Татьяна Алюшина. Девочка моя, или Одна кровь на двоих

   – Да!
   – Ты опаздываешь на полчаса! – огласил свое недовольство заделавшийся на сегодня прокурором Юра.
   – Я? – необычайно подивилась Машка. – Куда?
   – В ресторан!!! – громыхнул Юрик.
   Он никогда не позволял себе повышать голос – зачем? Интонаций недовольства и их вариаций в голосе вполне хватало для управления женой.
   – А я должна быть в ресторане? – продолжала удивляться Машка, быстро зыркнув на академика Янсона.
   Он смотрел на нее и внимательно слушал.
   Академика можно было не опасаться. Кирилл Павлович любил Машку по-отечески, опекал, уважая ее талант, целеустремленность, настойчивость и колоссальный упорный труд.
   А Юру не любил и откровенно не понимал его присутствия в Машкиной жизни, но с врожденной тактичностью и интеллигентностью не позволял себе нравоучений и обсуждений. За пять лет Машкиной семейной жизни лишь пару раз не удержался от комментария.
   Однажды Юра пришел как-то за ней на кафедру, где они тесным кругом, предваряя громкое официальное чествование, поздравляли академика Янсона с наградой. Юра зашел, неся себя и свое недовольство, надменно кивнул окружающим, сообщил, что ждет Марию за дверью, и вынес себя из помещения.
   – И как это ты, Машенька, себе такого портфеленосца отыскала? – грустно спросил Кирилл Павлович.
   Он всегда чуть грустил, когда возле Машки шелестело напоминание о Юрике.
   Еще один раз академик не удержался на заседании научного совета. Она забыла отключить мобильный, Юра позвонил и что-то там требовал, отчитывал. Застигнутая врасплох Машка лепетала оправдания шепотом, прикрыв трубку ладошкой. Кирилл Павлович в этот момент шел к трибуне для чтения доклада и остановился возле нее, сидевшей в крайнем кресле у прохода, положил ладонь на плечо, чуть наклонился к ней и тихо сказал:
   – Попросите его преувеличенное высочество позвонить чуть позже.
   И величаво двинулся дальше.
 
   – Мы договорились в два часа встретиться в ресторане! – бушевал в трубке «портфеленосец».
   – Ты ошибаешься, – спокойно возразила Машка.
   Встала, кивнула, извиняясь, Кириллу Павловичу и отошла к двери – все-таки ей было неудобно перед академиком.
   – Ты это специально сделала? Да? – сообразил Юрик. – Подчеркнуть свою независимость?
   – Да бог с тобой, Юра! – остудила его Машка и глянула быстренько на Янсона. – Мне нет необходимости что-то подчеркивать и демонстрировать тебе. Ты распорядился, а меня твои приказы и распоряжения уже не касаются. Тебе надо в ресторан, ну и будь там! Я-то тут при чем?
   – Ты выставила меня идиотом! Я сижу здесь, жду! Это хамство!
   Машка просто отключила телефон. Чего ради она должна выслушивать вопли и обвинения чужого человека да еще вступать с ним в дебаты?
   Подумала и выключила телефон совсем.
   – Машенька, – осторожно спросил Кирилл Павлович. – У вас какие-то нелады в семье?
   – Нет! – радостно улыбаясь, сообщила Машка. – Теперь полные «лады»! Я вчера его выгнала с вещами из дома и из своей жизни!
   Она вернулась и села на место. Академик помолчал недолго и спросил:
   – Помощь нужна?
   А Машка подумала, что помощь ей очень даже кстати.
   – Да! Мне надо как можно скорее развестись! Вот прямо завтра, а лучше сегодня!
   Кирилл Павлович засмеялся добрым приятным смехом.
   – Сегодня – это вряд ли, а на днях попробуем.
   Он что-то записал на настольном откидном календаре, которым пользовался вместо всяких там новомодных органайзеров и расписаний в компьютере. Расписание в компьютере, конечно, тоже имелось, но в календарике академик Янсон делал пометки личного характера.
   – Имущество делить надо? – продолжая писать, спросил он.
   – А нет у нас совместно нажитого имущества! – веселилась Машка. – Квартира моя, досталась от родителей, евроремонт в ней тоже мой. Я бабушкину в Севастополе продала года два назад и все деньги ухнула на глобальное изменение интерьера! Мне очень повезло с дизайнером. Необыкновенная женщина Ольга Петровна – энергичная, талантливая, стройная такая, на девчонку похожа, и мудрая, как египетские пирамиды! Она про Юрика все сразу поняла и мои «мужу нравится это и вот это» мягко так, тактично задвинула. И настояла, чтобы квартиру, каждый уголочек, делали под меня. Дипломатично: «Вы ведете все хозяйство и много работаете, и дома работаете по ночам, значит, обстановка вокруг вас должна быть максимально комфортной и уютной для вас во всем, в каждой мелочи!» А во-вторых, она следила за финансами. Я предложила снять со счета сразу большую сумму и ухнуть в стройку. Но она объяснила, что так неправильно, и снимала со счета деньги копейка в копейку по смете и чекам. Я тогда спросила: зачем? А она загадочно отмахивалась: «Пригодится». Спасибо ей огромное, я ведь только в Америке доперла зачем! А вот как раз за этим! Сейчас у меня на руках благодаря ей все документы, подтверждающие, что ремонт и обстановка произведены за мой счет! А прописан он у своей мамы, дабы не потерять собственность, мало ли чего!
   – А что ж муж чиновничьи доходы не вкладывал?
   – Вкладывал! – радостно отрапортовала Машка. – В себя! Дорогая одежда, курорты, рестораны, развлечения, даже салоны красоты! Ей-богу, не вру! Добавил к оставшимся от ремонта деньгам свои сбережения, накопленные нелегким кресельно-кабинетным трудом, и купил джип. Вот скажите, Кирилл Павлович, зачем ему джип? Все его бездорожье – это одна колдобина на въезде у дома!
   – Для престижа! – предположил академик, заразившись Машкиной развеселой бесшабашностью. – Давай-ка, Мария Владимировна, еще по кофейку да с коньячком. – И заговорщицки подмигнул: – За твою Liberty, так сказать!
   Отдал распоряжение секретарю по селектору и вернулся в разговор:
   – Значит, делить нечего?
   – Денежку Юра считать умеет. Он же понимает, что присудят ему полмашины и оплатить половину ремонта и купленных вещей. Машину я и так ему отдам, а вредить «престижу» и «доброму» имени участием в судебных разбирательствах – ни, боже упаси! Ни-зя-я!
   – Да уж! – кивнул академик и спросил строго, перестав улыбаться: – Ты твердо решила? Может, вы поругались и ты обиделась?
   – Я не могу на него обижаться, Кирилл Павлович, – перестала улыбаться и она. – И обидеться не могу, он чужой мне человек. Посторонний. Я это в Америке поняла, я там очень многое поняла про свою жизнь.
   И она рассказала все Кириллу Павловичу под кофе с коньячком и все отключенные телефоны очень занятого, невероятно занятого академика Янсона.
   – Так, – выслушав, академическим тоном заключил Кирилл Павлович. – У меня есть замечательный адвокат. Великолепный прохиндей, как и положено в такой профессии. Он сделает все быстро: разведет и бумаги, какие надо, заставит твоего чинушку подписать, тем более ты говоришь, что скандалы могут попортить его салонное лицо.
   А Машка чуть не разревелась – хлопала ресницами, загоняя навернувшиеся слезы назад.
   Какого такого вселенского одиночества она испугалась до умопомрачения тогда, пять лет назад?! Нет и не было никогда никакого одиночества!
   А была обожаемая ею до полного восторженного погружения по самую макушку работа, и академик Янсон был, и сама у себя она была!
   А когда человек есть сам у себя, полностью есть – с набором уважения, любви, поощрения, поругивания за глупости и ошибки, балования себя, родного такого, каким уродился, – то нет и быть не может никакого вселенского одиночества!
 
   Юрик надрывался желанием вернуть в стойло взбрыкнувшую женушку, звонил, отчитывал, грозился, требовал немедленной аудиенции для разбора полетов, но Машка отключала телефон, не вступая в переговоры.
   На следующий день Маша поздно вечером, ближе к ночи, открывая входную дверь, услышала разливающиеся по пустой квартире трели телефона. Подозревая, кто может ее домогаться посредством телефона, она не торопилась кидаться к трубке. Закрыла дверь, сняла обувь, втайне надеясь, что звонившему надоест ждать.
   Не тут-то было!
   – Да, – устало отозвалась Машка на долгий призыв поговорить.
   – Мария? Что у нас с дверью, я не мог попасть в дом!
   За последние двое суток Юрик, видимо, подзабыл, что воспитанные люди здороваются, когда звонят.
   – У меня с дверью все в порядке! – порадовала его Машка. – У меня надежная железная дверь!
   Прошла босиком в кухню, включила чайник, прижала трубку с неугомонным мужниным голосом внутри плечом к уху, доставая кофе и турку, – еще надо поработать, а спать уже хочется, вошла во вкус здорового сна за полгода-то!
   – Ты что, сменила замки?! – потрясенным возмущением полушепотом вопрошал Юрик, не поверив в такую возможность.
   – Ну конечно, сменила! А то мало ли кто может прийти!
   Новость была трудно перевариваемой для нежного организма российского чиновника.
   – Это безумие! – выдавил ударник бюрократического труда. – Что с тобой произошло, Мария? У тебя стресс, или ты так обиделась, или что-то случилось там, в Америке?
   «Со мной случилась Liberty по кличке Свобода!»
   И, опьяненная этим вирусом, Машка доброжелательно посоветовала Юрику:
   – Ты возьми ключи у мамы или у кого ты там сейчас живешь.
   – У тебя точно что-то произошло с психикой! – медленно приходил в себя Юрий Всеволодович.
   – Коллапс? – предположила, балбесничая, Машка.
   – Мария! – тоном ставящего диагноз врача постановил Юрий. – Ты не отдаешь отчет своим действиям! У тебя расшатались нервы!
   Машке надоело! Сколько можно-то?!
   – Юр, притормози! – жестко, с нажимом остановила она его. – Не советую двигаться мыслью в данном направлении. У меня имеются справки, заверенные российскими и американскими врачами, о полной моей вменяемости и психической нормальности! Они, знаешь, американцы-то, весьма в этих вопросах щепетильны. Это я на тот случай тебе говорю, если вдруг ты решишь, что можно меня и в дурдом пристроить для дальнейшего твоего комфорта и благолепия! Привыкай и осваивай мысль, что мы разведены. Все! Меня больше нет в твоей жизни!
   – Что ты такое говоришь! – возроптал страдалец. – Я…
   – Юра! – перебила Машка. – Пошел в жопу!
   И отключила трубку.
   Утром ее сон прервали колокольчатые трели звонка в дверь. Разбуженная, еще не перестроившаяся во временных режимах, Машка сползла с кровати, кое-как разлепив глаза по дороге к двери, и окончательно проснулась, посмотрев в глазок.
   Прибыла тяжелая артиллерия в лице свекрови.
   «Как это я про нее забыла?» – подивилась Машка и открыла дверь.
   Владлена Александровна окинула критическим взором невестку с ног до головы. Похоже, босоногая Машка в коротенькой шелковой ночнушке с помятым лицом и буйной взлохмаченной гривой волос ей не понравилась.
   – Десять часов утра, Мария! Ты что, спала?
   «Нет, блин, гусей пасла у стен дворца в соответствии с призванием!» – раздражилась влет Машка.
   Владлена Александровна царским указующим жестом руки отодвинула с порога невестку-пастушку и вплыла в прихожую. Брильянтово-шелковая, каблучно-голенастая, пластико-хирургически стройная, безморщинная, причесочно-уложенная, и все это в десять непастушкиных часов утра.
   – Женщина не имеет права так расслабляться! – двигаясь по направлению к кухне, одаривала мудростью она. – Прибери себя! Нельзя же так!
   Ошеломленная неожиданностью нападения, Мария напряглась, но сразу опомнилась.
   «Да уж! Пятилетняя дрессировка не проходит так быстро, знаете ли!» – сообщила она кому-то про себя.
   И всерьез обдумывала, не предложить ли сразу бывшей свекрови присоединиться к сыну в походе в том направлении, которое она ему вчера указала?
   Ну, не до такой же степени, одернула себя Мария Владимировна, не до такой! Опять-таки, пятилетняя муштра даром не проходит, и из уважения к ее морщинам…
   «У Владлены нет морщин. При намеке на морщины представительницы этой социальной прослойки тут же бегут к пластическому хирургу. Поэтому уважение к ним проявлять не требуется!»
   Проигнорировав предложение «прибрать себя», Машка потащилась за свекровью в кухню, где та уже «царила». Провела указательным пальчиком по столешнице, брезгливо его порассматривала на предмет обнаружения грязи, смахнула большим пальцем увиденное.
   Обнаружила или нет, осталось непонятно.
   – Свари мне кофе, – повелела императрица.
   Машка не шелохнулась, смотрела на нежданную гостью, привалившись плечом к стене.
   – И оденься, будь добра!
   – Зачем? Вы уйдете, а мне еще поспать надо, – ответила непокорная пастушка.
   Владлена на открытый бунт отреагировала приподнятой аристократической бровкой.
   – Не надо так явно демонстрировать хамство, Мария. Я пришла поговорить.
   «Ну да! А я думала пожелать мне доброго утра!»
   Она расстроилась от неизбежности общения и невозможности остановить сабельную атаку свекрови. Пришлось одеться и сварить кофе, и подать к нему сыр и нарезанный прозрачными дольками лимон, сесть напротив и подождать, когда свекровь сделает глоток, оценит мастерство приготовления и качество продукта и приступит к изложению цели своего визита.
   Понятную и без изложения.
   – Юра мне все рассказал, – приступила Владлена, оценив кофе мимикой где-то на троечку по пятибалльной шкале.
   – А именно? – подтолкнула репликой течение разговора Машка.
   – Что ты приехала из Америки не в себе, с расшатанными нервами, устроила ему неприличную сцену и выставила из собственного дома!
   Машка вдруг развеселилась, как от хорошей комедии, – искренне и беззаботно, откинулась на спинку стула и отпила кофе из своей чашки.
   – Это недопустимо, Мария! Если у тебя расшаталась психика, то ее надо лечить! Я утром созвонилась с одним моим знакомым, специалистом в этой области, мы обсудили твою симптоматику. Он готов тебя принять и назначить курс реабилитационного лечения. Нельзя же распускаться! Женщина обязана сохранить семью, заботиться о муже и не имеет права опускаться до вульгарных скандалов! Ты и так-то с трудом справлялась со своими обязанностями, а Юра терпел. Но вести себя столь неподобающим образом!
   Машка уже не задавала себе безнадежно непродуктивных вопросов, как ее угораздило вляпаться в эту семейку, а раздумывала над более насущными в данный момент делами.
   А именно: послать Владлену сразу, рубанув по-рабоче-крестьянски, подтверждая свекровины многолетние подозрения в Машкином плебейском тупоумии, или вступить в диалог и как-то интеллигентно все ей растолковать?
   Послать сразу не позволяло воспитание, но и затягивать визит, выслушивая неуместные назидания, тоже не хотелось.
   – В конце концов, ты сама во всем виновата!
   О как!
   Видимо, Машка пропустила какую-то существенную часть обвинительно-наставительной речи, приведшую свекровь к данному утверждению, занятая обдумыванием, как побыстрей и эффективней направить Владлену на выход.
   Из квартиры и ее, Машкиной, жизни.
   – Конечно, виновата! – увидев Машкино веселое удивление, повторилась свекровь. – Ты бросила мужа на целых полгода, а он молодой, здоровый, интересный мужчина с естественными желаниями. А как ты думала? И ты не имеешь права его осуждать!
   – Это все?
   – Что за тон, Мария?!
   – Ближе к делу, Владлена Александровна, вступительную речь я оценила!
   Владлена посмотрела на Машу как на сумасшедшую.
   – Да, Юра прав, у тебя что-то с психикой!
   – Значит, действовать мы будем так! – распорядилась Машка, поднимаясь со стула. – Вы сейчас уходите и навсегда забываете мой номер телефона, адрес и желательно мое имя. Вам с Юриком всех благ!
   Увидев, что Владлена собирается ответить очередным возмущением, Маша поняла, что спокойные объяснения, попытки донести свое мнение для этих людей, как говорят ее студенты, не канают и, если она хочет навсегда и разом от них избавиться, есть только один способ – напугать, пригрозить чем-нибудь, лучше всего потерей денег и скандалом на Юрикиной работе. Она оперлась двумя руками о стол, наклонившись к свекрови: