А пока суд да дело, надо хорошенько осадить этого азорского петуха. И Колумб приказал свистать всех наверх.
На палубе тут же выстроились командиры и кормчие, матросы и юнги. На грот-мачте взвился штандарт королевы – флаг с гербами Кастилии и Леона: двумя зубчатыми башнями и двумя львами.
Адмирал стал лицом к штандарту ее высочества и громовым голосом воззвал к своим спутникам:
– Всех вас беру я в свидетели. Знайте, сегодня на этом острове совершено неслыханное злодеяние: вероломный здешний правитель Жуан да Каштаньейра, нарушив законы божеские и человеческие, силой захватил наших товарищей в час, когда они исполняли свой священный обет.
Пресвятой Девой, честь которой запятнана этим наглым тираном и святотатцем, я клянусь вызволить из неволи подданных ее высочества королевы. И если окажут мне противодействие и сопротивление, сил своих не пожалею, чтобы разорить этот остров. И да падет справедливый гнев ее высочества на страну, в которой совершаются подобные подлости.
Поднять паруса!
«Нинья» вздрогнула всем корпусом и медленно отвернула в открытое море. Лодка с губернатором и его подручными направилась к берегу.
Кошки скребли на губернаторском сердце, и дурные предчувствия томили его душу. Этот окаянный генуэзец нарушил все его планы. Хорошо было капитану Пашеко Перейре давать дурацкие советы, а каково пришлось бы этому чернобородому грубияну, окажись он в губернаторской шкуре. Иисус-Мария, да отвратит десница господня неминучие беды: с Кастилией мы в мире и ссориться с ней не собираемся. А ссора уже началась, и уж разумеется, всю вину за нее возложат на дона Жуана да Каштаньейру, нарушителя тайных велений короля…
Между тем Колумб, побывав на прежней стоянке у селения Нашей Владычицы Ангельской, повел затем «Нинью» на соседний остров Сан-Мигел. Там в безопасной гавани, достаточно удаленной от губернаторской резиденции, он два дня и две ночи готовился к бою. Чистились пушки (если только можно было так назвать жалкие бронзовые бомбарды), сушился порох, точились все ножи, не исключая и кухонных.
Губернатор же, совершенно трезвый и по этой причине злой, как свора собак, непрерывно совещался со своими военачальниками.
Положение сложилось тяжкое. Конечно, синица в руках лучше журавля в небе: пятнадцать кастильских пленников как-никак сидят на острове под замком. Но вряд ли эти люди нужны королю. Какой от них толк – ведь никто из них не знает дороги в эту проклятую Индию?
Адмирала же нынче голыми руками не возьмешь, да и как еще обернется для него, губернатора, такой захват. Пожалуй, лучше отпустить с миром пленников и сделать вид, что стычка у часовни и размолвка с адмиралом у борта «Ниньи» произошли по недоразумению.
Король, в том нет сомнения, в любом случае будет губернатором недоволен, но, ей-же-ей, не сносить губернатору головы, если кастильцы – а с них это станется – потребуют удовлетворения за оскорбление их драгоценного адмирала.
В пятницу 22 февраля Колумб, изготовившись к бою, ввел «Ниныо» в гавань Нашей Владычицы Ангельской. В момент, когда натянулся якорный канат и «Нинья» как вкопанная стала невдалеке от берега, на высоком утесе появился человек в черном плаще. Это был начальник дозора, и по прямому поручению губернатора он передал, что на корабль вскоре прибудет для переговоров особая депутация.
Действительно, не прошло и часа, как от берега отвалила большая лодка. Пятеро гребцов доставили на борт «Ниньи» двух священников и нотариуса. Было уже поздно, и адмирал не пожелал принять это посольство. Послы провели ночь на корабле.
Им строго-настрого приказано было держать языки за зубами, однако ночь выдалась холодной, и, чтобы согреться, послы распили два-три жбана испанского вина, сладкого и крепкого. И так уж получилось, что во время ужина они проговорились и сообщили кое-какие сведения о делах, которые никоим образом не подлежали оглашению. И между прочим, они сболтнули, что с Кастилией Португалия по-прежнему в мире, и наутро, в канун переговоров, адмирал уже знал: дерзкие поступки губернатора нельзя оправдать законами военного времени. Все козыри были теперь у адмирала.
Начались переговоры. Священники молчали, говорил один лишь нотариус, сухонький старичок с козлиной бородкой. Камзол на нем был явно с чужого плеча, сапоги просили каши. Держал он себя, однако, не без гонора, не к месту вставляя в свою речь латинские слова.
– Я, – сказал нотариус, – желаю удостовериться, действительно ли командир этой каравеллы состоит ео ipso (сам по себе) в звании адмирала и верно ли, что кастильская корона направила его в плавание для открытия новых земель.
Колумб предъявил ему все свои бумаги.
Нотариус долго мусолил их, вчитываясь в не слишком ему ясный текст. В кастильской грамоте он был не силен. Наконец он вернул адмиралу все его роскошные документы, скрепленные затейливыми подписями Изабеллы и Фердинанда.
– Сеньор адмирал, – проговорил он, – от лица губернатора этого острова я приношу вам excusatio (извинение). Произошло досадное недоразумение, ваш корабль сочтен был пиратским судном, ну, а теперь, когда…
– Довольно, – перебил адмирал, – передайте вашему губернатору, что он лжец и трус. Он отлично знал, что мой корабль не пиратский и что я не морской разбойник – тому порукой письмо, которое я получил от него три дня назад, когда только что вошел в эту гавань. Передайте ему также, что обо всем, что здесь произошло, я доложу их высочествам и надеюсь, королева Кастилии и король Арагона доведут до сведения вашего государя, что его землями управляют люди недостойные и вероломные. Требую: немедленно возвратите моих матросов. Слуги божьи могут покинуть корабль. Вы же останетесь здесь, покуда пленников не доставят на борт.
Несчастных пилигримов, полуголых и вконец изголодавшихся на тюремных хлебах, привезли очень быстро. Кое-кто из них пострадал в схватке с сеньором губернатором, и наиболее ясные приметы этой схватки были у Педро. Как только пилигримы оказались на корабле, адмирал отпустил посла-заложника и вышел в море.
«Нинья» взяла курс на берега Кастилии, и ни у кого теперь уже не было сомнения: скоро, очень скоро покажутся на горизонте родные берега Кастилии. Даже адмирал, испытавший на своем веку немало всяческих превратностей, и в мыслях не имел, что вовсе не в Кастилию суждено ему будет сперва привести многострадальную «Нинью».
А дон Жуан да Каштаньейра, незадачливый губернатор острова Санта-Мария, лежал в своем замке мертвецки пьяный и в хмельных снах видел черную бороду дона Дуарте и грозный лик короля. Короля, который не любит шутить.
Нерадостные вести капитана Пашеко Перейры
В львином логове
На палубе тут же выстроились командиры и кормчие, матросы и юнги. На грот-мачте взвился штандарт королевы – флаг с гербами Кастилии и Леона: двумя зубчатыми башнями и двумя львами.
Адмирал стал лицом к штандарту ее высочества и громовым голосом воззвал к своим спутникам:
– Всех вас беру я в свидетели. Знайте, сегодня на этом острове совершено неслыханное злодеяние: вероломный здешний правитель Жуан да Каштаньейра, нарушив законы божеские и человеческие, силой захватил наших товарищей в час, когда они исполняли свой священный обет.
Пресвятой Девой, честь которой запятнана этим наглым тираном и святотатцем, я клянусь вызволить из неволи подданных ее высочества королевы. И если окажут мне противодействие и сопротивление, сил своих не пожалею, чтобы разорить этот остров. И да падет справедливый гнев ее высочества на страну, в которой совершаются подобные подлости.
Поднять паруса!
«Нинья» вздрогнула всем корпусом и медленно отвернула в открытое море. Лодка с губернатором и его подручными направилась к берегу.
Кошки скребли на губернаторском сердце, и дурные предчувствия томили его душу. Этот окаянный генуэзец нарушил все его планы. Хорошо было капитану Пашеко Перейре давать дурацкие советы, а каково пришлось бы этому чернобородому грубияну, окажись он в губернаторской шкуре. Иисус-Мария, да отвратит десница господня неминучие беды: с Кастилией мы в мире и ссориться с ней не собираемся. А ссора уже началась, и уж разумеется, всю вину за нее возложат на дона Жуана да Каштаньейру, нарушителя тайных велений короля…
Между тем Колумб, побывав на прежней стоянке у селения Нашей Владычицы Ангельской, повел затем «Нинью» на соседний остров Сан-Мигел. Там в безопасной гавани, достаточно удаленной от губернаторской резиденции, он два дня и две ночи готовился к бою. Чистились пушки (если только можно было так назвать жалкие бронзовые бомбарды), сушился порох, точились все ножи, не исключая и кухонных.
Губернатор же, совершенно трезвый и по этой причине злой, как свора собак, непрерывно совещался со своими военачальниками.
Положение сложилось тяжкое. Конечно, синица в руках лучше журавля в небе: пятнадцать кастильских пленников как-никак сидят на острове под замком. Но вряд ли эти люди нужны королю. Какой от них толк – ведь никто из них не знает дороги в эту проклятую Индию?
Адмирала же нынче голыми руками не возьмешь, да и как еще обернется для него, губернатора, такой захват. Пожалуй, лучше отпустить с миром пленников и сделать вид, что стычка у часовни и размолвка с адмиралом у борта «Ниньи» произошли по недоразумению.
Король, в том нет сомнения, в любом случае будет губернатором недоволен, но, ей-же-ей, не сносить губернатору головы, если кастильцы – а с них это станется – потребуют удовлетворения за оскорбление их драгоценного адмирала.
В пятницу 22 февраля Колумб, изготовившись к бою, ввел «Ниныо» в гавань Нашей Владычицы Ангельской. В момент, когда натянулся якорный канат и «Нинья» как вкопанная стала невдалеке от берега, на высоком утесе появился человек в черном плаще. Это был начальник дозора, и по прямому поручению губернатора он передал, что на корабль вскоре прибудет для переговоров особая депутация.
Действительно, не прошло и часа, как от берега отвалила большая лодка. Пятеро гребцов доставили на борт «Ниньи» двух священников и нотариуса. Было уже поздно, и адмирал не пожелал принять это посольство. Послы провели ночь на корабле.
Им строго-настрого приказано было держать языки за зубами, однако ночь выдалась холодной, и, чтобы согреться, послы распили два-три жбана испанского вина, сладкого и крепкого. И так уж получилось, что во время ужина они проговорились и сообщили кое-какие сведения о делах, которые никоим образом не подлежали оглашению. И между прочим, они сболтнули, что с Кастилией Португалия по-прежнему в мире, и наутро, в канун переговоров, адмирал уже знал: дерзкие поступки губернатора нельзя оправдать законами военного времени. Все козыри были теперь у адмирала.
Начались переговоры. Священники молчали, говорил один лишь нотариус, сухонький старичок с козлиной бородкой. Камзол на нем был явно с чужого плеча, сапоги просили каши. Держал он себя, однако, не без гонора, не к месту вставляя в свою речь латинские слова.
– Я, – сказал нотариус, – желаю удостовериться, действительно ли командир этой каравеллы состоит ео ipso (сам по себе) в звании адмирала и верно ли, что кастильская корона направила его в плавание для открытия новых земель.
Колумб предъявил ему все свои бумаги.
Нотариус долго мусолил их, вчитываясь в не слишком ему ясный текст. В кастильской грамоте он был не силен. Наконец он вернул адмиралу все его роскошные документы, скрепленные затейливыми подписями Изабеллы и Фердинанда.
– Сеньор адмирал, – проговорил он, – от лица губернатора этого острова я приношу вам excusatio (извинение). Произошло досадное недоразумение, ваш корабль сочтен был пиратским судном, ну, а теперь, когда…
– Довольно, – перебил адмирал, – передайте вашему губернатору, что он лжец и трус. Он отлично знал, что мой корабль не пиратский и что я не морской разбойник – тому порукой письмо, которое я получил от него три дня назад, когда только что вошел в эту гавань. Передайте ему также, что обо всем, что здесь произошло, я доложу их высочествам и надеюсь, королева Кастилии и король Арагона доведут до сведения вашего государя, что его землями управляют люди недостойные и вероломные. Требую: немедленно возвратите моих матросов. Слуги божьи могут покинуть корабль. Вы же останетесь здесь, покуда пленников не доставят на борт.
Несчастных пилигримов, полуголых и вконец изголодавшихся на тюремных хлебах, привезли очень быстро. Кое-кто из них пострадал в схватке с сеньором губернатором, и наиболее ясные приметы этой схватки были у Педро. Как только пилигримы оказались на корабле, адмирал отпустил посла-заложника и вышел в море.
«Нинья» взяла курс на берега Кастилии, и ни у кого теперь уже не было сомнения: скоро, очень скоро покажутся на горизонте родные берега Кастилии. Даже адмирал, испытавший на своем веку немало всяческих превратностей, и в мыслях не имел, что вовсе не в Кастилию суждено ему будет сперва привести многострадальную «Нинью».
А дон Жуан да Каштаньейра, незадачливый губернатор острова Санта-Мария, лежал в своем замке мертвецки пьяный и в хмельных снах видел черную бороду дона Дуарте и грозный лик короля. Короля, который не любит шутить.
Нерадостные вести капитана Пашеко Перейры
Король Жуан II третью неделю сиднем сидел в монастыре Марии Благостной. От монастыря до Лисабона было миль тридцать, но царедворцам, безотлучно пребывавшим при особе его величества, казалось, что по крайней мере тысяча миль отделяет их от португальской столицы.
Долина, где находился монастырь, издавна называлась Райской. Однако в холодную и мокрую весну 1493 года она являла отнюдь не райский вид. Со склонов лохматых гор в нее сползали густые и влажные туманы, промозглой сыростью дышали хмурые сосновые леса, которые подступали к самой монастырской ограде.
Сыро и зябко было и у Марии Благостной. Некогда этот монастырь был не только Божьим домом, но и крепостью, за его стенами монахи отсиживались от мавров, а в дни мира умерщвляли свою плоть суровыми постами и долгими молитвами.
Разумеется, такая строгая жизнь требовала могучих стен и каменных мешков с узкими окнами-бойницами. Естественно, что в темных сводчатых галереях монастыря постоянно гуляли злые сквозняки. Однако приближенные короля Жуана привыкли к совсем иному, куда более сладкому образу жизни, и они чувствовали себя очень неуютно в студеной монастырской обители.
Отсыревшие и прозябшие до костей гости Марии Благостной настолько исстрадались за время сидения в монастырских стенах, что стали, конечно, с оглядкой порицать своего владыку-короля.
Его величество, говорили они, изволил сюда бежать от чумы. Чума чумой, но ведь мог же он укрыться от нее в удобной и теплой загородной резиденции. Так нет же, он избрал себе именно это тесное и сырое убежище. А почему? Да потому, что его величество скуп. Здесь его и всю его свиту содержат за монастырский счет, королевская казна ни гроша не истратила за все эти дни на нужды двора. Королю это очень выгодно, и он, видимо, просидит здесь, покуда чума не покинет пределов Португалии. А ведь никому не ведомо, когда наша заступница Святая Дева Мария уведет эту незваную гостью в соседние страны…
Любые стены имеют уши, и король знал, что о нем говорят, и кто его хулит и осуждает. В былые времена подобные пересуды дорого обошлись бы этим длинным языкам. Но у льва явно притупились когти: король и пальцем не пошевелил, чтобы унять придворных шептунов.
Иные заботы не давали ему покоя. Чума… Спору нет, умереть от этой дерзкой хвори, умереть в тридцать семь лет, – доля незавидная. Но, быть может, не самая худшая – ведь чума милостива: она убивает быстро. В стократ тяжелее смерть, которая исподтишка подкрадывается к своей жертве и постепенно точит тело и затемняет сознание.
Да, два года назад немало усилий он предпринял, чтобы отыскать отравителей, угостивших его медленно действующим ядом. Ядом, от которого нет противоядий.
Конечно, злоумышленников найти не удалось. Ну, а если бы даже их поймали, разве смог бы он распутать все нити заговора, в
котором – в том нет сомнения – принимали участие отпрыски наиболее знатных фамилий королевства португальского?
Им, людям белой кости, он всегда был ненавистен. И, пожалуй, для этого у них были основания. Двенадцать лет он держал их в узде.
Мечом он владеет превосходно. А при случае и кинжалом. Кинжалом девять лет назад он заколол главного смутьяна, своего собственного шурина, дона Дього, герцога Визеу.
В те годы его королевство напоминало рассохшуюся бочку. Своими руками он стянул ее железными обручами. И одно время ему казалось: чудо-бочка нигде не дает течи. Ведь тише воды и ниже травы стали самые гордые и заносчивые магнаты, ведь любые его указы исполнялись беспрекословно.
Короли не вечны, но они могут спокойно уйти в лучший мир, если у них есть достойные преемники. А у него, у короля Жуана, был сын, инфант Афонсо, который оправдывал все отцовские надежды.
Норовистый конь сбросил инфанта на придорожные камни. Юноша умер на руках у отца, и случилось это за несколько месяцев до того, как неведомые убийцы влили яд в ключевую воду, которой короля угостили в городке Эворе.
Инфант мертв, король обречен. И уже открылись щели в обновленной бочке, уже подняли голову вчера еще совсем смирные герцоги и графы…
Нет, не чума заставила короля удалиться в монастырь Марии Благостной. Смертельно больной лев уползает в тесное и неприглядное логово. И, кроме того, львам, больным и здоровым, удобнее выслеживать врага, сидя в засаде, а Райская долина для этой цели была приспособлена отлично.
Пусть в Лисабоне думают, что король спасается у Марии Благостной от чумы; осмелев, его недруги скорее выдадут себя, а уж за ними бдительно следят верные люди, и их донесения ежедневно поступают в Райскую долину.
И в монастыре никто не удивился, когда рано утром б марта в главные ворота влетел на быстром как ветер коне гонец из Лисабона. Бросив монастырскому служке поводья, он устремился в королевские покои.
Придворные заметили: на этот раз столица прислала необычного курьера. Синий плащ тончайшего сукна, сапоги с серебряными шпорами – несомненно, этот гонец – рыцарь. И к тому же моряк: только моряки носят береты с серебристым пером чайки, да и борода всадника, длинная и черная как ночь, выглядит на морской манер и очень похожа на траурный вымпел.
И не успел еще этот курьер добежать до дверей королевской опочивальни, как со слов одного из офицеров стражи его величества весь монастырь узнал: из Лисабона со срочным донесением прискакал капитан дон Дуарте Пашеко Перейра.
Король занимал покои настоятеля монастыря, довольно просторные, но не слишком теплые.
В небольшой жаровне слуги день и ночь поддерживали неугасимый огонь, и угарный синеватый дымок клубился под низкими сводами, нехотя выползая в оконную щель, забранную ржавой решеткой.
Свет с трудом пробивался через эту тесную амбразуру, и дон Дуарте не сразу разглядел короля. А когда глаза его притерпелись к чадной полумгле, он едва сдержал горестный возглас.
Два месяца он не видел короля, и за это время дон Жуан II разительно изменился. И без того худое его лицо осунулось еще больше, поредела узкая, заметно тронутая сединой борода, поседели длинные волосы, у глаз появились резкие морщины.
Король заметил жалостливый взгляд дона Дуарте и слегка усмехнулся.
– Я слушаю вас, дон Дуарте. Убежден, что вы доставили мне не слишком отрадные вести.
Дон Дуарте, преклонив колено, вручил королю свиток с большой свинцовой печатью.
– Ваше величество, в понедельник четвертого марта Колумб отдал якорь близ Лисабона. Он открыл большие острова у берегов Индии.
– Все-таки открыл, – тихо сказал король.
– Да, ваше величество. Я привез донесение капитана Бартоло-меу Диаша, он встретил корабль Колумба в гавани Раштеллу. Донесение и письмо самого Колумба вашему величеству.
Король внимательно прочел обе депеши и проговорил:
– Все ясно, яснее и быть не может. Буря пригнала корабль этого генуэзца к нашим берегам. И не куда-нибудь, а в устье Тэжу, в морские ворота Португалии.
– Святая истина, ваше величество, – сказал дон Дуарте. – Теперь Колумб в наших руках.
Король досадливо поморщился.
– Теперь-то, дон Дуарте, он окончательно ускользнул из наших рук. Судите сами. Сегодня весь Лисабон знает, что кастильский адмирал гостит в португальских водах. Завтра об этом узнает вся Европа. Лисабон, дон Педро, – это не Азорские острова. О нет, я вас ни в чем не виню. Не вы ли меня предупреждали, что губернатор Санта-Марии – безмозглый осел и набитый дурак. Впрочем, как знать, быть может, не все еще потеряно. Да, пожалуй, не все.
Король зябко поежился и накинул на плечи плащ, подбитый рысьим мехом.
– В Индии, дон Педро, сейчас тепло… Индия… А ведь этого проклятого генуэзца я высмеял девять лет назад, когда он посулил мне открыть новый путь к индийским берегам.
Король умолк. Слегка потрескивали угли в жаровне, где-то в углу тихо скреблась мышь. Дон Дуарте стоял неподвижно, опустив руки по швам. Он ждал, когда король заговорит снова.
Внезапно огромная тень взметнулась на белой стене. Король вскочил, отбросил ногой тяжелое кресло. Глаза его налились кровью, на скулах выступили багровые пятна.
– Сеньор капитан! К ночи вы должны быть в Лисабоне. Завтра утром вы передадите дону Христофору Колумбу мое приглашение. Король Португалии, Алгарви[1] и Гвинеи готов с честью принять адмирала моря-океана. А чье это море – кастильское или наше, – мы еще посмотрим.
Долина, где находился монастырь, издавна называлась Райской. Однако в холодную и мокрую весну 1493 года она являла отнюдь не райский вид. Со склонов лохматых гор в нее сползали густые и влажные туманы, промозглой сыростью дышали хмурые сосновые леса, которые подступали к самой монастырской ограде.
Сыро и зябко было и у Марии Благостной. Некогда этот монастырь был не только Божьим домом, но и крепостью, за его стенами монахи отсиживались от мавров, а в дни мира умерщвляли свою плоть суровыми постами и долгими молитвами.
Разумеется, такая строгая жизнь требовала могучих стен и каменных мешков с узкими окнами-бойницами. Естественно, что в темных сводчатых галереях монастыря постоянно гуляли злые сквозняки. Однако приближенные короля Жуана привыкли к совсем иному, куда более сладкому образу жизни, и они чувствовали себя очень неуютно в студеной монастырской обители.
Отсыревшие и прозябшие до костей гости Марии Благостной настолько исстрадались за время сидения в монастырских стенах, что стали, конечно, с оглядкой порицать своего владыку-короля.
Его величество, говорили они, изволил сюда бежать от чумы. Чума чумой, но ведь мог же он укрыться от нее в удобной и теплой загородной резиденции. Так нет же, он избрал себе именно это тесное и сырое убежище. А почему? Да потому, что его величество скуп. Здесь его и всю его свиту содержат за монастырский счет, королевская казна ни гроша не истратила за все эти дни на нужды двора. Королю это очень выгодно, и он, видимо, просидит здесь, покуда чума не покинет пределов Португалии. А ведь никому не ведомо, когда наша заступница Святая Дева Мария уведет эту незваную гостью в соседние страны…
Любые стены имеют уши, и король знал, что о нем говорят, и кто его хулит и осуждает. В былые времена подобные пересуды дорого обошлись бы этим длинным языкам. Но у льва явно притупились когти: король и пальцем не пошевелил, чтобы унять придворных шептунов.
Иные заботы не давали ему покоя. Чума… Спору нет, умереть от этой дерзкой хвори, умереть в тридцать семь лет, – доля незавидная. Но, быть может, не самая худшая – ведь чума милостива: она убивает быстро. В стократ тяжелее смерть, которая исподтишка подкрадывается к своей жертве и постепенно точит тело и затемняет сознание.
Да, два года назад немало усилий он предпринял, чтобы отыскать отравителей, угостивших его медленно действующим ядом. Ядом, от которого нет противоядий.
Конечно, злоумышленников найти не удалось. Ну, а если бы даже их поймали, разве смог бы он распутать все нити заговора, в
котором – в том нет сомнения – принимали участие отпрыски наиболее знатных фамилий королевства португальского?
Им, людям белой кости, он всегда был ненавистен. И, пожалуй, для этого у них были основания. Двенадцать лет он держал их в узде.
Мечом он владеет превосходно. А при случае и кинжалом. Кинжалом девять лет назад он заколол главного смутьяна, своего собственного шурина, дона Дього, герцога Визеу.
В те годы его королевство напоминало рассохшуюся бочку. Своими руками он стянул ее железными обручами. И одно время ему казалось: чудо-бочка нигде не дает течи. Ведь тише воды и ниже травы стали самые гордые и заносчивые магнаты, ведь любые его указы исполнялись беспрекословно.
Короли не вечны, но они могут спокойно уйти в лучший мир, если у них есть достойные преемники. А у него, у короля Жуана, был сын, инфант Афонсо, который оправдывал все отцовские надежды.
Норовистый конь сбросил инфанта на придорожные камни. Юноша умер на руках у отца, и случилось это за несколько месяцев до того, как неведомые убийцы влили яд в ключевую воду, которой короля угостили в городке Эворе.
Инфант мертв, король обречен. И уже открылись щели в обновленной бочке, уже подняли голову вчера еще совсем смирные герцоги и графы…
Нет, не чума заставила короля удалиться в монастырь Марии Благостной. Смертельно больной лев уползает в тесное и неприглядное логово. И, кроме того, львам, больным и здоровым, удобнее выслеживать врага, сидя в засаде, а Райская долина для этой цели была приспособлена отлично.
Пусть в Лисабоне думают, что король спасается у Марии Благостной от чумы; осмелев, его недруги скорее выдадут себя, а уж за ними бдительно следят верные люди, и их донесения ежедневно поступают в Райскую долину.
И в монастыре никто не удивился, когда рано утром б марта в главные ворота влетел на быстром как ветер коне гонец из Лисабона. Бросив монастырскому служке поводья, он устремился в королевские покои.
Придворные заметили: на этот раз столица прислала необычного курьера. Синий плащ тончайшего сукна, сапоги с серебряными шпорами – несомненно, этот гонец – рыцарь. И к тому же моряк: только моряки носят береты с серебристым пером чайки, да и борода всадника, длинная и черная как ночь, выглядит на морской манер и очень похожа на траурный вымпел.
И не успел еще этот курьер добежать до дверей королевской опочивальни, как со слов одного из офицеров стражи его величества весь монастырь узнал: из Лисабона со срочным донесением прискакал капитан дон Дуарте Пашеко Перейра.
Король занимал покои настоятеля монастыря, довольно просторные, но не слишком теплые.
В небольшой жаровне слуги день и ночь поддерживали неугасимый огонь, и угарный синеватый дымок клубился под низкими сводами, нехотя выползая в оконную щель, забранную ржавой решеткой.
Свет с трудом пробивался через эту тесную амбразуру, и дон Дуарте не сразу разглядел короля. А когда глаза его притерпелись к чадной полумгле, он едва сдержал горестный возглас.
Два месяца он не видел короля, и за это время дон Жуан II разительно изменился. И без того худое его лицо осунулось еще больше, поредела узкая, заметно тронутая сединой борода, поседели длинные волосы, у глаз появились резкие морщины.
Король заметил жалостливый взгляд дона Дуарте и слегка усмехнулся.
– Я слушаю вас, дон Дуарте. Убежден, что вы доставили мне не слишком отрадные вести.
Дон Дуарте, преклонив колено, вручил королю свиток с большой свинцовой печатью.
– Ваше величество, в понедельник четвертого марта Колумб отдал якорь близ Лисабона. Он открыл большие острова у берегов Индии.
– Все-таки открыл, – тихо сказал король.
– Да, ваше величество. Я привез донесение капитана Бартоло-меу Диаша, он встретил корабль Колумба в гавани Раштеллу. Донесение и письмо самого Колумба вашему величеству.
Король внимательно прочел обе депеши и проговорил:
– Все ясно, яснее и быть не может. Буря пригнала корабль этого генуэзца к нашим берегам. И не куда-нибудь, а в устье Тэжу, в морские ворота Португалии.
– Святая истина, ваше величество, – сказал дон Дуарте. – Теперь Колумб в наших руках.
Король досадливо поморщился.
– Теперь-то, дон Дуарте, он окончательно ускользнул из наших рук. Судите сами. Сегодня весь Лисабон знает, что кастильский адмирал гостит в португальских водах. Завтра об этом узнает вся Европа. Лисабон, дон Педро, – это не Азорские острова. О нет, я вас ни в чем не виню. Не вы ли меня предупреждали, что губернатор Санта-Марии – безмозглый осел и набитый дурак. Впрочем, как знать, быть может, не все еще потеряно. Да, пожалуй, не все.
Король зябко поежился и накинул на плечи плащ, подбитый рысьим мехом.
– В Индии, дон Педро, сейчас тепло… Индия… А ведь этого проклятого генуэзца я высмеял девять лет назад, когда он посулил мне открыть новый путь к индийским берегам.
Король умолк. Слегка потрескивали угли в жаровне, где-то в углу тихо скреблась мышь. Дон Дуарте стоял неподвижно, опустив руки по швам. Он ждал, когда король заговорит снова.
Внезапно огромная тень взметнулась на белой стене. Король вскочил, отбросил ногой тяжелое кресло. Глаза его налились кровью, на скулах выступили багровые пятна.
– Сеньор капитан! К ночи вы должны быть в Лисабоне. Завтра утром вы передадите дону Христофору Колумбу мое приглашение. Король Португалии, Алгарви[1] и Гвинеи готов с честью принять адмирала моря-океана. А чье это море – кастильское или наше, – мы еще посмотрим.
В львином логове
Чудесная дорога в чудесном краю. Вьется она среди светлых дубовых рощ, пересекает тучные луга, стороной обходит холмы с нежно-зелеными виноградниками.
Впрочем, не так уж приятна была Колумбу эта недлинная дорога. Март не лучшее время для путешествий по португальским трактам, а в марте 1493 года все дороги страны превратились в сплошную трясину. И хотя король и приказал дать Колумбу и его спутникам самых лучших и резвых мулов, но и они то и дело увязали в липкой грязи и брели по вконец раскисшей дороге с черепашьей скоростью.
Кроме того, Колумб без малейшей радости ехал в гости к королю Жуану. Ведь, в сущности, его препровождали к его величеству как почетного пленника. Стражники слева, стражники справа, и командир этого не то конвоя, не то эскорта, дон Мартин ди Норо-нья, на любой вопрос отвечал, лишь пошептавшись с чернобородым кавалером, у которого на самый нос была надвинута шляпа с широкими полями.
Тридцать миль – расстояние пустячное, всего-то и езды в добрую пору часов на пять-шесть. Но дождь лил все время как из ведра, и пришлось заночевать в городке Сокавене. Колумб, утомленный долгой тряской, проспал всю ночь сном праведника. Спутники его, однако, до первых петухов просидели в сокавенской таверне. Там же оказался и чернобородый португальский кавалер. Шляпы он так и не снял, но пил изрядно, щедро угощая кастильских путников. Кавалеру почему-то очень полюбился кормчий Хуан Ниньо, и с ним он долго беседовал, причем охочий до даровой выпивки кормчий не утаил от щедрого собутыльника, каким путем вел он свой корабль через море-океан и в какой части этого моря сеньор адмирал открыл новые земли.
Весь следующий день, 9 марта, кортеж адмирала провел в дороге. Уже смеркалось, когда вдали показались стены монастыря Марии Благостной.
Король немедленно принял Колумба. Это была «малая аудиенция», и на ней присутствовали только самые надежные советники короля. В самом темном углу ютился чернобородый кавалер. На этот раз он был без шляпы – ведь только принцам крови дозволялось в присутствии короля сидеть с покрытой головой. И участники совета убедились, что на аудиенции присутствует дон Дуарте Пашеко Перейра.
Перед аудиенцией король сказал дону Дуарте:
– Сегодня вы не капитан моего флота, а мой оруженосец. В этом звании вам удобнее будет исполнять мои поручения, если в них явится нужда.
Весь день король чувствовал себя отвратительно. Кружилась голова, не давала покоя тупая боль в желудке, плясали перед глазами разноцветные круги. Но ни одним вздохом он не выдал на этой аудиенции свое истинное состояние. В той же опочивальне, где три дня назад шла беседа с доном Дуарте, он принимал Колумба, сидя в кресле с высокой спинкой. Толстые монастырские свечи коптили в медных шандалах, поставленных за креслом, и оно скрадывало и без того немощный свет, так что лицо короля все время оставалось в глубокой тени.
Ну, а голосом король владел в совершенстве. Голос был таким же звонким и бодрым, как десять лет назад, когда король в лесах Минью один на один ходил на медведя.
– От всего сердца, – начал король, – я поздравляю вас, сеньор адмирал, с великими обретениями, о которых узнал из вашего письма. Я рад, что судьба привела вас в мою страну, где издревле отдают должное отважным мореходам. Хотелось бы услышать от вас обстоятельное сообщение о землях, открытых вами по ту сторону моря-океана.
Колумб все эти дни разучивал роль, которую он с наименьшим для себя риском должен был сыграть в королевской резиденции. Речь мудрая, спокойная, ни в какой мере не оскорбительная для португальского монарха, была тщательно подготовлена. Вчера он трижды повторил ее вслух, правда, перед весьма невзыскательными слушателями: то были два индейца, которых он взял на корабль на Эспаньоле и которых он желал показать королю.
Но здесь, в этом мрачном покое, Колумб с болью в сердце вспомнил, как убеждал он короля Жуана принять его проект и какую горечь испытал, когда король высокомерно отверг его предложения.
Всплыла в памяти и совсем свежая обида: ведь всего лишь три недели назад он едва не попался в сети, сплетенные, разумеется, не без участия короля, губернатором Каштаньейрой.
И, сам того не желая, адмирал заговорил с королем языком язвительным, дерзким и желчным. Сбивчиво перечислив все острова, открытые им за морем-океаном, упомянув о несметных, баснословных богатствах, таящихся в их недрах, Колумб сказал:
– Всему свету известно: Португалия – страна бедная. Поэтому португальские моряки рыщут по свету в поисках легкой наживы, поэтому они в надежде найти золото перерыли всю землю на берегах Гвинеи. Поэтому, ваше величество, вы чуть ли не ежегодно посылаете на юг флотилию за флотилией, чтобы вдоль африканских берегов проложить путь в Индию – родину великих сокровищ. Девять лет назад я предложил вам отыскать другой, кратчайший путь в Индию. Вы не вняли моим словам, вы отвергли мои советы. А нынче я нашел легкий и безопасный путь в индийские земли и открыл на островах, лежащих у азиатских берегов, богатейшие залежи золота. Богом клянусь, золота там больше, чем в вашей Гвинее. На золото это можно купить все португальское королевство. Увы, не вам, ваше величество, суждено овладеть всеми этими богатствами. Так пусть же пеняют на себя те слепцы, которые некогда пренебрегли моими разумными предложениями…
– Что он говорит! Да как он смеет! Он оскорбляет короля! Возмущенные советники кинулись к Колумбу. Майордом дон
Жуан ди Минезиш обнажил меч и занес его над головой адмирала.
– Молчать! – крикнул король. – Меч в ножны, сеньор майордом! Продолжайте, сеньор адмирал, только прошу вас: говорите тише – у меня отличный слух.
Эта королевская реплика на миг отрезвила Колумба, но затем его снова понесло на опасные рифы и мели.
– Ваше величество, – произнес он хриплым шепотом, – каюсь, я погорячился. Однако не моя вина в том, что земли, о которых я говорил, не достались португальской короне. Отныне ими владеют короли Кастилии. Господь их сторицей вознаградил за ту помощь, которую они оказали бедному изгнаннику.
– Вы кончили, сеньор адмирал? – тихо спросил король.
– Нет, ваше величество, я желал бы еще сказать, что по причинам, здесь, должно быть, известным, меня и моих спутников пытался силой задержать недостойный ваш слуга, губернатор острова Санта-Мария Жуан да Каштаньейра. Тем самым было нанесено жестокое оскорбление кастильской державе, ибо в воды Азорских островов я вступил, будучи адмиралом их высочеств королевы Изабеллы и короля Фердинанда.
Король встал, давая таким образом понять, что аудиенция закончена.
– Сеньор адмирал, – сказал он, – время сейчас уже позднее, а вы, верно, утомлены долгим путешествием. Завтра поутру мы продолжим нашу беседу. Говорят, вы привезли из новооткрытых земель разные диковинки и людей странного обличья. С удовольствием ознакомлюсь со всем этим при нашей следующей встрече. Два слова о губернаторе Каштаньейре: я полагаю, что он не только недостойный, но и нерадивый правитель. Что поделаешь, паршивые овцы водились и в стадах библейских патриархов… Доброй ночи, сеньор адмирал, мой оруженосец проводит вас в ваши покои.
Король подал знак дону Дуарте, и тот с поклоном отворил дверь адмиралу.
Все придворные знали: любое неосторожное слово может привести короля в лютую ярость. Поэтому участники этой «малой аудиенции» буквально оцепенели, когда на дерзкие речи адмирала его величество ответил столь ласковым напутствием.
Но не успела закрыться за гостем дверь, как лик короля сразу же изменился. Глаза его метали молнии, губы побелели. Как свист бича, звучал теперь его голос.
– Сеньоры, – сказал он, – этот человек родился под счастливой звездой: я подарил ему жизнь, я выпустил его отсюда живым. Да, он жив, он цел и невредим, хотя, видит бог, никто и никогда не наносил мне большего оскорбления, чем этот безродный проходимец.
Дон Жуан ди Минезиш, майордом, пал перед королем на колени.
– Ваше величество, – взмолился он, – только прикажите, и не пройдет и пяти минут, как этот наглец будет качаться на ближайшей сосне…
Дон Педро да Соуза, граф Прадо, личный враг майордома, сердито прошипел:
– Совет, достойный рыцаря большой дороги. Сосна не годится. Генуэзца надо судить. Судить по всей форме за оскорбление его величества короля. Все основания налицо: он осмелился при свидетелях обвинить нашего государя в вероломстве. Не сомневаюсь, суд скорый и справедливый вынесет должный приговор: чужестранца четвертовать. И тогда, соблюдая форму – во всяком деле форма важнее всего, – мы разделаемся с этим искателем сокровищ.
Старый друг дона Дуарте, королевский секретарь и летописец дон Руи да Пина, который терпеть не мог и майордома Минезиша, и графа Соузу, язвительно усмехнулся:
– Что и говорить, мы здесь услышали золотые слова: повесить, четвертовать, судить по всей форме. Но за открытую расправу с этим проклятым адмиралом нас всех призовут к ответу короли Кастилии. А вот если на обратном пути в Лисабон упрямый мул лягнет сеньора адмирала в висок или в темя, справедливость тихо восторжествует, и его величество оповестит донью Изабеллу и дона Фердинанда о внезапной кончине дорогого гостя.
– Благодарю вас, сеньоры, – сказал король, – за ваши советы. Советы мудрые, но бесполезные. Разумеется, я могу этого новоиспеченного адмирала вздернуть на любую сосну. Могу его четвертовать, могу устранить его по способу моего мудрого секретаря. Все эти меры мне по душе, но вы, друзья, забыли, что дело не только в этом генуэзце. Он открыл богатые земли, открыл для Кастилии. Один неосторожный шаг – и мы навсегда лишимся возможности этими землями овладеть. О них мы пока знаем мало. Правда, вчера в Сокавене капитан Пашеко Перейра кое о чем дознался от кормчего, которого генуэзец взял с собой, направляясь ко мне. Однако много ли толку от болтовни пьяного моряка?
Впрочем, не так уж приятна была Колумбу эта недлинная дорога. Март не лучшее время для путешествий по португальским трактам, а в марте 1493 года все дороги страны превратились в сплошную трясину. И хотя король и приказал дать Колумбу и его спутникам самых лучших и резвых мулов, но и они то и дело увязали в липкой грязи и брели по вконец раскисшей дороге с черепашьей скоростью.
Кроме того, Колумб без малейшей радости ехал в гости к королю Жуану. Ведь, в сущности, его препровождали к его величеству как почетного пленника. Стражники слева, стражники справа, и командир этого не то конвоя, не то эскорта, дон Мартин ди Норо-нья, на любой вопрос отвечал, лишь пошептавшись с чернобородым кавалером, у которого на самый нос была надвинута шляпа с широкими полями.
Тридцать миль – расстояние пустячное, всего-то и езды в добрую пору часов на пять-шесть. Но дождь лил все время как из ведра, и пришлось заночевать в городке Сокавене. Колумб, утомленный долгой тряской, проспал всю ночь сном праведника. Спутники его, однако, до первых петухов просидели в сокавенской таверне. Там же оказался и чернобородый португальский кавалер. Шляпы он так и не снял, но пил изрядно, щедро угощая кастильских путников. Кавалеру почему-то очень полюбился кормчий Хуан Ниньо, и с ним он долго беседовал, причем охочий до даровой выпивки кормчий не утаил от щедрого собутыльника, каким путем вел он свой корабль через море-океан и в какой части этого моря сеньор адмирал открыл новые земли.
Весь следующий день, 9 марта, кортеж адмирала провел в дороге. Уже смеркалось, когда вдали показались стены монастыря Марии Благостной.
Король немедленно принял Колумба. Это была «малая аудиенция», и на ней присутствовали только самые надежные советники короля. В самом темном углу ютился чернобородый кавалер. На этот раз он был без шляпы – ведь только принцам крови дозволялось в присутствии короля сидеть с покрытой головой. И участники совета убедились, что на аудиенции присутствует дон Дуарте Пашеко Перейра.
Перед аудиенцией король сказал дону Дуарте:
– Сегодня вы не капитан моего флота, а мой оруженосец. В этом звании вам удобнее будет исполнять мои поручения, если в них явится нужда.
Весь день король чувствовал себя отвратительно. Кружилась голова, не давала покоя тупая боль в желудке, плясали перед глазами разноцветные круги. Но ни одним вздохом он не выдал на этой аудиенции свое истинное состояние. В той же опочивальне, где три дня назад шла беседа с доном Дуарте, он принимал Колумба, сидя в кресле с высокой спинкой. Толстые монастырские свечи коптили в медных шандалах, поставленных за креслом, и оно скрадывало и без того немощный свет, так что лицо короля все время оставалось в глубокой тени.
Ну, а голосом король владел в совершенстве. Голос был таким же звонким и бодрым, как десять лет назад, когда король в лесах Минью один на один ходил на медведя.
– От всего сердца, – начал король, – я поздравляю вас, сеньор адмирал, с великими обретениями, о которых узнал из вашего письма. Я рад, что судьба привела вас в мою страну, где издревле отдают должное отважным мореходам. Хотелось бы услышать от вас обстоятельное сообщение о землях, открытых вами по ту сторону моря-океана.
Колумб все эти дни разучивал роль, которую он с наименьшим для себя риском должен был сыграть в королевской резиденции. Речь мудрая, спокойная, ни в какой мере не оскорбительная для португальского монарха, была тщательно подготовлена. Вчера он трижды повторил ее вслух, правда, перед весьма невзыскательными слушателями: то были два индейца, которых он взял на корабль на Эспаньоле и которых он желал показать королю.
Но здесь, в этом мрачном покое, Колумб с болью в сердце вспомнил, как убеждал он короля Жуана принять его проект и какую горечь испытал, когда король высокомерно отверг его предложения.
Всплыла в памяти и совсем свежая обида: ведь всего лишь три недели назад он едва не попался в сети, сплетенные, разумеется, не без участия короля, губернатором Каштаньейрой.
И, сам того не желая, адмирал заговорил с королем языком язвительным, дерзким и желчным. Сбивчиво перечислив все острова, открытые им за морем-океаном, упомянув о несметных, баснословных богатствах, таящихся в их недрах, Колумб сказал:
– Он оскорбляет короля!
– Всему свету известно: Португалия – страна бедная. Поэтому португальские моряки рыщут по свету в поисках легкой наживы, поэтому они в надежде найти золото перерыли всю землю на берегах Гвинеи. Поэтому, ваше величество, вы чуть ли не ежегодно посылаете на юг флотилию за флотилией, чтобы вдоль африканских берегов проложить путь в Индию – родину великих сокровищ. Девять лет назад я предложил вам отыскать другой, кратчайший путь в Индию. Вы не вняли моим словам, вы отвергли мои советы. А нынче я нашел легкий и безопасный путь в индийские земли и открыл на островах, лежащих у азиатских берегов, богатейшие залежи золота. Богом клянусь, золота там больше, чем в вашей Гвинее. На золото это можно купить все португальское королевство. Увы, не вам, ваше величество, суждено овладеть всеми этими богатствами. Так пусть же пеняют на себя те слепцы, которые некогда пренебрегли моими разумными предложениями…
– Что он говорит! Да как он смеет! Он оскорбляет короля! Возмущенные советники кинулись к Колумбу. Майордом дон
Жуан ди Минезиш обнажил меч и занес его над головой адмирала.
– Молчать! – крикнул король. – Меч в ножны, сеньор майордом! Продолжайте, сеньор адмирал, только прошу вас: говорите тише – у меня отличный слух.
Эта королевская реплика на миг отрезвила Колумба, но затем его снова понесло на опасные рифы и мели.
– Ваше величество, – произнес он хриплым шепотом, – каюсь, я погорячился. Однако не моя вина в том, что земли, о которых я говорил, не достались португальской короне. Отныне ими владеют короли Кастилии. Господь их сторицей вознаградил за ту помощь, которую они оказали бедному изгнаннику.
– Вы кончили, сеньор адмирал? – тихо спросил король.
– Нет, ваше величество, я желал бы еще сказать, что по причинам, здесь, должно быть, известным, меня и моих спутников пытался силой задержать недостойный ваш слуга, губернатор острова Санта-Мария Жуан да Каштаньейра. Тем самым было нанесено жестокое оскорбление кастильской державе, ибо в воды Азорских островов я вступил, будучи адмиралом их высочеств королевы Изабеллы и короля Фердинанда.
Король встал, давая таким образом понять, что аудиенция закончена.
– Сеньор адмирал, – сказал он, – время сейчас уже позднее, а вы, верно, утомлены долгим путешествием. Завтра поутру мы продолжим нашу беседу. Говорят, вы привезли из новооткрытых земель разные диковинки и людей странного обличья. С удовольствием ознакомлюсь со всем этим при нашей следующей встрече. Два слова о губернаторе Каштаньейре: я полагаю, что он не только недостойный, но и нерадивый правитель. Что поделаешь, паршивые овцы водились и в стадах библейских патриархов… Доброй ночи, сеньор адмирал, мой оруженосец проводит вас в ваши покои.
Король подал знак дону Дуарте, и тот с поклоном отворил дверь адмиралу.
Все придворные знали: любое неосторожное слово может привести короля в лютую ярость. Поэтому участники этой «малой аудиенции» буквально оцепенели, когда на дерзкие речи адмирала его величество ответил столь ласковым напутствием.
Но не успела закрыться за гостем дверь, как лик короля сразу же изменился. Глаза его метали молнии, губы побелели. Как свист бича, звучал теперь его голос.
– Сеньоры, – сказал он, – этот человек родился под счастливой звездой: я подарил ему жизнь, я выпустил его отсюда живым. Да, он жив, он цел и невредим, хотя, видит бог, никто и никогда не наносил мне большего оскорбления, чем этот безродный проходимец.
Дон Жуан ди Минезиш, майордом, пал перед королем на колени.
– Ваше величество, – взмолился он, – только прикажите, и не пройдет и пяти минут, как этот наглец будет качаться на ближайшей сосне…
Дон Педро да Соуза, граф Прадо, личный враг майордома, сердито прошипел:
– Совет, достойный рыцаря большой дороги. Сосна не годится. Генуэзца надо судить. Судить по всей форме за оскорбление его величества короля. Все основания налицо: он осмелился при свидетелях обвинить нашего государя в вероломстве. Не сомневаюсь, суд скорый и справедливый вынесет должный приговор: чужестранца четвертовать. И тогда, соблюдая форму – во всяком деле форма важнее всего, – мы разделаемся с этим искателем сокровищ.
Старый друг дона Дуарте, королевский секретарь и летописец дон Руи да Пина, который терпеть не мог и майордома Минезиша, и графа Соузу, язвительно усмехнулся:
– Что и говорить, мы здесь услышали золотые слова: повесить, четвертовать, судить по всей форме. Но за открытую расправу с этим проклятым адмиралом нас всех призовут к ответу короли Кастилии. А вот если на обратном пути в Лисабон упрямый мул лягнет сеньора адмирала в висок или в темя, справедливость тихо восторжествует, и его величество оповестит донью Изабеллу и дона Фердинанда о внезапной кончине дорогого гостя.
– Благодарю вас, сеньоры, – сказал король, – за ваши советы. Советы мудрые, но бесполезные. Разумеется, я могу этого новоиспеченного адмирала вздернуть на любую сосну. Могу его четвертовать, могу устранить его по способу моего мудрого секретаря. Все эти меры мне по душе, но вы, друзья, забыли, что дело не только в этом генуэзце. Он открыл богатые земли, открыл для Кастилии. Один неосторожный шаг – и мы навсегда лишимся возможности этими землями овладеть. О них мы пока знаем мало. Правда, вчера в Сокавене капитан Пашеко Перейра кое о чем дознался от кормчего, которого генуэзец взял с собой, направляясь ко мне. Однако много ли толку от болтовни пьяного моряка?