Таманцев Андрей. Пропавшие без вести (Кодекс бесчестия)

   — Не понимаю, почему я с тобой вообще разговариваю, — заметил Тюрин. — Я, мент, разговариваю с убийцей. Заткнись! Откроешь рот, когда тебя спросят!
   — Ты что несешь, Тюрин? — взъярился Мамаев. — Ты что, твою мать, несешь?!
   — Сядь! — приказал Тюрин. — Сиди и молчи!
   Он вынул из кармана полиэтиленовый пакетик и высыпал из него на столешницу несколько бесформенных металлических катышков.
   — Знаешь, что это такое? Это пули. Такими пулями был убит следователь Таганской прокуратуры. Тот самый, который вел дело Калмыкова. Тот самый, которому ты подарил новую «бээмвуху» за услугу в твоей комбинации с Буровым. А почему он был убит? А потому что оказался слишком старательным. Потому что решил кровь из носу найти того, кто тебя заказал. Выслужиться хотел. Вычислил Люську и сдуру решил, что она работает против тебя. Представляю, с какой радостью он тебе об этом доложил! А, Петрович? Прыгал от радости?
   Мамаев не ответил.
   — Ты приказал ему молчать. Но сомневался, что он будет долго молчать. И правильно сомневался. Поэтому и пришлось его убрать. А кто его убрал? Твой уголовник — Николай. А из чего? Из пистолета «Глок». Такими вот девятимиллиметровыми пульками. Не этими, нет. Эти я выколупал из мишени милицейской школы, когда учил твоего пса стрельбе. И знаешь, что показала баллистическая экспертиза? Догадываешься? Так кто же ты после этого, если не убийца?
   — Никогда ты этого не докажешь!
   — Мне и не нужно ничего доказывать. Это раньше мне нужно было доказывать. А сейчас мне хватит того, что я сам знаю. И я тебе скажу, как мне удалось все просечь. Место убийства было недалеко от твоей дачи в Кратово. А остальное уже дело техники. Сторож подтвердил, что приезжал человек на «БМВ» и спрашивал тебя. На обратном пути его и тормознул Николай.
   — Почему ты рассказываешь это мне? — спросил Мамаев, стараясь, чтобы его голос звучал равнодушно. — Расскажи ментам, получишь благодарность в приказе по райотделу.
   — Не служу я в милиции, Петрович. К большому счастью для тебя. Если бы ты честного опера завалил, я бы тебя сдал. А этот следак продажный получил свое. Не мое это дело! Понял? Не мое!
   — Ты меня убеждаешь? Или себя?
   — Это была твоя первая большая ошибка, — не ответив, продолжал Тюрин. — Но не последняя.
   — Какая последняя?
   — Скажу. Но сначала скажу про другое. Для чего, по-твоему, существует милиция?
   — Чтобы деньги брать. Со всех.
   — Нет. Чтобы защищать человека от бандитов и от самого себя. От бандита, который внутри человека. Плохо я тебе служил, Петрович. Не сумел защитить тебя от тебя. Поэтому и говорю с тобой сейчас. Не врубился я сразу в твою комбинацию с Буровым. А когда въехал, было уже поздно, Калмыков уже сидел. А ты тоже хорош. Берешь на службу профессионала и под носом у него втихую проворачиваешь такие дела. Неуважение это, Петрович. Мы, профессионалы, этого очень не любим.
   — Теперь понимаю, — с иронией бросил Мамаев. — Ты обиделся и переметнулся к Бурову.
   — Я не переметнулся к Бурову. Я пошел к нему и спросил, как мне вытащить тебя из того говна, в которое ты занырнул.
   — Что он тебе ответил?
   — Он сказал, что всегда готов к соглашению. И что условия ты знаешь.
   — А ты их знаешь?
   — Нет. Но это условия делового соглашения. Какими бы они ни были.
   — И после этого ты начал загонять меня в ловушку?
   — Я выгонял тебя из ловушки! Как мог! Не получилось. Сейчас у тебя остался только один выход. Пока ловушка не захлопнулась. У тебя остался единственный шанс, Петрович. Не упусти его!
   — Какой?
   — Все тот же. Договорись с Буровым.
   — Договориться? С Буровым? — с ненавистью переспросил Мамаев. — Он хочет двадцать шесть процентов акций «Интертраста»! Двадцать шесть! Блокирующий пакет! Это сорок два миллиона! Сорок два миллиона долларов! Понял? Вот чего он хочет!
   — У тебя нет выбора.
   — Это мы еще посмотрим!
   — Да что же ты за человек? Неужели не понимаешь, куда ты себя загнал?
   — Просвети. Может, я действительно чего-то не понимаю?
   — Ты знаешь, что было вчера в Сокольниках?
   — Знаю.
   — Ты не все знаешь. Главного ты не знаешь. И твоя жаба с Петровки не знает. Людям Грека помешал охранник из агентства «МХ плюс» Мухин. Ты его видел. Маленький. Следователю он сказал, что оказался на месте случайно. Не случайно он оказался на месте. Очень неслучайно. Я поехал к Пастухову узнать, что там было на самом деле. Он рассказал.
   — Так вот просто взял и рассказал?
   — Не просто. В обмен на то, что рассказал ему я. Кстати сказать, перед тем, как я приехал, у него в деревне уже были опера с Петровки, искали Калмыкова. Крепко ты зарядил эту жабу. Но напрасно потратился, не по зубам им Калмыков. Так вот, когда ребята Пастухова нашли Грека, он еще не остыл. Нашли они его в половине восьмого вечера. А ЧП было в шесть пятнадцать. И я так думаю, кто-то успел с ним побеседовать. Если учесть, что у него случился инфаркт, можно догадаться кто. А если ты думаешь, что Грек не рассказал Калмыкову абсолютно всего, что знал, то очень ошибаешься. Очень, Петрович. Чтобы у тебя не было на этот счет никаких сомнений...
   Тюрин выложил на стол аудиокассету.
   — Послушай эту беседу. Я ее уже слушал. И попросил Пастухова переписать. Для тебя. Сам разговор тебе может быть не интересен, но в нем есть одна фраза... Впрочем, ты сам поймешь, о какой фразе я говорю. И поймешь, какую последнюю ошибку ты сделал. Вот и все, Петрович. Служба моя у тебя закончилась. Я сделал для тебя все, что мог.
   Тюрин сгреб со стола пули и высыпал их в пакет.
   — Не продашь? — поинтересовался Мамаев.
   — Обязательно. Для чего, по-твоему, я их столько времени хранил? Но я их тебе не продам, Петрович. Нет, я их тебе подарю. А ты подаришь мне немножечко денег.
   — Сколько?
   — Как это сколько? — удивился Тюрин. — Миллион долларов. А ты себе еще наворуешь. Теперь ты понял, почему я так хочу, чтобы ты остался живым? Будь здоров, Петрович!
   Тюрин допил виски и, не прощаясь, ушел. Мамаев сунул кассету в магнитофон. В динамике раздалось:
   «— Начните с начала. С восемьдесят четвертого года. Что было четырнадцатого декабря в Кандагаре?..»
   Он дважды прослушал запись, хотя сразу, с первого раза понял, какую фразу Тюрин имел в виду.
   Эта фраза была:
   «Пленные душманы на допросах пели у него без всякого скополамина».

* * *

   Она означала, что Калмыков знает все.

* * *

   Поспешно, молясь только о том, чтобы Буров оказался на месте, Мамаев набрал номер секретариата Народного банка и попросил дежурного соединить его с президентом.
   Буров оказался на месте.
   — Это Мамаев. Не могли бы вы уделить мне сегодня немного времени?
   — Сегодня? — переспросил Буров своим наглым козлиным тенорком. — А если завтра?
   — Сегодня, — хмуро повторил Мамаев. — Сейчас.
   — Понимаю вас, сударь, очень хорошо понимаю. Но сегодня у меня прием во французском посольстве. Так что все-таки завтра. Обещаю, что эту ночь вы переживете. Завтра в семь тридцать утра, сударь. Всех благ.

Глава двенадцатая
Цена вопроса

I

   Фокус со временем, который проделал президент Народного банка Буров, оказался до банальности прост: пять тысяч долларов от анонимного отправителя на валютный счет главной бухгалтерши риэлторский фирмы «Прожект», вежливая просьба по телефону — и покупка квартиры для Галины Сомовой была оформлена задним числом. «Бизнес-вумен» призналась в этом Артисту без всякого смущения, а даже как бы с гордостью за свое умение делать бабки из ничего и с тонким намеком на то, что усталому наемнику не придется думать о прозе жизни, если.
   Воистину: люди не ведают, что творят.
   «Бизнес-вумен» и представить себе не могла, какое драматическое воздействие окажет ее маленький невинный гешефт на судьбу неизвестного ей Калмыкова. Точно так же она и понятия не имела, что ее признание поставит точку в ее романе с усталым наемником.
   — Женщина может быть некрасивой, но женщина не должна быть пошлой, — сделал общий вывод Артист и попенял персонально мне: — Твой Буров такой же пошляк, мог бы придумать что-нибудь более остроумное.
   — Почему это он мой? Он такой же мой, как и твой, — решительно отмежевался я от легендарного господина Бурова. — То, что он пошляк, это полбеды. Хуже, что он точно такой же игрок, как и Мамаев.
   — Такой же шулер, — внес интеллигентную поправку Док.
   — Такое же говно, — придал ей эмоциональную окраску Муха.
   — И такая же, если разобраться, сволочь, — подвел итоговую черту Боцман.
   — Вы думаете, я буду с кем-нибудь из вас спорить? — спросил Артист. — Да никогда!

* * *

   Мы сидели в нашем полуподвале на Неглинке и ждали Тюрина. Он позвонил мне в Затопино в десятом часу утра, приказал собрать в офисе «МХ плюс» всю команду, включая Дока, и ждать его. Я не очень люблю, когда мне приказывают, но по голосу Тюрина понял, что произошло что-то из ряда вон выходящее. А поскольку у нас с ним никаких общих дел, кроме тех, что связаны с Калмыковым и Мамаевым, не было, предмет встречи не вызывал сомнений.
   Тюрин обещал подъехать к часу дня, но в час не приехал. Не было его и в половине второго. Док озабоченно посмотрел на часы и заявил, что больше ждать не может.
   Свалившиеся на счет реабилитационного центра сорок тысяч долларов от Народного банка и пятьдесят тысяч от «Интертраста» сделали реальной его давнюю идею организовать отделение центра в какой-нибудь глухой подмосковной деревеньке. Чистый воздух, спокойная сельская жизнь, труд на земле, коровы, лошади. А если бы удалось сделать хозяйство самоокупаемым, о большем и мечтать нечего. Поисками подходящего места он и занимался, чтобы успеть оборудовать филиал центра до наступления холодов.
   В его идее было что-то утопическое, вроде четвертого сна Веры Павловны. Да не в деревеньке с лошадками и коровками нужно готовить к возвращению в нынешнюю российскую жизнь пациентов реабилитационного центра, а в вольере с волками. Лучше — с голодными. Но я не стал своими мизатропическими мыслями сбивать Доку его высокий душевный настрой.
   Док сказал, чтобы в случае чего мы вызвонили его по мобильнику, и укатил, а мы остались ждать Тюрина.

* * *

   Настроение у нас было не из лучших. Мы рассчитывали, что удастся убедить Калмыкова отказаться от намерения прикончить Мамаева, если доказать ему, что Буров никакой не благодетель, а точно такой же шулер, как и Мамаев, а карта в их игре — он, Калмыков. Но теперь, после того, что произошло в Сокольниках, вряд ли этот довод на него подействует. На меня бы уж точно не подействовал.
   В два, когда мы уже собрались уезжать, Тюрин позвонил и сказал, что сейчас будет. Через десять минут он подъехал на своей темно-вишневой «Вольво»: небритый, невыспавшийся и от этого еще более высокомерный.
   — Где Калмыков? — с порога спросил он.
   Ответом ему было молчание.
   — Не знаете, — заключил он. — Плохо, джентльмены. Это плохо.
   — Но и вы не знаете, — заметил я. — Это хорошо.
   — Чего же тут, твою мать, хорошего?
   — Если бы его взяла милиция, вы бы знали.
   — Усрутся они его взять!
   Он расположился за столом, молча посидел, уткнув подбородок в сомкнутые замком руки, и проговорил таким тоном, каким заключают содержательное информационное сообщение:
   — Вот такие дела.
   — Какие? — спросил я. — Вчера вы уже дали делам оценку. Она изменилась?
   — Что я сказал вчера?
   — Говно.
   — Так то было повидло. Вы клиентов угощаете кофе?
   — Предусмотрено, — подтвердил Муха.
   — Так чего же ты ждешь? Угощай.
   — А вы клиент?
   — Самый что ни на есть. Я хочу вас нанять.
   — Что за работа? — поинтересовался Муха, раскачегаривая кофеварку «эспрессо».
   — Херовая работа.
   — А бабки? — спросил практичный Боцман.
   — Бабки хорошие.
   — Это уравновешивает, — заключил Артист. — Вам остается сказать, в чем будет состоять наша работа.
   — Нужно сохранить Мамаеву жизнь.
   — Он уже предлагал нам взять на себя его охрану, — напомнил я. — Мы отказались. Сегодня ситуация в десять раз хуже, чем была неделю назад.
   — В сто, — поправил Тюрин. — Еще вчера шансы были примерно пятьдесят на пятьдесят. Сегодня они: один на сто.
   — Тем более. С чего он взял, что мы согласимся?
   — Работу вам предлагает не он. Работу вам предлагаю я. И я не сказал: охранять Мамаева. Я сказал: сохранить ему жизнь.
   — Какая разница?
   — По результату: никакой. По методу — очень большая. Защитить его не сможет даже рота ОМОНа. Вариант только один: отговорить Калмыкова.
   — Как?
   — Если бы я знал, к вам бы не пришел.
   — Если бы мы знали, мы сделали бы это без вашего заказа.
   — Мотивы у нас с вами разные, но цель одна. Благие порывы — дело хорошее. Знаю по опыту. Ни за какие деньги человек не совершит такого преступления, какое он совершает бескорыстно, единственно по душевному влечению. Но материальный стимул никогда не бывает лишним. Это я тоже знаю по опыту. Поэтому и хочу вас нанять.
   — Сколько? — снова всунулся Боцман.
   — Сейчас скажу. Если Мамаев останется жив, высвечивается миллион.
   — Рублей? — Баксов. Половина мне, половина вам. Муха поставил перед Тюриным чашку кофе и предупредительно, как разговаривают с тяжело больными, посоветовал:
   — Выпейте кофе, господин Тюрин. Это хороший кофе. Выпейте, успокойтесь. Поразмыслите о том, что сказали. А потом продолжим. Только не нужно про миллион. Это из области мифологии, а мы люди нормальные, приземленные. Мечтать, конечно, не вредно. Но и в мечтах следует соблюдать меру. Так что пейте кофе.
   — Отстань ты от меня со своим кофе! — раздраженно отмахнулся Тюрин. — Времени у нас нет распивать кофе! Что вы на меня уставились?
   — Вы не похожи на человека, у которого есть миллион долларов, — высказал наше общее мнение Артист. — Вы не похожи на человека, у которого есть даже полмиллиона долларов. Выражусь откровеннее, хотя понимаю, что ничего приятного для вас не скажу. Не возражаете?
   — Выражайся!
   — Вы не похожи на человека, у которого хоть когда-нибудь будут такие бабки.
   — Да! Нет у меня миллиона, нет! — агрессивно согласился Тюрин. — Но если Мамаева не прикончат, может появиться. Говорю прямо: получить его будет очень непросто. Но это я беру на себя. А первую часть дела должны взять на себя вы. Как можно остановить Калмыкова?
   — Сначала его нужно найти, — практически подошел к проблеме Боцман.
   — Где? Вы знаете его лучше, чем я. Где его можно найти? Думайте, думайте! Чешите репы, джентльмены! За поллимона «зеленых» можно и пошевелить мозгами!
   Предложение Тюрина выглядело чистейшей фантастикой. По-моему, он и сам не слишком-то верил в этот мифический миллион, а действовал, как человек, который решил сделать все возможное, чтобы потом не кусать себе локти за упущенный шанс. Но его слова вернули нас к сути проблемы. А поскольку все было уже сто раз думано и передумано, Артист не слишком уверенно предложил:
   — А если нажать на Бурова? В этом деле рыльце у него сильно в пушку.
   — На Бурова уже не нажмешь, — хмуро возразил Тюрин.
   — Почему?
   — Потому. Диктофон есть?
   — Есть, — сказал я.
   Тюрин извлек из кармана аудиокассету и бросил ее на стол.
   — Включай. Перемотай на начало.
   Пока пленка крутилась, проинформировал:
   — Сегодня в семь тридцать утра Буров встретился с Мамаевым.
   — Во сколько, во сколько? — изумился Муха.
   — В семь тридцать утра, — повторил Тюрин.
   — В семь тридцать начинается его рабочий день, — подтвердил я.
   — Принял он Мамаева в офисе на Бульварном кольце, в своем кабинете, — продолжил Тюрин. — Там у него стоят микрофоны и видеокамеры, пишутся все разговоры.
   — А это еще зачем? — не понял Артист.
   — Понятия не имею. Знаю, что запись ведется.
   Я объяснил:
   — Чтобы потом проанализировать. Он считает, что при разговоре воспринимается не больше пятнадцати процентов информации.
   — Видеопленку мне достать не удалось. Посмотреть дали, а переписать не дали. Но аудио перегнали. Так что я буду давать комментарий по ходу дела. Так вот. Мамаев приехал с Николаем. Тот тащил чемодан. Средних размеров, довольно тяжелый. А теперь включай.
   Я пустил воспроизведение.

II

   — Господин Мамаев, с ним его человек, — прозвучал голос референта.
   — Пусть войдут, — ответил высокий тенорок президента Народного банка.
   Мамаев:
   — Доброе утро, господин Буров.
   Буров:
   — Доброе утро, сударь. Почему вы с вещами? Вы пришли ко мне навеки поселиться?
   Мамаев:
   — Поставь и выйди. Подожди в приемной.
   — Это он говорит Николаю, — прокомментировал Тюрин.
   Буров:
   — Нет-нет, сударь. Мелкоуголовный элемент мне в приемной не нужен. Я дорожу своей репутацией. Пусть ваш чичероне подождет в курительной.
   — У него рядом с кабинетом комната, — объяснил Тюрин, остановив пленку. — Туда он и выпроводил Николая.
   — Что было у него в чемодане? — полюбопытствовал Муха.
   — Баксы.
   — Вы сказали, что чемодан тяжелый.
   — Он и был тяжелый.
   — От баксов?!
   — А ты знаешь, сколько весит миллион баксов? Около десяти килограммов! В стольниках. А в полтинниках вдвое больше.
   — Сколько же там их было?
   — Сейчас узнаешь.
   Буров:
   — Итак, сударь? Долго вы ко мне собирались. Но все же собрались. Что ж, это благоразумно. Остается выяснить, с чем вы пришли.
   — Мамаев открыл чемодан, — пояснил Тюрин.
   Буров:
   — Что это такое?
   Мамаев:
   — Доллары.
   Буров:
   — Это я вижу. Но смысла не понимаю. Здесь, полагаю, миллиона три?
   Мамаев:
   — Ровно три.
   — Теперь понятно, почему чемодан был тяжелый? — спросил Тюрин. — Тридцать килограммов!
   — Никогда не слышал, чтобы доллары считали на килограммы, — озадаченно заметил Муха.
   — Ты много чего не слышал. Сейчас услышишь.
   Буров:
   — Это и все, с чем вы ко мне пришли?
   Мамаев:
   — Нет. Это за моральный ущерб.
   Буров:
   — Ну, допустим. Ваша мысль движется в правильном направлении.
   Мамаев:
   — Я пришлю к вам своих юристов. Составят с вашими договоры на остальное.
   Буров:
   — Что вы понимаете под остальным?
   Мамаев:
   — То, о чем вы говорили. Акции «Интертраста».
   Буров:
   — И только?
   Мамаев:
   — А что еще? Вы сказали, что хотите получить акции «Интертраста».
   Буров:
   — Я сказал вам это около трех лет назад. С тех утекло много воды. Очень много воды, сударь.
   Мамаев:
   — Что еще?
   Буров:
   — А вы подумайте.
   Мамаев:
   — Акции моего банка?
   Буров:
   — Совершенно верно. Акции «ЕвроАза». Я же говорю, что вы рассуждаете правильно. Продолжайте.
   Мамаев:
   — Я сказал все.
   Буров:
   — Нет. Вы не сказали, о каком количестве акций идет речь.
   Мамаев:
   — Что значит о каком? Двадцать шесть процентов. Блокирующий пакет.
   Тюрин выключил диктофон и пояснил:
   — Двадцать шесть процентов — это сорок два миллиона долларов.
   — Как?! — ахнул Муха.
   — А вот так. И это еще не все.
   «Play».
   Буров:
   — Поразительна способность человека улавливать из разговора только то, что ему выгодно слышать. Даже такого делового человека, как вы, сударь. Да, в свое время я назвал вам цифру в двадцать шесть процентов. Но я сказал и другое. Я предупредил, что завтра будет дороже. Не намекнул. Не дал понять. Сказал совершенно четко.
   Мамаев:
   — Сколько?
   Буров:
   — Как вы думаете, сударь, почему я никогда не препятствовал вашему бизнесу, а напротив — всячески ему способствовал?
   Мамаев:
   — Почему?
   Буров:
   — Даже сейчас не догадываетесь? Потому что ни один хозяин не станет морить голодом домашнюю животину. Кабанчика не морят голодом. Его откармливают. Вот так же, сударь, я откармливал вас.
   Мамаев:
   — Сколько?
   — Пятьдесят один процент. Контрольный пакет.
   Мамаев:
   — Сколько?! Но это же...
   Буров:
   — Вы хотите сказать, что в долларах это будет... А в самом деле, сколько это будет в долларах? Мне самому интересно. Сейчас прикинем вашу капитализацию...
   — Он сел к компьютеру, — прокомментировал Тюрин.
   Буров:
   — «Интертраст»... Неплохо вы поднялись, сударь, очень неплохо... «ЕвроАз»... Тоже прилично... А что у нас с нефтяными акциями?
   Мамаев:
   — Вы хотите получить и мою долю в нефтяном проекте?
   Буров:
   — Я хочу получить не вашу долю. Я хочу получить свою долю... Что же мы имеем? В целом мы имеем цифру порядка ста шестидесяти миллионов. Приятная цифра. Мне нравится. А вам?
   Тюрин нажал кнопку «Stop».
   — Ясно? А вы говорите, что миллион — это мифология! Это для нас с вами мифология.
   — Он же без штанов выйдет от этого Бурова, — предположил Боцман.
   — Не без штанов. У него осталось бы сорок девять процентов. Если бы сделка состоялась.
   — А она не состоялась? — спросил я.
   Не ответив, Тюрин нажал «Play».
   Буров:
   — Получается, что моя доля — восемьдесят один миллион. Ну что? Нормально. Меня устраивает.
   Мамаев:
   — Это беспредел, господин Буров! Настоящий бандитский беспредел!
   Буров:
   — Это не беспредел. Это та цена, за которую я остановлю Калмыкова. Это цена вашей жизни, сударь.
   Мамаев:
   — Вы ничего не выгадаете от моей смерти! Вы не получите ни копейки!
   Буров:
   — Каждый человек имеет право на выбор. Следует ли из ваших слов, что вы сделали выбор? Не отвечайте. Сначала я сделаю один звонок.
   — Набирает номер, — пояснил Тюрин. — Звонит оператору пейджинговой компании.
   Буров:
   — Примите сообщение для абонента десять восемьдесят четыре. Текст: «Приступайте»... Да, все... Да, без подписи... Итак, продолжим. Но учтите, сударь, что теперь мы разговариваем за ваш счет. За счет времени вашей жизни. У вас осталось двадцать четыре часа. Если за это время я не отменю свой приказ, Калмыков приступит.
   Мамаев:
   — Вы хватаете меня меня за горло! Так не делаются дела!
   Буров:
   — С чего вы решили, что у нас деловой разговор? У нас с вами, сударь, вовсе не деловой разговор. Наши отношения с самого начала носят мировоззренческий, а не деловой характер. И вина в этом лежит только на вас. Наш спор — это спор о том, по какому пути будет развиваться российский бизнес.
   Мамаев:
   — Я был неправ. Я принес извинения.
   Буров:
   — Вы не принесли извинения. Вы попытались откупиться. По-своему вы логичны. Но это логика вчерашнего дня. Логика бандитского капитализма, который, мне думается, уходит в прошлое.
   Мамаев:
   — Оставьте! Законы бизнеса одинаковы во все времена!
   Буров:
   — Это мы сейчас и проверяем. Если когда-нибудь будет написана история российского бизнеса, этот сюжет, я уверен, войдет в нее как пример. Как пример того, какими путями утверждались в России законы честного предпринимательства. Вы быдло, сударь. Вы были быдлом и всегда останетесь быдлом. Российский бизнес никогда не будет цивилизованным, пока в нем задают тон такие, как вы. Но в нем не будут задавать тон такие, как вы. Во всяком случае, лично вы никогда больше не будете задавать в нем тон.
   Мамаев:
   — Только не надо! Не надо, господин Буров! А вы — не такой? Я покупаю ментовских генералов, а вы министров. Вот и вся разница!
   Буров:
   — Нет, сударь. Разница есть. Принципиальная. Вы покупаете чиновников с удовольствием и чувствуете себя хозяином жизни. А я покупаю их с отвращением.
   Мамаев:
   — Все это разговоры!
   Буров:
   — Все утренние деловые встречи я отменил. Времени у меня, как изящно выразился один молодой человек, хоть жопой ешь. Отчего не поговорить? Вы правы: я ничего не выиграю от вашей смерти. В плане материальном. Но для меня цена вопроса не определяется суммой. Нет, сударь. Детство я провел в специнтернате для детей врагов народа. И с тех времен запомнил чувство особенного удовольствия от одного занятия. Когда давишь вошь. А еще лучше почему-то гниду. Ногтем. Она щелкает. Такое же удовольствие я получу, когда узнаю о вашей смерти. Гнидой меньше. Это удовольствие стоит восьмидесяти одного миллиона долларов. Я буду считать это моим взносом в укрепление нравственности российского бизнеса.
   Мамаев:
   — Хватит болтать! Остановите Калмыкова и давайте говорить по делу! Я готов отдать вам все нефтяные акции. Вы получите свой восемьдесят один миллион. Но контрольный пакет «Интертраста» останется у меня.
   Буров:
   — Я не намерен с вами торговаться, сударь. Остановить Калмыкова можете только вы. Все документы на передачу акций давно готовы. Мои юристы проделали большую работу. Документы юридически безупречны. Вот они, лежат на столе. Вам остается лишь поставить свою подпись. Или не поставить. Решение за вами. Я не стану выбрасывать вас из бизнеса. Вы останетесь генеральным директором своей компании. Но делать будете только то, что прикажу вам я. И это мое последнее слово.
   Мамаев:
   — Я должен подумать.
   Буров:
   — У вас было время подумать. Почти три года. Хотите еще? Что ж, подумайте еще. Трех минут вам хватит? Ладно, пять. А пока вы думаете, поделюсь с вами еще одним соображением. Когда я узнал, кого вы задействовали в своей комбинации, я был, честно скажу, ошеломлен. Даже мелькнула мысль: как же этому мерзавцу не повезло. Вам, сударь, не повезло. А потом понял, что это не случайность. Нет, не случайность. Чуть раньше или чуть позже вы все равно споткнулись бы на человеческом факторе. В этом смысле наша политика самоубийственна. Все больше становится людей, которым нечего терять. В том числе и профессионалов. Мы сами создаем базу роста для криминала. Но что гораздо опаснее: для экстремизма. Если найдется человек, который сумеет организовать их вокруг себя, мало не будет. А такой человек обязательно найдется. Он всегда находится. Этому учит нас опыт истории. Но мы почему-то никак не хотим учиться. Впрочем, вас это, как я понимаю, не волнует. А зря. Итак, сударь, что вы решили?