— Верный мой витязь! Если сбудется то, о чём ты говоришь, мы вознаградим тебя по заслугам.
Голубан тотчас использовал подходящий момент.
— Ах, мой император, я очень скромен и потому прошу лишь самую малость. Когда ты сделаешься повелителем Венгрии, отдай мне поместья Пала Кинижи.
— Щедрость моего августейшего супруга, верный витязь, известна всем! — заверила Голубана императрица. (А кому, как не ей, было знать скупость своего муженька!)
Однако, как ни был скуп император, свадьба готовилась пышная. Украшали древний замок. Убирали цветами замковую церковь. Жарили, парили, варили. Резали скот, били птицу. Целые отряды сборщиков податей разъехались по округе, отбирая у крестьян последний кусок, чтоб было чем попировать на свадьбе толпе придворных дармоедов. К свадьбе готовились с большим старанием, чем к какой бы то ни было битве. И, конечно же, в целом замке никого не заботили чувства чужестранки-невесты. У всех придворных дармоедов на уме да на языке только и было, что гигантские пироги, сладкие калачи да противни с румяным жарким.
В курьерских каретах примчались из Вены десять самых лучших портних. Десять самых лучших портних обосновались в самой светлой комнате замка и от зари до зари без отдыха кололи иглой да щёлкали ножницами. Шили портнихи с таким усердием, что насквозь протыкали пальцы.
Одна Йоланка не принимала участия в весёлых приготовлениях. Она не выходила из комнаты, и никто ещё в глаза не видел невесты; лишь тот, кто шёл мимо её дверей, слышал порой тихое пение. Аккомпанируя себе на лютне, она напевала чуждые немецкому слуху песенки, которым выучилась на родине.
Грустные это были песни. В них говорилось о далёкой стране, лежавшей к востоку от замка; песни навевали тоску и набрасывали мрачную тень на царившее в замке веселье.
К счастью, до самой свадьбы решено было не показывать Йоланку императору, поэтому никто не беспокоил её, за исключением швей, время от времени вторгавшихся к ней в комнату. Безучастно и молча она позволяла примерять на себе роскошные туалеты, хотя знала, что свадьбе этой не бывать никогда; она свято верила в чудо, которое вызволит её из плена; если же чуда не будет, она скорее умрёт, чем станет женой придурковатого герцога. О том, что герцог придурковат, говорилось во всём замке. Ей об этом поведала служанка. «Губища торчит, а нос за губищу цепляется. Ноги как жерди; волосы как кудель. Трещоткой забавляется да дурашливо, рта не закрывая, смеётся».
До дня свадьбы Йоланка не должна была встречаться ни с императором, ни с герцогом — таково было желание Голубана. Хитрец опасался, как бы во время встречи не разразился придворный скандал. Но был убеждён, что, когда время настанет, он сломает сопротивление строптивой девицы.
И вот день настал; Голубан приказал Титу привести Йоланку в большой рыцарский зал.
— Итак, прекрасная дама, — начал он, обращаясь к представшей перед ним Йоланке, — ты поступила разумно, решив последовать моему благожелательному совету.
— Я не нуждаюсь в твоих советах, презренный изменник! — гордо откинув голову, отрезала Йоланка.
— Ты напрасно разговариваешь со мной так дерзко. Ведь я твой благодетель. Ты считала, что я тебя не достоин, вот я и постарался: нашёл тебе более достойного жениха — герцога. По-моему, я поступил благородно. Ты станешь супругой императорского внука.
— Никогда!
— Туалеты готовы. Свадебная церемония тоже. Все приближённые великого императора уже собрались на пир. Через несколько часов ты пойдёшь к алтарю. Не вздумай твердить «никогда». Ручаюсь головой, что тебя обвенчают.
— Никогда! — ещё решительней крикнула Йоланка.
Тогда Голубан обратился к Титу, стоявшему позади неё:
— Ну-ка, Тит, отодвинь вон ту плиту!
Тит послушно нагнулся и за спиной у Йоланки приподнял каменную плиту, которую непосвящённый не мог заметить, потому что она совершенно сливалась с каменным полом. Из отверстия вырвались зловоние, холод, сразу запахло сыростью и затхлостью. Йоланка испуганно обернулась и в ужасе отпрянула.
А Голубан вскочил с кресла, крепко схватил её за локти, подвёл к краю отверстия и наклонил.
— Смотри, смотри туда!
Йоланка вскрикнула.
— Это последний путь преступников и непокорных, по которому они навсегда уходят из нашего замка. Пропасть бездонна, где-то внизу её днём и ночью пируют рогатые черти. И преступная душа попадает прямёхонько в ад… Говори же, пойдёшь венчаться с герцогом?
— Никогда! — глухим, дрожащим голосом ответила Йоланка.
Голубан снова обратился к Титу:
— Не задвигай плиту, голубчик. Стереги пленницу. Вид этой чёрной бездны заставит её изменить решение.
— Прочь, изменник! — снова собравшись с духом, крикнула Йоланка.
— Ладно, уйду. Я-то послушен. Но, когда принесут тебе свадебные дары, я надеюсь, ты сделаешься добрее. Сокровища, конечно, тебя порадуют… От жениха-то ведь радости мало, — злорадно засмеявшись, добавил он и вышел.
Тит чётким шагом расхаживал взад и вперёд возле жуткой щели в полу. Йоланка только сейчас заметила, как он разодет. Тит щеголял в одежде цветов безвременника и шпорника и был пёстр, как пашня ленивого земледельца.
— Эк меня занесло! — сказал он не то самому себе, не то обращаясь к Йоланке. — Совсем недавно я возился с мужицкой голытьбой, а сейчас я солдат великого императора и стерегу знатную пленницу. А зря, потому что счастье храброго человека…
— Гадина! — вырвалось невольно у Йоланки.
— Что? Гадина? Я — гадина? Это меня ты осмелилась назвать гадиной, хотя знаешь, что жизнь твоя в моих руках? Видишь эту чёрную яму? Стоит мне захотеть, и она поглотит тебя навеки. Помни, что я сейчас господин, а ты всего только пленница.
В этот момент в зал вошёл какой-та малый, с головы до ног осыпанный мукой, с огромным мешком на плече.
— Эй, челядинец! — важно прикрикнул на него Тит. — Ты что, не нашёл другой дороги, чтоб тащить свой мешок? Убирайся отсюда, живо!
Парень же не только не убрался, но даже подошёл к Титу ближе.
— А ты, знаменитый витязь, не знаешь, что в замке сегодня свадьба? Я несу на кухню муку для свадебных пирогов.
И он подошёл к Титу вплотную, но так повернул огромный мешок, что совсем загородил своё лицо.
— Проваливай! — заорал Тит, остановившись у края зияющей щели.
В тот же миг громадный мешок неловко качнулся, задел голову важного Тита, и разряженный удалец вместе с мешком рухнул в чёрную бездну.
Йоланка побледнела и схватилась за сердце. А в следующее мгновение лицо её просияло: перед ней, улыбаясь до самых ушей, собственной персоной стоял Буйко.
— Не тужи, моя госпожа, — сказал он, смеясь. — В мешке была зола, и её нисколечко не жалко. — Потом он наклонился над жутким колодцем и крикнул: — Эй, витязь! Когда доберёшься до дна, свистни, чтоб я знал, как далече отсюда ад!
Йоланка не верила собственным глазам.
— Ведь это ты, Буйко! Лежебока короля! Как ты сюда попал?
— Я принёс тебе весть от Пала Кинижи.
— От Кинижи! — вспыхнув от радости, вскричала Йоланка, но через секунду опять приуныла. — Поздно, — сказала она. — Слишком поздно. Меня ждёт смерть или судьба страшнее смерти.
Но Буйко улыбался по-прежнему.
— Нет, не поздно. Непобедимая армия Пала Кинижи уже на подходе к замку.
При этом известии Йоланка почувствовала, что к ней снова возвращаются силы.
— Кинижи близко? Что он велел мне передать?
— Чтоб ты думала только об одном — о спасении своей жизни. Спаси свою жизнь любой ценой. Он идёт за тобой и скоро тебя освободит.
— Послушай, Буйко! Весь замок готовится к этой проклятой свадьбе… Но я самому императору прямо в лицо скажу: нет.
Буйко сделал предостерегающий жест.
— Нет, моя госпожа, не делай того, что не надо! Соглашайся на всё, будь мила и любезна. Но тяни, тяни время, пока не подоспеет Пал Кинижи. Скоро, уж скоро немец побежит отсюда, как заяц.
В это время в пустом коридоре дворца гулко зазвучали шаги. Йоланка вздрогнула, насторожилась.
— Ах, Буйко! Кто-то идёт! Скройся! Тебя не должны здесь видеть.
— Я задвину плиту, — сказал Буйко. — Опустись, пелена забвенья, над павшим героем! Не падай духом, моя госпожа! — С этими словами верный Буйко юркнул в одну из боковых дверей.
XXII. Ультиматум Кинижи
Голубан тотчас использовал подходящий момент.
— Ах, мой император, я очень скромен и потому прошу лишь самую малость. Когда ты сделаешься повелителем Венгрии, отдай мне поместья Пала Кинижи.
— Щедрость моего августейшего супруга, верный витязь, известна всем! — заверила Голубана императрица. (А кому, как не ей, было знать скупость своего муженька!)
Однако, как ни был скуп император, свадьба готовилась пышная. Украшали древний замок. Убирали цветами замковую церковь. Жарили, парили, варили. Резали скот, били птицу. Целые отряды сборщиков податей разъехались по округе, отбирая у крестьян последний кусок, чтоб было чем попировать на свадьбе толпе придворных дармоедов. К свадьбе готовились с большим старанием, чем к какой бы то ни было битве. И, конечно же, в целом замке никого не заботили чувства чужестранки-невесты. У всех придворных дармоедов на уме да на языке только и было, что гигантские пироги, сладкие калачи да противни с румяным жарким.
В курьерских каретах примчались из Вены десять самых лучших портних. Десять самых лучших портних обосновались в самой светлой комнате замка и от зари до зари без отдыха кололи иглой да щёлкали ножницами. Шили портнихи с таким усердием, что насквозь протыкали пальцы.
Одна Йоланка не принимала участия в весёлых приготовлениях. Она не выходила из комнаты, и никто ещё в глаза не видел невесты; лишь тот, кто шёл мимо её дверей, слышал порой тихое пение. Аккомпанируя себе на лютне, она напевала чуждые немецкому слуху песенки, которым выучилась на родине.
Грустные это были песни. В них говорилось о далёкой стране, лежавшей к востоку от замка; песни навевали тоску и набрасывали мрачную тень на царившее в замке веселье.
К счастью, до самой свадьбы решено было не показывать Йоланку императору, поэтому никто не беспокоил её, за исключением швей, время от времени вторгавшихся к ней в комнату. Безучастно и молча она позволяла примерять на себе роскошные туалеты, хотя знала, что свадьбе этой не бывать никогда; она свято верила в чудо, которое вызволит её из плена; если же чуда не будет, она скорее умрёт, чем станет женой придурковатого герцога. О том, что герцог придурковат, говорилось во всём замке. Ей об этом поведала служанка. «Губища торчит, а нос за губищу цепляется. Ноги как жерди; волосы как кудель. Трещоткой забавляется да дурашливо, рта не закрывая, смеётся».
До дня свадьбы Йоланка не должна была встречаться ни с императором, ни с герцогом — таково было желание Голубана. Хитрец опасался, как бы во время встречи не разразился придворный скандал. Но был убеждён, что, когда время настанет, он сломает сопротивление строптивой девицы.
И вот день настал; Голубан приказал Титу привести Йоланку в большой рыцарский зал.
— Итак, прекрасная дама, — начал он, обращаясь к представшей перед ним Йоланке, — ты поступила разумно, решив последовать моему благожелательному совету.
— Я не нуждаюсь в твоих советах, презренный изменник! — гордо откинув голову, отрезала Йоланка.
— Ты напрасно разговариваешь со мной так дерзко. Ведь я твой благодетель. Ты считала, что я тебя не достоин, вот я и постарался: нашёл тебе более достойного жениха — герцога. По-моему, я поступил благородно. Ты станешь супругой императорского внука.
— Никогда!
— Туалеты готовы. Свадебная церемония тоже. Все приближённые великого императора уже собрались на пир. Через несколько часов ты пойдёшь к алтарю. Не вздумай твердить «никогда». Ручаюсь головой, что тебя обвенчают.
— Никогда! — ещё решительней крикнула Йоланка.
Тогда Голубан обратился к Титу, стоявшему позади неё:
— Ну-ка, Тит, отодвинь вон ту плиту!
Тит послушно нагнулся и за спиной у Йоланки приподнял каменную плиту, которую непосвящённый не мог заметить, потому что она совершенно сливалась с каменным полом. Из отверстия вырвались зловоние, холод, сразу запахло сыростью и затхлостью. Йоланка испуганно обернулась и в ужасе отпрянула.
— Смотри, смотри туда!
Йоланка вскрикнула.
— Это последний путь преступников и непокорных, по которому они навсегда уходят из нашего замка. Пропасть бездонна, где-то внизу её днём и ночью пируют рогатые черти. И преступная душа попадает прямёхонько в ад… Говори же, пойдёшь венчаться с герцогом?
— Никогда! — глухим, дрожащим голосом ответила Йоланка.
Голубан снова обратился к Титу:
— Не задвигай плиту, голубчик. Стереги пленницу. Вид этой чёрной бездны заставит её изменить решение.
— Прочь, изменник! — снова собравшись с духом, крикнула Йоланка.
— Ладно, уйду. Я-то послушен. Но, когда принесут тебе свадебные дары, я надеюсь, ты сделаешься добрее. Сокровища, конечно, тебя порадуют… От жениха-то ведь радости мало, — злорадно засмеявшись, добавил он и вышел.
Тит чётким шагом расхаживал взад и вперёд возле жуткой щели в полу. Йоланка только сейчас заметила, как он разодет. Тит щеголял в одежде цветов безвременника и шпорника и был пёстр, как пашня ленивого земледельца.
— Эк меня занесло! — сказал он не то самому себе, не то обращаясь к Йоланке. — Совсем недавно я возился с мужицкой голытьбой, а сейчас я солдат великого императора и стерегу знатную пленницу. А зря, потому что счастье храброго человека…
— Гадина! — вырвалось невольно у Йоланки.
— Что? Гадина? Я — гадина? Это меня ты осмелилась назвать гадиной, хотя знаешь, что жизнь твоя в моих руках? Видишь эту чёрную яму? Стоит мне захотеть, и она поглотит тебя навеки. Помни, что я сейчас господин, а ты всего только пленница.
В этот момент в зал вошёл какой-та малый, с головы до ног осыпанный мукой, с огромным мешком на плече.
— Эй, челядинец! — важно прикрикнул на него Тит. — Ты что, не нашёл другой дороги, чтоб тащить свой мешок? Убирайся отсюда, живо!
Парень же не только не убрался, но даже подошёл к Титу ближе.
— А ты, знаменитый витязь, не знаешь, что в замке сегодня свадьба? Я несу на кухню муку для свадебных пирогов.
И он подошёл к Титу вплотную, но так повернул огромный мешок, что совсем загородил своё лицо.
— Проваливай! — заорал Тит, остановившись у края зияющей щели.
В тот же миг громадный мешок неловко качнулся, задел голову важного Тита, и разряженный удалец вместе с мешком рухнул в чёрную бездну.
Йоланка побледнела и схватилась за сердце. А в следующее мгновение лицо её просияло: перед ней, улыбаясь до самых ушей, собственной персоной стоял Буйко.
— Не тужи, моя госпожа, — сказал он, смеясь. — В мешке была зола, и её нисколечко не жалко. — Потом он наклонился над жутким колодцем и крикнул: — Эй, витязь! Когда доберёшься до дна, свистни, чтоб я знал, как далече отсюда ад!
Йоланка не верила собственным глазам.
— Ведь это ты, Буйко! Лежебока короля! Как ты сюда попал?
— Я принёс тебе весть от Пала Кинижи.
— От Кинижи! — вспыхнув от радости, вскричала Йоланка, но через секунду опять приуныла. — Поздно, — сказала она. — Слишком поздно. Меня ждёт смерть или судьба страшнее смерти.
Но Буйко улыбался по-прежнему.
— Нет, не поздно. Непобедимая армия Пала Кинижи уже на подходе к замку.
При этом известии Йоланка почувствовала, что к ней снова возвращаются силы.
— Кинижи близко? Что он велел мне передать?
— Чтоб ты думала только об одном — о спасении своей жизни. Спаси свою жизнь любой ценой. Он идёт за тобой и скоро тебя освободит.
— Послушай, Буйко! Весь замок готовится к этой проклятой свадьбе… Но я самому императору прямо в лицо скажу: нет.
Буйко сделал предостерегающий жест.
— Нет, моя госпожа, не делай того, что не надо! Соглашайся на всё, будь мила и любезна. Но тяни, тяни время, пока не подоспеет Пал Кинижи. Скоро, уж скоро немец побежит отсюда, как заяц.
В это время в пустом коридоре дворца гулко зазвучали шаги. Йоланка вздрогнула, насторожилась.
— Ах, Буйко! Кто-то идёт! Скройся! Тебя не должны здесь видеть.
— Я задвину плиту, — сказал Буйко. — Опустись, пелена забвенья, над павшим героем! Не падай духом, моя госпожа! — С этими словами верный Буйко юркнул в одну из боковых дверей.
XXII. Ультиматум Кинижи
Едва лишь Буйко скользнул за дверь, как в сопровождении двух придворных дам вошёл гофмейстер императора. Он был без бороды и с таким острым подбородком, что приходилось всегда задирать его вверх, иначе бедняга гофмейстер рисковал продырявить собственную грудь. Вот и ходил он, вытянув шею, прямой как шест, будто аршин проглотил.
Одна из придворных дам несла широкую бархатную подушку, на которой сверкали всевозможные драгоценности неописуемой красоты. Белые, алые, голубые, золотые, они переливались на лиловом бархате, словно сказочные цветы. Йоланка, конечно, не утерпела и подошла ближе, чтобы всласть налюбоваться этим чудом из чудес.
В руках другой дамы было длинное шёлковое платье, шитое золотом и усыпанное бриллиантами. Такого изумительного платья Йоланка ещё ни разу в жизни не видела.
Бледный гофмейстер, будто проглотивший аршин, ждал не шевелясь, пока Йоланка вдосталь налюбуется подарками, потом заговорил. Голос у него походил на звук надтреснутой чашки.
— Эти свадебные дары и свадебный наряд посланы тебе его величеством императором Фридрихом. Десять лучших швей из Вены денно и нощно трудились над этим прекраснейшим в мире платьем.
— О, всё, что я вижу здесь, прекрасно, — очень любезно сказала Йоланка, помня совет верного Буйко. — Передай от меня его величеству императору самый почтительный поклон.
При этих словах гофмейстер выпрямился ещё больше.
— Его величество император, который в семидесятый год своего владычества находится, хвала господу богу, в добром здравии, из всех его внуков особенно жалует родившегося тридцать третьим герцога Ипполита, наречённого твоей милости. Посему великий император не поскупился на подарки. Его величество в сопровождении императорской свиты сейчас будет здесь.
Придворные дамы были схожи меж собой как две капли воды. На плоских, как лепёшки, лицах торчали острые лоснящиеся носы. Зубы сильно выдавались вперёд, и обе они пришепётывали. Та, что принесла платье, присела перед Йоланкой так низко, что чуть не стукнулась носом об пол; потом с глубочайшим смирением сказала:
— Сделай милость, сударыня, пройди с нами в зеркальный зал и надень свой волшебный свадебный наряд.
— Дай мне руку, я тебя отведу, — сказала вторая и повела Йоланку к двери.
Гофмейстер остался в зале один, но и в одиночестве он сохранял такой чопорный вид, словно на каком-нибудь большом торжестве. Он так держался, будто пустое кресло, стоявшее перед ним, было самим императором, а колонны — знатнейшими господами и первосвященниками. Собаке, наверно, давно бы надоело лаять, и кошка давно бы перестала мяукать, а гофмейстеру хоть бы что: стоит как истукан и держит руку на длинном жезле с золотым набалдашником. В зал вошли два лакея и поставили вместо кресла громадный с позолотой трон. Истукан, как и полагается истукану, даже бровью не повёл. Потому он, наверно, и получил свою высокую должность, что мог несколько часов подряд смотреть, не мигая и не двигая зрачками.
И ещё он, наверно, время отсчитывал про себя, потому что часов в зале не было и никто ниоткуда не подал ему никакого знака. Но в тот самый момент, когда это было нужно, истукан шевельнулся. Он поднял тяжёлый, с набалдашником жезл, тринадцать раз ударил им об пол и надтреснутым голосом прокричал в пустой зал:
— Его величество император!
В то же мгновение вошёл император. Он шёл на своих журавлиных ногах, ступая саженными шагами. Толстуха императрица, мелко семеня, едва за ним поспевала. На императоре был длинный, красного бархата кафтан, который так болтался на тощем теле, будто достался ему с плеча чешского короля. На царственной птичьей головке торчали огромные уши, и кстати: не будь этих ушей, громоздкая остроконечная корона сползла бы императору на глаза. Корона — вещь дорогая, кроить её для каждой императорской головы особо было бы для казны слишком накладно. А чтоб у всех императоров за целое тысячелетие головы бы были одинаковы — такой счастливой случайности ещё не бывало на свете. Так вот, на головке августейшего старца корона походила на перевёрнутое лукошко, нахлобученное до самых бровей. К счастью, за семьдесят лет император научился передвигаться так ловко, что корона не слетала с его царственного чела. Он раскачивался под ней, как крестьянка, привыкшая таскать корзину на голове.
Императорская чета уселась на трон, и толстуха императрица заняла почти всё тронное место. Тощему императору с трудом удалось втиснуться и примоститься рядом.
Герцог же Ипполит пристроился так, чтоб рука царственной бабки покоилась на его плече. Затем императорское семейство окружили высокородные дамы и господа.
Когда наконец все места были заняты согласно, придворному этикету, гофмейстер опять шевельнулся как заведённый и трижды ударил жезлом об пол.
— Её высочество невеста!
Портьера, закрывавшая боковую дверь, раздвинулась, и вошла Йоланка. Она была ослепительно хороша. По огромному залу пронёсся шёпот восхищённого изумления. Толстуха императрица не выдержала.
— Чудо-красавица! — вздохнула она. Но тут же, повернув голову к императору, процедила сквозь зубы: — Безобразие… Как смеет девица не царского рода быть такою красоткой?
Ипполит по-дурацки захихикал.
— Правда, Ипполитик, — шепнула ему бабка, — миленькую невесту мы тебе подыскали!
Йоланка приблизилась к императорской чете и церемонно присела.
— Что же, прекрасная девица, согласна ли ты сочетаться браком с моим самым любезным внуком? — спросил император.
— Это большое счастье и великая честь для дочери венгерского вельможи, — ответила Йоланка, изобразив на лице притворную радость и избегая смотреть на герцога.
Одного мимолётного взгляда на него ей было довольно, чтобы понять: если взглянет ещё раз — не выдержит и выбежит из зала.
С тем же вопросом император обратился к герцогу:
— Наш милейший внук Ипполит, согласен ли ты сочетаться браком с этой юной девицей?
— С удовольствием, августейший дед, с превеликим удовольствием! — заорал герцог и захихикал.
— Раз вы оба согласны, станьте рядом, — проворчал император, — и примите моё отцовское благословение.
Ипполит подскочил к невесте, порываясь броситься ей на шею, но Йоланка зорко следила, чтоб он даже платья её не задел.
— Ах, какая прекрасная пара! — опять вздохнула императрица.
Император вытянул руку для благословения. Длинная, иссохшая рука протянулась над головами жениха и невесты.
— Стало быть, примите моё отцовское и императорское благословение.
Толстуха императрица тоже бросилась к ним и суетливо растопырила свои пальцы-лепёшки.
— Будьте всегда так прекрасны и счастливы, как в эту минуту.
Ипполит вытянулся и хлопнул рукой по мечу.
— Будем, будем прекрасны и счастливы! — пообещал он.
Но меч стукнул его по лодыжкам, и жених противно взвизгнул.
Опять гофмейстер стукнул жезлом об пол.
— А сейчас, — возвестил император, — мы отправимся в храм и свяжем вечными узами брака прекрасных жениха и невесту.
Весь зал пришёл в движение, императорская чета встала, только Йоланка не двинулась с места.
— Ах, папаша, ваше величество, — с мольбой обратилась она к императору, — зачем так спешить? Я не знаю ваших обычаев и могу напутать в брачном обряде. Нельзя ли попробовать сначала здесь?
— Попробовать? — рассеянно переспросил император. — Гм! Попробовать! Что ж, это можно. — И он трижды хлопнул в ладоши. — Эй, пастор! Пастор, пастор, пастор! Скорей сюда!
Пастор вбежал, неся в руках огромную книгу и крест.
— Что прикажешь, ваше величество?
— Давай-ка, святой отец, прорепетируем бракосочетание здесь. Надо обучить венгерскую девицу, а то, чего доброго, ошибётся в обряде. Ну, давайте, давайте.
Священник жениха и невесту поставил рядышком.
— Слушайте! Вот так вы должны стоять перед аналоем. Я же скрещу руки и, держа в них вот эту большую книгу, спрошу: «Ответь мне, жених, любишь ли ты девицу, стоящую рядом с тобой, которую ты выбрал в жёны?»
— Ой, как интересно играть! — заорал юный герцог, захлёбываясь от восторга. — Люблю, люблю, люблю…
Как видно, он готов был вопить без конца, но император, которому эти вопли смертельно надоели, рассвирепел и закричал на ненаглядного внука:
— Замолчи же наконец, замолчи!
— Довольно! Дов-о-о-о-ольно! — не владея собой, заорала императрица.
Герцог надулся и замолчал, а пастор продолжал:
— Скажи мне, невеста, любишь ли ты стоящего от тебя справа мужчину?
Йоланка кашлянула, немного подождала и кашлянула ещё раз… Потом кашлянула в третий раз и, взглядом взывая о помощи, растерянно оглянулась… В этот миг за толстой портьерой раздались оглушительный грохот и стук. Все взгляды обратились к двери. Портьера раздвинулась, и два воина императорской армии, кряхтя и пыхтя, втащили в зал невиданных размеров булаву.
— Ваше величество, государь император, — задыхаясь, заговорил один из них, — эта страшная штуковина свалилась на нас прямо с неба.
— К штуковине привязано какое-то письмо, — добавил второй.
Император взял письмо и протянул священнику:
— Прочти, святой отец, поскорее!
Священник развернул пергамент и прочёл вслух следующее:
— Кинижи! — не своими голосами заорали придворные.
В зале начался несусветный переполох, все бросились кто куда.
— Замок оборонять до последнего вздоха! — последовал приказ императора. — Если хоть какой-нибудь путь свободен, я ещё успею скрыться.
— Замок оборонять! — передавалось из уст в уста. — Замок оборонять! — кричали все, и все до единого неслись за императором.
— Ваше величество, дедушка! Бабушка-а-а-а! — отчаянно вопил несчастный жених, мчась вслед за улепётывающими дедом и бабкой.
Зал опустел, остались только Йоланка да Голубан.
— Итак, прекрасная дама, — заговорил Голубан, — я надеюсь, ты последуешь за своим женихом.
— Ха-ха-ха! — засмеялась Йоланка. — Спасайся, беги, если жизнь тебе дорог?.
Но Голубан схватил её за руку:
— Ты моя пленница. Приказываю тебе следовать за великим императором!
— Никогда!
В это время воины, втащившие гигантскую булаву, бегом возвратились в зал, наверно, в надежде спастись вместе с важными господами.
— Свяжите эту девицу, — приказал им Голубан, — ведите её за императором.
Солдаты схватили Йоланку.
— Стой! — раскатился по залу громоподобный голос.
— Пал Кинижи! — завопили солдаты и, выпустив Йоланку, бросились прочь.
В дверях действительно стоял Пал Кинижи. Объятый ужасом, Голубан потерял на минуту голову… А когда овладел собой и схватился за меч, перед ним уже вырос Кинижи и взял негодяя за шиворот. Поднял вверх и так тряхнул, что у изменника меч вывалился из рук.
— От меча тебе теперь пользы мало, доблестный горе-витязь. Сейчас я с тобой разделаюсь так, как разделался когда-то со свирепыми псами.
— Сжалься над моей сиротской душой… До гроба буду служить тебе верой и правдой…
— А есть она у тебя, душа? — проворчал Кинижи. — Куда мне бросить тебя, мошенник?
Тут из-за трона высунулась взлохмаченная голова… Ну конечно же, это был Буйко. Он выбежал на середину зала и отодвинул тяжёлую плиту, покрывавшую бездонную могилу Тита.
— Вот прекрасный ящик для мусора, мой хозяин, — с готовностью сообщил он.
Кинижи сделал шаг к отверстию и швырнул в него отчаянно визжащего кондотьера.
— Счастливого пути! — крикнул вслед ему Буйко и заботливо задвинул плиту.
Йоланка и Пал молча смотрели друг на друга. Наконец Пал раскрыл объятия.
— Йоланка!
Йоланка бросилась к своему возлюбленному, но вдруг, ослабев от пережитых потрясений, бессильно упала ему на руки.
— Пал, наконец-то ты здесь… — прошептала она и, уронив головку на плечо героя, зарыдала.
Когда же она снова подняла голову… Неужели не сон, а явь то, что видит она сквозь пелену слёз, ещё застилавших её глаза… В дверях зала стоял её отец. Суровый воин скрывал под усами улыбку…
— Тысяча чертей! — закричал Балаж Мадьяр. — Из рук одного разбойника дочь моя попала в руки другого.
— Отец! — воскликнула Йоланка, бросаясь к нему с сияющим от счастья лицом.
— Тысяча чертей! Ты меня обогнал! — брюзгливо обратился Балаж Мадьяр к Кинижи. — Сдаётся мне, дело слажено, и осталось одно: дать вам своё благословение.
— Выходит, бывший подручный мельника больше не заноза в глазу знатного вельможи? — гордо перебил его Кинижи.
— Эй, сто чертей, сто проклятий! Так ты задумал меня корить? Знай же, что и тогда ты не был занозой, да только хотелось мне поперечить королю… «Не суй носа в мои дела, — сказал я себе, — хоть ты и король». Мы с королём Матьяшем меж собой постоянно вздорим, но он знает, что нет у него более верного друга, чем я. Ну, а в нынешние времена нет более знаменитого человека, чем Пал Кинижи.
— А где наш король? — хором спросили Пал и Йоланка.
— Вы везучие оба. Скоро увидите своего короля. Он громит армию императорского сынка. Мы оба, я и король, спешили освободить этот замок. Да только попали не в бой, а на свадьбу.
В это время на стенах крепости заиграли трубы, послышался топот коней; потом в длинном сводчатом коридоре зазвучали решительные шаги. В зал вошли два трубача.
Они стали по обе стороны двери и затрубили в длинные трубы. Два меченосца раздвинули мечами портьеры, и вошёл король Матьяш. Вслед за королём вошла его свита.
— Да здравствует король! — закричали все, кто был в зале.
— Этой победой мы обязаны Палу Кинижи. Приветствуйте Пала Кинижи! — сказал король. — Подойди ко мне, мой витязь, дай я тебя обниму.
Кинижи подошёл к королю, и они обнялись, как братья.
— Мой государь, мы трижды одержали победу над турецким войском, — сообщил Пал. — Сейчас я здесь, но вовсе не затем, чтоб мой меч отдыхал, пока турок набирается сил для новых разбоев.
— Я надеюсь, государь, — вмешался Балаж Мадьяр, — ты дашь ему самую малость времени, чтоб мог он отпраздновать свадьбу и несколько дней провести с молодой женой.
— Значит, свадьбы не миновать! — весело закричал король. — Я знал, старина, что конец будет таков. А за свадебными подарками дело не станет. Пал Кинижи, назначаю тебя Темешским главнокомандующим. Отныне ты страж наших южных границ и на все времена — устрашение турок.
— Благодарю, государь! — сказал Кинижи, наклоняя голову. — Это новое назначение вселяет в меня бодрость и силы, необходимые для грядущих сражений. Но прошу тебя ещё об одном драгоценнейшем даре. Помнишь ли ты, что некогда обещал бедному парню, подручному мельника? Так сдержи своё слово, король: выпей с ним кубок вина, а он поговорит с тобой не о новых битвах, а о горестях, которые терпит исстрадавшийся народ в самом сердце твоего государства.
— Я выслушаю тебя, сынок. И для короля Матьяша настанут когда-нибудь мирные времена: тогда мы отложим в сторону меч и возьмём в руки весы Фемиды. Да я и сейчас сделаю всё, чтоб хотя бы в одной руке держать весы справедливости.
В этот момент взгляд короля Матьяша упал на осыпанного мукой Буйко, прокравшегося в зал через боковую дверь.
Когда Йоланка зарыдала на плече у Кинижи, Буйко признал, что здесь он лишний, и незаметно ушёл. Теперь он отважился войти опять.
— Ты что это, Буйко?! Как смеешь не спать? — напустился на увальня король. — Ты, верно, забыл, бесёнок, на что подрядился к королю Матьяшу!
— Ваше величество, государь! — взмолился Буйко. — Освободи! Невмоготу мне служба королевского лежебоки. Накажи по справедливости, что не выполнил договор. Только отпусти…
— Отец, король! — поспешила на помощь другу Йоланка. — Ему я обязана жизнью. Только благодаря ему Пал Кинижи вовремя прибыл в замок. Буйко заслужил не наказания, а награды.
— Всё равно я его накажу, — улыбаясь, сказал король. — Мне такой ленивый лежебока не нужен. В наказание, парень, отдаю тебя в руки Темешского главнокомандующего. Уж он-то найдёт на тебя управу. Он человек строгий.
— Кто он? — испуганно спросил Буйко.
И король ответил:
— Пал Кинижи!
Одна из придворных дам несла широкую бархатную подушку, на которой сверкали всевозможные драгоценности неописуемой красоты. Белые, алые, голубые, золотые, они переливались на лиловом бархате, словно сказочные цветы. Йоланка, конечно, не утерпела и подошла ближе, чтобы всласть налюбоваться этим чудом из чудес.
В руках другой дамы было длинное шёлковое платье, шитое золотом и усыпанное бриллиантами. Такого изумительного платья Йоланка ещё ни разу в жизни не видела.
Бледный гофмейстер, будто проглотивший аршин, ждал не шевелясь, пока Йоланка вдосталь налюбуется подарками, потом заговорил. Голос у него походил на звук надтреснутой чашки.
— Эти свадебные дары и свадебный наряд посланы тебе его величеством императором Фридрихом. Десять лучших швей из Вены денно и нощно трудились над этим прекраснейшим в мире платьем.
— О, всё, что я вижу здесь, прекрасно, — очень любезно сказала Йоланка, помня совет верного Буйко. — Передай от меня его величеству императору самый почтительный поклон.
При этих словах гофмейстер выпрямился ещё больше.
— Его величество император, который в семидесятый год своего владычества находится, хвала господу богу, в добром здравии, из всех его внуков особенно жалует родившегося тридцать третьим герцога Ипполита, наречённого твоей милости. Посему великий император не поскупился на подарки. Его величество в сопровождении императорской свиты сейчас будет здесь.
Придворные дамы были схожи меж собой как две капли воды. На плоских, как лепёшки, лицах торчали острые лоснящиеся носы. Зубы сильно выдавались вперёд, и обе они пришепётывали. Та, что принесла платье, присела перед Йоланкой так низко, что чуть не стукнулась носом об пол; потом с глубочайшим смирением сказала:
— Сделай милость, сударыня, пройди с нами в зеркальный зал и надень свой волшебный свадебный наряд.
— Дай мне руку, я тебя отведу, — сказала вторая и повела Йоланку к двери.
Гофмейстер остался в зале один, но и в одиночестве он сохранял такой чопорный вид, словно на каком-нибудь большом торжестве. Он так держался, будто пустое кресло, стоявшее перед ним, было самим императором, а колонны — знатнейшими господами и первосвященниками. Собаке, наверно, давно бы надоело лаять, и кошка давно бы перестала мяукать, а гофмейстеру хоть бы что: стоит как истукан и держит руку на длинном жезле с золотым набалдашником. В зал вошли два лакея и поставили вместо кресла громадный с позолотой трон. Истукан, как и полагается истукану, даже бровью не повёл. Потому он, наверно, и получил свою высокую должность, что мог несколько часов подряд смотреть, не мигая и не двигая зрачками.
И ещё он, наверно, время отсчитывал про себя, потому что часов в зале не было и никто ниоткуда не подал ему никакого знака. Но в тот самый момент, когда это было нужно, истукан шевельнулся. Он поднял тяжёлый, с набалдашником жезл, тринадцать раз ударил им об пол и надтреснутым голосом прокричал в пустой зал:
— Его величество император!
В то же мгновение вошёл император. Он шёл на своих журавлиных ногах, ступая саженными шагами. Толстуха императрица, мелко семеня, едва за ним поспевала. На императоре был длинный, красного бархата кафтан, который так болтался на тощем теле, будто достался ему с плеча чешского короля. На царственной птичьей головке торчали огромные уши, и кстати: не будь этих ушей, громоздкая остроконечная корона сползла бы императору на глаза. Корона — вещь дорогая, кроить её для каждой императорской головы особо было бы для казны слишком накладно. А чтоб у всех императоров за целое тысячелетие головы бы были одинаковы — такой счастливой случайности ещё не бывало на свете. Так вот, на головке августейшего старца корона походила на перевёрнутое лукошко, нахлобученное до самых бровей. К счастью, за семьдесят лет император научился передвигаться так ловко, что корона не слетала с его царственного чела. Он раскачивался под ней, как крестьянка, привыкшая таскать корзину на голове.
Императорская чета уселась на трон, и толстуха императрица заняла почти всё тронное место. Тощему императору с трудом удалось втиснуться и примоститься рядом.
Герцог же Ипполит пристроился так, чтоб рука царственной бабки покоилась на его плече. Затем императорское семейство окружили высокородные дамы и господа.
Когда наконец все места были заняты согласно, придворному этикету, гофмейстер опять шевельнулся как заведённый и трижды ударил жезлом об пол.
— Её высочество невеста!
Портьера, закрывавшая боковую дверь, раздвинулась, и вошла Йоланка. Она была ослепительно хороша. По огромному залу пронёсся шёпот восхищённого изумления. Толстуха императрица не выдержала.
— Чудо-красавица! — вздохнула она. Но тут же, повернув голову к императору, процедила сквозь зубы: — Безобразие… Как смеет девица не царского рода быть такою красоткой?
Ипполит по-дурацки захихикал.
— Правда, Ипполитик, — шепнула ему бабка, — миленькую невесту мы тебе подыскали!
Йоланка приблизилась к императорской чете и церемонно присела.
— Что же, прекрасная девица, согласна ли ты сочетаться браком с моим самым любезным внуком? — спросил император.
— Это большое счастье и великая честь для дочери венгерского вельможи, — ответила Йоланка, изобразив на лице притворную радость и избегая смотреть на герцога.
Одного мимолётного взгляда на него ей было довольно, чтобы понять: если взглянет ещё раз — не выдержит и выбежит из зала.
С тем же вопросом император обратился к герцогу:
— Наш милейший внук Ипполит, согласен ли ты сочетаться браком с этой юной девицей?
— С удовольствием, августейший дед, с превеликим удовольствием! — заорал герцог и захихикал.
— Раз вы оба согласны, станьте рядом, — проворчал император, — и примите моё отцовское благословение.
Ипполит подскочил к невесте, порываясь броситься ей на шею, но Йоланка зорко следила, чтоб он даже платья её не задел.
— Ах, какая прекрасная пара! — опять вздохнула императрица.
Император вытянул руку для благословения. Длинная, иссохшая рука протянулась над головами жениха и невесты.
— Стало быть, примите моё отцовское и императорское благословение.
Толстуха императрица тоже бросилась к ним и суетливо растопырила свои пальцы-лепёшки.
— Будьте всегда так прекрасны и счастливы, как в эту минуту.
Ипполит вытянулся и хлопнул рукой по мечу.
— Будем, будем прекрасны и счастливы! — пообещал он.
Но меч стукнул его по лодыжкам, и жених противно взвизгнул.
Опять гофмейстер стукнул жезлом об пол.
— А сейчас, — возвестил император, — мы отправимся в храм и свяжем вечными узами брака прекрасных жениха и невесту.
Весь зал пришёл в движение, императорская чета встала, только Йоланка не двинулась с места.
— Ах, папаша, ваше величество, — с мольбой обратилась она к императору, — зачем так спешить? Я не знаю ваших обычаев и могу напутать в брачном обряде. Нельзя ли попробовать сначала здесь?
— Попробовать? — рассеянно переспросил император. — Гм! Попробовать! Что ж, это можно. — И он трижды хлопнул в ладоши. — Эй, пастор! Пастор, пастор, пастор! Скорей сюда!
Пастор вбежал, неся в руках огромную книгу и крест.
— Что прикажешь, ваше величество?
— Давай-ка, святой отец, прорепетируем бракосочетание здесь. Надо обучить венгерскую девицу, а то, чего доброго, ошибётся в обряде. Ну, давайте, давайте.
Священник жениха и невесту поставил рядышком.
— Слушайте! Вот так вы должны стоять перед аналоем. Я же скрещу руки и, держа в них вот эту большую книгу, спрошу: «Ответь мне, жених, любишь ли ты девицу, стоящую рядом с тобой, которую ты выбрал в жёны?»
— Ой, как интересно играть! — заорал юный герцог, захлёбываясь от восторга. — Люблю, люблю, люблю…
Как видно, он готов был вопить без конца, но император, которому эти вопли смертельно надоели, рассвирепел и закричал на ненаглядного внука:
— Замолчи же наконец, замолчи!
— Довольно! Дов-о-о-о-ольно! — не владея собой, заорала императрица.
Герцог надулся и замолчал, а пастор продолжал:
— Скажи мне, невеста, любишь ли ты стоящего от тебя справа мужчину?
Йоланка кашлянула, немного подождала и кашлянула ещё раз… Потом кашлянула в третий раз и, взглядом взывая о помощи, растерянно оглянулась… В этот миг за толстой портьерой раздались оглушительный грохот и стук. Все взгляды обратились к двери. Портьера раздвинулась, и два воина императорской армии, кряхтя и пыхтя, втащили в зал невиданных размеров булаву.
— Ваше величество, государь император, — задыхаясь, заговорил один из них, — эта страшная штуковина свалилась на нас прямо с неба.
— К штуковине привязано какое-то письмо, — добавил второй.
Император взял письмо и протянул священнику:
— Прочти, святой отец, поскорее!
Священник развернул пергамент и прочёл вслух следующее:
Я с войском своим стою под замком. Жерла моих пушек направлены на стены замка, мои воины готовы начать осаду. Сдайте замок без боя, оставьте в замке Йоланку Мадьяр и убирайтесь на все четыре стороны. Если откажетесь, прощайтесь с жизнью.— Святое небо! Пал Кинижи! — в паническом страхе вскричал император.
Пал Кинижи
— Кинижи! — не своими голосами заорали придворные.
В зале начался несусветный переполох, все бросились кто куда.
— Замок оборонять до последнего вздоха! — последовал приказ императора. — Если хоть какой-нибудь путь свободен, я ещё успею скрыться.
— Замок оборонять! — передавалось из уст в уста. — Замок оборонять! — кричали все, и все до единого неслись за императором.
— Ваше величество, дедушка! Бабушка-а-а-а! — отчаянно вопил несчастный жених, мчась вслед за улепётывающими дедом и бабкой.
Зал опустел, остались только Йоланка да Голубан.
— Итак, прекрасная дама, — заговорил Голубан, — я надеюсь, ты последуешь за своим женихом.
— Ха-ха-ха! — засмеялась Йоланка. — Спасайся, беги, если жизнь тебе дорог?.
Но Голубан схватил её за руку:
— Ты моя пленница. Приказываю тебе следовать за великим императором!
— Никогда!
В это время воины, втащившие гигантскую булаву, бегом возвратились в зал, наверно, в надежде спастись вместе с важными господами.
Солдаты схватили Йоланку.
— Стой! — раскатился по залу громоподобный голос.
— Пал Кинижи! — завопили солдаты и, выпустив Йоланку, бросились прочь.
— От меча тебе теперь пользы мало, доблестный горе-витязь. Сейчас я с тобой разделаюсь так, как разделался когда-то со свирепыми псами.
— Сжалься над моей сиротской душой… До гроба буду служить тебе верой и правдой…
— А есть она у тебя, душа? — проворчал Кинижи. — Куда мне бросить тебя, мошенник?
Тут из-за трона высунулась взлохмаченная голова… Ну конечно же, это был Буйко. Он выбежал на середину зала и отодвинул тяжёлую плиту, покрывавшую бездонную могилу Тита.
— Вот прекрасный ящик для мусора, мой хозяин, — с готовностью сообщил он.
Кинижи сделал шаг к отверстию и швырнул в него отчаянно визжащего кондотьера.
— Счастливого пути! — крикнул вслед ему Буйко и заботливо задвинул плиту.
Йоланка и Пал молча смотрели друг на друга. Наконец Пал раскрыл объятия.
— Йоланка!
Йоланка бросилась к своему возлюбленному, но вдруг, ослабев от пережитых потрясений, бессильно упала ему на руки.
— Пал, наконец-то ты здесь… — прошептала она и, уронив головку на плечо героя, зарыдала.
Когда же она снова подняла голову… Неужели не сон, а явь то, что видит она сквозь пелену слёз, ещё застилавших её глаза… В дверях зала стоял её отец. Суровый воин скрывал под усами улыбку…
— Тысяча чертей! — закричал Балаж Мадьяр. — Из рук одного разбойника дочь моя попала в руки другого.
— Отец! — воскликнула Йоланка, бросаясь к нему с сияющим от счастья лицом.
— Тысяча чертей! Ты меня обогнал! — брюзгливо обратился Балаж Мадьяр к Кинижи. — Сдаётся мне, дело слажено, и осталось одно: дать вам своё благословение.
— Выходит, бывший подручный мельника больше не заноза в глазу знатного вельможи? — гордо перебил его Кинижи.
— Эй, сто чертей, сто проклятий! Так ты задумал меня корить? Знай же, что и тогда ты не был занозой, да только хотелось мне поперечить королю… «Не суй носа в мои дела, — сказал я себе, — хоть ты и король». Мы с королём Матьяшем меж собой постоянно вздорим, но он знает, что нет у него более верного друга, чем я. Ну, а в нынешние времена нет более знаменитого человека, чем Пал Кинижи.
— А где наш король? — хором спросили Пал и Йоланка.
— Вы везучие оба. Скоро увидите своего короля. Он громит армию императорского сынка. Мы оба, я и король, спешили освободить этот замок. Да только попали не в бой, а на свадьбу.
В это время на стенах крепости заиграли трубы, послышался топот коней; потом в длинном сводчатом коридоре зазвучали решительные шаги. В зал вошли два трубача.
Они стали по обе стороны двери и затрубили в длинные трубы. Два меченосца раздвинули мечами портьеры, и вошёл король Матьяш. Вслед за королём вошла его свита.
— Да здравствует король! — закричали все, кто был в зале.
— Этой победой мы обязаны Палу Кинижи. Приветствуйте Пала Кинижи! — сказал король. — Подойди ко мне, мой витязь, дай я тебя обниму.
Кинижи подошёл к королю, и они обнялись, как братья.
— Мой государь, мы трижды одержали победу над турецким войском, — сообщил Пал. — Сейчас я здесь, но вовсе не затем, чтоб мой меч отдыхал, пока турок набирается сил для новых разбоев.
— Я надеюсь, государь, — вмешался Балаж Мадьяр, — ты дашь ему самую малость времени, чтоб мог он отпраздновать свадьбу и несколько дней провести с молодой женой.
— Значит, свадьбы не миновать! — весело закричал король. — Я знал, старина, что конец будет таков. А за свадебными подарками дело не станет. Пал Кинижи, назначаю тебя Темешским главнокомандующим. Отныне ты страж наших южных границ и на все времена — устрашение турок.
— Благодарю, государь! — сказал Кинижи, наклоняя голову. — Это новое назначение вселяет в меня бодрость и силы, необходимые для грядущих сражений. Но прошу тебя ещё об одном драгоценнейшем даре. Помнишь ли ты, что некогда обещал бедному парню, подручному мельника? Так сдержи своё слово, король: выпей с ним кубок вина, а он поговорит с тобой не о новых битвах, а о горестях, которые терпит исстрадавшийся народ в самом сердце твоего государства.
— Я выслушаю тебя, сынок. И для короля Матьяша настанут когда-нибудь мирные времена: тогда мы отложим в сторону меч и возьмём в руки весы Фемиды. Да я и сейчас сделаю всё, чтоб хотя бы в одной руке держать весы справедливости.
В этот момент взгляд короля Матьяша упал на осыпанного мукой Буйко, прокравшегося в зал через боковую дверь.
Когда Йоланка зарыдала на плече у Кинижи, Буйко признал, что здесь он лишний, и незаметно ушёл. Теперь он отважился войти опять.
— Ты что это, Буйко?! Как смеешь не спать? — напустился на увальня король. — Ты, верно, забыл, бесёнок, на что подрядился к королю Матьяшу!
— Ваше величество, государь! — взмолился Буйко. — Освободи! Невмоготу мне служба королевского лежебоки. Накажи по справедливости, что не выполнил договор. Только отпусти…
— Отец, король! — поспешила на помощь другу Йоланка. — Ему я обязана жизнью. Только благодаря ему Пал Кинижи вовремя прибыл в замок. Буйко заслужил не наказания, а награды.
— Всё равно я его накажу, — улыбаясь, сказал король. — Мне такой ленивый лежебока не нужен. В наказание, парень, отдаю тебя в руки Темешского главнокомандующего. Уж он-то найдёт на тебя управу. Он человек строгий.
— Кто он? — испуганно спросил Буйко.
И король ответил:
— Пал Кинижи!