Вернувшись к себе, королева пригладила волосы, чуть-чуть подкрасилась и, взяв сумку, перчатки и шляпу, пошла в домик матери. Окна, по местному обычаю, были зашторены в знак того, что в доме кто-то умер. В кухне Филомина мазала маслом груду нарезанного белого хлеба, рядом на пергаменте лежал оранжевый тертый сыр, куски розового колбасного фарша и бежевая глыба мясного паштета — начинка для сандвичей, которые пойдут на поминки. Вошла Вайолет Тоби, в руках у нее был поднос с горой крошечных, облитых немыслимо яркой разноцветной глазурью пирожных.
— Спасибо, — сказала королева.
Следом Беверли Тредголд принесла большой фруктовый пирог, чуть подгоревший с боков. Вскоре маленький пластмассовый столик, стоявший посреди кухни, был завален всякой снедью.
Прибыла принцесса Маргарита, вся в черном, и объявила:
— Люди раскладывают на лужайке перед маминым домом кошмарные букетики дешевых цветов.
Королева вышла на крыльцо в ту самую минуту, когда миссис Крисмас клала на траву охапку васильков; на прикрепленной к ним открытке было написано: «С искренними сабалезнованиями, супруги Крисмас и сыновья»
Вокруг толклись другие жители переулка Ад, читая надписи на цветочных подношениях. Было там и подношение от инспектора Холиленда — традиционный венок из красных, белых и голубых гвоздик. На открытке значилось:
«Да пребудет с Вами Божья благодать. От инспектора Холиленда и ребят у кордона»
Но самую пышную и красивую дань памяти усопшей нес через дорогу Фицрой Туссен. Две дюжины благоухающих лилий, окруженных облачком гипсофилы . Тут подъехал фургон цветочника, и от исполненных сочувствия соседей по переулку Ад на траву легли новые венки и букеты. Тони Тредголд оборвал всю сирень с запаршивевшего деревца, росшего у него в саду.
Ровно в 8.30 к домику королевы-матери рысцой подошел Гилберт, запряженный в чудесно преобразившуюся повозку. Она сверкала лиловой и черной краской, изнутри колес поблескивала золотая кайма, а по бокам повозки аккуратно, ярко-синим — любимым цветом королевы-матери — были выведены буквы «К.-М.».
Уздечка у Гилберта была начищена до блеска, шкура лоснилась. Ради торжественного случая его заново подковали, и он ступал гордо, высоко поднимая ноги, словно привык быть на королевских торжествах в центре внимания. Толпа соседей по переулку Ад примолкла, когда Анна и Спигги вылезли из повозки и направились в дом. Наклонив голову, Гилберт принялся жевать венок инспектора Холиленда, но Уилф Тоби подхватил вожжи и, дернув, заставил Гилберта поднять голову.
В переулок Ад въехала полицейская машина; за рулем сидел констебль, а сзади — мистер Пайк и Чарльз. На Чарльзе был темный костюм, черный галстук и розовая рубашка. Волосы были стянуты на затылке теперь уже привычной красной махровой ленточкой. На правом запястье виднелся наручник. Мистер Пайк был в тюремной форме, на левой руке тоже красовался наручник. "Почему Диана не справилась с простейшим поручением? — думал Чарльз. — Ведь в письме я просил ее прислать белую рубашку". Машина остановилась; Чарльз и мистер Пайк, скованные в запястьях, вылезли и направились в дом. Королева огорчилась, увидев Чарльза. А она-то надеялась, что его уже постригли, как в тюрьме положено. И с какой стати он вырядился в розовую рубашку? Это что, протест анархиста против заведенных порядков?
В спальне королевы-матери собрались мужчины, которым предстояло нести гроб: Тони Тредголд, Спигги, Джордж Бересфорд, мистер Крисмас, Уилф Тоби и принц Чарльз, на это время освободившийся от мистера Пайка. Спигги нервничал. Он был на добрых восемь дюймов ниже остальных; дотянется ли он до гроба или будет, на потеху всем, хватать руками воздух? Джордж проверил винты на крышке, и под взглядами ближайших родственников покойной мужчины подняли гроб на плечи. Спигги поднапрягся и, к великому своему облегчению, почувствовал, что кончики пальцев касаются дерева. Осторожно лавируя, гроб вынесли из тесного домика.
Собравшиеся молча смотрели, как, подойдя к повозке сзади, мужчины ловко вдвинули гроб на место, и он стал прочно, удерживаемый собственной тяжестью. Королева попросила положить на крышку букетик душистого горошка; потом начали класть и другие цветы, и вскоре повозка напоминала рыночный цветочный лоток. Анна вскочила на козлы, взяла вожжи, и Гилберт тронулся приличествующим случаю похоронным шагом. Стоя за закрытой входной дверью бунгало, Филомина ждала. Услышав шарканье двинувшейся в путь толпы и замирающее вдалеке цоканье копыт Гилберта, она раздвинула шторы, впустив в комнаты солнечный свет. Затем распахнула входную дверь, чтобы выпустить дух королевы-матери.
Повозка и следовавшая за ней процессия миновали кордон. Инспектор Холиленд браво отдал честь, избегая встречаться глазами с Чарльзом. На некотором расстоянии от толпы, провожавшей королеву-мать в последний путь, ехал автобус с полицейскими — отгонять представителей прессы, ежели найдутся среди них храбрецы, готовые пренебречь запретом на освещение похорон в средствах массовой информации. До церкви и примыкающего к ней кладбища было всего полмили, но Диана уже жалела, что надела черные лодочки на высоченных каблуках; зато она снова была на виду, пусть всего лишь у местных жителей, которые, стоя у дверей своих домов, молча разглядывали процессию.
Из «Еды-да-да» вышел Виктор Берримен вместе с кассиршами и юным подсобным рабочим в бейсбольной кепке козырьком назад. Когда повозка поравнялась с ними, Виктор сорвал у юнца с головы кепку и успел прочесть ему мини-лекцию об уважении к усопшим. Миссис Берримен, отрезанная от мира своей агорафобией, грустно взирала из окошка наверху.
Оставался последний отрезок пути: Коровий взгорок, на котором стояла церковь. Гилберт напрягся в оглоблях, приноравливаясь к подъему. Вдоль дороги группа мужчин и женщин сажала деревья; они отставили лопаты, глядя на похоронную процессию.
— Деревья сажают! — воскликнула королева.
— Замечательно, правда? — сказал Чарльз. — По Радио-четыре передавали, что Джек Баркер распорядился провести массовую посадку деревьев. Надеюсь, ямы они подготовили как надо. — Он с беспокойством обернулся.
Диана уже спотыкалась, и Фицрой Туссен, ослепительный в своем темном костюме, заботливо взял ее под руку. Этой женщине, думал он, нужна поддержка, и он — тот самый мужчина, который готов ее оказать. Впрочем, в глубине души он понимал, что, восстановив однажды свое самоуважение, она сумеет выжить и в одиночку.
— Тпрруу, — пропела Анна, как ее учил Спигги, и Гилберт стал у погоста.
Похоронная процессия вползла в церковь и превратилась в общину прихожан; когда все расселись по местам, мужчины внесли гроб и поставили у алтаря. Королева просила, чтобы сначала исполнили «Все светлое и прекрасное», a затем — «Неслыханную благодать». Прихожане из переулка Ад охотно подпевали. Слова они знали и пели с наслаждением. В пивных частенько случались импровизированные спевки, конец которым клал только сам хозяин заведения. Высокие родственники усопшей пели более сдержанно, кроме королевы, странным образом испытывавшей прилив новых сил, какое-то почти освобождение. Ей слышался голос Крофи «Грромче, девочка, полными легкими!» — и она пела полной грудью, изумляя стоящих по бокам Маргариту и Чарльза.
В конце заупокойной службы священник возгласил:
— Прежде чем мы пройдем на кладбище, прошу вас присоединиться ко мне в благодарственном молении.
— Знать, в бильярд выиграл, — шепнул мистер Крисмас жене.
— Заткнись — прошипела миссис Крисмас. — Имей, черт подери, уважение! Ты же в церкви.
Священник, помолчав, продолжал:
— Вчера было совершено покушение на жизнь нашего обожаемого премьер-министра. К счастью, благодаря заступничеству Божьему, все обошлось.
— К счастью для кого? — поинтересовалась принцесса Маргарита sotto voce[52].
И замолчала под испепеляющим взглядом королевы. Хотя терпение священника было на исходе, он продолжал.
— Боже Всемогущий, благодарю Тебя за то, что пощадил жизнь слуги Твоего, Джека Баркера. Наша маленькая община уже испытала на себе благотворность его мудрого руководства. В школе нашей скоро будет новая крыша, предполагается отремонтировать ветхие дома.
— А мне перевод пришел вовремя! — прервал его сидевший сзади человек по прозвищу Джонсон-Перевод.
— А я получил работу! — крикнул Джордж Бересфорд, размахивая письмом из нового Министерства срочного жилищного строительства.
Другие тоже стали рассказывать о том, как лично их немыслимо облагодетельствовал Джек. Филомина Туссен в экстазе залопотала что-то непонятное, а мистер Пайк, охваченный общим возбуждением, признался, что мечтает увидеть в каждой камере тюрьмы «Замок» унитаз со сливным бачком.
— Мы преодолеем![53] — крикнул он.
Ну, это уж слишком, подумал священник, прямо какое-то сектантское сборище. Он неодобрительно относился к харизматическому богослужению с тех самых пор, как его жена во время ссоры объявила, что ему самому не хватает харизмы. И когда Чарльз выкрикнул, что, на его взгляд, распоряжение о посадке деревьев «свидетельствует о внимании мистера Баркера к окружающей среде», священник решил, что пора их унять; он велел прихожанам стать на колени и, сложив руки, тихонько помолиться.
Королеве был особенно тяжек тот миг, когда гроб опускали в разверстую могилу, и, прежде чем бросить на крышку горсть земли, она протянула руки к двум своим старшим детям. На лице Маргариты, прикрытом вуалью, выразилось неодобрение: королева показывает свои чувства — это дурно, неприлично, все равно что сорвать пластырь с открытой раны. Чарльз тоже не скрывал своего горя. Анна приникла к нему, и королева пыталась их утешить. Маргарита оторопела, увидев, что обитатели переулка Ад, в полное нарушение королевского протокола, подходят к сестре и обнимают ее. А что делает Диана в объятиях Фицроя Туссена? Почему Анна, склонившись, рыдает на плече толстенького коротышки? Маргарита, передернувшись, отвернулась и зашагала по взгорку вниз.
Поминки продолжались едва ли не до вечера. Королева охотно рассказывала о матери, естественно и непринужденно общалась с гостями. Филомина Туссен, сидя у себя на кухне, прислушивалась к звукам веселья у соседей. В доме, где подают алкогольные напитки, она находиться не может. Пододвинув стул, она взобралась на него и начала переставлять в высоком буфете банки, пакеты и картонки. Все те пустые банки, пустые пакеты и пустые картонки, которые составляли гордость старухи с нищенской пенсией.
В то самое время как поминки подходили к концу, принц Филип, подкрепленный искусственным питанием, сел на постели и принялся уверять новую временную сиделку, что он — самый настоящий герцог Эдинбургский. Он женат на королеве, он отец принца Уэльского, он плавает на королевской яхте «Британия», одно обслуживание которой обходится в 30 000 фунтов в день.
— Ясное дело, — певуче отвечала сиделка, внимательно глядя в широко раскрытые глаза безумца. — Ясное дело.
— А я — новый Мессия! — возгласил лежавший рядом больной.
Сиделка повернулась к нему.
— Ну, ясное дело, — сказала она. — Ясное дело.
Принц Чарльз умолял мистера Пайка разрешить ему осмотреть свой огород, и Пайк, подобрев после двух банок сверхкрепкого пива, уступил:
— Ладно, на минутку, а я пока пописаю.
Пайк пошел наверх в уборную, а Чарльз шепнул Диане:
— Быстро отыщи мой спортивный костюм из эластика и кроссовки.
Пока Диана бегала на поиски, Чарльз с ужасом оглядел обезвоженную пустыню, некогда бывшую его огородом. Донесся шум сливаемой воды, затем шаги — это Пайк пошел в ванную мыть руки. Чарльз сбросил траурные одежды и облачился в яркий спортивный костюм и кроссовки. Осознав смысл происходящего, Диана помчалась за кошельком. Протягивая Чарльзу банкноту в двадцать фунтов, она сказала:
— Счастливо тебе, дорогой. Жаль, что у нас с тобой жизнь не сложилась.
Чарльз уже бежал, когда мистер Пайк вытирал наверху руки; затем Пайк открыл в ванной шкафчик — на всякий случай проверить не мешает, — а Чарльз тем временем перепрыгнул через забор позади огорода; он уже мчался на север, к свободе, когда Пайк, удовлетворив свое любопытство, закрывал шкафчик и не спеша спускался вниз, готовясь препроводить заключенного обратно в тюрьму.
ИЮНЬ
45. Промашка
46. Бедняк у ворот[54]
— Спасибо, — сказала королева.
Следом Беверли Тредголд принесла большой фруктовый пирог, чуть подгоревший с боков. Вскоре маленький пластмассовый столик, стоявший посреди кухни, был завален всякой снедью.
Прибыла принцесса Маргарита, вся в черном, и объявила:
— Люди раскладывают на лужайке перед маминым домом кошмарные букетики дешевых цветов.
Королева вышла на крыльцо в ту самую минуту, когда миссис Крисмас клала на траву охапку васильков; на прикрепленной к ним открытке было написано: «С искренними сабалезнованиями, супруги Крисмас и сыновья»
Вокруг толклись другие жители переулка Ад, читая надписи на цветочных подношениях. Было там и подношение от инспектора Холиленда — традиционный венок из красных, белых и голубых гвоздик. На открытке значилось:
«Да пребудет с Вами Божья благодать. От инспектора Холиленда и ребят у кордона»
Но самую пышную и красивую дань памяти усопшей нес через дорогу Фицрой Туссен. Две дюжины благоухающих лилий, окруженных облачком гипсофилы . Тут подъехал фургон цветочника, и от исполненных сочувствия соседей по переулку Ад на траву легли новые венки и букеты. Тони Тредголд оборвал всю сирень с запаршивевшего деревца, росшего у него в саду.
Ровно в 8.30 к домику королевы-матери рысцой подошел Гилберт, запряженный в чудесно преобразившуюся повозку. Она сверкала лиловой и черной краской, изнутри колес поблескивала золотая кайма, а по бокам повозки аккуратно, ярко-синим — любимым цветом королевы-матери — были выведены буквы «К.-М.».
Уздечка у Гилберта была начищена до блеска, шкура лоснилась. Ради торжественного случая его заново подковали, и он ступал гордо, высоко поднимая ноги, словно привык быть на королевских торжествах в центре внимания. Толпа соседей по переулку Ад примолкла, когда Анна и Спигги вылезли из повозки и направились в дом. Наклонив голову, Гилберт принялся жевать венок инспектора Холиленда, но Уилф Тоби подхватил вожжи и, дернув, заставил Гилберта поднять голову.
В переулок Ад въехала полицейская машина; за рулем сидел констебль, а сзади — мистер Пайк и Чарльз. На Чарльзе был темный костюм, черный галстук и розовая рубашка. Волосы были стянуты на затылке теперь уже привычной красной махровой ленточкой. На правом запястье виднелся наручник. Мистер Пайк был в тюремной форме, на левой руке тоже красовался наручник. "Почему Диана не справилась с простейшим поручением? — думал Чарльз. — Ведь в письме я просил ее прислать белую рубашку". Машина остановилась; Чарльз и мистер Пайк, скованные в запястьях, вылезли и направились в дом. Королева огорчилась, увидев Чарльза. А она-то надеялась, что его уже постригли, как в тюрьме положено. И с какой стати он вырядился в розовую рубашку? Это что, протест анархиста против заведенных порядков?
В спальне королевы-матери собрались мужчины, которым предстояло нести гроб: Тони Тредголд, Спигги, Джордж Бересфорд, мистер Крисмас, Уилф Тоби и принц Чарльз, на это время освободившийся от мистера Пайка. Спигги нервничал. Он был на добрых восемь дюймов ниже остальных; дотянется ли он до гроба или будет, на потеху всем, хватать руками воздух? Джордж проверил винты на крышке, и под взглядами ближайших родственников покойной мужчины подняли гроб на плечи. Спигги поднапрягся и, к великому своему облегчению, почувствовал, что кончики пальцев касаются дерева. Осторожно лавируя, гроб вынесли из тесного домика.
Собравшиеся молча смотрели, как, подойдя к повозке сзади, мужчины ловко вдвинули гроб на место, и он стал прочно, удерживаемый собственной тяжестью. Королева попросила положить на крышку букетик душистого горошка; потом начали класть и другие цветы, и вскоре повозка напоминала рыночный цветочный лоток. Анна вскочила на козлы, взяла вожжи, и Гилберт тронулся приличествующим случаю похоронным шагом. Стоя за закрытой входной дверью бунгало, Филомина ждала. Услышав шарканье двинувшейся в путь толпы и замирающее вдалеке цоканье копыт Гилберта, она раздвинула шторы, впустив в комнаты солнечный свет. Затем распахнула входную дверь, чтобы выпустить дух королевы-матери.
Повозка и следовавшая за ней процессия миновали кордон. Инспектор Холиленд браво отдал честь, избегая встречаться глазами с Чарльзом. На некотором расстоянии от толпы, провожавшей королеву-мать в последний путь, ехал автобус с полицейскими — отгонять представителей прессы, ежели найдутся среди них храбрецы, готовые пренебречь запретом на освещение похорон в средствах массовой информации. До церкви и примыкающего к ней кладбища было всего полмили, но Диана уже жалела, что надела черные лодочки на высоченных каблуках; зато она снова была на виду, пусть всего лишь у местных жителей, которые, стоя у дверей своих домов, молча разглядывали процессию.
Из «Еды-да-да» вышел Виктор Берримен вместе с кассиршами и юным подсобным рабочим в бейсбольной кепке козырьком назад. Когда повозка поравнялась с ними, Виктор сорвал у юнца с головы кепку и успел прочесть ему мини-лекцию об уважении к усопшим. Миссис Берримен, отрезанная от мира своей агорафобией, грустно взирала из окошка наверху.
Оставался последний отрезок пути: Коровий взгорок, на котором стояла церковь. Гилберт напрягся в оглоблях, приноравливаясь к подъему. Вдоль дороги группа мужчин и женщин сажала деревья; они отставили лопаты, глядя на похоронную процессию.
— Деревья сажают! — воскликнула королева.
— Замечательно, правда? — сказал Чарльз. — По Радио-четыре передавали, что Джек Баркер распорядился провести массовую посадку деревьев. Надеюсь, ямы они подготовили как надо. — Он с беспокойством обернулся.
Диана уже спотыкалась, и Фицрой Туссен, ослепительный в своем темном костюме, заботливо взял ее под руку. Этой женщине, думал он, нужна поддержка, и он — тот самый мужчина, который готов ее оказать. Впрочем, в глубине души он понимал, что, восстановив однажды свое самоуважение, она сумеет выжить и в одиночку.
— Тпрруу, — пропела Анна, как ее учил Спигги, и Гилберт стал у погоста.
Похоронная процессия вползла в церковь и превратилась в общину прихожан; когда все расселись по местам, мужчины внесли гроб и поставили у алтаря. Королева просила, чтобы сначала исполнили «Все светлое и прекрасное», a затем — «Неслыханную благодать». Прихожане из переулка Ад охотно подпевали. Слова они знали и пели с наслаждением. В пивных частенько случались импровизированные спевки, конец которым клал только сам хозяин заведения. Высокие родственники усопшей пели более сдержанно, кроме королевы, странным образом испытывавшей прилив новых сил, какое-то почти освобождение. Ей слышался голос Крофи «Грромче, девочка, полными легкими!» — и она пела полной грудью, изумляя стоящих по бокам Маргариту и Чарльза.
В конце заупокойной службы священник возгласил:
— Прежде чем мы пройдем на кладбище, прошу вас присоединиться ко мне в благодарственном молении.
— Знать, в бильярд выиграл, — шепнул мистер Крисмас жене.
— Заткнись — прошипела миссис Крисмас. — Имей, черт подери, уважение! Ты же в церкви.
Священник, помолчав, продолжал:
— Вчера было совершено покушение на жизнь нашего обожаемого премьер-министра. К счастью, благодаря заступничеству Божьему, все обошлось.
— К счастью для кого? — поинтересовалась принцесса Маргарита sotto voce[52].
И замолчала под испепеляющим взглядом королевы. Хотя терпение священника было на исходе, он продолжал.
— Боже Всемогущий, благодарю Тебя за то, что пощадил жизнь слуги Твоего, Джека Баркера. Наша маленькая община уже испытала на себе благотворность его мудрого руководства. В школе нашей скоро будет новая крыша, предполагается отремонтировать ветхие дома.
— А мне перевод пришел вовремя! — прервал его сидевший сзади человек по прозвищу Джонсон-Перевод.
— А я получил работу! — крикнул Джордж Бересфорд, размахивая письмом из нового Министерства срочного жилищного строительства.
Другие тоже стали рассказывать о том, как лично их немыслимо облагодетельствовал Джек. Филомина Туссен в экстазе залопотала что-то непонятное, а мистер Пайк, охваченный общим возбуждением, признался, что мечтает увидеть в каждой камере тюрьмы «Замок» унитаз со сливным бачком.
— Мы преодолеем![53] — крикнул он.
Ну, это уж слишком, подумал священник, прямо какое-то сектантское сборище. Он неодобрительно относился к харизматическому богослужению с тех самых пор, как его жена во время ссоры объявила, что ему самому не хватает харизмы. И когда Чарльз выкрикнул, что, на его взгляд, распоряжение о посадке деревьев «свидетельствует о внимании мистера Баркера к окружающей среде», священник решил, что пора их унять; он велел прихожанам стать на колени и, сложив руки, тихонько помолиться.
Королеве был особенно тяжек тот миг, когда гроб опускали в разверстую могилу, и, прежде чем бросить на крышку горсть земли, она протянула руки к двум своим старшим детям. На лице Маргариты, прикрытом вуалью, выразилось неодобрение: королева показывает свои чувства — это дурно, неприлично, все равно что сорвать пластырь с открытой раны. Чарльз тоже не скрывал своего горя. Анна приникла к нему, и королева пыталась их утешить. Маргарита оторопела, увидев, что обитатели переулка Ад, в полное нарушение королевского протокола, подходят к сестре и обнимают ее. А что делает Диана в объятиях Фицроя Туссена? Почему Анна, склонившись, рыдает на плече толстенького коротышки? Маргарита, передернувшись, отвернулась и зашагала по взгорку вниз.
Поминки продолжались едва ли не до вечера. Королева охотно рассказывала о матери, естественно и непринужденно общалась с гостями. Филомина Туссен, сидя у себя на кухне, прислушивалась к звукам веселья у соседей. В доме, где подают алкогольные напитки, она находиться не может. Пододвинув стул, она взобралась на него и начала переставлять в высоком буфете банки, пакеты и картонки. Все те пустые банки, пустые пакеты и пустые картонки, которые составляли гордость старухи с нищенской пенсией.
В то самое время как поминки подходили к концу, принц Филип, подкрепленный искусственным питанием, сел на постели и принялся уверять новую временную сиделку, что он — самый настоящий герцог Эдинбургский. Он женат на королеве, он отец принца Уэльского, он плавает на королевской яхте «Британия», одно обслуживание которой обходится в 30 000 фунтов в день.
— Ясное дело, — певуче отвечала сиделка, внимательно глядя в широко раскрытые глаза безумца. — Ясное дело.
— А я — новый Мессия! — возгласил лежавший рядом больной.
Сиделка повернулась к нему.
— Ну, ясное дело, — сказала она. — Ясное дело.
Принц Чарльз умолял мистера Пайка разрешить ему осмотреть свой огород, и Пайк, подобрев после двух банок сверхкрепкого пива, уступил:
— Ладно, на минутку, а я пока пописаю.
Пайк пошел наверх в уборную, а Чарльз шепнул Диане:
— Быстро отыщи мой спортивный костюм из эластика и кроссовки.
Пока Диана бегала на поиски, Чарльз с ужасом оглядел обезвоженную пустыню, некогда бывшую его огородом. Донесся шум сливаемой воды, затем шаги — это Пайк пошел в ванную мыть руки. Чарльз сбросил траурные одежды и облачился в яркий спортивный костюм и кроссовки. Осознав смысл происходящего, Диана помчалась за кошельком. Протягивая Чарльзу банкноту в двадцать фунтов, она сказала:
— Счастливо тебе, дорогой. Жаль, что у нас с тобой жизнь не сложилась.
Чарльз уже бежал, когда мистер Пайк вытирал наверху руки; затем Пайк открыл в ванной шкафчик — на всякий случай проверить не мешает, — а Чарльз тем временем перепрыгнул через забор позади огорода; он уже мчался на север, к свободе, когда Пайк, удовлетворив свое любопытство, закрывал шкафчик и не спеша спускался вниз, готовясь препроводить заключенного обратно в тюрьму.
ИЮНЬ
45. Промашка
Джек Баркер принимал делегацию Союза матерей, ходатайствовавшую об узаконении публичных домов. Расположившись в гостиной дома десять по Даунинг-стрит, они поглощали горячие закуски и рассуждали о садо-мазохистских играх с плеткой и промывании толстой кишки. Джек всячески старался показать, что его ничуть не шокируют высказывания пожилых, достойных на вид матрон.
— Однако вы, к примеру, — обратился он к главе делегации миссис Баттеруорт, — вряд ли бы обрадовались борделю по соседству с вами, правда?
Ухватив с проносимого мимо подноса кусочек хрустящих водорослей, миссис Баттеруорт возразила:
— А у меня и так бордель по соседству. Содержит его милейшая женщина, а девочки — просто золото. Какой у них ухоженный сад!
Перед мысленным взором Джека тут же возникли едва прикрытые шлюхи, подравнивающие бордюры у клумб.
— Как несправедливо, что они живут под постоянной угрозой судебного преследования.
Джек согласно кивал, но голова его была занята совсем другим. Через полчаса ему предстояло выступить в парламенте с официальным заявлением. При мысли о том, что ему надо сойти в эту медвежью яму, полную разъяренных зверей, и изложить, как именно он намеревается выплатить долг Японии, на Джека нападал колотун. В комнату вошла Росетта Хиггинс, личный секретарь Джека, давая понять, что пора ехать. Джек пожал миссис Баттеруорт руку, пообещал «заняться этим весьма важным вопросом», помахал на прощанье остальным и направился к двери. Выходя, он услышал, как миссис Баттеруорт говорит группе сбившихся вокруг дам:
— Глаза дивные , задница отменная, вот только в перхоти весь — обидно.
На пороге резиденции Джек отряхнул свой темный пиджак и подумал: «Ах ты, толстая старая корова, вот выясню, где ты живешь, и этот твой дом свиданий быстро по миру пущу». Но тут же устыдился таких мстительных мыслей. Что с ним происходит? Повернувшись к сидящей рядом в правительственной машине Росетте, он сказал:
— Купи мне потом этот «Хед энд шоулдерс», ладно?
— Сам покупай, — отрезала она. — Я и так по шестнадцать часов в день работаю. Когда мне ходить по магазинам?
— Не могу же я сам ходить по магазинам, согласись, — заканючил Джек.
— Да куплю я этот чертов шампунь, — вмешался шофер. — Вон, на углу Трафальгарской площади. Какие у тебя волосы, Джек? Жирные? Сухие? Нормальные?
— Какие у меня волосы? — спросил Джек у Росетты.
— Жидкие, — бросила она.
По утрам волосы Джека забивали в душе сток. Когда он мчался из своей приемной на официальную встречу, а потом в палату общин, он всюду оставлял осязаемые следы своего присутствия. Волосы его легко отделялись от головы и плыли по воздуху, выбирая, где бы приземлиться. На голове Джека они уже не чувствовали себя в безопасности, а потому и не испытывали к ней особой привязанности.
Когда машина, выехав с Даунинг-стрит, свернула на Уайтхолл, Росетта протянула Джеку папку с надписью: «БОМБА — ПОСЛЕДНЯЯ ИНФОРМАЦИЯ. СЕКРЕТНО».
— Просмотри-ка лучше это.
Джек улыбнулся. Слава Богу, хоть есть чем развлечься.
— Что там еще придумал этот старый пень?
— Его, кроме прочих, официально поддерживают Британский легион, Клуб автотуристов Великобритании и Федерация арендаторов. Прочти сам.
Открыв папку, Джек принялся за чтение. Эрик Тремейн стал уже чертовски досаждать ему. Зародившись в Кеттеринге, его идиотское движение охватило страну почти целиком. «Маркс и Спенсер» распродали все свои запасы бежевых автомобильных курток с резинкой на спине.
— Старый осел, — буркнул Джек, возвращая папку Росетте. — А королева ему хоть раз ответила?
— Последняя страница, — рявкнула Росетта и швырнула досье Джеку на колени.
Джек снова открыл папку, долистал до последней страницы и прочел фотокопию письма королевы, перехваченного почтой по дороге к дому «Эрилоб».
М12 9WL
Мидлтон
район Цветов
переулок Ад, 9
Уважаемый мистер Тремейн!
Благодарю Вас за письмо. Я весьма признательна Вам и Вашей жене за заботу о благополучии моем и моей семьи. Тем не менее я очень советую Вам целиком сосредоточиться на Ваших разнообразных увлечениях, и пусть БОМБА закончит свое существование. Мне не хотелось бы чувствовать себя ответственной за те недоразумения с властями, которые в противном случае могут у Вас возникнуть.
Приношу извинения за неприглядную бумагу и конверт. В нашем местном магазине выбор несколько ограничен.
Искренне Ваша
Элизабет Виндзор
Р.S. Содержание нашей переписки почти наверняка не избегнет внимания властей. Поэтому вынуждена просить Вас больше мне не писать. Уверена, что Вы меня поймете правильно.
Переписка тем не менее продолжалась.
Шофер остановил машину и быстро зашагал в супермаркет. Джек читал фотокопию очередного послания Тремейна, собственноручно, с наклоном влево, написанного на обороте приглашения на открытие выставки «Идеальное жилище».
Ваше Величество!
От меня не ускользнул тайный смысл Вашей фразы "Уверена, что Вы меня поймете правильно". Именно поэтому Ваш молочник Барри Лейкер сам принесет Вам эту записку вместе с пинтой полужирного молока. Буду держать Вас в курсе событий.
Ваш
Эрик (БОМБА)
Переписка и на этом не оборвалась.
Ваше Величество!
Простите, что долго не писал. Нам с Лобелией пришлось несколько дней заниматься нашим автоприцепом. Туда вторглись какие-то вандалы и разломали двухэтажную кровать и оборудование для душа. От одного зрелища разрушений Лобелии стало так плохо, что пришлось отпаивать ее успокоительным, но теперь она вновь на коне. БОМБА растет не по дням, а по часам. У нас есть сторонники даже в Дамфрисе и Тотнесе. Наш почтальон (Алан) шутит, что скоро им придется отвести нам на почтамте специальный ящик для корреспонденции!
Лобелия шлет нежные приветы Диане (своей всегдашней любимице). Мои любимицы — Вы и Анна (за добро, которое она несет за границей темнокожим ребятишкам).
С любовью,
Эрик
Можно спокойно посылать ответ с молочником Барри Лейкером. ОН — ИЗ НАШИХ.
Шофер вернулся в машину и сунул флакон «Хед энд шоулдерс» в бардачок.
В досье Тремейна было еще кое-что. Джек вздыхал, читая записки королевы к молочнику.
ЧЕТВЕРГ
На одну пинту больше, чем обычно, пожалуйста.
СУББОТА
Одну баночку йогурта, пожалуйста.
ПОНЕДЕЛЬНИК
Позвольте, я уплачу Вам в среду, хорошо?
СРЕДА
Извините, Барри, перевод еще не пришел.
— Барри Лейкер работает на нас? — спросил Джек.
— Нет, — ответила Росетта, — он работает на молочный магазин; это самый обыкновенный разносчик молока, который просто оказался членом движения БОМБА. Как и миллионы других людей, Джек. Пора тебе отнестись к ним серьезно.
Но БОМБА была не тем предметом, к которому Джек мог относиться серьезно. Пока машина двигалась к Парламентской площади, он вынул из папки последние фотографии супругов Тремейн и громко расхохотался. Фотограф щелкнул Эрика и Лобелию в их садике. Эрик подрезал плющ, буйствовавший в желобах на крыше. Его придурковатая физиономия была обращена к жене, которая протягивала мужу печенье с отрубями и дымящуюся кружку. Внизу на снимке значился час: «11.00 утра».
— Одиннадцатичасовой чай — точнехонько в одиннадцать часов, — веселился Джек. — Даже при том, что эта безмозглая жопа сидит на лестнице! И ты хочешь, чтоб я относился к ним серьезно. Да ты только глянь, как она одета! — воскликнул Джек, тыча пальцем в Лобелию.
— Ну, не умеет она одеваться — подумаешь, велика важность.
Джек хмуро смотрел на Памятник павшим, мимо которого с черепашьей скоростью тащился их лимузин.
— Нет, Росетта, не в том дело, что она не умеет одеваться. Просто одета она так, будто у нее крыша поехала. Их нужно освидетельствовать и упрятать в психушку.
Росетта раздраженно отвернулась и стала глядеть в окно машины на Уайтхолл. Ей не нравилось, когда Джек бывал в таком настроении. Она предпочитала серьезного лидера, которому безразлично, кто как одевается.
Когда машина подъезжала к парламенту, их нагнали двое полицейских на мотоциклах и двинулись рядом.
— Проезжайте прямо, держитесь за нами! — крикнул один из них.
Признав в них моторизованную охрану членов палаты общин, шофер повиновался.
— Чрезвычайные меры безопасности, — заключила Росетта.
— И слава Богу, — отозвался Джек.
— Значит, его объяснения грозных для Британии финансовых связей с Японией придется отложить. Машина неслась по набережной; глядя на Темзу, Джек думал: а здорово было бы сесть на пароходик до Саутенда — и дальше, в открытое море.
К вечеру королева зашла в лавочку Пейтела, торговца газетами, намереваясь купить себе шоколадку. Когда она была сказочно богата, эта ерунда ее не привлекала; но теперь, в бедности, ей почему-то все время страстно хотелось конфет. Разглядывая выложенные рядами сласти в ярких обертках, она заметила на прилавке свежий выпуск «Мидлтон Меркьюри» с аршинным заголовком «СЕНСАЦИЯ:: ЖИТЕЛЬ АППЕР-ХЭНГТОНА В ЗАГОВОРЕ ПРОТИВ ПАЛАТЫ ОБЩИН». Испросив у мистера Пейтела разрешения, она стала читать статью.
Эрик Тремейн, житель наших мест, сегодня был арестован в Лондоне за хранение взрывчатых веществ. Пятидесятисемилетнего Тремейна, проживающего в Аппер-Хэнгтоне, неподалеку от Кеттеринга, обнаружил в подвале здания Парламента полицейский с собакой-ищейкой. В хозяйственной сумке нашего земляка нашли небольшое количество семтекса, пластиковой взрывчатки. Тремейна, бывшего торговца рыбой, увезли на допрос в полицейский участок на Боу-стрит.
— Именно таким я его себе и представляла, — заметила она, глядя на нечеткую фотографию на первой полосе.
— А вы его знаете? — спросил мистер Пейтел.
— Знала, что есть такой, — ответила королева, никак не решаясь сделать окончательный выбор между шоколадным батончиком «Фрайз» с мятной начинкой и коробочкой горошка «Смартиз».
— Однако вы, к примеру, — обратился он к главе делегации миссис Баттеруорт, — вряд ли бы обрадовались борделю по соседству с вами, правда?
Ухватив с проносимого мимо подноса кусочек хрустящих водорослей, миссис Баттеруорт возразила:
— А у меня и так бордель по соседству. Содержит его милейшая женщина, а девочки — просто золото. Какой у них ухоженный сад!
Перед мысленным взором Джека тут же возникли едва прикрытые шлюхи, подравнивающие бордюры у клумб.
— Как несправедливо, что они живут под постоянной угрозой судебного преследования.
Джек согласно кивал, но голова его была занята совсем другим. Через полчаса ему предстояло выступить в парламенте с официальным заявлением. При мысли о том, что ему надо сойти в эту медвежью яму, полную разъяренных зверей, и изложить, как именно он намеревается выплатить долг Японии, на Джека нападал колотун. В комнату вошла Росетта Хиггинс, личный секретарь Джека, давая понять, что пора ехать. Джек пожал миссис Баттеруорт руку, пообещал «заняться этим весьма важным вопросом», помахал на прощанье остальным и направился к двери. Выходя, он услышал, как миссис Баттеруорт говорит группе сбившихся вокруг дам:
— Глаза дивные , задница отменная, вот только в перхоти весь — обидно.
На пороге резиденции Джек отряхнул свой темный пиджак и подумал: «Ах ты, толстая старая корова, вот выясню, где ты живешь, и этот твой дом свиданий быстро по миру пущу». Но тут же устыдился таких мстительных мыслей. Что с ним происходит? Повернувшись к сидящей рядом в правительственной машине Росетте, он сказал:
— Купи мне потом этот «Хед энд шоулдерс», ладно?
— Сам покупай, — отрезала она. — Я и так по шестнадцать часов в день работаю. Когда мне ходить по магазинам?
— Не могу же я сам ходить по магазинам, согласись, — заканючил Джек.
— Да куплю я этот чертов шампунь, — вмешался шофер. — Вон, на углу Трафальгарской площади. Какие у тебя волосы, Джек? Жирные? Сухие? Нормальные?
— Какие у меня волосы? — спросил Джек у Росетты.
— Жидкие, — бросила она.
По утрам волосы Джека забивали в душе сток. Когда он мчался из своей приемной на официальную встречу, а потом в палату общин, он всюду оставлял осязаемые следы своего присутствия. Волосы его легко отделялись от головы и плыли по воздуху, выбирая, где бы приземлиться. На голове Джека они уже не чувствовали себя в безопасности, а потому и не испытывали к ней особой привязанности.
Когда машина, выехав с Даунинг-стрит, свернула на Уайтхолл, Росетта протянула Джеку папку с надписью: «БОМБА — ПОСЛЕДНЯЯ ИНФОРМАЦИЯ. СЕКРЕТНО».
— Просмотри-ка лучше это.
Джек улыбнулся. Слава Богу, хоть есть чем развлечься.
— Что там еще придумал этот старый пень?
— Его, кроме прочих, официально поддерживают Британский легион, Клуб автотуристов Великобритании и Федерация арендаторов. Прочти сам.
Открыв папку, Джек принялся за чтение. Эрик Тремейн стал уже чертовски досаждать ему. Зародившись в Кеттеринге, его идиотское движение охватило страну почти целиком. «Маркс и Спенсер» распродали все свои запасы бежевых автомобильных курток с резинкой на спине.
— Старый осел, — буркнул Джек, возвращая папку Росетте. — А королева ему хоть раз ответила?
— Последняя страница, — рявкнула Росетта и швырнула досье Джеку на колени.
Джек снова открыл папку, долистал до последней страницы и прочел фотокопию письма королевы, перехваченного почтой по дороге к дому «Эрилоб».
М12 9WL
Мидлтон
район Цветов
переулок Ад, 9
Уважаемый мистер Тремейн!
Благодарю Вас за письмо. Я весьма признательна Вам и Вашей жене за заботу о благополучии моем и моей семьи. Тем не менее я очень советую Вам целиком сосредоточиться на Ваших разнообразных увлечениях, и пусть БОМБА закончит свое существование. Мне не хотелось бы чувствовать себя ответственной за те недоразумения с властями, которые в противном случае могут у Вас возникнуть.
Приношу извинения за неприглядную бумагу и конверт. В нашем местном магазине выбор несколько ограничен.
Искренне Ваша
Элизабет Виндзор
Р.S. Содержание нашей переписки почти наверняка не избегнет внимания властей. Поэтому вынуждена просить Вас больше мне не писать. Уверена, что Вы меня поймете правильно.
Переписка тем не менее продолжалась.
Шофер остановил машину и быстро зашагал в супермаркет. Джек читал фотокопию очередного послания Тремейна, собственноручно, с наклоном влево, написанного на обороте приглашения на открытие выставки «Идеальное жилище».
Ваше Величество!
От меня не ускользнул тайный смысл Вашей фразы "Уверена, что Вы меня поймете правильно". Именно поэтому Ваш молочник Барри Лейкер сам принесет Вам эту записку вместе с пинтой полужирного молока. Буду держать Вас в курсе событий.
Ваш
Эрик (БОМБА)
Переписка и на этом не оборвалась.
Ваше Величество!
Простите, что долго не писал. Нам с Лобелией пришлось несколько дней заниматься нашим автоприцепом. Туда вторглись какие-то вандалы и разломали двухэтажную кровать и оборудование для душа. От одного зрелища разрушений Лобелии стало так плохо, что пришлось отпаивать ее успокоительным, но теперь она вновь на коне. БОМБА растет не по дням, а по часам. У нас есть сторонники даже в Дамфрисе и Тотнесе. Наш почтальон (Алан) шутит, что скоро им придется отвести нам на почтамте специальный ящик для корреспонденции!
Лобелия шлет нежные приветы Диане (своей всегдашней любимице). Мои любимицы — Вы и Анна (за добро, которое она несет за границей темнокожим ребятишкам).
С любовью,
Эрик
Можно спокойно посылать ответ с молочником Барри Лейкером. ОН — ИЗ НАШИХ.
Шофер вернулся в машину и сунул флакон «Хед энд шоулдерс» в бардачок.
В досье Тремейна было еще кое-что. Джек вздыхал, читая записки королевы к молочнику.
ЧЕТВЕРГ
На одну пинту больше, чем обычно, пожалуйста.
СУББОТА
Одну баночку йогурта, пожалуйста.
ПОНЕДЕЛЬНИК
Позвольте, я уплачу Вам в среду, хорошо?
СРЕДА
Извините, Барри, перевод еще не пришел.
— Барри Лейкер работает на нас? — спросил Джек.
— Нет, — ответила Росетта, — он работает на молочный магазин; это самый обыкновенный разносчик молока, который просто оказался членом движения БОМБА. Как и миллионы других людей, Джек. Пора тебе отнестись к ним серьезно.
Но БОМБА была не тем предметом, к которому Джек мог относиться серьезно. Пока машина двигалась к Парламентской площади, он вынул из папки последние фотографии супругов Тремейн и громко расхохотался. Фотограф щелкнул Эрика и Лобелию в их садике. Эрик подрезал плющ, буйствовавший в желобах на крыше. Его придурковатая физиономия была обращена к жене, которая протягивала мужу печенье с отрубями и дымящуюся кружку. Внизу на снимке значился час: «11.00 утра».
— Одиннадцатичасовой чай — точнехонько в одиннадцать часов, — веселился Джек. — Даже при том, что эта безмозглая жопа сидит на лестнице! И ты хочешь, чтоб я относился к ним серьезно. Да ты только глянь, как она одета! — воскликнул Джек, тыча пальцем в Лобелию.
— Ну, не умеет она одеваться — подумаешь, велика важность.
Джек хмуро смотрел на Памятник павшим, мимо которого с черепашьей скоростью тащился их лимузин.
— Нет, Росетта, не в том дело, что она не умеет одеваться. Просто одета она так, будто у нее крыша поехала. Их нужно освидетельствовать и упрятать в психушку.
Росетта раздраженно отвернулась и стала глядеть в окно машины на Уайтхолл. Ей не нравилось, когда Джек бывал в таком настроении. Она предпочитала серьезного лидера, которому безразлично, кто как одевается.
Когда машина подъезжала к парламенту, их нагнали двое полицейских на мотоциклах и двинулись рядом.
— Проезжайте прямо, держитесь за нами! — крикнул один из них.
Признав в них моторизованную охрану членов палаты общин, шофер повиновался.
— Чрезвычайные меры безопасности, — заключила Росетта.
— И слава Богу, — отозвался Джек.
— Значит, его объяснения грозных для Британии финансовых связей с Японией придется отложить. Машина неслась по набережной; глядя на Темзу, Джек думал: а здорово было бы сесть на пароходик до Саутенда — и дальше, в открытое море.
К вечеру королева зашла в лавочку Пейтела, торговца газетами, намереваясь купить себе шоколадку. Когда она была сказочно богата, эта ерунда ее не привлекала; но теперь, в бедности, ей почему-то все время страстно хотелось конфет. Разглядывая выложенные рядами сласти в ярких обертках, она заметила на прилавке свежий выпуск «Мидлтон Меркьюри» с аршинным заголовком «СЕНСАЦИЯ:: ЖИТЕЛЬ АППЕР-ХЭНГТОНА В ЗАГОВОРЕ ПРОТИВ ПАЛАТЫ ОБЩИН». Испросив у мистера Пейтела разрешения, она стала читать статью.
Эрик Тремейн, житель наших мест, сегодня был арестован в Лондоне за хранение взрывчатых веществ. Пятидесятисемилетнего Тремейна, проживающего в Аппер-Хэнгтоне, неподалеку от Кеттеринга, обнаружил в подвале здания Парламента полицейский с собакой-ищейкой. В хозяйственной сумке нашего земляка нашли небольшое количество семтекса, пластиковой взрывчатки. Тремейна, бывшего торговца рыбой, увезли на допрос в полицейский участок на Боу-стрит.
Образцовый сад
Население Аппер-Хэнгтона все еще бурно переживало происшедшее, когда приехал репортер Дик Уилсон , чтобы побеседовать с местными жителями. «А ведь в субботу Эрик должен был определить победителя соревнования „Образцовый сад“, — сообщила ему 85-летняя Эдна Лэптон. — Что теперь будет, не представляю».
ЧудаковатыйКоролева раскрыла газету на странице три.
Сосед Тремейна, пожелавший остаться неизвестным, сказал: «Эрик малость чудаковат, он так и не оправился после того, как лишился своего рыбного магазина». Миссис Лобелия Тремейн (59 лет) находится у друзей. Эрик Тремейн является основателем и лидером движения «Британцы, Освободим Монарха, Будем Активны!» (см комментарии редакции на стр. 3).
В сегодняшнем номере мы сообщили о том, что полицейский и его отважная собака задержали жителя наших мест Эрика Тремейна, при котором было обнаружено взрывчатое вещество семтекс. Хотелось бы поздравить пса, кличка которого нам пока неизвестна. Кто знает, какое чудовищное несчастье он предотвратил? Читатели помнят, что наша газета в свое время поддержала начатую мистером Тремейном кампанию по восстановлению монархии, дабы помешать Джеку Баркеру безрассудно растрачивать средства, которых ни у него, ни у страны нет. Однако, обуреваемый стремлением добиться своего, мистер Тремейн, по всей видимости, готов был прибегнуть и к насильственным методам. Таких действий наша газета не одобряет и одобрить не может.Аккуратно свернув газету, королева положила ее назад на прилавок.
— Именно таким я его себе и представляла, — заметила она, глядя на нечеткую фотографию на первой полосе.
— А вы его знаете? — спросил мистер Пейтел.
— Знала, что есть такой, — ответила королева, никак не решаясь сделать окончательный выбор между шоколадным батончиком «Фрайз» с мятной начинкой и коробочкой горошка «Смартиз».
46. Бедняк у ворот[54]
Королева сидела в комнате отдыха клиники «Угрюмые башни». Рядом, в белом больничном халате, примостился Филип. На спине у него крупными зелеными буквами было выведено «СОБСТВЕННОСТЬ ГЗО»[55]. Разговор не клеился. Королева принялась читать «Олди»[56], а Филип — смотреть плохо настроенный телевизор, укрепленный на стене высоко над головой. Другие больные, сидевшие в комнате отдыха, вполне дружелюбно болтали с родственниками. Оторвавшись от статьи Джермейн Грир о том, как ухаживать за садом, расположенным возле ветреного перекрестка, королева оглядела комнату. А ведь не сразу отличишь больных от посетителей, мелькнула у нее мысль. Вот бы Филипа одеть не в пижаму, а в нормальный костюм!.. О чем он там бормочет? Она наклонилась к нему поближе.
— Ишь косоглазый, — бурчал Филип, уставившись в экран.
— Ишь косоглазый, — бурчал Филип, уставившись в экран.