Тарасенко Вадим. Вспомнить все

   Еще несколько сот оборотов огромных колес трейлера, натужное хрипение двигателей, толкающих стотонную массу вверх по транспортному трапу, и тридцатиметровую тушу машины без труда проглотил гигантский самолет, чтобы тут же в своем чреве начать ее «переваривать». Установленный на десятиметровой высоте, под самым верхом грузового отсека, кран, словно заправский рыбак, стал выдергивать из трейлера контейнеры и размещать их в самолете.
   Перед выгрузкой каждого контейнера из трейлера молодой китайский таможенник, в ладно сшитой синей форме, сверив его номер и проверив сохранность печати сканером, делал соответствующую пометку в документах. Те же манипуляции проводил и заместитель Бянь Чжана по реквизиту Ньян Вей. И лишь после этого контейнер, вздернутый краном, исчезал в грузовом отсеке лайнера.
   Разгрузку проводил китайский работник аэропорта. Он управлял краном при помощи дистанционного пульта управления. Нажатие кнопки и крюки плотно входили в соответствующие проушины. На пульте вспыхивала зеленая лампочка – есть контакт. Нажатие другой кнопки, и тяжелый контейнер тут же взмывал вверх, чтобы уже через минуту опуститься на нужное место в грузовом отсеке. И вновь победный зеленый огонек на пульте. А кран уже устремлялся за следующим уловом.
   Легкое жужжание сканера, ощупывающего голографическую печать, разрешающая мелодия зуммера, и через секунду мягкое чавканье заходящих в проушины крюков. Первый, второй, третий… Контейнеры быстро и практически бесшумно исчезали во вместительном брюхе транспортника.
   «Черт бы побрал этот бомбардировщик. И угораздило же его взорваться, когда мы приехали на гастроли. Плакала моя сотня тысяч долларов»^[62], – Ньян Вей вслед за китайцем провел сканером по печати. Вспыхнула зеленая лампочка, и раздался звук зуммера, тайванец кивнул головой, разрешая выгрузку очередного контейнера.
   Отсвечивая стальными боками, он взмыл вверх, а затем плавно поплыл куда-то внутрь самолета.
   Через двадцать минут на трейлере осталось семь контейнеров.
   «И как некстати. Дочка старшая через две недели собралась замуж. И эти деньги были бы совсем не лишние. Гм, интересно, а когда деньги бывают лишними?».
   Кран безостановочно сновал внутри огромного самолета – один за другим контейнеры снимались с трейлера. И вскоре он опустел. Соответствующий сигнал – бортовые компьютеры самолета и трейлера «пожали друг другу руку», и сухопутный трудяга скатился с трапа. Но на его место тут же въехал другой трейлер. Четыре бенгальских тигра в четырех клетках готовились к привычному для себя путешествию.
   И вновь неутомимый кран принялся за знакомую работу. Через полчаса электроника самолета скрупулезно занесла в свою память новый вес. Четыре совладельца трона царей природы, наряду со львами, совместно не дотянули и до трех тонн – чуть больше процента грузоподъемности рукотворного небесного Антея – царь природы уже давно был на услужении некрупного млекопитающего, лишенного шерсти и с плоскими ногтями, часто играя роль паяца и шута.
   – Весь ваш груз, в соответствии с декларацией, погружен. Претензии к погрузке есть? – китайский таможенник вопросительно смотрел на тайваньца. – Если нет, то подпишите погрузочный сертификат.
   – Я хотел бы осмотреть транспортировочные крепления контейнеров, – Ньян Вей словно не замечал протянутый к нему листок электронной бумаги, вот уже более века назад вытеснившей свою целлюлозную тезку.
   «Будете знать, как лишать честных людей их законного заработка. Хоть немного душу отведу», – подспудно копившееся раздражение на китайцев наконец нашло хоть какой-то выход.
   – Безусловно, это ваше право. Прошу, – китаец улыбнулся и сделал приглашающий жест в глубь транспортного отсека.
   Шестьдесят пять стандартных контейнеров стояли пятью безукоризненными рядами, слабо отсвечивая под скупым искусственным освещением. Специальными креплениями они были надежно прихвачены к полу самолета. Сотня тонн хитроумной электроники и оптики, заставляющая раз за разом сражаться и умирать десятки виртуальных людей и зверей, заливающая арены цирков и поля стадионов виртуальной кровью, была безукоризненно подготовлена к перелету.
   – Претензии к креплению имеются? – и вновь протянутый тайванцу документ для подписания.
   «Ни к чему не придерешься. Все контейнеры на месте и правильно закреплены. Придется подписывать», – Ньян Вей, не желая скрывать своего отношения к китайцам, демонстративно вздохнул, взял в руки документ и приложил к нему свой сканер. Одно нажатие кнопки, и на документе останется подпись – голографическая метка, защищенная стадвадцативосьмиразрядным кодом и которую практически нельзя подделать.
   «А уже завтра эти шестьдесят пять контейнеров необходимо будет распаковать, все проверить, чтобы не дай бог не оконфузиться в Японии. А то вместо бенгальских тигров у нас будут по стадионам бегать бесформенные пятна, напоминающие этих красивых кошек разве что в первые мгновения их бытия», – большой палец правой руки мягко коснулся кнопки постановки голографической подписи. Что-то тревожное царапнуло подсознание, что-то было не так – мозг, десятки раз проводивший процедуру таможенного оформления, обнаружил какое-то несоответствие и судорожно пытался отформатировать копошащиеся у него необходимые электрические импульсы в мысли.
   Пауза затягивалась.
   – Господин Ньян Вей, вы затягиваете процедуру таможенного оформления вашего груза без всякого на то основания. Я вынужден буду доложить своему вышестоящему начальству.
   «А ведь китаец нервничает и начинает торопить, давить на мозги. Что-то тут не так. Что?» – Ньян Вей поднял голову и еще раз скользнул взглядом по контейнерам. Пять рядов по всем правилам опечатанных и закрепленных контейнеров. – Все шестьдесят пять контейнеров на месте… шестьдесят пять контейнеров… пять рядов… стоп!» – взгляд тайванца уперся в левый крайний ряд, в последний контейнер.
   Стандартный транспортный контейнер ярко-красного цвета с числом «323» на боковой поверхности.
   «Ну есть такой номер в погрузочной декларации… Но рядом с этим контейнером, напротив, в другом ряду нет другого контейнера. Потому и видны цифры на его боку, их не заслоняет другой контейнер. Значит, в том ряду большее количество контейнеров. Но их-то должно быть одинаковое число! Шестьдесят пять контейнеров, пять рядов. По тринадцать контейнеров в ряду… Значит, контейнеров шестьдесят шесть!» – Ньян Вей встретился взглядом с китайским таможенником.
   – Вы будете подписывать декларацию? – По безразличному тону таможенника тайванец догадался, что китаец верно истолковал его взгляд на контейнеры и сейчас что-то обдумывает.
   И тут Ньян Вея охватил страх. Инстинктивно он почувствовал, что сейчас невольно он прикоснулся к чему-то смертельно опасному.
   – Да, буду, – большой палец медленно нажал кнопку на сканере.
   От самолета до здания аэропорта они ехали в одной машине. Перед тем как расстаться, китаец и тайванец пожали друг другу руки.
   – До свидания.
   – Счастливого пути.
   Ньян Вею показалось, что в словах китайца мелькнула ирония. Еще более напуганный, он направился в один из залов ожидания, где его ждали остальные участники труппы цирка.
   «Шестьдесят шесть контейнеров, один лишний. Мне надо срочно поговорить с Бянь Чжаном».
   В этот момент, мгновенно обогнав тайванца, куда-то ввысь унеслись радиоволны, чтобы в ста метрах от него, в одном мобильном телефоне тут же превратиться в речь только что пожелавшего Ньян Вею счастливого пути китайца: «Тайванец догадался о грузе. Примите меры».
 
   Шестьдесят километров от Киева.
   Объект «Ясный» Службы безопасности Украины.
   19.10 по местному времени.
 
   – Сергей Павлович, если я любимец, любимец Бога, то почему… – Борис замер, затем, собравшись с силами, твердо закончил: – То почему у меня отец заболел синдромом внезапного сумасшествия? Ведь он же знает, что отец для меня самый дорогой человек на свете. Или Бог ревнует, забирая самых дорогих для меня людей? Сначала мать, умершую при моих родах и которую поэтому я даже не знал, потом отца. – Молодой человек вскочил с кресла и вплотную подошел к сидящему в другом кресле академику Хохлову.
   – Не богохульствуй, Борис, – фраза прозвучала резко, хлестко, совсем неожиданно для обычно мягкого Хохлова.
   Лицо Ковзана пошло красными пятнами. Закушенная нижняя губа как замок для готового вот-вот сорваться жесткого ответа.
   – Боря, не надо, – уже значительно мягче продолжал пожилой человек. – Не надо терять голову даже тогда, когда с близкими случается беда. Не ты первый и не ты последний. И обижаться на Бога просто глупо. А обижаться, говоря, что ты его любимец, к тому же даже некрасиво. Сядь.
   Красные пятна на лице Бориса слились воедино.
   – Извините, Сергей Павлович, – после долгой паузы наконец выдавил он из себя, – я потерял контроль над собой. – Тяжело ступая, Ковзан вернулся в свое кресло.
   – Я это понимаю, Боря.
   – Он так ждал меня. Ради этого он сумел даже перехитрить Главный компьютер ООН… Но Бога не перехитришь, – горько закончил Ковзан и склонил голову.
   – Боря, когда из-за неисправности разбивается самолет и погибают люди, кого винят? Бога или авиационного техника?
   – Но мой же отец не разбился на самолете! Он заболел СВС!
   – А при чем тут Бог? Привыкли во всех своих несчастиях обвинять Бога. Мол, что я сделаю? Так Бог захотел. Эдакий всеобщий мальчик для битья и всесильное существо одновременно. А тебе не приходило в голову прикинуть необходимый объем системы, способный на сотни и тысячи лет вперед просчитать все поступки всех людей – живших, живущих и еще не родившихся?
   – Что вы хотите этим сказать, Сергей Павлович?
   – Что Бог, направляя человечество по нужному ему пути, ведет себя как хороший менеджер – не разрывается между всеми людьми, а воздействует или создает ключевые фигуры – людей, задающих Путь. А те уже ведут всех остальных. И люди, которым выпала роль ключевых, становятся поистине неуязвимыми. Поэтому Цезарь, создатель Римской империи, мог безбоязненно сколько угодно первым бросаться в бой, воюя в Галлии. И Наполеон, пока не перекроил Европу, мог сколько угодно подставляться под ядра и пули. Тот же Гитлер был неуязвим и спокойно мог пережить более пятидесяти покушений на себя, пока не отыграл свою роль. А все несчастья, впрочем, как и радости, возникающие у обычных людей, – это не Божий промысел, а обычные статистические законы, обусловленные физиологией человека и развитием цивилизации. Например, увеличение средней продолжительности жизни скорее связано с улучшением питания и медициной, то есть техническим прогрессом, чем с волей Бога. А если следовать логике Библии, то все должно быть наоборот. Человечество только накапливает грехи – все более изощренные массовые убийства при помощи все более изощренного оружия, все более увеличивающаяся гордыня и вера в свое всемогущество, а не в Божию милость. А между тем живем мы больше своих предков… и более комфортно, сладко живем. – Хохлов иронично усмехнулся. – И Страшного суда все нет и нет. А Адам и Ева были изгнаны из Рая и лишены бессмертия всего лишь за один проступок.
   – Новая концепция Бога? – теперь иронично усмехнулся молодой человек.
   – Если концепциями называть Старый и Новый Заветы, то да.
   – И куда же нас Бог ведет? Я-то думал, что избранных в Рай, остальных в небытие.
   – У меня, Борис, на этот счет есть несколько мыслей. Но это не сейчас. А сейчас… а сейчас давай поговорим о твоем отце.
   – Синдром внезапного сумасшествия неизлечим, – холодно и резко ответил Борис. – И пусть это не воля Бога, но результат остается тем же – моего отца как личности больше не существует. Вместо него… – молодой человек запнулся и лишь молча махнул рукой. В его глазах блеснули слезы.
   – Пока неизлечим. Все тяжелые болезни, рано или поздно, переходят из разряда смертельных в более оптимистическую категорию. Рак, СПИД. Сердечные болезни уже вообще чуть ли не скатились в обширный разряд легких недомоганий.
   – Рано или поздно… А сейчас еще даже непонятна природа этого чертового СВС. Как же его тогда лечить?
   – Боря, я, конечно, не медик, а только физик. Но, по-моему, я понял природу этого заболевания.
 
   Пекин. Международный аэропорт «Шоуду».
   14.10 по местному времени.
 
   Свистящий гул взлетающего самолета на несколько мгновений накрыл торопливый, горячечный шепот:
   – Господин Бянь, против нас китайцы что-то затевают. Какую-то провокацию. Зачем они всунули в самолет лишний контейнер? Что в нем?
   – Ньян, давай попытаемся отсюда спокойно улететь… А там видно будет, – директор цирка старался не встречаться взглядом со своим подчиненным. – Прилетим домой, а там посмотрим.
   – Но господин директор, а если в том контейнере наркотики или еще что-нибудь? И наши таможенники это обнаружат? За контрабанду наркотиков – расстрел. Как только мы прилетим в Тайбэй, я сразу же сообщу обо всем властям. Я отец двоих детей, и я…
   – Объявляется регистрация на чартерный рейс К-567 Пекин-Тайбэй, отправлением в пятнадцать часов десять минут, – мелодичный женский голос прервал взволнованный шепот тайванца.
   – Пошли Ньян, в самолете все и обсудим.
   «Черт бы побрал этих китайцев. Подменить незаметно контейнер и то не могут. И что теперь делать? Хорошо же я буду выглядеть, когда в моем реквизите обнаружится тонна золота», – пройдя универсальный детектор, Бянь Чжан раздраженно шагал к аэродромному автобусу, искоса поглядывая на семенившего рядом с опущенной головой Ньян Вея.
   Ярко-красный автобус практически бесшумно покатил труппу тайваньского цирка к громадине «China-200».
   «Господи, а если в этом чертовом контейнере точно наркотики? А я ответственный за перевозку груза. Под всеми документами стоит моя печать. Тогда суд и расстрел – на Тайване не церемонятся с теми, кто уничтожает самую большую ценность – здоровье нации. Нас слишком мало по сравнению с материковыми китайцами, и мы не можем себе позволить роскошь платить жизнями за одну из обратных сторон демократии», – Ньян Вей взволнованно смотрел на бегущую за окном однообразную бетонную гладь.
   Мимо автобуса, обгоняя его, скользнула машина технического обслуживания аэропорта.
   «А тут еще свадьба дочери. А если суд? Какая тогда свадьба. Кто захочет брать в жены дочь наркокурьера. И будущих внуков я уже никогда не увижу», – тайванец настолько живописно нарисовал перед собой картину своего будущего падения, что не заметил, как автобус тем временем подкатил к просторной трубе трапа самолета. – «Нет, как только прилетим в Тайбэй, сразу же сообщу обо всем властям. Пусть это даже вызовет неудовольствие господина Бяня… А ведь он что-то темнит. Услышав о лишнем контейнере, он все время пытался свернуть этот разговор, будто он ему неприятен. А он должен был заинтересоваться этим», – эта мысль была настолько неожиданна, что Ньян Вей даже приостановился прямо на выходе из автобуса. Его взгляд уперся в спину идущего впереди директора цирка. Тот, словно что-то почувствовав, обернулся. На несколько мгновений встретились два испуганных мужских взгляда. Встретились, чтобы тут же разлететься в стороны, как столкнувшиеся бильярдные шары.
   «Неужели и Бянь Чжан замешан в этой истории с контейнером?» Ноги будто стали ватными, сразу трудно стало дышать. Ньян Вей физически ощутил смертельную опасность, исходящую от окружавшего его мира. Зев трапа, будто втягивающий его внутрь этого воздушного монстра со зловещим контейнером в своем брюхе. Его коллеги по работе, которых словно сглатывал этот зев прозрачной трубы, казалось, своим поведением словно заманивают его внутрь, откуда он уже никогда не выйдет. А из этого ярко-красного автомобиля, обогнавшего их на летном поле, тайванцу мерещились чьи-то глаза, внимательно наблюдавшие за ним.
   – Простите, господин Ньян, вы сходите? – кто-то вежливо тронул его за плечо.
   Мужчина вздрогнул и обернулся. Перед ним стоял один из компьютерщиков цирка Лянь Шуйбянь.
   – Да вы так не расстраивайтесь, господин Ньян. – Видя пустые, ничего не выражающие глаза собеседника, компьютерщик решил его подбодрить. – Ну подумаешь, турнули нас эти придурки. Ничего, на дереве растет не один мандарин . Скоро поедем в Японию, потом еще куда-нибудь. Ничего страшного. Все образуется.
   – Да-да… Ничего страшного, – Ньян Вей развернулся и вышел из автобуса.
   «Ничего страшного… ничего страшного. Через час я буду в Тайбэе, увижу дочь, жену. Ничего страшного», – тайванец уже стоял у зева трубы, готовый шагнуть на движущиеся вверх ступеньки трапа.
   Что-то легонько кольнуло в шею.
   «Ничего страшного», – Ньян Вей машинально прихлопнул рукой место укуса и шагнул на трап.
   Уже стоя на движущемся трапе, перед самым люком самолета он посмотрел на руку – на безымянном пальце алела кровь, в которой виднелись останки комара.
   «Ничего страшного», – Ньян Вей въехал в кондиционированную прохладу «China-200».
 
   Едва трап отсоединился от фюзеляжа самолета, ярко-красный автомобиль, стоящий в десяти метрах от него, плавно, не спеша развернулся и поехал в сторону высившейся впереди громадины здания аэропорта. Будто маленький красный муравей побежал от лежащей туши большой птицы.
   Но еще меньшей была крохотная ледяная иголка, с вмороженным в нее тельцем комара и капелькой человеческой крови. Ну а на самом конце иглы, как в сказке, притаилась смерть, человеческая смерть – микроскопический кристаллик яда. Выпущенная из пневматического ружья, ледяная игла стремительно пересекла десять метров, отделявшие ее от цели, и впилась в шею Ньян Вею. Легко пробив кожу, кристаллик яда тут же растворился в крови. А в месте прокола осталось бездыханное тельце комара, который умер не сейчас и не здесь, и капелька крови одного из китайских заключенных.
   Через час, когда уже в иллюминаторах скользнувшего над тайваньским проливом «China-200» блеснет шпиль полукилометровой башни жилого дома «Тайбей-101», чуть успокоившийся Ньян Вей тихо заснет. Заснет, чтобы никогда уже не проснуться. «Ничего страшного».
   При его вскрытии будет обнаружен обширный инфаркт миокарда – покойного слишком взволновала высылка его цирка из Китая.
   Третье бюро – операции в Гонконге, Макао и Тайване – министерства государственной безопасности Китая в сказки не играло.
 
   Шестьдесят километров от Киева.
   Объект «Ясный» Службы безопасности Украины.
   20.10 по местному времени.
 
   – И что же вы поняли, Сергей Павлович? – через паузу сразу осевшим голосом тихо спросил Борис.
   – Во-первых, то, что Бог в трагедии твоего отца, скорей всего, не виноват. А во-вторых, что виноваты люди, вернее их несовершенные технологии. Боря, скажи, что такое клонирование?
   – Создание точно такого же живого существа, как и прототип, из его клеточного материала.
   – Хорошо. Значит, создаем оплодотворенную яйцеклетку с ДНК прототипа, помещаем ее в инкубатор и через три недели получаем клон. Затем этот клон помещаем в инкубатор доращивания и за семь месяцев получаем двадцатиоднолетнего человека, точную копию прототипа. Так?
   – Так, – не совсем уверенно ответил молодой человек, чувствуя какой-то подвох в столь очевидном вопросе.
   – Нет, не так! Что такое образование и рост живого существа? – азартно задал вопрос Хохлов. И тут же сам себе ответил: – Это деление клеток, создание себе подобных и построение их по определенному, хранящемуся в ДНК, плану.
   – Ну правильно, – Борис никак не мог понять, куда клонит академик.
   – А как физик, Боря, я хочу сказать, что абсолютной копии быть не может. В принципе быть не может. Это противоречит принципу относительности Гейзенберга. Который гласит, что нельзя одновременно абсолютно точно измерить и массу объекта, и его координаты. Нет в мире двух абсолютно одинаковых атомов. Это запрещает квантовая физика.
   – Но если клетки делятся как-то не так, то возникает мутация.
   – Боря, я говорю не о грубых нарушениях, а о незначительных, на квантовом уровне. Для макротел, каковым является человеческое тело, принцип относительности Гейзенберга не играет никакой роли.
   – Что-то я вас не понимаю, Сергей Павлович.
   – Все дело в том, что у человеческого тела есть одна, прямо-таки эфемерная субстанция, которая как раз и чувствительна к квантовым эффектам. И эта субстанция очень важна для человека. Можно сказать, что без нее и нет человека.
   – Вы имеете в виду мозг, Сергей Павлович?
   Академик Хохлов рассмеялся:
   – Ну разве этот почти двухкилограммовый орган, способный перенести удары палкой, – улыбаясь, он дотронулся до повязки на голове, – похож на эфемерную субстанцию? Нет, Боренька, я говорю о душе, об обычной человеческой душе. Еще в двадцатом веке ученые установили, что в момент смерти человек теряет в весе. Немного, но теряет.
   – Душа отлетает? – молодой человек чуть улыбнулся.
   – Да, Боря, душа. Но на сегодняшний день так и не установлено, что же такое душа, чем она отличается от сознания и для чего она нужна.
   – А может, душа и сознание – это одно и то же?
   На несколько секунд академик задумался.
   – Нет, это разные вещи. Во-первых, наши предки всегда четко разделяли эти понятия и молились именно о спасении души, а не сознания. А в интуиции нашим предкам не откажешь. Они многое не понимали, но интуитивно догадывались. Во-вторых, простой пример. Ребенок родился. Какое у него еще, к черту, сознание. Но свою индивидуальность он имеет. Любит есть то, а не это, любит эту игрушку, а не другую и так далее. Недаром люди говорят: «Ну не лежит у него к этому душа». Где-то я прочел, что душа – это оболочка для сознания, она посредник между телом и разумом. И по-моему, это правильно. Если человек – это компьютер, то тело – это «железо», сознание – программное обеспечение, ну а душа – это БИОС – встроенная программа стыковки «железа» и программного обеспечения. Если БИОС барахлит, то компьютер не работает, даже при полностью исправном «железе» и программном обеспечении.
   – Вы хотите сказать, Сергей Павлович, что при клонировании неточно записывается этот самый БИОС, неточно воспроизводится душа?
   – В точку, Боря. По-моему, душа – это некое информационное поле, без всякого материального воплощения, недаром патологоанатомы души в теле не обнаруживают, – ироничная улыбка, – и поле, восприимчивое к квантовым эффектам, впрочем, как и любое другое поле. Оно подчиняется квантовым законам, в том числе и принципу неопределенности Гейзенберга, с его жестким табу на абсолютные копии. Человеческая душа, Боря, неточно копируется при клонировании. Отсюда все проблемы. Происходит разбалансировка тела и сознания, причем под телом я прежде всего подразумеваю мозг. И человек сходит с ума.
   – Но после клонирования люди же сначала нормальные! А потом они сходят с ума!
   – Боря, сколько таких примеров – компьютер сначала нормально работает, а потом начинаются проблемы – зависает, с него «слетают» все настройки. Перепрошивают БИОС, и все становится в порядке. Так и у человека. По-видимому, происходит накопление ошибок. Поначалу сознание справляется с этим, но, когда количество ошибок достигает критической величины, происходит сбой. А в случае с твоим отцом это хрупкое равновесие между ненадежным БИОСом и телом усугубилось травмами мозга.
   – Но у обыкновенных людей синдрома внезапного сумасшествия нет! Но у них же тоже душа получается размножением каких-то там клеток! – в отчаянии возразил Борис Ковзан, понимая, что, если академик Хохлов прав, его отцу уже ничто не поможет – перепрошивать души человечество еще не научилось.
   – Я думаю, Боря, БИОСы настоящих людей настраивает сам Господь Бог. Как говорится, вдыхает душу в тело. Кстати, как на нашем, украинском, будет сумасшедший?
   – Божевильный.
   – Правильно. Боже вильный, – произнес академик раздельно. То есть вильный, свободный от Бога!
   – Значит у моего отца никаких шансов?
   – Не знаю, Боря. Кроме банальной фразы: «Все в руках Господних» мне на ум ничего не приходит.
   Некоторое время молодой человек неподвижно сидел в кресле, склонив голову на грудь.
   – Вот что я вам скажу, Сергей Павлович. Если Бог, по вашим словам, это хороший менеджер, то хороший менеджер поощряет хороших подчиненных.
   – Что ты этим хочешь сказать?
   – Если Бог предупредил об опасности, угрожающей Штатам, значит, он хочет их спасти.
   – Ты хочешь спасти Соединенные Штаты Америки? Предотвратить извержение супервулкана?
   – Да.
   – Как?
   Ковзан посмотрел академику в глаза, затем медленно произнес:
   – Не знаю… Но я спасу. – Затем после паузы: – И пусть тогда всемогущий Бог спасет моего отца.
   – Выдвигать Богу какие-то условия… – академик не договорил и лишь покачал головой.
 
   Нью-Йорк. Авиасалон «Фаворит».
   13.10 по местному времени.
 
   Двери бесшумно распахнулись, впуская в кондиционированный рай очередного посетителя. Высокий молодой человек в элегантном светло-бежевом костюме, красиво оттеняющем смуглость его кожи, уверенно направился к столу менеджера по продажам.
   – Доброе утро, сэр, – клерк, наметанным взглядом определивший серьезного покупателя, поспешно вышел из-за стола и направился к вошедшему молодому мужчине.