"Мир оставляю вам, мир Мой даю вам" (Ин. 14, 27) -- и посылает их нести
весть о мире ("Мир дому сему" Лк. 10, 5). Мир этот столь ощутим, почти
реален, что если в доме его не примут, он как бы отскочит назад, к апостолу.
Привычное приветствие "Шалом" становится властным провозглашением истины
Божьей, которая не в пример сильнее психологических, эмо-циональных,
социальных факторов. Возвещая мир, мы возве-щаем животворящую силу Божью в
самой сердцевине не-правды и греха. Миротворцем станет лишь тот, кто, во
Христе и в Церкви, покорится Господню слову. Только тогда, в та-ком
послушании можем мы передавать мир другим.
Необходимо уточнить, что здесь и речи нет о хлопотах, об активной
деятельности. Порой такая деятельность нужна, но к миротворчеству она не
имеет никакого отношения. Ми-ротворец ничего не улаживает, не ищет удобных
компромис-сов, -- он просто возвещает, что раздробленная действитель-ность
побеждена Божьей цельностью. Здесь и речи нет об уступках или
попустительстве. Целостность Божия вмещает
все, что есть. Ничего не надо отбрасывать, кроме лжи. Мир, который мы
возвещаем, так полон, что может на первый взгляд показаться противоречивым.
Церковь (по слову Вати-канского собора -- "qermen unitatis" *) должна по
самой сути своей быть сложной, разносторонней, парадоксальной, как
породившее ее Слово. Мы не достигли бы мира, спрямляя сложность жизни. Вот
почему христианин не может "прини-мать чью-то сторону". Вот почему Церковь
так предостерега-ет от частной истины, ереси. Дело Церкви -- находить
доб-рое в бесчисленном множестве ситуаций, мнений, людей, ко-торое
представляет ей реальный путь. Когда св. Августин отправлялся на проповедь в
Британию, папа Григорий Вели-кий настоятельно просил сохранить как можно
больше язы-ческих построек и церемоний, придав им христианский смысл, чтобы
люди не были слишком удивлены и оскорблены**. Наша цель -- утверждать, а не
отрицать и противоречить.
Конечно,это никак не значит, что мы должны принимать любое мнение.
Когда это необходимо,Церковь предает анафеме мысли и учения, которые
признает невер-ными. Однако она отрицает их именно потому, что они узки,
односторонни, и противопоставляет им не столь же узкую, ие противоположную
мысль, а Божью правду в ее целостно-сти. Заметим, что в большей части
догматических постанов-лений анафемы изложены много точнее, чем
положительное учение, а точность, содержащаяся в нем, мистична и
таин-ственна, и похожа скорее на правило, которое надо запом-нить. чем на
мнение, которое можно обсуждать.
Самый опасный соблазн во всяком споре -- вцепиться в свое мнение п
подчеркивать его несовместимость с мнением противника. Так бывает и у
церковных людей; но Церковь никогда этим не удовлетворится. Апостол Павел
даже усмат-ривает промыслительную ценность в существовании ересей (см. 1
Кор. 11, 19). Чтобы стать мудрым христианином, надо узнать все другие школы
мысли. Внимание к разнообразию мнений и должно отличать христиан от еретиков
и сек-тантов. Даже отвергаемые нами взгляды что-то вносят в на-ше
мировоззрение.
* "семя единства".
** Речь идет не о св. Августине Гиппонском (в правосл. трад. -- бл.
Августине), а о менее известном апостоле Британии. Автор ссылается в
указателе на "Историю Церкви" Беды Достопочтенного, 1, 30.
В XIII веке на юге Франции обрела огромную силу аль-бигойская ересь, и
Церковь не могла с нею сладить, пока Диего и Доминик не стали проповедовать
по-новому (дело это продолжили и дети Доминика, и дети Франциска).
Про-поведь их поражала тем, что она во многом походила на уче-ние еретиков.
Чтобы спор стал плодотворным, наши отцы глубоко вникли в то, в чем они
согласны с противником. Это была не хитрость; просто они признавали, что у
еретиков есть нечто, весьма полезное для Церкви. И альбигойская ересь, и
нищенствующие ордена отвечали на одну и ту же потребность христианства.
Это очень важно сейчас, в XX веке. Карл Ранер писал в 1953 году: "Тот,
кто пришел к католичеству из другой кон-фессии, приносит с собой очень много
истинных христианских ценностей. Он должен внести их в дом Отца, обогащая
Цер-ковь. Очень хорошо, если можно понять, что человек был прежде
протестантом. Не надо отбрасывать свое наследие;
надо помнить, что тебе препоручено передать его Вселенской Церкви".
И снова, это не значит, что никогда ни с кем нельзя све-рить. Порою
полезно уяснить, уточнить истину, приведя ве-сомые доводы в ее защиту. Но
как бы весомы они ни были, мы уже не будем "католиками", если абсолютное
мерило для нас -- наша точка зрения. Можно отстаивать то, что мы считаем
верным (или, точнее, наиболее вероятным), дабы внести свою лепту в
сокровищницу истины. Однако мы долж-ны быть готовы к тому, что наш кусочек
правды совсем не таков, каким мы его видим.
Точно так же мы не вправе отмахиваться от чужих мнений, даже если
совершенно с ними не согласны. Пускай мы не усматриваем в них и крупицы
правды -- мы обязаны допустить, что, в конце концов, нечто истинное в них
есть. В каждом зле .есть семя добра, а в каждой неправде -- тяга к правде.
Истинный христианин умеет быть со всяким, и никого не отвергает, ибо он
стремится открыть повсюду яв-ленное Слово, возвестить о нем и тем самым
возвестить мир о целостности Божией и целостности творения.
По слову Клемента Александрийского, самый верный при-знак христианина
-- его способность понимать других. Если мы предпочитаем такое-то мнение,
эта значит, что оно вире,
а не уже прочих. Суждение А может понять суждение В и С. тогда как В и
С друг друга понять не могут.
Однако такая христианская целостность почти неизбежно приходит к
столкновению с нетерпимыми и частными исти-нами века сего. Христос даст Свой
мир "не так, как мир да-ст" (Ин. 14, 27). Он Сам говорит, что принес не мир,
но меч (Мтф. 10, 134). Целостность истинного христианства про-тивна мирской
падшей жизни, которая поклоняется бесчис-ленным заменам истины, нелепым и
нетерпимым.
Но миротворцы блаженны, ибо они нарекутся сынами Божьими. Они --
сыновья Христа, Его наследники (Р. 8, 17). Если мы миротворцы, мы разделяем
с Ним Его достояние. Отец дал Ему все; и мы можем стать "причастными
Боже-ского естества". В этой недоступной разуму причастности мы и обретаем
истинное блаженство.
Глава 12
Слаженны, изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное.
Блаженны вы., когда будут поносить вас и гнать, и всячески неправедно
злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на
небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас.
Если мы примем, что Нагорная проповедь обращена ко всем христианам,
отсюда следует, что всякого христианина будут "гнать", причем именно так,
как гнали пророков.
Блаженство изгнанных за правду перекликается с бла-женством
миротворцев. Мы уже видели, что их тоже гонят, потому что они исповедуют не
тот нетерпимый мир, которого ищут мирские движения и партии.
Это помогает понять, почему, описав полный круг, мы снова слышим
обетование о Царстве Небесном. Но сравнению с агрессивными программами "века
сего" весть о мире Божием поражает своей беззащитностью -- казалось бы, она
может дать несравненно меньше, чем здравые реалистические схемы. Бог и Его
проповедники бедны и нелепы рядом с мирскими успехами и богатствами; хуже
того -- они подо-зрительны, если не опасны. При всей своей кротости и при
всем миролюбии, они отказываются служить закону века сего.
В Евангелии от Иоанна сказано, что иудеи не могли ве-рить, ибо
"принимали славу друг от друга" (Ин. 5, 44). По всей видимости, слава от
людей и вера в Христа несовме-стимы. Как и в других блаженствах, суть не в
том, что сла-ва -- слишком большое богатство, а в том, что она мала для
человека.
Верность Богу, славе Его, миру и Завету предполагает запредельную
цель.Если мы не печемся об одобрении и восхищении людей, мы получим много
больше -- одобрение Бога.
Конечно, это но значит, что мы должны всеми силами стараться, чтобы нас
никто никогда не похвалил. Такие ста-рания столь же мелки, как погоня за
славой и, в своем роде, столь же суетны; более того, и "они получают награду
свою".
Самое трудное именно в том, что мы должны быть равнодушны
и к хуле, и к похвале, Мир почитает тех, кто угожда-ет ему, и тех, кто
презирает его; но не может терпеть тех, кто его не замечает.
Итак, не пытайтесь нарочно раздражать людей. Мы не станем пророками,
если будем грубы. Иногда пророки бывают неприятны, но обратной силы у этого
закона нет.
Нетерпимый спорщик получает награду -- он может пе-респорить
противника. Но Господь обещает гонимым во имя Его совсем не это. Тем, кто
любит драку ради драки, вряд ли понравится на небесах.
Христианство совсем не стремится вызвать гнев; оно вы-зывает его
непреднамеренно, сохраняя верность Богу. Оно потому и неудобно, что никак не
сводится к тем или иным направлениям и программам. Но об этом мы говорили.
Однако скажем подробней о том, чем христианская нрав-ственность,
включая негодование, отличается от мирской. Хри-стианин, как любой человек,
может возмутиться, скажем, жес-токостью террористов или странностью так
называемого "обще-ства вседозволенности". Но он знает, что самые
сомнительные н непривлекательные люди -- скажем, сборщики налогов и
проститутки (ведь именно это значат "мытари и блудницы") могут оказаться в
свое время ближе к Царствию, чем люди приличные, серьезные, благочестивые.
Казалось бы, Тереза из Лизье должна была относиться одобрительно к
привычному, мещанскому представлению о католичестве. Однако за свою короткую
жизнь она поняла, что связана с такими изгоями, как убийцы или атеисты, и
потому сумела создать свою замечательную притчу об отце, спасаю-щем своих
детей: один ребенок упал и расшибся, а потом отец его лечит; другого же он
удержал прежде, чем тот упал. Разница между этими способами в деле спасения
-- невелика. Конечно, Тереза, сказавшая это, гораздо вернее духу
христи-анства, чем те, кто разделяет мещанские предрассудки.
Как бы ни огорчало нас мирское зло, мы должны, подобно отцу Брауну,
понимать "злодея" изнутри, а не брезгливо "прощать" его. Наша подавленная
досада, говоря строго, ма-ло отличается от ярости, приводящей к
бессмысленному на-силию. Что же до вседозволенности, нельзя относиться к ней
слишком просто; христианское целомудрие требует мятежа против викторианского
чистоплюйства. Церковь не освящает
ханжество; оно дальше от евангельской любви, чем
болезнен-ные и бесплодные "любовные связи" нынешних молодых людей.
Св. Ефрем Сирии учит, что (с точки зрения бесов, то есть того мира,
которым правит сатана) целомудренный христиа-нин ведет себя плохо (Ефрем
употребляет сирийский корень "St", обозначающий нередко супружескую измену).
И по "благопристойным" и по "современным" стандартам наши взгляды на брак и
безбрачие скорее неудобны, чем разумны.
Истинный, умный христианин (true Chri stian intellectual) тем и
отличается, что не вписывается ни в какую "програм-му" мирскую. Св. Фома
Аквинат неприятно поражал и "кон-серваторов" и "прогрессистов". Даже таких
признанных "ретроградов", как кардинал Оттавиапи, надо оценивать не по
сложившимся "имиджам", а по настоящим их словам и делам -- вспомним, к
примеру, как смело выступает Оттавиани против всякого милитаризма.
Господь слишком велик для этого мира, и те, кто рож-ден от Него, тоже
для мира велики. Рано или поздно мир ощутит, как с ними тяжело. Святой Дух,
живущий в Церкви, "обличил мир" (Ин. 16, 8). Даже мирские добродетели не
ведут к Богу; хуже того, они могут стать большим препят-ствием для души, чем
грубые грехи.
Дело даже не в том, что христиане делают, а скорее в том, чего они
делать не хотят.
Нельзя забывать о том, что мир сей непрестанно пыта-ется нас
соблазнить, переманить к себе самыми разными способами. Принято считать, что
соблазн -- это похоть плоти или другой грубый порок. Но в притче о сеятеле
сказано, что семя может заглушить "забота века сего" (Мтф. 13, 22), при-чем
именно такая опасность стоит первой у всех синоптиков. Забота же эта
включает помыслы и дела, которые принято считать добродетельными.
Собственно, такие соблазны и породили в свое время fuqm mundi *. Теперь
его нередко осуждают; однако мы должны понять самый принцип. Иногда от мира
бежали не так, как нужно; но в сущности говоря, это -- не паническое или
малодушное бегство, а твердое неприятие тех узких корыстных интересов,
которые можно назвать пуританскими. Когда апостол хочет "разрешиться и быть
со Христом" (Фил. 1, 23), он не собирается равнодушно "отвернуться от
ближних". Просто он не может принять всерьез того, чего требует "мир сей",
поскольку знает, что и сам он и весь тварный мир созданы для большего.
*бегство от мира (лат.)
Это стремление послужить Богу без помех и измены по-нуждало ранних
христиан отказаться и от имущества, и от семьи. Бегство от мира нерасторжимо
связано с тем, что мы не можем служить двум господам. Если мир сочтет нужным
нас за это "гнать", мы готовы платить такую цену.
Блаженство изгнанных за правду ничуть не похоже на мрачный отказ от
земных радостей ради сурового долга. Когда мир нас гонит, мы должны
"радоваться и веселиться", что трудно совместить с пуританской угрюмостью.
Многие святые жаждали мученичества, высшей точки та-ких гонений. Но не
надо создавать романтических картинок. Не надо представлять себе, что небо и
земля рукоплещут на-шему подвигу. Чаще всего гонения наши ничуть не
картинны; они каждодневны, непрестанны, утомительны, и гонят нас не лютые
враги, а очень близкие люди. Мы познаем бла-женство гонимых в будничном беге
жизни. Именно в нем учимся мы терпеть обиды и ждать, что, рано или поздно,
су-меем "радоваться и веселиться". Проповедуя и являя мир Божий нашему миру,
мы все глубже познаем истину о себе, и потому все ближе подходим к источнику
истинной радости, сокрытому в нашем сердце. Как бы мы ни страдали от обид,
источник этот наполняет нас силой, истина делает свободны-ми. Конечно, это
совсем не похоже на ту искусственную бод-рость и мнимую свободу, которых
добиваются, скажем, мощ-ные движения, претендующие на духовность. Это
непредска-зуемо, и довольно нелепо с виду. Испытывая такую радость, мы
скорее ощутим себя, чем возгордимся своей духовной зре-лостью.
Но, радуясь и веселясь, мы должны помнить, что источ-ник жизни, бьющий
в нас, -- тот самый, который бил из сердца Христова. Дух Святой не пришел бы
к нам, если бы Сын Божий не был прославлен (см. Ин. 7, 39). И вот, ра-дость
и веселье возвращает нас к Тому, в Ком слиты все 6,-таженстза, -- к
распятому Христу.
весть о мире ("Мир дому сему" Лк. 10, 5). Мир этот столь ощутим, почти
реален, что если в доме его не примут, он как бы отскочит назад, к апостолу.
Привычное приветствие "Шалом" становится властным провозглашением истины
Божьей, которая не в пример сильнее психологических, эмо-циональных,
социальных факторов. Возвещая мир, мы возве-щаем животворящую силу Божью в
самой сердцевине не-правды и греха. Миротворцем станет лишь тот, кто, во
Христе и в Церкви, покорится Господню слову. Только тогда, в та-ком
послушании можем мы передавать мир другим.
Необходимо уточнить, что здесь и речи нет о хлопотах, об активной
деятельности. Порой такая деятельность нужна, но к миротворчеству она не
имеет никакого отношения. Ми-ротворец ничего не улаживает, не ищет удобных
компромис-сов, -- он просто возвещает, что раздробленная действитель-ность
побеждена Божьей цельностью. Здесь и речи нет об уступках или
попустительстве. Целостность Божия вмещает
все, что есть. Ничего не надо отбрасывать, кроме лжи. Мир, который мы
возвещаем, так полон, что может на первый взгляд показаться противоречивым.
Церковь (по слову Вати-канского собора -- "qermen unitatis" *) должна по
самой сути своей быть сложной, разносторонней, парадоксальной, как
породившее ее Слово. Мы не достигли бы мира, спрямляя сложность жизни. Вот
почему христианин не может "прини-мать чью-то сторону". Вот почему Церковь
так предостерега-ет от частной истины, ереси. Дело Церкви -- находить
доб-рое в бесчисленном множестве ситуаций, мнений, людей, ко-торое
представляет ей реальный путь. Когда св. Августин отправлялся на проповедь в
Британию, папа Григорий Вели-кий настоятельно просил сохранить как можно
больше язы-ческих построек и церемоний, придав им христианский смысл, чтобы
люди не были слишком удивлены и оскорблены**. Наша цель -- утверждать, а не
отрицать и противоречить.
Конечно,это никак не значит, что мы должны принимать любое мнение.
Когда это необходимо,Церковь предает анафеме мысли и учения, которые
признает невер-ными. Однако она отрицает их именно потому, что они узки,
односторонни, и противопоставляет им не столь же узкую, ие противоположную
мысль, а Божью правду в ее целостно-сти. Заметим, что в большей части
догматических постанов-лений анафемы изложены много точнее, чем
положительное учение, а точность, содержащаяся в нем, мистична и
таин-ственна, и похожа скорее на правило, которое надо запом-нить. чем на
мнение, которое можно обсуждать.
Самый опасный соблазн во всяком споре -- вцепиться в свое мнение п
подчеркивать его несовместимость с мнением противника. Так бывает и у
церковных людей; но Церковь никогда этим не удовлетворится. Апостол Павел
даже усмат-ривает промыслительную ценность в существовании ересей (см. 1
Кор. 11, 19). Чтобы стать мудрым христианином, надо узнать все другие школы
мысли. Внимание к разнообразию мнений и должно отличать христиан от еретиков
и сек-тантов. Даже отвергаемые нами взгляды что-то вносят в на-ше
мировоззрение.
* "семя единства".
** Речь идет не о св. Августине Гиппонском (в правосл. трад. -- бл.
Августине), а о менее известном апостоле Британии. Автор ссылается в
указателе на "Историю Церкви" Беды Достопочтенного, 1, 30.
В XIII веке на юге Франции обрела огромную силу аль-бигойская ересь, и
Церковь не могла с нею сладить, пока Диего и Доминик не стали проповедовать
по-новому (дело это продолжили и дети Доминика, и дети Франциска).
Про-поведь их поражала тем, что она во многом походила на уче-ние еретиков.
Чтобы спор стал плодотворным, наши отцы глубоко вникли в то, в чем они
согласны с противником. Это была не хитрость; просто они признавали, что у
еретиков есть нечто, весьма полезное для Церкви. И альбигойская ересь, и
нищенствующие ордена отвечали на одну и ту же потребность христианства.
Это очень важно сейчас, в XX веке. Карл Ранер писал в 1953 году: "Тот,
кто пришел к католичеству из другой кон-фессии, приносит с собой очень много
истинных христианских ценностей. Он должен внести их в дом Отца, обогащая
Цер-ковь. Очень хорошо, если можно понять, что человек был прежде
протестантом. Не надо отбрасывать свое наследие;
надо помнить, что тебе препоручено передать его Вселенской Церкви".
И снова, это не значит, что никогда ни с кем нельзя све-рить. Порою
полезно уяснить, уточнить истину, приведя ве-сомые доводы в ее защиту. Но
как бы весомы они ни были, мы уже не будем "католиками", если абсолютное
мерило для нас -- наша точка зрения. Можно отстаивать то, что мы считаем
верным (или, точнее, наиболее вероятным), дабы внести свою лепту в
сокровищницу истины. Однако мы долж-ны быть готовы к тому, что наш кусочек
правды совсем не таков, каким мы его видим.
Точно так же мы не вправе отмахиваться от чужих мнений, даже если
совершенно с ними не согласны. Пускай мы не усматриваем в них и крупицы
правды -- мы обязаны допустить, что, в конце концов, нечто истинное в них
есть. В каждом зле .есть семя добра, а в каждой неправде -- тяга к правде.
Истинный христианин умеет быть со всяким, и никого не отвергает, ибо он
стремится открыть повсюду яв-ленное Слово, возвестить о нем и тем самым
возвестить мир о целостности Божией и целостности творения.
По слову Клемента Александрийского, самый верный при-знак христианина
-- его способность понимать других. Если мы предпочитаем такое-то мнение,
эта значит, что оно вире,
а не уже прочих. Суждение А может понять суждение В и С. тогда как В и
С друг друга понять не могут.
Однако такая христианская целостность почти неизбежно приходит к
столкновению с нетерпимыми и частными исти-нами века сего. Христос даст Свой
мир "не так, как мир да-ст" (Ин. 14, 27). Он Сам говорит, что принес не мир,
но меч (Мтф. 10, 134). Целостность истинного христианства про-тивна мирской
падшей жизни, которая поклоняется бесчис-ленным заменам истины, нелепым и
нетерпимым.
Но миротворцы блаженны, ибо они нарекутся сынами Божьими. Они --
сыновья Христа, Его наследники (Р. 8, 17). Если мы миротворцы, мы разделяем
с Ним Его достояние. Отец дал Ему все; и мы можем стать "причастными
Боже-ского естества". В этой недоступной разуму причастности мы и обретаем
истинное блаженство.
Глава 12
Слаженны, изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное.
Блаженны вы., когда будут поносить вас и гнать, и всячески неправедно
злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на
небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас.
Если мы примем, что Нагорная проповедь обращена ко всем христианам,
отсюда следует, что всякого христианина будут "гнать", причем именно так,
как гнали пророков.
Блаженство изгнанных за правду перекликается с бла-женством
миротворцев. Мы уже видели, что их тоже гонят, потому что они исповедуют не
тот нетерпимый мир, которого ищут мирские движения и партии.
Это помогает понять, почему, описав полный круг, мы снова слышим
обетование о Царстве Небесном. Но сравнению с агрессивными программами "века
сего" весть о мире Божием поражает своей беззащитностью -- казалось бы, она
может дать несравненно меньше, чем здравые реалистические схемы. Бог и Его
проповедники бедны и нелепы рядом с мирскими успехами и богатствами; хуже
того -- они подо-зрительны, если не опасны. При всей своей кротости и при
всем миролюбии, они отказываются служить закону века сего.
В Евангелии от Иоанна сказано, что иудеи не могли ве-рить, ибо
"принимали славу друг от друга" (Ин. 5, 44). По всей видимости, слава от
людей и вера в Христа несовме-стимы. Как и в других блаженствах, суть не в
том, что сла-ва -- слишком большое богатство, а в том, что она мала для
человека.
Верность Богу, славе Его, миру и Завету предполагает запредельную
цель.Если мы не печемся об одобрении и восхищении людей, мы получим много
больше -- одобрение Бога.
Конечно, это но значит, что мы должны всеми силами стараться, чтобы нас
никто никогда не похвалил. Такие ста-рания столь же мелки, как погоня за
славой и, в своем роде, столь же суетны; более того, и "они получают награду
свою".
Самое трудное именно в том, что мы должны быть равнодушны
и к хуле, и к похвале, Мир почитает тех, кто угожда-ет ему, и тех, кто
презирает его; но не может терпеть тех, кто его не замечает.
Итак, не пытайтесь нарочно раздражать людей. Мы не станем пророками,
если будем грубы. Иногда пророки бывают неприятны, но обратной силы у этого
закона нет.
Нетерпимый спорщик получает награду -- он может пе-респорить
противника. Но Господь обещает гонимым во имя Его совсем не это. Тем, кто
любит драку ради драки, вряд ли понравится на небесах.
Христианство совсем не стремится вызвать гнев; оно вы-зывает его
непреднамеренно, сохраняя верность Богу. Оно потому и неудобно, что никак не
сводится к тем или иным направлениям и программам. Но об этом мы говорили.
Однако скажем подробней о том, чем христианская нрав-ственность,
включая негодование, отличается от мирской. Хри-стианин, как любой человек,
может возмутиться, скажем, жес-токостью террористов или странностью так
называемого "обще-ства вседозволенности". Но он знает, что самые
сомнительные н непривлекательные люди -- скажем, сборщики налогов и
проститутки (ведь именно это значат "мытари и блудницы") могут оказаться в
свое время ближе к Царствию, чем люди приличные, серьезные, благочестивые.
Казалось бы, Тереза из Лизье должна была относиться одобрительно к
привычному, мещанскому представлению о католичестве. Однако за свою короткую
жизнь она поняла, что связана с такими изгоями, как убийцы или атеисты, и
потому сумела создать свою замечательную притчу об отце, спасаю-щем своих
детей: один ребенок упал и расшибся, а потом отец его лечит; другого же он
удержал прежде, чем тот упал. Разница между этими способами в деле спасения
-- невелика. Конечно, Тереза, сказавшая это, гораздо вернее духу
христи-анства, чем те, кто разделяет мещанские предрассудки.
Как бы ни огорчало нас мирское зло, мы должны, подобно отцу Брауну,
понимать "злодея" изнутри, а не брезгливо "прощать" его. Наша подавленная
досада, говоря строго, ма-ло отличается от ярости, приводящей к
бессмысленному на-силию. Что же до вседозволенности, нельзя относиться к ней
слишком просто; христианское целомудрие требует мятежа против викторианского
чистоплюйства. Церковь не освящает
ханжество; оно дальше от евангельской любви, чем
болезнен-ные и бесплодные "любовные связи" нынешних молодых людей.
Св. Ефрем Сирии учит, что (с точки зрения бесов, то есть того мира,
которым правит сатана) целомудренный христиа-нин ведет себя плохо (Ефрем
употребляет сирийский корень "St", обозначающий нередко супружескую измену).
И по "благопристойным" и по "современным" стандартам наши взгляды на брак и
безбрачие скорее неудобны, чем разумны.
Истинный, умный христианин (true Chri stian intellectual) тем и
отличается, что не вписывается ни в какую "програм-му" мирскую. Св. Фома
Аквинат неприятно поражал и "кон-серваторов" и "прогрессистов". Даже таких
признанных "ретроградов", как кардинал Оттавиапи, надо оценивать не по
сложившимся "имиджам", а по настоящим их словам и делам -- вспомним, к
примеру, как смело выступает Оттавиани против всякого милитаризма.
Господь слишком велик для этого мира, и те, кто рож-ден от Него, тоже
для мира велики. Рано или поздно мир ощутит, как с ними тяжело. Святой Дух,
живущий в Церкви, "обличил мир" (Ин. 16, 8). Даже мирские добродетели не
ведут к Богу; хуже того, они могут стать большим препят-ствием для души, чем
грубые грехи.
Дело даже не в том, что христиане делают, а скорее в том, чего они
делать не хотят.
Нельзя забывать о том, что мир сей непрестанно пыта-ется нас
соблазнить, переманить к себе самыми разными способами. Принято считать, что
соблазн -- это похоть плоти или другой грубый порок. Но в притче о сеятеле
сказано, что семя может заглушить "забота века сего" (Мтф. 13, 22), при-чем
именно такая опасность стоит первой у всех синоптиков. Забота же эта
включает помыслы и дела, которые принято считать добродетельными.
Собственно, такие соблазны и породили в свое время fuqm mundi *. Теперь
его нередко осуждают; однако мы должны понять самый принцип. Иногда от мира
бежали не так, как нужно; но в сущности говоря, это -- не паническое или
малодушное бегство, а твердое неприятие тех узких корыстных интересов,
которые можно назвать пуританскими. Когда апостол хочет "разрешиться и быть
со Христом" (Фил. 1, 23), он не собирается равнодушно "отвернуться от
ближних". Просто он не может принять всерьез того, чего требует "мир сей",
поскольку знает, что и сам он и весь тварный мир созданы для большего.
*бегство от мира (лат.)
Это стремление послужить Богу без помех и измены по-нуждало ранних
христиан отказаться и от имущества, и от семьи. Бегство от мира нерасторжимо
связано с тем, что мы не можем служить двум господам. Если мир сочтет нужным
нас за это "гнать", мы готовы платить такую цену.
Блаженство изгнанных за правду ничуть не похоже на мрачный отказ от
земных радостей ради сурового долга. Когда мир нас гонит, мы должны
"радоваться и веселиться", что трудно совместить с пуританской угрюмостью.
Многие святые жаждали мученичества, высшей точки та-ких гонений. Но не
надо создавать романтических картинок. Не надо представлять себе, что небо и
земля рукоплещут на-шему подвигу. Чаще всего гонения наши ничуть не
картинны; они каждодневны, непрестанны, утомительны, и гонят нас не лютые
враги, а очень близкие люди. Мы познаем бла-женство гонимых в будничном беге
жизни. Именно в нем учимся мы терпеть обиды и ждать, что, рано или поздно,
су-меем "радоваться и веселиться". Проповедуя и являя мир Божий нашему миру,
мы все глубже познаем истину о себе, и потому все ближе подходим к источнику
истинной радости, сокрытому в нашем сердце. Как бы мы ни страдали от обид,
источник этот наполняет нас силой, истина делает свободны-ми. Конечно, это
совсем не похоже на ту искусственную бод-рость и мнимую свободу, которых
добиваются, скажем, мощ-ные движения, претендующие на духовность. Это
непредска-зуемо, и довольно нелепо с виду. Испытывая такую радость, мы
скорее ощутим себя, чем возгордимся своей духовной зре-лостью.
Но, радуясь и веселясь, мы должны помнить, что источ-ник жизни, бьющий
в нас, -- тот самый, который бил из сердца Христова. Дух Святой не пришел бы
к нам, если бы Сын Божий не был прославлен (см. Ин. 7, 39). И вот, ра-дость
и веселье возвращает нас к Тому, в Ком слиты все 6,-таженстза, -- к
распятому Христу.