Страница:
– Вот, а все дело в пиве и двойной перегонке, такой анисовой ни у кого из соседей нет. У меня в пивоварне работает Иван, уже совсем старик, но глаз у него верный, никогда ни зернышка не переложит, а какое пиво варит – мужики со всех окрестных деревень к нам съезжаются на праздник только из-за его пива. Хотите, скажу, чтобы принесли пива, в кухне есть бочонок, вдруг кто из гостей захочет.
– Спасибо, сударь, не нужно. Если можно, я бы выпил еще анисовой, – попросил Лаврентий, который уже успел заметить, что присутствующие мужчины то и дело подзывали слуг и налегали на анисовую водку, но, к удивлению молодого человека, и дамы не отставали, подставляя свои рюмки под светло-золотистую струю. Он улыбнулся и поинтересовался у хозяина: – А дамы, мне кажется, тоже с удовольствием пьют ее?
– Мою анисовую можно и дамам свободно пить. От нее ни похмелья, ни головной боли не бывает. Хотя для дам я всегда выставляю ягодные настойки – мои гостьи всегда предпочитают анисовую, – барон улыбнулся и лукаво добавил: – У каждой из наших матрон имеется муж, вот пусть он и следит за тем, что пьет его жена.
Барон раздал карты, и они начали игру. Лаврентий быстро вспомнил приемы, которым учил его отец, и с самого начала начал выигрывать.
– Да вы молодец, сударь, – похвалил его барон, – сильный игрок, давно я не играл с равным противником.
– Пожалуйста, зовите меня Лаврентий, мне будет очень приятно, – попросил Островский, почувствовав, что отношение барона к нему потеплело.
– Хорошо, но и вы тогда зовите меня Александром Николаевичем, – согласился Тальзит.
– Это – большая честь для меня, Александр Николаевич, спасибо, – обрадовался Лаврентий.
Игра увлекла обоих. Начав ее чтобы угодить барону, Лаврентий заинтересовался процессом, требующим внимания и собранности, но, хотя он поначалу и выигрывал, барон постепенно взял реванш и обыграл молодого человека. Признав свое поражение и отдав рубль с копейками проигрыша оживленно потирающему руки хозяину, он осведомился, не поздно ли молодежи находиться на гулянии в селе.
– Да, голубчик, вы правы, уже темнеет, но там сейчас самое веселье: костры жгут, – занервничал барон, впервые за несколько часов вспомнив о своих подопечных. – Дашенька – девушка очень разумная, но, может быть, вы сходите за ними: мальчики пусть остаются, если хотят, а девочек всех нужно вернуть сюда.
– Не беспокойтесь, я скоро приведу их, – пообещал Лаврентий и направился к выходу.
Островский решил дойти до села по центральной дороге, надеясь, что вся молодежь еще на гулянии и он не разминется с девушками, идущими по тропинке через сад. Яркие костры на церковной площади Троицкого были видны издалека. Молодой человек быстро прошагал по утоптанной дороге, которая привела его к месту гуляния. Он увидел столы, расставленные большим кольцом, внутри которого догорал костер. По пустым вертелам, укрепленным над костром, он догадался, что на них жарили бычка и баранов, о которых говорили ему девушки за обедом. Теперь за столами уже почти никого не было, только несколько компаний мужиков допивало пиво из пузатых темных бочонков. Все остальные собрались большой толпой около двух костров и подбадривали смельчаков, прыгающих через огонь.
Лаврентий увидел княжон и племянниц барона: они все вместе стояли рядом с Долли и дружно хлопали черноволосому Михаилу Епанчину, который снял сюртук и собирался прыгнуть через пламя. Он разбежался, так же, как до него делали деревенские парни, и перелетел через костер. Молодой человек не учел только того, что крестьяне были коротко пострижены, а его черные кудри романтическими волнами спускались до плеч. Пока он летел через пламя, концы кудрей загорелись и ярким нимбом окружили его голову. Все замерли, Михаил сам не понимал, что случилось и с недоумением крутил головой с горящими волосами. Но через мгновение опомнилась Долли, она схватила сюртук молодого человека, лежащий рядом на лавке, и набросила ему на голову. Он замахал руками и принялся стаскивать сюртук с лица.
– Ты что, Долли, с ума сошла? – обиженно спросил он, освободив голову, – зачем ты так шутишь?
– Миша, если бы не моя шутка, ты спалил бы не только волосы, но и лицо, – объяснила княжна молодому человеку и, взяв за подбородок, повернуло его лицо к свету костра. – Слава богу, ты не обгорел, но волосы придется перестригать заново.
Лаврентий удивился тому, какое самообладание оказалось у Долли. Все остальные девушки до сих пор стояли в ступоре, а она спасла лицо парня – и говорит как ни в чем не бывало. Сильный характер, ему будет с ней очень не просто. Перед глазами Островского снова встали яркие рыжие волосы и темные глаза его любовницы, его опять потянуло назад в сладкий омут, где ему было так хорошо и привычно. Напомнив себе, что решение принято и нужно делать все необходимое, чтобы получить большое приданое, Лаврентий подошел к Долли и, кашлянув, привлек ее внимание.
– Сударыня, ваш крестный волнуется и прислал меня сюда, чтобы забрать молодых дам обратно. Мужчины могут остаться, если хотят.
Он специально назвал юношей, собравшихся вокруг обгоревшего Михаила, мужчинами, чтобы польстить их самолюбию и не встретить отпор. Он рассчитал правильно, юноши также засобирались домой, и вся компания, громко обсуждая прошедший праздник, двинулась обратно. Долли шла позади всех, присматривая за девушками, Лаврентий пошел рядом с ней.
– Примите мое восхищение, сударыня. Я старше вас, но растерялся, а вы спасли юноше лицо. Когда-нибудь его жена будет вам очень благодарна, – заметил он, пытаясь понять, не видит ли девушка себя в роли будущей жены злополучного Михаила. И княжна бесхитростно ответила на его вопрос:
– Когда буду гулять у них на свадьбе, обязательно напомню Мише про этот случай и потребую назвать первую дочь моим именем.
Долли засмеялась, и этот звонкий легкий смех, открытый, лишенный всякого жеманства, проник в душу Островского. Он восхитился искренностью девушки, и его потянуло к этой яркой, как огонь, молодой красавице. Лаврентий представил себя, раздевающим стройную фигурку, и огонь пробежал по его жилам, а желание напрягло плоть. Молодой человек порадовался, что сейчас темно, надеясь, что пока они дойдут до барского дома, следы его тайных желаний исчезнут.
Старшее поколение уже собралось уезжать, поэтому экипажи стояли вдоль крыльца и на всей подъездной аллее. Лаврентий поблагодарил барона за гостеприимство и попросил у Марии Ивановны разрешения проводить их до дома, на что она с радостью согласилась.
Пока доехали до Ратманова, Лиза и Ольга задремали, утомленные длинным днем, проведенным на свежем воздухе, а Долли тихо рассказывала тетушке о том, что происходило на церковной площади во время гуляния. У широкого мраморного крыльца Лаврентий помог дамам выйти из экипажа, поцеловал руку тетушке княжон и попросил разрешения навестить их завтра.
– Конечно, приезжайте, сударь, будем рады вас видеть, мы обедаем в два часа – милости просим, – пригласила Мария Ивановна. Этим вечером Островский показал себя воспитанным и деликатным молодым человеком и произвел на нее самое приятное впечатление. Лиза тревожно взглянула на Долли, но оспаривать решение тетушки на глазах гостя она не могла и поэтому промолчала.
Глава 4
– Спасибо, сударь, не нужно. Если можно, я бы выпил еще анисовой, – попросил Лаврентий, который уже успел заметить, что присутствующие мужчины то и дело подзывали слуг и налегали на анисовую водку, но, к удивлению молодого человека, и дамы не отставали, подставляя свои рюмки под светло-золотистую струю. Он улыбнулся и поинтересовался у хозяина: – А дамы, мне кажется, тоже с удовольствием пьют ее?
– Мою анисовую можно и дамам свободно пить. От нее ни похмелья, ни головной боли не бывает. Хотя для дам я всегда выставляю ягодные настойки – мои гостьи всегда предпочитают анисовую, – барон улыбнулся и лукаво добавил: – У каждой из наших матрон имеется муж, вот пусть он и следит за тем, что пьет его жена.
Барон раздал карты, и они начали игру. Лаврентий быстро вспомнил приемы, которым учил его отец, и с самого начала начал выигрывать.
– Да вы молодец, сударь, – похвалил его барон, – сильный игрок, давно я не играл с равным противником.
– Пожалуйста, зовите меня Лаврентий, мне будет очень приятно, – попросил Островский, почувствовав, что отношение барона к нему потеплело.
– Хорошо, но и вы тогда зовите меня Александром Николаевичем, – согласился Тальзит.
– Это – большая честь для меня, Александр Николаевич, спасибо, – обрадовался Лаврентий.
Игра увлекла обоих. Начав ее чтобы угодить барону, Лаврентий заинтересовался процессом, требующим внимания и собранности, но, хотя он поначалу и выигрывал, барон постепенно взял реванш и обыграл молодого человека. Признав свое поражение и отдав рубль с копейками проигрыша оживленно потирающему руки хозяину, он осведомился, не поздно ли молодежи находиться на гулянии в селе.
– Да, голубчик, вы правы, уже темнеет, но там сейчас самое веселье: костры жгут, – занервничал барон, впервые за несколько часов вспомнив о своих подопечных. – Дашенька – девушка очень разумная, но, может быть, вы сходите за ними: мальчики пусть остаются, если хотят, а девочек всех нужно вернуть сюда.
– Не беспокойтесь, я скоро приведу их, – пообещал Лаврентий и направился к выходу.
Островский решил дойти до села по центральной дороге, надеясь, что вся молодежь еще на гулянии и он не разминется с девушками, идущими по тропинке через сад. Яркие костры на церковной площади Троицкого были видны издалека. Молодой человек быстро прошагал по утоптанной дороге, которая привела его к месту гуляния. Он увидел столы, расставленные большим кольцом, внутри которого догорал костер. По пустым вертелам, укрепленным над костром, он догадался, что на них жарили бычка и баранов, о которых говорили ему девушки за обедом. Теперь за столами уже почти никого не было, только несколько компаний мужиков допивало пиво из пузатых темных бочонков. Все остальные собрались большой толпой около двух костров и подбадривали смельчаков, прыгающих через огонь.
Лаврентий увидел княжон и племянниц барона: они все вместе стояли рядом с Долли и дружно хлопали черноволосому Михаилу Епанчину, который снял сюртук и собирался прыгнуть через пламя. Он разбежался, так же, как до него делали деревенские парни, и перелетел через костер. Молодой человек не учел только того, что крестьяне были коротко пострижены, а его черные кудри романтическими волнами спускались до плеч. Пока он летел через пламя, концы кудрей загорелись и ярким нимбом окружили его голову. Все замерли, Михаил сам не понимал, что случилось и с недоумением крутил головой с горящими волосами. Но через мгновение опомнилась Долли, она схватила сюртук молодого человека, лежащий рядом на лавке, и набросила ему на голову. Он замахал руками и принялся стаскивать сюртук с лица.
– Ты что, Долли, с ума сошла? – обиженно спросил он, освободив голову, – зачем ты так шутишь?
– Миша, если бы не моя шутка, ты спалил бы не только волосы, но и лицо, – объяснила княжна молодому человеку и, взяв за подбородок, повернуло его лицо к свету костра. – Слава богу, ты не обгорел, но волосы придется перестригать заново.
Лаврентий удивился тому, какое самообладание оказалось у Долли. Все остальные девушки до сих пор стояли в ступоре, а она спасла лицо парня – и говорит как ни в чем не бывало. Сильный характер, ему будет с ней очень не просто. Перед глазами Островского снова встали яркие рыжие волосы и темные глаза его любовницы, его опять потянуло назад в сладкий омут, где ему было так хорошо и привычно. Напомнив себе, что решение принято и нужно делать все необходимое, чтобы получить большое приданое, Лаврентий подошел к Долли и, кашлянув, привлек ее внимание.
– Сударыня, ваш крестный волнуется и прислал меня сюда, чтобы забрать молодых дам обратно. Мужчины могут остаться, если хотят.
Он специально назвал юношей, собравшихся вокруг обгоревшего Михаила, мужчинами, чтобы польстить их самолюбию и не встретить отпор. Он рассчитал правильно, юноши также засобирались домой, и вся компания, громко обсуждая прошедший праздник, двинулась обратно. Долли шла позади всех, присматривая за девушками, Лаврентий пошел рядом с ней.
– Примите мое восхищение, сударыня. Я старше вас, но растерялся, а вы спасли юноше лицо. Когда-нибудь его жена будет вам очень благодарна, – заметил он, пытаясь понять, не видит ли девушка себя в роли будущей жены злополучного Михаила. И княжна бесхитростно ответила на его вопрос:
– Когда буду гулять у них на свадьбе, обязательно напомню Мише про этот случай и потребую назвать первую дочь моим именем.
Долли засмеялась, и этот звонкий легкий смех, открытый, лишенный всякого жеманства, проник в душу Островского. Он восхитился искренностью девушки, и его потянуло к этой яркой, как огонь, молодой красавице. Лаврентий представил себя, раздевающим стройную фигурку, и огонь пробежал по его жилам, а желание напрягло плоть. Молодой человек порадовался, что сейчас темно, надеясь, что пока они дойдут до барского дома, следы его тайных желаний исчезнут.
Старшее поколение уже собралось уезжать, поэтому экипажи стояли вдоль крыльца и на всей подъездной аллее. Лаврентий поблагодарил барона за гостеприимство и попросил у Марии Ивановны разрешения проводить их до дома, на что она с радостью согласилась.
Пока доехали до Ратманова, Лиза и Ольга задремали, утомленные длинным днем, проведенным на свежем воздухе, а Долли тихо рассказывала тетушке о том, что происходило на церковной площади во время гуляния. У широкого мраморного крыльца Лаврентий помог дамам выйти из экипажа, поцеловал руку тетушке княжон и попросил разрешения навестить их завтра.
– Конечно, приезжайте, сударь, будем рады вас видеть, мы обедаем в два часа – милости просим, – пригласила Мария Ивановна. Этим вечером Островский показал себя воспитанным и деликатным молодым человеком и произвел на нее самое приятное впечатление. Лиза тревожно взглянула на Долли, но оспаривать решение тетушки на глазах гостя она не могла и поэтому промолчала.
Глава 4
В ноябре зарядили дожди, и хотя было еще довольно тепло, прогулки верхом пришлось прекратить. Лаврентий, запертый в Афанасьево, рвал и метал, глядя на то, как рушится его так далеко продвинувшийся план. За те шесть недель, что прошли с памятного праздника в Троицком, он, проявив чудеса изворотливости, переселил тетку в уездный город, пообещав, что их разлука не продлится долго, зато он достанет денег на восстановление имения. Илария даже согласилась никому не рассказывать пока об их родстве, чтобы не насторожить будущего кредитора, которому будет легче ссудить деньги одинокому молодому человеку, не имеющему наследников, чем обремененному семьей бедному помещику.
В Ратманово тетушка и княжны принимали Островского сначала просто вежливо, но он, нащупав слабости каждой из хозяек дома, принялся на них играть. Результат у него получился удачным. Поняв, что Мария Ивановна очень религиозна, он съездил за сорок верст в женский монастырь и привез ей четки из ливанского кедра, нанизанные с молитвою самой матерью-игуменьей, чем заслужил восторженную благодарность женщины. Приезжая теперь в гости, молодой человек часто беседовал с Опекушиной о пользе праведной жизни, рассказывал, какое божественное вдохновение снисходит на него вместе с молитвой, и какое просветление наступает у него на страстной неделе.
Юная Ольга оказалась легкой добычей. Молодой человек подарил ей пушистого котенка, которого случайно увидел, придя на конюшню за своим дончаком. Теперь они вместе наблюдали, как растет Пушок, восхищаясь его необыкновенным умом, и младшая княжна считала Лаврентия замечательным добрым человеком.
Случайно подслушав слова Марии Ивановны, сетовавшей на то, что Долли слишком сильно увлекается лошадьми, ведь люди могут счесть это не очень хорошим тоном для девушки ее возраста, Островский поделился с княжной своими планами начать разводить в Афанасьево скаковых лошадей. Он с первых слов понял, что попал в точку. Теперь Долли не только восторженно разговаривала с ним о предмете их общего увлечения, но и списывала для него рекомендации по коневодству из книг, найденных в библиотеке брата, пыталась просчитать план вложений, необходимых для создания маленького, но прибыльного конезавода, и даже планировала помогать соседу. Но самое главное, Лаврентий чувствовал, что девушка ждет его визитов, и даже неосознанно начинает тянуться к нему: уже не отнимает руки, идет рядом и радостно улыбается своей обворожительной улыбкой. Чутье охотника, загоняющего добычу в капкан, подсказывало ему, что еще чуть-чуть, еще одно усилие – и ловушка захлопнется, Долли откроет для него свою душу.
Только молчаливая Лиза сторонилась Островского, и он никак не мог найти к ней подход. Когда молодой человек попытался расспросить Долли о том, почему он не нравится ее сестре, та замолчала и перевела разговор на другую тему. Предприняв несколько безуспешных попыток завоевать расположение задумчивой белокурой княжны, Лаврентий отступился.
– Ведь я собираюсь жениться на Долли, так что ее сестры не должны меня волновать, – сказал он сам себе. – Гораздо важнее то, что я еще ни разу не поцеловал будущую невесту, она все время ускользает, как только чувствует, что я хочу попытаться перейти к более нежным изъявлениям чувств.
Действительно, все попытки молодого человека остаться с Долли наедине в Ратманово оканчивались крахом – с ней все время были либо сестры, либо подруги – родственницы барона Тальзита. Единственной надеждой оставались прогулки верхом, но, катаясь, княжна так неслась на своем Лисе, что он все время был вынужден ее догонять, а во время кратких остановок она не слезала с коня. Тонким нюхом опытного самца он чувствовал внутреннюю потаенную страстность княжны, о которой она, конечно, пока не подозревала. Разбудив этот темперамент, выпустив джина из бутылки, Островский надеялся покорить Долли и привязать к себе. Для этого у него оставалась только одна возможность: пригласить ее в Афанасьево и начать соблазнять. Но, прекратив визиты и прогулки, зарядили дожди. Уже целую неделю он не выезжал из дома, изводя себя предположениями одно хуже другого.
Лаврентий подошел к окну и отодвинул тяжелую гардину. Картина, представившаяся его взгляду, была унылой: через мелкие холодные струи, стеной стоящие в воздухе, барский двор казался размытым серым пятном. Конюшня и сараи давно требовали ремонта, когда-то хорошие железные крыши совсем прохудились, а стены и ворота давно нуждались в починке. Да и в доме жилой была только центральная часть, а оба боковых флигеля являли печальное зрелище прогнивших полов, текущих потолков и плесневелых обоев на стенах…
Лаврентий надеялся сыграть на жажде хозяйственной деятельности Долли, показать ей всю эту разруху и спросить совета. Она обязательно должна была клюнуть. Ну почему эти дожди пошли так не ко времени! Молодой человек в раздражении хлопнул кулаком по раме, и ветхая замазка отвалилась ему под ноги, а одно из стекол начало сползать из своего гнезда вниз.
– Господи, все здесь рушится! – воскликнул он, подхватил падающее стекло и положил его на подоконник. Внезапно движение за стеклом привлекло внимание Лаврентия: во двор въезжала ямская карета.
– Боже мой, только не Илария, – прошептал он и кинулся на крыльцо. Его самые плохие предчувствия сбылись. Карета остановилась у крыльца, дверца открылась, и из нее вышла Илария, за ней вылезла Анфиса и вытащила из кареты шатающуюся женщину, одетую во все черное и замотанную черным платком до самых бровей.
– Дорогой, мы привезли сюда эту святую странницу, потому что она в дороге на богомолье заболела, – громко, так, чтобы слышал извозчик и подбежавшие дворовые, сказала Илария, – она будет жить в моей спальне, пока не выздоровеет.
Женщины подхватили больную под руки и, приподняв, потащили в дом. Лаврентий расплатился с ямщиком и пошел вслед за теткой. Он понимал, что все его планы пошли прахом, но еще надеялся, что может хоть что-то исправить.
В гостиной никого не было, и он направился в спальню Иларии. Обе женщины склонились над кроватью, где лежала больная странница, и снимали с нее платок и черную одежду. Лаврентий кашлянул, привлекая их внимание, тетка обернулась и расцвела улыбкой.
– Мой дорогой, я привезла тебе подарок, – промурлыкала она, подхватила со стула свой шелковый ридикюль и открыла его, – дарю тебе последнюю розу.
Она извлекла из сумочки чуть приоткрывшийся темно-алый розовый бутон и протянула его молодому человеку.
– Если ты не хочешь дарить мне цветы, то я сама буду дарить их тебе, – пообещала Илария. Глаза женщины сияли, а нежный румянец делал ее лицо совсем молодым. – Я так счастлива за нас, малыш.
Прозвище, которым она наградила его в далекой юности, сейчас больно резануло слух Лаврентия, и он отвел руку женщины.
– Да, любимый, ты как всегда прав, – согласилась Илария, как будто не поняв его, повернулась к кровати, – нужно сразу сделать с цветком то, что положено.
Она наклонилась к мнимой больной, с которой Анфиса уже сняла всю мокрую одежду. Даже стоя у двери, Лаврентий видел, что это – совсем молодая девушка с длинной русой косой. Илария протянула руку и вколола цветок в ее волосы.
– Что с ней? – спросил молодой человек, глядя в спину любовницы, хотя этот вопрос он задавал уже много раз, но все равно спрашивал.
– Она спит, дорогой, настойка опия очень полезна для здоровья. Сейчас ей снятся прекрасные сны, а когда она проснется, мы поиграем, – ответила Илария, улыбаясь любовнику. А потом повернулась к Анфисе, – найди этих бездельников, что считают себя прислугой, и организуй нам баню.
Служанка поклонилась и вышла, а Лаврентий подошел к кровати и посмотрел на девушку. Она была совсем молоденькая, с милым личиком в форме сердечка. Но сейчас ее лицо было бледно, а глаза плотно закрыты.
– Кто она? – поинтересовался он, уже перестав сердиться на любовницу. Теперь он с любопытством смотрел на новую участницу игры, спрашивая себя, нравится ли она ему.
– Я же сказала тебе, что нам нужны садовые цветы, – напомнила Илария, встав рядом с племянником, как и он, разглядывая свою жертву. – Она – дочка учителя, приехала с сестрой в город, покупать той приданое. Пока старшая девушка торговалась в лавке, младшая стояла на улице, глазея на проезжающие экипажи. А мы с Анфисой как раз проходили мимо. Я сразу чувствую, когда девушке уже исполнилось пятнадцать лет, у нее становится такой прелестный запах, еще чистый, но уже зовущий. Я сразу опьянела от ее аромата, и поняла, что это – судьба. Мы сказали малышке, что знатная дама, живущая рядом, ищет молодую чтицу на год за очень хорошее жалование. Девушка очень обрадовалась такому шансу и прошла с нами – дальше все было совсем просто: я налила ей в чай настойки опия, и как только она заснула, мы быстро собрали вещи и приехали домой.
– Так ты съехала с квартиры? – ужаснулся Лаврентий.
– Конечно, у тебя было много времени, ты, наверное, уже занял деньги, и мне не нужно больше скрываться? – Илария смотрела на любовника ясными глазами, и он не мог понять – говорит она искренне или издевается над ним.
– Нет, я еще не сделал того, что собирался, – вздохнул молодой человек, судорожно соображая, что ему делать. – Но ты понимаешь, что ее в доме оставить нельзя. Это тебе не хутор в Курляндии, здесь слуги сразу на нас донесут.
– Что ты волнуешься, мы играли уже два раза, никто нас не видел. Чулан в бане – отличное место для нашей гостьи. Ты ведь сам в прошлый раз поставил на него крепкий замок.
Лаврентий вспомнил ту игру, о которой ему напомнила тетка. В тот раз девушка была не такая хорошенькая, как эта, но это не отразилось на том удовольствии, которое они оба получили, а с такой милашкой все будет еще лучше. Молодой человек почувствовал, как предвкушение разогнало по его жилам горячую кровь и плоть начала набухать. Любовница заглянула в его лицо и радостно засмеялась.
– Я знала, что она тебе понравится, нам будет так хорошо, любимый. Посмотри, что тебе мамочка принесла, наш цветочек расцвел только для тебя.
Она расстегнула голубое платье девушки и обнажила ее грудь. При виде нежных упругих полушарий с маленькими розовыми сосками Лаврентий сглотнул слюну и протянул к спящей руку. Он грубо смял сначала один сосок, потом другой. Девушка слабо пошевелилась во сне и застонала.
– А что у нас еще есть? – игриво спросил он тетку.
– Всё для тебя, мой любимый, – промурлыкала она и задрала девушке юбки почти до груди, накрыв ее голову.
Белый живот, стройные бедра и треугольник темных волос так возбудили Лаврентия, что он не удержался и, раздвинув ноги девушки, ввел пальцы внутрь тугого лона.
– Не спеши, малыш, ты все успеешь, я отдам ее тебе, но не в первый день, мы так давно не играли, мамочка тоже хочет удовольствия, – сказала Илария, ее глаза расширились и горели, а дыхание сделалось частым. Она перевернула девушку на живот и с жадностью уставилась на маленькие круглые ягодицы.
– Это – очень плохая девочка, она любит подглядывать за старшими, ее нужно учить хорошо себя вести, – объяснила Илария и хлопнула по ягодицам девушки. Удары были такие сильные, что на белой коже остались розовые отпечатки рук, и женщина счастливо засмеялась.
– Иди к себе в комнату и отдыхай, мой дорогой, когда в бане все будет готово, я за тобой зайду, – попросила она, поцеловав Лаврентия в губы, и подтолкнула к двери.
Он пошел к себе в спальню, размышляя, почему поцелуи всех других женщин, с которыми он имел дело, кажутся ему такими пресными. Но поцелуи тетки опаляют его и зажигают в нем такую страсть, что он готов даже бросить ради нее почти выполненный план по соблазнению богатой невесты. Через час Илария, закутанная в теплый капот, заглянула к нему в комнату и позвала:
– Пойдем, малыш, мамочка порадует тебя.
Она обняла его за талию, прижалась к нему всем телом и повела через двор в баню. Лаврентий открыл низенькую дверь, и на него пахнуло горячее тепло. В большом предбаннике, где они стояли, было так натоплено, что его лоб мгновенно покрылся потом. Илария сбросила капот и осталась только в белых шелковых чулках и туфлях.
– Моему малышу жарко, – ласково промурлыкала она, снимая его плащ, – сейчас мамочка разденет своего малыша, чтобы ему было хорошо.
Она повесила плащ на крюк и начала расстегивать шелковую рубашку, поглаживая грудь любовника легкими, нежными движениями. Закончив с рубашкой, она указала на его сапоги.
– Упирайся ногой мне в зад, милый, иначе твои сапоги не снять – они такие тугие.
Она повернулась к нему спиной и наклонилась. Как всегда, это возбудило Лаврентия так, что он был готов взять ее сразу же. Но он, растягивая удовольствие, уперся сапогом в круглые ягодицы и сильно толкнул любовницу. Она упала на четвереньки, стащив с одной его ноги сапог.
– Хорошо, малыш, давай еще раз, – велела она, ухватила второй сапог, и он снова толкнул ее, с вожделением уставившись на стоящую на четвереньках женщину.
Она поднялась и, поставив сапоги под лавку, опустилась перед ним на колени, взявшись за его пояс.
– Сейчас мамочка сделает своему малышу очень приятно, – снова замурлыкала она, стягивая с него панталоны.
Обнажив бедра, она начала гладить его плоть, а потом, лизнув ее, мягко обхватила губами. Лаврентий вздохнул и закрыл глаза от удовольствия. Наверное, дело было именно в этом – Илария знала его, как никакая другая женщина, поэтому и доставляла ему ни с чем несравнимое наслаждение. Женщина остановилась именно в тот момент, когда поняла, что возбужденный молодой человек вот-вот перестанет себя контролировать. Она обняла его за талию и повела в жарко натопленную горницу с широким сосновым столом и лавками, стоящими вдоль бревенчатых стен. В одной из стен была запертая дверь с вырезанным на ней отверстием в форме сердечка.
– Теперь ты порадуй мамочку, мой малыш, – попросила Илария и села на лавку напротив закрытой двери, расставив ноги.
Лаврентий стал перед ней на колени и начал медленно скатывать с одной ноги чулок, поглаживая обнаженные бедра женщины. Его пальцы легко касались внутренней поверхности бедер и проскальзывали между ног, безошибочно находя чувствительную точку. Когда он снял второй чулок, Илария уже возбудилась, она часто дышала и выгибалась навстречу руке любовника. Тогда он широко развел ее бедра и припал губами к влажному лону. Он ласкал ее языком и поглаживал пальцами, с наслаждением чувствуя мелкую дрожь страсти, сотрясающую тело любовницы. Когда она громко застонала и обмякла, откинувшись на стену, он поднялся. Теперь начиналась самая сладкая часть игры.
Дверь в горницу отворилась и вошла Анфиса, неся пучок ивовых прутьев. Она тоже была полностью обнажена, и Островский с удовольствием оглядел крупное сильное тело девушки с широкими бедрами и большой грудью. Она подошла к господам и обратилась к Иларии:
– Барыня, там дрянная девчонка за вами подглядывала, – объявила она, подошла к чулану, отодвинула засов и распахнула дверь.
В углу, прижавшись к стене, стояла испуганная молоденькая девушка. Она была обнажена, а руки ее были связаны. Анфиса грубо схватила пленницу за плечи и вытолкнула на середину комнаты.
– Ты что делала, подсматривала? – крикнула Илария, вставая с лавки. Она подошла к девушке и ударила ее по щеке, – ты знаешь, что нельзя подсматривать за взрослыми, и сейчас будешь наказана.
Она кивнула Анфисе, и та, схватив девушку за связанные руки, толкнула ее к столу. Служанка подняла и положила несчастную на широкий деревянный стол и прижала ее руки ладонями. Илария выбрала одну розгу из пучка, принесенного Анфисой и, наклонившись к девушке, стеганула ее по ягодицам. Розовая полоса появилась на белой коже, а Илария жадно взглянула в глаза Лаврентия и с радостью увидела в них растущее возбуждение. Она начала наносить удары, крики жертвы звучали для обоих, как музыка, усиливая их возбуждение, и когда Илария бросила розгу и, оседлав колени любовника, начала, умело растягивая удовольствие, вести их к сладкой разрядке, они оба забыли обо всем на свете, отдаваясь игре. Когда тетка закричала и забилась у него на коленях, Лаврентий, взлетев вслед за ней на пик наслаждения, получил такое же яркое удовольствие, какое у него было в шестнадцать лет.
– Вот видишь, мой дорогой, мамочка говорила, что тебе понравится, – шептала ему Илария, обнимая его влажное тело. И он вынужден был признать, что ему действительно это нравилось.
Она поднялась и обратилась к девушке, которую Анфиса все еще удерживала на столе:
– Ну что ж, если тебе нравится смотреть – то смотри, – и, повернувшись, велела Анфисе, – держи ее крепче, а если хоть слово скажет, выпори ее сама.
Она вернулась к любовнику и начала снова ласкать его, легко касаясь языком и губами его груди, живота, бедер и потом прильнув к его паху. Откинувшись на стену, Лаврентий видел испуганные глаза девушки и горящий похотью взгляд Анфисы, и это только усиливало его возбуждение. Наслаждение стало необыкновенно ярким, и через несколько минут из его горла вырвался хриплый стон.
Илария снизу вверх смотрела на любовника, наслаждаясь вместе с ним. Увидев, что он расслабился, закрыв глаза, она поднялась и приказала Анфисе:
– Запри ее в чулан, дай ей тулуп, и еды принеси. Когда мы уйдем, баню тоже запри, да смотри, чтобы никто из дворовых близко сюда не подходил. Гляди, отвечаешь за нее головой, – распорядилась хозяйка, взяла Лаврентия под руку и потянула к выходу.
– Пойдем в дом, дорогой, пора ужинать, а завтра мы снова поиграем.
Служанка, схватив девушку за руку, затащила ее в чулан и закрыла дверь на засов.
Островский поднялся и пошел за любовницей. Предвкушение невероятного наслаждения приятно покалывало его изнутри, целую неделю он будет подниматься по ступеням удовольствия, и на седьмой день получит главный приз. Он не мог сопротивляться этому искушению.
Молодой человек вспомнил тот зимний вечер сразу после смерти отца, когда Илария начала с ним игру. Тогда жертвой была молоденькая дворовая девушка. Ей тоже было пятнадцать лет, как Иларии, подсматривающей за сестрой и зятем. Та первая девушка была совсем светлая блондинка с белой кожей и прозрачными светло-голубыми глазами. Каждый вечер тетка била ее, а потом заставляла смотреть на их совокупление. Это извращенное удовольствие затянуло его в свои сети, возбуждая его всё сильнее в каждый последующий вечер. В конце недели Илария отдала девушку любовнику, и сама держала ее за руки, пока он брал девственность этого юного испуганного создания. Малышка билась и плакала, и ее ужас и слезы возбуждали Лаврентия так, как ничто другое раньше. Это насильственное обладание дало ему такое наслаждение, что он в тот же вечер понял: он больше никогда не сможет от этого отказаться. На следующее утро девушка уже не проснулась после огромной дозы настойки опия, которой ее напоила Илария.
В Ратманово тетушка и княжны принимали Островского сначала просто вежливо, но он, нащупав слабости каждой из хозяек дома, принялся на них играть. Результат у него получился удачным. Поняв, что Мария Ивановна очень религиозна, он съездил за сорок верст в женский монастырь и привез ей четки из ливанского кедра, нанизанные с молитвою самой матерью-игуменьей, чем заслужил восторженную благодарность женщины. Приезжая теперь в гости, молодой человек часто беседовал с Опекушиной о пользе праведной жизни, рассказывал, какое божественное вдохновение снисходит на него вместе с молитвой, и какое просветление наступает у него на страстной неделе.
Юная Ольга оказалась легкой добычей. Молодой человек подарил ей пушистого котенка, которого случайно увидел, придя на конюшню за своим дончаком. Теперь они вместе наблюдали, как растет Пушок, восхищаясь его необыкновенным умом, и младшая княжна считала Лаврентия замечательным добрым человеком.
Случайно подслушав слова Марии Ивановны, сетовавшей на то, что Долли слишком сильно увлекается лошадьми, ведь люди могут счесть это не очень хорошим тоном для девушки ее возраста, Островский поделился с княжной своими планами начать разводить в Афанасьево скаковых лошадей. Он с первых слов понял, что попал в точку. Теперь Долли не только восторженно разговаривала с ним о предмете их общего увлечения, но и списывала для него рекомендации по коневодству из книг, найденных в библиотеке брата, пыталась просчитать план вложений, необходимых для создания маленького, но прибыльного конезавода, и даже планировала помогать соседу. Но самое главное, Лаврентий чувствовал, что девушка ждет его визитов, и даже неосознанно начинает тянуться к нему: уже не отнимает руки, идет рядом и радостно улыбается своей обворожительной улыбкой. Чутье охотника, загоняющего добычу в капкан, подсказывало ему, что еще чуть-чуть, еще одно усилие – и ловушка захлопнется, Долли откроет для него свою душу.
Только молчаливая Лиза сторонилась Островского, и он никак не мог найти к ней подход. Когда молодой человек попытался расспросить Долли о том, почему он не нравится ее сестре, та замолчала и перевела разговор на другую тему. Предприняв несколько безуспешных попыток завоевать расположение задумчивой белокурой княжны, Лаврентий отступился.
– Ведь я собираюсь жениться на Долли, так что ее сестры не должны меня волновать, – сказал он сам себе. – Гораздо важнее то, что я еще ни разу не поцеловал будущую невесту, она все время ускользает, как только чувствует, что я хочу попытаться перейти к более нежным изъявлениям чувств.
Действительно, все попытки молодого человека остаться с Долли наедине в Ратманово оканчивались крахом – с ней все время были либо сестры, либо подруги – родственницы барона Тальзита. Единственной надеждой оставались прогулки верхом, но, катаясь, княжна так неслась на своем Лисе, что он все время был вынужден ее догонять, а во время кратких остановок она не слезала с коня. Тонким нюхом опытного самца он чувствовал внутреннюю потаенную страстность княжны, о которой она, конечно, пока не подозревала. Разбудив этот темперамент, выпустив джина из бутылки, Островский надеялся покорить Долли и привязать к себе. Для этого у него оставалась только одна возможность: пригласить ее в Афанасьево и начать соблазнять. Но, прекратив визиты и прогулки, зарядили дожди. Уже целую неделю он не выезжал из дома, изводя себя предположениями одно хуже другого.
Лаврентий подошел к окну и отодвинул тяжелую гардину. Картина, представившаяся его взгляду, была унылой: через мелкие холодные струи, стеной стоящие в воздухе, барский двор казался размытым серым пятном. Конюшня и сараи давно требовали ремонта, когда-то хорошие железные крыши совсем прохудились, а стены и ворота давно нуждались в починке. Да и в доме жилой была только центральная часть, а оба боковых флигеля являли печальное зрелище прогнивших полов, текущих потолков и плесневелых обоев на стенах…
Лаврентий надеялся сыграть на жажде хозяйственной деятельности Долли, показать ей всю эту разруху и спросить совета. Она обязательно должна была клюнуть. Ну почему эти дожди пошли так не ко времени! Молодой человек в раздражении хлопнул кулаком по раме, и ветхая замазка отвалилась ему под ноги, а одно из стекол начало сползать из своего гнезда вниз.
– Господи, все здесь рушится! – воскликнул он, подхватил падающее стекло и положил его на подоконник. Внезапно движение за стеклом привлекло внимание Лаврентия: во двор въезжала ямская карета.
– Боже мой, только не Илария, – прошептал он и кинулся на крыльцо. Его самые плохие предчувствия сбылись. Карета остановилась у крыльца, дверца открылась, и из нее вышла Илария, за ней вылезла Анфиса и вытащила из кареты шатающуюся женщину, одетую во все черное и замотанную черным платком до самых бровей.
– Дорогой, мы привезли сюда эту святую странницу, потому что она в дороге на богомолье заболела, – громко, так, чтобы слышал извозчик и подбежавшие дворовые, сказала Илария, – она будет жить в моей спальне, пока не выздоровеет.
Женщины подхватили больную под руки и, приподняв, потащили в дом. Лаврентий расплатился с ямщиком и пошел вслед за теткой. Он понимал, что все его планы пошли прахом, но еще надеялся, что может хоть что-то исправить.
В гостиной никого не было, и он направился в спальню Иларии. Обе женщины склонились над кроватью, где лежала больная странница, и снимали с нее платок и черную одежду. Лаврентий кашлянул, привлекая их внимание, тетка обернулась и расцвела улыбкой.
– Мой дорогой, я привезла тебе подарок, – промурлыкала она, подхватила со стула свой шелковый ридикюль и открыла его, – дарю тебе последнюю розу.
Она извлекла из сумочки чуть приоткрывшийся темно-алый розовый бутон и протянула его молодому человеку.
– Если ты не хочешь дарить мне цветы, то я сама буду дарить их тебе, – пообещала Илария. Глаза женщины сияли, а нежный румянец делал ее лицо совсем молодым. – Я так счастлива за нас, малыш.
Прозвище, которым она наградила его в далекой юности, сейчас больно резануло слух Лаврентия, и он отвел руку женщины.
– Да, любимый, ты как всегда прав, – согласилась Илария, как будто не поняв его, повернулась к кровати, – нужно сразу сделать с цветком то, что положено.
Она наклонилась к мнимой больной, с которой Анфиса уже сняла всю мокрую одежду. Даже стоя у двери, Лаврентий видел, что это – совсем молодая девушка с длинной русой косой. Илария протянула руку и вколола цветок в ее волосы.
– Что с ней? – спросил молодой человек, глядя в спину любовницы, хотя этот вопрос он задавал уже много раз, но все равно спрашивал.
– Она спит, дорогой, настойка опия очень полезна для здоровья. Сейчас ей снятся прекрасные сны, а когда она проснется, мы поиграем, – ответила Илария, улыбаясь любовнику. А потом повернулась к Анфисе, – найди этих бездельников, что считают себя прислугой, и организуй нам баню.
Служанка поклонилась и вышла, а Лаврентий подошел к кровати и посмотрел на девушку. Она была совсем молоденькая, с милым личиком в форме сердечка. Но сейчас ее лицо было бледно, а глаза плотно закрыты.
– Кто она? – поинтересовался он, уже перестав сердиться на любовницу. Теперь он с любопытством смотрел на новую участницу игры, спрашивая себя, нравится ли она ему.
– Я же сказала тебе, что нам нужны садовые цветы, – напомнила Илария, встав рядом с племянником, как и он, разглядывая свою жертву. – Она – дочка учителя, приехала с сестрой в город, покупать той приданое. Пока старшая девушка торговалась в лавке, младшая стояла на улице, глазея на проезжающие экипажи. А мы с Анфисой как раз проходили мимо. Я сразу чувствую, когда девушке уже исполнилось пятнадцать лет, у нее становится такой прелестный запах, еще чистый, но уже зовущий. Я сразу опьянела от ее аромата, и поняла, что это – судьба. Мы сказали малышке, что знатная дама, живущая рядом, ищет молодую чтицу на год за очень хорошее жалование. Девушка очень обрадовалась такому шансу и прошла с нами – дальше все было совсем просто: я налила ей в чай настойки опия, и как только она заснула, мы быстро собрали вещи и приехали домой.
– Так ты съехала с квартиры? – ужаснулся Лаврентий.
– Конечно, у тебя было много времени, ты, наверное, уже занял деньги, и мне не нужно больше скрываться? – Илария смотрела на любовника ясными глазами, и он не мог понять – говорит она искренне или издевается над ним.
– Нет, я еще не сделал того, что собирался, – вздохнул молодой человек, судорожно соображая, что ему делать. – Но ты понимаешь, что ее в доме оставить нельзя. Это тебе не хутор в Курляндии, здесь слуги сразу на нас донесут.
– Что ты волнуешься, мы играли уже два раза, никто нас не видел. Чулан в бане – отличное место для нашей гостьи. Ты ведь сам в прошлый раз поставил на него крепкий замок.
Лаврентий вспомнил ту игру, о которой ему напомнила тетка. В тот раз девушка была не такая хорошенькая, как эта, но это не отразилось на том удовольствии, которое они оба получили, а с такой милашкой все будет еще лучше. Молодой человек почувствовал, как предвкушение разогнало по его жилам горячую кровь и плоть начала набухать. Любовница заглянула в его лицо и радостно засмеялась.
– Я знала, что она тебе понравится, нам будет так хорошо, любимый. Посмотри, что тебе мамочка принесла, наш цветочек расцвел только для тебя.
Она расстегнула голубое платье девушки и обнажила ее грудь. При виде нежных упругих полушарий с маленькими розовыми сосками Лаврентий сглотнул слюну и протянул к спящей руку. Он грубо смял сначала один сосок, потом другой. Девушка слабо пошевелилась во сне и застонала.
– А что у нас еще есть? – игриво спросил он тетку.
– Всё для тебя, мой любимый, – промурлыкала она и задрала девушке юбки почти до груди, накрыв ее голову.
Белый живот, стройные бедра и треугольник темных волос так возбудили Лаврентия, что он не удержался и, раздвинув ноги девушки, ввел пальцы внутрь тугого лона.
– Не спеши, малыш, ты все успеешь, я отдам ее тебе, но не в первый день, мы так давно не играли, мамочка тоже хочет удовольствия, – сказала Илария, ее глаза расширились и горели, а дыхание сделалось частым. Она перевернула девушку на живот и с жадностью уставилась на маленькие круглые ягодицы.
– Это – очень плохая девочка, она любит подглядывать за старшими, ее нужно учить хорошо себя вести, – объяснила Илария и хлопнула по ягодицам девушки. Удары были такие сильные, что на белой коже остались розовые отпечатки рук, и женщина счастливо засмеялась.
– Иди к себе в комнату и отдыхай, мой дорогой, когда в бане все будет готово, я за тобой зайду, – попросила она, поцеловав Лаврентия в губы, и подтолкнула к двери.
Он пошел к себе в спальню, размышляя, почему поцелуи всех других женщин, с которыми он имел дело, кажутся ему такими пресными. Но поцелуи тетки опаляют его и зажигают в нем такую страсть, что он готов даже бросить ради нее почти выполненный план по соблазнению богатой невесты. Через час Илария, закутанная в теплый капот, заглянула к нему в комнату и позвала:
– Пойдем, малыш, мамочка порадует тебя.
Она обняла его за талию, прижалась к нему всем телом и повела через двор в баню. Лаврентий открыл низенькую дверь, и на него пахнуло горячее тепло. В большом предбаннике, где они стояли, было так натоплено, что его лоб мгновенно покрылся потом. Илария сбросила капот и осталась только в белых шелковых чулках и туфлях.
– Моему малышу жарко, – ласково промурлыкала она, снимая его плащ, – сейчас мамочка разденет своего малыша, чтобы ему было хорошо.
Она повесила плащ на крюк и начала расстегивать шелковую рубашку, поглаживая грудь любовника легкими, нежными движениями. Закончив с рубашкой, она указала на его сапоги.
– Упирайся ногой мне в зад, милый, иначе твои сапоги не снять – они такие тугие.
Она повернулась к нему спиной и наклонилась. Как всегда, это возбудило Лаврентия так, что он был готов взять ее сразу же. Но он, растягивая удовольствие, уперся сапогом в круглые ягодицы и сильно толкнул любовницу. Она упала на четвереньки, стащив с одной его ноги сапог.
– Хорошо, малыш, давай еще раз, – велела она, ухватила второй сапог, и он снова толкнул ее, с вожделением уставившись на стоящую на четвереньках женщину.
Она поднялась и, поставив сапоги под лавку, опустилась перед ним на колени, взявшись за его пояс.
– Сейчас мамочка сделает своему малышу очень приятно, – снова замурлыкала она, стягивая с него панталоны.
Обнажив бедра, она начала гладить его плоть, а потом, лизнув ее, мягко обхватила губами. Лаврентий вздохнул и закрыл глаза от удовольствия. Наверное, дело было именно в этом – Илария знала его, как никакая другая женщина, поэтому и доставляла ему ни с чем несравнимое наслаждение. Женщина остановилась именно в тот момент, когда поняла, что возбужденный молодой человек вот-вот перестанет себя контролировать. Она обняла его за талию и повела в жарко натопленную горницу с широким сосновым столом и лавками, стоящими вдоль бревенчатых стен. В одной из стен была запертая дверь с вырезанным на ней отверстием в форме сердечка.
– Теперь ты порадуй мамочку, мой малыш, – попросила Илария и села на лавку напротив закрытой двери, расставив ноги.
Лаврентий стал перед ней на колени и начал медленно скатывать с одной ноги чулок, поглаживая обнаженные бедра женщины. Его пальцы легко касались внутренней поверхности бедер и проскальзывали между ног, безошибочно находя чувствительную точку. Когда он снял второй чулок, Илария уже возбудилась, она часто дышала и выгибалась навстречу руке любовника. Тогда он широко развел ее бедра и припал губами к влажному лону. Он ласкал ее языком и поглаживал пальцами, с наслаждением чувствуя мелкую дрожь страсти, сотрясающую тело любовницы. Когда она громко застонала и обмякла, откинувшись на стену, он поднялся. Теперь начиналась самая сладкая часть игры.
Дверь в горницу отворилась и вошла Анфиса, неся пучок ивовых прутьев. Она тоже была полностью обнажена, и Островский с удовольствием оглядел крупное сильное тело девушки с широкими бедрами и большой грудью. Она подошла к господам и обратилась к Иларии:
– Барыня, там дрянная девчонка за вами подглядывала, – объявила она, подошла к чулану, отодвинула засов и распахнула дверь.
В углу, прижавшись к стене, стояла испуганная молоденькая девушка. Она была обнажена, а руки ее были связаны. Анфиса грубо схватила пленницу за плечи и вытолкнула на середину комнаты.
– Ты что делала, подсматривала? – крикнула Илария, вставая с лавки. Она подошла к девушке и ударила ее по щеке, – ты знаешь, что нельзя подсматривать за взрослыми, и сейчас будешь наказана.
Она кивнула Анфисе, и та, схватив девушку за связанные руки, толкнула ее к столу. Служанка подняла и положила несчастную на широкий деревянный стол и прижала ее руки ладонями. Илария выбрала одну розгу из пучка, принесенного Анфисой и, наклонившись к девушке, стеганула ее по ягодицам. Розовая полоса появилась на белой коже, а Илария жадно взглянула в глаза Лаврентия и с радостью увидела в них растущее возбуждение. Она начала наносить удары, крики жертвы звучали для обоих, как музыка, усиливая их возбуждение, и когда Илария бросила розгу и, оседлав колени любовника, начала, умело растягивая удовольствие, вести их к сладкой разрядке, они оба забыли обо всем на свете, отдаваясь игре. Когда тетка закричала и забилась у него на коленях, Лаврентий, взлетев вслед за ней на пик наслаждения, получил такое же яркое удовольствие, какое у него было в шестнадцать лет.
– Вот видишь, мой дорогой, мамочка говорила, что тебе понравится, – шептала ему Илария, обнимая его влажное тело. И он вынужден был признать, что ему действительно это нравилось.
Она поднялась и обратилась к девушке, которую Анфиса все еще удерживала на столе:
– Ну что ж, если тебе нравится смотреть – то смотри, – и, повернувшись, велела Анфисе, – держи ее крепче, а если хоть слово скажет, выпори ее сама.
Она вернулась к любовнику и начала снова ласкать его, легко касаясь языком и губами его груди, живота, бедер и потом прильнув к его паху. Откинувшись на стену, Лаврентий видел испуганные глаза девушки и горящий похотью взгляд Анфисы, и это только усиливало его возбуждение. Наслаждение стало необыкновенно ярким, и через несколько минут из его горла вырвался хриплый стон.
Илария снизу вверх смотрела на любовника, наслаждаясь вместе с ним. Увидев, что он расслабился, закрыв глаза, она поднялась и приказала Анфисе:
– Запри ее в чулан, дай ей тулуп, и еды принеси. Когда мы уйдем, баню тоже запри, да смотри, чтобы никто из дворовых близко сюда не подходил. Гляди, отвечаешь за нее головой, – распорядилась хозяйка, взяла Лаврентия под руку и потянула к выходу.
– Пойдем в дом, дорогой, пора ужинать, а завтра мы снова поиграем.
Служанка, схватив девушку за руку, затащила ее в чулан и закрыла дверь на засов.
Островский поднялся и пошел за любовницей. Предвкушение невероятного наслаждения приятно покалывало его изнутри, целую неделю он будет подниматься по ступеням удовольствия, и на седьмой день получит главный приз. Он не мог сопротивляться этому искушению.
Молодой человек вспомнил тот зимний вечер сразу после смерти отца, когда Илария начала с ним игру. Тогда жертвой была молоденькая дворовая девушка. Ей тоже было пятнадцать лет, как Иларии, подсматривающей за сестрой и зятем. Та первая девушка была совсем светлая блондинка с белой кожей и прозрачными светло-голубыми глазами. Каждый вечер тетка била ее, а потом заставляла смотреть на их совокупление. Это извращенное удовольствие затянуло его в свои сети, возбуждая его всё сильнее в каждый последующий вечер. В конце недели Илария отдала девушку любовнику, и сама держала ее за руки, пока он брал девственность этого юного испуганного создания. Малышка билась и плакала, и ее ужас и слезы возбуждали Лаврентия так, как ничто другое раньше. Это насильственное обладание дало ему такое наслаждение, что он в тот же вечер понял: он больше никогда не сможет от этого отказаться. На следующее утро девушка уже не проснулась после огромной дозы настойки опия, которой ее напоила Илария.