Страница:
Скот! И это о людях!
Виручия повернулась к Монтаргу и выпалила:
— Пари, кузен?
— Ты, Виручия? Ты хочешь заключить пари? — Удивление было несомненным, но, придя в себя, он беззвучно расхохотался. — Неужели жара сделала из тебя человека? Ты возбудилась в предвкушении крови?
— Ты много болтаешь, кузен, — холодно процедила девушка. — А слова ничего не стоят. Ты принимаешь пари?
— На крелла?
— На человека. Ты дашь мне шанс?
Он раздумывал, поглядывая вниз на арену, но видел только хорошо обученного свирепого крелла и человека, идущего на гибель. Птица была из его собственного питомника; он знал силу хищника и не сомневался в исходе схватки. Виручия, должно быть, сошла с ума, — по-видимому, у нее от жары растопились мозги. Во всяком случае, такой шанс не стоило упускать.
— У тебя есть имение на севере, примыкающее к моему. Я ставлю против него утроенную рыночную стоимость.
— Только утроенную? — Она красноречиво пожала плечами.
— Тогда пятикратную.
— Ты осторожен, Монтарг. — Она уже начинала жалеть о своем порыве. Кроме дома в городе, имение было все, чем она владела, за исключением некоторых земель на юге, голых и малоценных. Может быть, если она поднимет цену, это заставит Монтарга отказаться от пари? Сколь высоко? Восемь? Десять? — Поставь двенадцать, и я соглашусь.
— Принято. — Он ответил быстро, человек уже приближался к птице, промедление могло означать потерю такого шанса. И какая разница, если исход предрешен заранее? — Ты свидетель, Селкес. И ты, Видда.
— Помолчи, — отмахнулась женщина. Она задыхалась, ее руки дрожали. — Я слежу за боем.
Вместе со всеми остальными.
Он не обращал на них внимания, медленно шагая по песку к креллу. На нем не было ничего, кроме набедренной повязки; горячее солнце жгло его спину и плечи, горячий песок прожигал подошвы. Он был вооружен одним копьем, метра два с половиной длиной, и понимал, что его длина тщательно рассчитана. Он сможет метнуть его всего один раз. Если промахнется или если копье не убьет сразу, у него не будет второго шанса. Если же использовать копье для выпада, это означает еще уменьшить его длину — ведь его надо будет удержать, а если использовать оружие как дубину с железным наконечником, ему придется войти в зону досягаемости когтей и клюва.
Он замедлил шаг, полностью остановившись, когда крелл начал двигаться. Хищник достигал в высоту полутора метров плюс еще метр длинной шеи и головы — округлый шар из сплошных мускулов, покрытых жесткими перьями, со стальными когтями и клювом, как живое копье. Птица снова зашевелилась, прыгнула в сторону, и песок под ее ногами громко скрипнул в воцарившейся тишине. Она застыла, мерцая холодным гипнотическим взглядом близко поставленных глаз.
Крелл бросился в атаку.
Нападение было внезапным, еще секунду тому назад хищник был совсем неподвижен, но уже в следующий момент рванулся вперед, как будто им выстрелили из пушки, из-под его ног во все стороны брызнул песок, он вытянул вперед шею и ощетинил перья на рудиментарных крыльях. Дюмарест отпрыгнул в сторону и мягко приземлился, удержавшись на ногах, подняв копье двумя руками. Применить оружие не было времени. Лишь только он развернулся, крелл снова напал, взбороздив песок, взметнул в воздух одну когтистую ногу и разрезал ею пространство, где только что стоял человек. Дюмарест резво отбежал.
Пробегая по арене, он слышал рев толпы, раздосадованной тем, что ее лишили захватывающего зрелища. Он заметил зияющую пасть раскрытой двери в коридор к раздевалке, испуганное лицо Сейдуа, людей, замерших на возвышениях с каждой стороны двери, копья, приготовленные на случай, если придется осадить крелла, когда тот подойдет слишком близко. И он метнулся в сторону, высоко подпрыгнув и развернувшись в прыжке так, что оказался спиной к проходу, по которому пришел на арену; копье он держал обеими руками, используя его в качестве балансира при приземлении.
Крелл за ним не бежал. Он важно вышагивал в дальнем конце арены под высокой ложей, держась независимо, с вызовом разбрасывая песок. Толпа разразилась градом насмешек над тем, что им показалось трусостью.
Молодая хорошенькая девушка с искаженным от гнева лицом визжала:
— Дайте ему плетей! Забейте этого пса до смерти!
Многие подхватили крик. Но Сейдуа покачал головой, когда помощник тронул его за руку:
— Нет, не сейчас. Этот человек бьется за свою жизнь.
— Но ведь толпа требует?
— Пошли они все к чертям! Они хотят крови, а не мастерства. Неужели они не понимают, что он испытывает крелла, чтобы посмотреть, на что тот способен? А теперь заткнись и смотри.
Дюмарест воткнул копье в песок, присел на одно колено и натер руки песком, не спуская глаз с крелла. Тот продолжал ходить из стороны в сторону, качая блестящим на солнце клювом. Крелл остановился, только когда Дюмарест встал и, подхватив копье, начал медленно приближаться к нему.
Толпа в ожидании смолкла.
Бойцовая птица была выведена для одной цели, все ее естественные возможности развивались только для одного — убийства. Но все же это было животное со слабо развитым мозгом, руководимое в большей степени инстинктом, чем обдуманными решениями. На что и поставил Дюмарест, когда пересекал арену. Между ними граница, и, если он нарушит ее, птица нападет на него. Некая воображаемая линия, отделяющая собственную территорию птицы. Любой, кто нарушит ее, будет жестоко и злобно атакован, немедленно и без предупреждения. Но если птицу не довести до безумия запахом крови, она, скорее всего, не пожелает нападать издалека.
Он вспомнил девушку, которая требовала забить его плетьми до смерти. Мужчина не должен надеяться уцелеть, оставаясь на безопасном расстоянии.
Если такое безопасное расстояние существовало. И если крелл захочет и дальше топтаться на одном месте.
Наблюдая за ускорившимися движениями ног хищника, Дюмарест понял, что не захочет. Крелл обойдет всю арену, всю свою территорию, и неизбежно окажется слишком близко.
Дюмарест продолжал продвигаться вперед.
У него есть копье, руки, ноги и мозги. Он может думать и рассчитывать — исконное преимущество человека перед животными. Он может предвидеть, и приготовиться, и действовать в нужный момент. Его жизнь зависит от его решения.
Крелл встрепенулся, затем застыл, как уже делал раньше. Дюмарест сделал осторожный шаг вперед, затем второй, третий. И стремительно бросился вниз, когда птица набросилась на него.
Он упал на левое колено. Подошва его правой ноги крепко вросла в песок, ноги были согнуты под нужным углом по отношению к телу. Он держал копье внизу, уперев толстый конец в песок, твердо прижав к правой ноге. Острие было направлено косо вверх, так что блестящий конец поднимался на метр с небольшим над землей, и смотрело прямо в грудь нападающего крелла.
Он увидел, как бегущая птица напоролась на копье, как блестящая сталь поразила хищника и вошла в покрытую перьями грудь. От сильнейшего удара нога его онемела, а древко расщепилось в каком-то дюйме от его лица, когда когтистая лапа разорвала воздух перед ним. Почувствовав, как брызнула кровь, в отчаянном рывке Дюмарест откатился в сторону, в то время как крелл терзал песок, и вскочил на ноги, едва не попав под удар острого клюва, обрушившегося на то место, где он только что находился.
Рев толпы был подобен грому, и так же бешено пульсировала его кровь.
Крелл еще не был мертв. Грудные кости отвели острие копья от сердца хищника, но боль от раны довела его до полного бешенства. Крелл заметил Дюмареста и бросился на него, но толстый конец копья уперся в песок и вонзил острие еще глубже. Крелл в изумлении остановился, поднял когтистую лапу и вырвал копье из груди.
Дюмарест бросился вперед. Он мчался со всей скоростью, на какую был способен, не обращая внимания на болевшую ногу, в отчаянном стремлении успеть. И когда крелл снова был готов к нападению, он прыгнул, поймал тонкую шею и обвил ногами округлое тело. Птица под ним взорвалась в бешеной ярости, она извивалась, прыгала, тянулась вверх ногой, пытаясь когтями сбросить ношу со своей спины.
Когтями крелл не мог дотянуться, но клювом мог. Дюмарест увернулся, когда птица хотела ударить его в лицо, и вцепился двумя руками в шею птицы, ощущая напряжение мышц, а под ними биение крови в артерии. Он вцепился зубами в птичью шею, прокусил толстую кожу, подкожные хрящи, мускулы и плоть и сжимал зубы до тех пор, пока не задохнулся от внезапного потока крови, которая рубиновым фонтаном брызнула в ярком солнечном свете.
Остальное было только делом времени.
Виручия сидела, ошеломленная шумом и яростью трибун; постепенно копившееся напряжение вырвалось настоящим взрывом — мужчины с красными лицами, крича во весь голос, горстями бросали вниз монеты, визжащие женщины разрывали одежды на груди и плечах, предлагая свои тела победителю. Волнение было едва не осязаемо, оно нависло над ареной как туча.
Она понимала, что это истерия, но помочь ничем не могла. Она и раньше присутствовала на играх, видела умирающих людей и реже победивших, но никогда еще она не испытывала то, что теперь. Мужчина, на которого она сделала ставку, победил. Они победили. Они?
Она посмотрела на бойца, замершего на песке. Он стоял прямо, неправдоподобно невредимый, и лишь немножко прихрамывал, когда ему помогали покинуть арену. Казалось, он не замечал криков и неистовства публики. Мальчики собирали сыпавшиеся дождем пожертвования, слуги деловито уносили мертвого крелла. Как мог бы он узнать, что она поставила на него вопреки всякой логике? Как мог бы он узнать о спазме, который сжал ее желудок, когда она наблюдала за боем?
Селкес тихо обронил ей на ухо:
— Посмотри на Монтарга. Видела ли когда-нибудь его таким злым?
Она не отвела глаз от арены:
— Он проиграл. Он ненавидит проигрывать. Он будет платить?
— У него нет выбора. Ставки были сделаны при свидетелях, при самом Чорзеле, как он сможет отказаться? — Селкес сдавленно засмеялся, эта мысль явно развеселила его. — Ты должна на него посмотреть, Виручия, и насладиться местью.
Она бросила на противника один лишь взгляд и увидела ярость, досаду, затем отвернулась, прежде чем он мог встретиться с ней глазами. Не в ее натуре было злорадствовать.
— Двенадцать к одному, — пробормотал Селкес. — Ты хорошо над ним подшутила. Ему нелегко будет найти столько денег. — Он снова тихо прыснул. — Я же сказал тебе, что ты не проиграешь.
— Откуда такая уверенность?
— Я знаю этого человека. Я же говорил. Это было в мире, название которого я запамятовал, много лет тому назад, небольшой эпизод, но он сильно врезался в память. Я скучал. Намечалась схватка, и я отправился посмотреть, что они могут предложить. Это был обычный бой, двое мужчин друг против друга с ножами, зрители заключали пари на победителя, просто способ времяпровождения, больше ничего. Один из бойцов был молод и немного нервничал. Рефери протянул ему нож и, когда тот потянулся к оружию, намеренно уронил его. Нож был подхвачен, прежде чем коснулся пола. — Селкес пожал плечами. — Это старый трюк, который имеет своей целью ослабить противника, штука, устроенная, чтобы обнаружить скорость реакции, но в тот раз это не было подстроено. Тот парень был поразительно быстрым.
Виручия смотрела на фигуру в дальнем конце арены. Он почти дошел до двери, через мгновение он исчезнет из виду.
— Этот мужчина?
— Тот самый. Я видел многих бойцов, так много, что их лица смешались в моей памяти, а их мастерство я забыл, но его я никогда не забуду. Тогда он был молод, на ринге новичок, еще не слишком ловко владел ножом, но он был очень быстр. Совершенно невероятно быстр. Без сомнения, это зависит от природной реакции, но на него было приятно смотреть. Ты видела, как он оседлал крелла?
Она кивнула.
— Для этого действительно нужна скорость. Скорость принятия решения и действия. Замешкайся он на долю секунды, зверь бы обернулся и распорол ему живот. Человек средних способностей замешкался бы и заплатил за это своей жизнью. А все, что было дальше? Без сомнения, ты это заметила.
Неистовство схватки, атаки, бешеные прыжки перед смертью крелла. Даже когда он умирал, он продолжал извиваться в крови, мощные мускулы рефлекторно сокращались. Да, она все заметила.
— Я знал, что он победит, — повторил Селкес. — Боец, которому удалось так долго оставаться в живых, такой быстрый, ловкий человек, мог ли он проиграть?
Гладиатор ушел, исчез в дверном проеме, и арена показалась опустевшей, несмотря на толпу людей и слуг, еще приводящих в порядок песок. Виручия встала, не желая видеть еще одну схватку, зная, что это принесет только разочарование после того, что только что произошло. И ей уже не нужно было оставаться. Она посетила игры, Чорзел ее видел, а если он возразит против ее раннего ухода, она может сослаться на внезапное недомогание.
Она посмотрела в ту сторону, где сидел правитель; тот оставался в напряжении, руки по-прежнему сжимали подлокотники. Ей показалось это странным, она нахмурилась и оглянулась на него, сделала три шага и снова оглянулась. Пот больше не выступал на его лице. В то же мгновение она оказалась рядом.
— Быстрее! — закричала она слугам. — Принесите что-нибудь, чтобы загородить Владыку от солнца. Поспешите!
Влажная ткань вокруг его шеи не поддавалась усилиям ослабить ее, и Виручия раздраженно разорвала его блузу. Под нею правитель носил защитную кольчугу, и она поразилась такой несообразительности, заставившей его сидеть на солнце с металлической тяжестью на груди. Не удивительно, что ему было так жарко.
Когда одежда поддалась под ее пальцами, она выкрикнула:
— Вызовите медицинскую помощь! Пошлите за его личным врачом и принесите воды и льда.
Под металлической сеткой тело было влажным и липким на ощупь и неестественно холодным. Склонившись, чтобы послушать сердце, она вначале подумала, что оно не бьется, но затем уловила слабое глухое эхо. Она поднялась и увидела, что со всех сторон к ней обращены лица.
Монтарг бросился вперед:
— В чем дело?
— Чорзел заболел.
— Владыка? Заболел? — Голос Видды прозвучал приглушенно и взволнованно. — Он поправится?
— Может быть, удар? — Белев присвистнул. — Ему было противопоказано излишнее волнение.
— Дайте посмотреть. — Изард вытянул шею. Другие присоединились к нему.
— И мне… — слышались голоса. — Он умирает?
Их обступили теснее, стервятники, привлеченные кровью, все еще под властью недавних переживаний. Будет забавно, подумала Виручия с непонятной отчужденностью, если игры, которые он так поддерживал, послужат причиной его смерти.
— Ты сделал это! — хрипло кричал он. Победил! Парень, я горжусь тобой!
Дюмарест выпрямился. После удушающей жары снаружи прохлада комнаты освежала. Он глубоко дышал, упивался воздухом, наполняя им грудь, насыщая кровь кислородом. Появился слуга с бокалом вина, но управляющий жестом преградил ему дорогу.
— Для победителя только самое лучшее, — загрохотал он. — Принеси охлажденного шампанского в особых фужерах.
Он усмехнулся и, положив руку на плечо Дюмареста, подвел его к кушетке.
— Выпей и отдохни, — распорядился он. — А я приведу самого лучшего массажиста, чтобы он растер тебе каждый ушиб и снял напряжение с каждой мышцы. Ты понимаешь, что ты сделал?
Он прямо-таки вырвал фужеры из рук слуги, протянул один из них Дюмаресту, а второй одним глотком осушил сам.
— Ты показал, каким способом можно победить эту проклятую птицу, вот что. Я ни на секунду не отрывал от тебя взгляда, и я умею отличить, когда человек рассчитывает все свои движения, а когда он полагается на удачу. Каждый дюйм твоих движений ты делал осознанно. Я догадался об этом, когда ты бросился бежать, и был уверен в этом, когда ты двинулся обратно. Ты слышал крики толпы? Я боялся, что у меня лопнут барабанные перепонки. Эй, парень, принеси еще вина!
Оно было холодное и сладкое и почти испарялось во рту.
Дюмарест опустил свой фужер, а Сейдуа наполнил его вновь.
— А деньги?
— Ты их получишь, и пожертвования тоже, все до последней монеты. Слуги сейчас собирают дары, и они знают, что я оторву палец у любого, кто попытается украсть хоть одну монетку. — Он слегка понизил голос. — И ты можешь также выбрать любую женщину, если захочешь. Нет ни одной девушки или матроны, которая не была бы горда лечь с тобой в постель. Да еще и заплатит за это. Для победителя все возможно.
Для победителя, но если бы он проиграл? Дюмарест пожал плечами:
— Я могу обойтись без женщины.
— А как насчет той сучки, которая визжала, чтобы тебя высекли? — настаивал Сейдуа. — Ты мог бы ее проучить. Выпори ее, чтобы она узнала, каково это. Нет? Ладно, выпей еще вина. — Он наполнил фужер и сел на кушетку, и под его солидным весом она прогнулась. — Ты охотился, — сказал он. — Ты знаешь, как работают мозги у птиц. Ты очень хорошую штуку провернул с этим копьем, но попал немного выше, чем надо. Пятнадцать сантиметров ниже — и ты сразу проткнул бы ему сердце. В следующий раз ты должен иметь это в виду.
— Следующего раза не будет.
— Неужели?
— Мне повезло, — произнес Дюмарест. — Эти копья слишком коротки. Если вы хотите, чтобы с арены возвращались живыми, добавьте еще сантиметров тридцать. И потренируйте бойцов. Набейте чучело крелла и покажите, как бросать и держать копье. И еще ножи… — Он коснулся губ и зубов. — Если бы у меня был нож, я просто отрезал бы этой твари голову.
— Не я устанавливаю правила. — Сейдуа допил свое вино. — Но я скажу тебе одну вещь. Ты вернешься. Если ты останешься в этом мире, у тебя не будет выбора. Как еще ты собираешься зарабатывать деньги? А ты хорош, — пожаловался он, — слишком хорош, чтобы понапрасну растрачивать свой талант. И это может быть неплохой жизнью. Немного поработаешь на арене — и получаешь деньги и сколько угодно женщин, за победителем все ходят на улицах.
— Как за диковинным животным?
— Какая разница? Будешь есть хорошую пищу и хорошо жить. Подумай об этом, ладно?
Дюмарест кивнул.
— Ты можешь вернуться в любое время, когда тебе захочется сразиться. — Сейдуа повысил голос: — Ланко! Иди сюда и делай свою работу.
Дюмарест расслабился под искусными пальцами массажиста, который растирал его ноги и руки; тот нанес ему на тело теплое масло и умело снимал напряжение с мышц и сухожилий. Массаж продолжался долго, и Дюмарест почти уснул, когда почувствовал, что массажист закончил.
— Меня зовут Селкес, — услышал он над собой голос. — А вас, я слышал, зовут Дюмарест. Эрл Дюмарест. Я хочу поговорить с вами.
— Потом.
— Сейчас. Это очень важно.
Дюмарест вздохнул и открыл глаза. Стоявший перед ним человек был высок и гладок, одет в дорогие ткани, на шее блестела украшенная драгоценными камнями цепь. Он улыбнулся, когда Дюмарест сел, и протянул ему руку ладонью вверх.
— Обычай здешнего мира, — пояснил он. — Тем самым я демонстрирую вам, что у меня нет оружия. В ответ вам полагается дотронуться до моей ладони своей. Это дружеский жест.
— А ваша вторая рука?
— Она тоже. — Селкес протянул другую руку. — Обычно обе руки протягивают только близким людям или заклятым врагам, когда хотят вступить в переговоры. И в знак доверия, и для установления его. Вы находите этот обычай забавным?
— Странным… и довольно бессмысленным. — Дюмарест дотронулся до протянутой ладони. Кожа была гладкая, без следов мозолей, пальцы длинные и сужающиеся на концах — руки художника и, уж без сомнения, человека, который никогда не занимался тяжелым физическим трудом.
— Быть может, но обычай очень древний. Вас интересуют древности?
— Временами.
— Но не в данный момент? — хмыкнул Селкес. — В данный момент вы хотите знать, почему я здесь. — Он огляделся. Кушетка стояла в отдаленной нише раздевалки, массажист уже ушел. Вокруг них никого не было. Снаружи доносился гул и далекие раскаты голоса Сейдуа, проклинавшего дураков, которые запятнали арену своей кровью. — Последняя битва на сегодня, — пробормотал он. — А для кого-то последняя битва в жизни. Каковы ваши намерения?
— Получить свои деньги и уйти, — ответил Дюмарест.
— Покинуть этот мир? — неодобрительно осведомился Селкес. — Вы сможете это сделать — вашего заработка и пожертвований хватит на билет высшим классом. Ну а что дальше? Приедете бедняком в другой мир? Не слишком веселое будущее, друг мой. — Он протянул руку и потрогал ребра, резко выделявшиеся на боках Дюмареста. — С вашей стороны было не слишком-то мудро путешествовать низшим классом. Опасно повторять это слишком часто. Вы потеряли всю жировую прослойку, а любое путешествие с Дрейдеи очень длинное. По-видимому, у вас нет выбора и вам придется снова сражаться.
Снова наедине с этим песком, солнцем и диким креллом; слышать рев толпы и противостоять чудовищу, рассчитывая только на свою скорость и мастерство. Некоторые полагают, что это хорошая жизнь, но ему-то лучше известно. Ведь могла произойти любая случайность — он мог поскользнуться в лужице крови, могло внезапно сломаться древко копья, крелл мог повести себя неожиданным образом. На Дрейдее шансы выживания бойца не слишком велики.
— Всегда есть выбор, — мрачно сказал он.
— В странном мире с неизвестными возможностями? — Селкес пожал плечами. — Возможно, но я полагаю, вы и сами все прекрасно понимаете. Вы ведь боролись не только потому, что сами это выбрали, некоторую роль, по-видимому, сыграла необходимость. — Он резко произнес: — Я пришел предложить вам работу.
Дюмарест уже был к этому подготовлен.
— Какую?
— Есть одна женщина, которая дорога мне по причинам, которые вам не обязательно знать. Особа, к которой я питаю большое уважение. Я хочу, чтобы вы охраняли ее.
— Телохранитель?
— И даже больше. Я говорю об охране в более широком смысле, чем защита от физического нападения. Она одинока и у нее почти нет друзей. Но есть такие, у кого имеются причины клеветать на нее, и в этих условиях важно, чтобы она выглядела сильной. Ей нужен кто-то, кто поддержит ее, подкрепит ее смелость и решительность, сильный мужчина, который станет больше чем слуга. Я думаю, что вы сможете стать таким мужчиной. Соглашайтесь, и вы не пожалеете об этом.
— Кто эта женщина? — прямо спросил Дюмарест.
— Вы увидите ее сегодня вечером. Я пригласил ее и еще несколько человек к себе обедать. Вы тоже там будете. Я пошлю за вами, когда стемнеет. — Селкес помолчал перед последним замечанием. — И еще одно. Я не хочу, чтобы вы когда-либо признались, что это я вас нанял. Вы будете приглашены в качестве друга. Но будете находиться поблизости от нее, сопровождать ее и настаивать на этом, если она будет возражать. Я предоставлю вам самому преодолеть любое ее возражение. Вы понимаете?
— Полагаю, что понимаю.
— И вы согласны?
— Я отвечу вам после того, как увижу эту женщину, — промолвил Дюмарест.
Глава 3
Виручия повернулась к Монтаргу и выпалила:
— Пари, кузен?
— Ты, Виручия? Ты хочешь заключить пари? — Удивление было несомненным, но, придя в себя, он беззвучно расхохотался. — Неужели жара сделала из тебя человека? Ты возбудилась в предвкушении крови?
— Ты много болтаешь, кузен, — холодно процедила девушка. — А слова ничего не стоят. Ты принимаешь пари?
— На крелла?
— На человека. Ты дашь мне шанс?
Он раздумывал, поглядывая вниз на арену, но видел только хорошо обученного свирепого крелла и человека, идущего на гибель. Птица была из его собственного питомника; он знал силу хищника и не сомневался в исходе схватки. Виручия, должно быть, сошла с ума, — по-видимому, у нее от жары растопились мозги. Во всяком случае, такой шанс не стоило упускать.
— У тебя есть имение на севере, примыкающее к моему. Я ставлю против него утроенную рыночную стоимость.
— Только утроенную? — Она красноречиво пожала плечами.
— Тогда пятикратную.
— Ты осторожен, Монтарг. — Она уже начинала жалеть о своем порыве. Кроме дома в городе, имение было все, чем она владела, за исключением некоторых земель на юге, голых и малоценных. Может быть, если она поднимет цену, это заставит Монтарга отказаться от пари? Сколь высоко? Восемь? Десять? — Поставь двенадцать, и я соглашусь.
— Принято. — Он ответил быстро, человек уже приближался к птице, промедление могло означать потерю такого шанса. И какая разница, если исход предрешен заранее? — Ты свидетель, Селкес. И ты, Видда.
— Помолчи, — отмахнулась женщина. Она задыхалась, ее руки дрожали. — Я слежу за боем.
Вместе со всеми остальными.
* * *
Дюмарест чувствовал взгляды зрителей, их голод, дикую жажду крови и действия, напряженное ожидание, которое он и сам столько раз испытывал в прошлом. Какая разница — будь то небольшой ринг, на котором люди с обнаженными клинками сталкиваются лицом к лицу, или празднично убранная арена, на которой люди противостоят зверям? Зрители всегда одинаковы, различаются лишь числом. У всех один и тот же голод, все хотят одного и того же.Он не обращал на них внимания, медленно шагая по песку к креллу. На нем не было ничего, кроме набедренной повязки; горячее солнце жгло его спину и плечи, горячий песок прожигал подошвы. Он был вооружен одним копьем, метра два с половиной длиной, и понимал, что его длина тщательно рассчитана. Он сможет метнуть его всего один раз. Если промахнется или если копье не убьет сразу, у него не будет второго шанса. Если же использовать копье для выпада, это означает еще уменьшить его длину — ведь его надо будет удержать, а если использовать оружие как дубину с железным наконечником, ему придется войти в зону досягаемости когтей и клюва.
Он замедлил шаг, полностью остановившись, когда крелл начал двигаться. Хищник достигал в высоту полутора метров плюс еще метр длинной шеи и головы — округлый шар из сплошных мускулов, покрытых жесткими перьями, со стальными когтями и клювом, как живое копье. Птица снова зашевелилась, прыгнула в сторону, и песок под ее ногами громко скрипнул в воцарившейся тишине. Она застыла, мерцая холодным гипнотическим взглядом близко поставленных глаз.
Крелл бросился в атаку.
Нападение было внезапным, еще секунду тому назад хищник был совсем неподвижен, но уже в следующий момент рванулся вперед, как будто им выстрелили из пушки, из-под его ног во все стороны брызнул песок, он вытянул вперед шею и ощетинил перья на рудиментарных крыльях. Дюмарест отпрыгнул в сторону и мягко приземлился, удержавшись на ногах, подняв копье двумя руками. Применить оружие не было времени. Лишь только он развернулся, крелл снова напал, взбороздив песок, взметнул в воздух одну когтистую ногу и разрезал ею пространство, где только что стоял человек. Дюмарест резво отбежал.
Пробегая по арене, он слышал рев толпы, раздосадованной тем, что ее лишили захватывающего зрелища. Он заметил зияющую пасть раскрытой двери в коридор к раздевалке, испуганное лицо Сейдуа, людей, замерших на возвышениях с каждой стороны двери, копья, приготовленные на случай, если придется осадить крелла, когда тот подойдет слишком близко. И он метнулся в сторону, высоко подпрыгнув и развернувшись в прыжке так, что оказался спиной к проходу, по которому пришел на арену; копье он держал обеими руками, используя его в качестве балансира при приземлении.
Крелл за ним не бежал. Он важно вышагивал в дальнем конце арены под высокой ложей, держась независимо, с вызовом разбрасывая песок. Толпа разразилась градом насмешек над тем, что им показалось трусостью.
Молодая хорошенькая девушка с искаженным от гнева лицом визжала:
— Дайте ему плетей! Забейте этого пса до смерти!
Многие подхватили крик. Но Сейдуа покачал головой, когда помощник тронул его за руку:
— Нет, не сейчас. Этот человек бьется за свою жизнь.
— Но ведь толпа требует?
— Пошли они все к чертям! Они хотят крови, а не мастерства. Неужели они не понимают, что он испытывает крелла, чтобы посмотреть, на что тот способен? А теперь заткнись и смотри.
Дюмарест воткнул копье в песок, присел на одно колено и натер руки песком, не спуская глаз с крелла. Тот продолжал ходить из стороны в сторону, качая блестящим на солнце клювом. Крелл остановился, только когда Дюмарест встал и, подхватив копье, начал медленно приближаться к нему.
Толпа в ожидании смолкла.
Бойцовая птица была выведена для одной цели, все ее естественные возможности развивались только для одного — убийства. Но все же это было животное со слабо развитым мозгом, руководимое в большей степени инстинктом, чем обдуманными решениями. На что и поставил Дюмарест, когда пересекал арену. Между ними граница, и, если он нарушит ее, птица нападет на него. Некая воображаемая линия, отделяющая собственную территорию птицы. Любой, кто нарушит ее, будет жестоко и злобно атакован, немедленно и без предупреждения. Но если птицу не довести до безумия запахом крови, она, скорее всего, не пожелает нападать издалека.
Он вспомнил девушку, которая требовала забить его плетьми до смерти. Мужчина не должен надеяться уцелеть, оставаясь на безопасном расстоянии.
Если такое безопасное расстояние существовало. И если крелл захочет и дальше топтаться на одном месте.
Наблюдая за ускорившимися движениями ног хищника, Дюмарест понял, что не захочет. Крелл обойдет всю арену, всю свою территорию, и неизбежно окажется слишком близко.
Дюмарест продолжал продвигаться вперед.
У него есть копье, руки, ноги и мозги. Он может думать и рассчитывать — исконное преимущество человека перед животными. Он может предвидеть, и приготовиться, и действовать в нужный момент. Его жизнь зависит от его решения.
Крелл встрепенулся, затем застыл, как уже делал раньше. Дюмарест сделал осторожный шаг вперед, затем второй, третий. И стремительно бросился вниз, когда птица набросилась на него.
Он упал на левое колено. Подошва его правой ноги крепко вросла в песок, ноги были согнуты под нужным углом по отношению к телу. Он держал копье внизу, уперев толстый конец в песок, твердо прижав к правой ноге. Острие было направлено косо вверх, так что блестящий конец поднимался на метр с небольшим над землей, и смотрело прямо в грудь нападающего крелла.
Он увидел, как бегущая птица напоролась на копье, как блестящая сталь поразила хищника и вошла в покрытую перьями грудь. От сильнейшего удара нога его онемела, а древко расщепилось в каком-то дюйме от его лица, когда когтистая лапа разорвала воздух перед ним. Почувствовав, как брызнула кровь, в отчаянном рывке Дюмарест откатился в сторону, в то время как крелл терзал песок, и вскочил на ноги, едва не попав под удар острого клюва, обрушившегося на то место, где он только что находился.
Рев толпы был подобен грому, и так же бешено пульсировала его кровь.
Крелл еще не был мертв. Грудные кости отвели острие копья от сердца хищника, но боль от раны довела его до полного бешенства. Крелл заметил Дюмареста и бросился на него, но толстый конец копья уперся в песок и вонзил острие еще глубже. Крелл в изумлении остановился, поднял когтистую лапу и вырвал копье из груди.
Дюмарест бросился вперед. Он мчался со всей скоростью, на какую был способен, не обращая внимания на болевшую ногу, в отчаянном стремлении успеть. И когда крелл снова был готов к нападению, он прыгнул, поймал тонкую шею и обвил ногами округлое тело. Птица под ним взорвалась в бешеной ярости, она извивалась, прыгала, тянулась вверх ногой, пытаясь когтями сбросить ношу со своей спины.
Когтями крелл не мог дотянуться, но клювом мог. Дюмарест увернулся, когда птица хотела ударить его в лицо, и вцепился двумя руками в шею птицы, ощущая напряжение мышц, а под ними биение крови в артерии. Он вцепился зубами в птичью шею, прокусил толстую кожу, подкожные хрящи, мускулы и плоть и сжимал зубы до тех пор, пока не задохнулся от внезапного потока крови, которая рубиновым фонтаном брызнула в ярком солнечном свете.
Остальное было только делом времени.
* * *
Произошло то, чего она никогда не сможет забыть.Виручия сидела, ошеломленная шумом и яростью трибун; постепенно копившееся напряжение вырвалось настоящим взрывом — мужчины с красными лицами, крича во весь голос, горстями бросали вниз монеты, визжащие женщины разрывали одежды на груди и плечах, предлагая свои тела победителю. Волнение было едва не осязаемо, оно нависло над ареной как туча.
Она понимала, что это истерия, но помочь ничем не могла. Она и раньше присутствовала на играх, видела умирающих людей и реже победивших, но никогда еще она не испытывала то, что теперь. Мужчина, на которого она сделала ставку, победил. Они победили. Они?
Она посмотрела на бойца, замершего на песке. Он стоял прямо, неправдоподобно невредимый, и лишь немножко прихрамывал, когда ему помогали покинуть арену. Казалось, он не замечал криков и неистовства публики. Мальчики собирали сыпавшиеся дождем пожертвования, слуги деловито уносили мертвого крелла. Как мог бы он узнать, что она поставила на него вопреки всякой логике? Как мог бы он узнать о спазме, который сжал ее желудок, когда она наблюдала за боем?
Селкес тихо обронил ей на ухо:
— Посмотри на Монтарга. Видела ли когда-нибудь его таким злым?
Она не отвела глаз от арены:
— Он проиграл. Он ненавидит проигрывать. Он будет платить?
— У него нет выбора. Ставки были сделаны при свидетелях, при самом Чорзеле, как он сможет отказаться? — Селкес сдавленно засмеялся, эта мысль явно развеселила его. — Ты должна на него посмотреть, Виручия, и насладиться местью.
Она бросила на противника один лишь взгляд и увидела ярость, досаду, затем отвернулась, прежде чем он мог встретиться с ней глазами. Не в ее натуре было злорадствовать.
— Двенадцать к одному, — пробормотал Селкес. — Ты хорошо над ним подшутила. Ему нелегко будет найти столько денег. — Он снова тихо прыснул. — Я же сказал тебе, что ты не проиграешь.
— Откуда такая уверенность?
— Я знаю этого человека. Я же говорил. Это было в мире, название которого я запамятовал, много лет тому назад, небольшой эпизод, но он сильно врезался в память. Я скучал. Намечалась схватка, и я отправился посмотреть, что они могут предложить. Это был обычный бой, двое мужчин друг против друга с ножами, зрители заключали пари на победителя, просто способ времяпровождения, больше ничего. Один из бойцов был молод и немного нервничал. Рефери протянул ему нож и, когда тот потянулся к оружию, намеренно уронил его. Нож был подхвачен, прежде чем коснулся пола. — Селкес пожал плечами. — Это старый трюк, который имеет своей целью ослабить противника, штука, устроенная, чтобы обнаружить скорость реакции, но в тот раз это не было подстроено. Тот парень был поразительно быстрым.
Виручия смотрела на фигуру в дальнем конце арены. Он почти дошел до двери, через мгновение он исчезнет из виду.
— Этот мужчина?
— Тот самый. Я видел многих бойцов, так много, что их лица смешались в моей памяти, а их мастерство я забыл, но его я никогда не забуду. Тогда он был молод, на ринге новичок, еще не слишком ловко владел ножом, но он был очень быстр. Совершенно невероятно быстр. Без сомнения, это зависит от природной реакции, но на него было приятно смотреть. Ты видела, как он оседлал крелла?
Она кивнула.
— Для этого действительно нужна скорость. Скорость принятия решения и действия. Замешкайся он на долю секунды, зверь бы обернулся и распорол ему живот. Человек средних способностей замешкался бы и заплатил за это своей жизнью. А все, что было дальше? Без сомнения, ты это заметила.
Неистовство схватки, атаки, бешеные прыжки перед смертью крелла. Даже когда он умирал, он продолжал извиваться в крови, мощные мускулы рефлекторно сокращались. Да, она все заметила.
— Я знал, что он победит, — повторил Селкес. — Боец, которому удалось так долго оставаться в живых, такой быстрый, ловкий человек, мог ли он проиграть?
Гладиатор ушел, исчез в дверном проеме, и арена показалась опустевшей, несмотря на толпу людей и слуг, еще приводящих в порядок песок. Виручия встала, не желая видеть еще одну схватку, зная, что это принесет только разочарование после того, что только что произошло. И ей уже не нужно было оставаться. Она посетила игры, Чорзел ее видел, а если он возразит против ее раннего ухода, она может сослаться на внезапное недомогание.
Она посмотрела в ту сторону, где сидел правитель; тот оставался в напряжении, руки по-прежнему сжимали подлокотники. Ей показалось это странным, она нахмурилась и оглянулась на него, сделала три шага и снова оглянулась. Пот больше не выступал на его лице. В то же мгновение она оказалась рядом.
— Быстрее! — закричала она слугам. — Принесите что-нибудь, чтобы загородить Владыку от солнца. Поспешите!
Влажная ткань вокруг его шеи не поддавалась усилиям ослабить ее, и Виручия раздраженно разорвала его блузу. Под нею правитель носил защитную кольчугу, и она поразилась такой несообразительности, заставившей его сидеть на солнце с металлической тяжестью на груди. Не удивительно, что ему было так жарко.
Когда одежда поддалась под ее пальцами, она выкрикнула:
— Вызовите медицинскую помощь! Пошлите за его личным врачом и принесите воды и льда.
Под металлической сеткой тело было влажным и липким на ощупь и неестественно холодным. Склонившись, чтобы послушать сердце, она вначале подумала, что оно не бьется, но затем уловила слабое глухое эхо. Она поднялась и увидела, что со всех сторон к ней обращены лица.
Монтарг бросился вперед:
— В чем дело?
— Чорзел заболел.
— Владыка? Заболел? — Голос Видды прозвучал приглушенно и взволнованно. — Он поправится?
— Может быть, удар? — Белев присвистнул. — Ему было противопоказано излишнее волнение.
— Дайте посмотреть. — Изард вытянул шею. Другие присоединились к нему.
— И мне… — слышались голоса. — Он умирает?
Их обступили теснее, стервятники, привлеченные кровью, все еще под властью недавних переживаний. Будет забавно, подумала Виручия с непонятной отчужденностью, если игры, которые он так поддерживал, послужат причиной его смерти.
* * *
Сейдуа ликовал.— Ты сделал это! — хрипло кричал он. Победил! Парень, я горжусь тобой!
Дюмарест выпрямился. После удушающей жары снаружи прохлада комнаты освежала. Он глубоко дышал, упивался воздухом, наполняя им грудь, насыщая кровь кислородом. Появился слуга с бокалом вина, но управляющий жестом преградил ему дорогу.
— Для победителя только самое лучшее, — загрохотал он. — Принеси охлажденного шампанского в особых фужерах.
Он усмехнулся и, положив руку на плечо Дюмареста, подвел его к кушетке.
— Выпей и отдохни, — распорядился он. — А я приведу самого лучшего массажиста, чтобы он растер тебе каждый ушиб и снял напряжение с каждой мышцы. Ты понимаешь, что ты сделал?
Он прямо-таки вырвал фужеры из рук слуги, протянул один из них Дюмаресту, а второй одним глотком осушил сам.
— Ты показал, каким способом можно победить эту проклятую птицу, вот что. Я ни на секунду не отрывал от тебя взгляда, и я умею отличить, когда человек рассчитывает все свои движения, а когда он полагается на удачу. Каждый дюйм твоих движений ты делал осознанно. Я догадался об этом, когда ты бросился бежать, и был уверен в этом, когда ты двинулся обратно. Ты слышал крики толпы? Я боялся, что у меня лопнут барабанные перепонки. Эй, парень, принеси еще вина!
Оно было холодное и сладкое и почти испарялось во рту.
Дюмарест опустил свой фужер, а Сейдуа наполнил его вновь.
— А деньги?
— Ты их получишь, и пожертвования тоже, все до последней монеты. Слуги сейчас собирают дары, и они знают, что я оторву палец у любого, кто попытается украсть хоть одну монетку. — Он слегка понизил голос. — И ты можешь также выбрать любую женщину, если захочешь. Нет ни одной девушки или матроны, которая не была бы горда лечь с тобой в постель. Да еще и заплатит за это. Для победителя все возможно.
Для победителя, но если бы он проиграл? Дюмарест пожал плечами:
— Я могу обойтись без женщины.
— А как насчет той сучки, которая визжала, чтобы тебя высекли? — настаивал Сейдуа. — Ты мог бы ее проучить. Выпори ее, чтобы она узнала, каково это. Нет? Ладно, выпей еще вина. — Он наполнил фужер и сел на кушетку, и под его солидным весом она прогнулась. — Ты охотился, — сказал он. — Ты знаешь, как работают мозги у птиц. Ты очень хорошую штуку провернул с этим копьем, но попал немного выше, чем надо. Пятнадцать сантиметров ниже — и ты сразу проткнул бы ему сердце. В следующий раз ты должен иметь это в виду.
— Следующего раза не будет.
— Неужели?
— Мне повезло, — произнес Дюмарест. — Эти копья слишком коротки. Если вы хотите, чтобы с арены возвращались живыми, добавьте еще сантиметров тридцать. И потренируйте бойцов. Набейте чучело крелла и покажите, как бросать и держать копье. И еще ножи… — Он коснулся губ и зубов. — Если бы у меня был нож, я просто отрезал бы этой твари голову.
— Не я устанавливаю правила. — Сейдуа допил свое вино. — Но я скажу тебе одну вещь. Ты вернешься. Если ты останешься в этом мире, у тебя не будет выбора. Как еще ты собираешься зарабатывать деньги? А ты хорош, — пожаловался он, — слишком хорош, чтобы понапрасну растрачивать свой талант. И это может быть неплохой жизнью. Немного поработаешь на арене — и получаешь деньги и сколько угодно женщин, за победителем все ходят на улицах.
— Как за диковинным животным?
— Какая разница? Будешь есть хорошую пищу и хорошо жить. Подумай об этом, ладно?
Дюмарест кивнул.
— Ты можешь вернуться в любое время, когда тебе захочется сразиться. — Сейдуа повысил голос: — Ланко! Иди сюда и делай свою работу.
Дюмарест расслабился под искусными пальцами массажиста, который растирал его ноги и руки; тот нанес ему на тело теплое масло и умело снимал напряжение с мышц и сухожилий. Массаж продолжался долго, и Дюмарест почти уснул, когда почувствовал, что массажист закончил.
— Меня зовут Селкес, — услышал он над собой голос. — А вас, я слышал, зовут Дюмарест. Эрл Дюмарест. Я хочу поговорить с вами.
— Потом.
— Сейчас. Это очень важно.
Дюмарест вздохнул и открыл глаза. Стоявший перед ним человек был высок и гладок, одет в дорогие ткани, на шее блестела украшенная драгоценными камнями цепь. Он улыбнулся, когда Дюмарест сел, и протянул ему руку ладонью вверх.
— Обычай здешнего мира, — пояснил он. — Тем самым я демонстрирую вам, что у меня нет оружия. В ответ вам полагается дотронуться до моей ладони своей. Это дружеский жест.
— А ваша вторая рука?
— Она тоже. — Селкес протянул другую руку. — Обычно обе руки протягивают только близким людям или заклятым врагам, когда хотят вступить в переговоры. И в знак доверия, и для установления его. Вы находите этот обычай забавным?
— Странным… и довольно бессмысленным. — Дюмарест дотронулся до протянутой ладони. Кожа была гладкая, без следов мозолей, пальцы длинные и сужающиеся на концах — руки художника и, уж без сомнения, человека, который никогда не занимался тяжелым физическим трудом.
— Быть может, но обычай очень древний. Вас интересуют древности?
— Временами.
— Но не в данный момент? — хмыкнул Селкес. — В данный момент вы хотите знать, почему я здесь. — Он огляделся. Кушетка стояла в отдаленной нише раздевалки, массажист уже ушел. Вокруг них никого не было. Снаружи доносился гул и далекие раскаты голоса Сейдуа, проклинавшего дураков, которые запятнали арену своей кровью. — Последняя битва на сегодня, — пробормотал он. — А для кого-то последняя битва в жизни. Каковы ваши намерения?
— Получить свои деньги и уйти, — ответил Дюмарест.
— Покинуть этот мир? — неодобрительно осведомился Селкес. — Вы сможете это сделать — вашего заработка и пожертвований хватит на билет высшим классом. Ну а что дальше? Приедете бедняком в другой мир? Не слишком веселое будущее, друг мой. — Он протянул руку и потрогал ребра, резко выделявшиеся на боках Дюмареста. — С вашей стороны было не слишком-то мудро путешествовать низшим классом. Опасно повторять это слишком часто. Вы потеряли всю жировую прослойку, а любое путешествие с Дрейдеи очень длинное. По-видимому, у вас нет выбора и вам придется снова сражаться.
Снова наедине с этим песком, солнцем и диким креллом; слышать рев толпы и противостоять чудовищу, рассчитывая только на свою скорость и мастерство. Некоторые полагают, что это хорошая жизнь, но ему-то лучше известно. Ведь могла произойти любая случайность — он мог поскользнуться в лужице крови, могло внезапно сломаться древко копья, крелл мог повести себя неожиданным образом. На Дрейдее шансы выживания бойца не слишком велики.
— Всегда есть выбор, — мрачно сказал он.
— В странном мире с неизвестными возможностями? — Селкес пожал плечами. — Возможно, но я полагаю, вы и сами все прекрасно понимаете. Вы ведь боролись не только потому, что сами это выбрали, некоторую роль, по-видимому, сыграла необходимость. — Он резко произнес: — Я пришел предложить вам работу.
Дюмарест уже был к этому подготовлен.
— Какую?
— Есть одна женщина, которая дорога мне по причинам, которые вам не обязательно знать. Особа, к которой я питаю большое уважение. Я хочу, чтобы вы охраняли ее.
— Телохранитель?
— И даже больше. Я говорю об охране в более широком смысле, чем защита от физического нападения. Она одинока и у нее почти нет друзей. Но есть такие, у кого имеются причины клеветать на нее, и в этих условиях важно, чтобы она выглядела сильной. Ей нужен кто-то, кто поддержит ее, подкрепит ее смелость и решительность, сильный мужчина, который станет больше чем слуга. Я думаю, что вы сможете стать таким мужчиной. Соглашайтесь, и вы не пожалеете об этом.
— Кто эта женщина? — прямо спросил Дюмарест.
— Вы увидите ее сегодня вечером. Я пригласил ее и еще несколько человек к себе обедать. Вы тоже там будете. Я пошлю за вами, когда стемнеет. — Селкес помолчал перед последним замечанием. — И еще одно. Я не хочу, чтобы вы когда-либо признались, что это я вас нанял. Вы будете приглашены в качестве друга. Но будете находиться поблизости от нее, сопровождать ее и настаивать на этом, если она будет возражать. Я предоставлю вам самому преодолеть любое ее возражение. Вы понимаете?
— Полагаю, что понимаю.
— И вы согласны?
— Я отвечу вам после того, как увижу эту женщину, — промолвил Дюмарест.
Глава 3
Она взбежала вверх по лестнице, длинноногая, гибкая, легкая ткань накидки струилась с ее узких плеч. На первый взгляд она могла показаться мальчиком, подростком, еще не достигшим зрелости, но Дюмарест заметил твердую линию пухлых губ, голубые со стальным оттенком, глубоко посаженные глаза, гладкость щек и шеи. Он заметил также тонкий черный рисунок, нанесенный поверх белой кожи, загадочные черные линии, похожие на замысловатую татуировку. От ворота ее блузы до корней волос доходило ожерелье из тонких серебряных полосок, между которыми струились как водопад ниспадающие до самой талии нити черного прозрачного янтаря.
В результате нелепой мутации меланин ее кожи вместо того, чтобы равномерно распределиться по всему телу, сконцентрировался в этом замысловатом узоре. Должно быть, этот узор покрывал все ее тело, так что и обнаженная она, по-видимому, выглядела бы словно обернутой в паутину. Дюмарест не нашел в этом ничего отвратительного — космические солнца порой служили причиной и более серьезных отклонений, чем у нее, — но подобная вещь может превратить женщину в изгоя. И не удивительно, что в ее глубоко посаженных глазах затаилась боль человека, который вынужден всегда держаться настороже.
— Селкес! — Допорхнув до верха лестницы, она протянула руки ладонями вверх. — Как хорошо с вашей стороны, что вы пригласили меня!
— Вы оказываете честь моему дому, — официально отозвался хозяин, дотронувшись своими ладонями до ее. — Виручия, позволь мне представить тебе Эрла Дюмареста.
— Миледи, — повторил он жест Селкеса и заметил выражение ее глаз при столь неожиданной фамильярности.
Легкий румянец залил щеки девушки, и она опустила руки. Даже этот румянец был излишним. Она понимала это, ненавидела себя за предательскую реакцию и была встревожена потерей самоконтроля. Всего лишь мужское прикосновение, и она покраснела, как глупая девчонка. Она как в тумане слышала, что Селкес что-то говорил, стоя рядом.
В результате нелепой мутации меланин ее кожи вместо того, чтобы равномерно распределиться по всему телу, сконцентрировался в этом замысловатом узоре. Должно быть, этот узор покрывал все ее тело, так что и обнаженная она, по-видимому, выглядела бы словно обернутой в паутину. Дюмарест не нашел в этом ничего отвратительного — космические солнца порой служили причиной и более серьезных отклонений, чем у нее, — но подобная вещь может превратить женщину в изгоя. И не удивительно, что в ее глубоко посаженных глазах затаилась боль человека, который вынужден всегда держаться настороже.
— Селкес! — Допорхнув до верха лестницы, она протянула руки ладонями вверх. — Как хорошо с вашей стороны, что вы пригласили меня!
— Вы оказываете честь моему дому, — официально отозвался хозяин, дотронувшись своими ладонями до ее. — Виручия, позволь мне представить тебе Эрла Дюмареста.
— Миледи, — повторил он жест Селкеса и заметил выражение ее глаз при столь неожиданной фамильярности.
Легкий румянец залил щеки девушки, и она опустила руки. Даже этот румянец был излишним. Она понимала это, ненавидела себя за предательскую реакцию и была встревожена потерей самоконтроля. Всего лишь мужское прикосновение, и она покраснела, как глупая девчонка. Она как в тумане слышала, что Селкес что-то говорил, стоя рядом.