Страница:
– Верно. А утром, точнее, даже и не утром, а еще ночью вы отправились дальше в путь.
– Таков наш обычай, – согласно кивнул де Леварье. – Мы никогда не останавливаемся вне владений ордена на срок больший, чем нужен для того, чтобы поесть самим, накормить коней и немного передохнуть. День или ночь, погода или непогода, для нас это не имеет значения.
– Речь не о том, – мягко прервал я приора Лотарингии, явно настроенного продолжить разговор о нравах и обычаях ордена Храма Богоматери Горной. – Спустя сутки на этом же постоялом дворе пропала девочка, которую мы сопровождали. Ее подменили фейри.
– Я слыхал, что фейри временами грешат тем, что подсовывают в колыбель подменышей вместо человеческих детей. Но, если не ошибаюсь, ваша спутница давно уже переросла детские колыбельки, – неспешно заметил мой собеседник, явно не понимая, каким образом рассказанное мной связано с желанием отыскать его скромную особу.
– Да, – согласно кивнул я. – Ей было немногим менее четырнадцати лет. И фейри похитили ее, понуждаемые к этому могущественным заклятием. Нам удалось заставить их сознаться в этом.
– И что? – недоуменно поинтересовался мсье Сальватор.
– Ровным счетом ничего. Разве что на похитителях были одеяния вашего почтенного ордена, и, по утверждению фейри, направлялись они в Рош ле Сьен. И вот что еще. – Я посмотрел на дернувшееся как от удара лицо приора. – Эта девочка – невеста сына императора Фридриха II принца Людвига.
– Вы полагаете, – мрачнея на глазах, произнес де Леварье, – что мы, движимые известной вам неприязнью к императору Священной Римской империи, похитили невесту его сына? Я верно понимаю ваши слова?
– Ни в коем случае. – Я покачал головой. – Пришел бы я сюда таким вот образом, ежели б подозревал вас в этом преступлении. Да и к тому же мне достоверно известно, что похитители киевской княжны состоят на службе у графа Генриха фон Шверина. Они пытались обречь нас на смертную казнь, сорвать невыгодный для северной Лиги династический брак и, как вы сами видите, очернить высокое имя вашего ордена. Вы сами понимаете, что могло быть, если бы мне и моим друзьям, сейчас ожидающим результатов этого визита, не удалось раскрыть глаза его величеству насчет коварной уловки шверинцев.
Императорская армия могла быть под этими стенами еще вчера. Как видите, ее здесь нет, и император Фридрих, невзирая на ту неприязнь, о которой вы говорили, не полагает вас виновным в случившемся несчастье. Сегодня у него, у нас и у вас один враг. И я пришел просить вас о помощи в борьбе с этим врагом. В борьбе, пели которой близки каждой из участвующих в ней сторон.
Приор Лотарингии слушал меня в полном молчании, чуть постукивая кончиками пальцев по поверхности стола. Я смолк, и в подземелье воцарилась гнетущая тишина, все более гнетущая от того, что прибавить к вышесказанному мне было нечего, а реакция храмовника оставалась по-прежнему непонятной.
– Полагаю, все сказанное вами правда, – произнес он и, резко встав, направился к двери. – Ждите, за вами придут, – бросил он у самого выхода. – Да не вздумайте выходить сами, если хоть немного дорожите своей жизнью.
Ожидание затянулось. Уж и не знаю, сколько мне пришлось провести в гордом одиночестве, часть факелов уже погасла, да и оставшиеся норовили последовать за ними, погрузив подземелье во тьму, когда дверь отворилась и я увидел на пороге давешнего рыцаря, приведшего меня сюда утром.
– Я еще увижу сегодня его честь мсье Сальватора де Леварье? – осведомился я, поднимаясь по лестнице вслед за проводником.
– Не ведаю, – отрезал тот.
– Но он в замке? Он никуда не уехал?
– Господина приора не было сегодня в замке, – кратко отрезал храмовник, не обращая никакого внимания на мое удивление. – Вам велено ждать дальнейших распоряжений. И очень прошу вас, не пытайтесь бежать.
Когда я возвратился в орденский странноприимный дом, был уже вечер. Расторопный служка поспешил провести меня в номер с такой безучастной любезностью, как будто и не было утреннего ареста и всех связанных с ним последующих оперативно-следственных мероприятий: мои вещи в келейке были сложены весьма аккуратно, даже более аккуратно, чем до обыска.
– Прикажете подать ужин? – глядя сквозь меня, спросил провожатый.
– Да уж, будь добр, – кивнул я, чувствуя, что с самого утра у меня не было во рту и маковой росинки.
– Сию минуту, – поклонился он. – Не обессудьте, у нас весьма скромная трапеза.
Портье не покривил душой, похлебка из вареных бобов навевала грустные воспоминания об императорском столе. Когда же на следующий день в меню не было внесено никаких корректив, я уже поглощал содержимое своей миски с видимой досадой, к вечеру переросшей в остервенение. Особенно же злило то, что до меня здесь, похоже, ровно никому не было дела. Кроме, пожалуй, гостиничного слуги, разносившего тощую баланду, да пары стражников, заступавших мне дорогу, стоило попытаться выйти во двор.
Я коротал время в разговорах с Лисом, утверждавшим, что за прошедший день крепость не покинул ни один человек, бродил из угла в угол и в конце концов с наступлением темноты забылся сном, скорее вынужденным, чем долгожданным.
Утро очередного дня вновь началось со стука в дверь.
– Вставайте, господин рыцарь, – послышалось из коридора. – Приведите себя в порядок и следуйте за мной.
И вновь был бесконечный спуск во чрево скалы, вновь выложенный камнем тоннель, подземелье с яркими факелами на стенах и орденским крестом напротив двери. На этот раз ждать пришлось недолго, мессир Сальватор де Леварье распахнул дверь и ворвался в комнату мощным стремительным шагом, как и в тот памятный вечер на постоялом дворе.
– Рад видеть вас в добром здравии, Вальтер. Я поклонился в ответ.
– Ваша честь, господин приор, будет ли вам угодно дать мне ответ, в силах ли орден оказать ту помощь, о которой я спрашивал вас намедни.
– Силы ордена ведомы лишь Господу нашему, о вашем же деле скажу лишь одно: все то, о чем вы мне поведали, истинно.
– Мне отрадно это сознавать. Значит ли это, что вы поможете нам? – вновь уточнил я.
– Все в руке Божьей, мы лишь покорны воле Его.
Я удивленно уставился на своего собеседника. Наш прошлый разговор имел весьма светское звучание, теперь же имя Господне буквально не сходило с уст приора. Можно было подумать, что мессир Сальватор попросту тянет время, однако с тем же успехом он мог томить меня ожиданием в убогой келье, пока я окончательно не сошел бы с ума от неизвестности и не начал бы с Божьей помощью разносить гостеприимное приорство по камешку. Однако я был вызван сюда, а стало быть, у его чести было что сказать, и можно было утверждать с полной уверенностью: все. что желал сообщить мне лотарингский рыцарь, он намеревался довести в строго определенный момент и ни минутой ранее. «Что ж, – вздохнул я про себя, – приготовься ждать и слушать, поскольку другого выбора в данной ситуации, похоже, нет». Мсье Сальватор, очевидно, оценил мое молчание должным образом. Он подошел к орденскому кресту и заговорил, указывая на него:
– Позавчера, Вальтер, я был немало порадован вашими познаниями в постижении скрытого смысла наших эмблем. Как я уже говорил, вы встали на тот самый путь, который отделяет смердов, в каком бы звании они ни были, от людей истинно благородных. Я хотел бы помочь вам идти по этому пути, ибо он ухабист и без надежного проводника вы рискуете сломать себе шею, не одолев и сотой доли того, что уже ведомо вашим предшественникам.
«Ба, да меня попросту решили завербовать! – восхитился я своей догадке. – Что ж, благое начинание. Посмотрим, что из этого выйдет».
– Вот, скажем, этот крест, – продолжал де Леварье. – Позавчера вы назвали мне два значения этого символа. Есть еще одно: сей знак суть опора, знак единения Земли, силой которой мы все живем, и Неба, духом коего наполнено наше бытие. Его форма означает и триединство Божье, и множественность путей, коими человек может служить Ему. При помощи этой связи, этой опоры Солнце Духа оплодотворяет Тело Земли, творя тем самым ежегодно, ежедневно и ежечасно вечное Непорочное зачатие.
«Так, – я выдохнул, переваривая сказанное, – как говорит в таких случаях Рассел, давайте не путать догматы с собачьими циновками [25]. Что-то они тут перемудрили».
– Прошу простить меня, ваша честь, – начал я не спеша и почти робко, – быть может, я не все понял, но ежели речь идет о Непорочном зачатии Богоматери, то сие есть великое чудо…
– Чудо? – не дал мне договорить лотарингский приор. – Лишь профаны, привыкшие глядеть только себе под ноги, не видят истинного смысла сказанного! Где они сыскали чудо? Полная ерунда. В самом зачатии как таковом есть чудо рождения новой жизни, но нет греха, ибо через это зачатие творится замысел Божий. В нем нет ничего порочного. Бог есть Любовь, Зачатие – великое свидетельство Его созидательной мощи. Откуда же здесь взяться греху? Само нелепое понятие греха придумали те, кто, пугая доверчивых простаков адскими муками, держит их в повиновении. Непорочное зачатие совершается ежечасно, ибо земля рождает всякий год, не меняясь и не становясь порочной. Сам Сын Божий создан из праха земного и Духа Господнего.
«Ага, насколько я понимаю, налицо пережитки деметрианского культа. Хотя сама по себе трактовка небезынтересна. Пожалуй, стоит упомянуть о ней в отчете по возвращении». Я заинтересованно посмотрел на собеседника, старательно подбирая слова, поскольку то, что было делом обычным для сотрудника Института экспериментальной истории, для рыцаря Вальтера фон Ингварингена, при всей его образованности, должно было являться дерзким откровением.
– Но ваши слова, – начал я опасливо, – все, что вы говорите, это противоречит тому, что было доселе мной слышано от святых отцов матери нашей католической Церкви.
– Церкви? – усмехнулся храмовник. – Помнится, в старину ваши предки, набегами наводившие дрожь на побережье Европы, частенько вламывались в храмы и щеголяли в одеяниях, кои использовались священниками для проведения служб. Скажите, Вальтер, доведись вам жить в те времена, стали бы вы слушать их, когда б в головы этих диких грабителей пришла вдруг мысль вещать с амвона от имени Божьего?
– Конечно, нет! – возмутился я.
– Так в чем же дело? – Губы моего собеседника сложились в насмешливую ухмылку. – Отчего одни разбойники кажутся вам честнее других? Беспощадные норманны, разбивая в храмах Божьих свои бивуаки, посягали лишь на злато и утварь, на то, что перед ликом Господним не имеет никакой цены. Те же, кто пришел им на смену, присвоили себе право вещать от имени Божьего, владеть Его словом и толковать Его деяния. Но всякий, кто утверждает, что в его устах слова Господни, – разбойник и лжец. Разбойник куда как более мерзкий, чем все грабители храмов вместе взятые. Уста Господни в душе каждого живущего, и не зря было сказано святым Бернаром: «Regnum Dei intra est!» – Царство Божье в нас.
– Но, ваша честь. – Я старался говорить как можно медленнее, демонстрируя оглушенность доводами собеседника. – Но ведь Иисус – Сын Божий, разве Его слова не есть суть слова Господни?
– Каждый может слышать Его слова, – произнес де Леварье возвышенно и как-то печально. – Как и каждый может узреть величие Его, стоит лишь поднять глаза и обвести взглядом вкруг себя. Иисус, исполненный чистого Духа Божьего, умел слышать Его лучше других. Простому смертному необходимо долгими упражнениями подготовить душу для того, чтобы услышать глас Предвечного. Но невозможно передать человеческим языком полученного знания, невозможно выразить словами, как невозможно описать квадратами круг.
Сознающий это идет путем мудрости, ибо знание возвышает, а гордыня сокрушает. Но те, кто говорит, что книги, писанные со слов апостолов, несут нам речь Сына Божьего, клевещут, пытаясь ложью своей оправдать захваченное ими право вешать от имени Создателя. Даже со слов слышавших невозможно буквами запечатлеть эхо, что уж говорить о вышнем, чья речь звучит в душах верующих? Слово Господне чуждо злату. Иисус изгнал торгующих из храма, но был распят, и они вновь вернулись туда, но теперь их торг много гнуснее, чем прежде.
– Но, господин приор, вы ведь и сами строите храмы…
– Конечно. И будем стоить впредь. Ибо истинный храм – творение боговдохновенное. Он рождается из тяги человека к гармонии, к возвышенному, к истинной любви. Само строительство их очищает душу, а вид прекрасного собора наполняет гордостью за творение человека, идущего путем познания. Храмы нужны для того, чтобы душа верующего, вошедшего под его своды, устремлялась ввысь, радуясь величию конечной цели человеческого бытия, а вовсе не затем, чтобы в стенах его лжесвидетельствующие о Господе собирали лепту с паствы, словно жадные мытари, ведающие, что им никогда не придется держать ответ перед Тем, чьим именем они творят свои поборы.
Я слушал затаив дыхание. Лекция о теологии рыцарей Храма начинала меня занимать куда как больше, чем я предполагал вначале.
– Неужели вам известен смысл Бытия? – проговорил я, демонстрируя полное замешательство.
– Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему! – бросил де Леварье. – Смысл Бытия в самом Бытие. И вот что я скажу: все в этом мире от Бога. Бог создал Хаос и Бог создал Гармонию. Он же создал человека и Путь от Хаоса к Гармонии, который человеку нужно пройти, чтобы самому стать Творцом и тем самым слиться с Предвечным в силе и славе Его.
Нечто подобное я слышал когда-то от великого мастера боевых искусств Ю Сен Чу. И Путь, и предначертание человека, идущего по нему, и конечное слияние с Космосом, все это было мне знакомо. Но слышать от приора храмовников лекции по буддизму, пожалуй, в этом было что-то запредельное. Однако в подобной ситуации долг оперативного сотрудника Института велел мне не поддаваться на провокации и, более того, по возможности провоцировать самому.
– Но позвольте, мессир, – деланно возмутился я, – как же возможно предположить Хаос творением Господним? Не разумнее ли считать, что он порождение того, чье имя я бы даже не стал произносить в этих стенах.
– Дьявола? Сатаны? – Сальватор махнул рукой. – Снова бредни. Одни и те же нелепые бредни. Я не спрашиваю, откуда вы их набрались, ибо прекрасно знаю об этом сам. О чем вы говорите, мой друг? Откуда взялся этот ваш носитель предвечного зла? Его не было до часа Первого творения, а стало быть, он также часть Бога.
Но в Боге нет зла. Эрго, в нем не может быть чего-либо того, чего не было бы в Господе. Но Бог есть любовь. Откуда же взяться тому самому предвечному Злу, носитель коего вас так страшит? Есть Путь, и он не прост, ибо ничто в мире не совершенно, пока Путь не пройден. В чем же здесь вы видите зло? В том, что люди желают смерти друг друга, желают чужого богатства, чужой славы? Но все это людские желания, в них нет ничего такого, для чего понадобился бы Дьявол. Разве что для оправдания собственной слабости.
– Но грехопадение?.. – попытался было вставить я.
– Полноте, снова сказки. Пребывающему в покое тяжело сделать первый шаг. Но ведь для того и создан Путь, чтоб по нему идти. Состояние полного покоя присуще только смерти. Если желаете, вы можете наречь этот Путь Путем познания Добра и Зла. Но чем дальше я иду по нему, тем более убеждаюсь, что то, что мы называем Добром и Злом, не более чем наша собственная оценка тех или иных деяний. Возможно, когда-то и вы сами поймете это, – завершил он печально.
– Хорошо, – не унимался я, готовясь использовать свой резервный козырь. – Вы человек много более образованный, чем я, мне сложно спорить с вами. Но все же если, как вы утверждаете, те, кто говорит от имени Божьего, лжецы, от чьего имени говорите вы?
– Хороший вопрос, – усмехнулся храмовник, – очень хороший. Я вижу, мои слова попали на возделанную почву. Это меня весьма радует.
– И все же я не услышал на него ответа.
– Мы все здесь лишь ученики. Мы учимся слушать и претворять в жизнь услышанное. То, что я говорю, – лишь то, что я понял из донесшегося до меня, лишь то, что мне удалось выразить в словах. Тем самым речь моя ложна, как любая речь человеческая. Но в ней есть крупицы истины, и от того, кто слушает, зависит – извлечь их или же пройти мимо. – Он хотел еще что-то добавить, но в дверь тихо застучали.
– Прошу простить меня, – поклонился мессир де Леварье, – думаю, это не займет много времени.
Отсутствовал он минут пять, едва ли больше. Когда же вернулся вновь, он впервые с момента нашего знакомства улыбнулся и, разведя руками, сообщил:
– Увы, Вальтер, нам придется прервать нашу высокомудрую беседу. Полагаю, мы к ней еще вернемся и, вероятнее всего, довольно скоро. Пока же, прошу вас, ступайте за мной, для вас есть известие.
Глава 22
Вопреки моему ожиданию, наш путь лежал еще глубже под землю.
– Не волнуйтесь, – напутствовал меня де Леварье, – вам ничего не угрожает. Сейчас вы увидите кое-что, что вряд ли видели прежде. И это лишь немногое из того, о чем бы вы могли узнать в этих стенах. Конечно, – мессир Сальватор сделал паузу, – будь вы одним из посвященных.
– Ваша честь, – начал я почтительно, – не скрою, меня давно интересует ваш благородный орден. После всего услышанного я глубоко потрясен, и мне трудно осмыслить сказанное за столь краткое время. Вероятно, вы правы, наступит день, и мы вернемся к нашей беседе, но сейчас мой долг – отыскать и вернуть ко двору императора девочку, ставшую заложницей козней враждующих сторон.
– Хорошо, – кивнул де Леварье, услышав примерно то, что ожидал. – Всему свое время. Пока же, – он толкнул дверцу, возникшую перед нами при свете факелов, – мы у цели.
Дверца распахнулась, и я удивленно округлил глаза, пытаясь сообразить, действительно ли я попал в тоннель подземки или же виной этому миражу все то же дурное освещение. Приору Лотарингскому мой ошарашенный вид доставил явное удовольствие.
– Не бойтесь, Вальтер, сия диковина – плод человеческого разума, а не происки Нечистого.
Понятное дело, бояться было нечего, в прежние времена мне доводилось ездить в метро, спускаться по эскалатору, даже пользоваться лифтом, правда, не всегда успешно. Отдаленный предок метрополитена являл собой небольшой возок почему-то на шести колесах, стоявший в деревянном желобе, заменявшем рельсы. Спереди и сзади от него отходили толстые канаты, заменявшие привычную упряжку, на кучерских козлах восседал человек, призванный следить за плавностью и бесперебойностью движения. Завидев нас, он спрыгнул со своего места, открывая дверцу перед приором.
– Влезайте, влезайте, – подтолкнул меня де Леварье. – Сейчас возница даст знак, чтобы включили механизм, и мы тронемся в путь. Заметьте, без всяких лошадей, одной лишь мощью человеческого разума, освоившего силу природы.
«Очевидно, водяную мельницу приспособили», – прикидывая, каким образом можно заставить двигаться это безлошадное устройство, решил я. Впрочем, я не мог назвать себя корифеем инженерного дела, и кто знает, может быть, изощренные умы наследников Архимеда придумали здесь иной способ двигать этот агрегат. Наконец возок дернулся и довольно плавно покатился по отполированному желобу.
Мы были в пути что-то около трех часов, все это время возок исправно стучал колесами на стыках, кое-где со скрипом поднимаясь вверх, не слишком быстро, но без остановок.
– О чем вы задумались, Вальтер? – обратив внимание на следы мысли на моем лице, поинтересовался мсье Сальватор.
– Да вот, – я сделал неопределенный жест рукой, – когда бы в башне вместо ступеней был колодец, да в том колодце поставить такой вот возок, к крыше его прикрепить трос, а к другому концу троса груз, весом в тот самый возок, полный людей, то подъем был бы значительно быстрее.
– В вашей идее есть много недочетов, которых бы вам с легкостью удалось избежать, знай вы то, что знаем мы, и все же, надо сказать, она весьма интересна. Вы далеко пойдете, мой дорогой, – немного подумав, согласился приор.
То, что в моей идее есть масса недочетов, я знал не хуже храмовника. Мне очень хотелось верить, что прежде, чем проверять ее на людях, местные инженеры проведут все же надлежащие исчисления. Однако же не мог я в самом деле набросать, так сказать, на колене досточтимому приору схему примитивного лифта.
Наконец подъем был завершен, и мы оказались на верхней площадке донжона, венчавшего одну из окрестных скал. Семибашенный замок Рош ле Сьон виднелся на горизонте, еле различимый в смутной осенней дымке.
– Ваша честь, – подозрительно глядя на меня, обратился к приору ждавший нас на башне рыцарь, – прикажете начинать?
– Пожалуй, – кивнул де Леварье. – Солнца достаточно?
– Вполне.
– Тогда не будем терять времени.
Рыцарь поклонился и сделал знак ожидавшим его приказа орденским сержантам. Те сноровисто, по всему видать, не в первый раз, начали устанавливать на деревянном помосте диковинное сооружение, отдаленно напоминавшее огромное пугало со свисающими вниз руками.
Среди мощных каменных блоков донжона этот странный прибор выглядел хрупкой детской игрушкой, но самым чудным в нем были свисающие с широких плеч руки, увешанные большими металлическими пластинами, начищенными до блеска. Установив его, сержанты поспешили скрыться в деревянной будке, пристроенной к возведенному монстру. Спустя еще пару минут диковинный плод инженерной мысли конвульсивно задергался, имитируя, должно быть, утреннюю гимнастику огородного пугала. Где-то вдали, в стороне, противоположной Рош. ле Сьон, в ответ блеснул какой-то лучик, потом еще, и опять исчез, я снова блеснул, повторяя движение нашей хитрой установки.
«Господи, – я прикусил губу, чтобы не расхохотаться, – да это же гелиограф! Конечно, как я сразу не сообразил? Все замки ордена находятся на скалах, на вершинах холмов, на склонах гор так, чтобы с самой высокой точки одного была видна самая высокая точка другого. Отсюда при помощи таких установок, почти как по телефону, можно связаться с любым, даже самым отдаленным командорством ордена. Мы дали сигнал, его повторили на следующей башне, и так далее, пока сообщение не дойдет до адресата».
– Он подает какие-то сигналы? – наивно поинтересовался я у мсье Сальватора.
– Что-то вроде того, – поощряя мою любознательность, кивнул храмовник. – Когда мы были в подземелье, в одно из наших хозяйств на берегу Северного моря доставили известия об интересующем вас человеке. Я пригласил вас, чтоб вы могли получить эту новость, как говорится, из первых рук. Сейчас мы подаем знак, что готовы к приему сообщения. – Приор повернулся, ожидая ответного сигнала.
Деревянный рукомашец застыл, закончив свою речь.
– Погодите немного, сейчас начнется, – произнес он, вглядываясь в горизонт. – Пошло сообщение. Так, две недели тому назад девочку, похожую по описанию на ту, о которой мы говорили, видели в Гронингене. Ее продали купцу ван Киркену. Это известный торговец живым товаром, – пояснил мсье Сальватор. – Интересно, удалось ли выяснить, куда он предполагал отплывать? Обычно дома он не засиживается. Лишние траты на прокорм рабов, да и к тому же не ровен час нагрянут крепкие молодцы вроде вас в поисках родных и любимых, тут и голову сложишь, глазом моргнуть не успеешь. Значит, вероятно, в тех же днях он и вышел в море. А вот, что-то еще передают. – Он вновь начал вглядываться в проблески дальнего семафора. – Корабль «Шарлемань» направлялся на остров Костаматис в Средиземном море. Это примерно полсотни лье на юго-восток от южной оконечности побережья Сицилии, – пояснил он. – Я много слышал об этом милом острове, но ни разу ничего хорошего. Что ж, – он повернулся спиной к дальнему замку, – похоже, это все, чем я вам сегодня могу быть полезен. По поводу же Шверина не беспокойтесь, мы примем надлежащие меры, чтобы отвадить наглых самозванцев прикрываться именем нашего ордена.
«Уж в этом-то я как раз не сомневаюсь. – Я склонился в благодарном поклоне. – Не удивлюсь даже, если негодяи закончат жизнь на электрическом стуле».
– Сейчас же, Вальтер, – напутствовал меня де Леварье, – вам время отправляться в путь, до Костаматиса дорога неблизкая. Ежели «Шарлемань» еще не прошел Геркулесовы столбы, быть может, мне удастся убедить великого магистра задержать его. Но я бы на это не надеялся. Отправляйтесь в Марсель, там вы всегда найдете корабль, идущий в нужном вам направлении. Перед отплытием наведайтесь в наше тамошнее командорство, если ван Киркена удастся перехватить, в нем об этом будут знать. В добрый путь, Вальтер.
– Вот, – сокрушался Лис в начале маршрута, вспоминая об убытках, понесенных при обналичивании ганзейского векселя, – богословы хреновы! «Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему», а сами захапали десять процентов ни за чих собачий! И, поди, в ус себе не дуют.
Но время шло, и мнение моего друга о «бессовестных живодерах» постепенно менялось к лучшему. Благоустроенные дороги, охраняемые рыцарскими разъездами, аккуратные постоялые дворы, расторопная прислуга, не задающая лишних вопросов, весьма благотворно влияли на настроение Вснедина.
– Таков наш обычай, – согласно кивнул де Леварье. – Мы никогда не останавливаемся вне владений ордена на срок больший, чем нужен для того, чтобы поесть самим, накормить коней и немного передохнуть. День или ночь, погода или непогода, для нас это не имеет значения.
– Речь не о том, – мягко прервал я приора Лотарингии, явно настроенного продолжить разговор о нравах и обычаях ордена Храма Богоматери Горной. – Спустя сутки на этом же постоялом дворе пропала девочка, которую мы сопровождали. Ее подменили фейри.
– Я слыхал, что фейри временами грешат тем, что подсовывают в колыбель подменышей вместо человеческих детей. Но, если не ошибаюсь, ваша спутница давно уже переросла детские колыбельки, – неспешно заметил мой собеседник, явно не понимая, каким образом рассказанное мной связано с желанием отыскать его скромную особу.
– Да, – согласно кивнул я. – Ей было немногим менее четырнадцати лет. И фейри похитили ее, понуждаемые к этому могущественным заклятием. Нам удалось заставить их сознаться в этом.
– И что? – недоуменно поинтересовался мсье Сальватор.
– Ровным счетом ничего. Разве что на похитителях были одеяния вашего почтенного ордена, и, по утверждению фейри, направлялись они в Рош ле Сьен. И вот что еще. – Я посмотрел на дернувшееся как от удара лицо приора. – Эта девочка – невеста сына императора Фридриха II принца Людвига.
– Вы полагаете, – мрачнея на глазах, произнес де Леварье, – что мы, движимые известной вам неприязнью к императору Священной Римской империи, похитили невесту его сына? Я верно понимаю ваши слова?
– Ни в коем случае. – Я покачал головой. – Пришел бы я сюда таким вот образом, ежели б подозревал вас в этом преступлении. Да и к тому же мне достоверно известно, что похитители киевской княжны состоят на службе у графа Генриха фон Шверина. Они пытались обречь нас на смертную казнь, сорвать невыгодный для северной Лиги династический брак и, как вы сами видите, очернить высокое имя вашего ордена. Вы сами понимаете, что могло быть, если бы мне и моим друзьям, сейчас ожидающим результатов этого визита, не удалось раскрыть глаза его величеству насчет коварной уловки шверинцев.
Императорская армия могла быть под этими стенами еще вчера. Как видите, ее здесь нет, и император Фридрих, невзирая на ту неприязнь, о которой вы говорили, не полагает вас виновным в случившемся несчастье. Сегодня у него, у нас и у вас один враг. И я пришел просить вас о помощи в борьбе с этим врагом. В борьбе, пели которой близки каждой из участвующих в ней сторон.
Приор Лотарингии слушал меня в полном молчании, чуть постукивая кончиками пальцев по поверхности стола. Я смолк, и в подземелье воцарилась гнетущая тишина, все более гнетущая от того, что прибавить к вышесказанному мне было нечего, а реакция храмовника оставалась по-прежнему непонятной.
– Полагаю, все сказанное вами правда, – произнес он и, резко встав, направился к двери. – Ждите, за вами придут, – бросил он у самого выхода. – Да не вздумайте выходить сами, если хоть немного дорожите своей жизнью.
Ожидание затянулось. Уж и не знаю, сколько мне пришлось провести в гордом одиночестве, часть факелов уже погасла, да и оставшиеся норовили последовать за ними, погрузив подземелье во тьму, когда дверь отворилась и я увидел на пороге давешнего рыцаря, приведшего меня сюда утром.
– Я еще увижу сегодня его честь мсье Сальватора де Леварье? – осведомился я, поднимаясь по лестнице вслед за проводником.
– Не ведаю, – отрезал тот.
– Но он в замке? Он никуда не уехал?
– Господина приора не было сегодня в замке, – кратко отрезал храмовник, не обращая никакого внимания на мое удивление. – Вам велено ждать дальнейших распоряжений. И очень прошу вас, не пытайтесь бежать.
Когда я возвратился в орденский странноприимный дом, был уже вечер. Расторопный служка поспешил провести меня в номер с такой безучастной любезностью, как будто и не было утреннего ареста и всех связанных с ним последующих оперативно-следственных мероприятий: мои вещи в келейке были сложены весьма аккуратно, даже более аккуратно, чем до обыска.
– Прикажете подать ужин? – глядя сквозь меня, спросил провожатый.
– Да уж, будь добр, – кивнул я, чувствуя, что с самого утра у меня не было во рту и маковой росинки.
– Сию минуту, – поклонился он. – Не обессудьте, у нас весьма скромная трапеза.
Портье не покривил душой, похлебка из вареных бобов навевала грустные воспоминания об императорском столе. Когда же на следующий день в меню не было внесено никаких корректив, я уже поглощал содержимое своей миски с видимой досадой, к вечеру переросшей в остервенение. Особенно же злило то, что до меня здесь, похоже, ровно никому не было дела. Кроме, пожалуй, гостиничного слуги, разносившего тощую баланду, да пары стражников, заступавших мне дорогу, стоило попытаться выйти во двор.
Я коротал время в разговорах с Лисом, утверждавшим, что за прошедший день крепость не покинул ни один человек, бродил из угла в угол и в конце концов с наступлением темноты забылся сном, скорее вынужденным, чем долгожданным.
Утро очередного дня вновь началось со стука в дверь.
– Вставайте, господин рыцарь, – послышалось из коридора. – Приведите себя в порядок и следуйте за мной.
И вновь был бесконечный спуск во чрево скалы, вновь выложенный камнем тоннель, подземелье с яркими факелами на стенах и орденским крестом напротив двери. На этот раз ждать пришлось недолго, мессир Сальватор де Леварье распахнул дверь и ворвался в комнату мощным стремительным шагом, как и в тот памятный вечер на постоялом дворе.
– Рад видеть вас в добром здравии, Вальтер. Я поклонился в ответ.
– Ваша честь, господин приор, будет ли вам угодно дать мне ответ, в силах ли орден оказать ту помощь, о которой я спрашивал вас намедни.
– Силы ордена ведомы лишь Господу нашему, о вашем же деле скажу лишь одно: все то, о чем вы мне поведали, истинно.
– Мне отрадно это сознавать. Значит ли это, что вы поможете нам? – вновь уточнил я.
– Все в руке Божьей, мы лишь покорны воле Его.
Я удивленно уставился на своего собеседника. Наш прошлый разговор имел весьма светское звучание, теперь же имя Господне буквально не сходило с уст приора. Можно было подумать, что мессир Сальватор попросту тянет время, однако с тем же успехом он мог томить меня ожиданием в убогой келье, пока я окончательно не сошел бы с ума от неизвестности и не начал бы с Божьей помощью разносить гостеприимное приорство по камешку. Однако я был вызван сюда, а стало быть, у его чести было что сказать, и можно было утверждать с полной уверенностью: все. что желал сообщить мне лотарингский рыцарь, он намеревался довести в строго определенный момент и ни минутой ранее. «Что ж, – вздохнул я про себя, – приготовься ждать и слушать, поскольку другого выбора в данной ситуации, похоже, нет». Мсье Сальватор, очевидно, оценил мое молчание должным образом. Он подошел к орденскому кресту и заговорил, указывая на него:
– Позавчера, Вальтер, я был немало порадован вашими познаниями в постижении скрытого смысла наших эмблем. Как я уже говорил, вы встали на тот самый путь, который отделяет смердов, в каком бы звании они ни были, от людей истинно благородных. Я хотел бы помочь вам идти по этому пути, ибо он ухабист и без надежного проводника вы рискуете сломать себе шею, не одолев и сотой доли того, что уже ведомо вашим предшественникам.
«Ба, да меня попросту решили завербовать! – восхитился я своей догадке. – Что ж, благое начинание. Посмотрим, что из этого выйдет».
– Вот, скажем, этот крест, – продолжал де Леварье. – Позавчера вы назвали мне два значения этого символа. Есть еще одно: сей знак суть опора, знак единения Земли, силой которой мы все живем, и Неба, духом коего наполнено наше бытие. Его форма означает и триединство Божье, и множественность путей, коими человек может служить Ему. При помощи этой связи, этой опоры Солнце Духа оплодотворяет Тело Земли, творя тем самым ежегодно, ежедневно и ежечасно вечное Непорочное зачатие.
«Так, – я выдохнул, переваривая сказанное, – как говорит в таких случаях Рассел, давайте не путать догматы с собачьими циновками [25]. Что-то они тут перемудрили».
– Прошу простить меня, ваша честь, – начал я не спеша и почти робко, – быть может, я не все понял, но ежели речь идет о Непорочном зачатии Богоматери, то сие есть великое чудо…
– Чудо? – не дал мне договорить лотарингский приор. – Лишь профаны, привыкшие глядеть только себе под ноги, не видят истинного смысла сказанного! Где они сыскали чудо? Полная ерунда. В самом зачатии как таковом есть чудо рождения новой жизни, но нет греха, ибо через это зачатие творится замысел Божий. В нем нет ничего порочного. Бог есть Любовь, Зачатие – великое свидетельство Его созидательной мощи. Откуда же здесь взяться греху? Само нелепое понятие греха придумали те, кто, пугая доверчивых простаков адскими муками, держит их в повиновении. Непорочное зачатие совершается ежечасно, ибо земля рождает всякий год, не меняясь и не становясь порочной. Сам Сын Божий создан из праха земного и Духа Господнего.
«Ага, насколько я понимаю, налицо пережитки деметрианского культа. Хотя сама по себе трактовка небезынтересна. Пожалуй, стоит упомянуть о ней в отчете по возвращении». Я заинтересованно посмотрел на собеседника, старательно подбирая слова, поскольку то, что было делом обычным для сотрудника Института экспериментальной истории, для рыцаря Вальтера фон Ингварингена, при всей его образованности, должно было являться дерзким откровением.
– Но ваши слова, – начал я опасливо, – все, что вы говорите, это противоречит тому, что было доселе мной слышано от святых отцов матери нашей католической Церкви.
– Церкви? – усмехнулся храмовник. – Помнится, в старину ваши предки, набегами наводившие дрожь на побережье Европы, частенько вламывались в храмы и щеголяли в одеяниях, кои использовались священниками для проведения служб. Скажите, Вальтер, доведись вам жить в те времена, стали бы вы слушать их, когда б в головы этих диких грабителей пришла вдруг мысль вещать с амвона от имени Божьего?
– Конечно, нет! – возмутился я.
– Так в чем же дело? – Губы моего собеседника сложились в насмешливую ухмылку. – Отчего одни разбойники кажутся вам честнее других? Беспощадные норманны, разбивая в храмах Божьих свои бивуаки, посягали лишь на злато и утварь, на то, что перед ликом Господним не имеет никакой цены. Те же, кто пришел им на смену, присвоили себе право вещать от имени Божьего, владеть Его словом и толковать Его деяния. Но всякий, кто утверждает, что в его устах слова Господни, – разбойник и лжец. Разбойник куда как более мерзкий, чем все грабители храмов вместе взятые. Уста Господни в душе каждого живущего, и не зря было сказано святым Бернаром: «Regnum Dei intra est!» – Царство Божье в нас.
– Но, ваша честь. – Я старался говорить как можно медленнее, демонстрируя оглушенность доводами собеседника. – Но ведь Иисус – Сын Божий, разве Его слова не есть суть слова Господни?
– Каждый может слышать Его слова, – произнес де Леварье возвышенно и как-то печально. – Как и каждый может узреть величие Его, стоит лишь поднять глаза и обвести взглядом вкруг себя. Иисус, исполненный чистого Духа Божьего, умел слышать Его лучше других. Простому смертному необходимо долгими упражнениями подготовить душу для того, чтобы услышать глас Предвечного. Но невозможно передать человеческим языком полученного знания, невозможно выразить словами, как невозможно описать квадратами круг.
Сознающий это идет путем мудрости, ибо знание возвышает, а гордыня сокрушает. Но те, кто говорит, что книги, писанные со слов апостолов, несут нам речь Сына Божьего, клевещут, пытаясь ложью своей оправдать захваченное ими право вешать от имени Создателя. Даже со слов слышавших невозможно буквами запечатлеть эхо, что уж говорить о вышнем, чья речь звучит в душах верующих? Слово Господне чуждо злату. Иисус изгнал торгующих из храма, но был распят, и они вновь вернулись туда, но теперь их торг много гнуснее, чем прежде.
– Но, господин приор, вы ведь и сами строите храмы…
– Конечно. И будем стоить впредь. Ибо истинный храм – творение боговдохновенное. Он рождается из тяги человека к гармонии, к возвышенному, к истинной любви. Само строительство их очищает душу, а вид прекрасного собора наполняет гордостью за творение человека, идущего путем познания. Храмы нужны для того, чтобы душа верующего, вошедшего под его своды, устремлялась ввысь, радуясь величию конечной цели человеческого бытия, а вовсе не затем, чтобы в стенах его лжесвидетельствующие о Господе собирали лепту с паствы, словно жадные мытари, ведающие, что им никогда не придется держать ответ перед Тем, чьим именем они творят свои поборы.
Я слушал затаив дыхание. Лекция о теологии рыцарей Храма начинала меня занимать куда как больше, чем я предполагал вначале.
– Неужели вам известен смысл Бытия? – проговорил я, демонстрируя полное замешательство.
– Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему! – бросил де Леварье. – Смысл Бытия в самом Бытие. И вот что я скажу: все в этом мире от Бога. Бог создал Хаос и Бог создал Гармонию. Он же создал человека и Путь от Хаоса к Гармонии, который человеку нужно пройти, чтобы самому стать Творцом и тем самым слиться с Предвечным в силе и славе Его.
Нечто подобное я слышал когда-то от великого мастера боевых искусств Ю Сен Чу. И Путь, и предначертание человека, идущего по нему, и конечное слияние с Космосом, все это было мне знакомо. Но слышать от приора храмовников лекции по буддизму, пожалуй, в этом было что-то запредельное. Однако в подобной ситуации долг оперативного сотрудника Института велел мне не поддаваться на провокации и, более того, по возможности провоцировать самому.
– Но позвольте, мессир, – деланно возмутился я, – как же возможно предположить Хаос творением Господним? Не разумнее ли считать, что он порождение того, чье имя я бы даже не стал произносить в этих стенах.
– Дьявола? Сатаны? – Сальватор махнул рукой. – Снова бредни. Одни и те же нелепые бредни. Я не спрашиваю, откуда вы их набрались, ибо прекрасно знаю об этом сам. О чем вы говорите, мой друг? Откуда взялся этот ваш носитель предвечного зла? Его не было до часа Первого творения, а стало быть, он также часть Бога.
Но в Боге нет зла. Эрго, в нем не может быть чего-либо того, чего не было бы в Господе. Но Бог есть любовь. Откуда же взяться тому самому предвечному Злу, носитель коего вас так страшит? Есть Путь, и он не прост, ибо ничто в мире не совершенно, пока Путь не пройден. В чем же здесь вы видите зло? В том, что люди желают смерти друг друга, желают чужого богатства, чужой славы? Но все это людские желания, в них нет ничего такого, для чего понадобился бы Дьявол. Разве что для оправдания собственной слабости.
– Но грехопадение?.. – попытался было вставить я.
– Полноте, снова сказки. Пребывающему в покое тяжело сделать первый шаг. Но ведь для того и создан Путь, чтоб по нему идти. Состояние полного покоя присуще только смерти. Если желаете, вы можете наречь этот Путь Путем познания Добра и Зла. Но чем дальше я иду по нему, тем более убеждаюсь, что то, что мы называем Добром и Злом, не более чем наша собственная оценка тех или иных деяний. Возможно, когда-то и вы сами поймете это, – завершил он печально.
– Хорошо, – не унимался я, готовясь использовать свой резервный козырь. – Вы человек много более образованный, чем я, мне сложно спорить с вами. Но все же если, как вы утверждаете, те, кто говорит от имени Божьего, лжецы, от чьего имени говорите вы?
– Хороший вопрос, – усмехнулся храмовник, – очень хороший. Я вижу, мои слова попали на возделанную почву. Это меня весьма радует.
– И все же я не услышал на него ответа.
– Мы все здесь лишь ученики. Мы учимся слушать и претворять в жизнь услышанное. То, что я говорю, – лишь то, что я понял из донесшегося до меня, лишь то, что мне удалось выразить в словах. Тем самым речь моя ложна, как любая речь человеческая. Но в ней есть крупицы истины, и от того, кто слушает, зависит – извлечь их или же пройти мимо. – Он хотел еще что-то добавить, но в дверь тихо застучали.
– Прошу простить меня, – поклонился мессир де Леварье, – думаю, это не займет много времени.
Отсутствовал он минут пять, едва ли больше. Когда же вернулся вновь, он впервые с момента нашего знакомства улыбнулся и, разведя руками, сообщил:
– Увы, Вальтер, нам придется прервать нашу высокомудрую беседу. Полагаю, мы к ней еще вернемся и, вероятнее всего, довольно скоро. Пока же, прошу вас, ступайте за мной, для вас есть известие.
Глава 22
Хочешь попасть в Америку, поступай в ракетные войска.
Плакат на призывном пункте
Вопреки моему ожиданию, наш путь лежал еще глубже под землю.
– Не волнуйтесь, – напутствовал меня де Леварье, – вам ничего не угрожает. Сейчас вы увидите кое-что, что вряд ли видели прежде. И это лишь немногое из того, о чем бы вы могли узнать в этих стенах. Конечно, – мессир Сальватор сделал паузу, – будь вы одним из посвященных.
– Ваша честь, – начал я почтительно, – не скрою, меня давно интересует ваш благородный орден. После всего услышанного я глубоко потрясен, и мне трудно осмыслить сказанное за столь краткое время. Вероятно, вы правы, наступит день, и мы вернемся к нашей беседе, но сейчас мой долг – отыскать и вернуть ко двору императора девочку, ставшую заложницей козней враждующих сторон.
– Хорошо, – кивнул де Леварье, услышав примерно то, что ожидал. – Всему свое время. Пока же, – он толкнул дверцу, возникшую перед нами при свете факелов, – мы у цели.
Дверца распахнулась, и я удивленно округлил глаза, пытаясь сообразить, действительно ли я попал в тоннель подземки или же виной этому миражу все то же дурное освещение. Приору Лотарингскому мой ошарашенный вид доставил явное удовольствие.
– Не бойтесь, Вальтер, сия диковина – плод человеческого разума, а не происки Нечистого.
Понятное дело, бояться было нечего, в прежние времена мне доводилось ездить в метро, спускаться по эскалатору, даже пользоваться лифтом, правда, не всегда успешно. Отдаленный предок метрополитена являл собой небольшой возок почему-то на шести колесах, стоявший в деревянном желобе, заменявшем рельсы. Спереди и сзади от него отходили толстые канаты, заменявшие привычную упряжку, на кучерских козлах восседал человек, призванный следить за плавностью и бесперебойностью движения. Завидев нас, он спрыгнул со своего места, открывая дверцу перед приором.
– Влезайте, влезайте, – подтолкнул меня де Леварье. – Сейчас возница даст знак, чтобы включили механизм, и мы тронемся в путь. Заметьте, без всяких лошадей, одной лишь мощью человеческого разума, освоившего силу природы.
«Очевидно, водяную мельницу приспособили», – прикидывая, каким образом можно заставить двигаться это безлошадное устройство, решил я. Впрочем, я не мог назвать себя корифеем инженерного дела, и кто знает, может быть, изощренные умы наследников Архимеда придумали здесь иной способ двигать этот агрегат. Наконец возок дернулся и довольно плавно покатился по отполированному желобу.
Мы были в пути что-то около трех часов, все это время возок исправно стучал колесами на стыках, кое-где со скрипом поднимаясь вверх, не слишком быстро, но без остановок.
– О чем вы задумались, Вальтер? – обратив внимание на следы мысли на моем лице, поинтересовался мсье Сальватор.
– Да вот, – я сделал неопределенный жест рукой, – когда бы в башне вместо ступеней был колодец, да в том колодце поставить такой вот возок, к крыше его прикрепить трос, а к другому концу троса груз, весом в тот самый возок, полный людей, то подъем был бы значительно быстрее.
– В вашей идее есть много недочетов, которых бы вам с легкостью удалось избежать, знай вы то, что знаем мы, и все же, надо сказать, она весьма интересна. Вы далеко пойдете, мой дорогой, – немного подумав, согласился приор.
То, что в моей идее есть масса недочетов, я знал не хуже храмовника. Мне очень хотелось верить, что прежде, чем проверять ее на людях, местные инженеры проведут все же надлежащие исчисления. Однако же не мог я в самом деле набросать, так сказать, на колене досточтимому приору схему примитивного лифта.
Наконец подъем был завершен, и мы оказались на верхней площадке донжона, венчавшего одну из окрестных скал. Семибашенный замок Рош ле Сьон виднелся на горизонте, еле различимый в смутной осенней дымке.
– Ваша честь, – подозрительно глядя на меня, обратился к приору ждавший нас на башне рыцарь, – прикажете начинать?
– Пожалуй, – кивнул де Леварье. – Солнца достаточно?
– Вполне.
– Тогда не будем терять времени.
Рыцарь поклонился и сделал знак ожидавшим его приказа орденским сержантам. Те сноровисто, по всему видать, не в первый раз, начали устанавливать на деревянном помосте диковинное сооружение, отдаленно напоминавшее огромное пугало со свисающими вниз руками.
Среди мощных каменных блоков донжона этот странный прибор выглядел хрупкой детской игрушкой, но самым чудным в нем были свисающие с широких плеч руки, увешанные большими металлическими пластинами, начищенными до блеска. Установив его, сержанты поспешили скрыться в деревянной будке, пристроенной к возведенному монстру. Спустя еще пару минут диковинный плод инженерной мысли конвульсивно задергался, имитируя, должно быть, утреннюю гимнастику огородного пугала. Где-то вдали, в стороне, противоположной Рош. ле Сьон, в ответ блеснул какой-то лучик, потом еще, и опять исчез, я снова блеснул, повторяя движение нашей хитрой установки.
«Господи, – я прикусил губу, чтобы не расхохотаться, – да это же гелиограф! Конечно, как я сразу не сообразил? Все замки ордена находятся на скалах, на вершинах холмов, на склонах гор так, чтобы с самой высокой точки одного была видна самая высокая точка другого. Отсюда при помощи таких установок, почти как по телефону, можно связаться с любым, даже самым отдаленным командорством ордена. Мы дали сигнал, его повторили на следующей башне, и так далее, пока сообщение не дойдет до адресата».
– Он подает какие-то сигналы? – наивно поинтересовался я у мсье Сальватора.
– Что-то вроде того, – поощряя мою любознательность, кивнул храмовник. – Когда мы были в подземелье, в одно из наших хозяйств на берегу Северного моря доставили известия об интересующем вас человеке. Я пригласил вас, чтоб вы могли получить эту новость, как говорится, из первых рук. Сейчас мы подаем знак, что готовы к приему сообщения. – Приор повернулся, ожидая ответного сигнала.
Деревянный рукомашец застыл, закончив свою речь.
– Погодите немного, сейчас начнется, – произнес он, вглядываясь в горизонт. – Пошло сообщение. Так, две недели тому назад девочку, похожую по описанию на ту, о которой мы говорили, видели в Гронингене. Ее продали купцу ван Киркену. Это известный торговец живым товаром, – пояснил мсье Сальватор. – Интересно, удалось ли выяснить, куда он предполагал отплывать? Обычно дома он не засиживается. Лишние траты на прокорм рабов, да и к тому же не ровен час нагрянут крепкие молодцы вроде вас в поисках родных и любимых, тут и голову сложишь, глазом моргнуть не успеешь. Значит, вероятно, в тех же днях он и вышел в море. А вот, что-то еще передают. – Он вновь начал вглядываться в проблески дальнего семафора. – Корабль «Шарлемань» направлялся на остров Костаматис в Средиземном море. Это примерно полсотни лье на юго-восток от южной оконечности побережья Сицилии, – пояснил он. – Я много слышал об этом милом острове, но ни разу ничего хорошего. Что ж, – он повернулся спиной к дальнему замку, – похоже, это все, чем я вам сегодня могу быть полезен. По поводу же Шверина не беспокойтесь, мы примем надлежащие меры, чтобы отвадить наглых самозванцев прикрываться именем нашего ордена.
«Уж в этом-то я как раз не сомневаюсь. – Я склонился в благодарном поклоне. – Не удивлюсь даже, если негодяи закончат жизнь на электрическом стуле».
– Сейчас же, Вальтер, – напутствовал меня де Леварье, – вам время отправляться в путь, до Костаматиса дорога неблизкая. Ежели «Шарлемань» еще не прошел Геркулесовы столбы, быть может, мне удастся убедить великого магистра задержать его. Но я бы на это не надеялся. Отправляйтесь в Марсель, там вы всегда найдете корабль, идущий в нужном вам направлении. Перед отплытием наведайтесь в наше тамошнее командорство, если ван Киркена удастся перехватить, в нем об этом будут знать. В добрый путь, Вальтер.
* * *
Не близок путь из Лотарингии в Марсель. Через всю Францию, через множество владений сеньоров крупных и мелких, вниз по полноводной Роне, затем к Средиземному морю. Нам повезло больше, чем обычным путникам, пускающимся в подобное странствие. Благосклонность ордена Храма позволила нам путешествовать с максимальными удобствами.– Вот, – сокрушался Лис в начале маршрута, вспоминая об убытках, понесенных при обналичивании ганзейского векселя, – богословы хреновы! «Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему», а сами захапали десять процентов ни за чих собачий! И, поди, в ус себе не дуют.
Но время шло, и мнение моего друга о «бессовестных живодерах» постепенно менялось к лучшему. Благоустроенные дороги, охраняемые рыцарскими разъездами, аккуратные постоялые дворы, расторопная прислуга, не задающая лишних вопросов, весьма благотворно влияли на настроение Вснедина.