердце проиграл,
а леди победила,
Благодарю тебя, святая Евгелина!
— О, милосердный боже, нет! Только не рифмы, — застонал Николас в шутливом ужасе.
Джулиана неторопливо подошла к нему с дерзкой улыбкой на лице.
Я сердце черное шута держу в руках
И для него готова вечно говорить в стихах.
— Только не под моей крышей! — взревел лорд Хью. — Или я вырежу языки вам обоим!
Но Джулиана нашла их языкам другое применение. Она снова целовала своего шута, и больше уже ни одного стишка никто не услышал.
Говорят, что иногда можно увидеть призраков придворного шута и его леди в старинном замке Дервент-Хауз на вершине Холма Святой Евгелины в Западном Сомерсете. Они всегда смеются, эти двое, а ночью можно услышать тихий звон серебряных бубенчиков на ветру.
Некоторые уверяют, что видели кое-кого из их многочисленных потомков, а другие утверждают, что целый легион призраков черно-белых кошек все еще охотится в этих местах. Хотя, по правде сказать, бесчисленные потомки кошки Евгелины до сих пор ходят по земле в поисках лукового пирога и беспечных мышек.
Но одна вещь известна совершенно точно — сама святая Евгелина смотрит с небес и улыбается, когда лунной ночью призраки на вершине горы смеются и танцуют под звук серебряных бубенчиков.
Как раз когда они достигли конца тропинки, она обернулась к нему с усмешкой, чувствуя себя дерзкой и беззаботной, и в этот миг голос его прервался, а на лице появилось выражение ужаса.
Джулиана резко обернулась, ожидая увидеть все, что угодно: адского пса Цербера или по крайней мере ожившего аббата, пришедшего им отомстить. По сравнению с этим каменное лицо ее отчима показалось не столь уж страшным.
— Так вот вы где! — прогремел он. — Ваша милая мама едва с ума не сошла от беспокойства, а вы кувыркаетесь здесь с этим шутом… и что, ради всего святого, случилось с вашими волосами?
Николас шагнул вперед и загородил ее своей спиной. За лордом Фортэмом он увидел целый отряд конных вооруженных воинов, откровенно наблюдающих за ними и явно очарованных тем, что увидели.
— Ваш юный Гилберт отрезал ей волосы по приказанию аббата, — сказал Николас. — И вы не посмеете обидеть ее. Она и так пострадала от рук этого чертова священника.
— Обидеть ее? — эхом откликнулся граф, потрясенный таким предположением. — Это ты обидел ее, лжец, негодяй, вор! Да по тебе виселица плачет!
Джулиана попыталась выйти из-за широкой спины Николаса, но тот не позволил, толкнув ее назад и старательно прикрывая от любопытных глаз воинов лорда Хью. А затем она услышала голос матери, сильный, полный боли и отчаяния:
— Что ты сделал с моей дочерью?!
И в этот миг что-то сломалось внутри Джулианы, словно рухнула ледяная стена, воздвигнутая ею самой вокруг своего сердца.
— Мамочка! — закричала она, выбегая из-за спины Николаса. На этот раз он позволил ей пройти, и она бросилась вниз по тропинке.
Изабелла соскочила с лошади и тоже побежала навстречу дочери через поле. Мгновением позже они встретились и бросились друг другу в объятия, плача и смеясь.
— Я уже думала, что потеряла тебя навсегда, девочка моя, — сказала Изабелла. — Я боялась, что на этот раз не смогу тебя вернуть.
— Никогда, мамочка. Прости меня. Это была не твоя вина, я знаю…
— Ох, любимая моя девочка…
— Я перережу тебе глотку, — сообщил лорд Хью ледяным тоном, яростно глядя на Николаса, который явно не собирался раскаиваться в своем преступлении.
— Нет! — закричала Джулиана, пытаясь вырваться из материнских объятий.
— Оставь их, доченька, пусть сами разберутся, — успокаивала ее Изабелла.
— Король будет очень недоволен, — равнодушно сообщил Николас.
Ответ лорда Хью был резким, лишенным всякой почтительности:
— Он и так забрал у меня кубок, что еще ему от меня надо? Своего дурака в придачу?
— Кубок отправился в аббатство Святой Евгелины, Повелительницы драконов, которому он по праву и должен принадлежать, — сказал Николас.
— Так этот чертов аббат забрал его? — голос графа задрожал от ярости.
Николас покачал головой.
— Должен с прискорбием сообщить, что добрый аббат покинул нас, отправившись за вечным блаженством.
— За вечными огнями ада, хотел ты сказать, — пробормотала Джулиана.
— Так он умер? — удивился лорд Хью.
— Совершенно точно.
— Что ж, значит, день не вовсе пропащий, — сказал граф мрачно. — А теперь нам надо придумать, что делать с тобой.
— Просто благословить мой брак с Джулианой.
— Чушь! Она выходит замуж за лорда Дервента. Так приказал король! — рявкнул граф.
— А приказы короля надлежит немедленно исполнять. Я Николас Дервент, — произнес Николас с поклоном.
— Святой боже! — воскликнул Хью. — Ты хочешь сказать, что теперь мы никогда от тебя не избавимся?
Улыбка Николаса была широкой и самой любезной.
— Теперь я буду вашим сыном, милорд. Чего еще вы можете желать?
— Скорейшей смерти, — пробормотал Хью. — Вы слышали это, миледи?
Изабелла подняла голову и улыбнулась:
— Я слышала.
— И что вы думаете по этому поводу?
— Надо выяснить, хочет ли этого моя дочь? Он славный парень, но немного сумасшедший.
Джулиана откинула свою стриженую голову и засмеялась.
— Тогда и я тоже сумасшедшая. Да, я хочу этого. Всем своим сердцем.
— Тогда кто мы такие, чтобы ослушаться приказа короля? — спросила Изабелла.
— Я полагаю, тут уже ничего нельзя поделать, — мрачно произнес лорд Хью. — Но у меня будет несколько условий. Во-первых, никаких стишков. Одно только слово в рифму, и я вырежу твой язык.
— Звучит вполне разумно, — согласился Николас.
— И вы не будете жить под моей крышей. Вы построите себе другой дом. Мои земли тянутся на восток на целый день пути. Можете выбирать любое место.
— Мы выбираем Вершину Святой Евгелины, — сказал Николас, не задумавшись ни на миг.
— Ты и впрямь сумасшедший, — усмехнулся Хью. — Решено! Меня это устраивает. Достаточно близко для леди Изабеллы и достаточно далеко для меня.
— Отец родной! — воскликнул Николас с дурашливым восторгом.
— Подкидыш, — буркнул Хью.
Джулиана тем временем отряхнула листья и иголки с юбки, улыбнулась своей матери и посмотрела на своего любимого шута.
— Думаю, святая Евгелина в конце концов благословила нас всех, — сказала она и добавила с озорным смехом:
Шут сердце проиграл,
а леди победила,
Благодарю тебя, святая Евгелина!
— О, милосердный боже, нет! Только не рифмы, — застонал Николас в шутливом ужасе.
Джулиана неторопливо подошла к нему с дерзкой улыбкой на лице.
Я сердце черное шута держу в руках
И для него готова вечно говорить в стихах.
— Только не под моей крышей! — взревел лорд Хью. — Или я вырежу языки вам обоим!
Но Джулиана нашла их языкам другое применение. Она снова целовала своего шута, и больше уже ни одного стишка никто не услышал.
Говорят, что иногда можно увидеть призраков придворного шута и его леди в старинном замке Дервент-Хауз на вершине Холма Святой Евгелины в Западном Сомерсете. Они всегда смеются, эти двое, а ночью можно услышать тихий звон серебряных бубенчиков на ветру.
Некоторые уверяют, что видели кое-кого из их многочисленных потомков, а другие утверждают, что целый легион призраков черно-белых кошек все еще охотится в этих местах. Хотя, по правде сказать, бесчисленные потомки кошки Евгелины до сих пор ходят по земле в поисках лукового пирога и беспечных мышек.
Но одна вещь известна совершенно точно — сама святая Евгелина смотрит с небес и улыбается, когда лунной ночью призраки на вершине горы смеются и танцуют под звук серебряных бубенчиков.