Страница:
Издано Римо-Католической Парафией Святого Александра в Киеве
при содействии Всеукраинского Благотворительного Братства Менших Братьев
Капуцинов
Киев -- 1993
Подписано в печать: Ю.02.93. Формат 60Х84/16, Бумага
типографская Высокая печать. Усл. печ. л. 3,49. Уч.-.изд. л. 3,/5. Тираж
2000 экз. Заказ 32--1. Изд. в"-- 266/111.
Издательство КИИГА. 252058. Киев-58, проспект Космонавта Комарова, 1.
Никто не сомневается в том, что блаженства играют особую роль в
христианском мировоззрении. Боссюэ сказал своим монахиням: "Если Нагорная
проповедь -- суть хри-стианства, восемь блаженств -- суть Нагорной
проповеди". Св. Доминик молился о том, чтобы основанный им орден "находил
радость и услады в жизни, сообразной духу бла-женств". Те, кто составлял
нынешний лекционарий, сочли текст о блаженствах самым подходящим для дня
Всех Святых.
Однако текст этот очень странен. Чем больше думаешь о нем, тем больше
он озадачивает. Блаженства, без сомне-ния, зовут нас на неслыханные высоты
духовной и нрав-ственной жизни; но, в то же время, они канонизируют
ка-чества, прямо противоположные представлению о прилич-ном, благополучном,
нормальном человеке.
Конечно, эту странность мы находим в Евангелиях по-всюду. Христианская
зрелость совсем не в том, чтобы стать подтянутым, внушающим уважение
человеком, у которого все в порядке, ибо он точно знает, что такое быть
христиа-нином, и обладает достаточной силой воли, чтобы жить со-гласно этим
знаниям.
По-видимому, у апостола Павла была немалая сила но-ли, но он мучился
таинственным "жалом в плоть". Когда он хотел от него освободиться, Господь
ему сказал: "Довольно с тебя благодати Моей", и Павлу пришлось узнать, что
Божья сила совершается в немощи, то есть -- только в слабости нашей
становится совершенной.
Сам Господь избрал путь слабости. В Боге есть что-то такое, что легче
выразить слабостью, чем силой, глупостью, чем умом, бедностью, чем
богатством. Воплотившись, Он стал бедняком, неудачником и неразумным. А мы,
призванные следовать и подражать Воплощенному Богу, не должны удивляться,
что нам нужно изучить высокое искусство немощи.
Конечно, это не значит, что мы должны опустить руки и вообще
не "делать усилий". И Библия, и жития святых показывают нам, что усилия эти
бывают поистине героически-ми. Но не дай нам Бог неправильно их понимать!
Апостол пишет, что он достиг праведности, предписанной Моисеевым
законом, со всей той тонкостью ее толкования, которой достигли фарисеи.
Когда же он стал христианином. это совершенство, эта праведность не принесли
ему особой пользы; он как бы не знал, что с ними делать.
Очень легко считать фарисеев воплощением пороками лжи. В прямом смысле
слова они не лгали; что же до пороков, они, можно сказать, были лучшими
людьми той эпохи, самы-ми набожными, самыми покорными Божьей воле, самыми
от-ветственными в своих поступках. Праведность их плоха лишь одним: ее можно
измерить, и счесть хоть когда-нибудь, что мы ее достигли. Она может стать
самоцелью.
Как соблазнительно определить нравственность так, что-бы рано или
поздно сказать: "Я все это выполнил! Как хо-рошо войти в храм, смело подняв
голову, и возблагодарить Господа за то, что ты -- такой приличный, такой
безупреч-ный человек! Как это смиренно (ведь благодарим мы не се-бя, а
Бога), как нагло и как невыносимо скучно!
Часто считают, что фарисей из притчи гордился своими успехами; но это
неверно. Он прекрасно понимал, что всем обязан Богу. Вина его -- не в
самомнении, а в том, что он неверно мыслил праведность.
Начнем с того, что, благодаря не себе, а Богу он все-таки может
любоваться собой. Он собой доволен. Довольство это проникает в самое
смирение. Даже на исповеди мы, христи-ане, можем видеть себя "вполне
правильными". Вот что пи-шет Грэм Грин в "Силе и славе": Священник
исповедует не-молодую женщину. "Вспомните ваши настоящие грехи (го-ворит
он)", -- "Но я хорошая женщина, отец", -- удивленно ответила она. -- "Тогда
что же вы делаете здесь? Меня ждут дурные люди, -- сказал он. -- Любите вы
кого-нибудь, кроме себя?" -- "Я люблю Бога" -- надменно сказала она. Он
быстро взглянул на нее и в слабом свете стоявшей на полу свечи увидел
суровые черные глаза под черной шалью. Еще одна из набожных... как он сам.
"Откуда вы знаете? -- спросил он. -- Любовь к Богу такая же, как любовь к
че-ловеку..., ребенку. Когда кого-нибудь любишь, хочешь быть
с Ним, поближе". Он безнадежно махнул рукой: "Хочешь защитить
его от себя".
Наши добрые дела, наша набожность, наши духовные достижения опасны тем,
что помогают нам составить такое представление о самих себе, которое нас
удовлетворит.
Мысль эта, среди прочего, входит в слова о том, что мы должны
уподобиться детям (см. Мтф. 18, 3). Неслучайно у всех трех синоптиков сцена
с детьми стоит рядом с текстом о богатом человеке (у Матфея -- "богатом
юноше"). Каза-лось бы, вот идеальный кандидат в Царство Божие. Но в том-то и
дело, что идеальных кандидатов нет и быть не мо-жет. Христос пытался
объяснить, что выполнение закона нас не спасет; когда же ученики спрашивают,
кто же может спастись, Он говорит: "Невозможное человеку возможно Богу".
Богач хотел узнать, что надо сделать, чтобы наследовать вечную жизнь;
узнать и достигнуть этого. На самом же де-ле мы должны принять Божье
Царство, как маленький ребе-нок. Тогда, в древности, не было сентиментальных
иллюзий, благодаря которым нам кажется, что дети как-то особенно
нравственны. Христос не говорит, что Царство -- большая площадка, где играют
идиллические дети. Дети близки к Богу не потому, что они безгрешны, а
потому, что они бес-помощны. Они ничего не могут "сделать", и, в отличие от
богача, ничего не "заслужили". Что бы они не получили, это подарок, дар.
У детей нет прошлого. Мы, взрослые, слишком много ду-маем о прошлом и
даже издаем автобиографии, как бы го-товя свой "имидж" к встрече с Богом.
Зачем все это? За-чем мы тратим время? Не лучше ли, как дети, жить
настоя-щим, где нет места никаким "имиджам"? Именно здесь и сейчас
встречается с нами Бог. Если мы хотим, мы можем сказать, что Он встречается
с нами "нигде".
Вот почему так важны в христианском предании "обра-щения на смертном
одре". Мы -- не наше прошлое; мы -- то, что мы здесь, и сейчас стоим перед
Богом.
Это -- не психологическая, а богословская истина; сов-сем не надо
каждую минуту ощущать себя как бы только что сотворенным. Такие ощущения и
соответствующие им восторги дали бы ровно то же самое, что и фарисейское
довольство собой.
Каждый, кто ищет способы приблизиться к Богу, обре-тет эти
способы, а Бога утратит. Духовный человек не пе-чется даже о духовном покое,
и не страдает от его недостат-ка. Любые ответы: на вопрос: "Что я могу
сделать, чтобы наследовать жизнь вечную?" -- не нужны, они бесплодны. Чтобы
превзойти "праведность фарисеев", мы должны со-вершенно изменить наши
представления о праведности. Мы должны иначе видеть, что такое -- быть
праведным и, тем более, что такое -- себя праведным ощущать. Со времен
Но-вого Завета праведность нельзя измерить. Конечно, мы по-прежнему знаем,
что, например, убийство -- грех, а не уби-вать -- хорошо и праведно. Но
сколько бы мы ни сделали, сколько бы грехов ни побороли, -- мы все такие же
неради-вые рабы. Церкви потребовалось много веков, чтобы достиг-нуть на
практике той милости к любому кающемуся, кото-рую нередко называют теперь
"духом Иоанна XXIII". Но богословы всегда знали, что Новый Завет не
допускает ни-какого разделения на "чистеньких" и "нечистых". Авва Феодот
учил когда-то: "Не превозносись над любодеем, если ты чист, иначе и ты
нарушишь закон. Ибо Тот, кто сказал "не прелюбодействуй", сказал и "не
суди".
Каждый из нас облечен великой честью: все мы -- жал-кие бедняки,
ожидающие милости Божьей.
Блаженства являют нам очень странного челавека: он бе-ден и тих, он
плачет, вообще -- он достаточно жалок, хотя и может почему-то мирить других.
Почти никто не хочет ка-честв, перечисленных Христом, Одни брезгливо жалеют
таких людей, иногда пытаясь "поправить их дела", другие -- те, кто оказался
в "подобном положении", -- романтизируют его, уподобляясь ибсеновскому
герою, которого играет пло-хой актер.
Нелегко признать: "Да, я -- не победитель"; еще труднее с этим
смириться, как будто так и надо. Чаще всего мы пыта-емся "что-то сделать" --
если не "поправить дела", то хотя бы вызвать восторг (ибсеновский герой
нуждается в рукоплес-каниях).
Словом, мы реагируем так, как если бы нас обделили. Нам не нравится
быть "хуже других", и мы пытаемся это ис-править или харошв испельзавать.
Конечно, трудно, почти невыносимо жить, зная, что ты не силен,
не победителен, не благополучен, не счастлив, и тому подобное. Поэтому так
трудно "жить по правде" -- ведь это включает и правду о себе. Мы тщимся
казаться позначитель-ней и обманываем самих себя.
Чтобы поистине обратиться к Богу, надо "вернуться к се-бе", как
вернулся к себе блудный сын (Лк. 15, 17 *. Чело-век ищет Бога повсюду, и не
находит, ибо Бог -- в нем са-мом, поджидает его.
Св. Викентий Феррер говорит, что основа всего прочего -- именно эта
правда о себе. Имя ей -- смирение. Мы должны знать, кто мы. Мы должны
увидеть, что в нас самих нет ни-какого добра, и "от себя" мы творить добро
не можем. Нам надо понять, как бессмысленна всякая попытка быть "впол-не
приличным человеком" перед собой и перед Богом. Надо признать, что мы никуда
не годимся, и жить с этим сознани-ем. Только тогда Бог сможет сделать из нас
что-то сносное,
Почти перед смертью Маленькая Тереза благодарила Бо-га за свое
несовершенство, ибо из-за него она "нуждается в милости Божьей".
Это совсем не то, что довольство своей слабостью. Всякое довольство
собой, сколь угодно извращенное, от Бога уво-дит. Мы должны понять, что
никуда не годимся, и принять. это; какие уж тут победители!
Христианин обязан учиться искусству слабости, беспо-мощности, неудачи.
Он должен знать, что, когда мы слабы и беззащитны, Бог видит нас, любит,
даже хвалит. Размыш-ляя об Евангельских блаженствах, не думайте: "Это -- о
каких-то неудачниках". Радуйтесь, если это о вас. Не ду-майте: "Надо бы им
помочь"; помните, что они блаженны.
* Автор имеет в виду латинский перевод т. н. "Вульгату"; в руоск.
переводе сказано: "...пришед же в себя, сказал".
Гл а ва 3
Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное
Евангелист Матфей и евангелист Лука говорят об этом блаженстве не
совсем одинаково. У Луки оно проще и, воз-можно, первоначальной: "Блаженны
нищие"; а противопо-ставлено оно словам: "Напротив, горе вам, богатые!" (Лк
24).
Такую простоту, почти грубость, не надо списывать со счета. Ту же самую
мысль (точнее -- весть) мы находим в притче о богаче и Лазаре (Лк 16); если
ты преуспеваешь в этом мире, ты расплатишься в "мире ином", и наоборот.
Можно морализировать по поводу притчи, но сама она не дает для того
оснований. Суть ее -- не в том, что богач был плохим, а бедняк -- хорошим, а
в том, что один был богат, а другой -- беден. Вот и все. Горе богатым.
Простота эта поражает, но соответствия ей мы находим и в иудействе.
Согласно преданию, рабби Иуда, прозванный "Царевичем" (The Prince) учил:
"Тот, кто наслаждается в этом мире, лишится наслаждений в будущем; тот, кто
в этом мире лишен наслаждений, обретет их". По-видимому, такая мысль вполне
привычна и породила множество притч, похо-жих на анекдоты. Например, рабби
Ханина, измученный своей бедностью, помолился о помощи, и увидел руку,
ко-торая протягивает ему золотую ножку от стола; а потом, во сне, узрел
иное: на небе, в будущей жизни, он ест за столом, у которого не хватает
ножки.
Конечно, это совсем не похоже на первые книги Ветхо-го Завета, где
земное благополучие прекрасно сочетается с праведностью, более того, --
оказывается естественной на-градой (см. нпр. Втор. 6, 3; 11, 13 и др.).
Проблема поставлена иначе, и очень остро, в Книге Иова. Герой ее весьма
хороший человек, но на него валятся все возможные беды. Друзья настаивают на
том, что это -- расплата за грехи, .но он, так же твердо, повторяет, что не
провинился перед Богом. По замыслу автора, прав он, а не друзья. Тем самым
ситуация оказывается непонятной, если не бессмысленной. Правда, в конце Иов
обретает все утра-ченное, но до этого его представления о Боге поколеблены и
сменены гораздо более глубокими,
По всей вероятности, мысль о том, что земное благопо-лучие не
связано с праведностью, развивалось в века, раз-делявшие оба Завета; иудеи
все яснее понимали, что чело-век, преданный Закону Господню, обычно
оказывается среди изгоев этого мира.
Поначалу, конечно, это было простым наблюдением, но со временем,
обобщилось, особенно потому, что мир сей все больше воспринимался как
княжество сатаны. В иудей-ском сознании (быть может, под влиянием персидских
уче-ний) усилилась резкая дихотомия между нынешним и буду-щим веком. Те, кто
верен Богу, считали они, получат награ-ду не теперь, а позже.
Раннее христианство приняло это деление. Христиане ве-рили, что тот
мир, который мы видим и знаем, подчинен "князю мира сего" (Ин. 14, 39).
Отсюда неизбежно следует, что земное благополучие дается лишь тем, кто
удовлетво-ряет требованиям этого князя. Поразительно место из "Па-стыря"
Ермы, где говорится, что христианин не может уча-ствовать в "экономической
системе" мира сего, ибо она це-ликом подчинена сатане. "Властитель этой
страны, -- учит Ерма, -- прав, когда говорит: "Или следуйте моим зако-нам,
или покидайте мою землю". Что же нам остается де-лать? У нас свои законы и
свой град. Неужели мы отверг-нем свой закон ради полей и других владений и
станем жить по закону чужого града?
С точки зрения Ермы именно это -- самый опасный соблазн для
христианина. Самый тяжкий грех -- нарушить завет с Богом; а это неизбежно,
если мы стремимся к зем-ному преуспеянию, так как невозможно служить двум
гос-подам.
Ни в коем случае нельзя забывать о том, как серьезно это учение. Перед
каждым из нас стоит чрезвычайно реаль-ный вопрос: в какой мере мы вправе
стремиться к земному преуспеянию любого рода, не изменяя Богу? Ответить на
него совсем непросто. "Талант", который мы должны при-умножить, так или
иначе приведет нас к соприкосновению с "маммоной неправедным". Если дойдет
до прямого конфлик-та ("или" -- "или") -- нам придется, как всегда знала
Цер-ковь, выбирать между отступничеством и мученичеством. Но обычно вопрос
стоит не столь явно, и все наши мирские дела -- под вопросительным знаком.
Поскольку мы живем
в этом мире, мы непрестанно рискуем послужить маммоне. Это
полностью относится к таким "добрым делам", как ска-жем, учительство. Что бы
мы ни делали, мы в той или иной степени вынуждены считаться со "здешними"
законами.
Незачем отрицать, что Церковь никогда не могла требо-вать от своих
членов полного разрыва с миром. В ней всегда существовали преуспевающие и
богатые люди. Но Церковь неустанно предупреждала их об опасности. Ерма
говорит, что богатые обязаны своим спасением молитвам бедных. мы ставим.
Быть может, мы хотели кого-то убить; быть может, Мutais мutandis -- это
можно сказать о каждом из нас, в той или иной мере вписанных в "приличное
общество",
Мы непрестанно должны помнить, что невозможно слу-жить двум господам.
Принцип этот гораздо шире "богатст-ва -- бедности" в материальном смысле
слова. Смотрите. как< говорит Господь о тех, кто выставляет напоказ свое
бла-гочестие. Слова Его просты: "...они уже получают награду свою" (Мтф. 6,
2 и 5).
С такой точки зрения неважно, какую из земных целей мы ставим. Быть
может, мы хотели кого-то убить; быть мо-жет, хотели улучшить Британскую
конституцию. Раз мы этой цели достигли, мы получили награду свою.
По-види-мому, лучше исправлять конституцию, чем убивать, но, в контексте
блаженств, обе эти цели -- недостаточны, и пото-му обе они могут увести нас
от Царства Божия. Вопроси-тельный знак остается; если вопрос "встанет
ребром", что будет дороже нам: Бог или конституция?
Да, самый близкий контекст нашего блаженства -- пол-ная или
относительная несовместимость Царства Божия и какого бы то ни было
преуспеяния в земном мире. Но это не" все; и для нас, и для евангелиста
Матфея блаженство нищих духом значительно глубже.
В той же Нагорной проповеди Христос сообщает нам еще одну очень важную
истину о земном имуществе. "Не собирайте сокровища на земле", -- говорит Он
(Мтф. 6, 19) у и объясняет, что это попросту невозможно (ср. Лк. 12, 16 и
далее). В этом мире, собственно, и нельзя ничем владеть,. ибо и владения и
мы сами недостаточно устойчивы. Мы живем во времени, мы живем в текущем
мире; и поэтому нет никакой возможности схватить что бы то ни было и
закри-чать: "Это мое!" Когда апостол Павел учит нас пользовать-
ся миром как не пользоваться (1 Кор. 7, 31), он просто
пока-зывает, что не подвержен иллюзиям.
Конечно, это относится не 'только к деньгам или имущест-ву. Несметное
множество браков и дружб разрушено имен-но тем, что мы хотим владеть чем-то
или кем-то. Самый верный способ поссориться с человеком -- вцепиться в него.
И дружбу и любовь можно получить только как незаслу-женный, нечаянный дар.
Жалеть об этом не надо, это -- од-на из тех вещей, из-за которых прекрасен
Божий мир. Падший человек утратил вкус к такой неуверенности. Он любит то,
что можно крепко держать, хотя на самом деле ему это только кажется, ибо
удержать ничего нельзя.
Одни лишь нищие духом могут что-то иметь, поскольку лишь они принимают
все, как подарок. Об этом, среди про-чего, говорит Христос в Своей притче --
о талантах (Мтф. 25, 14 и далее). Человек, зарывший деньги, боится
риско-вать, но именно поэтому теряет все, что ему доверено. Хо-зяин не
хотел, чтобы слуги берегли его дар.
Господь просит нас, чтобы мы всегда были готовы отдать то, что имеем.
Только тогда оно может вернуться к нам и умножиться. Нам очень важно
отучиться от желания "вла-деть". которое вложил в нас дьявол, еще и потому,
что единственное прочное достояние лежит вне всяких "владе-ний".. Томас
Трэен в "Сотницах созерцаний смеется над глупыми людьми, "которые хотят
владеть столь малым, тог-да как им обещано все". Мейстер Экхарт говорит о
том же, объясняя, что Бог не может дать мало -- Он дает или все, или ничего.
Пока мы играем в бесовскую игру "владения", мы никак не выйдем за
пределы того мира, где можно получить лишь жалкие крохи. Только тогда, когда
мы снова научимся ви-деть во всем Божий дар, мы сможем получить в дар
Царст-во Небесное.
Сам Бог непрестанно отдает Себя. Лица Троицы отдают Себя друг другу.
Человек, образ и подобие Божие, может сохранить даже душу, лишь отдавая ее
(см. Мтф. 10, 39). Согласно одному из толкований, образ Божий -- "мужчина и
женщина", вместе. В этом, несомненно, есть правда. Как бы ни понимать образ
Божий, в него входит отдание себя другим. "Нехорошо человеку быть одному"
(Быт. 42, 18).
Часто слова о том, что надо потерять душу, чтобы ее обрести,
поясняют так: "душа" означает здесь "жизнь". Не стоит на этом настаивать.
Греческое слово Евангелия зна-чит именно "душа". Если мы слишком сильно
печемся о на-шем спасении, мы рискуем его потерять. Если мы жадно со-бираем
духовные сокровища, мы не сможем принять в дар Царства Божия. Конечно, это
касается и чувств, и достоя-ний ума. Мы должны легко отдавать их, чтобы жить
в ис-тинном смысле этого слова.
Причина совсем не в том, что стремление к эмоциональ-ной,
интеллектуальной или физической "зажиточности" об-личает в нас жадность.
Нет, причина почти прямо противо-положна; и в этой связи надо вспомнить
забытую доброде-тель magnanimitatis -- величия души. Цепляться за частич-ные
блага попросту мелко. Самый верный путь к утрате радости -- стараться быть
бодрым и веселым любой ценой. Отец Браун напомнил нам, что это -- "жестокая
религия" (см. расск. "Три орудия смерти"). Скажем больше: быть может, самый
верный способ сойти с ума -- трястись над своей психикой. Во всем, что хоть
чего-то стоит, есть некая легкость, риск, легкомыслие.
Господь отвечает на наши жалкие просьбы: "Отец благо-словил дать вам
Царство" (Лк. 12, 32). Бессмысленно гово-рить, как мамаша у Льюиса: "Мне
нужно так мало, только хороший гренок...". Это -- бесовское смирение, оно
опасней гордыни. Отец благоволил дать нам Царство. Всем осталь-ным надо,
если нужно, жертвовать, не потому, что это слиш-ком много для нас, а потому,
что это слишком мало. Христианство -- не дотошная программа
самоусовершенствова-ния. На карту поставлено Божие Царство; и ради него мы
должны разжать пальцы. Западная христианская традиция называет такое полное
отдание "темной ночью" чувств и ума; и этому нередко противопоставляют более
радостную духовность православия. Однако и в восточной традиции речь идет о
том же самом, и многие учителя кажутся менее мрачными лишь потому, что они с
большей надеждой смотрят на роль самого человека в деле своего спасения, чем
некоторые (никак не все) их западные собратья. Быть может, западные
христиане больше противились Богу, и по-тому больше страдали. Но цель и у
тех, и у других -- одна и та же.
Мы не должны владеть ничем, даже Богом. Если мы хо-тим его
обрести, мы не должны в него вцепляться. (Тем са-мым, кстати, мы испытываем
последнее подражание Христу -- "Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня
оставил?" (Мтф. 27, 46). Труднее всего из всех грехов побороть
идоло-поклонство. О падшем человечестве можно сказать то, что сказал:
апостол об афинянах: "... по всему вижу я, что вы как бы особенно набожны".
(Деян. 17, 22). Человеческие стремления искажены, но не уничтожены
первородным гре-хом, и в число их входит стремление к Богу. Сколько бы:
человек ни старался, он не изгонит Бога из своей жизни. Какой-то бог
нужен ему. Но пока он не разучится "владеть, он примет лишь такого бога,
которым можно владеть, как предметом.
Однако Бог -- не предмет. Всякий бог, который стал "моим" -- бог
ложный. Бесконечность Божьего бытия нельзя "иметь", нельзя "держать", как
нельзя удержать ураган ры-бачьей сетью.
Блаженны нищие духом, то есть -- те, кто отрешился от духа "владения".
Их есть Царство Небесное, ибо они потеряли все "свое", и научились просто
отдавать и просто принимать, а точнее -- просто быть, в чем и уподобились
Богу.
Глава 4
Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю
Согласно "западной" традиции, вторым в перечне бла-женств идет
блаженство кротких_(Мтф. 5, 4 или 5). По дру-гим традициям второе блаженство
-- плачущих; но я по-следую не им исключительно и только потому, что это
удоб-нее для хода наших бесед.
Слова о блаженстве кротких почти точно повторяют стих из псалма и
евангелист явственно хочет, чтобы мы это за-метили. Значит, первый ключ к
этим словам надо искать в 36 псалме.
Псалмопевец оказался в более чем обычном положении:
глядя на жизнь, он увидел, что плохие люди процветают, а те, кто
следует закону Господню, беспомощны перед их победоносным шествием. Это
кажется ему странным; и, ста-раясь утешиться, если не понять, он размышляет
о земной жизни, пытаясь проникнуть в тайну Божьих замыслов.
"Не ревнуй злодеям, не завидуй делающим беззаконие, ибо они, как трава,
будут подкошены, и, как зеленеющий злак, увянут. Уповай на Господа, и делай
добро; живи на земле, и храни истину. Утешайся Господом, и Он исполнит
желание сердца твоего. Предай Господу путь твой, и уповай на Него, и Он
совершит. И выведет, как свет, правду твою, и справедливость твою, как
полдень. Покорись Господу и надейся на Него. Не ревнуй успевающему в пути
своем, че-ловеку лукавнующему. Перестань гневаться, и оставь ярость; не
ревнуй до того, чтобы делать зло. Ибо делающие зло истребятся, уповающие же
на Господа наследуют зем-лю. Еще немного, и не станет нечестивого;
посмотришь на его место, и нет его. А кроткие наследуют землю и насладят-ся
множеством мира".
Главная мысль проста: для плохих людей нет будущего. Поэтому нам и не
надо вмешиваться в их судьбы, как не надо торопить траву, которая еще не
завяла. Ярость и борь-ба -- неверный ответ. Господь поступает иначе. -- Он
"сме-ется" (там же, 13). В сущности, плохих людей нелепо при-нимать всерьез.
Как бы они ни тщились, сколько бы о себе ие мнили, у них нет ничего впереди.
Гневаясь на них или бо-рясь с ними, мы придаем им больше значения, чем
следует.
У зла ровно столько реальности, сколько мы ей отпустим. Мы делаем
его реальней, откликаясь на него.
Конечно, не надо это упрощать. Зло -- неизбежная часть падшего мира и в
каждый настоящий момент сила его велика. Но оно не может устоять; у него нет
будущего.
Должно быть, "кроткие" -- не самый точный перевод греческого слова из
Евангелия, а греческое слово не так важно нам, как еврейское, которое и
употребил Спаситель, -- слово из Псалма, "анавим". Само по себе это слово,
не обозначает нравственного свойства. "Анавим" -- неудачники, т. е. те, кто
подчиняется, а не владеет людьми и обстоятель-ствами. Казалось бы, именно
они никакой земли не насле-дуют.
Тяжкая судьба иудеев вынудила их, в конце концов, пе-реосмыслить
Господни обетования. После всех своих бед они уже не могли считать, что
благополучие, преуспеяние, власть автоматически связаны с верностью Божьему
закону-Жизнь показывала им, что меньше всех процветает народ Господень.
Они искали свою вину, и благочестие их все больше ок-рашивалось
покаянием. Но этого было мало. Самые мудрые из них догадались, что полная
при содействии Всеукраинского Благотворительного Братства Менших Братьев
Капуцинов
Киев -- 1993
Подписано в печать: Ю.02.93. Формат 60Х84/16, Бумага
типографская Высокая печать. Усл. печ. л. 3,49. Уч.-.изд. л. 3,/5. Тираж
2000 экз. Заказ 32--1. Изд. в"-- 266/111.
Издательство КИИГА. 252058. Киев-58, проспект Космонавта Комарова, 1.
Никто не сомневается в том, что блаженства играют особую роль в
христианском мировоззрении. Боссюэ сказал своим монахиням: "Если Нагорная
проповедь -- суть хри-стианства, восемь блаженств -- суть Нагорной
проповеди". Св. Доминик молился о том, чтобы основанный им орден "находил
радость и услады в жизни, сообразной духу бла-женств". Те, кто составлял
нынешний лекционарий, сочли текст о блаженствах самым подходящим для дня
Всех Святых.
Однако текст этот очень странен. Чем больше думаешь о нем, тем больше
он озадачивает. Блаженства, без сомне-ния, зовут нас на неслыханные высоты
духовной и нрав-ственной жизни; но, в то же время, они канонизируют
ка-чества, прямо противоположные представлению о прилич-ном, благополучном,
нормальном человеке.
Конечно, эту странность мы находим в Евангелиях по-всюду. Христианская
зрелость совсем не в том, чтобы стать подтянутым, внушающим уважение
человеком, у которого все в порядке, ибо он точно знает, что такое быть
христиа-нином, и обладает достаточной силой воли, чтобы жить со-гласно этим
знаниям.
По-видимому, у апостола Павла была немалая сила но-ли, но он мучился
таинственным "жалом в плоть". Когда он хотел от него освободиться, Господь
ему сказал: "Довольно с тебя благодати Моей", и Павлу пришлось узнать, что
Божья сила совершается в немощи, то есть -- только в слабости нашей
становится совершенной.
Сам Господь избрал путь слабости. В Боге есть что-то такое, что легче
выразить слабостью, чем силой, глупостью, чем умом, бедностью, чем
богатством. Воплотившись, Он стал бедняком, неудачником и неразумным. А мы,
призванные следовать и подражать Воплощенному Богу, не должны удивляться,
что нам нужно изучить высокое искусство немощи.
Конечно, это не значит, что мы должны опустить руки и вообще
не "делать усилий". И Библия, и жития святых показывают нам, что усилия эти
бывают поистине героически-ми. Но не дай нам Бог неправильно их понимать!
Апостол пишет, что он достиг праведности, предписанной Моисеевым
законом, со всей той тонкостью ее толкования, которой достигли фарисеи.
Когда же он стал христианином. это совершенство, эта праведность не принесли
ему особой пользы; он как бы не знал, что с ними делать.
Очень легко считать фарисеев воплощением пороками лжи. В прямом смысле
слова они не лгали; что же до пороков, они, можно сказать, были лучшими
людьми той эпохи, самы-ми набожными, самыми покорными Божьей воле, самыми
от-ветственными в своих поступках. Праведность их плоха лишь одним: ее можно
измерить, и счесть хоть когда-нибудь, что мы ее достигли. Она может стать
самоцелью.
Как соблазнительно определить нравственность так, что-бы рано или
поздно сказать: "Я все это выполнил! Как хо-рошо войти в храм, смело подняв
голову, и возблагодарить Господа за то, что ты -- такой приличный, такой
безупреч-ный человек! Как это смиренно (ведь благодарим мы не се-бя, а
Бога), как нагло и как невыносимо скучно!
Часто считают, что фарисей из притчи гордился своими успехами; но это
неверно. Он прекрасно понимал, что всем обязан Богу. Вина его -- не в
самомнении, а в том, что он неверно мыслил праведность.
Начнем с того, что, благодаря не себе, а Богу он все-таки может
любоваться собой. Он собой доволен. Довольство это проникает в самое
смирение. Даже на исповеди мы, христи-ане, можем видеть себя "вполне
правильными". Вот что пи-шет Грэм Грин в "Силе и славе": Священник
исповедует не-молодую женщину. "Вспомните ваши настоящие грехи (го-ворит
он)", -- "Но я хорошая женщина, отец", -- удивленно ответила она. -- "Тогда
что же вы делаете здесь? Меня ждут дурные люди, -- сказал он. -- Любите вы
кого-нибудь, кроме себя?" -- "Я люблю Бога" -- надменно сказала она. Он
быстро взглянул на нее и в слабом свете стоявшей на полу свечи увидел
суровые черные глаза под черной шалью. Еще одна из набожных... как он сам.
"Откуда вы знаете? -- спросил он. -- Любовь к Богу такая же, как любовь к
че-ловеку..., ребенку. Когда кого-нибудь любишь, хочешь быть
с Ним, поближе". Он безнадежно махнул рукой: "Хочешь защитить
его от себя".
Наши добрые дела, наша набожность, наши духовные достижения опасны тем,
что помогают нам составить такое представление о самих себе, которое нас
удовлетворит.
Мысль эта, среди прочего, входит в слова о том, что мы должны
уподобиться детям (см. Мтф. 18, 3). Неслучайно у всех трех синоптиков сцена
с детьми стоит рядом с текстом о богатом человеке (у Матфея -- "богатом
юноше"). Каза-лось бы, вот идеальный кандидат в Царство Божие. Но в том-то и
дело, что идеальных кандидатов нет и быть не мо-жет. Христос пытался
объяснить, что выполнение закона нас не спасет; когда же ученики спрашивают,
кто же может спастись, Он говорит: "Невозможное человеку возможно Богу".
Богач хотел узнать, что надо сделать, чтобы наследовать вечную жизнь;
узнать и достигнуть этого. На самом же де-ле мы должны принять Божье
Царство, как маленький ребе-нок. Тогда, в древности, не было сентиментальных
иллюзий, благодаря которым нам кажется, что дети как-то особенно
нравственны. Христос не говорит, что Царство -- большая площадка, где играют
идиллические дети. Дети близки к Богу не потому, что они безгрешны, а
потому, что они бес-помощны. Они ничего не могут "сделать", и, в отличие от
богача, ничего не "заслужили". Что бы они не получили, это подарок, дар.
У детей нет прошлого. Мы, взрослые, слишком много ду-маем о прошлом и
даже издаем автобиографии, как бы го-товя свой "имидж" к встрече с Богом.
Зачем все это? За-чем мы тратим время? Не лучше ли, как дети, жить
настоя-щим, где нет места никаким "имиджам"? Именно здесь и сейчас
встречается с нами Бог. Если мы хотим, мы можем сказать, что Он встречается
с нами "нигде".
Вот почему так важны в христианском предании "обра-щения на смертном
одре". Мы -- не наше прошлое; мы -- то, что мы здесь, и сейчас стоим перед
Богом.
Это -- не психологическая, а богословская истина; сов-сем не надо
каждую минуту ощущать себя как бы только что сотворенным. Такие ощущения и
соответствующие им восторги дали бы ровно то же самое, что и фарисейское
довольство собой.
Каждый, кто ищет способы приблизиться к Богу, обре-тет эти
способы, а Бога утратит. Духовный человек не пе-чется даже о духовном покое,
и не страдает от его недостат-ка. Любые ответы: на вопрос: "Что я могу
сделать, чтобы наследовать жизнь вечную?" -- не нужны, они бесплодны. Чтобы
превзойти "праведность фарисеев", мы должны со-вершенно изменить наши
представления о праведности. Мы должны иначе видеть, что такое -- быть
праведным и, тем более, что такое -- себя праведным ощущать. Со времен
Но-вого Завета праведность нельзя измерить. Конечно, мы по-прежнему знаем,
что, например, убийство -- грех, а не уби-вать -- хорошо и праведно. Но
сколько бы мы ни сделали, сколько бы грехов ни побороли, -- мы все такие же
неради-вые рабы. Церкви потребовалось много веков, чтобы достиг-нуть на
практике той милости к любому кающемуся, кото-рую нередко называют теперь
"духом Иоанна XXIII". Но богословы всегда знали, что Новый Завет не
допускает ни-какого разделения на "чистеньких" и "нечистых". Авва Феодот
учил когда-то: "Не превозносись над любодеем, если ты чист, иначе и ты
нарушишь закон. Ибо Тот, кто сказал "не прелюбодействуй", сказал и "не
суди".
Каждый из нас облечен великой честью: все мы -- жал-кие бедняки,
ожидающие милости Божьей.
Блаженства являют нам очень странного челавека: он бе-ден и тих, он
плачет, вообще -- он достаточно жалок, хотя и может почему-то мирить других.
Почти никто не хочет ка-честв, перечисленных Христом, Одни брезгливо жалеют
таких людей, иногда пытаясь "поправить их дела", другие -- те, кто оказался
в "подобном положении", -- романтизируют его, уподобляясь ибсеновскому
герою, которого играет пло-хой актер.
Нелегко признать: "Да, я -- не победитель"; еще труднее с этим
смириться, как будто так и надо. Чаще всего мы пыта-емся "что-то сделать" --
если не "поправить дела", то хотя бы вызвать восторг (ибсеновский герой
нуждается в рукоплес-каниях).
Словом, мы реагируем так, как если бы нас обделили. Нам не нравится
быть "хуже других", и мы пытаемся это ис-править или харошв испельзавать.
Конечно, трудно, почти невыносимо жить, зная, что ты не силен,
не победителен, не благополучен, не счастлив, и тому подобное. Поэтому так
трудно "жить по правде" -- ведь это включает и правду о себе. Мы тщимся
казаться позначитель-ней и обманываем самих себя.
Чтобы поистине обратиться к Богу, надо "вернуться к се-бе", как
вернулся к себе блудный сын (Лк. 15, 17 *. Чело-век ищет Бога повсюду, и не
находит, ибо Бог -- в нем са-мом, поджидает его.
Св. Викентий Феррер говорит, что основа всего прочего -- именно эта
правда о себе. Имя ей -- смирение. Мы должны знать, кто мы. Мы должны
увидеть, что в нас самих нет ни-какого добра, и "от себя" мы творить добро
не можем. Нам надо понять, как бессмысленна всякая попытка быть "впол-не
приличным человеком" перед собой и перед Богом. Надо признать, что мы никуда
не годимся, и жить с этим сознани-ем. Только тогда Бог сможет сделать из нас
что-то сносное,
Почти перед смертью Маленькая Тереза благодарила Бо-га за свое
несовершенство, ибо из-за него она "нуждается в милости Божьей".
Это совсем не то, что довольство своей слабостью. Всякое довольство
собой, сколь угодно извращенное, от Бога уво-дит. Мы должны понять, что
никуда не годимся, и принять. это; какие уж тут победители!
Христианин обязан учиться искусству слабости, беспо-мощности, неудачи.
Он должен знать, что, когда мы слабы и беззащитны, Бог видит нас, любит,
даже хвалит. Размыш-ляя об Евангельских блаженствах, не думайте: "Это -- о
каких-то неудачниках". Радуйтесь, если это о вас. Не ду-майте: "Надо бы им
помочь"; помните, что они блаженны.
* Автор имеет в виду латинский перевод т. н. "Вульгату"; в руоск.
переводе сказано: "...пришед же в себя, сказал".
Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное
Евангелист Матфей и евангелист Лука говорят об этом блаженстве не
совсем одинаково. У Луки оно проще и, воз-можно, первоначальной: "Блаженны
нищие"; а противопо-ставлено оно словам: "Напротив, горе вам, богатые!" (Лк
24).
Такую простоту, почти грубость, не надо списывать со счета. Ту же самую
мысль (точнее -- весть) мы находим в притче о богаче и Лазаре (Лк 16); если
ты преуспеваешь в этом мире, ты расплатишься в "мире ином", и наоборот.
Можно морализировать по поводу притчи, но сама она не дает для того
оснований. Суть ее -- не в том, что богач был плохим, а бедняк -- хорошим, а
в том, что один был богат, а другой -- беден. Вот и все. Горе богатым.
Простота эта поражает, но соответствия ей мы находим и в иудействе.
Согласно преданию, рабби Иуда, прозванный "Царевичем" (The Prince) учил:
"Тот, кто наслаждается в этом мире, лишится наслаждений в будущем; тот, кто
в этом мире лишен наслаждений, обретет их". По-видимому, такая мысль вполне
привычна и породила множество притч, похо-жих на анекдоты. Например, рабби
Ханина, измученный своей бедностью, помолился о помощи, и увидел руку,
ко-торая протягивает ему золотую ножку от стола; а потом, во сне, узрел
иное: на небе, в будущей жизни, он ест за столом, у которого не хватает
ножки.
Конечно, это совсем не похоже на первые книги Ветхо-го Завета, где
земное благополучие прекрасно сочетается с праведностью, более того, --
оказывается естественной на-градой (см. нпр. Втор. 6, 3; 11, 13 и др.).
Проблема поставлена иначе, и очень остро, в Книге Иова. Герой ее весьма
хороший человек, но на него валятся все возможные беды. Друзья настаивают на
том, что это -- расплата за грехи, .но он, так же твердо, повторяет, что не
провинился перед Богом. По замыслу автора, прав он, а не друзья. Тем самым
ситуация оказывается непонятной, если не бессмысленной. Правда, в конце Иов
обретает все утра-ченное, но до этого его представления о Боге поколеблены и
сменены гораздо более глубокими,
По всей вероятности, мысль о том, что земное благопо-лучие не
связано с праведностью, развивалось в века, раз-делявшие оба Завета; иудеи
все яснее понимали, что чело-век, преданный Закону Господню, обычно
оказывается среди изгоев этого мира.
Поначалу, конечно, это было простым наблюдением, но со временем,
обобщилось, особенно потому, что мир сей все больше воспринимался как
княжество сатаны. В иудей-ском сознании (быть может, под влиянием персидских
уче-ний) усилилась резкая дихотомия между нынешним и буду-щим веком. Те, кто
верен Богу, считали они, получат награ-ду не теперь, а позже.
Раннее христианство приняло это деление. Христиане ве-рили, что тот
мир, который мы видим и знаем, подчинен "князю мира сего" (Ин. 14, 39).
Отсюда неизбежно следует, что земное благополучие дается лишь тем, кто
удовлетво-ряет требованиям этого князя. Поразительно место из "Па-стыря"
Ермы, где говорится, что христианин не может уча-ствовать в "экономической
системе" мира сего, ибо она це-ликом подчинена сатане. "Властитель этой
страны, -- учит Ерма, -- прав, когда говорит: "Или следуйте моим зако-нам,
или покидайте мою землю". Что же нам остается де-лать? У нас свои законы и
свой град. Неужели мы отверг-нем свой закон ради полей и других владений и
станем жить по закону чужого града?
С точки зрения Ермы именно это -- самый опасный соблазн для
христианина. Самый тяжкий грех -- нарушить завет с Богом; а это неизбежно,
если мы стремимся к зем-ному преуспеянию, так как невозможно служить двум
гос-подам.
Ни в коем случае нельзя забывать о том, как серьезно это учение. Перед
каждым из нас стоит чрезвычайно реаль-ный вопрос: в какой мере мы вправе
стремиться к земному преуспеянию любого рода, не изменяя Богу? Ответить на
него совсем непросто. "Талант", который мы должны при-умножить, так или
иначе приведет нас к соприкосновению с "маммоной неправедным". Если дойдет
до прямого конфлик-та ("или" -- "или") -- нам придется, как всегда знала
Цер-ковь, выбирать между отступничеством и мученичеством. Но обычно вопрос
стоит не столь явно, и все наши мирские дела -- под вопросительным знаком.
Поскольку мы живем
в этом мире, мы непрестанно рискуем послужить маммоне. Это
полностью относится к таким "добрым делам", как ска-жем, учительство. Что бы
мы ни делали, мы в той или иной степени вынуждены считаться со "здешними"
законами.
Незачем отрицать, что Церковь никогда не могла требо-вать от своих
членов полного разрыва с миром. В ней всегда существовали преуспевающие и
богатые люди. Но Церковь неустанно предупреждала их об опасности. Ерма
говорит, что богатые обязаны своим спасением молитвам бедных. мы ставим.
Быть может, мы хотели кого-то убить; быть может, Мutais мutandis -- это
можно сказать о каждом из нас, в той или иной мере вписанных в "приличное
общество",
Мы непрестанно должны помнить, что невозможно слу-жить двум господам.
Принцип этот гораздо шире "богатст-ва -- бедности" в материальном смысле
слова. Смотрите. как< говорит Господь о тех, кто выставляет напоказ свое
бла-гочестие. Слова Его просты: "...они уже получают награду свою" (Мтф. 6,
2 и 5).
С такой точки зрения неважно, какую из земных целей мы ставим. Быть
может, мы хотели кого-то убить; быть мо-жет, хотели улучшить Британскую
конституцию. Раз мы этой цели достигли, мы получили награду свою.
По-види-мому, лучше исправлять конституцию, чем убивать, но, в контексте
блаженств, обе эти цели -- недостаточны, и пото-му обе они могут увести нас
от Царства Божия. Вопроси-тельный знак остается; если вопрос "встанет
ребром", что будет дороже нам: Бог или конституция?
Да, самый близкий контекст нашего блаженства -- пол-ная или
относительная несовместимость Царства Божия и какого бы то ни было
преуспеяния в земном мире. Но это не" все; и для нас, и для евангелиста
Матфея блаженство нищих духом значительно глубже.
В той же Нагорной проповеди Христос сообщает нам еще одну очень важную
истину о земном имуществе. "Не собирайте сокровища на земле", -- говорит Он
(Мтф. 6, 19) у и объясняет, что это попросту невозможно (ср. Лк. 12, 16 и
далее). В этом мире, собственно, и нельзя ничем владеть,. ибо и владения и
мы сами недостаточно устойчивы. Мы живем во времени, мы живем в текущем
мире; и поэтому нет никакой возможности схватить что бы то ни было и
закри-чать: "Это мое!" Когда апостол Павел учит нас пользовать-
ся миром как не пользоваться (1 Кор. 7, 31), он просто
пока-зывает, что не подвержен иллюзиям.
Конечно, это относится не 'только к деньгам или имущест-ву. Несметное
множество браков и дружб разрушено имен-но тем, что мы хотим владеть чем-то
или кем-то. Самый верный способ поссориться с человеком -- вцепиться в него.
И дружбу и любовь можно получить только как незаслу-женный, нечаянный дар.
Жалеть об этом не надо, это -- од-на из тех вещей, из-за которых прекрасен
Божий мир. Падший человек утратил вкус к такой неуверенности. Он любит то,
что можно крепко держать, хотя на самом деле ему это только кажется, ибо
удержать ничего нельзя.
Одни лишь нищие духом могут что-то иметь, поскольку лишь они принимают
все, как подарок. Об этом, среди про-чего, говорит Христос в Своей притче --
о талантах (Мтф. 25, 14 и далее). Человек, зарывший деньги, боится
риско-вать, но именно поэтому теряет все, что ему доверено. Хо-зяин не
хотел, чтобы слуги берегли его дар.
Господь просит нас, чтобы мы всегда были готовы отдать то, что имеем.
Только тогда оно может вернуться к нам и умножиться. Нам очень важно
отучиться от желания "вла-деть". которое вложил в нас дьявол, еще и потому,
что единственное прочное достояние лежит вне всяких "владе-ний".. Томас
Трэен в "Сотницах созерцаний смеется над глупыми людьми, "которые хотят
владеть столь малым, тог-да как им обещано все". Мейстер Экхарт говорит о
том же, объясняя, что Бог не может дать мало -- Он дает или все, или ничего.
Пока мы играем в бесовскую игру "владения", мы никак не выйдем за
пределы того мира, где можно получить лишь жалкие крохи. Только тогда, когда
мы снова научимся ви-деть во всем Божий дар, мы сможем получить в дар
Царст-во Небесное.
Сам Бог непрестанно отдает Себя. Лица Троицы отдают Себя друг другу.
Человек, образ и подобие Божие, может сохранить даже душу, лишь отдавая ее
(см. Мтф. 10, 39). Согласно одному из толкований, образ Божий -- "мужчина и
женщина", вместе. В этом, несомненно, есть правда. Как бы ни понимать образ
Божий, в него входит отдание себя другим. "Нехорошо человеку быть одному"
(Быт. 42, 18).
Часто слова о том, что надо потерять душу, чтобы ее обрести,
поясняют так: "душа" означает здесь "жизнь". Не стоит на этом настаивать.
Греческое слово Евангелия зна-чит именно "душа". Если мы слишком сильно
печемся о на-шем спасении, мы рискуем его потерять. Если мы жадно со-бираем
духовные сокровища, мы не сможем принять в дар Царства Божия. Конечно, это
касается и чувств, и достоя-ний ума. Мы должны легко отдавать их, чтобы жить
в ис-тинном смысле этого слова.
Причина совсем не в том, что стремление к эмоциональ-ной,
интеллектуальной или физической "зажиточности" об-личает в нас жадность.
Нет, причина почти прямо противо-положна; и в этой связи надо вспомнить
забытую доброде-тель magnanimitatis -- величия души. Цепляться за частич-ные
блага попросту мелко. Самый верный путь к утрате радости -- стараться быть
бодрым и веселым любой ценой. Отец Браун напомнил нам, что это -- "жестокая
религия" (см. расск. "Три орудия смерти"). Скажем больше: быть может, самый
верный способ сойти с ума -- трястись над своей психикой. Во всем, что хоть
чего-то стоит, есть некая легкость, риск, легкомыслие.
Господь отвечает на наши жалкие просьбы: "Отец благо-словил дать вам
Царство" (Лк. 12, 32). Бессмысленно гово-рить, как мамаша у Льюиса: "Мне
нужно так мало, только хороший гренок...". Это -- бесовское смирение, оно
опасней гордыни. Отец благоволил дать нам Царство. Всем осталь-ным надо,
если нужно, жертвовать, не потому, что это слиш-ком много для нас, а потому,
что это слишком мало. Христианство -- не дотошная программа
самоусовершенствова-ния. На карту поставлено Божие Царство; и ради него мы
должны разжать пальцы. Западная христианская традиция называет такое полное
отдание "темной ночью" чувств и ума; и этому нередко противопоставляют более
радостную духовность православия. Однако и в восточной традиции речь идет о
том же самом, и многие учителя кажутся менее мрачными лишь потому, что они с
большей надеждой смотрят на роль самого человека в деле своего спасения, чем
некоторые (никак не все) их западные собратья. Быть может, западные
христиане больше противились Богу, и по-тому больше страдали. Но цель и у
тех, и у других -- одна и та же.
Мы не должны владеть ничем, даже Богом. Если мы хо-тим его
обрести, мы не должны в него вцепляться. (Тем са-мым, кстати, мы испытываем
последнее подражание Христу -- "Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня
оставил?" (Мтф. 27, 46). Труднее всего из всех грехов побороть
идоло-поклонство. О падшем человечестве можно сказать то, что сказал:
апостол об афинянах: "... по всему вижу я, что вы как бы особенно набожны".
(Деян. 17, 22). Человеческие стремления искажены, но не уничтожены
первородным гре-хом, и в число их входит стремление к Богу. Сколько бы:
человек ни старался, он не изгонит Бога из своей жизни. Какой-то бог
нужен ему. Но пока он не разучится "владеть, он примет лишь такого бога,
которым можно владеть, как предметом.
Однако Бог -- не предмет. Всякий бог, который стал "моим" -- бог
ложный. Бесконечность Божьего бытия нельзя "иметь", нельзя "держать", как
нельзя удержать ураган ры-бачьей сетью.
Блаженны нищие духом, то есть -- те, кто отрешился от духа "владения".
Их есть Царство Небесное, ибо они потеряли все "свое", и научились просто
отдавать и просто принимать, а точнее -- просто быть, в чем и уподобились
Богу.
Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю
Согласно "западной" традиции, вторым в перечне бла-женств идет
блаженство кротких_(Мтф. 5, 4 или 5). По дру-гим традициям второе блаженство
-- плачущих; но я по-следую не им исключительно и только потому, что это
удоб-нее для хода наших бесед.
Слова о блаженстве кротких почти точно повторяют стих из псалма и
евангелист явственно хочет, чтобы мы это за-метили. Значит, первый ключ к
этим словам надо искать в 36 псалме.
Псалмопевец оказался в более чем обычном положении:
глядя на жизнь, он увидел, что плохие люди процветают, а те, кто
следует закону Господню, беспомощны перед их победоносным шествием. Это
кажется ему странным; и, ста-раясь утешиться, если не понять, он размышляет
о земной жизни, пытаясь проникнуть в тайну Божьих замыслов.
"Не ревнуй злодеям, не завидуй делающим беззаконие, ибо они, как трава,
будут подкошены, и, как зеленеющий злак, увянут. Уповай на Господа, и делай
добро; живи на земле, и храни истину. Утешайся Господом, и Он исполнит
желание сердца твоего. Предай Господу путь твой, и уповай на Него, и Он
совершит. И выведет, как свет, правду твою, и справедливость твою, как
полдень. Покорись Господу и надейся на Него. Не ревнуй успевающему в пути
своем, че-ловеку лукавнующему. Перестань гневаться, и оставь ярость; не
ревнуй до того, чтобы делать зло. Ибо делающие зло истребятся, уповающие же
на Господа наследуют зем-лю. Еще немного, и не станет нечестивого;
посмотришь на его место, и нет его. А кроткие наследуют землю и насладят-ся
множеством мира".
Главная мысль проста: для плохих людей нет будущего. Поэтому нам и не
надо вмешиваться в их судьбы, как не надо торопить траву, которая еще не
завяла. Ярость и борь-ба -- неверный ответ. Господь поступает иначе. -- Он
"сме-ется" (там же, 13). В сущности, плохих людей нелепо при-нимать всерьез.
Как бы они ни тщились, сколько бы о себе ие мнили, у них нет ничего впереди.
Гневаясь на них или бо-рясь с ними, мы придаем им больше значения, чем
следует.
У зла ровно столько реальности, сколько мы ей отпустим. Мы делаем
его реальней, откликаясь на него.
Конечно, не надо это упрощать. Зло -- неизбежная часть падшего мира и в
каждый настоящий момент сила его велика. Но оно не может устоять; у него нет
будущего.
Должно быть, "кроткие" -- не самый точный перевод греческого слова из
Евангелия, а греческое слово не так важно нам, как еврейское, которое и
употребил Спаситель, -- слово из Псалма, "анавим". Само по себе это слово,
не обозначает нравственного свойства. "Анавим" -- неудачники, т. е. те, кто
подчиняется, а не владеет людьми и обстоятель-ствами. Казалось бы, именно
они никакой земли не насле-дуют.
Тяжкая судьба иудеев вынудила их, в конце концов, пе-реосмыслить
Господни обетования. После всех своих бед они уже не могли считать, что
благополучие, преуспеяние, власть автоматически связаны с верностью Божьему
закону-Жизнь показывала им, что меньше всех процветает народ Господень.
Они искали свою вину, и благочестие их все больше ок-рашивалось
покаянием. Но этого было мало. Самые мудрые из них догадались, что полная