Таманцев Андрей. Разборка (Пропавшие без вести)

   Одинаковы они были в главном: человек для них был инструментом, средством для достижения цели. И только.
   Почему? Невозможно успешно работать в бизнесе с другим отношением к людям? Или успешная работа в бизнесе вырабатывает отношение к человеку, как к расходному материалу?
   А было ли в истории нашего возлюбленного отечества время, когда к людям относились иначе? И будет ли оно?
   Суки!
   Артист уже понял, что его стремительный, в ритмах двадцать первого века, роман с "бизнес-вумен" из риэлторской фирмы "Прожект" обречен на унылое продолжение, поскучнел и стал похож на усталого наемника, пресыщенного острыми ощущениями и вообще всем. Мы ему сочувствовали, но только там, в компьютере главной бухгалтерии "Прожекта", можно было получить доказательства истинной роли Бурова во всей этой истории. Доказательства, которые могут быть убедительными для Калмыкова.
   Необходимости ехать в Перово и показывать фотографии Тюрина сотруднице почты, которая приняла от него перевод на семьдесят тысяч долларов, вроде бы не было. Актриса Нина Забелина знала его только по имени, но уверенно назвала его должность, место работы и марку его автомобиля "Вольво-940". После вялого спора решили, что убедиться все-таки не помешает. Муха отправился в Перово, а усталый наемник назначил обрадованной "бизнес-вумен" свидание и поехал домой набираться сил.
   Боцман в наши разговоры не вмешивался, сидел над чашкой кофе с отрешенным видом посетителя ночного бара, которого дома никто не ждет. Я выключил компьютер и кофеварку, деликатно напомнил:
   - Закрываем.
   Боцман с недоумением посмотрел на меня, потом вдруг ахнул кулаком по столу так, что звякнули кофейные чашки:
   - Херня! Какая-то во всем этом херня!
   Он не успел развить свою мысль, потому что в дверь позвонили. Вошел Тюрин, остановился на пороге, оглядел нас своими высокомерными сонными глазами и спросил:
   - Ну что, мудаки? Доигрались?
   III
   Есть люди, которые порхают по жизни, как мотыльки. Тюрин был не из них. Характер его предопределила профессия. Даже если бы я не знал, что он всю жизнь прослужил оперативником в ГУВД Москвы, я бы понял, что он из людей серьезных, привыкших иметь дело с грязью, с кровью, распоряжаться людскими судьбами. Раздраженным "Отставить!" он прервал агрессивную попытку Боцмана разобраться в том, кто из нас кто. А на мой вопрос, знает ли он, по чьей инициативе документы были проданы Мамаеву, отрезал:
   - И он мудак! Такой же, как вы!
   Потом тяжело помолчал и приказал:
   - Передайте Калмыкову, чтобы он залег на дно. И не говорите мне, что не знаете, как с ним связаться! Через два часа будет объявлен план "Перехват". И не спрашивайте почему! Это надо же быть такими мудаками!
   - План "Перехват" не будет объявлен, - возразил я. - Нет оснований. Калмыков имел право на амнистию.
   - Это ты знаешь. И я знаю. А тот, кто объявит план, не знает!
   - Узнает.
   - Когда? Через месяц! Когда запросят Минюст и получат ответ. Что произойдет за этот месяц? Сказать? Калмыкова прикончат в Бутырке! Вот что произойдет! Вы что, не поняли, с кем имеете дело?
   - Вот! - сказал Боцман. - Это у меня и копошилась в мозгах!
   - Можно вопрос по теме? - спросил я.
   - Давай, - хмуро кивнул Тюрин.
   Я разложил на столе снимки, сделанные Боцманом, и выбрал два, на которых был водитель Мамаева:
   - Он нанял Калмыкова?
   - Он. Он же его и сдал.
   - Что за студентка, которая перевела деньги за коммуналку?
   Тюрин ткнул в один из снимков. На нем был Мамаев, стоявший возле такси с какой-то блондинкой.
   - Вот. Люська, его любовница.
   - Почему следователь не раскрутил это дело?
   - Об этом нужно спросить у него. Спросишь, когда с ним встретишься. А это произойдет быстро, если и дальше будете такими же мудаками!
   - Вы перевели семьдесят тысяч долларов за квартиру жены Калмыкова, продолжал я. - Вы были на почте в Перово с актрисой Ниной Забелиной. Ее запомнили. Через нее мы вышли на вас. Почему?
   - Попросил Буров.
   - Чем он объяснил свою просьбу?
   - Сказал, что ему претит жлобство Мамаева. Использовать человека и недоплачивать ему - моветон. Сказал, что этот счет будет предъявлен Мамаеву в свое время.
   - Вы знали, для чего покупается квартира? Для чего на самом деле она покупается?
   - Нет.
   - Сейчас знаете?
   - Сейчас знаю. У тебя все?
   - Только одно. Почему вы отвечаете на мои вопросы?
   - Потому что у меня к тебе тоже есть вопрос. И я хочу получить ответ. Как на духу. Эти четверо в Мурманске - ваши дела?
   - Нет.
   - Не врешь?
   - Нет.
   - Я же говорил! Я же этому мудаку говорил! - раздраженно, со злостью бросил Тюрин.
   - Кого вы имеете в виду на этот раз? - полюбопытствовал я.
   - Мамаева!
   - У вас, я смотрю, все мудаки. Кроме вас, да?
   - Почему это кроме меня? - огрызнулся Тюрин. - Я точно такой же мудак!
   Он поднялся и направился к выходу. С порога обернулся:
   - И вот что еще. Позавчера ночью Мамаев встречался с мурманским авторитетом Греком. Он приехал в Москву со своими кадрами. Зачем? Не знаю. Но это может быть важно. Делайте выводы. Адью... джентльмены.
   Мурманский авторитет Грек. В поселке на Осетре Мамаев о нем упомянул. С намеком. С нехорошим намеком.
   И тут меня обожгло.
   Я поспешно набрал номер своего дома в Затопино. Ответила Ольга. Я попросил:
   - Позови Калмыкова,
   - Он уехал, - ответила она.
   - Когда?
   - Часа полтора назад.
   - Куда?
   - Не сказал. Думаю, в Москву. Побрился. А в чем дело? Что-то случилось?
   - Ничего. Не случилось совершенно ничего, - очень горячо, с присущей мне искренностью заверил я.
   А про себя подумал: "Пока не случилось".
   Дорога от Москвы до Затопино обычно занимает у меня два с половиной часа. Когда спешишь, три. Когда очень спешишь - четыре. На выезде из Москвы потеряли сорок минут, пока Боцман доказывал омоновцам право на ношение служебного оружия. Хорошо хоть сразу, не дожидаясь обыска, предъявил пистолет, а то нюхать бы нам асфальт. Трудно жить брюнетам в Москве. А если они еще и слегка смугловатые, как Боцман, так и вообще.
   Чем дальше от Москвы, тем свободнее становилась Рязанка. Дорога не отвлекала, мысли отстаивались. И чем ближе мы подъезжали к Зарайску, тем явственнее становилось ощущение, что я делаю что-то не то.
   В разговоре на Осетре Мамаев сказал, что мурманский авторитет Грек наводит справки о четырех москвичах, которые были в районе ИТК-6 пятнадцатого сентября. Он дал понять, что может сообщить Греку наши координаты, а может и не сообщать. Но быстро сообразил, что говорить со мной с позиции силы не следует, и отыграл назад.
   Позавчера ночью Мамаев встречался с Греком. Зачем?
   Вряд ли, пожалуй, за тем, чтобы натравить Грека на нас. Мы для него никакой угрозы не представляли. Угрозу для него представлял Калмыков. Но неужели Мамаев всерьез рассчитывал, что мурманские бандиты смогут найти Калмыкова в Москве и нейтрализовать его? Мамаев был кем-угодно, но только не дураком.
   И все же встречался. Зачем?
   Какие-то другие дела, не связанные с Калмыковым? Вряд ли. Вего положении никаких других дел быть не может.
   И все же встречался.
   Решение было где-то близко. Оно было простым. Без хитроумия Бурова. В логике Мамаева. Прямолинейным, как трамвайный маршрут.
   Если задача не поддается решению целиком, нужно разбить ее на более мелкие части.
   Часть первая: как люди Грека могут найти Калмыкова? Часть вторая: как они могут его нейтрализовать?
   Проехали Луховицы. Миновали Зарайск. До Затопино осталось восемнадцать километров.
   - Они выманят его на живца, - сказал Боцман, обнаружив полную параллельность наших мыслей. - Только вот кто живец? Жена?
   Я дал по тормозам.
   - Сын! Они выкрадут парня и выманят Калмыкова! На него!
   - Правильно, - сразу согласился Боцман. - Куда-нибудь за город. И там прикончат. Непонятно одно. Как они сообщат Калмыкову, что парень у них?
   - Через нас! Они сообщат ему через нас! Теперь понятно, зачем мы ему нужны?
   - Кому? - не сразу въехал Боцман.
   - Мамаеву!
   Боцман неодобрительно покачал головой:
   - Нехороший человек. Он сразу мне не понравился. Я все думал: почему он мне не нравится? А теперь понимаю. Потому что он нехороший человек.
   Телефон Артиста не отвечал. Мобильник Мухи ответил.
   - Все так и есть, она узнала Тюрина, - сообщил он.
   - Сейчас это неважно. Ствол при тебе?
   - Нет. Дома.
   - Езжай за ним и жми в Сокольники, - приказал я.
   - На предмет?
   - Сын Калмыкова. Игнат. Его выкрадут.
   - Кто?
   - Мурманские братки.
   - Ну, вот им! - прервал Муха мои объяснения. - Выкрадут. Перетопчутся!
   - Действуй. Мы едем. Будем часа через два с половиной.
   Я хотел развернуться, но Боцман возразил:
   - Ольга дергается после твоего звонка. Давай заедем. Десять минут погоды не делают.
   Ольга не дергалась, но была сильно встревожена.
   - Что происходит? - спросила она.
   - Да ничего, - постарался я ее успокоить. - Ничего не происходит. С чего ты взяла?
   - Костя с утра был сам не свой. И собаки скулили.
   - То есть? Как скулили?
   - Тоненько. Сережа, это беда.
   IV
   К Сокольникам мы подъехали в сумерках и сразу поняли, что опоздали. Со стороны дома, в котором жила Галина Сомова, промчалась "Скорая", подвывая сиреной. Двор был оцеплен милицией. Перед оцеплением толпился народ. Несколько патрульных "Жигулей" посверкивали синими проблесковыми маячками, создавая ощущение праздника.
   За оцеплением, на пустом пространстве двора, возле красной пожарной машины расчет неторопливо сматывал брезентовые рукава. Пожарка стояла рядом с джипом "Мицубиси Паджеро", к которому сбоку, к водительской двери, приткнулся красный "Запорожец". Обе машины были искорежены, наполовину обуглены и чадили. На асфальте таяла пена. Номер на "Мицубиси" был мурманский.
   В глубине двора, у гаражей, между которыми был проход в парк, что-то происходило, двигались милицейские и штатские. Какой-то чин стоял возле открытой двери "рафика" дежурного по городу, кричал в рацию, но слышны были только обрывки мата.
   - Что тут такое? - спросил я, ни к кому в отдельности не обращаясь, но зная, что обязательно найдется какая-нибудь бабулька, которая уже раз десять рассказала о том, что видела, и обрадуется возможности рассказать снова.
   - Ничего особенного, обычная бандитская разборка, - объяснил благообразный старик с профессорской бородкой. - Скоро мы будем ходить в булочную, осторожно обходя трупы.
   - Стрельба была?
   - Стрельбы не было. Но трупы наличествуют. Три экземпляра.
   - Какие три? Четыре! - всунулся бомжеватого вида мужичок, отягощенный рюкзаком с пустыми бутылками. - Вон лежат! - показал он в сторону гаражей, где на асфальте чернело что-то похожее на кучи мусора.
   - Голубчик, вы разучились считать, - укорил профессор. - Лежат три.
   - А водила джипа? Его не считаешь? Не видел, так не треплись!
   - А ты видел? - спросил Боцман.
   - Я? Ничего я не видел! - немедленно отрекся бомж и начал бочком-бочком выбираться из толпы.
   Я перехватил его и сунул под нос сторублевку.
   - Это видишь?
   - Ну? - проявил он настороженный интерес.
   Я добавил еще сотню.
   - Кое-что видел, - вынужден был признать бомж.
   - Кое-что нас не колышет, - сказал я и убрал деньги.
   - Видел! Все видел! Я с самого начала был! Только в свидетели не пойду, учтите!
   - Не пойдешь, не пойдешь. Как свидетель ты нас не интересуешь. Ты нас интересуешь как очевидец. - Я вручил ему двести рублей, а еще сотню показал. - Это премия. За точность и достоверность. Но ее нужно заработать.
   - Мужики, вам повезло, - вдохновленный неожиданно открывшимися финансовыми перспективами, заявил бомж. - Вы попали в точку. На кого надо.
   Он отвел нас в сторонку и бережно сгрузил на асфальт рюкзак.
   - Вообще-то я калибровщик шестого разряда, - начал он. Заметив неудовольствие на наших лицах, принял его за недоверие и быстро поправился: - Ну, пятого, пятого! Но работал по шестому! А сейчас работаю здесь. Временные трудности, переходный период. Этих я приметил еще днем. Не наши. Не москвичи. И номер на тачке не московский. Крутились, присматривались. Эдуард, сказал я себе, тут дело нечисто. Место здесь, сами видите, какое, универсам дорогой, солидные люди бывают. Я так и понял, что они кого-то ждут. А пацаны серьезные, серьезные пацаны. Эдуард, сказал я себе, а не пора ли тебе отдохнуть от греха подальше? Но дело к вечеру, самое время, люди пиво пьют, бутылки бросают, нехорошо. В общем, продолжал я работать. А сам все на них посматриваю...
   - Сколько их было? - спросил Боцман.
   - Я сначала насчитал: трое. Водила в джипе сидел, двое гуляли. А потом оказалось, что четверо. Четвертый не светился. Только когда до дела дошло, нарисовался.
   - До какого дела?
   - Мужик, не сбивай! Время, значит, к вечеру, а они все покуривают, пивком балуются. И вдруг, вижу, бутылки побросали, а в них еще было. Эдуард, сказал я себе, сейчас начнется. И никак не врублюсь, на кого они глаз положили. Все вроде нормально, народ с работы идет, Сомов приехал на своем "запоре", дочку из сада привез. Здешний мужик, нормальный, на протезе. С ним парень, вроде как сын ему, но на личность не похожи. Сомов ростом с меня, а парнишка длинный, худой. Сомов, значит, повел дочку домой, а парень отогнал "запор" к гаражу. Стоит, ждет. Ключей от гаража, видно, не было. Смотрю, эти двое начали к нему подгребать. Эдуард, сказал я себе, что за дела? Тут Сомов вышел, гараж открыл, вытащил пару канистр. Одну залил, другую поставил в багажник. А багажник у "запора" впереди, заметьте себе. Потом полез в движок что-то подрегулировать, а парня отпустил. Тот подошел к приятелям, стоят, курят, болтают. Эти двое подваливают к нему и что-то говорят. Показывают на свою тачку. Помыть или еще что. А он этими делами не занимается. Они бабки вынули, а он все равно нет. Нормальный паренек, застенчивый. Тут они, значит, за руки его хвать и к джипу. Он вырвался, они руки ему заломили и волоком, волоком к тачке. И тут он как закричит: "Папа!" Он, значит, как закричит: "Папа!" Сомов было к нему, но протез, протез! Понял, что не успеет. Он тогда в "запор". А он, собака, не заводится! Эдуард, сказал я себе, нужно выручать парнишку. Сомов никогда не отказывал в чирике, если трубы горят. И только я это, значит, раздухарился, к этим двоим подскакивает какой-то маленький...
   Я перебил:
   - Какой маленький?
   - Да никакой. Маленький. Улыбается им, руки в стороны, сейчас обниматься полезет. Эдуард, сказал я себе, их уже трое, а ты еще только один. А тут и Сомов завелся. И газу, газу! И сходу в их джип! Он тактику знает - "афганец"! В джип, поняли? К которому они парня тащили! Чтобы, значит, не увезли. Хуяк! Водилу джипа влепил в тачку, канистра в багажнике рванула. Бой в Крыму, все в дыму! Я, значит, быстро переключаю телек на второй канал. А там! Те двое отдыхают на асфальте, маленький над парнишкой нагнулся, помогает ему встать. Вот тут и нарисовался четвертый... Успеваете вникать, мужики?
   - Успеваем, - кивнул я. - Продолжай.
   - Этот четвертый, значит, маленькому по затылку шарах! Рукояткой пушки. Шарах! Тот - брык! Тот парнишку хвать и к проходу в парк, и к проходу! Те двое очухались и за ним. Как гуси пьяные. Так и ушли, - завершил свой рассказ Эдуард.
   Немного подумал и добавил:
   - Выносили их потом по одному.
   - Кто выносил?
   - Ну, кто? Менты! Всех троих. Вон они и лежат. Ментов сразу налетело, как мух навозных, пожарка приехала, "скорая". Сомова в Склиф, водилу джипа в труповозку. Все оцепили. Эдуард, сказал я себе, тут больше ловить нечего. И смылил. Потому что в свидетели мне идти ни к чему. Только время терять, а у меня работа.
   - Что с маленьким? - спросил Боцман.
   - Не видел. Видел, что его окружили менты, а больше ничего не видел.
   - А парень?
   - Тоже не видел. Но я и не говорил, что все видел. Что видел, рассказал. А врать не приучен. Не такой я человек. Вы тут любого спросите, любой скажет: не такой человек Эдуард, чтобы врать. Даже за вашу премию врать не буду! Вот так!
   Премию он получил и удалился с гордым видом.
   - Пошли! - кивнул мне Боцман, решительно раздвинул толпу и подлез под ленту ограждения.
   - Куда?! Назад! - кинулся к нему милицейский сержант.
   - Свои, - бросил Боцман, махнул удостоверением агентства "МХ плюс" и прикрикнул на меня: - Лейтенант! Ждать тебя?
   - Иду, товарищ капитан, иду! - подыграл я ему.
   Мы пересекли двор и подошли к группе людей, стоявших у прохода в парк возле "рафика" дежурного по городу и трех закрытых черным полиэтиленом трупов.
   - Кто такие? - рыкнул на нас пожилой милицейский майор. - Кто пропустил? Вашу мать, сейчас начальство наедет, а тут посторонние! Убрать!
   Штучки с корочками "МХ плюс" здесь не проходили. Я объяснил:
   - Наш товарищ пострадал в происшествии. Мы хотим узнать, что с ним.
   - Какой товарищ? Что за товарищ? Нет товарищей! Все уже господа! Вспомнил товарищей! Удалитесь за ограждение!
   - Его фамилия Мухин.
   - Какой Мухин? Не знаю никакого Мухина!
   - Он сотрудник охранного агентства.
   - А, Мухин! Этот Мухин? Этого знаю. Повезло вашему Мухину, что оружия не применил. А то бы долго доказывал, что он не верблюд! Очень долго!
   - Что с ним?
   - Да ничего. Получил по кумполу, а так ничего. Показания следователю дает. Там, в "рафике".
   Я показал на трупы:
   - А с этими что?
   - А что с этими? Не видишь?
   - Инфаркт?
   - Да ты что, парень, больной? - изумился майор. - Какой инфаркт? Шеи сломаны! Инфаркт! Бандиты от инфаркта не помирают. А почему? А потому! Не доживают они до инфарктов!
   Муха сидел в "рафике" дежурного по городу и старательно уверял следователя прокуратуры, что оказался в Сокольниках ну совершенно случайно, а в попытку похищения несовершеннолетнего Калмыкова Игната, которого никогда раньше не видел и не знал, вмешался из чувства гражданского долга, то есть по глупости. Голова у него была перебинтована, но вид бодрый и очень искренний. Не думаю, что следователь ему поверил, но дал подписать протокол, предупредил, что вызовет для дополнительных показаний, и отпустил.
   - Ну, хвались, - предложил Боцман, когда мы вышли за линию оцепления. Как же это ты обосрался?
   - Ну нет у меня глаза на затылке, нет! - огрызнулся Муха. - Не просек четвертого!
   - А надо просекать. Теряешь квалификацию.
   - Да не было его с ними! Они втроем на джипе приехали!
   - Откуда же взялся четвертый?
   - Черт его знает! Откуда-то взялся.
   - Ниоткуда ничего не берется, - назидательно заметил Боцман. - Если он откуда-то взялся, значит, там и был.
   - Что с Игнатом? - спросил я.
   - Все в порядке, - ответил Муха. - Уехал с матерью в Склиф. Туда увезли Сомова. Плохо с ним, сильно обгорел.
   Я показал в сторону гаражей:
   - Те трое - он? Муха кивнул: - Он.
   Никак Боцман не мог понять, почему Муха не просек четвертого бандита. Он, судя по всему, был на подстраховке. Да чтобы Муха его не вычислил? Быть этого не могло!
   Мне тоже это показалось странным. Но была и еще одна странность.
   Намечая план похищения, мурманские должны были провести рекогносцировку. Тем более, что заказ очень серьезный, недаром же сам Грек явился в Москву. И если они это сделали, то не могли не понять, что есть гораздо лучший способ провернуть дело: выманить или вытащить Игната в парк, там оглушить и спокойно загрузить в багажник машины. А тачку поставить на лучевом просеке, в который упиралась аллейка. Вместо этого на глазах у всех они волокут парня к "Мицубиси". Даже если бы им удалось засунуть его в джип, далеко не уехали бы - кто-нибудь обязательно позвонил бы в милицию. И потом: раскатывать по Москве с мурманскими номерами и со связанным человеком в багажнике? Это до первого поста.
   Что-то не то. Явно не то.
   А с чего мы, собственно, взяли, что Игната тащили в джип? Его тащили по направлению к джипу. Джип стоял чуть дальше от прохода в парк. Сомов решил блокировать бандитам путь отхода. Но в горячке не сообразил, что блокировать нужно не джип. Ну конечно же! Не джип, а проход в парк! Этот четвертый не подстраховывал бандитов, а стоял на подхвате. Как только двое исполнителей вытащат Игната, он должен был отсечь преследователей, если бы кто-нибудь на это решился. Поэтому его Муха и не засек!
   Мы погрузились в мой "Ниссан" и выехали на лучевой просек, который был ближе других к дому Галины Сомовой. Где-то здесь должна была стоять тачка и ожидать груз.
   Здесь она и стояла. На обочине, с выключенными огнями, незаметная в темноте. Обычный "ВАЗ-2104" - синий пикап с московским номером.
   А вот это было уже на что-то похоже.
   Как только первый этап завершится и Игната вытащат в парк, водитель "Мицубиси" выезжает на просек, забирает участников операции, а неприметный "жигуленок" с одним человеком за рулем и максимум с одним пассажиром начинает свой путь по Москве и ближнему Подмосковью.
   В "жигуленке" не было никакого движения. Водитель сидел за рулем, откинув голову на спинку кресла. Казалось, спал.
   Он действительно спал. Вечным сном. Я развернул "Ниссан", поставил его носом к "четверке" и включил дальний свет. Мощные галогеновые фары осветили толстую золотую цепь на шее водителя, острый подбородок, орлиный нос и густые черные брови на бескровном белом лице.
   - Я, конечно, не очень хорошо разбираюсь в медицине, - озадаченно заметил Муха. - Но мне почему-то кажется, что у него инфаркт.
   Галину Сомову мы нашли в зале ожидания института Склифосовского, мрачноватом от мучительной тревоги, словно бы пропитавшей все стены, пол, потолок. Она накапливалась здесь десятилетиями. Люди приходили, ждали, уходили, а тревога оставалась, была неистребима, как дух казармы или тюрьмы.
   Игнат сидел рядом с матерью в углу холодного зала, неловко сутулился, сжимал в коленях длинные руки. У него были такие же высокие скулы, как у Калмыкова, такой же разрез черных глаз и большой красивый, как у матери, рот.
   - Юра в реанимации, - сказала она. - Уже три часа. Пойди покури, сын. Да знаю я, что ты куришь, чего уж!
   Игнат виновато улыбнулся и вышел.
   - Не расспрашивайте его ни о чем, - попросила Галина. - Он ничего не помнит. Помнит, что его вытащили в парк, потом что-то произошло. Когда пришел в себя, рядом были только эти бандиты. Мертвые. Это был... он?.. Не отвечайте. Я знаю. Спасибо вам, - обратилась она к Мухе. - Я все видела с балкона. Я услышала, как он закричал "Папа", и выскочила на балкон. И я все думаю и думаю и не могу понять. Не могу, не могу!... Кому он кричал "Папа"?..
   Глава одиннадцатая. КТО ЕСТЬ КТО
   I
   О том, что произошло в Сокольниках, Мамаев узнал в тот же вечер от генерала с Петровки, к которому поехал сразу после встречи с Пастуховым в офисе "МХ плюс" на Неглинке. Он был в ярости. Этот наемник разговаривал с ним, как с убогим. Как с недоумком! Он его убеждал. Он ему советовал. Он его предупреждал. Он заботился о его жизни!
   Что творится? Уголовник его воспитывает. Проститутка его жалеет. Наемник учит его жить. А Тюрин ему угрожает! Тюрин, которого он вытащил из говна, который должен жопу ему лизать! Что, твою мать, творится?
   Конверт, который дал Пастухов, Мамаев вскрыл сразу, в машине. Подписанный Горбачевым Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Калмыкову звания Героя Советского Союза ошеломил его. А приписка "посмертно" резанула, как бритвой.
   Слишком часто стала заходить речь о смерти. Слишком часто. Сквознячком потянуло. Мертвящим. Из пустоты.
   Но Мамаев умел вычленять существо дела из-под всех эмоций. Практическое значение этого Указа было в том, что никакого практического значения он не имел. Даже если Пастухов сразу отправит копию Указа в Минюст, пройдет время, прежде чем бумага проследует по инстанциям и произведет то действие, на которое Пастухов рассчитывал: обесценит купленные Мамаевым документы. Недели пройдут. А счет уже шел на дни.
   Мамаев не очень понимал, для чего он покупает у Пастухова протоколы трибунала, которые ему, строго говоря, не нужны. Сработала привычка подстраховываться, ставшая инстинктом еще с тех времен, когда он был цеховиком, которых при советской власти травили, как бешеных собак. Обдумывая то, что сделал, он понял, что поступил правильно. Если Грек проколется, эти бумаги послужат надежным алиби. Он законопослушный гражданин. Он понятия не имеет ни о каком Греке. Он сразу проинформировал правоохранительные органы о том, что на свободе разгуливает опасный государственный преступник, не имевший на амнистию никакого права.
   Да и подстраховка не помешает. Очень даже не помешает. Когда имеешь дело с таким, как Калмыков, никакая мера предосторожности не может быть лишней.
   Милицейский генерал, на стол которому Мамаев выложил папку с протоколами военного трибунала, сделал вид, что обрадован возможностью оказать Мамаеву услугу, но Мамаев слишком хорошо знал эту породу людей, чтобы верить ему на слово. И оказался прав. На вопрос Мамаева, что он намерен предпринять, генерал с воодушевлением изложил план действий: запросим Минюст, на каком основании Калмыкова амнистировали, потом перешлем приговор трибунала, потом...
   - Не так! - злобно оборвал Мамаев. - Не так! Сначала ты объявишь Калмыкова в розыск, арестуешь его, а потом затеешь эту бодягу. Потом! Вот так! Понял?
   - Петрович, это незаконно! - воспротивился генерал, но посмотрел на потемневшее лицо Мамаева, вспомнил, возможно, о министре юстиции, сидящем в Бутырке в приличной компании фальшивомонетчика и наркоторговца, вспомнил о спецзоне в Тулуне, последнем прибежище продажных ментов, которые пытались сидеть на двух стульях, и согласился: - Сделаем. План "Перехват" не получится, но в розыск объявим. Завтра.