Галина Волчек – не просто режиссер, она созидатель, строитель «Современника». Так, после яркой и вызвавшей много споров версии «Марии Стюарт» в постановке известного литовского режиссера Р. Туминаса Волчек приглашает для работы в свой театр двух молодых режиссеров – К. Серебренникова и Н. Чусову, которые на целый сезон превращают «Современник» в самый востребованный театр Москвы. Потом Чусова ставит на сцене «Современника» необычную «Грозу», и кажется, что чусовское «хулиганство» Волчек по душе. Ей нравится приглашать самых разнообразных режиссеров, и география для нее – не ограничение. Вслед за Чусовой к репетициям «Бесов» приступил давний друг Г. Волчек, выдающийся польский режиссер театра и кино А. Вайда. «Я без конца ищу молодую режиссуру не потому, что мне хочется в этом быть впереди планеты всей. Я ищу ее с тех пор, как стала руководителем театра, потому что считаю, что театр, в который не вливаются молодая кровь и идеи молодых, не может не превратиться в музей. Он может быть живым только в борьбе противоположностей, только в соединении “если бы молодость знала, если бы старость могла”». С какой смелостью и решительностью, пренебрегая неприязнью и многолетней предубежденностью театральной среды, Галина Волчек строит свой театр! Вот эта способность движения, сохранения ядра «Современника», привлечение ярких режиссеров говорит еще об одном качестве Волчек – о ее даре художественного руководства, который позволяет «Современнику» быть тем, чем он есть: не только явлением первых пятнадцати лет при Ефремове, но и последующих тридцати с лишним – при Г. Б. Волчек.
Судьба «Современника», как и судьба его руководителя, никогда не была легкой. С того самого момента, как ушел во МХАТ Ефремов, критики стали наперебой предрекать театру скорую смерть. Даром, что театр выпустил «Валентина и Валентину», «Балалайкина и К°», «Эшелон», «Двенадцатую ночь», цикл чеховских спектаклей, эти «оракулы» не умолкают и сегодня, выматывая душу театрального коллектива. «Критика в лице некоторых своих “влиятельных представителей” вот уже более тридцати лет заколачивает наш театр в гроб. Трудно работать под такой аккомпанемент», – говорит Волчек. Ее родной театр переживал разные времена, но всегда Галина Волчек принимала его судьбу как собственную: радуясь и печалясь, поддаваясь собственным слабостям и не изменяя собственной силе. Так, словно выполняя высокую миссию. А театр для Г. Волчек всегда был и остался именно миссией. Поколению, росшему вместе с «Современником», повезло. Задуманный и созданный как протест против официального искусства, возникший с претензией стать властителем дум, театр эту власть выстрадал, укрепляя ее на протяжении долгих десятилетий. В былые времена театру приходилось бороться за выпуск каждого спектакля. На сдачу «Эшелона», «Провинциальных анекдотов», «Восхождения на Фудзияму» комиссия приходила по пятнадцать раз, это был рекорд, не сравнимый с тремя попытками в спорте. Галина Борисовна тогда с горечью пошутила, что чиновники изобрели новый вид спорта: «Каждый раз мы боролись за выпуск спектаклей. На это уходило полжизни». Когда же само понятие «властитель дум» утратило свою целостность, Волчек осталась едва ли не единственной, кто пытался всеми силами эту власть над умами удержать. Свидетельство тому – ее спектакли: «Обыкновенная история», «На дне», затем «Крутой поворот», «Три товарища». Все они стали подлинными событиями в истории русского театра.
Режиссура – неженская профессия. Недаром слово «режиссер» мужского рода – это вполне естественно. Но Галина Волчек всей своей жизнью доказывает, что женщина-режиссер ни в чем не уступает мужчине. С улыбкой она вспоминает: «В моей далекой молодости замечательная актриса Вера Петровна Марецкая, встретив меня в доме отдыха в Рузе, спросила: ”Галя! Мне сказали, ты собираешься заниматься режиссурой. Неужели ты будешь всю жизнь ходить в мужском костюме и с портфелем под мышкой?” Таков был стереотип профессии режиссера, которого я, видимо, подсознательно ужасно боялась. И я пообещала Вере Петровне, что к каждой премьере я буду шить новое платье и никогда не надену мужской костюм и не возьму портфель». На основе своего профессионального и жизненного опыта Волчек вывела формулу профессии, в которой ей постоянно приходится доказывать свою индивидуальность: «Режиссер соединяет в себе и психолога, и психотерапевта, и экстрасенса, и гипнотизера. Энергетика, которой мы способны заразить партнера, не основывается только на интеллекте. Гениально рассказывая и рассуждая, вы достигнете проникновения только в рациональный “этаж” артиста. Не пробьетесь к его природе, к импульсам, к внутреннему темпераменту. Эйзенштейн гениально назвал кинорежиссера “вулканом, извергающим вату”».
Волчек – одна из тех немногих театральных режиссеров, которых узнают на улицах. Взрослые всех поколений смотрели фильм с ее участием «Осенний марафон», а дети – «Красную Шапочку», где Волчек сыграла Волчицу. Роли не очень большие, но Волчек, актриса широчайшего диапазона, всегда могла даже незначительную эпизодическую роль возвести до уровня символа. Сама же она вспоминать о своей «актерской составляющей» не желает категорически. «Все! Победила до конца, нет во мне актерского сознания! И никакой борьбы не было, я ничего для этого не делала. Так сложилось. Когда мне сейчас говорят: “Сыграйте эту роль, она прямо для вас!” – я удивляюсь: какие идиоты, да я этих ролей играю в год по сто штук. Каждую роль, которую играют артисты в моих спектаклях, я играю с ними. Так я работаю, в этом моя природа режиссерская…. Может быть, поэтому у меня актерство не осталось занозой», – говорит Волчек.
Всю свою жизнь она посвятила театру, на семью времени у нее почти не хватало. «Всей моей жизнью я подвела себя к тому, что семья для меня стала невозможной. Это естественное состояние человека, который продался в рабство театру. Театр перемолол меня в своей мясорубке настолько, что соединить его с чем-то еще было бы неестественно. И это было предопределено мне судьбой, я в этом убеждена». Первый муж Г. Волчек, гениальный, стихийно одаренный актер Е. Евстигнеев – отдельная глава ее воспоминаний: «Он был славный человек, Женя. Необычайный талант, стихия, человек-планета. Когда я, девочка из благополучной профессорской семьи, сказала, что выхожу за него замуж и привела в дом, грянул гром. На фоне моих преуспевающих ухажеров из МГИМо человек в лиловом бостоновом костюме, справленном на вырост, с длинными рукавами, в трикотажной рубашке-бобочке и крепдешиновом галстуке поверх нее, смотрелся невероятно. У него был один длинный ноготь на мизинце, выражавший его представления о шике и интеллигентности… Так в его понимании должен был выглядеть настоящий столичный лев». Вопреки всеобщему мнению Галина вышла за Евстигнеева замуж. Они часто работали вместе, как актер и режиссер, сделали множество ролей. У Евстигнеева всегда было много поклонниц, и однажды Волчек, услышав очередные сплетни о новом увлечении своего мужа, не выдержала и подала на развод. «Я не умею быть второй. И даже первой не умею. Только единственной, – говорит актриса. – У нас были удивительно теплые с Женей отношения. Через, наверное, 25 лет, как мы с ним расстались, незадолго уже до смерти, он вдруг стал мне говорить, как я ему жизнь разрушила, какая я максималистка. И что со своим максимализмом не могла простить что-то, а должна была».
Вторым ее мужем стал М. Абелев, профессор строительного вуза. Сам он говорит о своем браке с актрисой так: «Я прожил с ней десять почти лет, и эти все десять лет были совершенно разные. Трудно было знать, что тебя ждет. Галя многослойная, она большая. Как кочан капусты – один листочек, другой листочек. Все видят только верхнюю пару листков, и, только прожив с ней много лет, можно понять, насколько это большая и интересная личность. Она очень женщина, во всем, в пластике, в разговоре, в том, как она одевается. Яне знаю, почему мы с Галиной расстались. Наверное, наступил такой период, когда я как личность перестал ей быть интересным». О третьем гражданском муже Волчек известно немного. Говорят, он был человеком высокообразованным, занимал большой государственный пост. 10-летняя история их взаимоотношений закончилась разрывом.
Последние годы Галина Волчек живет одна, ее дом, ее семья – это «Современник». Когда Волчек спросили, что бы она пожелала своему театру, она ответила: «Только одного – чтобы “Современник” был живым до конца. Хочу, чтобы нашлись продолжатели и не позволили растащить театр по разным антрепризам. Для меня самым большим комплиментом было сказанное однажды Зиновием Гердтом: “Есть два места, где никогда не обманывают. Это Консерватория и “Современник”. Пожалуй, это самое ценное в нашем театре – то, что мы никогда не врали. Даже когда не могли сказать всю правду до конца, не обманывали никогда. Люди доверяют “Современнику”. И большей награды не надо».
Как истинного профессионала, Волчек волнует судьба не только родного «Современника», но и русского театра вообще. Увы, прогнозы ее ужасающие: «Сегодня театр – лишь одно из развлечений. С тех пор как в 16 лет попала в студию, я живу под аккомпанемент слов о театральном кризисе. Но его никогда не было. Это вам говорю я, человек, проживший в театре длинную жизнь. А вот сегодня кризис действительно наступил, причем очень глубокий. То, что сейчас происходит, – агонистические судороги. Театр гибнет. Это выражается во всем! В отношении к театру, в количестве вранья вокруг него. Антрепризы испортили зрителю вкус, растлили мозги… Театр умрет обязательно…Не “Современник”, а вообще театр, в том понимании, в котором мы его застали. Пройдет много времени, потраченного на всякую пустоту и ерунду, которую будут называть театром, а потом… на этом пепелище будет какой-нибудь художественный бунт, из которого родится настоящий театр… Однако каким он будет, я не знаю».
На протяжении долгих десятилетий Галина Волчек при своем твердом характере и мужской профессии вершит исконно женское дело – она хранит огонь в очаге, имя которому «Современник». Пламя горит порой неровно, то вспыхивая, то рассыпаясь искрами, но огонь не угасает. Его хранительница Галина Волчек – счастливый человек. Она счастлива, потому что у нее есть сын, были и есть друзья – Г. А. Товстоногов, А. Вайда, А. Миллер, В. Редгрейв. «Бог дал мне в друзья самую лучшую “человеческую коллекцию” в мире! Я умею ухаживать за своей коллекцией. Они мне нужны не тогда, когда мне это нужно, а когда это нужно им. Наверное, они это чувствуют», – говорит Волчек. Счастлива она и потому, что есть у нее «Современник», который по-прежнему любим зрителями. Когда Галина Борисовна встречается с людьми на улице, они говорят ей: «Дай вам Бог здоровья». Откуда они знают, что этой сильной и одновременно такой ранимой женщине так необходимы эти теплые пожелания? «Я ощущаю “доброе поле” вокруг себя и моего театра. Я всю жизнь прожила в Доме, который вместе со своими товарищами построила. Но моя судьба – трудная, – говорит Волчек. – Если начинаю вспоминать свои счастливые моменты, то понимаю, что не умела и не умею удержать их надолго. Ведь человек всегда бежит, летит за ощущением гармонии. И только ему кажется, что он ее ощутил, как она улетучивается. Но ощущения абсолютного счастья в моей жизни бывали. Рождение сына. Утро после премьеры в Хьюстоне, куда меня, первого советского режиссера, пригласили на постановку. В то утро я поняла, что такое победа. Или Бродвей. Издерганная нашей критикой, столько лет пытавшейся меня уничтожить, доказать, что я бездарь и загубила “Современник”, я приехала в Америку. Несмотря на великолепный прием нашего спектакля, ждала рецензий… Когда вышла положительная, я расплакалась. Расплакалась от счастья».
Счастливейшая из женщин, она не стоит на месте, продолжая бежать по жизни. И как признается с улыбкой сама: «Если бы не физическая одышка – бежала бы еще быстрее…» Ее жизнь – в постоянном движении, в процессе работы, в одном ритме с театром, который остается для нее самым дорогим. «Живу ради того, чтобы театр жил, в том числе и после меня, – говорит Галина Волчек. – Иначе зачем работать?»
ГЕЙНЕ ГЕНРИХ
Публицистика Гейне всегда вызывала яростные нападки критиков, называвших поэта «осквернителем родины, трона и алтаря», «жалким фельетонистом», что, безусловно, его задевало, но отнюдь не ослабляло силу его сатиры. Гейне так и остался до конца своей жизни беспощадным политическим аналитиком, эмигрантом, отщепенцем в глазах многих немцев, словно забывавших о том, кто принес стране поистине мировую поэтическую славу.
Генрих Гейне (в детстве его называли Гарри) родился 13 декабря 1797 года в семье бывшего гвардейского офицера Самсона Гейне, сменившего воинскую службу на профессию коммерсанта. Это был человек добрый и приветливый, от души желавший счастья четырем своим сыновьям. Однако в коммерции ему не особенно везло, и семья постоянно испытывала нужду. Гарри любил отца самой нежной сыновней любовью, тянулся он и к матери. Бетти ван Гольдерн была женщиной образованной и хотела, как и отец, дать детям хорошее образование. Но учеба, сначала в начальной школе, а затем в католическом лицее будущему поэту мало что давала. Постоянная зубрежка религиозных текстов навсегда отвратила Гарри от религии. Зато сказки, приключенческие романы, произведения Гете и Шиллера доставляли мальчику большое наслаждение.
Когда Гейне исполнилось семнадцать лет, встал вопрос о будущей профессии. Самсон и Бетти, увлеченные романтической судьбой Наполеона, сначала мечтали о военной карьере для сына. Но затем на семейном совете решено было сделать из Гарри коммерсанта, тем более что перед глазами родителей был весьма достойный пример: брат Самсона, т. е. дядя Гарри, Соломон Гейне за короткое время из простого клерка стал миллионером. Уважая волю отца, Гейне отправился во Франкфурт, чтобы изучать науку коммерции.
Вскоре наставник Гарри, один из франкфуртских банкиров, деликатно намекнул Самсону Гейне, что у его сына нет никаких способностей к накопительству вообще и к банковскому делу в частности. Тогда богатый дядюшка вызвал Гарри к себе в Гамбург и заверил семью Гейне, что уж он-то сделает из племянника настоящего купца. Но и торговое дело не очень-то заинтересовало Гейне, зато под конторскими книгами Соломон все чаще стал находить листки, густо исписанные стихотворными строчками. Разгневанный дядя рвал их на кусочки, приговаривая: «Если бы этот парень хотя бы на что-либо был способен, он никогда бы не занимался стишками». На что юный племянник в тон своему покровителю отвечал: «Знаешь, дядя, лучшее в тебе то, что ты носишь мою фамилию». Уже в этой фразе можно ощутить тот горделивый дух, который в будущем станет определяющим для Гейне-прозаика.
И все же жилось Гарри в доме дяди не слишком комфортно. Даже слуги относились к бедному родственнику с пренебрежением. Но больше всего Гейне страдал от неразделенной любви к дочери Соломона Амалии. Свою кузину будущий поэт любил страстно и самозабвенно. Она же относилась к нему высокомерно, пренебрегая искренними стихотворными посвящениями молодого поэта.
Когда Гейне спустя одиннадцать лет встретился со своей первой большой любовью, он так описал эту встречу: «Эта госпожа Фридлендер из Кенигсберга, она, видите ли, моя кузина. Вчера на закуску я получил ее избранника, мужа… Мир дурен, вульгарен и безрадостен, и пахнет засохшими фиалками».
Убедившись в том, что коммерсанта из племянника не выйдет, дядя согласился помочь ему в получении высшего образования. С 1819 по 1823 год Гейне учится на юридическом факультете университетов в Бонне, затем в Геттингене и Берлине. Но и юриспруденция интересовала молодого поэта не больше, чем торговля. Он самостоятельно изучает историю, литературу, лингвистику и философию, встречается с ученым, теоретиком романтизма Августом-Вильгельмом Шлегелем, в Берлине слушает лекции Гегеля, знакомится с писателями Гофманом и Шамиссо, посещает художественные салоны, где собирался цвет немецкой интеллигенции.
Весной 1821 года Гейне появился в кабинете редактора берлинского журнала «Собеседник», положил ему на стол тоненькую тетрадь стихов и сказал: «Я никому не известен, но хочу стать известным благодаря вам». Стихи были приняты и напечатаны, а в качестве гонорара молодой поэт получил сорок экземпляров своей первой книги.
Во второй половине 1820-х годов Гейне весь в поисках какой-либо работы. Он пытается устроиться то адвокатом, то преподавателем. Но для него, автора памфлетов, направленных против реакции, места нигде не находится. Более того, за ним постоянно следит полиция, угрожая арестом. Повод для преследования журналиста, по мнению властей, был более чем убедителен. Это книга «Путевые картины», которую сам Гейне называл «военным кораблем, на борту которого слишком много пушек». «Путевые картины» – сборник публицистических очерков. В них нет сюжетов, типов или характеров, но есть журналистские впечатления и чувства, пережитые автором при знакомстве с феодальной Пруссией. Сатире подвергалось все – аристократия, церковь, схоластические науки, продажная литература, собственно, вся современная Гейне страна. Эта книга метафорична, эмоциональна, дышит то гневом, то оптимизмом. Она насыщена афоризмами, один из них стал крылатым: «Сквозь мое сердце проходит большая мировая трещина».
Избегая худших последствий за свои сатирико-публицистические произведения, Гейне 1 мая 1831 года уезжает во Францию и становится пожизненным политическим эмигрантом. К этому времени Гейне известен не только своей публицистикой, но и поэзией. Лирическая «Книга песен», опубликованная в 1827 году, принесла поэту мировую славу. В этой поэтической исповеди одна тема – неразделенная любовь, пронизанная горечью и страданиями. О ней сам Гейне сказал: «Книга эта – только урна с прахом моей любви». Вот где проступила печаль былой любви к Амалии Гейне, которую поэт так и не смог забыть.
На французской земле Гейне обрел вторую родину. Здесь он встречается с выдающимися артистами, музыкантами, учеными, политическими деятелями. Его друзьями становятся Бальзак, Беранже, Жорж Санд, Мюссе, Дюма-отец, Шопен.
Гейне было 37 лет, когда он познакомился с молодой и красивой француженкой Кресценцией-Евгенией Мира, которую он называл Матильдой. Крестьянка по происхождению, Матильда приехала в Париж в поисках счастья и жила у своей тетки, помогая ей торговать обувью. Через год Генрих и Матильда поженились. Избранница поэта была девушкой капризной и вспыльчивой, по словам Генриха, «настоящим домашним Везувием». До конца жизни она так и не выучила ни единого немецкого слова и, наверное, толком не знала, что представляет из себя Гейне как литератор. Но она пленила Генриха своей естественностью, непринужденностью, жизнерадостным характером и безграничной преданностью. Во время свадьбы Матильда сказала: «Анри, знай, что я тебя никогда не брошу, любишь ты меня или нет, будешь хорошо ко мне относиться или плохо, я все равно тебя никогда не брошу». И свое обещание она сдержала.
Еще с молодости Гейне страдал туберкулезом спинного мозга. С годами болезнь прогрессировала, все чаще болела голова, утончалась левая рука, временами пропадало зрение. В мае 1848 года Гейне последний раз вышел из дома. Он пришел в Луврский музей и обессиленный упал возле прославленной статуи Венеры Милосской. Впоследствии поэт рассказывал друзьям: «Я долго лежал у ее ног и горько плакал так, что слезы могли тронуть даже камень. А богиня смотрела на меня сверху сочувственно и безутешно, словно хотела сказать: разве ты не видишь, что у меня нет рук, и я не могу тебе помочь».
Последние восемь лет жизни Гейне, испытывая физические страдания, пролежал в тесной парижской квартире на ложе из матрацев, которое он называл «матрацной могилой». И все же поэт продолжал писать; полуслепой и неподвижный, он правой рукой поднимал одно веко, чтобы хоть немного видеть, а левой выводил на бумаге большие буквы.
Всю жизнь великий поэт испытывал материальные затруднения. Он зависел от своих богатых родственников, ему приходилось унизительно торговаться со своим гамбургским издателем Кампе, который нажил на издании его произведений миллионы, а самого автора держал в «черном теле». С горькой иронией Гейне говорил, что ему при жизни сооружен надежный памятник – огромный каменный дом Юлиуса Кампе в Гамбурге. Эту борьбу за деньги Гейне вел не ради себя, он хотел обеспечить жену после своей смерти. До последних дней Генрих беспокоился о комфорте для своей жены, нарядах и развлечениях. И при этом не терял мужества и ироничного отношения к себе. Когда к умирающему Гейне пришел его знакомый и спросил, как теперь поэт относится к Богу, Гейне ответил: «Бог меня простит, это его профессия».
На рассвете 17 февраля 1856 года Генриха Гейне не стало. Его последними словами были: «Писать! Бумагу, карандаш!» Выполняя волю писателя, его похоронили на Монмартрском кладбище в Париже без религиозных обрядов и надгробных речей. Со дня погребения и до наших дней французы заботливо ухаживают за могилой великого немецкого поэта.
ГЕРЦ (ХЕРЦ) ГУСТАВ ЛЮДВИГ
Племянник, Густав Людвиг Герц, тоже внес существенный вклад в развитие науки. Он и его коллега Джеймс Франк стали первыми физиками, которым удалось непосредственно измерить энергию кванта.
Знаменитый ученый родился в Гамбурге 22 июля 1887 года в семье адвоката Густава Герца и Аугусты (Арнинг) Герц. Получив среднее образование в гамбургском Иоханнеуме, Густав в 1906 году поступил в Геттингенский университет, где изучал математическую физику и математику у Карла Рунге и Давида Гильберта. Затем студент продолжил свое образование в Мюнхенском университете у Арнольда Зоммерфельда, где познакомился с новой тогда квантовой теорией, и в Берлинском университете у Джеймса Франка и Роберта Поля. В столичном учебном заведении будущий ученый заинтересовался экспериментальной физикой. В 1911 году он защитил диссертацию в Берлинском университете об инфракрасном поглощении двуокиси углерода и получил степень доктора наук.
Судьба «Современника», как и судьба его руководителя, никогда не была легкой. С того самого момента, как ушел во МХАТ Ефремов, критики стали наперебой предрекать театру скорую смерть. Даром, что театр выпустил «Валентина и Валентину», «Балалайкина и К°», «Эшелон», «Двенадцатую ночь», цикл чеховских спектаклей, эти «оракулы» не умолкают и сегодня, выматывая душу театрального коллектива. «Критика в лице некоторых своих “влиятельных представителей” вот уже более тридцати лет заколачивает наш театр в гроб. Трудно работать под такой аккомпанемент», – говорит Волчек. Ее родной театр переживал разные времена, но всегда Галина Волчек принимала его судьбу как собственную: радуясь и печалясь, поддаваясь собственным слабостям и не изменяя собственной силе. Так, словно выполняя высокую миссию. А театр для Г. Волчек всегда был и остался именно миссией. Поколению, росшему вместе с «Современником», повезло. Задуманный и созданный как протест против официального искусства, возникший с претензией стать властителем дум, театр эту власть выстрадал, укрепляя ее на протяжении долгих десятилетий. В былые времена театру приходилось бороться за выпуск каждого спектакля. На сдачу «Эшелона», «Провинциальных анекдотов», «Восхождения на Фудзияму» комиссия приходила по пятнадцать раз, это был рекорд, не сравнимый с тремя попытками в спорте. Галина Борисовна тогда с горечью пошутила, что чиновники изобрели новый вид спорта: «Каждый раз мы боролись за выпуск спектаклей. На это уходило полжизни». Когда же само понятие «властитель дум» утратило свою целостность, Волчек осталась едва ли не единственной, кто пытался всеми силами эту власть над умами удержать. Свидетельство тому – ее спектакли: «Обыкновенная история», «На дне», затем «Крутой поворот», «Три товарища». Все они стали подлинными событиями в истории русского театра.
Режиссура – неженская профессия. Недаром слово «режиссер» мужского рода – это вполне естественно. Но Галина Волчек всей своей жизнью доказывает, что женщина-режиссер ни в чем не уступает мужчине. С улыбкой она вспоминает: «В моей далекой молодости замечательная актриса Вера Петровна Марецкая, встретив меня в доме отдыха в Рузе, спросила: ”Галя! Мне сказали, ты собираешься заниматься режиссурой. Неужели ты будешь всю жизнь ходить в мужском костюме и с портфелем под мышкой?” Таков был стереотип профессии режиссера, которого я, видимо, подсознательно ужасно боялась. И я пообещала Вере Петровне, что к каждой премьере я буду шить новое платье и никогда не надену мужской костюм и не возьму портфель». На основе своего профессионального и жизненного опыта Волчек вывела формулу профессии, в которой ей постоянно приходится доказывать свою индивидуальность: «Режиссер соединяет в себе и психолога, и психотерапевта, и экстрасенса, и гипнотизера. Энергетика, которой мы способны заразить партнера, не основывается только на интеллекте. Гениально рассказывая и рассуждая, вы достигнете проникновения только в рациональный “этаж” артиста. Не пробьетесь к его природе, к импульсам, к внутреннему темпераменту. Эйзенштейн гениально назвал кинорежиссера “вулканом, извергающим вату”».
Волчек – одна из тех немногих театральных режиссеров, которых узнают на улицах. Взрослые всех поколений смотрели фильм с ее участием «Осенний марафон», а дети – «Красную Шапочку», где Волчек сыграла Волчицу. Роли не очень большие, но Волчек, актриса широчайшего диапазона, всегда могла даже незначительную эпизодическую роль возвести до уровня символа. Сама же она вспоминать о своей «актерской составляющей» не желает категорически. «Все! Победила до конца, нет во мне актерского сознания! И никакой борьбы не было, я ничего для этого не делала. Так сложилось. Когда мне сейчас говорят: “Сыграйте эту роль, она прямо для вас!” – я удивляюсь: какие идиоты, да я этих ролей играю в год по сто штук. Каждую роль, которую играют артисты в моих спектаклях, я играю с ними. Так я работаю, в этом моя природа режиссерская…. Может быть, поэтому у меня актерство не осталось занозой», – говорит Волчек.
Всю свою жизнь она посвятила театру, на семью времени у нее почти не хватало. «Всей моей жизнью я подвела себя к тому, что семья для меня стала невозможной. Это естественное состояние человека, который продался в рабство театру. Театр перемолол меня в своей мясорубке настолько, что соединить его с чем-то еще было бы неестественно. И это было предопределено мне судьбой, я в этом убеждена». Первый муж Г. Волчек, гениальный, стихийно одаренный актер Е. Евстигнеев – отдельная глава ее воспоминаний: «Он был славный человек, Женя. Необычайный талант, стихия, человек-планета. Когда я, девочка из благополучной профессорской семьи, сказала, что выхожу за него замуж и привела в дом, грянул гром. На фоне моих преуспевающих ухажеров из МГИМо человек в лиловом бостоновом костюме, справленном на вырост, с длинными рукавами, в трикотажной рубашке-бобочке и крепдешиновом галстуке поверх нее, смотрелся невероятно. У него был один длинный ноготь на мизинце, выражавший его представления о шике и интеллигентности… Так в его понимании должен был выглядеть настоящий столичный лев». Вопреки всеобщему мнению Галина вышла за Евстигнеева замуж. Они часто работали вместе, как актер и режиссер, сделали множество ролей. У Евстигнеева всегда было много поклонниц, и однажды Волчек, услышав очередные сплетни о новом увлечении своего мужа, не выдержала и подала на развод. «Я не умею быть второй. И даже первой не умею. Только единственной, – говорит актриса. – У нас были удивительно теплые с Женей отношения. Через, наверное, 25 лет, как мы с ним расстались, незадолго уже до смерти, он вдруг стал мне говорить, как я ему жизнь разрушила, какая я максималистка. И что со своим максимализмом не могла простить что-то, а должна была».
Вторым ее мужем стал М. Абелев, профессор строительного вуза. Сам он говорит о своем браке с актрисой так: «Я прожил с ней десять почти лет, и эти все десять лет были совершенно разные. Трудно было знать, что тебя ждет. Галя многослойная, она большая. Как кочан капусты – один листочек, другой листочек. Все видят только верхнюю пару листков, и, только прожив с ней много лет, можно понять, насколько это большая и интересная личность. Она очень женщина, во всем, в пластике, в разговоре, в том, как она одевается. Яне знаю, почему мы с Галиной расстались. Наверное, наступил такой период, когда я как личность перестал ей быть интересным». О третьем гражданском муже Волчек известно немного. Говорят, он был человеком высокообразованным, занимал большой государственный пост. 10-летняя история их взаимоотношений закончилась разрывом.
Последние годы Галина Волчек живет одна, ее дом, ее семья – это «Современник». Когда Волчек спросили, что бы она пожелала своему театру, она ответила: «Только одного – чтобы “Современник” был живым до конца. Хочу, чтобы нашлись продолжатели и не позволили растащить театр по разным антрепризам. Для меня самым большим комплиментом было сказанное однажды Зиновием Гердтом: “Есть два места, где никогда не обманывают. Это Консерватория и “Современник”. Пожалуй, это самое ценное в нашем театре – то, что мы никогда не врали. Даже когда не могли сказать всю правду до конца, не обманывали никогда. Люди доверяют “Современнику”. И большей награды не надо».
Как истинного профессионала, Волчек волнует судьба не только родного «Современника», но и русского театра вообще. Увы, прогнозы ее ужасающие: «Сегодня театр – лишь одно из развлечений. С тех пор как в 16 лет попала в студию, я живу под аккомпанемент слов о театральном кризисе. Но его никогда не было. Это вам говорю я, человек, проживший в театре длинную жизнь. А вот сегодня кризис действительно наступил, причем очень глубокий. То, что сейчас происходит, – агонистические судороги. Театр гибнет. Это выражается во всем! В отношении к театру, в количестве вранья вокруг него. Антрепризы испортили зрителю вкус, растлили мозги… Театр умрет обязательно…Не “Современник”, а вообще театр, в том понимании, в котором мы его застали. Пройдет много времени, потраченного на всякую пустоту и ерунду, которую будут называть театром, а потом… на этом пепелище будет какой-нибудь художественный бунт, из которого родится настоящий театр… Однако каким он будет, я не знаю».
На протяжении долгих десятилетий Галина Волчек при своем твердом характере и мужской профессии вершит исконно женское дело – она хранит огонь в очаге, имя которому «Современник». Пламя горит порой неровно, то вспыхивая, то рассыпаясь искрами, но огонь не угасает. Его хранительница Галина Волчек – счастливый человек. Она счастлива, потому что у нее есть сын, были и есть друзья – Г. А. Товстоногов, А. Вайда, А. Миллер, В. Редгрейв. «Бог дал мне в друзья самую лучшую “человеческую коллекцию” в мире! Я умею ухаживать за своей коллекцией. Они мне нужны не тогда, когда мне это нужно, а когда это нужно им. Наверное, они это чувствуют», – говорит Волчек. Счастлива она и потому, что есть у нее «Современник», который по-прежнему любим зрителями. Когда Галина Борисовна встречается с людьми на улице, они говорят ей: «Дай вам Бог здоровья». Откуда они знают, что этой сильной и одновременно такой ранимой женщине так необходимы эти теплые пожелания? «Я ощущаю “доброе поле” вокруг себя и моего театра. Я всю жизнь прожила в Доме, который вместе со своими товарищами построила. Но моя судьба – трудная, – говорит Волчек. – Если начинаю вспоминать свои счастливые моменты, то понимаю, что не умела и не умею удержать их надолго. Ведь человек всегда бежит, летит за ощущением гармонии. И только ему кажется, что он ее ощутил, как она улетучивается. Но ощущения абсолютного счастья в моей жизни бывали. Рождение сына. Утро после премьеры в Хьюстоне, куда меня, первого советского режиссера, пригласили на постановку. В то утро я поняла, что такое победа. Или Бродвей. Издерганная нашей критикой, столько лет пытавшейся меня уничтожить, доказать, что я бездарь и загубила “Современник”, я приехала в Америку. Несмотря на великолепный прием нашего спектакля, ждала рецензий… Когда вышла положительная, я расплакалась. Расплакалась от счастья».
Счастливейшая из женщин, она не стоит на месте, продолжая бежать по жизни. И как признается с улыбкой сама: «Если бы не физическая одышка – бежала бы еще быстрее…» Ее жизнь – в постоянном движении, в процессе работы, в одном ритме с театром, который остается для нее самым дорогим. «Живу ради того, чтобы театр жил, в том числе и после меня, – говорит Галина Волчек. – Иначе зачем работать?»
ГЕЙНЕ ГЕНРИХ
(род. в 1797 г. – ум. в 1856 г.)
Немецкий поэт, прозаик, публицист. Поэзия: «Книга песен», сборники стихотворений, сонеты; поэмы: «Атта Тролль. Сон в летнюю ночь», «Германия. Зимняя сказка», «Бимини»; проза и публицистика: «Путевые картины», «Путешествие по Гарцу», «Идеи. Книга», «Путешествие от Мюнхена до Генуи», «Флорентийские ночи».Генрих Гейне соединял в себе две, казалось бы, противоположных стихии – лирическую и публицистическую. Он был проникновенным лирическим поэтом и в то же время журналистом, сатириком, обличавшим все пороки современного ему общества. Возможно, если бы он остался только «певцом любви», его жизнь не сложилась бы так драматически. Но Гейне был сыном своего времени, о котором сказал: «Над моей колыбелью играли последние лучи восемнадцатого и первое утро девятнадцатого века». Надо ли уточнять, что вся эта эпоха была озарена отблесками Великой французской революции, наложившей отпечаток на творчество всех европейских писателей и мыслителей.
Публицистика Гейне всегда вызывала яростные нападки критиков, называвших поэта «осквернителем родины, трона и алтаря», «жалким фельетонистом», что, безусловно, его задевало, но отнюдь не ослабляло силу его сатиры. Гейне так и остался до конца своей жизни беспощадным политическим аналитиком, эмигрантом, отщепенцем в глазах многих немцев, словно забывавших о том, кто принес стране поистине мировую поэтическую славу.
Генрих Гейне (в детстве его называли Гарри) родился 13 декабря 1797 года в семье бывшего гвардейского офицера Самсона Гейне, сменившего воинскую службу на профессию коммерсанта. Это был человек добрый и приветливый, от души желавший счастья четырем своим сыновьям. Однако в коммерции ему не особенно везло, и семья постоянно испытывала нужду. Гарри любил отца самой нежной сыновней любовью, тянулся он и к матери. Бетти ван Гольдерн была женщиной образованной и хотела, как и отец, дать детям хорошее образование. Но учеба, сначала в начальной школе, а затем в католическом лицее будущему поэту мало что давала. Постоянная зубрежка религиозных текстов навсегда отвратила Гарри от религии. Зато сказки, приключенческие романы, произведения Гете и Шиллера доставляли мальчику большое наслаждение.
Когда Гейне исполнилось семнадцать лет, встал вопрос о будущей профессии. Самсон и Бетти, увлеченные романтической судьбой Наполеона, сначала мечтали о военной карьере для сына. Но затем на семейном совете решено было сделать из Гарри коммерсанта, тем более что перед глазами родителей был весьма достойный пример: брат Самсона, т. е. дядя Гарри, Соломон Гейне за короткое время из простого клерка стал миллионером. Уважая волю отца, Гейне отправился во Франкфурт, чтобы изучать науку коммерции.
Вскоре наставник Гарри, один из франкфуртских банкиров, деликатно намекнул Самсону Гейне, что у его сына нет никаких способностей к накопительству вообще и к банковскому делу в частности. Тогда богатый дядюшка вызвал Гарри к себе в Гамбург и заверил семью Гейне, что уж он-то сделает из племянника настоящего купца. Но и торговое дело не очень-то заинтересовало Гейне, зато под конторскими книгами Соломон все чаще стал находить листки, густо исписанные стихотворными строчками. Разгневанный дядя рвал их на кусочки, приговаривая: «Если бы этот парень хотя бы на что-либо был способен, он никогда бы не занимался стишками». На что юный племянник в тон своему покровителю отвечал: «Знаешь, дядя, лучшее в тебе то, что ты носишь мою фамилию». Уже в этой фразе можно ощутить тот горделивый дух, который в будущем станет определяющим для Гейне-прозаика.
И все же жилось Гарри в доме дяди не слишком комфортно. Даже слуги относились к бедному родственнику с пренебрежением. Но больше всего Гейне страдал от неразделенной любви к дочери Соломона Амалии. Свою кузину будущий поэт любил страстно и самозабвенно. Она же относилась к нему высокомерно, пренебрегая искренними стихотворными посвящениями молодого поэта.
Когда Гейне спустя одиннадцать лет встретился со своей первой большой любовью, он так описал эту встречу: «Эта госпожа Фридлендер из Кенигсберга, она, видите ли, моя кузина. Вчера на закуску я получил ее избранника, мужа… Мир дурен, вульгарен и безрадостен, и пахнет засохшими фиалками».
Убедившись в том, что коммерсанта из племянника не выйдет, дядя согласился помочь ему в получении высшего образования. С 1819 по 1823 год Гейне учится на юридическом факультете университетов в Бонне, затем в Геттингене и Берлине. Но и юриспруденция интересовала молодого поэта не больше, чем торговля. Он самостоятельно изучает историю, литературу, лингвистику и философию, встречается с ученым, теоретиком романтизма Августом-Вильгельмом Шлегелем, в Берлине слушает лекции Гегеля, знакомится с писателями Гофманом и Шамиссо, посещает художественные салоны, где собирался цвет немецкой интеллигенции.
Весной 1821 года Гейне появился в кабинете редактора берлинского журнала «Собеседник», положил ему на стол тоненькую тетрадь стихов и сказал: «Я никому не известен, но хочу стать известным благодаря вам». Стихи были приняты и напечатаны, а в качестве гонорара молодой поэт получил сорок экземпляров своей первой книги.
Во второй половине 1820-х годов Гейне весь в поисках какой-либо работы. Он пытается устроиться то адвокатом, то преподавателем. Но для него, автора памфлетов, направленных против реакции, места нигде не находится. Более того, за ним постоянно следит полиция, угрожая арестом. Повод для преследования журналиста, по мнению властей, был более чем убедителен. Это книга «Путевые картины», которую сам Гейне называл «военным кораблем, на борту которого слишком много пушек». «Путевые картины» – сборник публицистических очерков. В них нет сюжетов, типов или характеров, но есть журналистские впечатления и чувства, пережитые автором при знакомстве с феодальной Пруссией. Сатире подвергалось все – аристократия, церковь, схоластические науки, продажная литература, собственно, вся современная Гейне страна. Эта книга метафорична, эмоциональна, дышит то гневом, то оптимизмом. Она насыщена афоризмами, один из них стал крылатым: «Сквозь мое сердце проходит большая мировая трещина».
Избегая худших последствий за свои сатирико-публицистические произведения, Гейне 1 мая 1831 года уезжает во Францию и становится пожизненным политическим эмигрантом. К этому времени Гейне известен не только своей публицистикой, но и поэзией. Лирическая «Книга песен», опубликованная в 1827 году, принесла поэту мировую славу. В этой поэтической исповеди одна тема – неразделенная любовь, пронизанная горечью и страданиями. О ней сам Гейне сказал: «Книга эта – только урна с прахом моей любви». Вот где проступила печаль былой любви к Амалии Гейне, которую поэт так и не смог забыть.
На французской земле Гейне обрел вторую родину. Здесь он встречается с выдающимися артистами, музыкантами, учеными, политическими деятелями. Его друзьями становятся Бальзак, Беранже, Жорж Санд, Мюссе, Дюма-отец, Шопен.
Гейне было 37 лет, когда он познакомился с молодой и красивой француженкой Кресценцией-Евгенией Мира, которую он называл Матильдой. Крестьянка по происхождению, Матильда приехала в Париж в поисках счастья и жила у своей тетки, помогая ей торговать обувью. Через год Генрих и Матильда поженились. Избранница поэта была девушкой капризной и вспыльчивой, по словам Генриха, «настоящим домашним Везувием». До конца жизни она так и не выучила ни единого немецкого слова и, наверное, толком не знала, что представляет из себя Гейне как литератор. Но она пленила Генриха своей естественностью, непринужденностью, жизнерадостным характером и безграничной преданностью. Во время свадьбы Матильда сказала: «Анри, знай, что я тебя никогда не брошу, любишь ты меня или нет, будешь хорошо ко мне относиться или плохо, я все равно тебя никогда не брошу». И свое обещание она сдержала.
Еще с молодости Гейне страдал туберкулезом спинного мозга. С годами болезнь прогрессировала, все чаще болела голова, утончалась левая рука, временами пропадало зрение. В мае 1848 года Гейне последний раз вышел из дома. Он пришел в Луврский музей и обессиленный упал возле прославленной статуи Венеры Милосской. Впоследствии поэт рассказывал друзьям: «Я долго лежал у ее ног и горько плакал так, что слезы могли тронуть даже камень. А богиня смотрела на меня сверху сочувственно и безутешно, словно хотела сказать: разве ты не видишь, что у меня нет рук, и я не могу тебе помочь».
Последние восемь лет жизни Гейне, испытывая физические страдания, пролежал в тесной парижской квартире на ложе из матрацев, которое он называл «матрацной могилой». И все же поэт продолжал писать; полуслепой и неподвижный, он правой рукой поднимал одно веко, чтобы хоть немного видеть, а левой выводил на бумаге большие буквы.
Всю жизнь великий поэт испытывал материальные затруднения. Он зависел от своих богатых родственников, ему приходилось унизительно торговаться со своим гамбургским издателем Кампе, который нажил на издании его произведений миллионы, а самого автора держал в «черном теле». С горькой иронией Гейне говорил, что ему при жизни сооружен надежный памятник – огромный каменный дом Юлиуса Кампе в Гамбурге. Эту борьбу за деньги Гейне вел не ради себя, он хотел обеспечить жену после своей смерти. До последних дней Генрих беспокоился о комфорте для своей жены, нарядах и развлечениях. И при этом не терял мужества и ироничного отношения к себе. Когда к умирающему Гейне пришел его знакомый и спросил, как теперь поэт относится к Богу, Гейне ответил: «Бог меня простит, это его профессия».
На рассвете 17 февраля 1856 года Генриха Гейне не стало. Его последними словами были: «Писать! Бумагу, карандаш!» Выполняя волю писателя, его похоронили на Монмартрском кладбище в Париже без религиозных обрядов и надгробных речей. Со дня погребения и до наших дней французы заботливо ухаживают за могилой великого немецкого поэта.
ГЕРЦ (ХЕРЦ) ГУСТАВ ЛЮДВИГ
(род. в 1887 г. – ум. в 1975 г.)
Немецкий физик-экспериментатор, доктор наук, профессор. Разработал диффузионный метод разделения изотопов, написал труды по спектроскопии, физике плазмы и др. Иностранный член АН СССР по Отделению физико-математических наук (физика) с 20 июня 1958 года, член Немецкой академии наук в Берлине и Геттингенской академии наук, а также академий наук Венгрии и Чехословакии. Лауреат Нобелевской премии (1925 г., совместно с Джеймсом Франком), Сталинской премии (1951 г.) и Национальной премии ГДР (1955 г.). Обладатель медали Макса Планка Германского физического общества.Его дядя Рудольф Генрих Герц (1857–1894) был одним из наиболее выдающихся физиков в области электродинамики. Подтверждая идеи Дж. К. Максвелла, Генрих Герц в 1886–1889 годах доказал реальность электромагнитных волн и установил тождественность их свойств со свойствами световых волн. В 1935 году на VIII съезде Международной электротехнической комиссии именем выдающего ученого названа единица частоты – Герц (Гц) – одно колебание в секунду. А «волны Герца», получившие в дальнейшем название радиоволн, вошли в число важнейших доминант жизни современного общества.
Племянник, Густав Людвиг Герц, тоже внес существенный вклад в развитие науки. Он и его коллега Джеймс Франк стали первыми физиками, которым удалось непосредственно измерить энергию кванта.
Знаменитый ученый родился в Гамбурге 22 июля 1887 года в семье адвоката Густава Герца и Аугусты (Арнинг) Герц. Получив среднее образование в гамбургском Иоханнеуме, Густав в 1906 году поступил в Геттингенский университет, где изучал математическую физику и математику у Карла Рунге и Давида Гильберта. Затем студент продолжил свое образование в Мюнхенском университете у Арнольда Зоммерфельда, где познакомился с новой тогда квантовой теорией, и в Берлинском университете у Джеймса Франка и Роберта Поля. В столичном учебном заведении будущий ученый заинтересовался экспериментальной физикой. В 1911 году он защитил диссертацию в Берлинском университете об инфракрасном поглощении двуокиси углерода и получил степень доктора наук.