Страница:
Она набросила на плечи роскошную соболиную шубку, которая была не лишней в этот прохладный апрельский вечер, и приказала Надин подать автомобиль…
— Дырявая Башка! Дырявая Башка!
Мамаша Косоглазка зря орала и надсаживалась от крика, в ответ стояла тишина.
Безобразная мегера, открыв дверь лачуги и выйдя за лавку, чтобы окликнуть своего напарника в темном коридоре, выходящем на площадь Дофин, вернулась, бурча под нос ругательства, в кухню — маленький закуток под лестницей.
— Где его черти носят, этого дурака? — ворчала она, смакуя из чашки напиток, который она сделала сама, плеснув в оставшийся на дне кофе изрядную порцию рома.
Было около одиннадцати часов вечера. Вокруг стояла абсолютная тишина, и визгливый голос мамаши Косоглазки резким эхом раздавался по всему дому.
Отпив немного из чашки, старая торговка краденым минуту помолчала, затем вновь подошла к выходу в коридор:
— Дырявая Башка, черт тебя возьми! Дырявая Башка!
На этот раз мегера орала уже диким голосом.
Дырявая Башка по-прежнему не отзывался.
— Он не может быть в своей хибаре, — разговаривала сама с собой старуха, — иначе, несмотря на его тупость, он услышал бы меня и пришел…
Косоглазка пожала плечами и продолжила:
— Наверное, таскается где-нибудь, но где? От него ничего не добьешься, он же через пять минут забывает, что он только что делал… Ладно, черт с ним, обойдемся без него…
Торговка краденым с острова Сите вернулась в магазин и собралась взяться за работу, когда дверь, ведущая на набережную, резко распахнулась и в помещение ввалился какой-то субъект, запыхавшийся и взмыленный после быстрого бега.
Вбежав со всего разгона в полутемную комнату, посетитель остановился, оглядываясь по сторонам.
Мамаша Косоглазка, которую ее профессия научила быть осторожной и недоверчивой, на всякий случай вооружилась первой попавшейся под руку вещью. Ею оказалась сабля, старая кавалерийская сабля, валявшаяся среди другого хлама, выставленного на продажу.
Это было ошеломляющее и одновременно комичное зрелище: старуха, держащая в руках грозное оружие, которым она даже в случае необходимости не могла бы воспользоваться. Но у прибывшего не было дурных намерений, совсем наоборот. Отступив на пару шагов, он оперся о стол и вытер пот со лба, по-прежнему не в состоянии что-либо сказать, настолько частым было его дыхание.
Мамаша Косоглазка, внимательно присмотревшись, узнала его.
— А, — пробормотала она, — это ты Рыжий… Ты, однако, запоздал… Я тебя жду уже полчаса! Эрнестин будет здесь через пять минут. Из-за чего ты задержался?
Внешность человека, которого мамаша Косоглазка назвала рыжим, действительно соответствовала кличке.
Его коротко постриженные волосы, росшие на круглой голове, были ярко-рыжего цвета с красноватым оттенком. Одутловатые щеки и нос картошкой были обильно усыпаны веснушками, подбородок чисто выбрит и отливал рыжим. Наконец, над маленькими глазками-буравчиками нависали рыжие брови, дополняющие звериный облик субъекта.
Вошедший был с непокрытой головой, под черным залатанным пиджаком виднелся жилет с металлическими пуговицами, по швам брюк были пришиты желтые лампасы. Его профессию можно было определить с первого взгляда, он, наверное, был слугой, возможно, судя по ливрее, лакеем в каком-нибудь богатом доме.
Отдышавшись, человек еще все-таки не чувствовал себя уверенно в берлоге мамаши Косоглазки.
Время от времени он вытирал лоб, но крупные капли пота вновь и вновь появлялись на его узком лице. Он продолжал дрожать всем телом и беспокойно поглядывал из-под насупленных бровей.
Мамаша Косоглазка, не обращая внимания на эти мелочи, спросила его напрямик:
— Давай, выкладывай, с добрыми или с дурными вестями ты пришел?
Человек невнятно пробормотал:
— Как посмотреть! Хотя, скорее, с добрыми…
В глазах старой торговки краденым мелькнул алчный огонь:
— Значит, наша дамочка нацепила свои побрякушки?
Рыжий утвердительно кивнул головой.
Мамаша Косоглазка, по-видимому, хотела заслужить расположение Рыжего и заставить его разговориться, потому что, сходив в заднюю часть лавки, она вернулась оттуда со стаканом рома.
— Выпей, — сказала она, — это тебя взбодрит.
Выпив наполненный до краев стакан, Рыжий, казалось, немного успокоился.
Наконец он начал объяснять:
— Я не мог прийти раньше, мамаша Косоглазка, мне нужно было подождать девчонку…
— Как, кстати, ее зовут? — спросила мамаша Косоглазка, которая любила вникать во все подробности.
Рыжий четко произнес:
— Надин!
И добавил:
— Чертовски красивая женщина, глаза — огонь…
— Да, да, — прервала его мамаша Косоглазка, затем пренебрежительно спросила:
— Вот только сумел ли ты что-нибудь вытянуть из нее?
Рыжий выпятил грудь.
— Конечно, — ответил он, — мне сейчас все известно… и потом, я ее возлюбленный.
Косоглазка недоверчиво и слегка насмешливо посмотрела на своего собеседника.
— Не может быть, с таким видоном…
Рыжий наивно произнес:
— О, возлюбленный — это так, к слову… девчонка очень добродетельна.
— Тем хуже, — заявила мамаша Косоглазка, — у нас честные дамы не в почете. Ну ладно, бог с ним, говори же, что тебе натрепала девчонка?
Рыжий уже совсем освоился и четко, в двух словах, объяснил все мамаше Косоглазке.
— Так вот, — начал он, — я ждал около часа, затем появилась Надин. Развязать ей язык не представляло для меня особого труда. Я даже и не спрашивал ни о чем, она все выболтала сама, настолько ее поразил наряд княгини, ее госпожи, которая нацепила на себя целую кучу драгоценностей! Похоже, их там на сотни тысяч, одних только бриллиантов и жемчуга…
Мамаша Косоглазка подсчитала что-то про себя и сказала:
— Настоящий жемчуг, настоящие бриллианты будут стоить столько, сколько ты говоришь.
На тротуаре перед лавкой послышались шаги. Рыжий вновь начал дрожать.
— Кто это, — спросил, озираясь, он. — Сюда идут?
Но мамаша Косоглазка лишь усмехнулась:
— Не нервничай, Рыжий, я же сказала, что тебе нечего здесь бояться…
Человек в одежде лакея тем не менее с беспокойством переспросил:
— Мне больше нечего здесь делать, я ведь сказал все, что знал.
— Да ладно тебе, все нормально, — ответила мамаша Косоглазка. — Ты все рассказал… однако, если хочешь повидаться с Эрнестин…
Рыжий не услышал конца фразы.
Продолжая дрожать, он направился к выходу.
Мамаша Косоглазка не задерживала его.
— В конце концов, — на прощание бросила она ему, — это дело твое, разлюбезный ты мой, давай, дуй быстрее, пока не наложил в штаны!
Оставшись одна, торговка проворчала:
— Не мужики, а тряпки, трясутся от страха из-за пустяков.
Мамаша Косоглазка еще продолжала ругаться, когда в комнату кто-то вошел из задней части магазина.
Это действительно была толстуха Эрнестин.
Войдя в лавку, проститутка, на голове которой была широкая шляпа с вуалеткой, скрывавшей лицо, первым делом освободилась от этих аксессуаров, несколько стеснявших ее.
Вместо приветствия она быстро спросила:
— Ну как?
Мамаша Косоглазка ввела ее в курс дела.
— Дело на мази, — заявила она, — только что от меня ушел Рыжий. Он узнал через служанку, что княгиня отправилась на бал разряженная, как королева.
Эрнестин с облегчением вздохнула и толкнула локтем старуху:
— Давай, шевелись, мамаша Косоглазка. Мне нужны тряпки нищенки, наряди меня как следует, нам нельзя терять ни минуты.
Эрнестин, облачившись в лохмотья нищенки, которые превратили ее из проститутки в бедную девушку, одну из тех, кому подают на улице милостыню, прошла в заднюю часть лавки.
Она помогла мамаше Косоглазке вытащить из шкафа ящик, где находился самый настоящий аптекарский склад: склянки с разными жидкостями, пакеты с медицинскими бинтами, куски ваты.
При свете коптящей лампы женщины внимательно рассматривали этикетки, нюхали склянки…
Что они такое замышляли?
Что за таинственные снадобья готовили эти ведьмы?
По их движениям и обрывкам слов, которыми они обменивались, можно было догадаться о сути их замыслов.
Эрнестин с помощью мамаши Косоглазки тщательно приготовила компрессы из ваты и мази, на которые в порядке эксперимента капнула немного желтоватой жидкости, вызвавшей тошнотворные испарения.
Затем Эрнестин спрятала под кофтой склянку с хлороформом…
Уличная проститутка под бдительным присмотром Косоглазки готовила — в этом не было никаких сомнений — то, что в воровском мире называли маской.
Маска из ваты, которую сильно прижимают к лицу жертвы, чтобы та тотчас же погрузилась в летаргический сон.
Занимаясь приготовлениями, женщины продолжали болтать между собой. Любопытная мамаша Косоглазка забрасывала Эрнестин вопросами, а та быстро и резко отвечала.
— Черт возьми, все очень просто: когда автомобиль остановится, я подойду к правой дверце автомобиля, клянча милостыню… Правда, возможно, княгиня и не захочет подать мне монету, но я все же отвлеку ее внимание, а тем временем Мимиль, зайдя с другой стороны, откроет дверцу и нацепит ей на морду компресс… Она и пикнуть не успеет, Мимиль к тому же придержит ее… Ну а я, заметив за это время, где, в каких местах у нее прицеплены драгоценности, быстро обработаю их, и они отправятся в мою «торбу»…
Мамаша Косоглазка кивнула головой.
— Ничего не скажешь, хорошо задумано, — процедила она, — но как вы остановите автомобиль?
Эрнестин успокоила торговку краденым:
— Это сделают другие… возможно даже, что они как раз занимаются этим в данный момент…
Мамаша Косоглазка еще раз перебила ее:
— Слушай, так что, Мимиль не разбился? Ведь он же грохнулся со своим аэропланом…
Толстуха Эрнестин хихикнула:
— Да, это правда, он грохнулся, бедняга, да еще с какой высоты, но ничего себе не сломал… на этот раз повезло.
— Он заговоренный, — заверила мамаша Косоглазка и, перейдя к другому, спросила: — Ты говорила об остальных. Кто они?
— Ну, — сказала Эрнестин, удивленная таким вопросом, — она считала, что уж кто-кто, а мамаша Косоглазка все знает, — будет, как полагается, Дьяк, мой любовник… ну и потом Борода.
— Ого, — воскликнула мамаша Косоглазка. — Раз в деле Борода, значит, оно стоит свеч.
Эрнестин посмотрела мамаше Косоглазке в глаза.
— Да, — сказала она, — дело серьезное, и если с хлороформом ничего не получится… ну что ж… тогда в ход пойдут ножи…
Эрнестин глянула на свои серебряные часики.
— Уже за полночь, — заметила она, — мне нужно двигать, надо узнать, что там происходит…
Она собралась уходить, но мамаша Косоглазка задержала ее.
— Выпей стаканчик рому, это придаст тебе смелости.
И та, и другая никогда не упускали повода чокнуться.
Выпив, Эрнестин прищелкнула языком.
— Отличный ром, — сказала она, — пробирает до костей…
— Да, — подтвердила мамаша Косоглазка, — ром хорош.
Она доверительно шепнула приятельнице:
— Как раз этот сорт больше всего любит Нибе.
Произнеся фамилию тюремщика, торговка краденым вдруг встрепенулась.
— Кстати, — спросила она, — а Нибе в деле или нет?
Эрнестин приложила палец к губам:
— Тссс, Нибе всегда в деле, ты же знаешь, Косоглазка. Но он, как известно, предпочитает поставлять информацию, а сам работает очень редко… К тому же сегодня, кажется, у него дежурство в тюрьме…
Наконец, набросив на голову старый платок, Эрнестин распрощалась:
— Ладно, пока и до скорого, мамаша Косоглазка…
Из особняка сахарозаводчика Томери открывался чудесный вид на парк Монсо.
К этому великолепному зданию вела небольшая улица, тихая и почти пустынная, известная под названием авеню Валуа.
По обе стороны от этого авеню, выходившего на бульвар Малешерб, возвышалось несколько редких особняков.
Все эти жилища выглядели напыщенно и богато, и если авеню днем казалось спокойным, тихим, можно даже сказать безмолвным, то вечером оно было просто забито многочисленными роскошными экипажами, в которых их владельцы приезжали на приемы или балы, устраиваемые обитателями этих мест.
Сегодня вечером оживление, царившее на подступах к авеню Валуа, было не совсем обычным.
Автомобили и кареты, вытянувшись в длинную очередь, подвозили приглашенных на бал, устраиваемый сахарозаводчиком Томери, к подъезду, над которым возвышался огромный навес.
На этот прием было приглашено все светское общество, и ярко освещенные вестибюли особняка поглощали в себя самых красивых женщин, самых известных мужчин, избранных деятелей, короче, всех, кого называют «сливками парижского общества».
В то время как двое конных муниципальных гвардейцев словно кариатиды замерли с обеих сторон входа в особняк Томери, целая туча полицейских обходила экипажи, занимаясь, главным образом, тем, что отгоняла от аристократической улицы Валуа нищих и оборванцев, заполнивших, кто из любопытства, а кто и из менее благовидных побуждений, дорогу, ведущую к дому сахарозаводчика.
Полицейские помогали также пристраивать на бульваре Малешерб кареты, которые всю ночь должны были ожидать своих хозяев.
Следить за порядком из-за такого небывалого наплыва приглашенных сегодня было трудно.
Один из капралов, который не впервые нес службу во время подобных церемоний, говорил своему молодому коллеге:
— Я повидал на своем веку немало балов и приемов, но этот у Томери, поверь мне, ни в чем не уступит приему в Елисейском Дворце.
Некоторым виноторговцам, державшим поблизости свои лавки, разрешили работать всю ночь. Они прекрасно понимали, что скучать им не придется и что до самого рассвета, то есть до окончания бала, у них будут выгодные клиенты в лице водителей и кучеров экипажей.
Хотя было уже около часа ночи, на бульваре Малешерб и при подъездах к улице Монсо царило великое оживление.
Если, как можно было предположить, в гостиных особняка Томери было полным-полно народу, то за его пределами к стойкам пивных тянулась очередь из посетителей, которых быстро и ловко обслуживали виноторговцы, предлагавшие самый разнообразный выбор напитков.
Большинство этих слуг, кучеров и водителей хорошо знали друг друга, поскольку уже не первый раз встречались в подобного рода местах и, следуя давно заведенной традиции, приветствовали друг друга именами своих хозяев.
Так, можно было услышать, как во время беседы выкрикивали, приветствуя имя какой-нибудь персоны, известной в мире политиков или в предместье Сен-Жермен, а на пороге появлялся лакей в обшитом галуном костюме либо слуга с гладко выбритым лицом и напомаженными волосами.
А то еще раздастся имя какой-нибудь мировой знаменитости, например Виктора Гюго, Мак-Магона, Клебера… Это означало, что водителей или кучеров называли не по фамилии их господ, а по названиям проспектов или бульваров, на которых жили их хозяева. Со всей этой элитой слуг перемешивался всякий подозрительный сброд, девицы с непокрытой головой, нищие, которые, пресмыкаясь и раболепствуя, предлагали посторожить лошадей или присмотреть за машиной, чтобы те, кто отвечал за свой транспорт, могли воспользоваться минутой свободы и сходить опрокинуть стаканчик.
Слуги были рады, в свою очередь, поиграть в господ, и охотно принимали предложения оборванцев.
Затерявшись в толпе, Эрнестин и Мимиль внимательно смотрели по сторонам, не упуская при этом из виду своих сообщников, Дьяка и Бороду, которые напялили на себя удивительным образом преобразившие их наряды.
Борода, вырядившись в голубую блузу и нацепив на голову большую мягкую шляпу, смахивал на крестьянина или, по крайней мере, жителя пригорода, который выглядел чужим в этом обществе.
Он бродил по улице, стараясь не уходить далеко от своего дружка Дьяка.
Дьяк ловко преобразился в кучера из богатого дома, который, хотя и не на службе, все равно по привычке, а также из-за тщеславия не расстается с атрибутами своей профессии. На нем был красный в клетку сюртук с рукавами из черного люстрина. Он все время жевал табак, как это делают многие кучеры, которые не могут курить на рабочем месте, а потому и утешают себя дешевым пакетиком жевательного табака.
Внезапно Дьяк остановился перед водителем, который отходил от великолепного лимузина. Автомобиль был полностью задрапирован изнутри тканью кремового цвета, в то время как снаружи машина была со вкусом выкрашена в темно-каштановый цвет.
— Эй, Казимир, — воскликнул Дьяк, приближаясь с распростертыми объятиями и улыбкой на лице к водителю.
Шофер машинально ответил на дружеское пожатие. Однако после короткой паузы он наивным голосом спросил:
— Но я что-то тебя не узнаю?
— Ты меня не узнаешь, — вскричал Дьяк, — значит, ты не помнишь Сезара? Вспомни, Сезар, который служил у Ротшильдов в прошлом году…
Нет, Казимир не припоминал.
Но ему хотелось верить, что он знает Сезара, — с тех пор, как он поступил на службу к Соне Данидофф, он увидел и узнал столько людей, что его забывчивость была вполне простительна…
К тому же Сезар выглядел славным и приветливым малым, достаточно было глянуть на его светившуюся от радости рожу, чтобы быть уверенным, что вскоре от него последует предложение зайти в пивную. Дьяк, довольный, что так быстро и легко стал другом шофера Сони Данидофф, о существовании которого он узнал два дня назад, действительно, подмигнув, предложил:
— Послушай, Казимир, а не опрокинуть ли нам по стаканчику?
Дьяк как нельзя лучше попал в цель.
Выпивка была одним из грешков Казимира. Отличный шофер, степенный и серьезный мужчина, он имел два порока: любил выпить, о конечно, не злоупотребляя и не напиваясь в стельку, и любил поболтать.
Дьяк познакомил Казимира со своим спутником Бородой, которого он представил под кличкой Папаша Каучук.
— Славный малый, — сказал он, — занимается тем, что покупает и продает шоферам новые и использованные шины.
В этот момент подошел еще один жулик, Мимиль, вызвавшийся покараулить автомобиль. Он уже давно следил за беседой троих мужчин и вышел из тени точно в нужный момент, когда шофер княгини Сони Данидофф начал оглядываться по сторонам, надеясь отыскать какого-нибудь нищего, которому можно было доверить посторожить машину.
Расщедрившись, Казимир дал «нищему» двадцать су, прибавив при этом:
— Хорошо следи за моей «старушкой», никому не разрешай подходить к ней, а когда я вернусь, я дам тебе в два раза больше того, что ты сейчас получил.
— Спасибо, патрон! — воскликнул Мимиль, склоняясь до земли перед шофером. — Будьте спокойны, присмотрим как надо…
Молодой бандит заговорщески переглянулся со своими сообщниками, которые тут же поволокли ничего не подозревающего Казимира к ближайшей пивной, где уже гуляла многочисленная подвыпившая публика.
Едва они устроились за столиком, как Казимир из вежливости начал уверять, что узнал своего приятеля Сезара, хотя на самом деле никогда его не видел. После второго стакана он уже искренне верил, что помнит место, где он впервые встретил его.
— Это, наверное, было на приеме в Министерстве иностранных дел…
Дьяк, самоуверенно кивая головой, время от времени радостно восклицал:
— Ах, я знал, Казимир, что ты все же вспомнишь меня…
Мимиль начал скучать на своем посту, хотя Эрнестин, бродившая неподалеку, время от времени подходила к нему, чтобы обменяться парой слов. Но показываться вместе было небезопасно — вид их совсем не внушал доверия, — и они избегали долгих разговоров.
Время между тем шло, и Мимиль удивлялся, что ни Дьяк, ни Борода не подходили сообщить ему о «продолжении программы».
Но вот наконец на углу улицы Монсо и бульвара Малешерб появился величественный силуэт Бороды.
Псевдоторговец автопокрышками выходил из пивной. Он быстро подбежал к Мимилю и тихо, но четко отдал распоряжения. Борода торопился, так как времени оставалось в обрез.
— Этот идиот, — сказал он, имея в виду Казимира, — никак не остановится, все уши прожужжал о машинах и всем таком прочем. У меня башка раскалывается от его рассказов о карбюраторах и коробках передач! Уже сыт этим по горло… Но он, правда, рассказал и кое-что интересное, слушай сюда, Мимиль, это касается тебя… По словам этого болтуна, кран для выливания бензина из бака машины княгини Данидофф находится рядом с подвесом левой рессоры… В баке осталось еще около шестидесяти литров бензина, чего хватит на многие километры. Нам же нужно, чтобы эта кляча остановилась, проехав пятьсот метров отсюда, то есть на углу улиц Монсо и Тегеран, именно туда направит свою машину Казимир после бала… Итак, ты сольешь из бака почти весь бензин; когда Казимир обнаружит, что в баке горючего нет, ему придется идти на ближайшую станцию обслуживания автомобилей… В этот момент мы и появимся, чтобы освободить красавицу княгиню от ее тяжелых драгоценностей.
Мимиль с ловкостью обезьяны и умением опытного механика — что и говорить, летчиком он был неплохим, и все, что касалось машин, не было для него новым — точь-в-точь выполнил распоряжения своего сообщника, который тотчас же вернулся в кабачок, чтобы задержать Казимира до последнего момента.
Но водители и кучеры уже зашевелились. Час был поздний, и чувствовалось, что бал скоро подойдет к концу.
Казимир, вернувшись к автомобилю, щедро наградил жулика обещанными сорока су, и тот тут же пропал.
Через несколько минут Мимиль подходил к Эрнестин, ждавшей его на улице Тегеран.
— Внимание, — прошептала через четверть часа Эрнестин, пристально всматривавшаяся в направлении бульвара Малешерб. Она наконец увидела, что от особняка Томери начали одна за другой отъезжать машины.
— Внимание, — повторила она, — по-моему, бал закончился, все уже сваливают.
На забитой транспортом авеню Валуа пыхтели двигатели машин, лошади от нетерпения приплясывали на месте, раздавались громкие распоряжения.
Бал окончился, и каждый торопился занять место в своей машине, чтобы поскорее вернуться домой.
Дьяк и Борода, затерявшись в толпе, обступившей подходы к особняку Томери, не без волнения ожидали выхода княгини Сони Данидофф.
Наблюдая за покидавшими бал, оба бандита не могли не заметить, что гости богатого сахарозаводчика выходили не с веселыми лицами, как люди, довольные ужином и танцами, а испуганными, бледными, растерянными, словно они пережили сильное душевное потрясение…
— Ну и рожи у них, — шепнул Борода на ухо Дьяку, который, думая о том же, добавил:
— У них такой вид, словно они возвращаются с похорон…
В это время внутри дома послышался сначала неясный, затем все более громкий гул, перекинувшийся на улицу. Понемногу из слухов стало ясно, что на балу у Томери случился какой-то неприятный случай, говорят, даже ограбление…
В дело вмешалась полиция, точнее говоря, к месту преступления прибыли самые высшие представители префектуры города.
Новость о происшествии в особняке Томери распространялась с быстротой молнии. Однако, если приглашенным Томери она была известна в деталях, то бедноте, толпившейся на улице, с которой светские люди не общались, оставалось только строить на этот счет самые разные предположения.
Борода и Дьяк, разделившись и бросившись по сторонам, кое-что узнали из обрывков разговоров и возвратились с озадаченными лицами. Везде говорили об ограблении, упоминая при этом имя княгини Сони Данидофф.
Бандиты смотрели друг на друга не в состоянии произнести ни слова.
Дьяк первым нарушил молчание:
— Проклятие, можно быть уверенным, что нас одурачили, кто-то оказался пошустрее нас…
Борода молча кивнул головой. Но кто же осмелился на такое дело, которое задумал он, Борода? Кто же тот таинственный грабитель, которому удалось его осуществить?
В голове бандита вопреки его воле пронеслась мысль:
— Фантомас!..
— Дырявая Башка! Дырявая Башка!
Мамаша Косоглазка зря орала и надсаживалась от крика, в ответ стояла тишина.
Безобразная мегера, открыв дверь лачуги и выйдя за лавку, чтобы окликнуть своего напарника в темном коридоре, выходящем на площадь Дофин, вернулась, бурча под нос ругательства, в кухню — маленький закуток под лестницей.
— Где его черти носят, этого дурака? — ворчала она, смакуя из чашки напиток, который она сделала сама, плеснув в оставшийся на дне кофе изрядную порцию рома.
Было около одиннадцати часов вечера. Вокруг стояла абсолютная тишина, и визгливый голос мамаши Косоглазки резким эхом раздавался по всему дому.
Отпив немного из чашки, старая торговка краденым минуту помолчала, затем вновь подошла к выходу в коридор:
— Дырявая Башка, черт тебя возьми! Дырявая Башка!
На этот раз мегера орала уже диким голосом.
Дырявая Башка по-прежнему не отзывался.
— Он не может быть в своей хибаре, — разговаривала сама с собой старуха, — иначе, несмотря на его тупость, он услышал бы меня и пришел…
Косоглазка пожала плечами и продолжила:
— Наверное, таскается где-нибудь, но где? От него ничего не добьешься, он же через пять минут забывает, что он только что делал… Ладно, черт с ним, обойдемся без него…
Торговка краденым с острова Сите вернулась в магазин и собралась взяться за работу, когда дверь, ведущая на набережную, резко распахнулась и в помещение ввалился какой-то субъект, запыхавшийся и взмыленный после быстрого бега.
Вбежав со всего разгона в полутемную комнату, посетитель остановился, оглядываясь по сторонам.
Мамаша Косоглазка, которую ее профессия научила быть осторожной и недоверчивой, на всякий случай вооружилась первой попавшейся под руку вещью. Ею оказалась сабля, старая кавалерийская сабля, валявшаяся среди другого хлама, выставленного на продажу.
Это было ошеломляющее и одновременно комичное зрелище: старуха, держащая в руках грозное оружие, которым она даже в случае необходимости не могла бы воспользоваться. Но у прибывшего не было дурных намерений, совсем наоборот. Отступив на пару шагов, он оперся о стол и вытер пот со лба, по-прежнему не в состоянии что-либо сказать, настолько частым было его дыхание.
Мамаша Косоглазка, внимательно присмотревшись, узнала его.
— А, — пробормотала она, — это ты Рыжий… Ты, однако, запоздал… Я тебя жду уже полчаса! Эрнестин будет здесь через пять минут. Из-за чего ты задержался?
Внешность человека, которого мамаша Косоглазка назвала рыжим, действительно соответствовала кличке.
Его коротко постриженные волосы, росшие на круглой голове, были ярко-рыжего цвета с красноватым оттенком. Одутловатые щеки и нос картошкой были обильно усыпаны веснушками, подбородок чисто выбрит и отливал рыжим. Наконец, над маленькими глазками-буравчиками нависали рыжие брови, дополняющие звериный облик субъекта.
Вошедший был с непокрытой головой, под черным залатанным пиджаком виднелся жилет с металлическими пуговицами, по швам брюк были пришиты желтые лампасы. Его профессию можно было определить с первого взгляда, он, наверное, был слугой, возможно, судя по ливрее, лакеем в каком-нибудь богатом доме.
Отдышавшись, человек еще все-таки не чувствовал себя уверенно в берлоге мамаши Косоглазки.
Время от времени он вытирал лоб, но крупные капли пота вновь и вновь появлялись на его узком лице. Он продолжал дрожать всем телом и беспокойно поглядывал из-под насупленных бровей.
Мамаша Косоглазка, не обращая внимания на эти мелочи, спросила его напрямик:
— Давай, выкладывай, с добрыми или с дурными вестями ты пришел?
Человек невнятно пробормотал:
— Как посмотреть! Хотя, скорее, с добрыми…
В глазах старой торговки краденым мелькнул алчный огонь:
— Значит, наша дамочка нацепила свои побрякушки?
Рыжий утвердительно кивнул головой.
Мамаша Косоглазка, по-видимому, хотела заслужить расположение Рыжего и заставить его разговориться, потому что, сходив в заднюю часть лавки, она вернулась оттуда со стаканом рома.
— Выпей, — сказала она, — это тебя взбодрит.
Выпив наполненный до краев стакан, Рыжий, казалось, немного успокоился.
Наконец он начал объяснять:
— Я не мог прийти раньше, мамаша Косоглазка, мне нужно было подождать девчонку…
— Как, кстати, ее зовут? — спросила мамаша Косоглазка, которая любила вникать во все подробности.
Рыжий четко произнес:
— Надин!
И добавил:
— Чертовски красивая женщина, глаза — огонь…
— Да, да, — прервала его мамаша Косоглазка, затем пренебрежительно спросила:
— Вот только сумел ли ты что-нибудь вытянуть из нее?
Рыжий выпятил грудь.
— Конечно, — ответил он, — мне сейчас все известно… и потом, я ее возлюбленный.
Косоглазка недоверчиво и слегка насмешливо посмотрела на своего собеседника.
— Не может быть, с таким видоном…
Рыжий наивно произнес:
— О, возлюбленный — это так, к слову… девчонка очень добродетельна.
— Тем хуже, — заявила мамаша Косоглазка, — у нас честные дамы не в почете. Ну ладно, бог с ним, говори же, что тебе натрепала девчонка?
Рыжий уже совсем освоился и четко, в двух словах, объяснил все мамаше Косоглазке.
— Так вот, — начал он, — я ждал около часа, затем появилась Надин. Развязать ей язык не представляло для меня особого труда. Я даже и не спрашивал ни о чем, она все выболтала сама, настолько ее поразил наряд княгини, ее госпожи, которая нацепила на себя целую кучу драгоценностей! Похоже, их там на сотни тысяч, одних только бриллиантов и жемчуга…
Мамаша Косоглазка подсчитала что-то про себя и сказала:
— Настоящий жемчуг, настоящие бриллианты будут стоить столько, сколько ты говоришь.
На тротуаре перед лавкой послышались шаги. Рыжий вновь начал дрожать.
— Кто это, — спросил, озираясь, он. — Сюда идут?
Но мамаша Косоглазка лишь усмехнулась:
— Не нервничай, Рыжий, я же сказала, что тебе нечего здесь бояться…
Человек в одежде лакея тем не менее с беспокойством переспросил:
— Мне больше нечего здесь делать, я ведь сказал все, что знал.
— Да ладно тебе, все нормально, — ответила мамаша Косоглазка. — Ты все рассказал… однако, если хочешь повидаться с Эрнестин…
Рыжий не услышал конца фразы.
Продолжая дрожать, он направился к выходу.
Мамаша Косоглазка не задерживала его.
— В конце концов, — на прощание бросила она ему, — это дело твое, разлюбезный ты мой, давай, дуй быстрее, пока не наложил в штаны!
Оставшись одна, торговка проворчала:
— Не мужики, а тряпки, трясутся от страха из-за пустяков.
Мамаша Косоглазка еще продолжала ругаться, когда в комнату кто-то вошел из задней части магазина.
Это действительно была толстуха Эрнестин.
Войдя в лавку, проститутка, на голове которой была широкая шляпа с вуалеткой, скрывавшей лицо, первым делом освободилась от этих аксессуаров, несколько стеснявших ее.
Вместо приветствия она быстро спросила:
— Ну как?
Мамаша Косоглазка ввела ее в курс дела.
— Дело на мази, — заявила она, — только что от меня ушел Рыжий. Он узнал через служанку, что княгиня отправилась на бал разряженная, как королева.
Эрнестин с облегчением вздохнула и толкнула локтем старуху:
— Давай, шевелись, мамаша Косоглазка. Мне нужны тряпки нищенки, наряди меня как следует, нам нельзя терять ни минуты.
Эрнестин, облачившись в лохмотья нищенки, которые превратили ее из проститутки в бедную девушку, одну из тех, кому подают на улице милостыню, прошла в заднюю часть лавки.
Она помогла мамаше Косоглазке вытащить из шкафа ящик, где находился самый настоящий аптекарский склад: склянки с разными жидкостями, пакеты с медицинскими бинтами, куски ваты.
При свете коптящей лампы женщины внимательно рассматривали этикетки, нюхали склянки…
Что они такое замышляли?
Что за таинственные снадобья готовили эти ведьмы?
По их движениям и обрывкам слов, которыми они обменивались, можно было догадаться о сути их замыслов.
Эрнестин с помощью мамаши Косоглазки тщательно приготовила компрессы из ваты и мази, на которые в порядке эксперимента капнула немного желтоватой жидкости, вызвавшей тошнотворные испарения.
Затем Эрнестин спрятала под кофтой склянку с хлороформом…
Уличная проститутка под бдительным присмотром Косоглазки готовила — в этом не было никаких сомнений — то, что в воровском мире называли маской.
Маска из ваты, которую сильно прижимают к лицу жертвы, чтобы та тотчас же погрузилась в летаргический сон.
Занимаясь приготовлениями, женщины продолжали болтать между собой. Любопытная мамаша Косоглазка забрасывала Эрнестин вопросами, а та быстро и резко отвечала.
— Черт возьми, все очень просто: когда автомобиль остановится, я подойду к правой дверце автомобиля, клянча милостыню… Правда, возможно, княгиня и не захочет подать мне монету, но я все же отвлеку ее внимание, а тем временем Мимиль, зайдя с другой стороны, откроет дверцу и нацепит ей на морду компресс… Она и пикнуть не успеет, Мимиль к тому же придержит ее… Ну а я, заметив за это время, где, в каких местах у нее прицеплены драгоценности, быстро обработаю их, и они отправятся в мою «торбу»…
Мамаша Косоглазка кивнула головой.
— Ничего не скажешь, хорошо задумано, — процедила она, — но как вы остановите автомобиль?
Эрнестин успокоила торговку краденым:
— Это сделают другие… возможно даже, что они как раз занимаются этим в данный момент…
Мамаша Косоглазка еще раз перебила ее:
— Слушай, так что, Мимиль не разбился? Ведь он же грохнулся со своим аэропланом…
Толстуха Эрнестин хихикнула:
— Да, это правда, он грохнулся, бедняга, да еще с какой высоты, но ничего себе не сломал… на этот раз повезло.
— Он заговоренный, — заверила мамаша Косоглазка и, перейдя к другому, спросила: — Ты говорила об остальных. Кто они?
— Ну, — сказала Эрнестин, удивленная таким вопросом, — она считала, что уж кто-кто, а мамаша Косоглазка все знает, — будет, как полагается, Дьяк, мой любовник… ну и потом Борода.
— Ого, — воскликнула мамаша Косоглазка. — Раз в деле Борода, значит, оно стоит свеч.
Эрнестин посмотрела мамаше Косоглазке в глаза.
— Да, — сказала она, — дело серьезное, и если с хлороформом ничего не получится… ну что ж… тогда в ход пойдут ножи…
Эрнестин глянула на свои серебряные часики.
— Уже за полночь, — заметила она, — мне нужно двигать, надо узнать, что там происходит…
Она собралась уходить, но мамаша Косоглазка задержала ее.
— Выпей стаканчик рому, это придаст тебе смелости.
И та, и другая никогда не упускали повода чокнуться.
Выпив, Эрнестин прищелкнула языком.
— Отличный ром, — сказала она, — пробирает до костей…
— Да, — подтвердила мамаша Косоглазка, — ром хорош.
Она доверительно шепнула приятельнице:
— Как раз этот сорт больше всего любит Нибе.
Произнеся фамилию тюремщика, торговка краденым вдруг встрепенулась.
— Кстати, — спросила она, — а Нибе в деле или нет?
Эрнестин приложила палец к губам:
— Тссс, Нибе всегда в деле, ты же знаешь, Косоглазка. Но он, как известно, предпочитает поставлять информацию, а сам работает очень редко… К тому же сегодня, кажется, у него дежурство в тюрьме…
Наконец, набросив на голову старый платок, Эрнестин распрощалась:
— Ладно, пока и до скорого, мамаша Косоглазка…
Из особняка сахарозаводчика Томери открывался чудесный вид на парк Монсо.
К этому великолепному зданию вела небольшая улица, тихая и почти пустынная, известная под названием авеню Валуа.
По обе стороны от этого авеню, выходившего на бульвар Малешерб, возвышалось несколько редких особняков.
Все эти жилища выглядели напыщенно и богато, и если авеню днем казалось спокойным, тихим, можно даже сказать безмолвным, то вечером оно было просто забито многочисленными роскошными экипажами, в которых их владельцы приезжали на приемы или балы, устраиваемые обитателями этих мест.
Сегодня вечером оживление, царившее на подступах к авеню Валуа, было не совсем обычным.
Автомобили и кареты, вытянувшись в длинную очередь, подвозили приглашенных на бал, устраиваемый сахарозаводчиком Томери, к подъезду, над которым возвышался огромный навес.
На этот прием было приглашено все светское общество, и ярко освещенные вестибюли особняка поглощали в себя самых красивых женщин, самых известных мужчин, избранных деятелей, короче, всех, кого называют «сливками парижского общества».
В то время как двое конных муниципальных гвардейцев словно кариатиды замерли с обеих сторон входа в особняк Томери, целая туча полицейских обходила экипажи, занимаясь, главным образом, тем, что отгоняла от аристократической улицы Валуа нищих и оборванцев, заполнивших, кто из любопытства, а кто и из менее благовидных побуждений, дорогу, ведущую к дому сахарозаводчика.
Полицейские помогали также пристраивать на бульваре Малешерб кареты, которые всю ночь должны были ожидать своих хозяев.
Следить за порядком из-за такого небывалого наплыва приглашенных сегодня было трудно.
Один из капралов, который не впервые нес службу во время подобных церемоний, говорил своему молодому коллеге:
— Я повидал на своем веку немало балов и приемов, но этот у Томери, поверь мне, ни в чем не уступит приему в Елисейском Дворце.
Некоторым виноторговцам, державшим поблизости свои лавки, разрешили работать всю ночь. Они прекрасно понимали, что скучать им не придется и что до самого рассвета, то есть до окончания бала, у них будут выгодные клиенты в лице водителей и кучеров экипажей.
Хотя было уже около часа ночи, на бульваре Малешерб и при подъездах к улице Монсо царило великое оживление.
Если, как можно было предположить, в гостиных особняка Томери было полным-полно народу, то за его пределами к стойкам пивных тянулась очередь из посетителей, которых быстро и ловко обслуживали виноторговцы, предлагавшие самый разнообразный выбор напитков.
Большинство этих слуг, кучеров и водителей хорошо знали друг друга, поскольку уже не первый раз встречались в подобного рода местах и, следуя давно заведенной традиции, приветствовали друг друга именами своих хозяев.
Так, можно было услышать, как во время беседы выкрикивали, приветствуя имя какой-нибудь персоны, известной в мире политиков или в предместье Сен-Жермен, а на пороге появлялся лакей в обшитом галуном костюме либо слуга с гладко выбритым лицом и напомаженными волосами.
А то еще раздастся имя какой-нибудь мировой знаменитости, например Виктора Гюго, Мак-Магона, Клебера… Это означало, что водителей или кучеров называли не по фамилии их господ, а по названиям проспектов или бульваров, на которых жили их хозяева. Со всей этой элитой слуг перемешивался всякий подозрительный сброд, девицы с непокрытой головой, нищие, которые, пресмыкаясь и раболепствуя, предлагали посторожить лошадей или присмотреть за машиной, чтобы те, кто отвечал за свой транспорт, могли воспользоваться минутой свободы и сходить опрокинуть стаканчик.
Слуги были рады, в свою очередь, поиграть в господ, и охотно принимали предложения оборванцев.
Затерявшись в толпе, Эрнестин и Мимиль внимательно смотрели по сторонам, не упуская при этом из виду своих сообщников, Дьяка и Бороду, которые напялили на себя удивительным образом преобразившие их наряды.
Борода, вырядившись в голубую блузу и нацепив на голову большую мягкую шляпу, смахивал на крестьянина или, по крайней мере, жителя пригорода, который выглядел чужим в этом обществе.
Он бродил по улице, стараясь не уходить далеко от своего дружка Дьяка.
Дьяк ловко преобразился в кучера из богатого дома, который, хотя и не на службе, все равно по привычке, а также из-за тщеславия не расстается с атрибутами своей профессии. На нем был красный в клетку сюртук с рукавами из черного люстрина. Он все время жевал табак, как это делают многие кучеры, которые не могут курить на рабочем месте, а потому и утешают себя дешевым пакетиком жевательного табака.
Внезапно Дьяк остановился перед водителем, который отходил от великолепного лимузина. Автомобиль был полностью задрапирован изнутри тканью кремового цвета, в то время как снаружи машина была со вкусом выкрашена в темно-каштановый цвет.
— Эй, Казимир, — воскликнул Дьяк, приближаясь с распростертыми объятиями и улыбкой на лице к водителю.
Шофер машинально ответил на дружеское пожатие. Однако после короткой паузы он наивным голосом спросил:
— Но я что-то тебя не узнаю?
— Ты меня не узнаешь, — вскричал Дьяк, — значит, ты не помнишь Сезара? Вспомни, Сезар, который служил у Ротшильдов в прошлом году…
Нет, Казимир не припоминал.
Но ему хотелось верить, что он знает Сезара, — с тех пор, как он поступил на службу к Соне Данидофф, он увидел и узнал столько людей, что его забывчивость была вполне простительна…
К тому же Сезар выглядел славным и приветливым малым, достаточно было глянуть на его светившуюся от радости рожу, чтобы быть уверенным, что вскоре от него последует предложение зайти в пивную. Дьяк, довольный, что так быстро и легко стал другом шофера Сони Данидофф, о существовании которого он узнал два дня назад, действительно, подмигнув, предложил:
— Послушай, Казимир, а не опрокинуть ли нам по стаканчику?
Дьяк как нельзя лучше попал в цель.
Выпивка была одним из грешков Казимира. Отличный шофер, степенный и серьезный мужчина, он имел два порока: любил выпить, о конечно, не злоупотребляя и не напиваясь в стельку, и любил поболтать.
Дьяк познакомил Казимира со своим спутником Бородой, которого он представил под кличкой Папаша Каучук.
— Славный малый, — сказал он, — занимается тем, что покупает и продает шоферам новые и использованные шины.
В этот момент подошел еще один жулик, Мимиль, вызвавшийся покараулить автомобиль. Он уже давно следил за беседой троих мужчин и вышел из тени точно в нужный момент, когда шофер княгини Сони Данидофф начал оглядываться по сторонам, надеясь отыскать какого-нибудь нищего, которому можно было доверить посторожить машину.
Расщедрившись, Казимир дал «нищему» двадцать су, прибавив при этом:
— Хорошо следи за моей «старушкой», никому не разрешай подходить к ней, а когда я вернусь, я дам тебе в два раза больше того, что ты сейчас получил.
— Спасибо, патрон! — воскликнул Мимиль, склоняясь до земли перед шофером. — Будьте спокойны, присмотрим как надо…
Молодой бандит заговорщески переглянулся со своими сообщниками, которые тут же поволокли ничего не подозревающего Казимира к ближайшей пивной, где уже гуляла многочисленная подвыпившая публика.
Едва они устроились за столиком, как Казимир из вежливости начал уверять, что узнал своего приятеля Сезара, хотя на самом деле никогда его не видел. После второго стакана он уже искренне верил, что помнит место, где он впервые встретил его.
— Это, наверное, было на приеме в Министерстве иностранных дел…
Дьяк, самоуверенно кивая головой, время от времени радостно восклицал:
— Ах, я знал, Казимир, что ты все же вспомнишь меня…
Мимиль начал скучать на своем посту, хотя Эрнестин, бродившая неподалеку, время от времени подходила к нему, чтобы обменяться парой слов. Но показываться вместе было небезопасно — вид их совсем не внушал доверия, — и они избегали долгих разговоров.
Время между тем шло, и Мимиль удивлялся, что ни Дьяк, ни Борода не подходили сообщить ему о «продолжении программы».
Но вот наконец на углу улицы Монсо и бульвара Малешерб появился величественный силуэт Бороды.
Псевдоторговец автопокрышками выходил из пивной. Он быстро подбежал к Мимилю и тихо, но четко отдал распоряжения. Борода торопился, так как времени оставалось в обрез.
— Этот идиот, — сказал он, имея в виду Казимира, — никак не остановится, все уши прожужжал о машинах и всем таком прочем. У меня башка раскалывается от его рассказов о карбюраторах и коробках передач! Уже сыт этим по горло… Но он, правда, рассказал и кое-что интересное, слушай сюда, Мимиль, это касается тебя… По словам этого болтуна, кран для выливания бензина из бака машины княгини Данидофф находится рядом с подвесом левой рессоры… В баке осталось еще около шестидесяти литров бензина, чего хватит на многие километры. Нам же нужно, чтобы эта кляча остановилась, проехав пятьсот метров отсюда, то есть на углу улиц Монсо и Тегеран, именно туда направит свою машину Казимир после бала… Итак, ты сольешь из бака почти весь бензин; когда Казимир обнаружит, что в баке горючего нет, ему придется идти на ближайшую станцию обслуживания автомобилей… В этот момент мы и появимся, чтобы освободить красавицу княгиню от ее тяжелых драгоценностей.
Мимиль с ловкостью обезьяны и умением опытного механика — что и говорить, летчиком он был неплохим, и все, что касалось машин, не было для него новым — точь-в-точь выполнил распоряжения своего сообщника, который тотчас же вернулся в кабачок, чтобы задержать Казимира до последнего момента.
Но водители и кучеры уже зашевелились. Час был поздний, и чувствовалось, что бал скоро подойдет к концу.
Казимир, вернувшись к автомобилю, щедро наградил жулика обещанными сорока су, и тот тут же пропал.
Через несколько минут Мимиль подходил к Эрнестин, ждавшей его на улице Тегеран.
— Внимание, — прошептала через четверть часа Эрнестин, пристально всматривавшаяся в направлении бульвара Малешерб. Она наконец увидела, что от особняка Томери начали одна за другой отъезжать машины.
— Внимание, — повторила она, — по-моему, бал закончился, все уже сваливают.
На забитой транспортом авеню Валуа пыхтели двигатели машин, лошади от нетерпения приплясывали на месте, раздавались громкие распоряжения.
Бал окончился, и каждый торопился занять место в своей машине, чтобы поскорее вернуться домой.
Дьяк и Борода, затерявшись в толпе, обступившей подходы к особняку Томери, не без волнения ожидали выхода княгини Сони Данидофф.
Наблюдая за покидавшими бал, оба бандита не могли не заметить, что гости богатого сахарозаводчика выходили не с веселыми лицами, как люди, довольные ужином и танцами, а испуганными, бледными, растерянными, словно они пережили сильное душевное потрясение…
— Ну и рожи у них, — шепнул Борода на ухо Дьяку, который, думая о том же, добавил:
— У них такой вид, словно они возвращаются с похорон…
В это время внутри дома послышался сначала неясный, затем все более громкий гул, перекинувшийся на улицу. Понемногу из слухов стало ясно, что на балу у Томери случился какой-то неприятный случай, говорят, даже ограбление…
В дело вмешалась полиция, точнее говоря, к месту преступления прибыли самые высшие представители префектуры города.
Новость о происшествии в особняке Томери распространялась с быстротой молнии. Однако, если приглашенным Томери она была известна в деталях, то бедноте, толпившейся на улице, с которой светские люди не общались, оставалось только строить на этот счет самые разные предположения.
Борода и Дьяк, разделившись и бросившись по сторонам, кое-что узнали из обрывков разговоров и возвратились с озадаченными лицами. Везде говорили об ограблении, упоминая при этом имя княгини Сони Данидофф.
Бандиты смотрели друг на друга не в состоянии произнести ни слова.
Дьяк первым нарушил молчание:
— Проклятие, можно быть уверенным, что нас одурачили, кто-то оказался пошустрее нас…
Борода молча кивнул головой. Но кто же осмелился на такое дело, которое задумал он, Борода? Кто же тот таинственный грабитель, которому удалось его осуществить?
В голове бандита вопреки его воле пронеслась мысль:
— Фантомас!..
Глава VIII. Окончание бала
Прибытие Сони Данидофф на бал к Томери стало кульминацией праздника. Танцующие на мгновение замерли, чтобы восхититься прекрасной парой, которую составляла княгиня и богатый сахарозаводчик, затем цыгане вновь ударили по струнам, и гости еще живее закружились в веселом танце.
В противоположном от оркестра углу группа людей вела оживленную беседу. Томери с довольным видом комментировал действия музыкантов в красных одеждах:
— Разумеется, — рассуждал он, — это не Моцарт, но для таких профанов в музыке, как я, цыганские мелодии имеют свою прелесть.
Соня Данидофф перебила его с легким укором в голосе.
— Ах, мой друг, не собираетесь ли вы утверждать, что относитесь к поклонникам модных песенок типа «Розового вальса» и «Улыбки весны»?!
На лице княгини отразилась легкая насмешка.
Банкир Нантей, который так и порхал вокруг нее, поспешил подхватить шутку.
— Итак, господин Томери, — спросил он, — подпишетесь ли вы под подобным заявлением?
Тут Жером Фандор, который только что прибыл на бал и раздавал рукопожатия направо и налево, услышав разговор, откровенно заявил:
— Что касается меня, то я абсолютно готов вас поддержать, дорогой господин Томери.
Соня Данидофф удивленно вскинула брови…
Томери хитровато подмигнул:
— Черт возьми! Фандор похож на меня, его, как и меня, восхищает больше «Тонкийка»…
В противоположном от оркестра углу группа людей вела оживленную беседу. Томери с довольным видом комментировал действия музыкантов в красных одеждах:
— Разумеется, — рассуждал он, — это не Моцарт, но для таких профанов в музыке, как я, цыганские мелодии имеют свою прелесть.
Соня Данидофф перебила его с легким укором в голосе.
— Ах, мой друг, не собираетесь ли вы утверждать, что относитесь к поклонникам модных песенок типа «Розового вальса» и «Улыбки весны»?!
На лице княгини отразилась легкая насмешка.
Банкир Нантей, который так и порхал вокруг нее, поспешил подхватить шутку.
— Итак, господин Томери, — спросил он, — подпишетесь ли вы под подобным заявлением?
Тут Жером Фандор, который только что прибыл на бал и раздавал рукопожатия направо и налево, услышав разговор, откровенно заявил:
— Что касается меня, то я абсолютно готов вас поддержать, дорогой господин Томери.
Соня Данидофф удивленно вскинула брови…
Томери хитровато подмигнул:
— Черт возьми! Фандор похож на меня, его, как и меня, восхищает больше «Тонкийка»…