Страница:
"Что вы несете за спиной?"
Он ответил: "Это комментарии к Ваджраччедике".
"Неужели, - сказала женщина, - можно, я задам вам один вопрос? Если вы ответите на него удовлетворительно, я вас бесплатно накормлю, но если - нет, то вам придется идти в другое место".
Токусан согласился. Тогда хозяйка чайной предложила следующий вопрос: "Я читала в Ваджраччедике, что разум неуловим ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем. Если это так, то какой разум вы хотите подчеркнуть?" Такой неожиданный вопрос, заданный, судя по всему, простой сельской женщиной, совершенно ниспроверг всю его ученость, так как все его знание Ваджраччедики вместе с различными комментариями не дало ему никакого вдохновения. Бедный ученый вынужден был остаться без завтрака. Более того, ему пришлось отказаться от своего смелого намерения одержать победу над учителями дзэна ввиду того, что даже с хозяйкой чайной ему было не под силу состязаться, на что же он мог надеяться при встрече с профессиональными учителями дзэна? Еще до встречи с учителем из Лун-таня ему, конечно, следовало бы еще раз поразмыслить о той миссии, которую он на себя возложил.
Когда Токусан увидел учителя из Лун-таня, он сказал: "Люди так много говорят о Лун-тане (Озеро Дракона), однако, насколько я могу видеть, здесь нет ни дракона, ни озера". Учитель спокойно ответил: "Ты действительно находишься в самом центре Лун-таня".
В конце концов Токусан решил остаться в Лун-тане и изучить дзэн под руководством его учителя. Однажды вечером он сидел во дворе, спокойно, но пытливо размышляя об истине. Учитель спросил: "Почему ты не заходишь в помещение?"
"Стемнело", - ответил Токусан.
Тогда учитель зажег свечу и протянул ее ученику. Но едва Токусан коснулся свечи, учитель задул ее. Это неожиданно перевернуло его разум, и он смог постичь истину учения дзэна. Токусан с почтением поклонился.
"Что с тобой?" - спросил учитель.
"После этого, - заявил Токусан, - что бы ни говорили учителя о дзэне, я никогда больше не буду сомневаться в истинности их утверждений".
На следующее утро Токусан достал все свои комментарии к Ваджраччедике, которые он некогда так ценил и считал их до такой степени необходимыми, что даже носил их с собой, предал их огню, и от них остался только пепел. История с Токусаном указывает на некоторые характерные особенности, которые значительно отличают ее от предыдущей истории.
Токусан хорошо знал не только Ваджраччедику, но и другие разделы буддийской философии такие, как Абхидхармакоша и Иогакара. Но вначале он был решительно против дзэна и покинул район Сю для того, чтобы уничтожить его. Это, во всяком случае, было мотивом, который направлял поверхностное течение его сознания, а что касается того, что происходило внутри, то он совершенно ничего не осознавал. Психологический закон противоположности, несомненно, имел силу, которая возросла как ответная реакция на внешний мотив, когда он встретился с самым неожиданным оппонентом в лице хозяйки чайной. Первый разговор с учителем дзэна, касающийся Озера Дракона, вдребезги разбил умственные узы Токусана и освободил силы, скрывающиеся в глубине его сознания. Когда свеча была неожиданно погашена, все, что до этого отрицалось, безоговорочно утвердило себя как истинное. Произошел настоящий умственный катаклизм. То, что раньше считалось самым ценным, теперь не стоило и медного гроша.
Впоследствии, когда Токусан сам стал учителем, он нередко говорил вопрошающему:
"Если скажешь "да", получишь тридцать ударов скажешь "нет", - все равно получишь тридцать ударов".
Один монах спросил его однажды: "Кто такой Будда?"
"Это старый монах из Западной страны".
"Что такое просветление?"
Токусан ударил вопрошающего, сказав: "Убирайся отсюда и не разноси здесь грязь".
Другой монах хотел спросить что-то о дзэне, но Токусан закричал: "Я тебе ничего не могу дать, убирайся прочь".
Как все это отличается от того, чем был поглощен ум Токусана до того, как он прибыл в Лун-тань. Не трудно заметить, какая умственная революция произошла в уме Токусана после его беседы с хозяйкой чайной и особенно после того эпизода, когда он сидел в присутствии учителя, оставаясь внешне спокойным, но внутренне настолько активным, что даже не заметил наступления темноты.
4. Риндзай был учеником Обаку и основателем школы, которая до сих пор носит его имя. Его путь постижения дзэна имеет несколько интересных особенностей, которые по-своему могли считаться типично ортодоксальными в те дни, когда система коан еще не пользовалась популярностью среди приверженцев дзэна. В течение нескольких лет он изучал дзэн под руководством Обаку, и как-то раз старший монах спросил его: "Ты уже давно здесь?"
"Три года".
"Беседовал ли ты когда-нибудь с учителем?"
"Нет".
"Почему же?"
"Потому что я не знаю, какой вопрос ему задать".
Тогда старший монах сказал Риндзаю:
"Пойди к учителю и спроси, в чем состоит суть буддизма".
Риндзай подошел к учителю, как ему сказали, и спросил его: "В чем суть буддизма?" Не успел он даже закончить фразу, как Обаку ударил его несколько раз.
Когда старший монах увидел, что он вернулся от учителя, он поинтересовался результатом этого визита.
Риндзай сказал печально: "Я спросил его, а он ударил меня несколько раз".
Монах сказал ему, чтобы он не отчаивался, а снова пошел к учителю.
Три раза Риндзай ходил к учителю и каждый раз получал то же самое, и от этого он, бедняга, не стал мудрее.
В конце концов Риндзай решил, что будет лучше, если он пойдет к другому учителю, на что старший монах дал согласие, и учитель направил его к Дайгу.
Когда Риндзай пришел к Дайгу, тот спросил его: "Ты откуда?"
"От Обаку".
"Какие он тебе давал наставления?"
"Я спрашивал его три раза о сути буддизма и каждый раз получал удары вместо наставлений. Скажите мне, пожалуйста, какую я совершил ошибку?"
Дайгу сказал: "Никто не мог быть более добросердечным, чем тот учитель, старый дурак - однако ты хочешь знать, в чем твоя ошибка?"
Такое замечание раскрыло Риндзаю глаза на значение внешне грубого обращения Обаку. Он воскликнул: "В конце концов в буддизме Обаку нет ничего особенного".
Дайгу быстро схватил его за воротник и сказал:
"Совсем недавно ты говорил, что не можешь понять, а теперь ты заявляешь, что в буддизме Обаку нет ничего особенного. Что ты имеешь в виду?"
Риндзай, не говоря ни слова, три раза ударил Дайгу кулаком по ребрам.
Дайгу отпустил Риндзая и заметил: "Твой учитель - Обаку, я тут вовсе ни при чем".
Риндзай вернулся к Обаку. Тот спросил его: "Почему ты так быстро вернулся?"
"Потому что доброта ваша не знает предела".
Обаку сказал: "Когда я увижу этого парня, Дайгу, я его побью".
"Зачем же ждать? - сказал Риндзай, - получите сейчас". И дал старику-учителю хорошую затрещину.
Старик от души рассмеялся.
То, что обращает на себя внимание в данном случае, - это то обстоятельство, что Риндзай молчал в течение трех лет, не зная, что спросить у учителя. Это, как мне кажется, говорит о многом. Разве он пришел к Обаку не для того, чтобы изучать дзэн-буддизм? Если это так, то что же он делал до того, как старший монах посоветовал ему пойти к учителю? И почему он не знал, что спросить у учителя? И наконец, что привело его к такому полному преобразованию после беседы с Дайгу? По-моему, три года в монастыре у Обаку Риндзай провел в тщетных попытках постичь истину - высшую истину буддизма умом. Он хорошо знал, что постичь дзэн не могли помочь ни слова, ни умственный анализ, но все-таки он стремился добиться самореализации при помощи разума. Он не знал, чего он в действительности ищет и куда следовало направить свою умственную энергию. Фактически, если бы он знал что к чему, то это означало бы, что он уже обладает чем-то определенным, а тот, кто обладает чем-то определенным, не далек от истинного понимания дзэна. Именно тогда, когда ум Риндзая находился в таком беспокойном состоянии, блуждая по сторонам в своих духовных исканиях, старший монах благодаря своему собственному опыту почувствовал, что пришло время дать своевременный совет этому утомившемуся искателю истины. Он дал Риндзаю указание, посредством которого он мог успешно достичь цели. Когда Обаку грубо обошелся с Риндзаем, последний не удивился и не рассердился: он просто не мог понять, что означало такое обращение, и это огорчило его. Идя к Дайгу, он, должно быть, напрягая все силы своего разума, чтобы понять, в чем дело. До того, как ему сказали пойти к учителю и спросить его о сути буддизма, его беспокойный ум искал внешней поддержки: он, так сказать, метался в темноте из стороны в сторону, желая ухватиться за что-либо. Когда он дошел до такого отчаянного состояния, ему было дано указание в виде "тридцати ударов" и замечание Дайгу о добросердечности старого дурака, учителя", которое привело его, наконец, к постижению цели, к которой были направлены все указания. Если бы не эти три года напряженной умственной работы, духовных бурь и тщетных поисков истины, этот кризис никогда бы не наступил. Множество мыслей, противоречащих одна другой и окрашенных различными оттенками чувств, смешивались в кучу, но неожиданно вся путаница исчезла и воцарились новый порядок и гармония.
4. ФАКТОРЫ, ОПРЕДЕЛЯЮЩИЕ ОПЫТ ДЗЭНА
Из предыдущих примеров, относящихся к началу развития дзэна в Китае и взятых произвольно, без какойлибо системы, я хочу выделить следующие основные факторы, относящиеся к внутреннему миру дзэна:
наличие предварительной умственной подготовки, способствующей созреванию нового сознания;
присутствие сильного желания превзойти самого себя, что означает стремление дзэна превзойти все ограничения, наложенные на человека, как на индивидуальное существо;
на помощь борющейся душе, указывая ей путь, обычно приходит учитель;
в конечном итоге происходит переворот, который уходит корнями в неизвестную область и который называется сатори.
1. То, что содержание мироощущения в дзэне в основном носит умственный характер, легко понять. Ясно также, что дзэн проявляет тенденцию не теистического, а также не пантеистического характера, если вообще, хотя и с большой осторожностью, здесь можно воспользоваться теологическими терминами. Требование Бодхидхармы - "Принеси сюда свою душу, и я ее умиротворю"; Эно "Не думай ни о добре, ни о зле, но попытайся сейчас узреть свой лик первозданный"; Нагаку - "Когда говорят, что оно представляет собой нечто, то это совсем далеко от истины"; Басе - "Я скажу тебе, в чем суть, когда ты выпьешь одним глотком всю воду в Западном Озере", все эти высказывания подчеркнуто не сентиментальны, "не религиозны" и, как бы там ни было, просто в высшей степени загадочны и в какой-то мере носят умственный характер, хотя, конечно, не в общепринятом смысле. По сравнению с христианскими выражениями типа "божественная слава", "божественная любовь", "божественная невеста" и т. п., дзэн должен быть, судя по всему, совершенно лишен человеческих эмоций. Наоборот, в нем присутствует нечто, что может быть названо холодной научной деятельностью или фактичностью.
Таким образом, мы почти с полной уверенностью можем сказать, что в дзэне отсутствует то, что соответствует пылким чувствам христиан к личному Богу. Последователи дзэна, кажется, не озабочены "прегрешениями", "покаянием", "прощением" и т. п. Их умственная конституция ближе к метафизическому типу, но их метафизика состоит не из абстракций, остроты логики и тщательного анализа, а из практической мудрости и конкретных "осязаемых" фактов. Именно в этом китайский дзэн особенно отличается от махаянистской дхьяны. Как было упомянуто выше, Эно, по мнению большинства людей, не славился особой ученостью, но ум его, вероятно, был достаточно оснащен метафизически для того, чтобы постичь значение Ваджраччедики, которая изобилует высокопарными метафизическими утверждениями. Когда он понял Праджняпарамита-сутру, высокая философская истина, содержащаяся в ней, превратилась в практический вопрос о "нашем первозданном лике, который мы имели еще до того, как родились", и затем в совет Басе "выпить одним глотком целое озеро" и т. д.
Мы подразумеваем, что учителя дзэна, несомненно, изучали философию в самом широком смысле (буддийскую или какую-либо другую) прежде, чем они обратили внимание на дзэн. Я употребляю здесь термин "буддийская философия" в самом строгом смысле, так как она не является продуктом разума, особенно это касается доктрины "пустоты", которая не имеет ничего общего с умственным размышлением и является простым выражением прямого восприятия, при котором ум охватывает истинную природу существования без помощи логики. Таким образом, провозглашается "сарвадарманам шуньята".
Изучающие буддизм только с его метафизической стороны забывают, что это не что иное, как просто внутреннее прозрение. Оно основано на опыте и не является продуктом абстрактного анализа. Поэтому, когда подлинный искатель истины изучает такие сутры, как Ланкаватара или Ваджраччедика, он не может спокойно читать их резкие и безоговорочные утверждения: он поистине изумлен, поражен и даже напуган. Но в них все-таки есть какая-то сила, которая независимо от его желания привлекает его. Он начинает думать о них, он хочет прийти в непосредственный контакт с самой истиной, он хочет увидеть факт собственными глазами. Обычные книги по философии не приводят человека к тому интуитивному познанию, потому что они не больше, чем философия: какой бы истине ни учила философия, она исчерпывается в ней самой и не открывает перед изучающим новых перспектив. Но при изучении буддийских сутр, которые содержат изречения высочайших религиозных умов, человек погружается внутрь, в более глубокие области сознания, и в конечном итоге убеждается в том, что эти высказывания действительно соприкасаются с вышей реальностью.
То, о чем человек думает или читает, представляет собой лишь тень предмета, а не сам предмет. Не разговоры о воде, не вид ручья, а несколько глотков этой воды полностью утоляют жажду. Но вначале необходимо познакомиться с сутрами для того, чтобы увидеть указанный путь и знать, где искать саму вещь. Без такого указания мы можем не знать, как и на чем сосредоточить свои усилия. Поэтому в сутрах сказано: "Я одновременно указываю путь к истине и являюсь самой истиной".
Таким образом, мы можем видеть, что предпосылкой, ведущей к постижению дзэна, является не обожание, повиновение, страх, любовь, вера, терпение или что-либо другое, что свойственно доброй христианской душе, но поиск чего-то такого, что приносит умственный мир и гармонию за счет преодоления противоречий и превращения запутанного клубка в одну непрерывную нить. Каждый ученик дзэна постоянно занят таким усердным поиском умственного мира и целостности. Ему обычно удается составить некое умственное представление о себе самом и о мире, но оно никогда не удовлетворяет его полностью, и он чувствует побуждение к дальнейшему углублению в поисках твердой почвы высшей реальности.
Токусан, например, изучая Праджняпарамиту, удовлетворился умозрительным постижением доктрины "пустоты", но когда он услышал о южном учении, его мир нарушился. Его внешним мотивом поездки на Юг было желание уничтожить еретическое учение дзэна, но он, должно быть, все время чувствовал скрытое беспокойство в глубинах своего сознания, хотя он был явно настроен на то, чтобы подавить такое чувство при помощи рассудка. Ему это не удалось, так как чувство, которое он желал подавить, внезапно усилилось, может быть, к его великому разочарованию, когда хозяйка чайной бросила ему вызов. Наконец свеча, погашенная в Лунь-тане вскоре после того, как она была зажжена, направила его туда, где он должен был быть с самого начала. В его сознании никогда не было никакого представления о том, что должно произойти, так как в дзэне в этом отношении ничего нельзя предвидеть заранее. После этого, то есть после раскрытия необходимой в дзэне интуиции, трость, по его мнению, стала единственным необходимым орудием, указывающим его последователям путь к постижению дзэна.
Он никогда не молился, никогда не просил о прощении грехов, он никогда не совершал ничего такого, что обычно принято называть набожным поступком (Дзесю однажды спросили: "Какие поступки должен совершать истинный монах?" Он сказал: "Отделите себя от поступков"), так как поклонение Будде (К Дзесю пришел один монах и сказал: "Я иду на Юг в качестве паломника, что бы вы мне по этому случаю могли посоветовать?" Учитель сказал: "Если ты идешь на Юг, не останавливайся долго там где есть Будда, а также там, где нет его".), сжигание курений, чтение сутр и произнесение "нэмбуцу" (Один монах спросил Таккана Киндзана: "Практикуешь ли ты когда-либо нэмбуцу?" (произнесение имени Будды). Учитель ответил: "Нет, никогда". - "Почему?" - "Потому что я боюсь загрязнить рот".) - все это практиковалось лишь потому, что все Будды это практиковали, а не по какойлибо иной причине.
2. Этот упорный поиск является движущей силой дзэна. "Просите, и дано будет; ищите, и обрящете; стучите, и отверзнется". Это - также практическое наставление ведущее к дзэну. Но в связи с тем, что это вопрошение или поиск абсолютно субъективны, а биографическая литература по дзэну в этом отношении бедна информацией - особенно это относится к раннему периоду в истории дзэна, - его возможность может быть оценена по различным обстоятельствам, связанным с самим переживанием. Этот упорный поиск, или пытливость духа, были свойственны Эке, который, как говорят, долго стоял в снегу, обуреваемый желанием узнать истину дзэна. Биографы Эно в нем подчеркивают отсутствие познаний, много говорят о его стихотворении о "пустоте" и считают ненужным рассказывать о его внутренней жизни того периода, когда он занимался очисткой риса. Долгий и опасный путь, который он проделал, чтобы добраться с Юга до монастыря Гунина, требовал, вероятно, немало сил в те дни, если учесть, что он был, как нам известно, сыном простого бедного крестьянина.
Когда он прочел Ваджраччедику или услышал ее, как повествует его биография, в нем, должно быть, пробудилось очень сильное желание познать, что в действительности все это означает. В противном случае он не рискнул бы предпринять такое трудное путешествие. Таким образом, когда он работал на мельнице, его ум, должно быть, находился в состоянии большой духовной активности, самым упорным образом разыскивая истину.
В случае с Риндзаем последний даже не знал, что спросить у учителя. Если бы он знал, то ему было бы, вероятно, гораздо легче. Ему было известно, что с ним происходит что-то неладное, так как он чувствовал недовольство собой: он искал какую-то неизвестную реальность, о которой у него не было никакого представления. Если бы он мог определить ее, то это означало бы, что он уже постиг ее. Его разум представлял собой один большой вопросительный знак, не относящийся к какому-либо определенному объекту. Вселенная также была подобием его разума, таким же знаком, висящим в пустоте, так как нигде не было ничего определенного.
Такое блуждание во тьме, должно быть, продолжалось некоторое время и носило самый отчаянный характер. Именно это состояние ума не давало ему понять, какой конкретный вопрос он мог бы поставить перед учителем. В этом отношении он отличался от Эно, который уже знал, какую проблему ему нужно решить, даже еще до того, как он пришел к Гунину: его проблемой было понимание Ваджраччедики. Разум Эно был, вероятно, более простым и более широким, в то время, как Риндзай, подобно Эке, был, так сказать, интеллектуально "испорченным", и все, что он чувствовал, представляло собой общее умственное беспокойство, потому что он не знал, как размотать тот запутанный клубок, который становился еще запутаннее вследствие его знания. Когда старший монах посоветовал Риндзаю спросить учителя об "основном принципе буддизма", это было действительно большой помощью, потому что теперь перед ним было нечто определенное, за что можно было уцепиться. Его общее умственное беспокойство достигло особо острого состояния тогда, когда он был подвергнут "тридцати ударам". Плод его умственных поисков созревал и готов был упасть на землю.
Последнюю встряску - довольно суровую, следует признать, - ему устроил Обаку. Между этой встряской и конечным падением под влиянием Дайгу вопросительный знак Риндзая указывал на один конкретный факт, являющийся предметом, на котором все три года были сосредоточены все его силы. Если бы не было такого сосредоточения, он не смог бы воскликнуть: "В буддизме Обаку, в конце концов, нет ничего особенного".
Здесь вполне уместным будет сказать несколько слов о самовнушении, с которым часто путают дзэн. В самовнушении нет никакой умственной предыстории, а также никакого упорного поиска чего-либо, сопровождающегося острым чувством беспокойства. При самовнушении субъекту дается определенная идея, которую он принимает без сомнения, всем сердцем. Своей целью он ставит определенный практический результат, который он желает получить, принимая эту идею. Здесь все с самого начала определено, предписано и предложено.
В дзэне имеет место умственный поиск высшей истины, которую не может дать интеллект: субъект вынужден погрузиться глубже, минуя волны эмоций периодического сознания. Такое погружение сопряжено с трудностями, потому что он не знает, как и где погружаться. Он в полном замешательстве относительно того, что делать, пока он неожиданно не натыкается на то, что открывает новую перспективу. Такой умственный тупик, сопровождаемый упорным, неутомимым и искренним поиском, является самым необходимым фактором, обусловливающим постижение дзэна. Нечто похожее по своей механике на психологию самовнушения может здесь иметь место, но вся форма, в которую вливается эта психология, совершенно отличается от того, что обычно понимают под этим термином.
Метафизический поиск, который был назван умственной предпосылкой дзэна, открывает новый путь в жизни ученика. Поиск сопровождается интенсивным чувством беспокойства, или, иначе говоря, это чувство истолковывается умом как поиск. Является ли поиск на эмоциональном плане чувством беспокойства, или беспокойство на умственном плане - поиском чего-то определенного, - в любом случае все существо индивидуума сосредоточено на поисках чего-то такого, на что можно спокойно положиться. Ищущий разум взволнован до предела в связи со своими беспощадными усилиями, но когда это беспокойство достигает кульминационной точки, разум рушится или взрывается, и вся структура сознания принимает совершенно иной вид. Это - постижение дзэна. Вопрос, поиск, созревание и взрыв - таким образом развивается это переживание.
Этот поиск обычно принимает форму медитации, в которой умственного элемента (випасьяна) меньше, чем самой сосредоточенности (дхьяна). Практикующий сидит, скрестив ноги по-индийски, как указано в руководстве, называемом "Дзо-чань-и" ("Как сидеть и размышлять"). В таком положении, которое, по общему мнению индийцев и буддистов, считается самым удобным положением тела и которое предписывается для йогов, ищущий сосредоточивает всю свою умственную энергию на попытке выбраться из этого умственного тупика, в который он попал. Поскольку разум оказался неспособным достичь этой цели, ищущий должен призвать на помощь другую силу, если он ее в состоянии найти. Разуму известно, как попасть в этот тупик, но он совершенно не способен вывести человека оттуда.
Сначала ищущий не видит никакого выхода, но правдой или неправдой он все-таки должен найти какое-то средство. Он достиг конца пути, и перед ним зияет темная пропасть. Нет света, который мог бы указать ему, как пересечь ее, а пути назад он также не знает. Он просто вынужден идти вперед. Единственное, что он может сделать в этот критический момент, - это просто прыгнуть, рискуя потерять жизнь. Может быть, это означает верную смерть, но и жить он тоже больше не в силах. Он в отчаянии. Однако что-то его все еще удерживает: он не может всецело отдаться неизвестному.
Когда он достигает этой стадии дхьяны, всякое абстрактное мышление прекращается, так как мыслитель и мысль больше уже не противопоставляются друг другу. Все его существо, если можно так выразиться, представляет собой саму мысль. Или, может быть, лучше сказать, что все его существо представляет собой "отсутствие всякой мысли" (ачитта). Дальше мы уже не можем описать это состояние на языке логики или психологии. Здесь начинается новый мир личного переживания, который может быть назван "скачком" или "прыжком в пропасть". Период созревания пришел к концу.
Следует составить себе ясное представление о том, что этот период созревания, который начинается с метафизического поиска и кончается должным постижением дзэна, не представляет собой пассивного спокойствия, а является периодом интенсивного напряжения, когда все сознание сосредоточивается в одной точке. Пока все сознание действительно не достигает этой точки, оно продолжает упорную борьбу с вторгающимися идеями. Оно может не сознавать этой борьбы, но упорный поиск, или постоянное всматривание в бездонную тьму, как раз свидетельствует об этой борьбе. Сосредоточение ума в одной точке (экагра) достигается тогда, когда внутренний механизм созревает для конечной катастрофы. Она происходит (если посмотреть на нее поверхностно) случайно, то есть при ударе по барабанным перепонкам, когда произносят какие-нибудь слова или когда происходит какое-нибудь неожиданное событие, другими словами - когда происходит какое-либо восприятие.
Он ответил: "Это комментарии к Ваджраччедике".
"Неужели, - сказала женщина, - можно, я задам вам один вопрос? Если вы ответите на него удовлетворительно, я вас бесплатно накормлю, но если - нет, то вам придется идти в другое место".
Токусан согласился. Тогда хозяйка чайной предложила следующий вопрос: "Я читала в Ваджраччедике, что разум неуловим ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем. Если это так, то какой разум вы хотите подчеркнуть?" Такой неожиданный вопрос, заданный, судя по всему, простой сельской женщиной, совершенно ниспроверг всю его ученость, так как все его знание Ваджраччедики вместе с различными комментариями не дало ему никакого вдохновения. Бедный ученый вынужден был остаться без завтрака. Более того, ему пришлось отказаться от своего смелого намерения одержать победу над учителями дзэна ввиду того, что даже с хозяйкой чайной ему было не под силу состязаться, на что же он мог надеяться при встрече с профессиональными учителями дзэна? Еще до встречи с учителем из Лун-таня ему, конечно, следовало бы еще раз поразмыслить о той миссии, которую он на себя возложил.
Когда Токусан увидел учителя из Лун-таня, он сказал: "Люди так много говорят о Лун-тане (Озеро Дракона), однако, насколько я могу видеть, здесь нет ни дракона, ни озера". Учитель спокойно ответил: "Ты действительно находишься в самом центре Лун-таня".
В конце концов Токусан решил остаться в Лун-тане и изучить дзэн под руководством его учителя. Однажды вечером он сидел во дворе, спокойно, но пытливо размышляя об истине. Учитель спросил: "Почему ты не заходишь в помещение?"
"Стемнело", - ответил Токусан.
Тогда учитель зажег свечу и протянул ее ученику. Но едва Токусан коснулся свечи, учитель задул ее. Это неожиданно перевернуло его разум, и он смог постичь истину учения дзэна. Токусан с почтением поклонился.
"Что с тобой?" - спросил учитель.
"После этого, - заявил Токусан, - что бы ни говорили учителя о дзэне, я никогда больше не буду сомневаться в истинности их утверждений".
На следующее утро Токусан достал все свои комментарии к Ваджраччедике, которые он некогда так ценил и считал их до такой степени необходимыми, что даже носил их с собой, предал их огню, и от них остался только пепел. История с Токусаном указывает на некоторые характерные особенности, которые значительно отличают ее от предыдущей истории.
Токусан хорошо знал не только Ваджраччедику, но и другие разделы буддийской философии такие, как Абхидхармакоша и Иогакара. Но вначале он был решительно против дзэна и покинул район Сю для того, чтобы уничтожить его. Это, во всяком случае, было мотивом, который направлял поверхностное течение его сознания, а что касается того, что происходило внутри, то он совершенно ничего не осознавал. Психологический закон противоположности, несомненно, имел силу, которая возросла как ответная реакция на внешний мотив, когда он встретился с самым неожиданным оппонентом в лице хозяйки чайной. Первый разговор с учителем дзэна, касающийся Озера Дракона, вдребезги разбил умственные узы Токусана и освободил силы, скрывающиеся в глубине его сознания. Когда свеча была неожиданно погашена, все, что до этого отрицалось, безоговорочно утвердило себя как истинное. Произошел настоящий умственный катаклизм. То, что раньше считалось самым ценным, теперь не стоило и медного гроша.
Впоследствии, когда Токусан сам стал учителем, он нередко говорил вопрошающему:
"Если скажешь "да", получишь тридцать ударов скажешь "нет", - все равно получишь тридцать ударов".
Один монах спросил его однажды: "Кто такой Будда?"
"Это старый монах из Западной страны".
"Что такое просветление?"
Токусан ударил вопрошающего, сказав: "Убирайся отсюда и не разноси здесь грязь".
Другой монах хотел спросить что-то о дзэне, но Токусан закричал: "Я тебе ничего не могу дать, убирайся прочь".
Как все это отличается от того, чем был поглощен ум Токусана до того, как он прибыл в Лун-тань. Не трудно заметить, какая умственная революция произошла в уме Токусана после его беседы с хозяйкой чайной и особенно после того эпизода, когда он сидел в присутствии учителя, оставаясь внешне спокойным, но внутренне настолько активным, что даже не заметил наступления темноты.
4. Риндзай был учеником Обаку и основателем школы, которая до сих пор носит его имя. Его путь постижения дзэна имеет несколько интересных особенностей, которые по-своему могли считаться типично ортодоксальными в те дни, когда система коан еще не пользовалась популярностью среди приверженцев дзэна. В течение нескольких лет он изучал дзэн под руководством Обаку, и как-то раз старший монах спросил его: "Ты уже давно здесь?"
"Три года".
"Беседовал ли ты когда-нибудь с учителем?"
"Нет".
"Почему же?"
"Потому что я не знаю, какой вопрос ему задать".
Тогда старший монах сказал Риндзаю:
"Пойди к учителю и спроси, в чем состоит суть буддизма".
Риндзай подошел к учителю, как ему сказали, и спросил его: "В чем суть буддизма?" Не успел он даже закончить фразу, как Обаку ударил его несколько раз.
Когда старший монах увидел, что он вернулся от учителя, он поинтересовался результатом этого визита.
Риндзай сказал печально: "Я спросил его, а он ударил меня несколько раз".
Монах сказал ему, чтобы он не отчаивался, а снова пошел к учителю.
Три раза Риндзай ходил к учителю и каждый раз получал то же самое, и от этого он, бедняга, не стал мудрее.
В конце концов Риндзай решил, что будет лучше, если он пойдет к другому учителю, на что старший монах дал согласие, и учитель направил его к Дайгу.
Когда Риндзай пришел к Дайгу, тот спросил его: "Ты откуда?"
"От Обаку".
"Какие он тебе давал наставления?"
"Я спрашивал его три раза о сути буддизма и каждый раз получал удары вместо наставлений. Скажите мне, пожалуйста, какую я совершил ошибку?"
Дайгу сказал: "Никто не мог быть более добросердечным, чем тот учитель, старый дурак - однако ты хочешь знать, в чем твоя ошибка?"
Такое замечание раскрыло Риндзаю глаза на значение внешне грубого обращения Обаку. Он воскликнул: "В конце концов в буддизме Обаку нет ничего особенного".
Дайгу быстро схватил его за воротник и сказал:
"Совсем недавно ты говорил, что не можешь понять, а теперь ты заявляешь, что в буддизме Обаку нет ничего особенного. Что ты имеешь в виду?"
Риндзай, не говоря ни слова, три раза ударил Дайгу кулаком по ребрам.
Дайгу отпустил Риндзая и заметил: "Твой учитель - Обаку, я тут вовсе ни при чем".
Риндзай вернулся к Обаку. Тот спросил его: "Почему ты так быстро вернулся?"
"Потому что доброта ваша не знает предела".
Обаку сказал: "Когда я увижу этого парня, Дайгу, я его побью".
"Зачем же ждать? - сказал Риндзай, - получите сейчас". И дал старику-учителю хорошую затрещину.
Старик от души рассмеялся.
То, что обращает на себя внимание в данном случае, - это то обстоятельство, что Риндзай молчал в течение трех лет, не зная, что спросить у учителя. Это, как мне кажется, говорит о многом. Разве он пришел к Обаку не для того, чтобы изучать дзэн-буддизм? Если это так, то что же он делал до того, как старший монах посоветовал ему пойти к учителю? И почему он не знал, что спросить у учителя? И наконец, что привело его к такому полному преобразованию после беседы с Дайгу? По-моему, три года в монастыре у Обаку Риндзай провел в тщетных попытках постичь истину - высшую истину буддизма умом. Он хорошо знал, что постичь дзэн не могли помочь ни слова, ни умственный анализ, но все-таки он стремился добиться самореализации при помощи разума. Он не знал, чего он в действительности ищет и куда следовало направить свою умственную энергию. Фактически, если бы он знал что к чему, то это означало бы, что он уже обладает чем-то определенным, а тот, кто обладает чем-то определенным, не далек от истинного понимания дзэна. Именно тогда, когда ум Риндзая находился в таком беспокойном состоянии, блуждая по сторонам в своих духовных исканиях, старший монах благодаря своему собственному опыту почувствовал, что пришло время дать своевременный совет этому утомившемуся искателю истины. Он дал Риндзаю указание, посредством которого он мог успешно достичь цели. Когда Обаку грубо обошелся с Риндзаем, последний не удивился и не рассердился: он просто не мог понять, что означало такое обращение, и это огорчило его. Идя к Дайгу, он, должно быть, напрягая все силы своего разума, чтобы понять, в чем дело. До того, как ему сказали пойти к учителю и спросить его о сути буддизма, его беспокойный ум искал внешней поддержки: он, так сказать, метался в темноте из стороны в сторону, желая ухватиться за что-либо. Когда он дошел до такого отчаянного состояния, ему было дано указание в виде "тридцати ударов" и замечание Дайгу о добросердечности старого дурака, учителя", которое привело его, наконец, к постижению цели, к которой были направлены все указания. Если бы не эти три года напряженной умственной работы, духовных бурь и тщетных поисков истины, этот кризис никогда бы не наступил. Множество мыслей, противоречащих одна другой и окрашенных различными оттенками чувств, смешивались в кучу, но неожиданно вся путаница исчезла и воцарились новый порядок и гармония.
4. ФАКТОРЫ, ОПРЕДЕЛЯЮЩИЕ ОПЫТ ДЗЭНА
Из предыдущих примеров, относящихся к началу развития дзэна в Китае и взятых произвольно, без какойлибо системы, я хочу выделить следующие основные факторы, относящиеся к внутреннему миру дзэна:
наличие предварительной умственной подготовки, способствующей созреванию нового сознания;
присутствие сильного желания превзойти самого себя, что означает стремление дзэна превзойти все ограничения, наложенные на человека, как на индивидуальное существо;
на помощь борющейся душе, указывая ей путь, обычно приходит учитель;
в конечном итоге происходит переворот, который уходит корнями в неизвестную область и который называется сатори.
1. То, что содержание мироощущения в дзэне в основном носит умственный характер, легко понять. Ясно также, что дзэн проявляет тенденцию не теистического, а также не пантеистического характера, если вообще, хотя и с большой осторожностью, здесь можно воспользоваться теологическими терминами. Требование Бодхидхармы - "Принеси сюда свою душу, и я ее умиротворю"; Эно "Не думай ни о добре, ни о зле, но попытайся сейчас узреть свой лик первозданный"; Нагаку - "Когда говорят, что оно представляет собой нечто, то это совсем далеко от истины"; Басе - "Я скажу тебе, в чем суть, когда ты выпьешь одним глотком всю воду в Западном Озере", все эти высказывания подчеркнуто не сентиментальны, "не религиозны" и, как бы там ни было, просто в высшей степени загадочны и в какой-то мере носят умственный характер, хотя, конечно, не в общепринятом смысле. По сравнению с христианскими выражениями типа "божественная слава", "божественная любовь", "божественная невеста" и т. п., дзэн должен быть, судя по всему, совершенно лишен человеческих эмоций. Наоборот, в нем присутствует нечто, что может быть названо холодной научной деятельностью или фактичностью.
Таким образом, мы почти с полной уверенностью можем сказать, что в дзэне отсутствует то, что соответствует пылким чувствам христиан к личному Богу. Последователи дзэна, кажется, не озабочены "прегрешениями", "покаянием", "прощением" и т. п. Их умственная конституция ближе к метафизическому типу, но их метафизика состоит не из абстракций, остроты логики и тщательного анализа, а из практической мудрости и конкретных "осязаемых" фактов. Именно в этом китайский дзэн особенно отличается от махаянистской дхьяны. Как было упомянуто выше, Эно, по мнению большинства людей, не славился особой ученостью, но ум его, вероятно, был достаточно оснащен метафизически для того, чтобы постичь значение Ваджраччедики, которая изобилует высокопарными метафизическими утверждениями. Когда он понял Праджняпарамита-сутру, высокая философская истина, содержащаяся в ней, превратилась в практический вопрос о "нашем первозданном лике, который мы имели еще до того, как родились", и затем в совет Басе "выпить одним глотком целое озеро" и т. д.
Мы подразумеваем, что учителя дзэна, несомненно, изучали философию в самом широком смысле (буддийскую или какую-либо другую) прежде, чем они обратили внимание на дзэн. Я употребляю здесь термин "буддийская философия" в самом строгом смысле, так как она не является продуктом разума, особенно это касается доктрины "пустоты", которая не имеет ничего общего с умственным размышлением и является простым выражением прямого восприятия, при котором ум охватывает истинную природу существования без помощи логики. Таким образом, провозглашается "сарвадарманам шуньята".
Изучающие буддизм только с его метафизической стороны забывают, что это не что иное, как просто внутреннее прозрение. Оно основано на опыте и не является продуктом абстрактного анализа. Поэтому, когда подлинный искатель истины изучает такие сутры, как Ланкаватара или Ваджраччедика, он не может спокойно читать их резкие и безоговорочные утверждения: он поистине изумлен, поражен и даже напуган. Но в них все-таки есть какая-то сила, которая независимо от его желания привлекает его. Он начинает думать о них, он хочет прийти в непосредственный контакт с самой истиной, он хочет увидеть факт собственными глазами. Обычные книги по философии не приводят человека к тому интуитивному познанию, потому что они не больше, чем философия: какой бы истине ни учила философия, она исчерпывается в ней самой и не открывает перед изучающим новых перспектив. Но при изучении буддийских сутр, которые содержат изречения высочайших религиозных умов, человек погружается внутрь, в более глубокие области сознания, и в конечном итоге убеждается в том, что эти высказывания действительно соприкасаются с вышей реальностью.
То, о чем человек думает или читает, представляет собой лишь тень предмета, а не сам предмет. Не разговоры о воде, не вид ручья, а несколько глотков этой воды полностью утоляют жажду. Но вначале необходимо познакомиться с сутрами для того, чтобы увидеть указанный путь и знать, где искать саму вещь. Без такого указания мы можем не знать, как и на чем сосредоточить свои усилия. Поэтому в сутрах сказано: "Я одновременно указываю путь к истине и являюсь самой истиной".
Таким образом, мы можем видеть, что предпосылкой, ведущей к постижению дзэна, является не обожание, повиновение, страх, любовь, вера, терпение или что-либо другое, что свойственно доброй христианской душе, но поиск чего-то такого, что приносит умственный мир и гармонию за счет преодоления противоречий и превращения запутанного клубка в одну непрерывную нить. Каждый ученик дзэна постоянно занят таким усердным поиском умственного мира и целостности. Ему обычно удается составить некое умственное представление о себе самом и о мире, но оно никогда не удовлетворяет его полностью, и он чувствует побуждение к дальнейшему углублению в поисках твердой почвы высшей реальности.
Токусан, например, изучая Праджняпарамиту, удовлетворился умозрительным постижением доктрины "пустоты", но когда он услышал о южном учении, его мир нарушился. Его внешним мотивом поездки на Юг было желание уничтожить еретическое учение дзэна, но он, должно быть, все время чувствовал скрытое беспокойство в глубинах своего сознания, хотя он был явно настроен на то, чтобы подавить такое чувство при помощи рассудка. Ему это не удалось, так как чувство, которое он желал подавить, внезапно усилилось, может быть, к его великому разочарованию, когда хозяйка чайной бросила ему вызов. Наконец свеча, погашенная в Лунь-тане вскоре после того, как она была зажжена, направила его туда, где он должен был быть с самого начала. В его сознании никогда не было никакого представления о том, что должно произойти, так как в дзэне в этом отношении ничего нельзя предвидеть заранее. После этого, то есть после раскрытия необходимой в дзэне интуиции, трость, по его мнению, стала единственным необходимым орудием, указывающим его последователям путь к постижению дзэна.
Он никогда не молился, никогда не просил о прощении грехов, он никогда не совершал ничего такого, что обычно принято называть набожным поступком (Дзесю однажды спросили: "Какие поступки должен совершать истинный монах?" Он сказал: "Отделите себя от поступков"), так как поклонение Будде (К Дзесю пришел один монах и сказал: "Я иду на Юг в качестве паломника, что бы вы мне по этому случаю могли посоветовать?" Учитель сказал: "Если ты идешь на Юг, не останавливайся долго там где есть Будда, а также там, где нет его".), сжигание курений, чтение сутр и произнесение "нэмбуцу" (Один монах спросил Таккана Киндзана: "Практикуешь ли ты когда-либо нэмбуцу?" (произнесение имени Будды). Учитель ответил: "Нет, никогда". - "Почему?" - "Потому что я боюсь загрязнить рот".) - все это практиковалось лишь потому, что все Будды это практиковали, а не по какойлибо иной причине.
2. Этот упорный поиск является движущей силой дзэна. "Просите, и дано будет; ищите, и обрящете; стучите, и отверзнется". Это - также практическое наставление ведущее к дзэну. Но в связи с тем, что это вопрошение или поиск абсолютно субъективны, а биографическая литература по дзэну в этом отношении бедна информацией - особенно это относится к раннему периоду в истории дзэна, - его возможность может быть оценена по различным обстоятельствам, связанным с самим переживанием. Этот упорный поиск, или пытливость духа, были свойственны Эке, который, как говорят, долго стоял в снегу, обуреваемый желанием узнать истину дзэна. Биографы Эно в нем подчеркивают отсутствие познаний, много говорят о его стихотворении о "пустоте" и считают ненужным рассказывать о его внутренней жизни того периода, когда он занимался очисткой риса. Долгий и опасный путь, который он проделал, чтобы добраться с Юга до монастыря Гунина, требовал, вероятно, немало сил в те дни, если учесть, что он был, как нам известно, сыном простого бедного крестьянина.
Когда он прочел Ваджраччедику или услышал ее, как повествует его биография, в нем, должно быть, пробудилось очень сильное желание познать, что в действительности все это означает. В противном случае он не рискнул бы предпринять такое трудное путешествие. Таким образом, когда он работал на мельнице, его ум, должно быть, находился в состоянии большой духовной активности, самым упорным образом разыскивая истину.
В случае с Риндзаем последний даже не знал, что спросить у учителя. Если бы он знал, то ему было бы, вероятно, гораздо легче. Ему было известно, что с ним происходит что-то неладное, так как он чувствовал недовольство собой: он искал какую-то неизвестную реальность, о которой у него не было никакого представления. Если бы он мог определить ее, то это означало бы, что он уже постиг ее. Его разум представлял собой один большой вопросительный знак, не относящийся к какому-либо определенному объекту. Вселенная также была подобием его разума, таким же знаком, висящим в пустоте, так как нигде не было ничего определенного.
Такое блуждание во тьме, должно быть, продолжалось некоторое время и носило самый отчаянный характер. Именно это состояние ума не давало ему понять, какой конкретный вопрос он мог бы поставить перед учителем. В этом отношении он отличался от Эно, который уже знал, какую проблему ему нужно решить, даже еще до того, как он пришел к Гунину: его проблемой было понимание Ваджраччедики. Разум Эно был, вероятно, более простым и более широким, в то время, как Риндзай, подобно Эке, был, так сказать, интеллектуально "испорченным", и все, что он чувствовал, представляло собой общее умственное беспокойство, потому что он не знал, как размотать тот запутанный клубок, который становился еще запутаннее вследствие его знания. Когда старший монах посоветовал Риндзаю спросить учителя об "основном принципе буддизма", это было действительно большой помощью, потому что теперь перед ним было нечто определенное, за что можно было уцепиться. Его общее умственное беспокойство достигло особо острого состояния тогда, когда он был подвергнут "тридцати ударам". Плод его умственных поисков созревал и готов был упасть на землю.
Последнюю встряску - довольно суровую, следует признать, - ему устроил Обаку. Между этой встряской и конечным падением под влиянием Дайгу вопросительный знак Риндзая указывал на один конкретный факт, являющийся предметом, на котором все три года были сосредоточены все его силы. Если бы не было такого сосредоточения, он не смог бы воскликнуть: "В буддизме Обаку, в конце концов, нет ничего особенного".
Здесь вполне уместным будет сказать несколько слов о самовнушении, с которым часто путают дзэн. В самовнушении нет никакой умственной предыстории, а также никакого упорного поиска чего-либо, сопровождающегося острым чувством беспокойства. При самовнушении субъекту дается определенная идея, которую он принимает без сомнения, всем сердцем. Своей целью он ставит определенный практический результат, который он желает получить, принимая эту идею. Здесь все с самого начала определено, предписано и предложено.
В дзэне имеет место умственный поиск высшей истины, которую не может дать интеллект: субъект вынужден погрузиться глубже, минуя волны эмоций периодического сознания. Такое погружение сопряжено с трудностями, потому что он не знает, как и где погружаться. Он в полном замешательстве относительно того, что делать, пока он неожиданно не натыкается на то, что открывает новую перспективу. Такой умственный тупик, сопровождаемый упорным, неутомимым и искренним поиском, является самым необходимым фактором, обусловливающим постижение дзэна. Нечто похожее по своей механике на психологию самовнушения может здесь иметь место, но вся форма, в которую вливается эта психология, совершенно отличается от того, что обычно понимают под этим термином.
Метафизический поиск, который был назван умственной предпосылкой дзэна, открывает новый путь в жизни ученика. Поиск сопровождается интенсивным чувством беспокойства, или, иначе говоря, это чувство истолковывается умом как поиск. Является ли поиск на эмоциональном плане чувством беспокойства, или беспокойство на умственном плане - поиском чего-то определенного, - в любом случае все существо индивидуума сосредоточено на поисках чего-то такого, на что можно спокойно положиться. Ищущий разум взволнован до предела в связи со своими беспощадными усилиями, но когда это беспокойство достигает кульминационной точки, разум рушится или взрывается, и вся структура сознания принимает совершенно иной вид. Это - постижение дзэна. Вопрос, поиск, созревание и взрыв - таким образом развивается это переживание.
Этот поиск обычно принимает форму медитации, в которой умственного элемента (випасьяна) меньше, чем самой сосредоточенности (дхьяна). Практикующий сидит, скрестив ноги по-индийски, как указано в руководстве, называемом "Дзо-чань-и" ("Как сидеть и размышлять"). В таком положении, которое, по общему мнению индийцев и буддистов, считается самым удобным положением тела и которое предписывается для йогов, ищущий сосредоточивает всю свою умственную энергию на попытке выбраться из этого умственного тупика, в который он попал. Поскольку разум оказался неспособным достичь этой цели, ищущий должен призвать на помощь другую силу, если он ее в состоянии найти. Разуму известно, как попасть в этот тупик, но он совершенно не способен вывести человека оттуда.
Сначала ищущий не видит никакого выхода, но правдой или неправдой он все-таки должен найти какое-то средство. Он достиг конца пути, и перед ним зияет темная пропасть. Нет света, который мог бы указать ему, как пересечь ее, а пути назад он также не знает. Он просто вынужден идти вперед. Единственное, что он может сделать в этот критический момент, - это просто прыгнуть, рискуя потерять жизнь. Может быть, это означает верную смерть, но и жить он тоже больше не в силах. Он в отчаянии. Однако что-то его все еще удерживает: он не может всецело отдаться неизвестному.
Когда он достигает этой стадии дхьяны, всякое абстрактное мышление прекращается, так как мыслитель и мысль больше уже не противопоставляются друг другу. Все его существо, если можно так выразиться, представляет собой саму мысль. Или, может быть, лучше сказать, что все его существо представляет собой "отсутствие всякой мысли" (ачитта). Дальше мы уже не можем описать это состояние на языке логики или психологии. Здесь начинается новый мир личного переживания, который может быть назван "скачком" или "прыжком в пропасть". Период созревания пришел к концу.
Следует составить себе ясное представление о том, что этот период созревания, который начинается с метафизического поиска и кончается должным постижением дзэна, не представляет собой пассивного спокойствия, а является периодом интенсивного напряжения, когда все сознание сосредоточивается в одной точке. Пока все сознание действительно не достигает этой точки, оно продолжает упорную борьбу с вторгающимися идеями. Оно может не сознавать этой борьбы, но упорный поиск, или постоянное всматривание в бездонную тьму, как раз свидетельствует об этой борьбе. Сосредоточение ума в одной точке (экагра) достигается тогда, когда внутренний механизм созревает для конечной катастрофы. Она происходит (если посмотреть на нее поверхностно) случайно, то есть при ударе по барабанным перепонкам, когда произносят какие-нибудь слова или когда происходит какое-нибудь неожиданное событие, другими словами - когда происходит какое-либо восприятие.